Страница:
Став командиром корабля, я иногда бывал у командующего на служебных совещаниях, однажды присутствовать на проходившей под его руководством штабной тактической игре. Как и все, кто соприкасался с Викторовым, я знал его неумолимую требовательность и прямоту характера. Он не терпел разболтанности, как и угодничества, приукрашивания достигнутого, умел сплотить вокруг себя дельных людей, направить их усилия на самое главное. Эти качества и позволили ему за сравнительно короткий срок чрезвычайно много сделать для восстановления боевой мощи Балтийского флота. Да и не только Балтийского: в двадцатых годах Викторов некоторое время командовал Черноморским флотом.
Незадолго до отъезда нашего командующего на Дальний Восток открытое партийное собрание штаба Морских сил Балтийского моря приняло М. В. Викторова в ряды ВКП(б). Об этом, естественно, узнал весь флот, и моряки-коммунисты испытали большое удовлетворение: флагман, в которого мы так верили, стал нашим товарищем в самом высоком смысле слова - товарищем по партии.
Теперь на М. В. Викторова была возложена громадная задача организации нового флота у восточных берегов страны. И мы радовались, что опять будем служить под его началом.
На Тихом океане
Стапеля у Золотого Рога
Незадолго до Владивостока открылся Амурский залив. Мы жадно впились глазами в его серо-зеленоватую гладь, хмурую от нависших облаков. Вот и снова море - на другом краю советской земли!
Промелькнула станция с красивым названием - Океанская. Потом две с забавными - Вторая речка, Первая речка... Владивосток встретил нас расписным вокзальчиком, похожим на старорусский терем. Всем своим видом он напоминал, что мы, хоть и обогнули без малого треть земного шара, - по-прежнему в России.
Нам было приказано явиться к командиру 2-й морской бригады К. О. Осипову. Но в штабе Морских сил Дальнего Востока (МСДВ) выяснилось, что он еще не прибыл с Черного моря.
Нас принял начальник штаба О. С. Солонников.
- Стало быть, с Балтики? Добро, добро! С приездом, товарищи подводники, давно вас поджидаем! - приветливо здоровался он, поглаживая другой рукой окладистую, с легкой проседью, бороду. - Михаил Владимирович Викторов сейчас в море, обходит дальние бухты на Красном вымпеле, нашем штабном корабле. Как вернется, представитесь самому.
Нам не терпелось узнать про свои лодки, и Солонников, понимая это, стал рассказывать про них. Лодки тут, во Владивостоке. Пока строятся, а точнее, монтируются из отсеков, которые доставили по железной дороге. (Сельхозтехника! - усмехнулся он. - Так значилось на обшивке!) Тип - щуки. Две лодки скоро будут готовы к спуску на воду.
Тут же выяснилось, что мне предстоит командовать кроме дивизиона головной лодкой. Командиром второй назначался Заостровцев, Веселовский - флагманским инженером-механиком бригады, а Павлов - механиком лодки Заостровцева.
Адрес наших кораблей оказался не очень благозвучным - на стройплощадке в Гнилом углу. Так назывался дальний конец владивостокской бухты Золотой Рог, вдоль которой раскинулся город. В углу так в углу! Зашагав туда с сопровождающим из штаба, мы с интересом присматривались ко всему вокруг.
День распогодился, ярко светило солнце, и стало совсем тепло. Длинная изогнутая бухта искрилась так ослепительно, будто в самом деле была золотой. Красиво и своеобразно выглядел город. Крутые спуски и подъемы, неожиданно горячее для поздней осени солнце напоминали юг. А от пестрой и шумливой разноязыкой толпы веяло незнакомым востоком.
Стройплощадку окружал высокий глухой забор, а со стороны бухты закрывали натянутые на столбах брезентовые полотнища. Четыре лодки стояли на стапелях. На ходу знакомясь со строителями, мы поднялись по лесам на палубу первой, заглянули в люк. Внутри только начинался монтаж механизмов и все выглядело довольно хаотично. Обступившие нас люди рассказывали, что на какой лодке сделано, чего не хватает, и мы, конечно, не могли сразу все запомнить.
Сумбур первых впечатлений и навалившиеся заботы не нарушали охватившего нас праздничного чувства. Пожалуй, только тут, на стройплощадке, мы с Заостровцевым вполне осознали реальность того, что становимся командирами первых на Тихом океане подводных кораблей нашей Родины. Что могли значить в сравнении с этим все трудности, невзгоды, которых, мы знали, будет немало!
И уж совсем несущественными показались неудобства временного жилища, куда водворилась к вечеру наша группа командиров вместе с женами и детьми. Это было какое-то тесное служебное помещение, где поставили почти впритык, одну к другой, солдатские койки, на которые мы и улеглись все подряд.
Следует оговориться, что первые советские подводные лодки, сборка которых началась на берегу Золотого Рога в 1932 году, не были самыми первыми русскими подлодками, появившимися в Тихом океане. Из литературы, из лекций в Подводных классах мне было известно о лодках, которые переправлялись на Дальний Восток из Петербурга и Либавы в начале века. Во время русско-японской войны во Владивостоке базировалось свыше десятка небольших подводных лодок, весьма несовершенных по сравнению с теми, которые Россия имела на Балтийском или Черном море несколько лет спустя. Часть этих лодок принимала ограниченное участие в боевых действиях: они несли дозор, а две или три из них выходили в атаку на японские миноносцы.
Но найти кого-либо из моряков с тех лодок нам не удалось. Много позже, в 1968 году, на встрече подводников разных поколений, устроенной под Ленинградом, я познакомился с 80-летним В. М. Грязновым - бывшим боцманом дальневосточной подводной лодки Форель. И только от него узнал, что экипажи лодок Сибирской военной флотилии жили в тех же Мальцевских казармах, куда решили поселить наши команды. А тогда мы об этом ни от кого не слышали. Никто во Владивостоке не вспоминал дореволюционный подплав, как не вспоминали и броненосцы, некогда стоявшие на рейде Золотого Рога. В отличие от Балтики, где Красный флот унаследовал от старого и корабли, и кадры моряков, на Дальнем Востоке советские морские силы создавались заново.
В течение ряда лет тут плавали под военным флагом лишь корабли морпогранохраны да немногочисленные суда Убеко-Дальвоста. Кстати, заместителем начальника в этом гидрографическом учреждении оказался мой однокашник по училищу Михаил Федотов. А у Заостровцева, окончившего училище имени М. В. Фрунзе, нашлись однокурсники на пограничном сторожевике Боровский и Красном вымпеле. Они исходили Японское и Охотское моря вдоль и поперек, плавали и дальше к северу до самого Берингова пролива и рассказывали много интересного, подчас необычайного о повадках океана, о тайфунах и циклонах, о дикой красоте безлюдных бухт.
Помню фантастически звучавшую историю о том, как где-то в районе бухты Провидения (дело было в 1924 году, через два года после изгнания интервентов и белых из Владивостока) пограничников встретил, подозрительно косясь на их флаг, обросший детина в царских полицейских погонах. Он еще считал себя местным урядником.
Такого при нас быть уже не могло. Но безлюдье во многих местах дальневосточного побережья, незащищенность морских подступов к нему - все это оставалось.
Между тем японские милитаристы, вторгшиеся год назад в Маньчжурию, все более нагло заявляли претензии и на наши земли. Дальний Восток жил настороженно, в обстановке частых пограничных инцидентов и провокаций. Все, что Советское государство могло и наметило сделать для укрепления своих рубежей на Амуре и в Приморье, приобрело безотлагательную срочность.
Пока строились боевые корабли, Дальневосточное пароходство передавало военным морякам часть своих судов. Старые транспорты превратились в минные заградители, буксиры - в тральщики. Из них формировалась 1-я морская бригада МСД В. С Балтики привезли торпедные катера. Командовал ими Ф. С. Октябрьский, а начальником штаба у него был А. Г. Головко, впоследствии оба - известные адмиралы, командовавшие флотами в Великую Отечественную войну.
Вслед за нашей приехала еще одна группа командиров-балтийцев: штурманы В. А. Касатонов, А. И. Матвеев, инженер-механик Г. В. Дробышев... Прибыли и черноморцы во главе с нашим комбригом Кириллом Осиповичем Осиновым. Он привлекал внимание крупной, ладной фигурой, красивым русским лицом, горделивой осанкой. Что-то в его манере держаться напоминало старых морских офицеров. Но Осипов, как я потом узнал, служил в царском флоте матросом.
Черноморцу Н. С. Ивановскому предстояло принять третью щуку нашего дивизиона. У этого командира была уже богатая боевая биография: прошел с Волжской флотилией весь ее путь от Казани и Нижнего Новгорода до Каспия, воевал с белыми и на Каме, высаживался с десантом в Энзели. А после гражданской войны стал подводником.
С нетерпением поджидали мы краснофлотцев. Первой встретили команду балтийцев. Выгрузившись из теплушки, они построились на железнодорожных путях, и я, всматриваясь в скупо освещенные фонарем лица (состав пришел поздно вечером), с радостью узнавал знакомых. Тут были главные старшины Виктор Дорин и Михаил Поспелов, с которыми мы вместе вводили в строй L-55. А с главным старшиной Николаем Бакановым я плавал еще на Коммунаре. Теперь все трое зачислялись в экипаж первой тихоокеанской щуки.
Старые флоты посылали на Дальний Восток лучших специалистов. С оркестром бы встретить этих славных ребят, торжественно провести по владивостокским улицам!.. Однако это абсолютно исключалось. Нельзя было афишировать прибытие моряков с других флотов, тем более подводников. Но на бескозырках краснофлотцев золотилась надпись Бригада подводных лодок Б. М. Поздоровавшись с прибывшими, я скрепя сердце отдал первое приказание:
- Ленточки перевернуть наизнанку.
Объяснений не потребовалось, все поняли, зачем это делается. Но выполнили приказание, конечно, без особого энтузиазма - матросская форма сразу как-то потускнела.
Ходить с перевернутыми ленточками или подогнутыми так, чтобы не читалась надпись, пришлось долго. Тихоокеанцам полагались в то время ленточки с надписью Дальний Восток. Но сразу снабдить ими подводников местные интенданты не смогли: на такое пополнение они не рассчитывали.
... Старинные Мальцевские казармы стояли на спуске от главной улицы Владивостока (тогда Светланской) к Золотому Рогу, за каменной стеной. В последние годы часть их занимали какие-то гражданские организации, а другие корпуса, как видно, долго пустовали. Об этом свидетельствовали облупленные стены, рамы без стекол, кучи всякого хлама, накопившегося чуть не со времен интервенции.
Словом, освоение берегового жилья началось с аврала. Стеклили окна, мыли степы, лопатили пол, который, раз уж достался матросам, именовался палубой. Во временных печках из железных бочек весело затрещал огонь. Стали в ряд краснофлотские койки. Были они разнокалиберные - и деревянные топчаны, и больничного типа, и разные другие. Зато на всех одинаковые ворсистые одеяла, только что полученные со склада.
- Вроде ничего устроились! - говорил степенный боцман Андреев, показывая мне прибранный кубрик экипажа Щ-11( такой номер получила наша первая лодка).
Кубрики все же выглядели не ахти как. Но на помощь пришли жены комсостава. Как-то само собою возникло среди них негласное соревнование - кто больше сделал для благоустройства кубрика своей лодки. Особенно постарались жены командиров и сверхсрочников с лодки Заостровцева.
Надо сказать, что и потом, когда быт в дивизионе наладился, наши жены не забывали дорогу в матросские кубрики. Однако шли туда уже не затем, чтобы самим создавать уют, а чтобы поучить краснофлотцев сохранять и поддерживать его.
Прасковья Ивановна стала работать в агитпропе горкома партии, а в бригаде была женоргом, и иногда я просил ее:
- Знаешь, очень нужна в одну команду хорошая инструкторша на большую приборку. Может, пришлешь завтра, а? Только такую, чтоб самого боцмана кое-чему научила!
Наши семьи довольно долго жили под крышей тех же Мальцевских казарм, по соседству с лодочными командами. Виды на получение постоянного жилья оставались довольно неопределенными: свободных квартир в городе не было, новые дома не строились.
Выручили шефы. Как я уже говорил, шефство гражданских организаций над частями флота в те годы нередко включало и материальную помощь. Шефы, появившиеся у дальневосточных подводников в Западно-Сибирском крае, наказали посланной во Владивосток делегации посмотреть, в чем мы нуждаемся. Трудности с жильем не остались незамеченными, хотя никто на них не жаловался. А в это время продавался дом на Алексеевской улице, принадлежавший японскому консульству. И у шефов возникла мысль: сделать бригаде подарок...
В каждую из шести квартир дома вселились две-три командирские семьи. Нашими с Прасковьей Ивановной соседями стали недавние спутники по вагону семьи инженеров-механиков Веселовского и Павлова. Над нами поселились Заостровцевы. Всем домом отпраздновали новоселье.
Дальневосточная жизнь каждой группы подводников, прибывшей из Ленинграда или Севастополя, начиналась с короткого собрания. Командир бригады объяснял обстановку:
- Корабли ваши пока на стапелях. Работы еще много, и если заводу не помочь, придется ждать лодок долго. А ждать, сами понимаете, нельзя. Поэтому всем вам надо на какое-то время стать судостроителями.
Моряков распределяли с учетом гражданских и флотских специальностей по рабочим бригадам. Народу на стройплощадке прибавилось. Ввели вторую, а затем и третью смену.
Все жили одним - скорее спустить щуки на воду. Период строительства лодки остался в жизни как что-то совсем особое, чего нельзя забыть, - писал мне тридцать пять лет спустя тогдашний старшина мотористов Н. М. Баканов.
За первую лодку отвечал по заводской линии молодой инженер Курышев. Вторую вел Терлецкий, известный многим командирам, принимавшим новые подводные корабли в тридцатых, сороковых, да и в пятидесятых годах.
Не знаю, имел ли Константин Федорович Терлецкий диплом инженера. Скорее всего, нет. Он окончил в свое время Морской корпус, плавал на лодках разных типов мичманом и благодаря пытливому интересу к их конструктивным особенностям сделался большим знатоком подводной техники. А после революции пошел работать в судостроение, найдя здесь свое призвание.
На стройплощадке Терлецкий был по возрасту старше всех. Но мастера, давно его знавшие, а заочно - почти все называли ответственного строителя лодки просто Костей. То и дело слышалось: Костя сказал, Костя велел.
Константин Федорович обладал неистощимой работоспособностью. Однако пробивной Курышев все же вырвался вперед, раньше подготовив к спуску на воду свой объект (слова подводная лодка не произносились даже на производственных летучках).
И вот настал день, когда все, что полагалось установить и смонтировать на Щ-11 на стапеле, стояло на месте. Корпус, проверенный на герметичность, покрашен суриком, убраны окружавшие лодку строительные леса. Смазаны салом спусковые дорожки...
Спуск - ночью, чтобы не привлекать внимания посторонних глаз. Край стройплощадки освещается небольшими прожекторами. Сняты брезентовые полотнища, закрывавшие стапель со стороны бухты. Подошел портовый буксир, круша ледок, уже сковавший этот тихий уголок Золотого Рога. У стапеля - начальник Морских сил Дальнего Востока М. В. Викторов, член Реввоенсовета МСДВ А. А. Булыжкин, командование бригады. И, конечно, весь наш дивизион - в эту ночь подводникам было не до сна!
Курышев докладывает директору завода С. И. Сергееву:
- Объект к спуску на воду готов. Прошу разрешения на спуск!
Раздаются команды:
- Внимание, приготовиться!.. Руби стропы!
Один из топоров - в руках у меня. Размахнувшись, ударяю что есть силы по натянувшемуся, как струна, тросу. Лодка, словно живая, шевельнулась и заскользила, набирая скорость, по спусковым дорожкам.
- Пошла, братцы, пошла!.. - восторженно кричит кто-то.
В воздух летят шапки, бескозырки, рукавицы. А лодка, грузно плюхнувшись в бухту, уже покачивается на растревоженной темной воде.
Вслед за Курышевым и директором завода поднимаюсь на борт нашего первенца. Теперь, когда лодка на плаву, ноги уже совсем иначе, чем на стапеле, по-настоящему! - ощущают палубу. Открываем задраенный перед спуском рубочный люк, обходим с фонарями отсеки. Что ж, как будто все в порядке!..
А на берегу, у самой воды, краснофлотцы обнимаются с рабочими. Зазвучала любимая песня:
И на Ти-хом о-ке-а-не
Свой за-кон-чи-ли по-ход!.
С этой песней подводники ехали на Дальний Восток, не расстаются с нею и тут, привыкли считать, что она - как бы и про них. Но вот сейчас, должно быть, показалось, что в песне еще не все сказано, и чей-то звонкий голос вносит поправку:
- Не закончили на океане, а начинаем!
И снова объятия, радостные возгласы, счастливый смех.
Но до океана, до походов было пока далеко. Буксир отвел лодку к заводскому причалу в другом районе бухты. Недели через две рядом со Щ-11 встала спущенная на воду Щ-12. Сбоку поставили несколько барж с мачтообразными стойками, на которые натянули маскирующий лодки брезент.
На лодках предстояло установить еще мною механизмов, а все смонтированное раньше отрегулировать, наладить, испытать. Между тем экипажам пора было всерьез заняться изучением наших щук - для всех незнакомых и значительно более сложных по устройству, чем барсы. Однако не могло быть и речи о том, чтобы выключить моряков из дальнейшего производственного процесса
Решили распределить время так: работе - день, учебе - вечер. Ввели жесткий, уплотненный распорядок.
Вернутся люди с заводского причала в казарму, поужинают, чуть-чуть отдохнут, и уже появляется в кубрике инженер-механик Щ-11 Владимир Владимирович Филиппов с рулоном схем и чертежей.
Как заведено у подводников, устройство лодки изучалось и по чертежам, и в натуре. Каждый член экипажа должен был все на корабле ощупать собственными руками, зарисовать расположение всех цистерн, все изгибы водяных, воздушных и прочих магистралей, зрительно запомнить место любого кингстона, клапана. Увлекались этим так, что готовы были хоть всю ночь ползать по отсекам, выясняя, что к чему в корабельном хозяйстве.
Иногда, видя, как утомлены люди, хотя и стараются не показать этого, я объявлял:
- Сегодня учебу кончим досрочно. И немедленно спать! Боцману считать всех арестованными при кубрике до утра.
Шутка ведь тоже способна снять частицу усталости.
В дивизионе я был командиром и комиссаром. На лодках эти должности уже не совмещались, и на каждую из четырех щук назначили военкома. На Щ-11 им стал Василий Осипович Филиппов, однофамилец инженера-механика, мобилизованный на фронт парторганизацией Путиловского (ныне Кировского) завода.
Василий Осипович был типичным рабочим-большевиком, сформировавшимся в первые послеоктябрьские годы. Он твердо знал, что партия может в любой момент поручить ему любое дело и он обязан с ним справиться. Простой и скромный, бесконечно далекий от того, чтобы искать в службе какую-либо личную выгоду, Филиппов меньше всего интересовался такими вещами, как, например, повышение в должности, и прослужил на лодке много лет (впоследствии он был секретарем парткомиссии Кронштадтской крепости).
Комиссар Щ-11 не любил излишней официальности в отношениях, не в его правилах было также опекать или в чем-то подменять партийного секретаря, комсорга. Но Филиппов удивительно тонко чувствовал, когда ему необходимо самому заняться каким-нибудь членом экипажа. Причем умел и вразумить и предостеречь кого следует без специальных вызовов к себе, поговорив о серьезном будто невзначай и порой в самом неожиданном месте.
Бывало, делится потом:
- Припек я нынче этого парня... Думаю, теперь все понял.
- Когда же ты успел, Василий Осипович, с ним потолковать?
- Да в курилке. Никого там больше не было, не мешали...
Доходить до души и сердца каждого важно было не только потому, что совмещение работы и учебы требовало от всех огромного напряжения сил. Следовало помнить и об обстановке за стенами казарм - совсем не такой, как в Ленинграде.
В 1932 году страна отметила 15-летие Октября. Но из Приморья лишь десять лет назад выгнали интервентов и белых, и эта разница в сроках утверждения нового строя давала о себе знать.
Мы застали Владивосток каким-то двуликим: наше, советское, соседствовало здесь с наследием азиатского порта далекой российской окраины, где осело немало всякой грязи и дряни. Город не успел еще очиститься от трущоб с подпольными притонами. В частных парикмахерских посетителям запросто предлагали контрабандные наркотики. Вечером человек мог бесследно исчезнуть где-нибудь за несколько кварталов от центральной улицы. Случались нападения на патрули, на часовых. Было достаточно оснований полагать, что Владивосток засорен не только уголовными элементами, но и шпионами, агентами империалистических разведок.
Все это заставляло быть начеку, добиваться, чтобы бдительность, настороженность вошли у людей в привычку.
Месяцы ударной работы и учебы спаяли личный состав. Краснофлотцы и старшины с разных морей знакомились в обстановке, когда они быстро могли по-настоящему узнать друг друга, приобрести ту уверенность в товарище, которая так нужна в море, но иногда появляется лишь после того, как люди долго вместе послужат.
Убежден, что уже тогда, во время достройки первых лодок, закладывались основы тех признанных успехов в боевой подготовке, которых достигли подводники Тихого океана в недалеком будущем
К весне лодки дивизиона, особенно две первые, имели экипажи, сплоченные настолько, насколько это вообще возможно на кораблях, еще не начавших плавать.
Стоит закрыть глаза, и опять вижу береговой кубрик нашей Щ-11...
Койки моряков одной специальности - по соседству. Вот уголок торпедистов. Старшиной группы у них балтиец Константин Рычков. Это веселый, улыбчивый человек, который, правда, может и вспылить, но уж никакие служебные неприятности на подчиненных не переложит - считает, что они касаются только его. А горячий темперамент старшины как бы уравновешивается неизменным спокойствием его ближайшего помощника - командира отделения Петра Третьякова, тоже приехавшего с Балтики, а вообще потомственного моряка из Архангельска.
Рычков с Третьяковым усердно обучали молодых торпедистов - застенчивого деревенского паренька Михаила Липилина и москвича Александра Вьюгина, рабочего-лакировщика по гражданской специальности. Что оба отлично освоят торпедное дело, сомневаться не приходилось. А вот угадать, что Вьюгин станет после службы ученым-физиком, было, пожалуй, трудно. Теперь он в Дубне, в институте ядерных исследований.
Кроме торпедиста Петра Третьякова был в команде еще Николай Третьяков, моторист, кудрявый волжанин из семьи сормовских судостроителей. Кто-кто, а уж он сразу почувствовал себя у стапелей словно дома! С ним, как и со старшиной Бакановым, нередко советовались заводские рабочие, особенно когда устанавливали и регулировали дизели и компрессоры.
Но не каждый краснофлотец имел дело с техникой до военной службы. Другой наш моторист - Николай Пузырев пришел на флот совсем без специальности. На бирже труда (в двадцатые годы в стране еще была безработица) он говорил, что мечтает стать слесарем, а посылали чернорабочим... Однако с Балтики Пузырев приехал на Дальний Восток, уже умея управлять дизелями. Новые, более совершенные двигатели, которые он увидел на щуке, приводили его в восхищение. Увлеченность машинами определила его жизненный путь, привела потом в научно-исследовательский институт.
А еще увлекался тогда Пузырев боксом. Выступал даже на городских соревнованиях во владивостокском цирке. В дивизионе у него появились ученики, возникла спортивная секция боксеров.
Казалось бы, какие уж там секции! Люди очень уставали, совсем мало оставалось времени после дел совершенно обязательных. Но время на спорт все же выкраивали. И окупалось это с лихвой - прибавлялось сил, бодрости духа.
Когда обжились, возникла идея оборудовать собственный стадион, поскольку готового поблизости не было. Подходящее место нашлось на пустыре у Мальцевского базара. Член Реввоенсовета МСДВ А. А. Булыжкин договорился в горисполкоме о передаче этого пустыря подводникам. В свободные часы там трудилась вся бригада, выходили на субботники и наши друзья рабочие-судостроители, и весной стадион открыли. Несколько месяцев спустя футбольная команда подводников, возглавляемая старшиной Александром Рожновым со Щ-11, уже имела лестную репутацию в гарнизоне.
Какие только не открывались таланты! У моториста Гречаного обнаружилось актерское дарование. Сдвинет бескозырку на лоб или на затылок, изменит походку, интонацию - и всем уже ясно, кто будет действующим лицом пародийной сценки, навеянной событиями дня.
- А это что за бухта? - строго спрашивает Гречаный голосом штурмана, тыча пальцем в воображаемую карту. И отвечает голосом кого-то из рулевых:
- Бухта Извозчик, товарищ командир!
- Не Извозчик, а Наездник! - в голосе штурмана, отлично переданном, звучит досада.
Все хохочут, узнав эпизод из сегодняшнего занятия.
Выступления Гречаного сделались обязательным номером вечеров художественной самодеятельности. А когда при владивостокском Доме Красной Армии и Флота создавался ансамбль, пришлось отпустить Гречаного туда.
- Шут его знает, может, в нем новый Черкасов сидит. Так пусть растет! сказал комиссар Филиппов, когда мы с ним обсуждали этот вопрос.
Незадолго до отъезда нашего командующего на Дальний Восток открытое партийное собрание штаба Морских сил Балтийского моря приняло М. В. Викторова в ряды ВКП(б). Об этом, естественно, узнал весь флот, и моряки-коммунисты испытали большое удовлетворение: флагман, в которого мы так верили, стал нашим товарищем в самом высоком смысле слова - товарищем по партии.
Теперь на М. В. Викторова была возложена громадная задача организации нового флота у восточных берегов страны. И мы радовались, что опять будем служить под его началом.
На Тихом океане
Стапеля у Золотого Рога
Незадолго до Владивостока открылся Амурский залив. Мы жадно впились глазами в его серо-зеленоватую гладь, хмурую от нависших облаков. Вот и снова море - на другом краю советской земли!
Промелькнула станция с красивым названием - Океанская. Потом две с забавными - Вторая речка, Первая речка... Владивосток встретил нас расписным вокзальчиком, похожим на старорусский терем. Всем своим видом он напоминал, что мы, хоть и обогнули без малого треть земного шара, - по-прежнему в России.
Нам было приказано явиться к командиру 2-й морской бригады К. О. Осипову. Но в штабе Морских сил Дальнего Востока (МСДВ) выяснилось, что он еще не прибыл с Черного моря.
Нас принял начальник штаба О. С. Солонников.
- Стало быть, с Балтики? Добро, добро! С приездом, товарищи подводники, давно вас поджидаем! - приветливо здоровался он, поглаживая другой рукой окладистую, с легкой проседью, бороду. - Михаил Владимирович Викторов сейчас в море, обходит дальние бухты на Красном вымпеле, нашем штабном корабле. Как вернется, представитесь самому.
Нам не терпелось узнать про свои лодки, и Солонников, понимая это, стал рассказывать про них. Лодки тут, во Владивостоке. Пока строятся, а точнее, монтируются из отсеков, которые доставили по железной дороге. (Сельхозтехника! - усмехнулся он. - Так значилось на обшивке!) Тип - щуки. Две лодки скоро будут готовы к спуску на воду.
Тут же выяснилось, что мне предстоит командовать кроме дивизиона головной лодкой. Командиром второй назначался Заостровцев, Веселовский - флагманским инженером-механиком бригады, а Павлов - механиком лодки Заостровцева.
Адрес наших кораблей оказался не очень благозвучным - на стройплощадке в Гнилом углу. Так назывался дальний конец владивостокской бухты Золотой Рог, вдоль которой раскинулся город. В углу так в углу! Зашагав туда с сопровождающим из штаба, мы с интересом присматривались ко всему вокруг.
День распогодился, ярко светило солнце, и стало совсем тепло. Длинная изогнутая бухта искрилась так ослепительно, будто в самом деле была золотой. Красиво и своеобразно выглядел город. Крутые спуски и подъемы, неожиданно горячее для поздней осени солнце напоминали юг. А от пестрой и шумливой разноязыкой толпы веяло незнакомым востоком.
Стройплощадку окружал высокий глухой забор, а со стороны бухты закрывали натянутые на столбах брезентовые полотнища. Четыре лодки стояли на стапелях. На ходу знакомясь со строителями, мы поднялись по лесам на палубу первой, заглянули в люк. Внутри только начинался монтаж механизмов и все выглядело довольно хаотично. Обступившие нас люди рассказывали, что на какой лодке сделано, чего не хватает, и мы, конечно, не могли сразу все запомнить.
Сумбур первых впечатлений и навалившиеся заботы не нарушали охватившего нас праздничного чувства. Пожалуй, только тут, на стройплощадке, мы с Заостровцевым вполне осознали реальность того, что становимся командирами первых на Тихом океане подводных кораблей нашей Родины. Что могли значить в сравнении с этим все трудности, невзгоды, которых, мы знали, будет немало!
И уж совсем несущественными показались неудобства временного жилища, куда водворилась к вечеру наша группа командиров вместе с женами и детьми. Это было какое-то тесное служебное помещение, где поставили почти впритык, одну к другой, солдатские койки, на которые мы и улеглись все подряд.
Следует оговориться, что первые советские подводные лодки, сборка которых началась на берегу Золотого Рога в 1932 году, не были самыми первыми русскими подлодками, появившимися в Тихом океане. Из литературы, из лекций в Подводных классах мне было известно о лодках, которые переправлялись на Дальний Восток из Петербурга и Либавы в начале века. Во время русско-японской войны во Владивостоке базировалось свыше десятка небольших подводных лодок, весьма несовершенных по сравнению с теми, которые Россия имела на Балтийском или Черном море несколько лет спустя. Часть этих лодок принимала ограниченное участие в боевых действиях: они несли дозор, а две или три из них выходили в атаку на японские миноносцы.
Но найти кого-либо из моряков с тех лодок нам не удалось. Много позже, в 1968 году, на встрече подводников разных поколений, устроенной под Ленинградом, я познакомился с 80-летним В. М. Грязновым - бывшим боцманом дальневосточной подводной лодки Форель. И только от него узнал, что экипажи лодок Сибирской военной флотилии жили в тех же Мальцевских казармах, куда решили поселить наши команды. А тогда мы об этом ни от кого не слышали. Никто во Владивостоке не вспоминал дореволюционный подплав, как не вспоминали и броненосцы, некогда стоявшие на рейде Золотого Рога. В отличие от Балтики, где Красный флот унаследовал от старого и корабли, и кадры моряков, на Дальнем Востоке советские морские силы создавались заново.
В течение ряда лет тут плавали под военным флагом лишь корабли морпогранохраны да немногочисленные суда Убеко-Дальвоста. Кстати, заместителем начальника в этом гидрографическом учреждении оказался мой однокашник по училищу Михаил Федотов. А у Заостровцева, окончившего училище имени М. В. Фрунзе, нашлись однокурсники на пограничном сторожевике Боровский и Красном вымпеле. Они исходили Японское и Охотское моря вдоль и поперек, плавали и дальше к северу до самого Берингова пролива и рассказывали много интересного, подчас необычайного о повадках океана, о тайфунах и циклонах, о дикой красоте безлюдных бухт.
Помню фантастически звучавшую историю о том, как где-то в районе бухты Провидения (дело было в 1924 году, через два года после изгнания интервентов и белых из Владивостока) пограничников встретил, подозрительно косясь на их флаг, обросший детина в царских полицейских погонах. Он еще считал себя местным урядником.
Такого при нас быть уже не могло. Но безлюдье во многих местах дальневосточного побережья, незащищенность морских подступов к нему - все это оставалось.
Между тем японские милитаристы, вторгшиеся год назад в Маньчжурию, все более нагло заявляли претензии и на наши земли. Дальний Восток жил настороженно, в обстановке частых пограничных инцидентов и провокаций. Все, что Советское государство могло и наметило сделать для укрепления своих рубежей на Амуре и в Приморье, приобрело безотлагательную срочность.
Пока строились боевые корабли, Дальневосточное пароходство передавало военным морякам часть своих судов. Старые транспорты превратились в минные заградители, буксиры - в тральщики. Из них формировалась 1-я морская бригада МСД В. С Балтики привезли торпедные катера. Командовал ими Ф. С. Октябрьский, а начальником штаба у него был А. Г. Головко, впоследствии оба - известные адмиралы, командовавшие флотами в Великую Отечественную войну.
Вслед за нашей приехала еще одна группа командиров-балтийцев: штурманы В. А. Касатонов, А. И. Матвеев, инженер-механик Г. В. Дробышев... Прибыли и черноморцы во главе с нашим комбригом Кириллом Осиповичем Осиновым. Он привлекал внимание крупной, ладной фигурой, красивым русским лицом, горделивой осанкой. Что-то в его манере держаться напоминало старых морских офицеров. Но Осипов, как я потом узнал, служил в царском флоте матросом.
Черноморцу Н. С. Ивановскому предстояло принять третью щуку нашего дивизиона. У этого командира была уже богатая боевая биография: прошел с Волжской флотилией весь ее путь от Казани и Нижнего Новгорода до Каспия, воевал с белыми и на Каме, высаживался с десантом в Энзели. А после гражданской войны стал подводником.
С нетерпением поджидали мы краснофлотцев. Первой встретили команду балтийцев. Выгрузившись из теплушки, они построились на железнодорожных путях, и я, всматриваясь в скупо освещенные фонарем лица (состав пришел поздно вечером), с радостью узнавал знакомых. Тут были главные старшины Виктор Дорин и Михаил Поспелов, с которыми мы вместе вводили в строй L-55. А с главным старшиной Николаем Бакановым я плавал еще на Коммунаре. Теперь все трое зачислялись в экипаж первой тихоокеанской щуки.
Старые флоты посылали на Дальний Восток лучших специалистов. С оркестром бы встретить этих славных ребят, торжественно провести по владивостокским улицам!.. Однако это абсолютно исключалось. Нельзя было афишировать прибытие моряков с других флотов, тем более подводников. Но на бескозырках краснофлотцев золотилась надпись Бригада подводных лодок Б. М. Поздоровавшись с прибывшими, я скрепя сердце отдал первое приказание:
- Ленточки перевернуть наизнанку.
Объяснений не потребовалось, все поняли, зачем это делается. Но выполнили приказание, конечно, без особого энтузиазма - матросская форма сразу как-то потускнела.
Ходить с перевернутыми ленточками или подогнутыми так, чтобы не читалась надпись, пришлось долго. Тихоокеанцам полагались в то время ленточки с надписью Дальний Восток. Но сразу снабдить ими подводников местные интенданты не смогли: на такое пополнение они не рассчитывали.
... Старинные Мальцевские казармы стояли на спуске от главной улицы Владивостока (тогда Светланской) к Золотому Рогу, за каменной стеной. В последние годы часть их занимали какие-то гражданские организации, а другие корпуса, как видно, долго пустовали. Об этом свидетельствовали облупленные стены, рамы без стекол, кучи всякого хлама, накопившегося чуть не со времен интервенции.
Словом, освоение берегового жилья началось с аврала. Стеклили окна, мыли степы, лопатили пол, который, раз уж достался матросам, именовался палубой. Во временных печках из железных бочек весело затрещал огонь. Стали в ряд краснофлотские койки. Были они разнокалиберные - и деревянные топчаны, и больничного типа, и разные другие. Зато на всех одинаковые ворсистые одеяла, только что полученные со склада.
- Вроде ничего устроились! - говорил степенный боцман Андреев, показывая мне прибранный кубрик экипажа Щ-11( такой номер получила наша первая лодка).
Кубрики все же выглядели не ахти как. Но на помощь пришли жены комсостава. Как-то само собою возникло среди них негласное соревнование - кто больше сделал для благоустройства кубрика своей лодки. Особенно постарались жены командиров и сверхсрочников с лодки Заостровцева.
Надо сказать, что и потом, когда быт в дивизионе наладился, наши жены не забывали дорогу в матросские кубрики. Однако шли туда уже не затем, чтобы самим создавать уют, а чтобы поучить краснофлотцев сохранять и поддерживать его.
Прасковья Ивановна стала работать в агитпропе горкома партии, а в бригаде была женоргом, и иногда я просил ее:
- Знаешь, очень нужна в одну команду хорошая инструкторша на большую приборку. Может, пришлешь завтра, а? Только такую, чтоб самого боцмана кое-чему научила!
Наши семьи довольно долго жили под крышей тех же Мальцевских казарм, по соседству с лодочными командами. Виды на получение постоянного жилья оставались довольно неопределенными: свободных квартир в городе не было, новые дома не строились.
Выручили шефы. Как я уже говорил, шефство гражданских организаций над частями флота в те годы нередко включало и материальную помощь. Шефы, появившиеся у дальневосточных подводников в Западно-Сибирском крае, наказали посланной во Владивосток делегации посмотреть, в чем мы нуждаемся. Трудности с жильем не остались незамеченными, хотя никто на них не жаловался. А в это время продавался дом на Алексеевской улице, принадлежавший японскому консульству. И у шефов возникла мысль: сделать бригаде подарок...
В каждую из шести квартир дома вселились две-три командирские семьи. Нашими с Прасковьей Ивановной соседями стали недавние спутники по вагону семьи инженеров-механиков Веселовского и Павлова. Над нами поселились Заостровцевы. Всем домом отпраздновали новоселье.
Дальневосточная жизнь каждой группы подводников, прибывшей из Ленинграда или Севастополя, начиналась с короткого собрания. Командир бригады объяснял обстановку:
- Корабли ваши пока на стапелях. Работы еще много, и если заводу не помочь, придется ждать лодок долго. А ждать, сами понимаете, нельзя. Поэтому всем вам надо на какое-то время стать судостроителями.
Моряков распределяли с учетом гражданских и флотских специальностей по рабочим бригадам. Народу на стройплощадке прибавилось. Ввели вторую, а затем и третью смену.
Все жили одним - скорее спустить щуки на воду. Период строительства лодки остался в жизни как что-то совсем особое, чего нельзя забыть, - писал мне тридцать пять лет спустя тогдашний старшина мотористов Н. М. Баканов.
За первую лодку отвечал по заводской линии молодой инженер Курышев. Вторую вел Терлецкий, известный многим командирам, принимавшим новые подводные корабли в тридцатых, сороковых, да и в пятидесятых годах.
Не знаю, имел ли Константин Федорович Терлецкий диплом инженера. Скорее всего, нет. Он окончил в свое время Морской корпус, плавал на лодках разных типов мичманом и благодаря пытливому интересу к их конструктивным особенностям сделался большим знатоком подводной техники. А после революции пошел работать в судостроение, найдя здесь свое призвание.
На стройплощадке Терлецкий был по возрасту старше всех. Но мастера, давно его знавшие, а заочно - почти все называли ответственного строителя лодки просто Костей. То и дело слышалось: Костя сказал, Костя велел.
Константин Федорович обладал неистощимой работоспособностью. Однако пробивной Курышев все же вырвался вперед, раньше подготовив к спуску на воду свой объект (слова подводная лодка не произносились даже на производственных летучках).
И вот настал день, когда все, что полагалось установить и смонтировать на Щ-11 на стапеле, стояло на месте. Корпус, проверенный на герметичность, покрашен суриком, убраны окружавшие лодку строительные леса. Смазаны салом спусковые дорожки...
Спуск - ночью, чтобы не привлекать внимания посторонних глаз. Край стройплощадки освещается небольшими прожекторами. Сняты брезентовые полотнища, закрывавшие стапель со стороны бухты. Подошел портовый буксир, круша ледок, уже сковавший этот тихий уголок Золотого Рога. У стапеля - начальник Морских сил Дальнего Востока М. В. Викторов, член Реввоенсовета МСДВ А. А. Булыжкин, командование бригады. И, конечно, весь наш дивизион - в эту ночь подводникам было не до сна!
Курышев докладывает директору завода С. И. Сергееву:
- Объект к спуску на воду готов. Прошу разрешения на спуск!
Раздаются команды:
- Внимание, приготовиться!.. Руби стропы!
Один из топоров - в руках у меня. Размахнувшись, ударяю что есть силы по натянувшемуся, как струна, тросу. Лодка, словно живая, шевельнулась и заскользила, набирая скорость, по спусковым дорожкам.
- Пошла, братцы, пошла!.. - восторженно кричит кто-то.
В воздух летят шапки, бескозырки, рукавицы. А лодка, грузно плюхнувшись в бухту, уже покачивается на растревоженной темной воде.
Вслед за Курышевым и директором завода поднимаюсь на борт нашего первенца. Теперь, когда лодка на плаву, ноги уже совсем иначе, чем на стапеле, по-настоящему! - ощущают палубу. Открываем задраенный перед спуском рубочный люк, обходим с фонарями отсеки. Что ж, как будто все в порядке!..
А на берегу, у самой воды, краснофлотцы обнимаются с рабочими. Зазвучала любимая песня:
И на Ти-хом о-ке-а-не
Свой за-кон-чи-ли по-ход!.
С этой песней подводники ехали на Дальний Восток, не расстаются с нею и тут, привыкли считать, что она - как бы и про них. Но вот сейчас, должно быть, показалось, что в песне еще не все сказано, и чей-то звонкий голос вносит поправку:
- Не закончили на океане, а начинаем!
И снова объятия, радостные возгласы, счастливый смех.
Но до океана, до походов было пока далеко. Буксир отвел лодку к заводскому причалу в другом районе бухты. Недели через две рядом со Щ-11 встала спущенная на воду Щ-12. Сбоку поставили несколько барж с мачтообразными стойками, на которые натянули маскирующий лодки брезент.
На лодках предстояло установить еще мною механизмов, а все смонтированное раньше отрегулировать, наладить, испытать. Между тем экипажам пора было всерьез заняться изучением наших щук - для всех незнакомых и значительно более сложных по устройству, чем барсы. Однако не могло быть и речи о том, чтобы выключить моряков из дальнейшего производственного процесса
Решили распределить время так: работе - день, учебе - вечер. Ввели жесткий, уплотненный распорядок.
Вернутся люди с заводского причала в казарму, поужинают, чуть-чуть отдохнут, и уже появляется в кубрике инженер-механик Щ-11 Владимир Владимирович Филиппов с рулоном схем и чертежей.
Как заведено у подводников, устройство лодки изучалось и по чертежам, и в натуре. Каждый член экипажа должен был все на корабле ощупать собственными руками, зарисовать расположение всех цистерн, все изгибы водяных, воздушных и прочих магистралей, зрительно запомнить место любого кингстона, клапана. Увлекались этим так, что готовы были хоть всю ночь ползать по отсекам, выясняя, что к чему в корабельном хозяйстве.
Иногда, видя, как утомлены люди, хотя и стараются не показать этого, я объявлял:
- Сегодня учебу кончим досрочно. И немедленно спать! Боцману считать всех арестованными при кубрике до утра.
Шутка ведь тоже способна снять частицу усталости.
В дивизионе я был командиром и комиссаром. На лодках эти должности уже не совмещались, и на каждую из четырех щук назначили военкома. На Щ-11 им стал Василий Осипович Филиппов, однофамилец инженера-механика, мобилизованный на фронт парторганизацией Путиловского (ныне Кировского) завода.
Василий Осипович был типичным рабочим-большевиком, сформировавшимся в первые послеоктябрьские годы. Он твердо знал, что партия может в любой момент поручить ему любое дело и он обязан с ним справиться. Простой и скромный, бесконечно далекий от того, чтобы искать в службе какую-либо личную выгоду, Филиппов меньше всего интересовался такими вещами, как, например, повышение в должности, и прослужил на лодке много лет (впоследствии он был секретарем парткомиссии Кронштадтской крепости).
Комиссар Щ-11 не любил излишней официальности в отношениях, не в его правилах было также опекать или в чем-то подменять партийного секретаря, комсорга. Но Филиппов удивительно тонко чувствовал, когда ему необходимо самому заняться каким-нибудь членом экипажа. Причем умел и вразумить и предостеречь кого следует без специальных вызовов к себе, поговорив о серьезном будто невзначай и порой в самом неожиданном месте.
Бывало, делится потом:
- Припек я нынче этого парня... Думаю, теперь все понял.
- Когда же ты успел, Василий Осипович, с ним потолковать?
- Да в курилке. Никого там больше не было, не мешали...
Доходить до души и сердца каждого важно было не только потому, что совмещение работы и учебы требовало от всех огромного напряжения сил. Следовало помнить и об обстановке за стенами казарм - совсем не такой, как в Ленинграде.
В 1932 году страна отметила 15-летие Октября. Но из Приморья лишь десять лет назад выгнали интервентов и белых, и эта разница в сроках утверждения нового строя давала о себе знать.
Мы застали Владивосток каким-то двуликим: наше, советское, соседствовало здесь с наследием азиатского порта далекой российской окраины, где осело немало всякой грязи и дряни. Город не успел еще очиститься от трущоб с подпольными притонами. В частных парикмахерских посетителям запросто предлагали контрабандные наркотики. Вечером человек мог бесследно исчезнуть где-нибудь за несколько кварталов от центральной улицы. Случались нападения на патрули, на часовых. Было достаточно оснований полагать, что Владивосток засорен не только уголовными элементами, но и шпионами, агентами империалистических разведок.
Все это заставляло быть начеку, добиваться, чтобы бдительность, настороженность вошли у людей в привычку.
Месяцы ударной работы и учебы спаяли личный состав. Краснофлотцы и старшины с разных морей знакомились в обстановке, когда они быстро могли по-настоящему узнать друг друга, приобрести ту уверенность в товарище, которая так нужна в море, но иногда появляется лишь после того, как люди долго вместе послужат.
Убежден, что уже тогда, во время достройки первых лодок, закладывались основы тех признанных успехов в боевой подготовке, которых достигли подводники Тихого океана в недалеком будущем
К весне лодки дивизиона, особенно две первые, имели экипажи, сплоченные настолько, насколько это вообще возможно на кораблях, еще не начавших плавать.
Стоит закрыть глаза, и опять вижу береговой кубрик нашей Щ-11...
Койки моряков одной специальности - по соседству. Вот уголок торпедистов. Старшиной группы у них балтиец Константин Рычков. Это веселый, улыбчивый человек, который, правда, может и вспылить, но уж никакие служебные неприятности на подчиненных не переложит - считает, что они касаются только его. А горячий темперамент старшины как бы уравновешивается неизменным спокойствием его ближайшего помощника - командира отделения Петра Третьякова, тоже приехавшего с Балтики, а вообще потомственного моряка из Архангельска.
Рычков с Третьяковым усердно обучали молодых торпедистов - застенчивого деревенского паренька Михаила Липилина и москвича Александра Вьюгина, рабочего-лакировщика по гражданской специальности. Что оба отлично освоят торпедное дело, сомневаться не приходилось. А вот угадать, что Вьюгин станет после службы ученым-физиком, было, пожалуй, трудно. Теперь он в Дубне, в институте ядерных исследований.
Кроме торпедиста Петра Третьякова был в команде еще Николай Третьяков, моторист, кудрявый волжанин из семьи сормовских судостроителей. Кто-кто, а уж он сразу почувствовал себя у стапелей словно дома! С ним, как и со старшиной Бакановым, нередко советовались заводские рабочие, особенно когда устанавливали и регулировали дизели и компрессоры.
Но не каждый краснофлотец имел дело с техникой до военной службы. Другой наш моторист - Николай Пузырев пришел на флот совсем без специальности. На бирже труда (в двадцатые годы в стране еще была безработица) он говорил, что мечтает стать слесарем, а посылали чернорабочим... Однако с Балтики Пузырев приехал на Дальний Восток, уже умея управлять дизелями. Новые, более совершенные двигатели, которые он увидел на щуке, приводили его в восхищение. Увлеченность машинами определила его жизненный путь, привела потом в научно-исследовательский институт.
А еще увлекался тогда Пузырев боксом. Выступал даже на городских соревнованиях во владивостокском цирке. В дивизионе у него появились ученики, возникла спортивная секция боксеров.
Казалось бы, какие уж там секции! Люди очень уставали, совсем мало оставалось времени после дел совершенно обязательных. Но время на спорт все же выкраивали. И окупалось это с лихвой - прибавлялось сил, бодрости духа.
Когда обжились, возникла идея оборудовать собственный стадион, поскольку готового поблизости не было. Подходящее место нашлось на пустыре у Мальцевского базара. Член Реввоенсовета МСДВ А. А. Булыжкин договорился в горисполкоме о передаче этого пустыря подводникам. В свободные часы там трудилась вся бригада, выходили на субботники и наши друзья рабочие-судостроители, и весной стадион открыли. Несколько месяцев спустя футбольная команда подводников, возглавляемая старшиной Александром Рожновым со Щ-11, уже имела лестную репутацию в гарнизоне.
Какие только не открывались таланты! У моториста Гречаного обнаружилось актерское дарование. Сдвинет бескозырку на лоб или на затылок, изменит походку, интонацию - и всем уже ясно, кто будет действующим лицом пародийной сценки, навеянной событиями дня.
- А это что за бухта? - строго спрашивает Гречаный голосом штурмана, тыча пальцем в воображаемую карту. И отвечает голосом кого-то из рулевых:
- Бухта Извозчик, товарищ командир!
- Не Извозчик, а Наездник! - в голосе штурмана, отлично переданном, звучит досада.
Все хохочут, узнав эпизод из сегодняшнего занятия.
Выступления Гречаного сделались обязательным номером вечеров художественной самодеятельности. А когда при владивостокском Доме Красной Армии и Флота создавался ансамбль, пришлось отпустить Гречаного туда.
- Шут его знает, может, в нем новый Черкасов сидит. Так пусть растет! сказал комиссар Филиппов, когда мы с ним обсуждали этот вопрос.