Итак, прежде чем может быть высказано суждение, имеющее смысл эмпирического суждения, объемлющего многие случаи, – о чем ниже, – этому должно уже предшествовать простое суждение, задача которого состоит в том, чтобы объяснить содержание единого, целостного представления, означаемого определенным словом. То общее правило, которое может заключаться здесь, есть прежде всего правило наименования, запрещающее называть кровью нечто такое, что не есть красное; индуктивное суждение имеет место лишь там, где в общеобозначенном таким образом мы открываем новое общее свойство; когда говорится, что с теми свойствами, какие составляют содержание представления субъекта А, безызъятно связано В, причем В здесь отнюдь не примышляется уже раньше в А.
Поскольку в наименовании при помощи имени существительного заключается представление о длящейся и устойчивой вещи и вместе с тем возможность изменчивых свойств, лишь постольку в таком суждении может заключаться также и высказывание относительно правила, касающегося самих вещей. Именно это правило гласит, что раз вещи подпадают под обозначение, им всегда и постоянно принадлежит предикат, и последний неизменно бывает связан с их остальными свойствами. Именно эту неизменчив ость красного цвета, того, что среди существующих вещей следует обозначать словом «кровь», – именно ее и имеет в виду суждение, когда оно распространяется на реальность26.
3. Своеобразное положение занимают при этом глаголы. Строго говоря, глагол может стать предикатом общего субъекта («пламя светит», «ветер дует» и т. д.) лишь там, где речь идет о непрерывной деятельности, длящейся столько же времени, как и существование тех вещей, которые охватываются представлением субъекта. Там же, где глагол, наоборот, выражает сменяющуюся, временами начинающуюся, временами прекращающуюся деятельность, – там он может являться предикатом лишь благодаря тропу («овца блеет», «лошадь ржет» и т. д.), и собственное выражение могло бы обозначать лишь способность или привычку, т. е. свойство, из которого может проистечь деятельность, но не саму действительную деятельность.
4. Если этот класс суждений мы противопоставим рассмотренным раньше, то тут прежде всего бросается в глаза, что значимость их не зависит от того, что здесь или там, теперь или в другой раз существует соответствующая представлению субъекта вещь. Другими словами, значимость их не распространяется на какое-либо определенное время; напротив, они заявляют притязание на безусловную значимость именно потому, что они относятся просто к представленному. В противоположность им все просто описательные суждения обладают временной значимостью.
5. Тут перед нами обнаруживается характеристическое различие в значении настоящего времени. При помощи последнего одинаково высказываются как безусловно значимые суждения, так и те из временно значимых, которые относятся к настоящему моменту. То, что мы представляем как данную отдельно существующую вещь, тем самым мы отводим ему его место во всеобъемлющем, для всех одинаковом времени; по своему существованию оно стоит между другими вещами, которые суть одновременно с ним, до него, после него; по своему качеству, которого касается наше суждение, оно точно так же находится в определенном моменте времени и именно поэтому имеет определенное временное отношение к моменту процесса суждения.
Но если в качестве субъекта суждения мы имеем представление, образующее значение слова, то представление это оказывается вырванным из временного комплекса; оно стоит вне смены времени, как бы непрестанно внутренне присутствуя перед нами, не зная при этом никакого различия «вчера» и «сегодня». В то же время сознание постоянства нашего процесса представления при всяком повторении снова уничтожает все временные различия между отдельными моментами живого процесса представления. Мыслимый таким образом субъект имеет такие предикаты, которые принадлежат ему независимо от времени, которые принадлежат ему всякий раз, как он представляется. То же самое суждение «небо голубое», которое обозначает состояние настоящего момента и как описательное суждение есть действительное настоящее время, – это суждение может иметь также и совершенно отличный смысл: что небо всякий раз, как я его вообще представляю как неизменный объект моих мыслей, всегда мыслится как голубое. И теперь настоящему времени не противостоит уже ни прошедшее, ни будущее время. Значимость суждения измеряется не восприятием объекта в определенном мгновенном состоянии, а постоянством содержания представления, каковое содержание я хочу раз навсегда связать со словом; и постоянство это есть вообще условие моей речи и мышления.
III. ГРАММАТИЧЕСКОЕ ВЫРАЖЕНИЕ АКТА СУЖДЕНИЯ
§ 17
Поскольку в наименовании при помощи имени существительного заключается представление о длящейся и устойчивой вещи и вместе с тем возможность изменчивых свойств, лишь постольку в таком суждении может заключаться также и высказывание относительно правила, касающегося самих вещей. Именно это правило гласит, что раз вещи подпадают под обозначение, им всегда и постоянно принадлежит предикат, и последний неизменно бывает связан с их остальными свойствами. Именно эту неизменчив ость красного цвета, того, что среди существующих вещей следует обозначать словом «кровь», – именно ее и имеет в виду суждение, когда оно распространяется на реальность26.
3. Своеобразное положение занимают при этом глаголы. Строго говоря, глагол может стать предикатом общего субъекта («пламя светит», «ветер дует» и т. д.) лишь там, где речь идет о непрерывной деятельности, длящейся столько же времени, как и существование тех вещей, которые охватываются представлением субъекта. Там же, где глагол, наоборот, выражает сменяющуюся, временами начинающуюся, временами прекращающуюся деятельность, – там он может являться предикатом лишь благодаря тропу («овца блеет», «лошадь ржет» и т. д.), и собственное выражение могло бы обозначать лишь способность или привычку, т. е. свойство, из которого может проистечь деятельность, но не саму действительную деятельность.
4. Если этот класс суждений мы противопоставим рассмотренным раньше, то тут прежде всего бросается в глаза, что значимость их не зависит от того, что здесь или там, теперь или в другой раз существует соответствующая представлению субъекта вещь. Другими словами, значимость их не распространяется на какое-либо определенное время; напротив, они заявляют притязание на безусловную значимость именно потому, что они относятся просто к представленному. В противоположность им все просто описательные суждения обладают временной значимостью.
5. Тут перед нами обнаруживается характеристическое различие в значении настоящего времени. При помощи последнего одинаково высказываются как безусловно значимые суждения, так и те из временно значимых, которые относятся к настоящему моменту. То, что мы представляем как данную отдельно существующую вещь, тем самым мы отводим ему его место во всеобъемлющем, для всех одинаковом времени; по своему существованию оно стоит между другими вещами, которые суть одновременно с ним, до него, после него; по своему качеству, которого касается наше суждение, оно точно так же находится в определенном моменте времени и именно поэтому имеет определенное временное отношение к моменту процесса суждения.
Но если в качестве субъекта суждения мы имеем представление, образующее значение слова, то представление это оказывается вырванным из временного комплекса; оно стоит вне смены времени, как бы непрестанно внутренне присутствуя перед нами, не зная при этом никакого различия «вчера» и «сегодня». В то же время сознание постоянства нашего процесса представления при всяком повторении снова уничтожает все временные различия между отдельными моментами живого процесса представления. Мыслимый таким образом субъект имеет такие предикаты, которые принадлежат ему независимо от времени, которые принадлежат ему всякий раз, как он представляется. То же самое суждение «небо голубое», которое обозначает состояние настоящего момента и как описательное суждение есть действительное настоящее время, – это суждение может иметь также и совершенно отличный смысл: что небо всякий раз, как я его вообще представляю как неизменный объект моих мыслей, всегда мыслится как голубое. И теперь настоящему времени не противостоит уже ни прошедшее, ни будущее время. Значимость суждения измеряется не восприятием объекта в определенном мгновенном состоянии, а постоянством содержания представления, каковое содержание я хочу раз навсегда связать со словом; и постоянство это есть вообще условие моей речи и мышления.
III. ГРАММАТИЧЕСКОЕ ВЫРАЖЕНИЕ АКТА СУЖДЕНИЯ
§ 17
Грамматическим выражением совершающегося в суждении объединения в одно целое субъекта и предиката служит в развитых языках форма флексии глагола, которая сама, впрочем, возникла из первоначальной простой постановки рядом. Даже там, где глагол «быть» служит связующим средством между существительным или прилагательным предикатом и субъектом, акт суждения совершается лишь при помощи глагольного окончания, и глагол «быть» образует составную часть предиката.
1. Менее развитые языки, а также и развитые в простейших случаях довольствуются для выражения объединения в одно целое в смысле суждения простой постановкой рядом обоих слов, выражающих субъект и предикат. Эта постановка рядом имеет своею целью не только указать, что соответствующие представления объединяются говорящим в одно целое именно теперь, но она хочет высказать также и объективную значимость суждения. Одно только ударение позволяет отличить утверждение от вопроса или от других форм соединения, как атрибутивные соединения, которые выражаются уже созданным и готовым единством двух представлений. Наоборот, там, где развитие грамматических форм знает все логические различия, – там личное окончание (которое непосредственно сливает местоимение, заменяющее субъект, с глагольной основой и тем создает в ней совпадение лица и числа соотносительно рода) имеет для глагольных предикатов то предназначение, что оно должно обозначать соответствующую суждению связь субъекта и предиката. Что же касается изъявительного наклонения, то вместе с ударением и расположением слов, которые различают высказывание от вопроса, оно обладает способностью утверждать эту связь как объективно значимую. Тогда как время указывает, для какого именно времени суждение должно обладать значимостью.
В личном окончании изъявительного наклонения и, следовательно, в нем лишь одном27 кроется то, что логики хотят обозначать выражением связка, – тот элемент языка, который в состоянии превратить соединение слов в предложение и в выражение высказывания. При этом смысл выраженного при помощи флексии единства субъекта и предиката оказывается различным, в зависимости от качества соединенных представлений.
2. Если в суждениях, предикат которых выражается именем прилагательным или именем существительным, суждение выполняется не путем простой постановки рядом (ό μέυ βίοξ βραχύς, ή δε τέχυη μαχρή), но на помощь привлекается глагол быть, то этот последний не в силу своего значения является элементом, выражающим выполнение суждения; напротив, функция суждения заключается лишь в форме его флексии. Но глагол быть служит средством для того, чтобы придать предикату глагольную форму и достигнуть того, чтобы он мог принять такое окончание, которое уже внешним образом свидетельствует о его отношении к субъекту в качестве предиката. В суждении «киноварь (есть) красная» глагол быть по своему смыслу не присоединяет ничего такого, чего уже не было бы в слове «красный» соответственно его роду, поскольку «красный» как имя прилагательное содержит в себе все же указание на имя существительное, свойством которого оно является. «Быть красным» значит то же самое, что и «красный»; «красное» и «сущее красным» как конкретные понятия значат совершенно то же самое, что «краснота» и «красный цвет» как абстрактные понятия. Тут прямо указывается лишь, что «красный» не мыслится абстрактно само по себе, а должно быть предицировано определенному субъекту Итак, слово «быть» служит, конечно, средством для того, чтобы внешним образом облегчить слову «красный» это определенное применение, для того чтобы выставить его в качестве предиката – в противоположность простому атрибутивному отношению, каковое значение могла бы иметь простая постановка рядом. Но тем самым оно служит лишь точкой опоры для связки, но не является самой этой последней; оно не делает суждения, но лишь подготовляет его. Еще яснее обнаруживается эта функция глагола «быть» обозначать тот смысл, в каком должно употребляться слово, у имен существительных. Последние, в отличие от имен прилагательных, уже не содержат в своей форме отношения к чему-либо другому, но по своему значению они уже с самого начала могут выполнять функцию предиката, так как обладают общим значением, и последнее приписывается определенной единичной вещи лишь через посредство суждения наименования. «Человек» не есть имя определенного индивидуума, хотя представление об индивидуальном облике и заключено в его значении. Это вообще не имя, а знак определенного содержания в представлении. Лишь указательное местоимение или член превращают слово в имя определенных людей. Наоборот, «быть» делает его предикатом, и прежде чем стать именем, оно раньше должно уже было быть предикатом. Таким образом, «человек» как общее представление, которое еще ждет своего отношения к определенному индивидууму, и «быть человеком» по своему смыслу суть одно и то же: глагол служит здесь лишь для того, чтобы внешним образом выражать функцию предиката, которая иначе могла бы быть выражена только при посредстве расположения слов и ударения. Таким образом, глаголу принадлежит функция грамматического формального элемента. Но это не тот формальный элемент, который выражает акт суждения и заслуживает названия связки.
3. Но каким образом возможно это, что употребляется именно глагол быть, и какая связь существует между тем значением, какое принадлежит «быть» как самостоятельному глаголу, когда оно выступает само по себе в качестве предиката, и этой функцией в связи с именами прилагательными и существительными?
Дм. Ст. Милль в четвертой главе первой книги своей «Логики» обращает внимание на ту двусмысленность, какая кроется в слове «быть»: когда оно употребляется в качестве так называемой связки, оно отнюдь не хочет-де высказывать, что субъект существует, но оно обозначает лишь отношение предикатности (Prädication). Такое суждение, как «центавр есть выдумка поэтов» прямо ведь уничтожает утверждение, что центавр есть, существует. И Милль удивляется тому, что двусмысленность эту просмотрели почти все авторы, хотя она существует одинаково как в новых, так и в старых языках.
Милль столь же мало обратил внимания на Гербарта, как и на других немецких философов. Гербарт (Einl. in die Phil. § 53) по примеру Фихте28 с обычной остротой подчеркнул, что суждение «А есть В», а также вопрос «А есть, конечно, В?» отнюдь не содержат в себе обычно примышляемого, но совершенно отличного утверждения, что А есть, существует. Ибо тут нет даже речи об А самом по себе и о его существовании, его значимости.
Замечание это несомненно правильно и никогда не должно было бы оспариваться29. Никогда суждение вида «А есть В» благодаря тому, что субъект и предикат связаны при помощи «есть», не обладает способностью включать в себе и соутверждать суждение «А существует». Это «есть» функционирует совершенно одинаковым образом, идет речь о существующих или несуществующих вещах, об единично представляемых или мыслимых общими субъектах (которым, как общим, не может принадлежать единичное существование), о предикатах, которые могут принадлежать существующему, или о таких предикатах, которые благодаря своему значению уничтожают существование. Функция его заключается лишь в том, чтобы сделать предикат формально пригодным для применения в суждении и сделать возможным для него принятие личного окончания. В каком смысле субъект и предикат полагаются как одно целое; предполагается ли существование субъекта, оставляется он под вопросом или уничтожается, – об этом решает единственно и исключительно качество представлений, выражающих субъект и предикат. «Квадрат есть правильный четырехугольник» – тут перед нами логическое тождество; «это мои часы» – тут реальное тождество; «золото есть металл» – это подведение под более общее представление; «золото желтое»-это единство вещи и свойства; «А отстоит от В на расстоянии мили»-здесь отношение; «движение медленно»-тут единство общего с его ближайшей детерминацией и т. д.; «Сократ болен» предполагает существование субъекта, так как «Сократ» есть имя мыслимого существующим индивидуума, а «больной» есть действительно мыслимое в определенное время состояние; «Пегас крылат» оставляет нерешенным вопрос о существовании Пегаса для того, кто не знает, имеет он дело с названием действительного или лишь воображаемого существа; «Пегас есть мифологическая фикция» уничтожает существование субъекта. Но узнать обо всем этом мы может лишь из значения слов; безразлично, будут это слова, служащие субъектом, или слова, служащие предикатом.
1. Менее развитые языки, а также и развитые в простейших случаях довольствуются для выражения объединения в одно целое в смысле суждения простой постановкой рядом обоих слов, выражающих субъект и предикат. Эта постановка рядом имеет своею целью не только указать, что соответствующие представления объединяются говорящим в одно целое именно теперь, но она хочет высказать также и объективную значимость суждения. Одно только ударение позволяет отличить утверждение от вопроса или от других форм соединения, как атрибутивные соединения, которые выражаются уже созданным и готовым единством двух представлений. Наоборот, там, где развитие грамматических форм знает все логические различия, – там личное окончание (которое непосредственно сливает местоимение, заменяющее субъект, с глагольной основой и тем создает в ней совпадение лица и числа соотносительно рода) имеет для глагольных предикатов то предназначение, что оно должно обозначать соответствующую суждению связь субъекта и предиката. Что же касается изъявительного наклонения, то вместе с ударением и расположением слов, которые различают высказывание от вопроса, оно обладает способностью утверждать эту связь как объективно значимую. Тогда как время указывает, для какого именно времени суждение должно обладать значимостью.
В личном окончании изъявительного наклонения и, следовательно, в нем лишь одном27 кроется то, что логики хотят обозначать выражением связка, – тот элемент языка, который в состоянии превратить соединение слов в предложение и в выражение высказывания. При этом смысл выраженного при помощи флексии единства субъекта и предиката оказывается различным, в зависимости от качества соединенных представлений.
2. Если в суждениях, предикат которых выражается именем прилагательным или именем существительным, суждение выполняется не путем простой постановки рядом (ό μέυ βίοξ βραχύς, ή δε τέχυη μαχρή), но на помощь привлекается глагол быть, то этот последний не в силу своего значения является элементом, выражающим выполнение суждения; напротив, функция суждения заключается лишь в форме его флексии. Но глагол быть служит средством для того, чтобы придать предикату глагольную форму и достигнуть того, чтобы он мог принять такое окончание, которое уже внешним образом свидетельствует о его отношении к субъекту в качестве предиката. В суждении «киноварь (есть) красная» глагол быть по своему смыслу не присоединяет ничего такого, чего уже не было бы в слове «красный» соответственно его роду, поскольку «красный» как имя прилагательное содержит в себе все же указание на имя существительное, свойством которого оно является. «Быть красным» значит то же самое, что и «красный»; «красное» и «сущее красным» как конкретные понятия значат совершенно то же самое, что «краснота» и «красный цвет» как абстрактные понятия. Тут прямо указывается лишь, что «красный» не мыслится абстрактно само по себе, а должно быть предицировано определенному субъекту Итак, слово «быть» служит, конечно, средством для того, чтобы внешним образом облегчить слову «красный» это определенное применение, для того чтобы выставить его в качестве предиката – в противоположность простому атрибутивному отношению, каковое значение могла бы иметь простая постановка рядом. Но тем самым оно служит лишь точкой опоры для связки, но не является самой этой последней; оно не делает суждения, но лишь подготовляет его. Еще яснее обнаруживается эта функция глагола «быть» обозначать тот смысл, в каком должно употребляться слово, у имен существительных. Последние, в отличие от имен прилагательных, уже не содержат в своей форме отношения к чему-либо другому, но по своему значению они уже с самого начала могут выполнять функцию предиката, так как обладают общим значением, и последнее приписывается определенной единичной вещи лишь через посредство суждения наименования. «Человек» не есть имя определенного индивидуума, хотя представление об индивидуальном облике и заключено в его значении. Это вообще не имя, а знак определенного содержания в представлении. Лишь указательное местоимение или член превращают слово в имя определенных людей. Наоборот, «быть» делает его предикатом, и прежде чем стать именем, оно раньше должно уже было быть предикатом. Таким образом, «человек» как общее представление, которое еще ждет своего отношения к определенному индивидууму, и «быть человеком» по своему смыслу суть одно и то же: глагол служит здесь лишь для того, чтобы внешним образом выражать функцию предиката, которая иначе могла бы быть выражена только при посредстве расположения слов и ударения. Таким образом, глаголу принадлежит функция грамматического формального элемента. Но это не тот формальный элемент, который выражает акт суждения и заслуживает названия связки.
3. Но каким образом возможно это, что употребляется именно глагол быть, и какая связь существует между тем значением, какое принадлежит «быть» как самостоятельному глаголу, когда оно выступает само по себе в качестве предиката, и этой функцией в связи с именами прилагательными и существительными?
Дм. Ст. Милль в четвертой главе первой книги своей «Логики» обращает внимание на ту двусмысленность, какая кроется в слове «быть»: когда оно употребляется в качестве так называемой связки, оно отнюдь не хочет-де высказывать, что субъект существует, но оно обозначает лишь отношение предикатности (Prädication). Такое суждение, как «центавр есть выдумка поэтов» прямо ведь уничтожает утверждение, что центавр есть, существует. И Милль удивляется тому, что двусмысленность эту просмотрели почти все авторы, хотя она существует одинаково как в новых, так и в старых языках.
Милль столь же мало обратил внимания на Гербарта, как и на других немецких философов. Гербарт (Einl. in die Phil. § 53) по примеру Фихте28 с обычной остротой подчеркнул, что суждение «А есть В», а также вопрос «А есть, конечно, В?» отнюдь не содержат в себе обычно примышляемого, но совершенно отличного утверждения, что А есть, существует. Ибо тут нет даже речи об А самом по себе и о его существовании, его значимости.
Замечание это несомненно правильно и никогда не должно было бы оспариваться29. Никогда суждение вида «А есть В» благодаря тому, что субъект и предикат связаны при помощи «есть», не обладает способностью включать в себе и соутверждать суждение «А существует». Это «есть» функционирует совершенно одинаковым образом, идет речь о существующих или несуществующих вещах, об единично представляемых или мыслимых общими субъектах (которым, как общим, не может принадлежать единичное существование), о предикатах, которые могут принадлежать существующему, или о таких предикатах, которые благодаря своему значению уничтожают существование. Функция его заключается лишь в том, чтобы сделать предикат формально пригодным для применения в суждении и сделать возможным для него принятие личного окончания. В каком смысле субъект и предикат полагаются как одно целое; предполагается ли существование субъекта, оставляется он под вопросом или уничтожается, – об этом решает единственно и исключительно качество представлений, выражающих субъект и предикат. «Квадрат есть правильный четырехугольник» – тут перед нами логическое тождество; «это мои часы» – тут реальное тождество; «золото есть металл» – это подведение под более общее представление; «золото желтое»-это единство вещи и свойства; «А отстоит от В на расстоянии мили»-здесь отношение; «движение медленно»-тут единство общего с его ближайшей детерминацией и т. д.; «Сократ болен» предполагает существование субъекта, так как «Сократ» есть имя мыслимого существующим индивидуума, а «больной» есть действительно мыслимое в определенное время состояние; «Пегас крылат» оставляет нерешенным вопрос о существовании Пегаса для того, кто не знает, имеет он дело с названием действительного или лишь воображаемого существа; «Пегас есть мифологическая фикция» уничтожает существование субъекта. Но узнать обо всем этом мы может лишь из значения слов; безразлично, будут это слова, служащие субъектом, или слова, служащие предикатом.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента