Страница:
— Зачем? Я и так стояла,
— Ну тогда как ругались? Расскажи, что говорили.
Яночка честно постаралась вспомнить, что говорили пограничники, застукав её в обнимку с пограничным столбом. Что-то наверняка говорили, но никак не вспомнить. Первые слова не вспомнить. Потом до неё начал доходить смысл сказанного. И девочка прошептала, вспоминая:
— Они решили — я заблудилась. Спросили, что я здесь делаю ночью.
— А ты что ответила?
— Как что? Правду ответила!
— Что?!
— Ну да, правду. Сказала — мы хотели посмотреть на кабанов.
Павлик даже остановился от возмущения. — Выходит, соврала властям! Bed| мы же следили за этими..
Оглянувшись на бдительного пограничника, мальчик не докончил и быстренько двинулся дальше. Сестра поспешила за ним, ехидно прошептав:
— А кабанов, скажешь, не хотел увидеть? Кто докажет, что я соврала? Чистую правду сказала, ведь давно мы мечтали увидеть кабанов. Ну и увидели! И за мной один гнался! Я и об этом сказала пограничникам, и это тоже чистая правда.
— Ну, допустим, — успокоился Павлик. — А какая нелёгкая тебя понесла на границу?
— Я и не собиралась на границу. Шла к дороге, чтобы по ней до дома добраться. Шла себе по тропинке и встретила ещё одного…
— Кого?!
— Да кабана же! Стоял поперёк тропинки, страшный — ужас! На меня клыки наставил, вот-вот бросится. Что мне оставалось делать? Пришлось… пришлось… удалиться в противоположном направлении.
Да, не везло им этой ночью. По страшному не везло! А так все хорошо задумали! Главное же — не увидят самое интересное, не увидят того, что сейчас происходит на кладбище. И с кабанами как-то не так встретились, толком и разглядеть не сумели. А на кладбище сейчас…
Тяжело вздохнув, Павлик остановился у калитки своего дома.
— Ну, чего встали? Входите в дом, мои дорогие! — поторопил их пограничник.
— Но ведь, того… Видите ли, дверь ведь заперта, проше пана, — сбивчиво начал Павлик.
Сестра задала вопрос в лоб:
— Ведь для вас всё равно, через что мы в дом войдём?
Пограничнику было всё равно, лишь бы дети вообще проникли в свой дом. И он без особого удивления наблюдал за тем, как все трое один за другим пролезли в маленькое окошечко подвала как потом дети выколупали кусочки угля, понапиханные в оконную раму так, чтобы рама не опустилась, дождался, пока подвальное окошко не закрылось плотно-плотно. Нет, этого мало. Оглядевшись пограничник увидел и притащил к упомянутому окошку тяжеленную железную тачку. Подпёр ею окно снаружи. Опять постоял, подумал, вспомнил своё детство золотое, не столь уж отдалённое, и опять огляделся. Теперь он приволок к окну совершенно неподъёмный чурбан, на котором хозяева рубили дрова. С огромным трудом подпёр им окно, на него взгромоздил тачку и отёр пот со лба. Вот теперь можно спокойно удалиться. Баррикада получилась на славу!
Отсутствие детей пани Кристина заметила только перед самым завтраком. Её супруг успел съездить в столовую базы отдыха и привезти завтрак, пани Кристина успела заготовить дополнительные бутерброды, а детей всё не было. Случалось, они ещё до завтрака отправлялись по своим делам, но уж на завтрак-то всегда появлялись. Несколько удивлённая мама заглянула в комнату детей.
Её радостно встретил один Хабр. Нет, дети тоже были, но спали таким каменным сном, что их невозможно было разбудить. Наклонившись над сыном и дочкой, мама разглядела их и очень встревожилась. Вчера вечером собственными глазами видела и дочку, и сына, когда, чисто вымытые, они отправлялись спать. Теперь же в постельках сладко спали два замурзанных, совсем чёрных от грязи создания. Их постели были покрыты лепёшками чёрной грязи. И вообще, всё вокруг было измазано чёрным и серым. И даже, как всегда, бодрый и жизнерадостный Хабр утратил свою рыжую окраску и выглядел каким-то закопчённым, хотя и неравномерно.
Выпустив из комнаты собаку, пани Кристина спустилась вниз, где её супруг стерёг чайник, закипающий на плите. Впрочем, как всегда, только называлось, что стережёт. Чайник разрывался, похоже, уже давно кипел и булькал, пар из носика поднимался под потолок, а пан Роман, высунувшись в окно, с интересом за чем-то наблюдал. Выключив газ, пани Кристина спросила:
— Что там случилось? Они что, ссорятся?
Во дворе и в самом деле разговор шёл на повышенных.
Пан Хабрович пояснил:
— Непонятная какая-то история. Кто-то украл их колоду для рубки dpnb.
А во дворе и в самом деле бушевал семейный скандал. В хищении чурбана пан Любанский обвинял, ясное дело, зятя. Зять защищался, с пеной у рта отрицая вину и бросая подозрения на собственного брата. Тот, в свою очередь, клялся, что ни сном ни духом, обвиняя во всём этого старого склочника Любанского. Нарочно припрятал где-то никому не нужный чурбан, лишь бы бросить подозрение на невиновных и вызвать скандал, ведь его хлебом не корми, дай только какую бучу устроить. Пани Ванда считала виновными сразу всех мужчин своей семьи, ведь мужикам наплевать на хозяйство, а ей теперь ломать голову, как печку протопить. Тут во двор зашёл сосед с целью одолжить тачку. Хорошо, он ещё не успел высказать своей просьбы, пережидая, пока хозяева немного утихомирятся. Пережидая, забрёл за дом и там обнаружил и тачку, и предмет спора соседей. О чём не замедлил им и сообщить.
— Кой чёрт? — чесал в затылке старик Любанский, когда все дружно таращились на непонятную баррикаду у подвального окна. — Какой гангрене понадобилось тащить чурбан к котельной? Да ещё ночью. Ведь я аккурат дотемна вчера дрова рубил…
Пани Кристина с мужем давно присоединились к группе во дворе. Теперь, услышав слово «котельная», пани Кристина сразу всё поняла. Ассоциация не представляла труда: чумазые дети, замурзанные постели, каменный сон и чурбан под окном котельной. Потянула мужа за руку и, пока поднимались наверх, наскоро поделилась с паном Романом своими соображениями.
— Послушайте, — обратился за завтраком пан Роман к детям. — С нас довольно. Всё имеет свои границы, и ваши шуточки тоже. Я желаю знать, что тут происходило ночью и зачем вам понадобился чурбан. Надеюсь получить правдивый ответ. Яночка и Павлик, проснувшись и поглядев друг на друга, кинулись отмываться. Времени было достаточно для того, чтобы согласовать свои показания. Согласовали, спокойно завтракали, спокойно ожидали расспросов, но нести ответственность за какой-то чурбан уж никак не были готовы. А родители надеются получить правдивый ответ. Чурбан явился для них полной неожиданностью.
— Какой чурбан? — только и смог пробормотать Павлик.
— Для рубки дров! — терпеливо повторил отец. — Я же ясно сказал. Что вы с ним делали?
— Христом-Богом клянусь — ничего! Зачем нам чурбан? — твердил ошарашенный Павлик.
— А что случилось с этим чурбаном? — поинтересовалась более хладнокровная Яночка. Слушавшая разговор мама была шокирована. Она всегда стремилась воспитывать детей в духе искренности и взаимного доверия. Уже давно между родителями и детьми отношения строились на этих принципах, и все были довольны. Родители доверяли детям, знали, что они никогда не пойдут на нарушение конвенции, не позволят себе ничего недостойного, а если даже по молодости и неопытности что-то сделают не так, уж врать-то не станут ни в коем случае! Понимают — когда приходит время признаваться в содеянном, тут уж нельзя даже в малом кривить душой. И вот теперь они нарушают этот важнейший принцип!
И мама твёрдо сказала:
— Слушайте, будем говорить правду. Полагаю, вы прекрасно знаете, как выглядели утром, до того, пока не привели себя в порядок. Впрочем, достаточно взглянуть на Хабра…
И все, как по команде, взглянули на Хабра. А он лежал посередине комнаты этаким символом благовоспитанности и изящества, правда, немного запылённым. Услышав своё имя, вежливо постучал по полу хвостом.
А мама холодно продолжала:
— Можно и на постели взглянуть. И сразу всё станет ясно. Угольную пыль при всём желании найдёшь только в одном месте — в котельной. И мне очень неприятно, что вы пытаетесь нам соврать, да ещё так глупо!
— При чём здесь соврать? — возмутился Павлик. — Котельная ладно, от котельной мы не отпираемся, но зачем нам приписывать ещё какой-то пень? Не было никакого пня!
— И всё-таки был, — сухо подтвердил пан Роман слова жены.
— Да ещё с тачкой! — прибавила пани Кристина.
А поскольку дети смотрели на неё непонимающими глазами, соизволила пояснить:
— И чурбаном, и тачкой было подпёрто окно котельной. Все видели это собственными глазами. Так что скажете?
Услышав такое, Яночка с Павликом переглянулись. Всё сразу стало ясно. И их охватил ужас. Глупые, они было понадеялись, что всё обойдётся, раз их не арестовали на месте. Домой отпустили, как же! Пока не арестовали, воздержались, но ясно Дали понять — они остаются подозреваемыми, потому и отрезали им нелегальный путь отступления. Неизвестно ещё, разрешат ли им покинуть дом легальным путём…
— Так надо было сразу говорить о котельной, а не о каком-то дурацком чурбане! — раздражённо сказала девочка. — С чурбаном у нас ничего общего.
— А с котельной? — настаивала мама.
— С котельной — другое дело…
— Ну так что с котельной? — не отставала мама. — Почему замолчала? Говорите же, мы слушаем.
— Через котельную мы из дома вышли, — признался Павлик. — А что было делать? Это ещё не уголовное преступление.
И замолчал. Теперь молчали оба. И родители поняли: на сей раз получить объяснения будет нелегко. Придётся вытаскивать по частям. И папа приступил к операции.
— В принципе выход из дому через помещение котельной и в самом деле не является преступлением, караемым по закону. Но, может быть, вы всетаки кое-что проясните, почему вам пришлось выходить из дома через котельную. В этом доме котельная не является проходным помещением. Отвечайте, откуда и куда вы проходили?
— Из дома в лес.
— Как ты сказал?!
— Из дома в лес.
— Через окно, — неохотно пояснила дочка. — Пришлось выходить и входить через окно.
— Но зачем же?!
— Чтобы подстеречь.
— Опять кабанов?
— Нет, не кабанов. То есть не только кабанов…
Мама вмешалась в допрос.
— Я же просила вас — сделать это нормально, по-человечески, — с упрёком сказала она. — Отец мог бы пойти с вами, для безопасности.
И неожиданно для себя самой у мамы вырвалось:
— Ну так вы хоть видели их?
— Ещё как видели! — оживился Павлик. — Ещё как!
— А никакого чурбана там не было! — опять сердито заявила дочка. — И тачки тоже не было! Вообще ничего там не лежало! Потом подложили!
— Кабаны?
Дети опять замкнулись в тяжёлом, каменном молчании. И опять стало тяжело на сердце у пани Кристины, а чуть было не свалился камень, когда убедилась — не врут её дети. Так почему же теперь молчат? Опять пришлось задавать наводящие вопросы.
— Так вы хоть знаете, кто вам этот чурбан подложил?
— Знаем, — с большой неохотой сознался сын.
Дочка уточнила:
— Догадываемся. И учтите — верим вам на слово. Мы лично никакого чурбана не видели! До пана Хабровича вдруг дошло — личность неизвестного, подложившего его детям чурбан, приобретает первостепенное значение во всей этой запутанной истории.
— И мы вам верим, — поспешил он заверить своих отпрысков. — И понимаем, что вы не собирались нас с мамой обманывать. Сначала вы ничего и вправду не знали о чурбане, потому что не видели его, а теперь догадываетесь, кто приволок его со двора под окошко котельной. Кто же?
— Пограничные войска, — вынуждена была признаться дочка.
А Павлик положил локти на стол, упёрся подбородком в переплетённые k»dnmh и, тяжело вздохнув, начал признаваться:
— Всё пропало, нет у нас другого выхода, придётся обо всём рассказать. Не удивляйтесь, если не успею — того и гляди явится милиция и нас арестует. Так что заранее настройтесь на учебно-исправительное учреждение…
У родителей захолонуло сердце. На этот раз сын говорит искренне, никаких сомнений, вон как оба удручены. А Павлик вновь тяжело вздохнул, готовясь продолжать искреннее признание. Эхом отозвался не менее тяжкий вздох дочки. Родители вздрогнули услышав, что и Хабр на полу тоже испустил тяжёлый вздох! И в самом деле, наверное, совершили нечто ужасное! Бедная мама чувствовала, как вот-вот сердце остановится в груди. Папа собрался с силами и попытался облегчить признание своим детям.
— Погодите, не надо отчаиваться заранее.
И раз уж дела зашли так далеко, мы имеем право знать обо всём. По какой причине пограничные войска притащили чурбан к нашей котельной?
— Ну вот, опять колода! — взорвался Павлик. И чего привязались к несчастной колоде, словно она тут — самая главная?
— Да просто для того, чтобы мы не смогли обратно вылезти!
— Неужели нельзя было выйти в дверь? — простонала мама, но папа жестом велел ей молчать и ровным голосом задал следующий вопрос, стараясь сохранить хладнокровие.
— Так. Для того, значит, чтобы вы не смогли обратно вылезти. Всё понятно, очень хорошо. А милиция зачем явится?
— Неужели не ясно? Чтобы нас арестовать.
— За что?!
— За нелегальный переход границы.
— За не… переход границы… Ну, тогда понятны действия пограничных войск. Чтобы, значит, больше не переходили, …А зачем вам, скажите на милость, понадобилось переходить границу?! Павлик явно израсходовал весь имеющийся лимит душевных сил и теперь молчал, тупо уставившись на отца. Сестра поняла: пора подключаться ей. Для начала попыталась свалить вину на высшие силы.
— Судьба! — вздохнула девочка. — И к тому же границу мы нарушили совсем немножко, далеко не отходили, и всего-то на каких-то пять минут, не больше. И только два раза…
— Так, всего два раза, на пять минут и далеко не отходили, — ровным голосом повторил папа. Но не выдержал и воскликнул: — Но зачем вам понадобилось вообще её переходить?
Дочка дала исчерпывающий ответ:
— Нам лично это не было нужно, но за границей росли кусты шиповника. Такие, какие мы по всему лесу искали — маленькие, ну единичные, всего с одним побегом, а не разросшиеся. Разросшиеся не выкопаешь и не пересадишь. А на польской территории не нашлось подходящих. То есть нашёлся один маленький кустик, зато за пограничной сеткой — целых два. Вот и пришлось нарушать…
— А зачем вам понадобились эти кустики?
— Для муравейника.
Папа Хабрович на какое-то время лишился голоса и способности продолжать расспросы. Ответы он получал чёткие и ясные, наверняка правдивые, но очень уж неожиданными оказались мотивы действия его детей. Вроде бы продвигался шаг за шагом к пониманию, но каждый новый ответ бил его как обухом, и опять приходилось пережидать и переваривать услышанное. И отказавшись от попыток беспристрастно и самостоятельно осознать случившееся с Павликом и Яночкой, папа жалобно попросил:
— К сожалению, я самостоятельно вряд ли пойму, какая связь между муравейником и шиповником. С одной стороны — зоология, с другой — ботаника… Нет, не доходит. Так что будьте добры, поясните как-то подоходчивее…
Пришлось выполнить просьбу родителя. С большой неохотой, прерывая то и дело речь паузами и тяжкими вздохами, дочка поведала родителям печальную историю разорённого муравейника и операцию по его восстановлению. Особенно тяжело было рассказывать о собственных meophckdm{u действиях, повлекших гибель муравейника. Значительно легче пошло описание второй части — мер, предпринятых по возрождению и безопасности упомянутого муравейника. В глазах отца читалось понимание, он не осуждал детей за то, что они тайно решили исправить содеянное зло. И вообще кое-что он наконец начал понимать.
— Остались ямы, — задумчиво сказал отец, дослушав подробности о сооружении защитной ограды вокруг муравейника. — Я говорю о тех ямах, из которых вы выкапывали кусты шиповника. И полагаю именно этим объясняется тревога на границе и меры по усилению бдительности.
Тут мама уж не выдержала.
— И зачем же для этого отправляться аж за границу, когда полно таких кустов здесь, тысячи, миллионы?
— Где ты видела миллионы? — вскинулись дети.
— Да здесь, рядом, сразу за портом! У залива.
Столько там шиповника — уму непостижимо. Причём самые разные кусты — и единичные, и разветвлённые, и маленькие, и большие. Грандиозный выбор! Наверняка можно найти и годные для пересадки.
— Так откуда нам было знать…
Мама недоумевала:
— Ведь сами же говорите — весь лес обыскали.
Если и в самом деле исходили три километра леса в одну сторону, почему не пойти и в другую? Дочка укоризненно взглянула на маму.
— И ты ещё спрашиваешь? — с горечью произнесла она. — Так ведь в ту сторону вечно ходит Мизя!
Мама не нашлась, что возразить. Вот уж не ожидала, что к таким страшным результатам приведёт обычная любезность по отношению к ближнему своему. И она ещё не пришла в себя после перенесённого удара, как раздался стук в дверь. В ответ на папино «Войдите!» вошёл поручик. При виде его Хабровичи дружно оцепенели, один Хабр дружески приветствовал власть.
— Хорошо, что я вас застал, — сказал поручик. — Боялся, вы уже на пляж ушли, ведь скоро полдень. Прошу извинить за мой неожиданный приход, но ваши дети — очень важные свидетели и мне хотелось бы с ними поговорить. Можно?
Бедная мама грудью встала на защиту своих детей.
— Пан поручик, тут не дети виноваты, а, боюсь, я сама, — отважно заявила она. И заметив удивлённый взгляд поручика, пояснила: — Ну, за нелегальный переход ими границы ответственность целиком и полностью лежит на мне! Разумеется, я все понимаю и согласна понести наказание…
— Как вы сказали? — удивился поручик. — Нелегальный переход границы?
— Ну да, это наши дети оставили следы… в виде ям. Пожалуйста, не вините их за это. Я готова дать показания где угодно, все объясню… И готова понести наказание, — горячо говорила мама.
— Дорогая, возьми себя в руки, — умоляюще произнёс пан Роман.
Поручик уже немного попривык к сюрпризам, которые ему преподносили шустрые детки, но вот чтобы и взрослые Хабровичи их выкидывали — это явилось для него некоторой неожиданностью. Ни он мужественно взял себя в руки и попытался понять, в чём же дело.
— Проше пани, я не совсем в курсе… Сначала ваши дети твердили о каких-то нарушениях, теперь выясняется, что и вы тоже… А вы? — обратился поручик к доселе молчавшему главе семьи.
— Нет, я не нарушал! — решительно отмежевался глава. — Во всяком случае полагаю, что не нарушал, — уже менее уверенно заявил он. — Но показания дать тоже готов!
Поручик принял решение.
— В таком случае начнём с вашего коллективного семейного преступления. Правда, я пришёл к вам по другому делу, но, полагаю, оба они как-то связаны. Итак, слушаю…
Таким вот образом второй раз за утро была рассказана история разорённого муравейника и операции по его спасению, сопровождавшейся нарушением государственной границы. Причём рассказывали в основном родители, а сами нарушители только следили за тем, чтобы они чего не oepeosr»kh. Поручик внимательно слушал, не перебивал, только выражение у него на лице было какое-то… странное.
Но вот рассказ закончен. Замолчали удручённые Хабровичи, молчал и представитель власти. Долго молчал, и Яночка с Павликом потеряли всякую надежду на снисхождение.
Но вот, солидно откашлявшись, поручик заговорил, обращаясь к нарушителям:
— Так это из-за такой… такого недопустимого проступка вы не хотели мне обо всём рассказать?
— Ну да, — созналась Яночка. И грустно добавила: — Мы сначала хотели заработать какую-нибудь стоящую заслугу. И тогда нас бы не наказывали по всей строгости…
— Так у вас ведь уже были заслуги! Могли бы поделиться со мной своими сведениями. Ну хотя бы некоторыми!
— Какие там сведения! — с горечью вымолвил Павлик. — Одни слова, разве бы вы нам поверили? Вот если бы мы у них это отобрали и доставили вам или пограничникам — тогда другое дело, вот тогда можно было бы и рассказать всё, что знаем.
Яночка чистосердечно призналась:
— Мы боялись, что вы их раньше времени переловите, и тогда расскажут они, а не мы. А Лысый видел, как мы границу переходили, и мог на нас наябедничать. И вы бы нас арестовали, а у нас никаких заслуг!
— А, понятно! Ну что же… Пожалуй, я могу сообщить вам, что дело очень простое и, собственно, закончено, всё ясно. Ямы, оставленные после выкопанного вами шиповника, и в самом деле привлекли внимание пограничников и заставили их усилить пограничные наряды. В результате ваши знакомые… я говорю о преступниках, так вот, они, разумеется, заметили, что в лесу появилось больше патрулей, и решили какое-то время переждать. Благодаря этому мы и смогли их захватить. Так что полагаю, если рассматривать вопрос в совокупности… возможно, одно уравновесит другое.
— И что? — с надеждой спросила Яночка. — Нас не определят в исправительное заведение?
— Думаю, что если больших грехов за вами не числится, вам удастся этого избежать.
— Но ведь я… — неуверенно начала пани Кристина, однако поручик не дал ей закончить:
— Вам тоже, уважаемая пани, исправительное заведение не грозит, за это я ручаюсь.
Пан Роман, не выдержав, фыркнул и, вытащив носовой платок, с преувеличенным усердием принялся сморкаться в него, все ещё фыркая и покашливая как-то странно. Поручик неодобрительно посмотрел на него.
— Могли бы не усложнять мою миссию, — сердито сказал он главе семьи. — И без того приходится нелегко, сами видите.
И обратившись к детям, спросил:
— Ну так что, будем беседовать с глазу на глаз или можно при родителях?
Решившись наконец оторвать подбородок от сплетённых рук и убрав локти со стола, повеселевший Павлик великодушно разрешил:
— Да чего там! Столько уже знают, пусть и об остальном услышат. Ведь все равно потом не оставят нас в покое.
Яночка предложила:
— Можем обо всём рассказать по порядку. Если хотите, конечно, а то мы можем и по-другому…
— Нет, нет, — поспешно заметил поручик, — по-другому уже было. Теперь давайте по порядку. Как вы вообще обо всём узнали? И о Рыжем, и о Лысом?
— От Хабра. Это он привёл нас на кладбище. Сразу, как мы сюда приехали, в первый же день. Прямо с нашей базы отдыха. То есть с кемпинга… Рассказ детей поручик слушал с большим вниманием, родители — с огромным интересом и где-то даже с ужасом. Освободившись от нависшей над ними угрозы исправительного заведения, Яночка и Павлик оживились, взбодрились и рассказывали свободно, ничего не утаивая. Споткнулись лишь jncd» добрались до пана Джонатана.
Павлик сокрушённо признался:
— Мы немножко приукрасили, ну, когда рассказывали о нецензурных выражениях. И выражения были не такие уж страшные, а главное, кроме них пользовался и другими словами.
— Помню, как же, — сказал поручик. — Говорил ещё и «ты». И опять: такой-сякой…
— Не только «ты», и другие нормальные слова тоже. Например, говорил «отдай это!» и ещё «признавайся, такой-сякой, что ты с этим сделал, продал, такой-сякой, признавайся, ведь давно небось нашёл»…
— Ах! — вскрикнула мама и мальчик замолчал. Он же знал, мама не любит нехорошие выражения.
И поспешил успокоить её:
— Не волнуйся, я не буду повторять выражения, а скажу только то, что было между выражениями.
Яночка кинулась на защиту пана Джонатана:
— И вообще пан Джонатан был против! Он не хотел им показать, где оно находится.
— Минутку! — нахмурился поручик. — Уточните, кто говорил о том, чтобы показать?
— Тот, который с ушами. Ну, тот самый, художник.
— И что он сказал? «Покажите, где это находится?» — Нет, только слово «показать». Так сказал: «А показать вы не хотели». А пан Джонатан сразу:
«Я тебе покажу, я тебе сейчас покажу» и опять выражения.
— Ага, понятно. Значит, просто не пожелал показать. А художника на кладбище вы видели?
— Ннет… кажется, не видели. И Хабр сказал, что на кладбище он вообще не был. Он только состоял в одной с ними шайке, Рыжий ему платил.
— А пан Джонатан в шайке не состоял?
— Нет, он только с художником общался. Только не знаю, можно ли это назвать общением, ведь они всё время ругались…
— А я думаю, — хитро начала Яночка, внимательно наблюдая за реакцией поручика, — а я думаю, он, этот художник, хотел, чтобы пан Джонатан показал ему, в какой могиле это спрятано. А те бы ему за это хорошо заплатили. А пан Джонатан не хотел показывать…
Поручик рассердился.
— Слушайте, не путайте мне два разных дела! Ведь Рыжий же художнику и без того платил, забыла? И это ничего общего с кладбищем не имеет! И дайте наконец мне спокойно…
Павлик не дал.
— А чем он собственно занимается, этот ваш художник? — спросил мальчик. — Он с каким делом связан? Ну ладно, скажите хотя бы, в какой области он художник?
— В прикладной. Занимается изготовлением художественных украшений. Обрабатывает драгоценные и полудрагоценные камни…
— Ах! — опять вырвалось у пани Кристины.
Тут пан Роман с тревогой взглянул на жену.
— В чём дело? И у тебя что-то на совести? Что всё время охаешь?
— Ах, ничего у меня на совести нет! Ах, наконец-то я все поняла…
— Что вы поняли? — заинтересовался поручик. — Мне бы тоже хотелось кое-что понять. Более того — я просто по долгу службы обязан понять! Пани Кристина была в замешательстве.
— Ах, я, право, не знаю… Видите ли, мне об этом сообщили по секрету и я не уверена, что будет порядочно… то есть будет непорядочно, если я сообщу об этом милиции. Так неприятно…
— Ну тогда как ругались? Расскажи, что говорили.
Яночка честно постаралась вспомнить, что говорили пограничники, застукав её в обнимку с пограничным столбом. Что-то наверняка говорили, но никак не вспомнить. Первые слова не вспомнить. Потом до неё начал доходить смысл сказанного. И девочка прошептала, вспоминая:
— Они решили — я заблудилась. Спросили, что я здесь делаю ночью.
— А ты что ответила?
— Как что? Правду ответила!
— Что?!
— Ну да, правду. Сказала — мы хотели посмотреть на кабанов.
Павлик даже остановился от возмущения. — Выходит, соврала властям! Bed| мы же следили за этими..
Оглянувшись на бдительного пограничника, мальчик не докончил и быстренько двинулся дальше. Сестра поспешила за ним, ехидно прошептав:
— А кабанов, скажешь, не хотел увидеть? Кто докажет, что я соврала? Чистую правду сказала, ведь давно мы мечтали увидеть кабанов. Ну и увидели! И за мной один гнался! Я и об этом сказала пограничникам, и это тоже чистая правда.
— Ну, допустим, — успокоился Павлик. — А какая нелёгкая тебя понесла на границу?
— Я и не собиралась на границу. Шла к дороге, чтобы по ней до дома добраться. Шла себе по тропинке и встретила ещё одного…
— Кого?!
— Да кабана же! Стоял поперёк тропинки, страшный — ужас! На меня клыки наставил, вот-вот бросится. Что мне оставалось делать? Пришлось… пришлось… удалиться в противоположном направлении.
Да, не везло им этой ночью. По страшному не везло! А так все хорошо задумали! Главное же — не увидят самое интересное, не увидят того, что сейчас происходит на кладбище. И с кабанами как-то не так встретились, толком и разглядеть не сумели. А на кладбище сейчас…
Тяжело вздохнув, Павлик остановился у калитки своего дома.
— Ну, чего встали? Входите в дом, мои дорогие! — поторопил их пограничник.
— Но ведь, того… Видите ли, дверь ведь заперта, проше пана, — сбивчиво начал Павлик.
Сестра задала вопрос в лоб:
— Ведь для вас всё равно, через что мы в дом войдём?
Пограничнику было всё равно, лишь бы дети вообще проникли в свой дом. И он без особого удивления наблюдал за тем, как все трое один за другим пролезли в маленькое окошечко подвала как потом дети выколупали кусочки угля, понапиханные в оконную раму так, чтобы рама не опустилась, дождался, пока подвальное окошко не закрылось плотно-плотно. Нет, этого мало. Оглядевшись пограничник увидел и притащил к упомянутому окошку тяжеленную железную тачку. Подпёр ею окно снаружи. Опять постоял, подумал, вспомнил своё детство золотое, не столь уж отдалённое, и опять огляделся. Теперь он приволок к окну совершенно неподъёмный чурбан, на котором хозяева рубили дрова. С огромным трудом подпёр им окно, на него взгромоздил тачку и отёр пот со лба. Вот теперь можно спокойно удалиться. Баррикада получилась на славу!
Отсутствие детей пани Кристина заметила только перед самым завтраком. Её супруг успел съездить в столовую базы отдыха и привезти завтрак, пани Кристина успела заготовить дополнительные бутерброды, а детей всё не было. Случалось, они ещё до завтрака отправлялись по своим делам, но уж на завтрак-то всегда появлялись. Несколько удивлённая мама заглянула в комнату детей.
Её радостно встретил один Хабр. Нет, дети тоже были, но спали таким каменным сном, что их невозможно было разбудить. Наклонившись над сыном и дочкой, мама разглядела их и очень встревожилась. Вчера вечером собственными глазами видела и дочку, и сына, когда, чисто вымытые, они отправлялись спать. Теперь же в постельках сладко спали два замурзанных, совсем чёрных от грязи создания. Их постели были покрыты лепёшками чёрной грязи. И вообще, всё вокруг было измазано чёрным и серым. И даже, как всегда, бодрый и жизнерадостный Хабр утратил свою рыжую окраску и выглядел каким-то закопчённым, хотя и неравномерно.
Выпустив из комнаты собаку, пани Кристина спустилась вниз, где её супруг стерёг чайник, закипающий на плите. Впрочем, как всегда, только называлось, что стережёт. Чайник разрывался, похоже, уже давно кипел и булькал, пар из носика поднимался под потолок, а пан Роман, высунувшись в окно, с интересом за чем-то наблюдал. Выключив газ, пани Кристина спросила:
— Что там случилось? Они что, ссорятся?
Во дворе и в самом деле разговор шёл на повышенных.
Пан Хабрович пояснил:
— Непонятная какая-то история. Кто-то украл их колоду для рубки dpnb.
А во дворе и в самом деле бушевал семейный скандал. В хищении чурбана пан Любанский обвинял, ясное дело, зятя. Зять защищался, с пеной у рта отрицая вину и бросая подозрения на собственного брата. Тот, в свою очередь, клялся, что ни сном ни духом, обвиняя во всём этого старого склочника Любанского. Нарочно припрятал где-то никому не нужный чурбан, лишь бы бросить подозрение на невиновных и вызвать скандал, ведь его хлебом не корми, дай только какую бучу устроить. Пани Ванда считала виновными сразу всех мужчин своей семьи, ведь мужикам наплевать на хозяйство, а ей теперь ломать голову, как печку протопить. Тут во двор зашёл сосед с целью одолжить тачку. Хорошо, он ещё не успел высказать своей просьбы, пережидая, пока хозяева немного утихомирятся. Пережидая, забрёл за дом и там обнаружил и тачку, и предмет спора соседей. О чём не замедлил им и сообщить.
— Кой чёрт? — чесал в затылке старик Любанский, когда все дружно таращились на непонятную баррикаду у подвального окна. — Какой гангрене понадобилось тащить чурбан к котельной? Да ещё ночью. Ведь я аккурат дотемна вчера дрова рубил…
Пани Кристина с мужем давно присоединились к группе во дворе. Теперь, услышав слово «котельная», пани Кристина сразу всё поняла. Ассоциация не представляла труда: чумазые дети, замурзанные постели, каменный сон и чурбан под окном котельной. Потянула мужа за руку и, пока поднимались наверх, наскоро поделилась с паном Романом своими соображениями.
— Послушайте, — обратился за завтраком пан Роман к детям. — С нас довольно. Всё имеет свои границы, и ваши шуточки тоже. Я желаю знать, что тут происходило ночью и зачем вам понадобился чурбан. Надеюсь получить правдивый ответ. Яночка и Павлик, проснувшись и поглядев друг на друга, кинулись отмываться. Времени было достаточно для того, чтобы согласовать свои показания. Согласовали, спокойно завтракали, спокойно ожидали расспросов, но нести ответственность за какой-то чурбан уж никак не были готовы. А родители надеются получить правдивый ответ. Чурбан явился для них полной неожиданностью.
— Какой чурбан? — только и смог пробормотать Павлик.
— Для рубки дров! — терпеливо повторил отец. — Я же ясно сказал. Что вы с ним делали?
— Христом-Богом клянусь — ничего! Зачем нам чурбан? — твердил ошарашенный Павлик.
— А что случилось с этим чурбаном? — поинтересовалась более хладнокровная Яночка. Слушавшая разговор мама была шокирована. Она всегда стремилась воспитывать детей в духе искренности и взаимного доверия. Уже давно между родителями и детьми отношения строились на этих принципах, и все были довольны. Родители доверяли детям, знали, что они никогда не пойдут на нарушение конвенции, не позволят себе ничего недостойного, а если даже по молодости и неопытности что-то сделают не так, уж врать-то не станут ни в коем случае! Понимают — когда приходит время признаваться в содеянном, тут уж нельзя даже в малом кривить душой. И вот теперь они нарушают этот важнейший принцип!
И мама твёрдо сказала:
— Слушайте, будем говорить правду. Полагаю, вы прекрасно знаете, как выглядели утром, до того, пока не привели себя в порядок. Впрочем, достаточно взглянуть на Хабра…
И все, как по команде, взглянули на Хабра. А он лежал посередине комнаты этаким символом благовоспитанности и изящества, правда, немного запылённым. Услышав своё имя, вежливо постучал по полу хвостом.
А мама холодно продолжала:
— Можно и на постели взглянуть. И сразу всё станет ясно. Угольную пыль при всём желании найдёшь только в одном месте — в котельной. И мне очень неприятно, что вы пытаетесь нам соврать, да ещё так глупо!
— При чём здесь соврать? — возмутился Павлик. — Котельная ладно, от котельной мы не отпираемся, но зачем нам приписывать ещё какой-то пень? Не было никакого пня!
— И всё-таки был, — сухо подтвердил пан Роман слова жены.
— Да ещё с тачкой! — прибавила пани Кристина.
А поскольку дети смотрели на неё непонимающими глазами, соизволила пояснить:
— И чурбаном, и тачкой было подпёрто окно котельной. Все видели это собственными глазами. Так что скажете?
Услышав такое, Яночка с Павликом переглянулись. Всё сразу стало ясно. И их охватил ужас. Глупые, они было понадеялись, что всё обойдётся, раз их не арестовали на месте. Домой отпустили, как же! Пока не арестовали, воздержались, но ясно Дали понять — они остаются подозреваемыми, потому и отрезали им нелегальный путь отступления. Неизвестно ещё, разрешат ли им покинуть дом легальным путём…
— Так надо было сразу говорить о котельной, а не о каком-то дурацком чурбане! — раздражённо сказала девочка. — С чурбаном у нас ничего общего.
— А с котельной? — настаивала мама.
— С котельной — другое дело…
— Ну так что с котельной? — не отставала мама. — Почему замолчала? Говорите же, мы слушаем.
— Через котельную мы из дома вышли, — признался Павлик. — А что было делать? Это ещё не уголовное преступление.
И замолчал. Теперь молчали оба. И родители поняли: на сей раз получить объяснения будет нелегко. Придётся вытаскивать по частям. И папа приступил к операции.
— В принципе выход из дому через помещение котельной и в самом деле не является преступлением, караемым по закону. Но, может быть, вы всетаки кое-что проясните, почему вам пришлось выходить из дома через котельную. В этом доме котельная не является проходным помещением. Отвечайте, откуда и куда вы проходили?
— Из дома в лес.
— Как ты сказал?!
— Из дома в лес.
— Через окно, — неохотно пояснила дочка. — Пришлось выходить и входить через окно.
— Но зачем же?!
— Чтобы подстеречь.
— Опять кабанов?
— Нет, не кабанов. То есть не только кабанов…
Мама вмешалась в допрос.
— Я же просила вас — сделать это нормально, по-человечески, — с упрёком сказала она. — Отец мог бы пойти с вами, для безопасности.
И неожиданно для себя самой у мамы вырвалось:
— Ну так вы хоть видели их?
— Ещё как видели! — оживился Павлик. — Ещё как!
— А никакого чурбана там не было! — опять сердито заявила дочка. — И тачки тоже не было! Вообще ничего там не лежало! Потом подложили!
— Кабаны?
Дети опять замкнулись в тяжёлом, каменном молчании. И опять стало тяжело на сердце у пани Кристины, а чуть было не свалился камень, когда убедилась — не врут её дети. Так почему же теперь молчат? Опять пришлось задавать наводящие вопросы.
— Так вы хоть знаете, кто вам этот чурбан подложил?
— Знаем, — с большой неохотой сознался сын.
Дочка уточнила:
— Догадываемся. И учтите — верим вам на слово. Мы лично никакого чурбана не видели! До пана Хабровича вдруг дошло — личность неизвестного, подложившего его детям чурбан, приобретает первостепенное значение во всей этой запутанной истории.
— И мы вам верим, — поспешил он заверить своих отпрысков. — И понимаем, что вы не собирались нас с мамой обманывать. Сначала вы ничего и вправду не знали о чурбане, потому что не видели его, а теперь догадываетесь, кто приволок его со двора под окошко котельной. Кто же?
— Пограничные войска, — вынуждена была признаться дочка.
А Павлик положил локти на стол, упёрся подбородком в переплетённые k»dnmh и, тяжело вздохнув, начал признаваться:
— Всё пропало, нет у нас другого выхода, придётся обо всём рассказать. Не удивляйтесь, если не успею — того и гляди явится милиция и нас арестует. Так что заранее настройтесь на учебно-исправительное учреждение…
У родителей захолонуло сердце. На этот раз сын говорит искренне, никаких сомнений, вон как оба удручены. А Павлик вновь тяжело вздохнул, готовясь продолжать искреннее признание. Эхом отозвался не менее тяжкий вздох дочки. Родители вздрогнули услышав, что и Хабр на полу тоже испустил тяжёлый вздох! И в самом деле, наверное, совершили нечто ужасное! Бедная мама чувствовала, как вот-вот сердце остановится в груди. Папа собрался с силами и попытался облегчить признание своим детям.
— Погодите, не надо отчаиваться заранее.
И раз уж дела зашли так далеко, мы имеем право знать обо всём. По какой причине пограничные войска притащили чурбан к нашей котельной?
— Ну вот, опять колода! — взорвался Павлик. И чего привязались к несчастной колоде, словно она тут — самая главная?
— Да просто для того, чтобы мы не смогли обратно вылезти!
— Неужели нельзя было выйти в дверь? — простонала мама, но папа жестом велел ей молчать и ровным голосом задал следующий вопрос, стараясь сохранить хладнокровие.
— Так. Для того, значит, чтобы вы не смогли обратно вылезти. Всё понятно, очень хорошо. А милиция зачем явится?
— Неужели не ясно? Чтобы нас арестовать.
— За что?!
— За нелегальный переход границы.
— За не… переход границы… Ну, тогда понятны действия пограничных войск. Чтобы, значит, больше не переходили, …А зачем вам, скажите на милость, понадобилось переходить границу?! Павлик явно израсходовал весь имеющийся лимит душевных сил и теперь молчал, тупо уставившись на отца. Сестра поняла: пора подключаться ей. Для начала попыталась свалить вину на высшие силы.
— Судьба! — вздохнула девочка. — И к тому же границу мы нарушили совсем немножко, далеко не отходили, и всего-то на каких-то пять минут, не больше. И только два раза…
— Так, всего два раза, на пять минут и далеко не отходили, — ровным голосом повторил папа. Но не выдержал и воскликнул: — Но зачем вам понадобилось вообще её переходить?
Дочка дала исчерпывающий ответ:
— Нам лично это не было нужно, но за границей росли кусты шиповника. Такие, какие мы по всему лесу искали — маленькие, ну единичные, всего с одним побегом, а не разросшиеся. Разросшиеся не выкопаешь и не пересадишь. А на польской территории не нашлось подходящих. То есть нашёлся один маленький кустик, зато за пограничной сеткой — целых два. Вот и пришлось нарушать…
— А зачем вам понадобились эти кустики?
— Для муравейника.
Папа Хабрович на какое-то время лишился голоса и способности продолжать расспросы. Ответы он получал чёткие и ясные, наверняка правдивые, но очень уж неожиданными оказались мотивы действия его детей. Вроде бы продвигался шаг за шагом к пониманию, но каждый новый ответ бил его как обухом, и опять приходилось пережидать и переваривать услышанное. И отказавшись от попыток беспристрастно и самостоятельно осознать случившееся с Павликом и Яночкой, папа жалобно попросил:
— К сожалению, я самостоятельно вряд ли пойму, какая связь между муравейником и шиповником. С одной стороны — зоология, с другой — ботаника… Нет, не доходит. Так что будьте добры, поясните как-то подоходчивее…
Пришлось выполнить просьбу родителя. С большой неохотой, прерывая то и дело речь паузами и тяжкими вздохами, дочка поведала родителям печальную историю разорённого муравейника и операцию по его восстановлению. Особенно тяжело было рассказывать о собственных meophckdm{u действиях, повлекших гибель муравейника. Значительно легче пошло описание второй части — мер, предпринятых по возрождению и безопасности упомянутого муравейника. В глазах отца читалось понимание, он не осуждал детей за то, что они тайно решили исправить содеянное зло. И вообще кое-что он наконец начал понимать.
— Остались ямы, — задумчиво сказал отец, дослушав подробности о сооружении защитной ограды вокруг муравейника. — Я говорю о тех ямах, из которых вы выкапывали кусты шиповника. И полагаю именно этим объясняется тревога на границе и меры по усилению бдительности.
Тут мама уж не выдержала.
— И зачем же для этого отправляться аж за границу, когда полно таких кустов здесь, тысячи, миллионы?
— Где ты видела миллионы? — вскинулись дети.
— Да здесь, рядом, сразу за портом! У залива.
Столько там шиповника — уму непостижимо. Причём самые разные кусты — и единичные, и разветвлённые, и маленькие, и большие. Грандиозный выбор! Наверняка можно найти и годные для пересадки.
— Так откуда нам было знать…
Мама недоумевала:
— Ведь сами же говорите — весь лес обыскали.
Если и в самом деле исходили три километра леса в одну сторону, почему не пойти и в другую? Дочка укоризненно взглянула на маму.
— И ты ещё спрашиваешь? — с горечью произнесла она. — Так ведь в ту сторону вечно ходит Мизя!
Мама не нашлась, что возразить. Вот уж не ожидала, что к таким страшным результатам приведёт обычная любезность по отношению к ближнему своему. И она ещё не пришла в себя после перенесённого удара, как раздался стук в дверь. В ответ на папино «Войдите!» вошёл поручик. При виде его Хабровичи дружно оцепенели, один Хабр дружески приветствовал власть.
— Хорошо, что я вас застал, — сказал поручик. — Боялся, вы уже на пляж ушли, ведь скоро полдень. Прошу извинить за мой неожиданный приход, но ваши дети — очень важные свидетели и мне хотелось бы с ними поговорить. Можно?
Бедная мама грудью встала на защиту своих детей.
— Пан поручик, тут не дети виноваты, а, боюсь, я сама, — отважно заявила она. И заметив удивлённый взгляд поручика, пояснила: — Ну, за нелегальный переход ими границы ответственность целиком и полностью лежит на мне! Разумеется, я все понимаю и согласна понести наказание…
— Как вы сказали? — удивился поручик. — Нелегальный переход границы?
— Ну да, это наши дети оставили следы… в виде ям. Пожалуйста, не вините их за это. Я готова дать показания где угодно, все объясню… И готова понести наказание, — горячо говорила мама.
— Дорогая, возьми себя в руки, — умоляюще произнёс пан Роман.
Поручик уже немного попривык к сюрпризам, которые ему преподносили шустрые детки, но вот чтобы и взрослые Хабровичи их выкидывали — это явилось для него некоторой неожиданностью. Ни он мужественно взял себя в руки и попытался понять, в чём же дело.
— Проше пани, я не совсем в курсе… Сначала ваши дети твердили о каких-то нарушениях, теперь выясняется, что и вы тоже… А вы? — обратился поручик к доселе молчавшему главе семьи.
— Нет, я не нарушал! — решительно отмежевался глава. — Во всяком случае полагаю, что не нарушал, — уже менее уверенно заявил он. — Но показания дать тоже готов!
Поручик принял решение.
— В таком случае начнём с вашего коллективного семейного преступления. Правда, я пришёл к вам по другому делу, но, полагаю, оба они как-то связаны. Итак, слушаю…
Таким вот образом второй раз за утро была рассказана история разорённого муравейника и операции по его спасению, сопровождавшейся нарушением государственной границы. Причём рассказывали в основном родители, а сами нарушители только следили за тем, чтобы они чего не oepeosr»kh. Поручик внимательно слушал, не перебивал, только выражение у него на лице было какое-то… странное.
Но вот рассказ закончен. Замолчали удручённые Хабровичи, молчал и представитель власти. Долго молчал, и Яночка с Павликом потеряли всякую надежду на снисхождение.
Но вот, солидно откашлявшись, поручик заговорил, обращаясь к нарушителям:
— Так это из-за такой… такого недопустимого проступка вы не хотели мне обо всём рассказать?
— Ну да, — созналась Яночка. И грустно добавила: — Мы сначала хотели заработать какую-нибудь стоящую заслугу. И тогда нас бы не наказывали по всей строгости…
— Так у вас ведь уже были заслуги! Могли бы поделиться со мной своими сведениями. Ну хотя бы некоторыми!
— Какие там сведения! — с горечью вымолвил Павлик. — Одни слова, разве бы вы нам поверили? Вот если бы мы у них это отобрали и доставили вам или пограничникам — тогда другое дело, вот тогда можно было бы и рассказать всё, что знаем.
Яночка чистосердечно призналась:
— Мы боялись, что вы их раньше времени переловите, и тогда расскажут они, а не мы. А Лысый видел, как мы границу переходили, и мог на нас наябедничать. И вы бы нас арестовали, а у нас никаких заслуг!
— А, понятно! Ну что же… Пожалуй, я могу сообщить вам, что дело очень простое и, собственно, закончено, всё ясно. Ямы, оставленные после выкопанного вами шиповника, и в самом деле привлекли внимание пограничников и заставили их усилить пограничные наряды. В результате ваши знакомые… я говорю о преступниках, так вот, они, разумеется, заметили, что в лесу появилось больше патрулей, и решили какое-то время переждать. Благодаря этому мы и смогли их захватить. Так что полагаю, если рассматривать вопрос в совокупности… возможно, одно уравновесит другое.
— И что? — с надеждой спросила Яночка. — Нас не определят в исправительное заведение?
— Думаю, что если больших грехов за вами не числится, вам удастся этого избежать.
— Но ведь я… — неуверенно начала пани Кристина, однако поручик не дал ей закончить:
— Вам тоже, уважаемая пани, исправительное заведение не грозит, за это я ручаюсь.
Пан Роман, не выдержав, фыркнул и, вытащив носовой платок, с преувеличенным усердием принялся сморкаться в него, все ещё фыркая и покашливая как-то странно. Поручик неодобрительно посмотрел на него.
— Могли бы не усложнять мою миссию, — сердито сказал он главе семьи. — И без того приходится нелегко, сами видите.
И обратившись к детям, спросил:
— Ну так что, будем беседовать с глазу на глаз или можно при родителях?
Решившись наконец оторвать подбородок от сплетённых рук и убрав локти со стола, повеселевший Павлик великодушно разрешил:
— Да чего там! Столько уже знают, пусть и об остальном услышат. Ведь все равно потом не оставят нас в покое.
Яночка предложила:
— Можем обо всём рассказать по порядку. Если хотите, конечно, а то мы можем и по-другому…
— Нет, нет, — поспешно заметил поручик, — по-другому уже было. Теперь давайте по порядку. Как вы вообще обо всём узнали? И о Рыжем, и о Лысом?
— От Хабра. Это он привёл нас на кладбище. Сразу, как мы сюда приехали, в первый же день. Прямо с нашей базы отдыха. То есть с кемпинга… Рассказ детей поручик слушал с большим вниманием, родители — с огромным интересом и где-то даже с ужасом. Освободившись от нависшей над ними угрозы исправительного заведения, Яночка и Павлик оживились, взбодрились и рассказывали свободно, ничего не утаивая. Споткнулись лишь jncd» добрались до пана Джонатана.
Павлик сокрушённо признался:
— Мы немножко приукрасили, ну, когда рассказывали о нецензурных выражениях. И выражения были не такие уж страшные, а главное, кроме них пользовался и другими словами.
— Помню, как же, — сказал поручик. — Говорил ещё и «ты». И опять: такой-сякой…
— Не только «ты», и другие нормальные слова тоже. Например, говорил «отдай это!» и ещё «признавайся, такой-сякой, что ты с этим сделал, продал, такой-сякой, признавайся, ведь давно небось нашёл»…
— Ах! — вскрикнула мама и мальчик замолчал. Он же знал, мама не любит нехорошие выражения.
И поспешил успокоить её:
— Не волнуйся, я не буду повторять выражения, а скажу только то, что было между выражениями.
Яночка кинулась на защиту пана Джонатана:
— И вообще пан Джонатан был против! Он не хотел им показать, где оно находится.
— Минутку! — нахмурился поручик. — Уточните, кто говорил о том, чтобы показать?
— Тот, который с ушами. Ну, тот самый, художник.
— И что он сказал? «Покажите, где это находится?» — Нет, только слово «показать». Так сказал: «А показать вы не хотели». А пан Джонатан сразу:
«Я тебе покажу, я тебе сейчас покажу» и опять выражения.
— Ага, понятно. Значит, просто не пожелал показать. А художника на кладбище вы видели?
— Ннет… кажется, не видели. И Хабр сказал, что на кладбище он вообще не был. Он только состоял в одной с ними шайке, Рыжий ему платил.
— А пан Джонатан в шайке не состоял?
— Нет, он только с художником общался. Только не знаю, можно ли это назвать общением, ведь они всё время ругались…
— А я думаю, — хитро начала Яночка, внимательно наблюдая за реакцией поручика, — а я думаю, он, этот художник, хотел, чтобы пан Джонатан показал ему, в какой могиле это спрятано. А те бы ему за это хорошо заплатили. А пан Джонатан не хотел показывать…
Поручик рассердился.
— Слушайте, не путайте мне два разных дела! Ведь Рыжий же художнику и без того платил, забыла? И это ничего общего с кладбищем не имеет! И дайте наконец мне спокойно…
Павлик не дал.
— А чем он собственно занимается, этот ваш художник? — спросил мальчик. — Он с каким делом связан? Ну ладно, скажите хотя бы, в какой области он художник?
— В прикладной. Занимается изготовлением художественных украшений. Обрабатывает драгоценные и полудрагоценные камни…
— Ах! — опять вырвалось у пани Кристины.
Тут пан Роман с тревогой взглянул на жену.
— В чём дело? И у тебя что-то на совести? Что всё время охаешь?
— Ах, ничего у меня на совести нет! Ах, наконец-то я все поняла…
— Что вы поняли? — заинтересовался поручик. — Мне бы тоже хотелось кое-что понять. Более того — я просто по долгу службы обязан понять! Пани Кристина была в замешательстве.
— Ах, я, право, не знаю… Видите ли, мне об этом сообщили по секрету и я не уверена, что будет порядочно… то есть будет непорядочно, если я сообщу об этом милиции. Так неприятно…