— Вы не должны бояться меня, — внезапно сказал Хайдманн. Он не отрываясь смотрел вперед, но его слова свидетельствовали о том, что он заметил пытливый взгляд Бреннера. В конце концов Бреннеру стало неприятно разглядывать его.
   — Но ведь вы должны были давно умереть!
   — Возможно, именно это я и сделал, — улыбаясь ответил Хайдманн. — Может быть, мы должны изменить наши воззрения на смерть и жизнь и дать этим понятиям новые определения, — он снова пожал плечами, но на сей раз еле заметно, так что это не отразилось на движении машины, которая мчалась теперь сквозь настоящую пургу. — Впрочем, это не имеет никакого значения. Не беспокойтесь обо мне.
   Таким образом незнакомец так и не ответил на вопрос Бреннера. По всей видимости, он сделал это сознательно. Бреннер еще какое-то время задумчиво глядел на него, а затем повернулся и уставился на дорогу, глядя на бушующую за окном вьюгу. На лобовом стекле уже налипла ледяная корка, поэтому было очень плохо видно. Снегопад усиливался, а ветер становился все более порывистым, он швырял пригоршни снега прямо в лобовое стекло. Хайдманн включил фары, но все равно видимость составляла не более тридцати метров. Они давно уже выехали за пределы города и теперь мчались по безлюдному шоссе. По обе стороны заасфальтированной трассы тянулись высокие сугробы. Похоже, их машина была первой, проезжавшей по этому шоссе с момента начала снегопада. Снежный покров, устилавший дорогу, был совершенно нетронутым, и у Бреннера было такое чувство, как будто это шоссе вело в никуда. Он с удивлением спрашивал себя, каким образом удается Хайдманну в такой обстановке так уверенно вести машину. Сам бы он, пожалуй, не справился с этой задачей.
   — Уже давно должен был бы начаться рассвет, — промолвил Салид за их спиной. Бреннер повернул голову и только сейчас заметил, что палестинец встал и подошел вплотную к их креслам. Он стоял за их спинами, опершись обеими руками о спинки их сидений и, сильно прищурившись, смотрел на дорогу сквозь занесенное снегом окно. Он смотрел куда-то вверх, туда, где должно было быть небо, но где вместо него клубилась какая-то серая масса. Возможно, это были снеговые тучи, а возможно, что-то совсем другое.
   — Который теперь час? — спросил Бреннер.
   Салид пожал плечами и ответил, не потрудившись даже взглянуть на часы:
   — Понятия не имею. Мои часы остановились.
   — Нам осталось недалеко ехать, — произнес вдруг Хайдманн. — Вы должны пересесть назад.
   — Почему?
   Бывший полицейский кивнул головой куда-то в сторону, туда, где кружилась белая вьюга.
   — Скоро мы доедем до зоны оцепления. Там впереди будет пост, было бы лучше, если бы вас никто не заметил.
   — Блок-пост? — Салид внутренне напрягся, но Хайдманн небрежно махнул рукой, как бы успокаивая его. Бреннер немного занервничал, когда Хайдманн, сняв левую руку с руля, полез в карман плаща. Но судьба на этот раз была благосклонна к ним: машина не начала вилять из стороны в сторону и не врезалась в сугроб.
   — Не беспокойтесь. Никто не станет задавать глупых вопросов, — сказал Хайдманн и достал из кармана удостоверение, оправленное в прозрачную пластиковую оболочку. Он протянул документ Салиду, Бреннер увидел, как Салид изумленно нахмурил лоб, как бы не веря своим глазам. Но палестинец так ничего и не сказал, молча отдав через несколько секунд удостоверение полицейского его владельцу. Не говоря ни слова, он повернулся и пошел на свое место, а затем покорно сел рядом с Йоханнесом. Бреннер слышал, как Салид заговорил тихо о чем-то с патером, но не мог разобрать, о чем идет речь.
   — А вы знаете, он ведь убьет вас, если окажется, что впереди нас ждет ловушка, — тихо сказал Бреннер Хайдманну.
   Хайдманн только улыбнулся, и в тот же момент Бреннеру стало ясно, как нелепо звучали его слова. Хайдманн не принадлежал больше к числу людей, которым можно было пригрозить смертью.
   — Простите, — пробормотал Бреннер.
   — Да ладно уж. От старых привычек с трудом отвыкаешь, не правда ли? — и Хайдманн кивком головы указал назад на скамью, где сидели Салид и Йоханнес. — Вам тоже лучше пересесть назад. Нам очень недолго осталось ехать до блок-поста.
   Бреннер не сразу встал. Он с удовольствием продолжил бы свою беседу с Хайдманном, но, пересаживаясь от него, он в то же время чувствовал своего рода облегчение. Ему было жутко разговаривать с мертвецом. Но, наверное, ему следовало привыкать к этому. Что там сказал по этому поводу Хайдманн? “Возможно, мы должны изменить свои воззрения на жизнь и смерть и дать этим понятиям новые определения”.
* * *
   Вертолет приземлился точно в назначенное время. По крайней мере, так решил Кеннели — его наручные часы остановились. Правда, он не знал, может ли еще доверять своим внутренним часам, которые подсказывали ему, что с момента разговора по телефону прошло полтора часа. И вот уже вертолет садился на крышу здания больницы.
   Кеннели эти полтора часа показались полутора веками. Теперь он очень смутно помнил, каким образом вышел из высотного здания, расположенного на другой стороне улицы, и добрался сюда. Его вел инстинкт самосохранения, который уже помог ему сегодня избежать самого страшного в момент осады дома. Он запрещал ему думать об ужасных сценах, разыгравшихся на его глазах, в том числе и о встрече с призраком Смита. Все это казалось ему теперь нереальным. Кеннели убедил себя в том, что это были галлюцинации. Он старался не задумываться о том, что именно должны означать эти видения.
   Кеннели стоял на лестнице с подветренной стороны и следил за снижающимся вертолетом, отмечая про себя все особенности этой машины. Он много слышал о подобных вертолетах, но еще ни разу не видел их: это была совершенно бесшумно двигающая машина, которую не могли засечь никакие радары. Насколько знал Кеннели, в мире существовало всего лишь несколько таких вертолетов, они участвовали прежде всего в секретных операциях ЦРУ и ВВС США. То обстоятельство, что таинственный собеседник Кеннели летал на одной из таких машин, красноречиво свидетельствовало о его ранге.
   Кеннели направился к вертолету и увидел, что его боковые дверцы распахнулись. Кеннели остановился, втянув голову в плечи — снег внезапно сменился колючим градом, который ветер швырял ему в лицо. На глазах Кеннели появились слезы, и он просто не мог сдвинуться с места, так как ничего не видел перед собой. Вращающиеся винты работали совершенно бесшумно, но поднимали вокруг себя вихрь, который сбивал Кеннели с ног. Это приводило еще и к тому, что потоки воздуха сметали слой снега с обледеневшей крыши, и по ее скользкой поверхности невозможно было сделать и несколько шагов. Кеннели попробовал продвинуться дальше, но тут же остановился, не упав только каким-то чудом.
   Однако в конце концов кое-как преодолел расстояние и, дойдя до вертолета, увидел протянутую ему руку. Кеннели с благодарностью ухватился за нее. Другой рукой он оперся о край, подтянулся, напрягая силы, и влез в кабину. При этом в последнюю секунду он потерял равновесие и упал, разбив колено, поскольку пилот тут же поднял вертолет вверх, не дав Кеннели возможность сесть.
   Кеннели неловко прополз на четвереньках в глубину кабины, а человек, подавший ему руку, тут же захлопнул дверцу. Кеннеди увидел, выглянув наружу, как быстро вертолет набирает высоту. Бесшумность, с которой работала эта машина, была просто жуткой.
   Кеннели хотел выпрямиться, но вскрикнул, тут же упал и схватился за левое ушибленное колено. От острой боли у него на глазах выступили слезы. Кеннели помедлил несколько секунд, а затем, сжав зубы, приподнялся и плюхнулся на сиденье. Его левую ногу жгло как огнем. Боль была такой пронизывающей, что Кеннели на секунду стало дурно. Одновременно ему в голову пришла нелепая мысль: неужели он пережил этой ночью столько ужасов только ради того, чтобы при посадке в вертолет сломать себе ногу?
   — Все в порядке?
   Кеннели кивнул и обхватил обеими руками свое колено, только затем поднял голову и взглянул на человека, сидящего напротив него. Кеннели был поражен. Он узнал голос своего таинственного собеседника, но лицо никак не подходило к этому голосу. Жизнь Кеннели уже пятнадцать лет определялась этим голосом, отдававшим ему приказы, и поэтому агент представлял себе по-своему человека, находящегося на том конце провода. Судя по голосу, исполненному достоинства, это был пожилой седовласый мужчина, наделенный властными полномочиями, с сильным тренированным телом. Но то, что он увидел, было полной противоположностью сложившемуся в его представлении образу. Человеку, сидевшему напротив Кеннели, было не больше тридцати пяти лет. Темноволосый, стройный, он казался очень нервным — это Кеннели сразу же почувствовал, хотя молодой человек сидел совершенно неподвижно и молча наблюдал за агентом. Незнакомец выглядел утомленным, как человек, не спавший всю ночь, и хотя его ладони неподвижно лежали на коленях, казалось, что они чуть заметно дрожали.
   — Итак, вы — Кеннели.
   Кеннели снова кивнул. Он все еще не мог произнести ни слова, ему требовалось время для того, чтобы усвоить всю эту новую информацию. Кеннели всю жизнь думал, что служит власти в лице ее убеленного сединами представителя, и вот оказалось… Когда Кеннели впервые разговаривал с этим парнем, он был тогда совсем зеленым юнцом!
   — Думаю, что вы должны дать мне некоторые пояснения, — произнес наконец он подчеркнуто суровым тоном, хотя его голос дрожал. У него немилосердно болело колено, наверное, все же он сломал себе ногу. И мысль об этом приводила Кеннели в бешенство. Сидящий напротив Кеннели человек, должно быть, думал, что агент просто находится в растерянности. Возможно, он был недалек от истины.
   К удивлению Кеннели, молодой человек ответил ему самым серьезным тоном:
   — Конечно, вы обо всем узнаете. Но сначала ответьте мне на один вопрос: каким образом ему удалось уйти?
   — Откуда вы знаете, что он ушел?
   — Если бы вы выполнили задание, вас бы уже не было в живых, — ответил молодой человек голосом, в котором не было ни упрека, ни сожаления. В нем слышалось только смирение. Затем он понизил голос и добавил, как будто обращаясь в первую очередь к самому себе: — Кроме того, с самого начала у вас не было ни малейшего шанса выполнить это задание.
   — Но если вы это знали…
   — Прошу вас! — и человек, имя которого Кеннели до сих пор не знал, поднял обе руки, как бы успокаивая его. Кеннели заметил, что руки незнакомца действительно дрожали. Его ладони выглядели очень мягкими, ухоженными и изящными, как и лицо. Это были руки изнеженного человека.
   — Я вам все объясню, как только наступит время. Боюсь, что у нас осталось его совсем немного — меньше, чем необходимо, чтобы ответить на все ваши вопросы.
   Кеннели все больше выходил из себя, и виной тому не в последнюю очередь была усиливающаяся боль в ноге.
   — И все же вы должны найти для этого время, — резко сказал он. — Вы же хотите, чтобы я убил человека. Не обижайтесь… но я считаю, что вы должны по крайней мере сказать мне, почему я должен это сделать!
   — Вы, конечно, совершенно правы, — промолвил молодой человек. — Но все дело в том, что у нас остается очень мало времени, — он взглянул на наручные часы, нахмурил лоб и снова опустил рукав, многозначительно пожав плечами. — Всего лишь пять минут, если не меньше.
   — Пять минут до чего? — спросил Кеннели.
   — Через пять минут мы долетим до монастыря, — ответил его собеседник. — Это наша цель.
   — Монастырь?
   — Именно там все началось. И… все должно кончиться, — мгновение он смотрел в пустоту перед собой, а затем перевел взгляд на Кеннели, но тот мог поклясться, что молодой человек видит сейчас не его, а какой-то другой образ. Впрочем, Кеннели было безразлично, какие именно картины встают сейчас перед мысленным взором его собеседника.
   — Я об этом ничего не знаю, — заявил Кеннели, хотя его слова прозвучали не совсем убедительно. А затем он взорвался: — Какая, черт возьми, существует связь между всем этим и Смитом? Кто вы, собственно говоря, такой? Я… я даже не знаю, как вас зовут!
   Молодой человек улыбнулся и, как ни странно, стал выглядеть немного старше, хотя обычно улыбка делает человека моложе.
   — Как меня зовут? Это к делу не относится… Во всяком случае, больше не относится. Но вы, если хотите, можете называть меня Адрианом.
   — Адрианом? Что это за имя?
   — Это имя одного из моих учителей. Оно мне вполне подходит и, во всяком случае, оно не хуже любого другого. Тем более что наше знакомство долго не продлится. Вы видели, как умер Смит?
   — Нет! — почти закричал Кеннели.
   — Меня не интересует, что именно вы видели, — заявил Адриан. — Но, что бы вы ни видели, это может служить ответом на все ваши вопросы, Кеннели. Мы имеем дело не с террористом или каким-нибудь преступником, за которым вы привыкли охотиться. Возможно, в ваших руках находится сейчас судьба всего мира. У вас есть оружие?
   Кеннели машинально полез в карман и достал свой пистолет, однако тут же снова сунул его назад и сердито взглянул на Адриана. По лицу Адриана пробежала тень, он встал и открыл металлическую дверцу, расположенную над головой Кеннели. Кеннели бросил взгляд на этот сейф: там были ручные пулеметы, а также личное оружие — пистолеты и револьверы. Адриан не спеша взял массивный пулемет, а также короткоствольный автомат с двумя магазинами и положил все на сиденье рядом с Кеннели.
   — Этого вполне будет достаточно, — сказал он.
   — Для чего? — Кеннели недоверчиво посмотрел на оружие, протянул руку к автомату, но все же, подумав, взял пулемет. Движением опытного стрелка он вынул магазин и проверил наличие патронов, а затем, вытащив пальцами один из них, нахмурился. Крупнокалиберный патрон поблескивал у него на ладони, его вершина имела крестообразную форму. Кеннели, конечно, знал о таких патронах, но ни разу ими не пользовался. Он боялся. Такие пули не пробивали цель насквозь, а разносили ее в мелкие куски. Подобным оружием не просто выводили противника из строя, а убивали. Кеннели с недовольным видом вставил патрон в магазин.
   — Что это значит? — спросил он, стараясь подавить закипающий в нем гнев. — За кого вы меня принимаете? Подобным оружием пользуются такие люди, как Салид, но не я!
   Адриан снова сел на свое место. Он бросил взгляд на свои наручные часы, которые больше не показывали время, а затем посмотрел на Кеннели с таким видом, как будто хотел спросить его, в чем именно состоит разница между людьми, подобными Салиду, и людьми, подобными ему, Кеннели. Однако Адриан проявил мудрость и не стал высказывать эту мысль вслух.
   — Сейчас не время говорить об этике или о благовидности или неблаговидности поступков, — заявил он. — Вы должны обезвредить Салида и его спутников, и при этом не имеет никакого значения, каким образом вы выполните это задание.
   — Но почему я должен выполнять это задание? — спросил Кеннели. И видя, что Адриан не собирается ему отвечать, добавил: — Кто вы такой, Адриан?
   Конечно, Кеннели не расчитывал, что его собеседник ответит на вопрос, и действительно, прошло несколько секунд, прежде чем Адриан заговорил. От его голоса по спине Кеннели побежали мурашки, хотя Адриан говорил довольно тихо.
   — Мы — я и еще несколько человек — своего рода… стражи.
   — Еще несколько человек? Что это за люди? — Кеннели наклонился вперед. — Смит тоже принадлежал к их числу?
   — Смит? — Адриан покачал головой. Похоже, это предположение позабавило его. — Нет, Смит знал обо всем этом еще меньше, чем вы, Кеннели. Нас… нас немного. Всего лишь горстка людей. Но на нас работают очень многие, а на тех, кто нам служит, работает в свою очередь еще больше народу. Наша миссия имеет чрезвычайную важность, — Адриан помолчал несколько секунд, а затем заговорил еще более тихим голосом, глядя куда-то перед собой в пространство: — Вы действительно хотите знать правду, Кеннели?
   Кеннели еще больше наклонился вперед и чуть не потерял равновесие.
   — Да, — сказал он, принимая прежнюю позу.
   — Предупреждаю вас, что эта правда может вам не понравиться.
   — Но еще больше мне не нравятся банальности и общие места, — сердито бросил Кеннели и показал рукой на лежащее рядом с ним оружие. — Вы хотите, чтобы я убил человека? Мне это не может нравиться. Тем более что я не знаю, зачем я это должен сделать.
   Он выбрал неправильную тактику. Правда, Адриан на секунду поник головой и сбросил свою личину. Кеннели увидел то, что за ней скрывалось — слабого, смертельно напуганного человека, который нуждается в помощи. Но он не любил, чтобы на него оказывали давление.
   — Только не рассказывайте мне, что вы этого никогда не делали, — холодно сказал он. — Сколько человек в своей жизни вы убили, Кеннели? Десять? Сто?
   — Ни одного, — сердито бросил Кеннели.
   — Возможно, вы делали это чужими руками, — продолжал Адриан. — Но на вашей совести есть убитые. Сколько их?
   — Это… это совсем другое, — начал защищаться Кеннели. Конечно, это было одно и то же, и Адриан даже не стал настаивать на своем. Всем и без того было ясно, что не существовало различия между убийством, совершенным собственными руками, и убийством, совершенным по твоему приказу. Возможно, последнее было даже более страшным преступлением. Именно это, наверное, заставляло Кеннели злиться: он впервые на своей шкуре испытал, каково было получать подобные приказы. — Я никогда не делал этого без особых на то оснований, — продолжал оправдываться он. — Я всегда знал, почему отдаю такие приказы.
   — И вы всегда верили в свою непогрешимость? — спросил Адриан. — Будьте до конца честны, Кеннели, хотя бы один раз в жизни. Неужели вы никогда не испытывали сомнений, отдавая приказы идти на смерть?
   Каким же наивным был Кеннели, полагая, что загнал Адриана в угол. Адриан тяжело вздохнул. Казалось, он совсем обессилел. Он погрузился в себя и надолго задумался.
   — Мы были глубоко убеждены в том, что правильно поступаем, — наконец снова заговорил он, переходя на шепот. — Мы знали это! Поймите меня правильно, Кеннели, дело не в наших догадках или домыслах, или смутных предположениях. Мы действительно всегда знали, что это когда-нибудь произойдет, но мы не имели точных сведений, когда и где. Однако мы думали, что хорошо подготовились к этому.
   Он помолчал, и на сей раз Кеннели не стал прерывать его молчание. Похоже, Адриан хотел высказаться. Его знания были так важны, что он чувствовал себя обязанным хоть с кем-нибудь поделиться ими.
   — Да, мы думали, что хорошо подготовились. Ведь мы так долго готовились к этому… Но мы не справились со своей миссией. Возможно, мы и не могли справиться с ней. Вы никогда не думали, Кеннели, что существуют явления, которые обречены на провал с самого начала?
   Кеннели тупо кивнул. Внезапно он подумал, что не хочет больше знать секретов Адриана и не желает слушать его рассказ.
   — Вы хотите знать суть этого дела, — продолжал Адриан, который уже успел взять себя в руки. Правда, не совсем, но достаточно для того, чтобы снова расправить плечи и спокойно глядеть на Кеннели, не отводя своего взора. — Да, я думаю, что вы имеете право все знать. Вы должны убить этих людей, Кеннели. По возможности всех троих. Прежде чем одна из их печатей будет сломана.
   Кеннели встрепенулся и насторожился. Эти слова показались ему очень странными, но, по всей видимости, Адриан вовсе не оговорился.
   — Но зачем я должен их убить? — спросил он. — Что они вам сделали?
   Адриан грустно улыбнулся.
   — Жизнь и поступки этих людей не имеют к делу никакого отношения, Кеннели, — сказал он. — Видите ли, мой приказ — это та цена, которую я должен заплатить. Я приказываю вам уничтожить трех невинных человек, причем вся ответственность ляжет на меня. Вина упадет на меня, а не на вас. Что бы нас ни ожидало потом… когда все это будет позади, не беспокойтесь: я встану перед Судьей, а не вы.
   Кеннели не был уверен, правильно ли он понимает слова Адриана, но если речь его собеседника о вине, расплате и Страшном Суде была не случайна, то в этом крылся какой-то глубокий религиозный смысл. Это было совершенно очевидно. Хотя, конечно, сам Кеннели не верил в Бога. Он родился в семье убежденных атеистов и перенял у родителей их убеждения.
   — А если я все же откажусь? — спросил он. — Вы же сами сказали: эти трое ни в чем не виноваты. Хотя все это совершеннейшая чепуха, по крайней мере, Салида никак не назовешь невинной овечкой. У этого мерзавца на совести слишком много человеческих жизней, — и, видя, что Адриан хочет что-то возразить, Кеннели остановил его жестом и продолжал: — Итак, что будет, если я откажусь выполнить задание? Возможно, вы правы в том, что я действительно убивал людей, но я не делал это просто так, без всяких оснований.
   — У нас есть веское основание, — серьезно ответил Адриан. — Но дело здесь не в Салиде, а в монастыре, Кеннели. Вернее, в том, кто был заключен в нем. И кто теперь на свободе.
   — И кто же это? — спросил Кеннели. — О ком вы говорите, Адриан?
   Адриан целую минуту молча глядел на него пристальным взглядом, а затем ответил на вопрос Кеннели.
* * *
   Наконец они доехали до блок-поста, о котором говорил Хайдманн. Но их никто не задержал, и опасения Бреннера по поводу того, что внешность бывшего полицейского привлечет к себе внимание, не оправдались. Оба грузовика, поставленные поперек проезжей части, как, впрочем, и импровизированный лагерь, находившийся поблизости, оказались покинутыми. Посреди лагеря стояла пустая канистра из-под бензина, вокруг которой образовалось большое пятно растаявшего снега, в воздухе до сих пор пахло горелым. Салид, вышедший из фургона, чтобы осмотреться, вернулся со снайперской винтовкой и запасом патронов. Когда фургон тронулся с места и покатил дальше по дороге, Бреннер увидел валявшиеся на обочине в снегу вещи, брошенные людьми. Очевидно, военные оставили этот блок-пост в страшной спешке, если не сказать, что они просто бежали отсюда сломя голову. Чего испугались люди? Бреннер не хотел задаваться этим вопросом… Он предпочитал оставаться в неведении.
   Они сидели в машине, храня молчание. Каждый был погружен в свои невеселые мысли. Салид клацал оружием, проверяя работоспособность его механизма и состояние отдельных частей. Йохан-нес смотрел перед собой в пространство невидящим взором. Совсем недавно — перед тем, как они встретились с Хайдманном, — Бреннер думал, что Йоханнес выйдет из своего подавленного состояния, но похоже, психике патера был нанесен непоправимый ущерб. Ад разверзся перед ним, он был проклят. Он сделал самое страшное из того, что мог сделать человек, и должен был теперь расплачиваться за это дорогой ценой. Сейчас, а не когда-нибудь после, на Страшном Суде.
   Через некоторое время Бреннеру вновь показалось невыносимым бездействие. Он встал и, пройдя вперед, остановился за спиной Хайдманна, опершись обеими руками о спинку его кресла и наклонившись вперед. Бреннер бросил взгляд сквозь запотевшее стекло на небо. Он не знал, сколько времени они уже были в пути и насколько он мог доверять своему внутреннему чувству времени, но ему казалось, что с тех пор, как он покинул стены больницы, прошло уже несколько часов. Давно должно было светать.
   — Очень скоро будем на месте, — сказал Хайдманн. — Вон там я остановлю машину.
   Бреннер проследил взглядом за кивком его головы и изумился. Он узнал эту дорогу — поворот, идущий под уклон, заснеженную опушку леса и еле заметное среди кустов ответвление, отходящее от главного шоссе. Где-то здесь он с Астрид бросил свою машину. Это была лесная дорога, ведущая к монастырю.
   — Я не могу сопровождать вас дальше, — сказал Хайдманн.
   — Я знаю, — ответил Бреннер. Дорога, ведущая через лес, была труднопроходимой, и машина не могла бы проехать по ней, однако Хайдманн имел в виду совсем не это. Просто его миссия была исполнена. Он не стал бы сопровождать их дальше даже и в том случае, если бы впереди ждала широкая автострада.
   — Но вы так и не ответили на мой вопрос.
   Хайдманн вопросительно взглянул на Бреннера.
   — Без вашей помощи нам бы не удалось выбраться из города, — сказал Бреннер. — Почему вы это сделали?
   — Потому что я ваш должник, — ответил Хайдманн. Больше он ничего не сказал. В его голосе не было патетики. Он произнес эти слова без улыбки, не делая ни одного лишнего жеста. Бреннер хорошо понял его. Возможно, это был единственно приемлемый ответ на его вопрос. Бреннер вернулся назад к Салиду и Йоханнесу. Палестинец оторвал взгляд от своего оружия и взглянул на него:
   — Мы уже приехали?
   Бреннер кивнул.
   — Дальше мы пойдем пешком, — сказал он и показал на Йоханнеса. — Что с ним? Он дойдет?
   Салид пожал плечами, но когда он встал, Йоханнес тоже поднялся и пошел за ним. Глаза патера были по-прежнему пусты, а его движения казались какими-то неестественными, как будто он был не живым человеком, а роботом.
   Бреннер подумал, что было бы лучше оставить его здесь. Лучше и для самого Йоханнеса и — главное — для них. Он был убежден, что Салида одолевают те же мысли. Но ни он, ни Салид не обмолвились об этом ни словом. Они отправились в трудный путь втроем и вместе должны добраться до цели.