Мне не хотелось обсуждать такую неприятную тему, поэтому я отошла от портрета и двинулась дальше по галерее. Остановившись возле дамы в шляпе с перьями в стиле Гейнсборо, я услышала за спиной голос Люка:
   – Моя пра-пра-пра-прабабка. Я не совсем уверен в количестве «пра».
   Я продолжила осмотр галереи.
   – А вот это – твой свекор! – показал Люк.
   С картины на меня глядел молодой сэр Мэтью; его ниспадающий мягкими складками галстук являл собой верх элегантности, так же как и зеленый бархатный сюртук; он был румян, большие глаза сверкали, – короче, я убедилась в справедливости своей догадки, что в молодости он был изрядным повесой. Рядом висел портрет женщины – надо полагать, его жены. Она поражала хрупкой красотой и выражением покорности на лице. Это была мать Габриеля, умершая вскоре после его рождения. Здесь был и портрет самого Габриеля – юного и прелестного.
   – Ты тоже сюда попадешь, – сказал Люк – Как и остальные, ты станешь пленницей холста… И через двести лет новая владелица дома придет сюда, чтобы посмотреть на тебя.
   Я вздрогнула, охваченная внезапным желанием сбежать от Люка, от этого дома, от разговоров о самоубийцах.
   – Пятница уже заждался, – сказала я. – Пора его вывести. Было очень мило с твоей стороны все мне показать.
   – Но я показал далеко не все! Еще столько интересного.
   – С удовольствием посмотрю в следующий раз, – твердо заявила я.
   Юноша наклонил голову.
   – Если мне захочется продолжить нашу экскурсию, – пробормотал он.
   Я заторопилась вниз по лестнице и на полпути оглянулась назад. Люк стоял в галерее, глядя на меня, – казалось, он сошел с одного из портретов и сейчас вернется на место.
   Остаток дня я провела с Габриелем. Мы совершили верховую прогулку по пустоши и вернулись перед самым обедом. Вечер прошел точно так же, как предыдущий.
   Перед сном, стоя на балконе и наслаждаясь великолепным видом, я сказала Габриелю, что еще не побывала на развалинах аббатства и непременно отправлюсь туда завтра.
   На следующее утро Габриель снова уединился с отцом, я же позвала Пятницу и зашагала прямиком к аббатству.
   Вид древних руин меня поразил. В солнечном свете камни поблескивали, словно инкрустированные бриллиантами. Огромная башня и примыкающая к ней стена сохранились в неприкосновенности, и, только подойдя совсем близко, я увидела, что крышей им служит небо. Аббатство расположилось в долине у реки, и я подумала, что оно было лучше защищено от непогоды, нежели Забавы. Я с интересом разглядывала высокую квадратную башню, мощные контрфорсы и неф, который, как и башня, почти не пострадал от времени, хотя и лишился крыши. Пожалуй, было бы интересно составить план аббатства и попробовать восстановить его хотя бы в воображении. Пятница возбужденно носился туда-сюда, словно разделяя мой восторг. Конечно, внутренние стены были разрушены, однако по их остаткам можно было догадаться, где размещались кухня, галерея, неф, трансепт[6] и кельи монахов.
   Ступать здесь приходилось осторожно, поскольку там и сям из земли торчали камни. На мгновение потеряв из виду Пятницу, я тут же испытала приступ панического страха – разумеется, совершенно нелепого, как и то чувство облегчения, с которым я встретила прибежавшего на мой зов пса.
   Интересно, из какой части аббатства брали камни для строительства Забав? Надо побольше узнать о моем новом доме и его истории. Впрочем – тут я рассмеялась про себя, – я о собственном муже мало что знаю. Почему он так скрытен со мной? Почему мне постоянно кажется, что он утаивает от меня что-то важное?
   Я села на край каменной кладки, когда-то, видимо, бывший стеной комнаты – например, монашеской спальни, – и задумалась. Со дня приезда сюда Габриель занимал недостаточное место в моих мыслях, вытесненный новыми впечатлениями. Теперь я должна исправиться. Что до его странностей, то они вполне естественны, если вспомнить, что он живет под дамокловым мечом болезни, грозящей в любую минуту унести его в могилу. Неудивительно, что он так неуравновешен и подвержен резким переменам настроения. Он боится смерти, а я решила, будто его пугает что-то в доме или в этих старых развалинах! Как бы я себя чувствовала, если бы смерть подстерегала меня за углом? Для того чтобы это представить, надо самой испытать нечто подобное.
   Я сделаю Габриеля счастливым. Более того – я не смирюсь с неизбежностью его смерти. Я буду заботиться о нем так, что он проживет долгие годы!
   Лай Пятницы прервал мои размышления.
   – Пятница! Пятница! – крикнула я и, так как он не прибежал, отправилась его искать.
   Своего пса я обнаружила в руках незнакомого человека. Пятница отчаянно сопротивлялся и, будь хватка незнакомца слабее, укусил бы его за руку.
   – Пятница, – позвала я.
   Незнакомец обернулся. Он был среднего роста, со смуглым лицом и удивительно яркими черными глазами. Увидев меня, он отпустил собаку, снял шляпу и поклонился. Пятница с яростным лаем бросился ко мне, а когда я подошла поближе, встал между мной и незнакомцем, готовый защищать свою хозяйку.
   – Так это ваша собака, мадам, – сказал незнакомец.
   – Да, но что случилось? Обычно он вполне дружелюбен.
   – Он на меня рассердился. – Белозубая улыбка осветила смуглое лицо незнакомца. – Наверное, не понял, что я спас ему жизнь.
   – Каким образом?
   Он указал на колодец, который я до этого не замечала.
   – Ваш пес забрался на самый край и заглядывал вниз. Если бы он решил углубить свои изыскания, вы бы его больше не увидели.
   – В таком случае я должна поблагодарить вас. Он наклонил голову.
   – Это старый монастырский колодец. Он довольно глубок, так что падать в него не стоит.
   Я взглянула в темный провал колодца. В глубине узкой шахты ничего не было видно.
   – Пятница такой любопытный, – сказала я.
   – В следующий раз, когда соберетесь здесь погулять, прицепите ему поводок. Ведь вы непременно придете сюда опять, не правда ли? Я это вижу по вашим глазам.
   – Да, здесь очень интересно.
   – Причем некоторым особенно. Могу ли я представиться? Ваше имя я назову сам. Вы – миссис Габриель Роквелл, не так ли?
   – Как вы догадались?
   Он развел руки и снова улыбнулся; его улыбка была дружеской и приветливой.
   – Очень просто. Мне было известно, что вы должны приехать, а так как я в этих краях всех знаю, то, увидев незнакомую даму, сделал единственно возможный вывод.
   – Ваш вывод верен.
   – Тогда – добро пожаловать в нашу маленькую общину! Я Деверел Смит, местный доктор. Мне приходится часто бывать в Забавах, так что наша встреча была неизбежной.
   – Да, я слышала о вас.
   – Только хорошее, надеюсь?
   – Да, и очень.
   – Я не только врач, но и старый друг семьи. Сэр Мэтью и мисс Роквелл уже немолоды и постоянно нуждаются в моих профессиональных услугах. Но скажите, когда же вы приехали?
   Я рассказала, он выслушал внимательно. По внешности его можно было бы принять за иностранца, если бы не чисто английское имя. Наверное, он показался мне таким смуглым по контрасту с белокурой бледностью моих новых родственников.
   – Кстати, я намеревался сегодня зайти в Забавы, – сообщил доктор. – Вы разрешите мне составить вам компанию?
   Я разрешила, испытывая уверенность, что обрела нового друга.
   По дороге мы говорили о Роквеллах. Доктор отзывался о них очень тепло, а когда речь зашла о Габриеле, в его голосе появилась нотка беспокойства. Я понимала причину его беспокойства и очень хотела обсудить с ним здоровье Габриеля, но решила пока воздержаться. Позже, подумала я. Кажется, он человек откровенный.
   Доктор сказал, что приглашен на субботний торжественный обед.
   – С дочерью, – добавил он.
   Я удивилась. Неужели у него уже настолько взрослая дочь, что ее приглашают на званые обеды? Значит, ему не тридцать с небольшим, как я решила на первый взгляд, а больше. Мое изумление было ему явно приятно.
   – Моей дочери семнадцать лет, – сообщил он, – и она обожает праздники. К сожалению, моя жена не слишком хорошо себя чувствует, поэтому мы с дочерью ходим вдвоем.
   – Мне не терпится с ней познакомиться.
   – А Дамарис горит желанием познакомиться с вами, – улыбнулся он.
   – Дамарис? Какое необычное имя!
   – Вам нравится? Оно из Библии... хотя упомянуто там всего один раз.
   Мне пришел на память рассказ Люка. Может, это обычай здешних мест – давать детям библейские имена? Я уже готова была спросить об этом доктора, но вовремя вспомнила слова мадам директрисы о том, что моя любознательность часто граничит с плохими манерами, и сдержалась.
   Мы вернулись в Забавы вместе. Доктор сразу послал одного из слуг известить Рут о своем приходе, я же поднялась к себе.
 
   В субботу я надела белое платье. Это было мое единственное вечернее платье, и я подумала, что, если в Забавах часто устраивают приемы, надо будет пополнить гардероб. Платье из белого шифона и кружев было очень простым, однако я чувствовала себя в нем уверенно, так как знала: мои наряды, хоть и немногочисленные, прекрасно сшиты и покажутся элегантными в любом обществе. Волосы я уложила венцом вокруг головы – эта прическа очень нравилась Габриелю. Одеваясь, я нетерпеливо поглядывала на дверь, ожидая появления мужа: до назначенного часа оставалось совсем немного времени, а ему еще надо было переодеться.
   Однако минуты бежали, а он все не приходил. Не зная, что подумать, я вышла на балкон. Габриеля нигде не было видно, но на крыльце раздавались голоса. Я уже хотела было спросить у невидимых собеседников, не встречали ли они Габриеля, но тут низкий мужской голос сказал:
   – Так значит, Рут, тебе не слишком по душе юная новобрачная?
   Я отпрянула в глубь балкона, чувствуя, как краска заливает щеки. Фанни часто говорила мне: тот, кто подслушивает, никогда не слышит о себе ничего хорошего. Но разве можно уйти, когда кто-то обсуждает тебя не самым лестным образом!
   – Еще рано судить, – отозвалась Рут. Раздался смех.
   – Не сомневаюсь, что наш Габриель легко попался в ее сети. Ответа Рут я не расслышала, и мужчина продолжал:
   – Зачем же вы отпустили его так далеко от дома? Вы же понимали, что какая-нибудь ловкая девица сможет его окрутить.
   Меня охватила ярость. Сейчас я перегнусь через перила и потребую, чтобы неизвестный обидчик вышел на свет божий!.. Сейчас я объясню ему, что понятия не имела о богатстве Габриеля, когда выходила за него замуж!..
   Но я не двинулась с места. В этот момент мужчина на крыльце сделал шаг назад и я смогла его увидеть. Светло-каштановые волосы, широкие плечи. Сходство с Роквеллами если и было, то весьма отдаленное. Потом он решительно направился в дом и пропал из виду. Еще не зная, кто он, я ненавидела его всей душой.
   Я вернулась в спальню, дрожа от негодования. Габриель был уже там – запыхавшийся, словно ему пришлось бежать.
   – Совершенно забыл о времени, – сказал он. – А ты где была? О, да ты уже одета.
   Я открыла было рот, чтобы рассказать Габриелю о подслушанном разговоре, но передумала. Ни к чему его расстраивать, он и так задыхается. Нет, я справлюсь со своими трудностями сама; я преподам урок тому человеку, кем бы он ни был.
   Спустившись вниз, я встретилась лицом к лицу со своим врагом. Это оказался Саймон Редверз, двоюродный брат Габриеля.
   Габриель представил нас друг другу. Саймон взял мою руку и с дерзкой насмешкой посмотрел мне прямо в глаза, не скрывая своих мыслей. Он был выше и стройнее, чем показался мне с балкона. Светло-карие глаза, загорелое лицо; улыбка, игравшая на губах, не отражалась во взгляде. Я сознавала, что не могу скрыть обуревавший меня гнев, – я никогда не умела таить свои чувства, к тому же слова Саймона все еще звучали в моих ушах.
   – Как поживаете? – осведомился он.
   – Прекрасно, благодарю вас.
   – Вероятно, я должен вас поздравить.
   – Только если вам этого хочется. Его брови слегка приподнялись.
   – Кажется, мы с вами уже встречались, – не удержалась я.
   – Уверен, что нет.
   – Возможно, вы меня не заметили.
   – Если бы мы встречались, я бы непременно запомнил. Улыбка, которой я его одарила, по неискренности могла бы соперничать с его собственной. Он неуверенно произнес:
   – Должно быть, вас ввело в заблуждение фамильное роквелловское сходство. В этих местах вы будете часто видеть знакомые черты.
   Он явно намекал на любвеобильность своих предков мужского пола. Я сочла намек неприличным и отвернулась.
   К счастью, в эту минуту как раз приехал доктор Смит с дочерью. На правах друга доктор подошел ко мне и тепло поздоровался. Однако взоры всех присутствующих обратились не на него, а на его спутницу.
   Дамарис Смит была одной из самых прелестных девушек, каких мне доводилось встречать. Она была невысока ростом, ее черные волосы отливали синевой, подобно воронову крылу. Большие темные глаза, удлиненные к вискам, влажно блестели, кожа имела оливковый опенок; нежный рот говорил о чувственности; зубы поражали белизной; прямой нос с горбинкой придавал ее очаровательному лицу выражение гордости. Стройная и гибкая, она двигалась с удивительной фацией. На ней было белое платье, тонкая талия перетянута золотым кушаком, в ушах – золотые креольские серьги.
   При появлении Дамарис все замолчали, отдавая дань ее изумительной красоте. У меня мелькнула мысль: почему Габриель женился на мне, когда у него под самым носом живет такая красавица?
   Эффект, произведенный ею на присутствующих, был очевиден. Обожающий отец не сводил с нее глаз; с Люка слетела его обычная безразличная небрежность; Саймон Редверз поглядывал на нее с интересом. Моя неприязнь к нему переросла в стойкое отвращение. Я не сомневалась, что разглядела в нем черты, которые были мне особенно ненавистны, – бесчувственность, самоуверенность, невыносимую практичность, отсутствие воображения, убежденность, что все окружающие столь же расчетливы, как он. Силой характера он так же выделялся среди мужчин, как Дамарис среди женщин – своей красотой.
   Сэр Мэтью не скрывал своего восхищения – впрочем, он, по-видимому, восхищался всеми женщинами, – и во время обеда делил свое внимание между мной и Дамарис.
   Поведение Дамарис не соответствовало ее экзотической внешности: она была скромна и тиха, всем улыбалась и не стремилась привлечь к себе внимание, что, разумеется, было бы совершенно излишним. На первый взгляд она казалась милой наивной девочкой, – не знаю, почему у меня возникло подозрение, что ее безупречная, бесстрастная красота – лишь маска, скрывающая истинную натуру.
   Кроме Смитов и Саймона Редверза среди гостей были викарий с женой и еще два человека – насколько я поняла, скорее соседи, чем друзья. Все интересовались, как мне понравились здешние места, а Саймон Редверз спросил, очень ли они отличаются от привычных мне пейзажей. Я ответила, что наш дом также окружен пустошью и болотами, так что особенной разницы я не заметила. Должно быть, в моем голосе прозвучала резкая нота, которая позабавила Саймона, сидевшего рядом со мной. Наклонившись ко мне, он сказал:
   – Вы должны заказать свой портрет и повесить его в галерее.
   – Это обязательно?
   – О да. Разве вы еще не побывали в галерее? Там висят портреты всех хозяев этого дома и их жен.
   – Ну, с этим можно не спешить.
   – Вы будете интересной моделью для художника.
   – Благодарю вас.
   – Гордая... сильная... решительная.
   – Вы читаете по лицам?
   – Да, если есть что читать.
   – Не подозревала, что на моем лице написано так много интересного.
   Он рассмеялся.
   – Это и впрямь удивительно для столь молодой женщины. Вам не кажется, что, по мере того как мы стареем, судьба – или жизнь, если угодно, – подобно злому гравировальщику, наносит на наши лица предательские линии, которые выдают нас с головой? – Он посмотрел на сидящих за столом. Я отказалась следовать за его взглядом и опустила глаза, несколько шокированная откровенными манерами своего собеседника. – Кажется, вы со мной не согласны, – не отставал он.
   – Отчего же. Ваша теория, скорее всего, верна, однако мне кажется не совсем приличным проверять ее на присутствующих.
   – Вы скоро убедитесь, что я – грубый йоркширец. Йоркширцы вообще славятся отсутствием такта.
   – Я уже имела возможность в этом убедиться.
   По его губам опять скользнула улыбка, показавшаяся мне циничной. Ему нравилось провоцировать меня, потому что я была достойной противницей. Что ж, пусть лучше считает меня хищницей, чем дурочкой. Похоже, он проникся ко мне уважением за то, что я, по его мнению, поставила себе целью «подцепить» Габриеля и добилась своего. Жестокие люди всегда преклоняются перед чужой удачей.
   – Вы ведь приходитесь Габриелю двоюродным или троюродным братом? – сказала я. – Но как же вы с ним непохожи! Полные противоположности.
   Саймон снова одарил меня своей холодной одобрительной улыбкой. Я призналась ему в неприязни, – он же в ответ дал мне понять, что, в отличие от Габриеля, не попался бы в мои сети. Вот уж на кого я не стала бы их расставлять!
   – Кстати, о лицах, – проговорил он. – Если вы были в галерее, то должны согласиться, что портреты дают прекрасную пищу для упражнений в физиогномике. Взять хотя бы сэра Джона, который во времена Кромвеля встал на защиту своего короля, в результате чего Роквеллы на время лишились этого дома. На его лице написан упрямый идеализм. Или сэр Люк, игрок, чуть не спустивший свое наследство. Или другие Люк и Джон – самоубийцы... Если присмотреться, можно прочесть по лицам их судьбу. Например, очертания рта Люка говорят о слабости характера. Легко представить, как он стоит на западном балконе, думает о невыносимой трудности жизни и – кидается вниз...
   Я вдруг осознала, что другие разговоры за столом стихли и все слушают Саймона. Сэр Мэтью наклонился через стол и похлопал меня по руке.
   – Не обращайте внимания на моего племянника, – сказал он. – Он любит рассказывать гадости о наших предках. Злится, что происходит по женской линии и не может наследовать Забавы.
   Глаза Саймона странно блеснули.
   – По-моему, у вас есть собственный дом неподалеку, – заметила я, обращаясь к нему.
   – Келли Грейндж! – Сэр Мэтью почти выплюнул это название. – Редверзы всегда мечтали завладеть Забавами. Его дед женился на одной из моих сестер, но она никак не желала расстаться с этим домом. Постоянно приезжала сюда сначала с сыном, потом с внуком. Что-то последнее время ты редко здесь появляешься, Саймон!
   – Обещаю исправиться, – заверил Саймон, насмешливо взглянув на меня.
   Сэр Мэтью громко фыркнул, совершенно смутив викария и его жену.
   Разговор и далее продолжался в том же духе, и, несмотря на неприязнь к соседу по столу, я испытала сожаление, когда обед закончился. У меня бойцовская натура, и пикировка с Саймоном доставила мне удовольствие. Приятно поставить на место человека, спешащего судить других, не удосужившись сперва узнать о них правду.
   После обеда дамы перешли в гостиную, и я попыталась разговориться с Дамарис, но это оказалось нелегко: она была вежлива, но сдержанна и отвечала односложно, так что я решила, что ее прелестная головка просто-напросто пуста. К счастью, мужчины вскоре присоединились к нам, и Саймон Редверз немедленно завладел вниманием Дамарис, что несказанно огорчило Люка, но обрадовало меня. С чувством облегчения я вступила в беседу с викарием, рассказавшим мне о ежегодном благотворительном празднике, по традиции проходившем в усадьбе накануне Иванова дня. Сообщив, что в этом году они с женой хотят устроить спектакль или маскарад в развалинах аббатства, викарий выразил надежду на мою помощь в осуществлении этого замысла, каковую я ему тут же и пообещала.
   Вскоре после этого сэр Мэтью вдруг почувствовал себя плохо. Он обессиленно откинулся на спинку кресла, лицо его побагровело больше обычного. Доктор Смит поспешил к своему пациенту и с помощью Саймона и Люка отвел его наверх. Это происшествие, естественно, очень всех расстроило, несмотря на заверения доктора, что состояние сэра Мэтью не внушает опасений. Доктор сказал, что отправляется домой за пиявками, поскольку сэр Мэтью настаивает, чтобы ему пустили кровь именно этим дедовским способом.
   – Через день-другой сэр Мэтью совершенно поправится, – успокоил он нас, направляясь к двери.
   Но праздничное настроение пропало, и вскоре гости разъехались...
   Когда мы с Габриелем поднялись к себе в спальню, часы показывали половину двенадцатого. Обняв меня, Габриель заявил, что я держалась прекрасно и он гордится мной.
   – Не уверена, что все разделяли твой восторг.
   – Кто же посмел не поддаться твоим чарам?
   – Например, твой кузен.
   – А, Саймон! Он во всех видит только плохое. К тому же его гложет зависть: он бы с радостью отказался от Келли Грейндж ради Забав. И неудивительно: Келли Грейндж чуть не вдвое меньше этого дома – обыкновенная старая усадьба.
   – Не понимаю, почему желание завладеть Забавами отражается на его отношении ко мне.
   – Не исключено, что у него появился новый повод завидовать мне.
   – Глупости!
   Вдруг Пятница подскочил к двери и стал с яростным лаем кидаться на нее, словно желая сломать.
   – Боже, что это с ним? – вскричала я. Габриель побледнел.
   – За дверью кто-то стоит, – прошептал он.
   – И этот кто-то явно не нравится Пятнице. – Я повернулась к псу. – Тихо, Пятница.
   Но тот не послушался и продолжал, заливаясь лаем, бесноваться у двери. Пришлось взять его на руки и выглянуть в коридор.
   – Кто здесь? – спросила я.
   Ответом мне была тишина, но Пятница не успокоился, – он отчаянно брыкался, стараясь вырваться из моих рук.
   – Кто-то его встревожил, – сказала я. – Дай-ка мне поводок, а то он, чего доброго, выскочит на балкон и сорвется.
   Пристегнув Пятнице поводок, я опустила его на пол, и он бросился вперед по коридору, буквально таща меня за собой. Подбежав к двери слева от балконной, он принялся царапать ее когтями. Я взялась за ручку – дверь оказалась незапертой, за ней был большой пустой чулан. Пятница тут же влетел в него и принялся обнюхивать углы.
   На всякий случай я выглянула на балкон, там тоже было пусто.
   – Видишь, Пятница, – проговорила я, – здесь никого нет, так что успокойся.
   Мы вернулись в спальню. Габриель стоял у стола спиной ко мне. Когда он повернулся, я увидела, что он смертельно бледен, и ужасная догадка пронзила меня: он боялся того, что было за дверью, и все же отпустил меня одну... Неужели мой муж – трус?
   Но я поспешила тут же отбросить эту мысль.
   – Много шума из ничего, – весело сообщила я.
   Пятница, похоже, совершенно развеял свои тревоги: не успела я отстегнуть поводок, как он забрался в корзину и преспокойно улегся.
   Готовясь ко сну, я размышляла, что же могло так напугать Габриеля. Вспомнив разговор за обедом, я подумала: может, он боится привидений? А его болезненный интерес к балконам... Впрочем, этот дом действительно навевает жуткие фантазии.
   На следующий день пропал Пятница. Уже наступили сумерки, когда я вдруг поняла, что с утра его не видела. Весь день я была занята – вчерашние гости приезжали выразить благодарность за прием.
   Первым явился Саймон Редверз на великолепной серой лошади. Увидев его в окно, я решила не покидать своей комнаты, пока он не уедет, опасаясь только, что он может остаться к завтраку. Однако, спустившись вниз, я с облегчением обнаружила, что он уже откланялся. Вскоре в аллее показался одноконный экипаж доктора Смита; доктор счел своим долгом навестить сэра Мэтью, а Дамарис – нанести визит вежливости. За ними последовали и остальные, и день превратился в продолжение вчерашнего приема.
   Перед самым обедом, обнаружив отсутствие Пятницы, я слегка встревожилась. Обед прошел уныло, почти в полном молчании. Сэр Мэтью по-прежнему лежал в своей комнате, и домашние были явно обеспокоены его болезнью, хотя и уверяли меня, что такие приступы у него нередки.
   После обеда Пятница так и не появился, его корзина была пуста, и меня охватили недобрые предчувствия. Неужели он потерялся?
   А вдруг его украли... Кто знает, может, в окрестностях Киркленд Морсайд расположился цыганский табор. Вспомнив, сколько ему пришлось выстрадать от жестокости предыдущей хозяйки, я совсем расстроилась. Накинув легкий жакет, я торопливо сбежала вниз и, не найдя Габриеля, отправилась на поиски одна.
   Ноги сами понесли меня к аббатству. В другой раз я побоялась бы пойти туда, но сейчас все мои мысли были заняты Пятницей, и места для страха за себя не оставалось. Время от времени я звала Пятницу и прислушивалась, не раздастся ли в ответ знакомый лай. Но тщетно.
   Бродить одной по развалинам было неприятно. Прошедший день был ясным, и, судя по небу, завтрашний также обещал быть погожим. Мне пришла на память старинная поговорка: красный закат – пастуху радость.
   Внезапно меня охватил страх. Мне показалось, что я не одна, что сквозь узкие проемы, когда-то бывшие окнами, за мной кто-то следит. Отсветы алого заката окрасили камни в розоватый цвет, словно вдохнули в них жизнь. Не знаю, что на меня нашло, но я готова была услышать из нефа пение монахов. С отчаянно бьющимся сердцем я взглянула на арки, в проемах которых виднелось кроваво-красное небо. Мне почудилось, будто где-то совсем рядом упал камень, а потом раздались шаги.
   – Кто здесь? – крикнула я, и голос мой прозвучал пугающе гулко.