Хольм ван Зайчик
Дело жадного варвара

   Консультанты переводчиков —
   В. М. Рыбаков и И. А. Алимов.

От редактора

   Известно, что Конфуций предпочитал не говорить об удивительных событиях. Но именно к таким событиям относится появление рукописей Хольма ван Зайчика в России.
   Этот известный всему китайскому народу автор писал много и плодотворно. Труды его пользовались в Китайской Народной республике всеобщей любовью и уважением, будучи поистине жемчужиной Поднебесной: не было ни города, ни села, где не шли бы пьесы, поставленные по сюжетам знаменитого писателя. При этом поразительным остается тот факт, что сами повести, составившие сюжетную основу народных пьес, никогда не были опубликованы и распространялись только изустно.
   Известно, что познакомиться с рукописями ван Зайчика мог только воистину совершенномудрый муж. Писатель поверял выстраданные мысли лишь достойнейшим. Для целей ознакомления в усадьбе ван Зайчика был построен Читальный зал на одну персону. И может, всего два или три человека в мире могут похвастаться тем, что они читали тексты ван Зайчика у себя дома, получив их на малый, строго оговоренный срок.
   Хольм ван Зайчик не искал славы в публикациях. В своих произведениях он создал новый мир – страну Ордусь, где цвели все цветы и расцветали все школы, – мир Великой державы, мир синкретической религиозной жизни, мир, в котором плохих людей нет.
 
   Великая Ордусь…
   История этой удивительной страны началась в шестидесятых годах тринадцатого века, когда Александр Невский и его побратим, сын Батыя Сартак, вступивший после смерти отца на ордынский престол, договорились о партнерском объединении Святой Руси и Золотой Орды ради блага населяющих их народов, дабы взросло их чаяниями единое правовое государство, где царить будет единственно диктатура закона.
   Усилия побратимов оказались столь успешными, а возникшая держава столь благоденствовала, что полутора веками позже – когда монгольская династия Юань была изгнана из Китая, а после смерти первого императора новой, Минской династии началась новая долгая гражданская война – смертельно уставшая от неурядиц и междоусобиц Поднебесная Империя предпочла войти в состав Ордуси на правах одного из улусов.
   Так на просторах Евразии возникла колоссальная империя с чрезвычайно специфической культурой. Именно эта культура – культура уважительности к иному, культура способности все считать родным и все приспосабливать для пользы народа – к двадцатому веку сделала Ордусь величайшим, богатейшим и гуманнейшим государством мира. Оно раскинулось от сияющих тропиков Индокитая и Тайваня до холодных вод Суомского залива, и каждый из составляющих его семи улусов имел сообразно исторической традиции свою столицу. Императорских же резиденций было всего три: Ханбалык на востоке, Каракорум в центре и…
   И – Александрия Невская на северо-западе…
 
   Множество китаистов, в разные годы видевших пьесы по сюжетам ван Зайчика, в буквальном смысле грызли себе локти с досады, что они не могут перевести творения знаменитого автора.
   И вдруг!
   В ночь на рубеже 1999/2000 годов почтенный переводчик с китайского Евстафий Иоильевич Худеньков как обычно вошел в сеть, чтобы получить электронную почту. Живущий отшельником, он получал мало корреспонденции, в основном это были короткие письма коллег да ссылки на новые ресурсы глобальной сети Internet по теме «даосизм и алхимические способы обретения бессмертия». И вдруг почтовая программа стала перекачивать файл, объем которого многократно превышал любое из когда-либо полученных Худеньковым писем. Когда же взволнованный ученый открыл полученный файл, глаза его выпучились сверх всякой меры. Заголовок письма гласил буквально следующее: «Время пришло. Хольм». Далее шла путаница значков, очевидно указывающая на то, что файл нужно посмотреть в другой кодировке и с применением китайского редактора. Дрожащими руками проделав необходимые процедуры, Худеньков открыл файл вновь и перед глазами его все поплыло: он получил не что иное, как повесть ван Зайчика, от самого ван Зайчика!
   Неутомимый исследователь не день и не два пытался определить, откуда пришло письмо, используя в своих поисках разнообразные программы, а также немалый опыт соседского мальчика Васи, который в свои 12 лет слыл самым способным хакером Курляндской улицы. Но тщетно, письмо прошло через множество анонимных серверов, так что адрес определить было невозможно. Похоже, Тибет? Но разве можно сказать это наверняка?
   В ту же ночь Евстафий позвонил своей аспирантке Эмме Выхристюк, с которой он в 1992 году видел в провинции Гуанчжоу постановку пьесы на сюжет ван Зайчика – «Дело поющего бамбука». Тогда Эмма была юной студенткой, теперь она стала молодой исследовательницей китайской драмы династии Юань.
   Эмма залилась счастливым неверящим смехом и тотчас же выехала к научному руководителю.
   В трудах по переводу и комментированию текста прошло немало времени: в издательстве «Азбука» переводчики появились в самом конце лета, по рекомендации коллег из Центра «Петербургское Востоковедение». Мы взяли текст без особенного интереса, но уже через несколько дней в издательстве не осталось ни одного человека, не прочитавшего «Дело жадного варвара». Экземпляр был зачитан до дыр! И теперь все мы живем в напряжении – когда же из далекого Тибета придет новое письмо с новой повестью, и получим ли мы вожделенный текст «Дела поющего бамбука», о котором наши переводчики не могут говорить иначе, как со слезами восторга?..
Ольга Трофимова

Дело жадного варвара

   Учитель сказал:
   – Благородный муж думает о морали и долге, а мелкий человек – о вещах и удобствах. Поэтому благородный муж имеет единочаятелей[1], а мелкий человек имеет роскошь.
   Му Да спросил:
   – Можно ли думать о морали и долге, но иметь роскошь?
   Учитель ответил:
   – Иногда так случается.
   Му Да еще спросил:
   – Можно ли думать о вещах и удобствах, но иметь единочаятелей?
   Учитель ответил:
   – Никоим образом нельзя.
Конфуций. «Лунь юй», глава 22 «Шао мао»[2].

Багатур Лобо

   Апартаменты Багатура Лобо,
   23 день шестого месяца, пятница,
   вечер
   Баг проснулся за десять минут до семи. Некоторое время он лежал с закрытыми глазами и прислушивался к окружающей действительности.
   Все было спокойно: за окном почти неслышно шуршала морось – долгожданный дождь после недели душного зноя, когда плавился асфальт и падали в обморок шоферы на забитой в конце рабочего дня первой кольцевой дороге, и веера выпадали из их натруженных рук… И вот вчера дракон дал наконец ливень – нездешний, почти тропический, свирепый и буйный ливень, за стеной которого пропадала вытянутая рука. Баг видел подобное трижды в жизни, последний раз – три года назад, когда вихрь честной службы занес его в забытый богами, но вполне процветающий и ухоженный городок Луфэн на тихоокеанском побережье, компьютерную столицу Сибирского улуса; пользуясь непогодой, группа австралийских варваров пыталась контрабандой вывезти партию новейших микросхем… Баг усмехнулся, не без простодушной гордости вспомнив, как он вплавь догонял их новенький катер, бестолково скачущий на тяжкой восьмибалльной волне.
   За полупрозрачным тюлем занавеси стояла привычная хмурь – плотные тучи низко нависли над Александрией, сея вниз невесомые бисеринки влаги; погода располагала к дурному настроению.
   Баг не испытывал к дождю каких-либо определенных чувств. Нельзя сказать, что он был уж вовсе доволен существованием в природе дождя; бродить под дождем ему скорее не нравилось. С другой стороны, дождь был во многом полезен и очень естественен. Баг скорее соглашался с тем, что дождь бывает. Причем, в Александрии много чаще, чем, скажем, в Ханбалыке.
   Баг отбросил шелковое покрывало и сел. Посмотрел на часы. И тут же действительность отозвалась гулким ударом – на Часовой Башне начали отбивать семь вечера. Мгновением позже гул барабана догнал низкий рев большого колокола в Храме Света Будды.
   Отдернув тюль, Баг с последним ударом колокола ступил на влажные плиты террасы. Отсюда, с десятого этажа открывался прекрасный вид на Александрию. Морось не в силах была скрыть слегка размытый, но все равно величественный и прекрасный контур храма Конфуция; по конькам многоярусных крыш в затылок друг другу выстроились оскалившиеся на злых духов львята, а желтая черепица блестела от дождя. Был виден даже темный, в красном лаковом обрамлении проем входа в главный зал; можно было разглядеть две фигурки, неспешно идущие от внешних врат к главному залу, под доску со скромными золотыми иероглифами «Кун-цзы мяо»[3].
   Рядом в небо врезалась пронзительная и тонкая, воздушная пагода Храма Света Будды, толпились крыши прочих строений, незаметно сливаясь с сооружениями светскими. Ровная как стрела, пронзала город главная магистраль Проспекта Всебъемлющего Спокойствия, пересекая мостами Нева-хэ и ее причудливые притоки, – и упиралась в прямоугольный бастион Палаты церемоний. Баг вгляделся в неподвижных охранников перед входом и, отбросив ладонью влагу с волос, принялся за ежевечерний тайцзицюань. Медленно двигаясь по плитам, он освежал в памяти комментарий Чжу Си на девятнадцатую главу «Лунь юя»; с каждым отточенным годами движением, нарочито замедленным и неумолимым, словно многотонный пресс, Баг выдавливал из себя усталость и созвучное хиленькому дождику настроение. У дождика не было шансов.
   Соседняя слева терраса пустовала. На правой под легким тентом сидел в бамбуковом кресле сюцай неизвестно каких наук Елюй – упитанный сын богатых родителей, прибывший из самого Ханбалыка на промежуточные экзамены. Лицо Елюй имел жизнерадостное и открытое, на лице этом произрастали жиденькие усики, но Багу сосед не нравился, ибо имел пристрастие к варварской танцевальной музыке, которое, Баг был просто уверен, справедливо подавляли домашние и которому сюцай тут же воздал должное, вырвавшись из родного гнезда в Александрию. О состоятельности родителей сюцая говорила квартира, в которой он проживал, – дома на Проспекте Всеобъемлющего Спокойствия были баснословно дороги; за Бага платило Управление[4].
   Сюцай вертел в руке бокал и пялился на город. Заметив Бага, он вскочил и с преувеличенной любезностью поклонился. Баг оглядел внимательно его варварскую фуфайку с неподобающим рисунком на груди и слегка кивнул, поморщившись: ему была неприятна искусственная любезность Елюя, проистекавшая по большей части из безусловного почтения к его, Багатура Лобо, физическим достоинствам.
   Проще говоря, Елюй побаивался Бага. Совершенно не так сюцай отнесся к нему при первой встрече на лестничной площадке: Елюй был высокомерен и до крайности величав, а его увесистый багаж, обливаясь потом, несли следом пятнадцать носильщиков. Баг еще тогда сильно удивился, но вида не подал.
   Так продолжалось два дня: Елюй еле кивал. А на третий день случилась вечеринка, ставшая для него весьма памятной. Ну как же! Это ли не радость – собрать в своей квартире приятелей-шалопаев, тоже приехавших на экзамены, да еще молодую поросль всяких столичных знакомых, и с шумом предаваться самому разнузданному веселью под грохот варварской музыки? Что может быть прекрасней!
   Баг считал иначе. С его точки зрения, мир предоставляет человеку достаточное количество возможностей для эстетического самовыражения; прыгать же козлом, размахивая стаканом с пивом – вот уж удовольствие, достойное грубых простолюдинов. Нет, Баг человек очень терпимый, он и сам не прочь иногда поиграть на губной гармошке что-нибудь из Мэй Лань-фана или даже из Тома Вэйтса; Баг с пониманием относится к чужим чаяниям счастья, ибо ведь как разнообразна природа и как много кругом всевозможных жизненных форм, – но не в двенадцать же ночи воздавать должное Лэй-гуну, Богу Грома! Это время создано для ночного отдыха. Не алчущий сна человек может найти ни с чем не сравнимое удовольствие в неспешной беседе или в созерцании. В конце концов существует достаточное количество мест, специально для увеселений предназначенных.
   Все это Баг и высказал открывшему ему дверь одетому в пестрый халат незнакомому юноше – ибо Елюй не счел своим долгом представиться соседу (и Баг еще тогда посетовал на досадные пробелы в его воспитании).
   Однако сюцай не внял и не пожелал перейти к более спокойным формам проведения досуга, а весьма настоятельно данный ему совет возвыситься, например, до созерцания полной луны отверг в категорической форме. После чего грубо закрыл перед Багом дверь и вернулся к своим гостям.
   Баг еще и еще раз нажимал на кнопку звонка, но то ли его трели тонули в варварском грохоте, то ли сюцай вообще отключил звонок – так или иначе, больше никто к Багу не вышел.
   Между тем близился час ночи. И Баг, не видя иного выхода, перебрался через поручни террасы в соседскую квартиру, как привидение явился из-за оконной занавеси и несильным пинком остановил функционирование музыкального центра «Улигэр 1563».
   Пала тишина.
   Присутствующие были несколько ошеломлены, но уже через самое короткое время заговорили горячо, страстно и одновременно, желая получить от вторгшегося достаточные по полноте объяснения и вообще всячески задеть и оскорбить его. Баг в ответ лишь улыбнулся и не счел себя оскорбленным; он уж собрался покинуть помещение через дверь, как некий гость Елюя, шкапообразный юноша в коротком халате, вознамерился нанести ему оскорбление действием. Баг внимательно посмотрел на юношу, пытаясь постичь мотивы его поступка, отчего тот пришел в некоторое замешательство, потупился, а потом и вовсе отошел подальше.
   – Что вы себе позволяете! – брызнул слюной Елюй. – Да я сейчас, да я вас!..
   – Да? – заинтересованно посмотрел на него Баг. – Вы меня сейчас что? Вы не стесняйтесь, я подожду.
   Баг приблизился к ближайшему стулу, сосредоточился и, выпустив с хеканьем воздух, резко опустился на него. Этому в сущности, нехитрому трюку Баг научился еще в бытность свою в училище: полностью сконцентрировав энергию ци в тазобедренной области, надлежало присесть и в соответствующий момент выпустить всю энергию прямо вниз; особое внимание уделялось при этом правильному положению ног – их не следовало сгибать более чем необходимо человеку, который сидит на стуле, или иной пригодной для того поверхности. В усовершенствовании данного упражнения Баг пошел еще дальше и выполнял его, совмещая с движением правой ноги, которая плавно закидывалась на опорную левую. Надо признать, много стульев полегло в щепы, да и штатные врачеватели устали колдовать над поврежденным седалищем Бага, прежде чем он достиг необходимой сноровки.
   Со стороны это выглядело впечатляюще: стул под непринужденно садящимся Багом с треском взорвался, так что щепочки и винтики, его составлявшие, коротко, но звучно пробарабанили по стенам и нелепой италийской мебели, загромождавшей половину помещения, а сам Баг застыл над обломками в позе сидя, да еще и нога на ногу, с таким видом, будто со стулом ровно ничего не случилось.
   Как правило, эффект бывал очень сильный. Забывшие главное тут же вспоминали утраченное, молчавшие, как стена, угрюмые преступники внезапно становились очень разговорчивыми, а однажды двое взломщиков-рецедивистов даже обрели просветление и по истечении отбытия срока вразумляющего наказания удалились от суетного мира; с одним из них Баг до сих пор поддерживал самые дружеские отношения и даже беседовал о духовном, но в последнее время ему это давалось все труднее – бывший человеконарушитель очень уж сильно продвинулся на пути постижения чаньских истин.
   Так произошло и теперь. Сюцай, не ожидавший ничего подобного, открывши рот уставился на сидящего на несуществующем уже стуле Бага, а потом искательно обернулся к собравшимся: позади него, на фоне открытого бара, бокалов, пивных бутылок и руин музыкального центра изумленно вибрировал десяток пестро одетых фигур обоего пола. У дверного косяка отдельно от прочих мялся шкапообразный юноша.
   Народ безмолвствовал.
   – Да кто вы такой!.. – нашел наконец слова Елюй.
   – Человек, который желает спать по ночам, – отвечал Баг, – и который хотел бы воспользоваться сегодняшней ночью именно для этого. А вы – мешаете. Вы – шумите. Очень шумите.
   – Мужлан… – тихо вякнула из-за спины сюцая одна из особ женского пола.
   – Быть может, – кивнул Баг, – быть может. Однако, драгоценные, час уже поздний. Вы можете и дальше пить это пойло, – он указал на ближайшую к нему бутылку «Нева пицзю»[5], – но только делайте это со скромностью, которая пристала приличным людям. – Баг выпрямился, оглядел собравшихся и добавил: – Во избежание.
   Через день ему между делом сообщили, что сразу после того, как Баг покинул гостеприимный дом сюцая, последний принялся названивать в Управление внешней охраны и требовать присылки наряда вэйбинов[6], с тем чтобы незамедлительно принять строжайшие меры к нарушителю спокойствия и вообще зверю, каковым, вне всякого сомнения, является его сосед. Какие-то меры, видимо, и впрямь были приняты – Баг не стал вникать, – потому что на следующий день после инцидента Елюй появился на пороге жилища Бага с самыми искренними извинениями и был так приторно настойчив в изъявлениях почтения, что Багу захотелось лично отвесить ему двадцать пять малых прутняков[7].
   С тех пор сосед стал тих и преувеличенно любезен, и это было, пожалуй, еще противнее. Баг понял бы, если б сюцай совсем перестал ему кивать при встречах или хоть что-то мужское позволил себе, – например, вывесил бы Багу на двери какую-нибудь дацзыбао, где, умело пользуясь культурным наследием предков, заклеймил бы поведение Бага или отдельные черты его характера, или придумал некий иной способ продемонстрировать, что у него, у Елюя, есть честь, и эта честь задета. Но ничего такого не случилось. К сожалению. Баг даже стал подозревать, что на экзаменационном пути сюцая Елюя где-то точно должна присутствовать по меньшей мере одна – и довольно крупная! – взятка, ибо как еще иначе мог стать сюцаем человек таких низких моральных качеств?
   Но заняться этим вопросом вплотную в свободное от работы время Баг не мог из-за полного отсутствия свободного от работы времени. А написать взвешенный, доказательный, на уровне всех требований морали донос в контрольный отдел александрийской Палаты церемоний – значило оказать Елюю слишком большое, несоразмерное его персоне уважение.
   Баг сделал последний глубокий выдох и пошел прочь с террасы. Долгий здоровый сон и тайцзицюань сделали свое дело – изгнали усталость и вернули силы, а сил вчера было потрачено немало в процессе блистательного завершения действий по обезвреживанию банды фальшивомонетчиков, на протяжении полугода талантливо чеканивших ордусские чохи. Расчет человеконарушителей был, в общем-то, верен: не ляны ведь, а чохи, мелкую, разменную монету – тут не сразу и заметишь, что ее стало вдруг существенно больше.
   Однако заметили. Управление справедливого снабжения деньгами вовремя забило тревогу. Как только вопиющий факт подрыва экономики фальшивыми чохами был установлен, прочее стало делом техники – наружное наблюдение за двумя подозрительными типами в клетчатых шароварах в конце концов вывело Бага на логово злодеев в одном из пригородов Александрии.
   Тогда Баг, не тратя времени на переговоры и прочие запугивания, с ходу выбил три двери и ураганом вломился в хорошо освещенный подвал неприметного домика в тени бамбуков карельских обыкновенных. Там вовсю кипела работа: станок ритмично щелкал, поблескивая сигнальными лампочками, чохи падали в заготовленную тару (чемоданы на колесиках), преступники ликовали, нажимая на клавиши счетной машинки и подсчитывая грядущие барыши.
   Явление Бага в облаке пыли и штукатурки явно оказалось для них несколько неожиданным и весьма нежелательным. На него кинулись ближайшие двое, но Баг последовательно вбил их в стоявший поодаль шкап. Шкап и тела рухнули на пол, по пути задев незакрытую тару с чохами, и поддельные монеты с веселым звоном покатились по грязному полу.
   – Вот черт! – вскричали оставшиеся пятеро человеконарушителей. – Как это не вовремя!
   И в воздухе засверкали мечи. Очень скоро Баг обезоружил двоих: ужасно бестолковые попались фехтовальщики! На их месте Баг вообще бы не брал меч в руки, даже близко к мечу бы не подходил.
   С минуту Баг вяло отбивался, старательно пытаясь случайно не поранить кого-нибудь из нападавших, как вдруг бритый юноша в пестром халате издал вопль устрашения, некстати перешел в атаку и… Баг случайно разрубил его до самого пояса.
   Какая неприятность, подумал Баг, огорченно отступая.
   После этого сопротивление приняло ярко выраженный пассивный характер – злодеи стояли потрясенные, и Багу лишь осталось обезоружить их.
   Запихав выживших преступников в свободную тару для фальшивых чохов, Баг закрыл замки, дабы плененные никуда не убежали, присел на станок и вызвал летучий геликоптёр.
   Около двух ночи он посадил геликоптёр перед зданием Палаты наказаний и передал преступников и неподъемные вещественные доказательства на попечение дежурных вэйбинов, а сам еще часа полтора составлял подробный отчет – Багу нравилось все доводить до конца…
   Однако пора было подумать и об ужине! И Баг, набросив неофициальный халат, воткнул ноги в любимые тяжелые сапоги с кованными носками, прихватил весьма удобный приборчик, который во всем мире с легкой руки лаконичных англосаксов невразумительно называли теперь ноутбуком, и направил стопы в сторону харчевни Ябан-аги.
 
   Харчевня «Алаверды»,
   23 день шестого месяца, пятница,
   получасом позже
   – Преждерожденный[8] Лобо! Какая удача, что вы изволили сегодня почтить мою скромную харчевню своим высоким присутствием! – согнулся в поклоне Ябан-ага, лишь только Баг открыл дверь.