Когда он вошел в дом, госпожа Доркас возилась на кухне, попутно шпыняя служанку. Почтенная домохозяйка радостно улыбнулась и тут же затараторила, словно ждала его появления:

– Мастер Лайам! Да благословит нас Урис, вы совсем ненамного разминулись с какимито господами, которые вас спрашивали.

В самом деле? А что за господа?

– Никогда прежде их не видела, – сказала госпожа Доркас, переходя на шепот, словно приглашая его к доверительному разговору. – И они не сказали ни как их зовут, ни по какому делу они пришли, – многозначительно добавила она.

Лайам проворчал, что это, скорее всего, подручные палача, не подозревая, насколько он недалек от истины. Он преспокойно направился к себе на чердак, радуясь, что сумел поддразнить хозяйку. До полудня – то есть до времени, назначенного ему леди Неквер, – оставалось еще около часа. Лайам полагал, что сумеет с толком провести этот час. Прежде всего ему надо повидаться с Кессиасом, чтобы както уладить проблему с Лонсом, а потом уж можно будет решить, стоит ли ему тратить время на непостоянную Поппи Неквер.

Когда письмо Роры мирно упокоилось в поясной сумке, Лайам двинулся вниз.

– Мастер Лайам! – донесся с кухни раздраженный голос хозяйки дома. – Тут пришли те господа, которые о вас спрашивали.

В первый момент Лайама обеспокоил скорее ее возмущенный тон, чем сообщение о незваных гостях. «На самом деле, зря я ее извожу, – покаянно подумал Лайам. – Она всего лишь безвредная сплетница»

Человека, стоявшего у входа на кухню, Лайам не знал – зато очень хорошо знал этот тип людей, достаточно было лишь посмотреть на короткую стрижку незнакомца и на то, как он постукивает кулаком по ладони. За спиной у него маячил крысоподобный юнец, уже известный Лайаму. А когда Лайам спустился с последней ступеньки, через порог шагнул меченый. На губах его играла ухмылка.

«Проклятье! – подумал Лайам. – Как все это некстати!»

Наемники Марциуса шагнули навстречу Лайаму. Крысоподобный стал обходить стол с одной стороны, незнакомец с другой. Лайам ждал, когда они отойдут от двери.

– Бегите за эдилом! – крикнул он замершим от изумления женщинам. Служанка оказалась сообразительнее своей госпожи. Кинувшись вбок и вперед, она сумела перехитрить меченого и под его рукой шмыгнула в дверь. Почтенная домохозяйка была не столь разворотлива, и меченый заступил ей дорогу. Госпожа Доркас попятилась, хватая воздух ртом, словно выброшенная на берег рыба. Воспользовавшись секундной заминкой, Лайам решился атаковать.

Крысоподобный тип не ожидал нападения, и кулаки Лайама дважды сработали, поразив солнечное сплетение врага. Крысовидный сложился вдвое, даже не пытаясь сопротивляться, очевидно, он не был хорошим бойцом. А вот незнакомец явно понимал толк в уличных стычках. Прежде чем Лайам успел повернуться, тот оказался у него за спиной. Руки Лайама зафиксировал мертвый захват.

Меченый тем временем сграбастал перепуганную хозяйку и с силой толкнул в сторону крысовидного дохляка.

– Держи крепче, болван! Баба тебя не тронет! – издевательски крикнул он и прыгнул к Лайаму.

Руки Лайама были плотно прижаты к телу, и он вскинул ногу, целясь в подбородок уродливого громилы, но меченый без труда отбил этот удар. Тип, удерживавший Лайама, двинул его коленом под зад, заставляя выгнуться навстречу удару. Меченый довольно заржал. Его кулак метнулся вперед. Лайам едва успел напрячь мышцы брюшного пресса, но все равно – удар был ужасен. Раздался глухой звук, словно гдето упал тяжелый мешок.

Перед глазами Лайама завертелись круги. Его вдруг окатило волной тошнотворного запаха.

«О боги, эта сволочь нажралась лука!» – подумал Лайам и невольно зажмурился, получив еще два мощных удара в живот. Затем тот тип, что стоял сзади, его отпустил, и Лайам упал на колени. Ктото грубо схватил его за волосы, запрокидывая голову назад. Лайам с трудом разлепил веки. Буквально в нескольких дюймах от его глаз маячила физиономия меченого. Лайам попытался сосредоточить на ней взгляд.

– Человек, которого мы оба знаем, недоволен тем, что ты посещал другого человека, которого мы тоже оба знаем, – заявил меченый. И еще этот человек надеется, что ты вскоре покинешь Саузварк. Ясно?

Он рванул Лайама за волосы, что отнюдь не помогло тому обрести ясность мышления.

– Ни у кого я не был! – коекак выдавил Лайам, с трудом совладав с болью, раздирающей ему грудь и живот.

Меченый встал и разжал пятерню. Лайам рухнул на пол. Каменные плиты, выстилавшие пол кухни, были восхитительно холодны.

– Ты лжешь, Ренфорд.

– Как сивый мерин! – расхохотался тип, прежде державший Лайама, и, тщательно прицелившись, пнул его между ног. Лайам попытался было свернуться в клубок, но желудок ответил волной боли, и Лайам так и остался лежать ничком. Гдето рядом слышалось хихиканье крысовидного дохляка.

– Запомни, – прозвучал у Лайама над ухом голос, – ты уезжаешь из Саузварка. Сегодня же уезжаешь.

Лайам почувствовал, что его ударили по уху, но по сравнению с ощущениями в других частях тела этот удар казался дружеской лаской.

Он услышал удаляющийся топот шагов, затем хлопнула дверь, но Лайам не открыл глаз. Прикосновение холодного камня к лицу было приятным, а тело его наотрез отказывалось шевелиться.

– Ох, мастер Ренфорд, что же они с вами сделали!

Госпожа Доркас склонилась над ним и нерешительно прикоснулась к его затылку, но Лайам этого почти не почувствовал.

«Ну, – промелькнуло в его затуманенном сознании, – по крайней мере, Марциус наконецто начал чтото предпринимать».


13

К тому моменту, как на место происшествия прибыл эдил, Лайам уже сидел на ступенях, держась за живот. Над ним хлопотала госпожа Доркас, пытаясь уговорить его приложить к ушибам сырое мясо.

– Быстро же вы, – с горечью сказал Лайам эдилу, слабо отталкивая кусок отменной говядины, а заодно и державшую его руку, – и тут же скривился от боли.

– Непохоже, что вы очень уж пострадали, заметил эдил. Со слов девицы я было решил, что все втрое хуже.

Криво усмехнувшись, Кессиас взмахом руки указал на служанку. Та без малейшей доли стеснения пялилась на Лайама.

– Кто это был?

– Несколько наемных головорезов Марциуса.

Лайаму в конце концов удалось осторожно отодвинуть госпожу Доркас, занятую ощупыванием его ушибов.

– Уверяю вас, сударыня, со мной все в порядке. А сырое мясо сводит лишь синяки на лице.

И откуда только госпожа Доркас выкопала этот кусок? Жильцам она сроду не подавала такого хорошего мяса!

– Так, значит, с вами все хорошо?

Кессиас придвинулся ближе, и Лайам поспешно кивнул. Ему вовсе не хотелось, чтобы эдил по примеру хозяйки прошелся своими ручищами по его телу.

– Все будет нормально. Вот только чуть отдышусь…

Хотя на самом деле одной отдышкой дело не ограничится, и Лайам это знал. Ему живо пред ставились пышные яркожелтые и тусклофиолетовые гематомы, которым вскорости предстояло украсить его торс. Впрочем, меченый знал свое дело туго и, кажется, вовсе не хотел его искалечить. Ребра не переломаны, внутренние органы не повреждены. Лайам тщательно исследовал свои ощущения и не нашел причин для особой тревоги. О чем он и счел нужным заявить окружающим.

– Ну, а синяки будут, – добавил он. – Но синяки у меня бывали и раньше.

– Да, я слыхал, что с учеными такое случается, – произнес Кессиас, иронически хмыкнув. – Так, значит, Марциус решил вмешаться в игру?

– Похоже на то. Почему бы нам не обсудить это у меня наверху? – Лайам многозначительно покосился. Госпожа Доркас, комкая руки, вежливо отошла в сторонку, но ее любопытное ушко было повернуто к ним. Эдил – все происходящее явно его забавляло – наклонился, чтобы помочь Лайаму подняться, но тут же убрал руки, услышав предостерегающее ворчание.

Лайам коекак встал и тут же пошатнулся. Голова у него шла кругом. Эдил осторожно поддержал Лайама, затем предложил ему руку, и они начали медленно взбираться по лестнице.

– Мадам, – произнес Кессиас через плечо, не могли бы вы принести нам вина? Заранее вам признателен за такую заботу.

Лайам предельно осторожно опустился на стул у окна и медленно оперся о стол. Какое счастье, что он не успел гденибудь перекусить! Тошнота понемногу проходила, но перед глазами попрежнему вращались яркие кольца. Сквозь них без помех пролетали пылинки, пляшущие в узких лучах солнечного света, падающего из окна. Лайам зажмурился, пытаясь унять тупую, ноющую боль.

Кессиас принялся бесшумно расхаживать по комнате – он, очевидно, чегото ждал. Через не которое время раздался стук в дверь и на пороге появилась госпожа Доркас с кувшином и двумя кружками. Эдил забрал у нее и то и другое, сунул хозяйке дома монету и одарил ее строгим взглядом.

– Это для девушки, – предупредил он. – Славная девица, и бегает быстро. Еще раз приношу вам свою благодарность.

Госпожа Доркас так опешила, что не сказала ни слова. А эдил тут же закрыл дверь.

Эдил налил вина, поставил вторую кружку перед Лайамом и снова принялся расхаживать по комнате.

– По правде говоря, я бы никогда не подумал, что Марциус примется улаживать свои делишки с такой откровенностью.

Лайам издал вопросительное ворчание и приложился к кружке, стараясь не двигать головой. Прохладное вино скользнуло в саднящее горло и смыло остатки головокружения.

– Меня честно говоря, удивляет, что они только избили вас, а не прибегли к более крутым мерам. Если бы я был на месте Марциуса и думал, что вы можете указать на меня как на убийцу, то велел бы своим головорезам не просто поколотить вас, а выдумать чтонибудь посерьезнее.

Лайам, позабывшись, рассмеялся, но тут же задохнулся от боли.

– Марциус не стал приказывать своим головорезам прикончить меня, потому что Марциуса нимало не волнует, станут ли его имя связывать со смертью Тарквина. Один из этих типов сказал, что Марциус крайне недоволен тем, что я встречался с человеком, которого мы оба знаем.

– Ну, все верно. Этот человек – я, и Марциус хочет напугать вас, чтоб вы перестали мне помогать.

– Нет, – Лайам слабо улыбнулся. Выводы эдила можно было бы счесть просто смехотворными – если бы только грудь и живот Лайама не болели так сильно. – Марциус хотел припугнуть меня, чтобы я не вздумал помочь Фрейхетту Некверу. Помните – чтобы напроситься на встречу с Марциусом, я использовал в качестве предлога мои карты?

На миг лицо Кессиаса сделалось непроницаемым. Потом эдил слегка скривился.

– Похоже, ему не нравится, что вы можете продать эти карты еще раз, только уже Другому торговцу. Я не учел, насколько он самолюбив и не терпит соперничества. Он приказал избить человека изза какихто карт. Что же тогда он сделает с человеком, который его подведет в чем то более важном? Если вернуться к делу убитого мага, все это свидетельствует против нашего себялюбца.

Пока Лайам слушал эдила, его тело понемногу приходило в себя. По крайней мере, речь уже требовала от него меньших усилий.

– Да, против, но я боюсь, что мы вряд ли отыщем чтото вроде реальных улик, если они вообще имеются в той реальности, которая нас окружает.

Кессиас заворчал и сложил руки на груди.

– Да как же им не иметься, сударь, способный выкинуть все что угодно? Я вас умоляю! Что же нового вы разузнали, что вновь заупрямились и стали отмахиваться от очевидных вещей? Нет, подождите, не говорите! Теперь вы Думаете, что убийца – его высочество герцог, а его сообщник верховный жрец Урис. Ну? Что? Я попал в цель?

– Промахнулись! – рассмеялся Лайам и мгновенно о том пожалел. Когда боль утихла, он вкратце рассказал эдилу о своем утреннем разговоре с Виеску, а также обо всем, что он вычитал в книге заклинаний Тарквина. Выслушав новости, эдил поджал губы с таким видом, словно только что съел лимон.

– Итак, дело не закончено. Теперь вы шашкой, прошедшей в дамки, считаете эту женщину и надеетесь убрать с доски фигуру актера. Собственно, вы никогда не верили в его виновность, ведь так?

Так, – признался Лайам. Кессиас угодил почти в самую точку, и это вызвало у Лайама прилив раздражения. Нет, ему определенно не следует упоминать о ночном визите актрисы. А то эдил окончательно взбесится.

– Ну и что вы тогда себе думаете? Как мы будем ее искать? Может, пошлем по городу глашатая, чтобы тот кричал на каждом углу, что мы просим всех женщин, носящих глухие плащи, собраться на главной площади?

– Не знаю, – ответил Лайам, решив не реагировать на саркастический тон эдила. – Полагаю, мы можем еще раз поговорить с Виеску и, возможно, приставить к нему наблюдателя. Мне думается, что он знает куда больше, чем желает признать, возможно, он приведет нас к этой женщине.

– А как быть с актером? Будем мы его брать под стражу или пусть себе катится на все на четыре?

– Это уж как вы решите, эдил.

Невзирая на голос совести, твердивший, что именно это он и должен сказать, Лайаму стоило большого труда произнести эти слова.

– Если считаете нужным – арестуйте его. Основная тяжесть подозрений до сих пор остается на нем.

Раздраженно взмахнув руками – Лайам уже успел привыкнуть к этому его жесту, – эдил снова принялся расхаживать по комнате, ворча, как рассерженный лев.

– Если делать повашему, мне придется со всем оставить его в покое. Или по крайней мере на то время, пока вы не перевернете город вверх ногами в поисках некой неведомой дамы, которая, если некие невнятные догадки верны, возможно – только возможно! – приложила свою руку к этому делу. Вы понимаете, на что вы меня толкаете?

– А вы уверены, что Тарквина убил именно Лонс?

– По правде говоря, очень даже уверен!

Однако по виду эдила было ясно, что его уверенность не так уж крепка. Вероятно, поэтому его вспышка оказалась недолгой.

– Если бы у вас имелся какойнибудь план, мне было бы легче со всем этим смириться. Есть у вас хоть какойнибудь план?

– Я попрежнему думаю, что Виеску знает куда больше, чем говорит. Эта женщина здорово напугала его.

– Женщина? – фыркнул эдил. – Ха!

– Нет, он явно боится не насилия – по край ней мере, не со стороны беременной женщины. Но она может чтото знать о нем, – скажем, о какомнибудь его тайном грехе, – и это заставляет Виеску молчать.

– Угроза разоблачения?

Лайам пожал плечами:

– Возможно. Когда я пришел к нему впервые, Виеску вел себя довольно грубо и унялся лишь после того, как я назвал себя иерархом. Причем он воспринял появление иерарха как нечто должное, – словно тот явился вершить над ним высший суд.

– А ведь он известен как человек очень набожный! – выдохнул Кессиас. – А тут все его благочестие может пойти кошке под хвост. Интересный поворот…

– Нельзя ли какнибудь разузнать о нем немного побольше. Может, он склонен к выпивке или к слабому полу…

– Если хоть чтото такое и вправду есть, Гериона о том знает – или знает, у кого можно о том разузнать. Я сейчас пойду прямо к ней. Нужно ли мне поспрашивать ее о чемто еще?

– Да чтото ничего больше мне в голову не приходит, – небрежно произнес Лайам и заработал усмешку эдила.

– Спрошука я у нее, не знает ли она часом, кто убил старикачародея.

– Спросите, хуже не будет.

– И то правда! Хуже все равно некуда. Пожалуй, так я и сделаю.

Хмыкнув, эдил двинулся к двери, но у порога остановился и задумчиво поглядел на Лайама.

– Пошлюка я все же нескольких своих пареньков приструнить головорезов Марциуса. Не можем же мы допустить, чтобы наших славных, несчастных, безобидных ученых избивали прямо по месту жительства. Как выглядели эти типы?

Лайам достаточно подробно описал меченого громилу и крысовидного дохляка. Потом сообщил все, что мог, о третьем участнике избиения.

– Что ж, такой здоровенный шрам не может не бросаться в глаза. Думаю, мы быстро до них доберемся.

– Скажите вашим людям, чтобы они не слишкомто церемонились с этими типами! – крикнул Лайам, когда эдил уже закрывал за собою дверь.

Не прошло и двадцати минут, как Лайам и сам, охая и оступаясь, спустился по лестнице вниз. К испугу хозяйки дома и явному восхищению замарашкислужанки, Лайам умудрился пересечь кухню и ни разу при том не упасть.

С моря на город двигались тучи, а с ними и пронзительный холод, от прежнего голубого неба осталась лишь узенькая полоска на севере. Но зато от холодного воздуха у Лайама прояснилось в голове, и телесная боль немного его отпустила. Лайам брел по тротуару, придерживаясь за стены домов, его ноги временами тряслись, и все тело сводили судороги.

Добравшись до богатых кварталов без особых потерь, Лайам счел, что заслуживает всяческой похвалы. Несомненно, выходить в таком состоянии из дому было глупо, но зато на свежем воздухе его меньше тошнило. До двери Некверов оставалась примерно сотня ярдов. Лайам в очередной раз привалился к стене, чтобы перевести дыхание. Исходящий от каменной стены холод тут же запустил щупальца под плащ Лайама, притупляя боль в ноющих мышцах. Было бы много приятней, если бы можно было повернуться и припасть к холодному камню грудью, но так поступать явно не стояло. Прохожие я без того уже начали странно поглядывать на Лайама.

«Еще сочтут, что я решил помочиться, и кликнут стражу» – подумал Лайам, но сдержал смех, чтобы не расплачиваться за него новыми вспышками боли. В Муравейнике такое сошло бы с рук. Или даже в Аурикпарке. Но здесь? Никогда!

Стена, к которой прислонился Лайам, была не просто стенкой какогото дома, а настоящей стеной, ровной и высокой, сложенной из хорошо подогнанных друг к другу камней. Лайам знал – этому знанию способствовало изучение модели Тарквяна, – что за этой стеной находится небольшой, любовно ухоженный садик. Его миниатюрное подобие, располагавшееся на рабочем столе волшебника, постоянно находилось в цвету. Два куста роз и три клумбы напоминали искусную вышивку. Здесь же, в настоящем саду, последние цветы наверняка уже увяли под напором зимы.

Интересно, а кому принадлежит этот садик? – лениво думал Лайам. Ведь его хозяйкой может запросто оказаться та самая женщина, которую он разыскивает, беременная женщина, страстно желавшая купить запретную травку, наводящая страх на благочестивого фармацевта и, возможно, замыслившая убийство могущественного чародея. Воображению Лайама эта женщина представлялась чемто вроде королевывоительницы, высокая, широкоплечая, с огромным, как котел, животом и с кинжалом в руке. По причинам, известным лишь тому, кто ведал воображением Лайама, кинжал этот скорее напоминал сосульку, чем боевой клинок. Картинка выглядела достаточно живо. Лайам прикрыл глаза и дорисовал еще некоторые детали, суровое лицо, не лишенное красоты, пронзительный взгляд, исторгающий молнии. Подбородок, о который могут разбиваться торговые галеоны. Лайам улыбнулся. Да, такая женщина вполне могла оказаться хозяйкой расположенного за стеной садика.

А могла и не оказаться.

Лайам покачал головой и заставил себя двинуться дальше. Хотя колокола отзвонили полдень уже полчаса назад, Лайам не собирался спешить. Вот и последние ярды до заветных дверей он преодолел медленным шагом.

Ларс долго не отзывался на стук, и Лайам позволил себе привалиться к дверному косяку.

Завидев гостя, старый слуга скривился и не охотно пропустил его в дом.

– Добрый день, Ларс.

– И вам добрый день, сэр Лайам.

Они стояли в прихожей, лицом друг к другу. Лайам расставил ноги пошире, чтобы не упасть. Ларс неловко переминался с ноги на ногу и вдумчиво изучал пол.

«Ну, что с тобой такое? Неужели ты не видишь, что я избит наемниками богатого торгаша и еле стою? Разве это не очевидно?»

Лайам скривился, решив, что таким образом достаточно хорошо обозначил ироническую усмешку.

Когда Лайам кашлянул, Ларс в конце концов заговорил, и голос его звучал жалобно:

– Вы уж меня простите, сэр Лайам, а только лучше бы вам сюда не приходить. Я понимаю, что я простой слуга, а вы настоящий господин, важный и благородный, и что вы ничего плохого не хотите. И Урис видит, у вас и вправду получалось развеселить госпожу. Но все равно лучше бы вам не приходить. Хозяин сказал, что его сегодня почти весь день не будет, но если он проведает, что вы тут…

Старый слуга умолк, горестно покачав головой. Лайам все его легкомыслие как рукой сняло – серьезно ответил:

– Я надолго не задержусь, Ларс. Обещаю.

Слуга на мгновение взглянул ему прямо в лицо, словно решая, можно ли положиться на его обещание, потом кивнул.

Сейчас Лайам ничего не имел против медлительности, с которой старик вел его по лестнице. Она скрывала его собственную слабость и давала время подумать. Возможно, ему и вправду не стоило сюда приходить. Но разве леди Неквер не пригласила его? И потом, Лайам хотел знать, почему ее муж не желает его видеть. Пусть милая скромница объяснит ему это, и он уйдет.

Леди Неквер не встала, чтобы поприветствовать гостя. Она молча выслушала, как Ларс объявил о его приходе. На этот раз хозяйка дома была одета в простое платье из некрашеной шерсти. Молодая женщина выглядела настолько несчастной, что Лайам поразился.

«Может, Марциус приказал избить и ее?» – подумал он, но шутка не получилась и Лайам внутренне передернулся. Леди Неквер едва сдерживала слезы. Лицо ее было неестественно бледным, а когда она всетаки заговорила, голос ее дрожал:

– Присаживайтесь, сэр Лайам…

Лайам чувствовал, что ее состояние вызвано отнюдь не какимто недомоганием, – просто женщина пытается держаться из последних своих сил. Должно быть, Неквер обходится с ней слишком круто.

– Я надолго не задержусь, мадам, – отозвался Лайам и остался стоять.

– Пожалуйста – Поппи. Женщина вспыхнула, но быстро взяла себя в руки. Я полагаю, вы можете называть меня просто по имени.

– Как вам будет угодно, Поппи.

Лайам охотно бы поклонился, чтобы отблагодарить ее за доверительность, но ему пришлось ограничиться кивком.

– Я ценю ваше доброе ко мне отношение, леди. И уж конечно, мне не хотелось бы послужить причиной недоразумений между вами и вашим супругом. Я просто хотел бы знать… хотел бы знать, почему вдруг мое общество стало настолько неприятно лорду Некверу.

Женщина глубоко вздохнула, не отрывая взгляда от узорчатого ковра у себя под ногами.

– Он сказал, что я слишком вольно веду себя со своими друзьями.

Лайам прекрасно понял, о чем идет речь, но предпочел прикинуться непонимающим, чтобы выиграть время на размышление.

– Вы имеете в виду Лонса? – произнес он наконец.

– Да, этого актера.

На этот раз недоумение Лайама было вполне искренним.

– Но я же это уладил! Он больше не будет вам докучать!

– Боюсь, вы недооцениваете ситуацию, – с тяжелым вздохом отозвалась леди Неквер. – Мой муж принимает это дело куда ближе к сердцу, чем вы полагаете, а потому придает ему куда большее значение, чем оно того стоит. Он… он ведь сам когдато привел Лонса к нам в дом.

Слова ее падали тяжело, словно свинец, и несли в себе голое изложение фактов. Лайам не нашелся, что сказать, и леди Неквер добавила все тем же тоном:

– Еще до того, как отплыть на юг, руководствуясь вашими картами, мой муж посетил «Золотой шар» и посмотрел там представление, которое ему очень понравилось. Он нанял актеров, чтобы те дали представление здесь частным порядком. Лонс был в их числе, так же как и этот их клоун, Хорек, и красавица танцовщица, и некоторые другие. Через два дня Фрейхетт уехал, а Лонс стал наведываться сюда. Сперва мне казалось, что в том нет ничего дурного… – Женщина внезапно умолкла, потом поспешно подвела итог: – Ну, остальное вы уже знаете.

– Да, – пробормотал Лайам.

– И потому мой муж считает, что отчасти повинен во всем, что произошло впоследствии. – А сильнее всего его огорчило, что я посвятила вас в нашу тайну. Он чрезвычайно ревностно охраняет свою частную жизнь. Пожалуйста, сэр Лайам, отнеситесь к этому с пониманием…

– Дада, конечно.

Лайама терзали противоречивые чувства. Леди Неквер выглядела такой юной, такой несчастной… Лайам невольно сравнил ее с Ророй. Женщины были ровесницами – им обоим набежало чуть более двадцати, – но хотя Рора являлась всего лишь актрисой, представительницей самых низов общества, она встречала трудности лицом к лицу, со всей решимостью и пылом, делая все, что в ее силах. Чтобы спасти брата, она разыскала Лайама и заручилась, как умела, его поддержкой. В то же самое время леди Неквер, превосходящая Рору в богатстве, знатности и воспитании, безропотно и покорно сносила все, что ей посылает судьба. Но вот странность, хотя Лайам восхищался неукротимым норовом Роры, ему при этом было жаль и леди Неквер и хотелось как – то ее утешить.

Наверное, ему следовало бы присесть на диван – не просто из желания оказаться к ней ближе, а потому, что так было бы лучше, – и попытаться успокоить молодую женщину негромкими словами и невинными прикосновениями, может быть даже обнять ее, чтобы она могла выплакаться в чьето плечо. Но Лайам не знал, как леди Неквер это истолкует, и более того, не знал, справится ли он с этим так, как должно. Всю свою жизнь он провел в обществе мужчин – рано овдовевшего отца, ученых наставников, за копавшихся в пыльные книги, грубых воинов и моряков. У него простонапросто было не так уж много возможностей научиться правильно обращаться с этими хрупкими существами. А те немногие женщины, которых он знал, никогда не были столь безропотны, как леди Неквер, и никогда не нуждались в утешениях подобного рода.