Страница:
Я понял, что бабушка, да помилует ее Аллах, давала мне в этих словах хороший совет, и она была права, клянусь жизнью! Такие женщины действительно матери мужчин.
Эта старуха, да помилует ее Аллах, была одной из праведниц среди мусульман. Она отличалась благочестием, раздавала милостыню, постилась и молилась наилучшим образом. Я присутствовал, когда в ночь на пятнадцатое ша‘бана она молилась вместе с моим отцом, а отец, да помилует его Аллах, был одним из лучших чтецов книги великого Аллаха, и его мать молилась так же, как он.
Отец пожалел ее и сказал ей: «О матушка, если бы ты села и молилась сидя». – «О сынок, – ответила она, – остается ли мне еще жизни настолько, чтобы дожить до такой же ночи, как эта ночь? Нет, клянусь Аллахом, я не сяду!» Мой отец достиг тогда уже семидесяти лет, а она приближалась к ста годам, да помилует ее Аллах.
Мне пришлось быть свидетелем удивительного проявления гордости среди женщин. Один из товарищей Халафа ибн Мула‘иба [313]по имени Али Абд ибн Абу-р-Рейда был наделен Аллахом таким зрением, каким не обладала даже «голубоглазая из Йемамы» [314]. Когда он отправлялся куда-нибудь с Ибн Мула‘ибом, то замечал караван на расстоянии целого дня шути. [204]Один из его друзей по имени Салим аль-Иджази, который перешел на службу к моему отцу после убийства Халафа ибн Мула‘иба, рассказывал мне: «Однажды мы отправились в набег и с утра поставили Али ибн Абу-р-Рейда часовым; он пришел к нам и сказал: „Радуйтесь добыче, сюда приближается большой караван“. Мы посмотрели и ничего не увидели. „Мы не видим ни каравана, ни чего-либо другого“, – сказали мы. „Клянусь Аллахом, – ответил он, – я в самом деле вижу караван и впереди него двух лошадей с отметинами, у которых развеваются гривы“.
Мы остались сидеть в засаде до вечера. Караван подошел к нам, и впереди него шли две лошади с отметинами. Тогда мы вышли и захватили караван».
Салим аль-Иджази рассказывал мне еще следующее: «Однажды мы выступили в набег, и Али Абд ибн Абу-р-Рейда поднялся на возвышенность, чтобы сторожить. Он заснул и не заметил, как его схватил один тюрк из тюркского отряда, который совершал набег. „Кто ты такой?“ – спросил тюрк Али. „Я человек бедный, – ответил он. – Я отдал в наем своего верблюда в караван одного купца; дай мне твою руку в знак того, что ты вернешь мне моего верблюда, если я приведу вас к каравану“. Предводитель тюрок дал ему свою руку, и Али шел впереди них, пока не привел их, к нам в засаду. Мы бросились на них и забрали их. Али ухватился за того, кто был впереди него, и взял его лошадь со всем снаряжением, а мы захватили у них богатую добычу».
Когда Ибн Мула‘иб был убит, Али Абд ибн Абу-р-Рейда перешел на службу к франку Теофилу, властителю Кафартаба. Он делал вместе с франками набеги на мусульман и усиленно вредил им, грабил их и проливал их кровь и доходил до того, что обирал мусульманских путешественников на большой дороге.
У него была жена в Кафартабе, который тогда принадлежал франкам. Она не одобряла таких поступков и удерживала его, но он не подчинялся ей. Она послала за своим родственником из ремесленников – я полагаю, [205]что это был ее брат, – спрятал его у себя дома до ночи и вместе с ним напала на своего мужа Али Абд ибн Абу-р-Рейда. Они убили его и забрали все его имущество. На другой день она была у нас в Шейзаре и сказала нам: «Я рассердилась за мусульман из-за того, что делал с ними этот нечестивый». Она избавила людей от этого дьявола, и мы были признательны ей за то, что она сделала. Она осталась у нас и пользовалась почетом и уважением.
Среди эмиров Мисра был человек по имени Нади ас-Сулейхи. На его лице были два рубца, один шел от правой брови до корней волос на голове, а другой – от левой брови тоже до корней волос. Я спросил его о них [315]и он сказал: «Когда я был еще юношей, мы делали набеги из Аскалона, причем я ходил пешим. Как-то раз я вышел на дорогу в Иерусалим, намереваясь напасть на франкских паломников. Мы наткнулись на несколько человек, и среди них я увидел одного паломника с копьем, сзади которого была его жена, державшая в руках деревянный ковш с водой. Этот человек ударил меня копьем, – один из рубцов – след от этого удара, – и я тоже ударил его и убил. Потом я направился к его жене, и она ударила меня своим деревянным ковшом по лицу и нанесла мне другую рану. Обе эти раны оставили следы на моем лице». Вот пример храбрости женщин. Однажды несколько франкских паломников, совершив паломничество, вернулись в Рафанийю [316], которая в то время принадлежала им, и вышли оттуда, направляясь в Апамею. Ночью они обились с дороги и пришли в Шейзар. Он не был тогда окружен стенами, и паломники, которых было около семисот-восьмисот мужчин, женщин и детей, вошли в город. А войско Шейзара тогда выступило оттуда с моими двумя дядями Изз ад-Дином Абу-ль-Асакйр-султаном и Фахр ад-Дином Абу Камилем Шафи, да помилует их обоих [206]Аллах, чтобы встретить двух девушек-сестер из рода Бену Суфи в Алеппо, на которых они только что поженились. Мой отец, да помилует его Аллах, был в крепости. Кто-то из жителей вышел из города вечером по делу, увидел одного из франков, вернулся, взял свой меч и убил этого франка. В городе поднялся крик, и народ вышел на улицу. Франков убили и захватили женщин и детей, которые были с ними, а также серебро и вьючных животных.
В Шейзаре жила женщина, жена одного из наших товарищей, которую звали Надра дочь Бузармата. Она вышла вместе с остальным народом, захватила одного франка и привела его к себе домой, а затем вышла снова, забрала другого франка и тоже привела к себе. Выйдя снова в третий раз, она захватила еще одного франка, и у нее оказалось их трое. Она взяла у них то, что ей годилось из их вещей, а затем вышла из дома и позвала нескольких своих соседей, которые убили этих франков.
Оба мои дяди с войском вернулись ночью в город. Множество франкских паломников обратилось в бегство, и жители Шейзара преследовали их и убили в окрестностях города. Лошади наших бойцов спотыкались ночью о тела убитых, и всадники не знали, обо что они спотыкаются, пока один из них не сошел с лошади и не увидел трупы во мраке. Это перепугало наших бойцов, и они вообразили, что город был неожиданно захвачен, а на самом деле это была добыча, которую Аллах, да будет он возвеличен и прославлен, пригнал к нашим людям.
В дом моего отца, да помилует его Аллах, было приведено несколько пленных франкских девушек, да проклянет их Аллах; они принадлежат к проклятой породе и не привыкают ни к кому, кроме своих сородичей. Отец увидел среди них молодую красивую девушку и сказал своей домоправительнице: «Сведи эту девушку в баню, одень ее получше и снаряди в путешествие».
Служанка так и сделала, а он поручил девушку одному из своих слуг и отправил к эмиру Шихаб ад-Дину Малику ибн Салиму ибн Малику – властителю [207]крепости Джа‘бара [317]. Мой отец был ему другом и написал ему так: «Мы забрали у франков добычу, и я посылаю тебе часть ее».
Девушка пришлась по душе эмиру и очень понравилась ему. Он взял ее для себя,.и она родила ему сына, которого назвали Бедран; его отец назначил его своим наследником. Когда Бедран вырос и отец его умер, он стал управлять городом и народом, а в сущности его мать и приказывала и запрещала. Она подговорила нескольких человек и спустилась из крепости по веревке. Эти люди пошли с ней в Серудж, который тогда принадлежал франкам, и она там вышла замуж за одного франкского сапожника, тогда как ее сын был властителем крепости Джа‘бара.
Среди тех, кто был приведен в дом моего отца, находилась одна старуха, с которой была ее дочка, молодая женщина прекрасной внешности, и сын, сильный юноша. Сын принял ислам, и его вера была искренняя, как можно было видеть по его молитвам и посту. Он выучился точить мрамор у резчика мрамора, который облицевал дом моего отца. Когда он пробыл у нас долгое время, отец женил его на одной женщине из праведной семьи и предоставил ему все, в чем он нуждался для свадьбы и домашнего хозяйства. Он прижил от нее двоих сыновей; они выросли, и каждому исполнилось лет пять-шесть, и тот парень, Рауль, только радовался на них. И однажды он взял с собой обоих детей, их мать и все, что было в доме, и уже на другой день был в Апамее у франков, и опять принял христианство вместе со своими детьми, после ислама, молитвы и истинной веры. Пусть очистит от них Аллах великий землю! [208]
НРАВЫ ФРАНКОВ
Эта старуха, да помилует ее Аллах, была одной из праведниц среди мусульман. Она отличалась благочестием, раздавала милостыню, постилась и молилась наилучшим образом. Я присутствовал, когда в ночь на пятнадцатое ша‘бана она молилась вместе с моим отцом, а отец, да помилует его Аллах, был одним из лучших чтецов книги великого Аллаха, и его мать молилась так же, как он.
Отец пожалел ее и сказал ей: «О матушка, если бы ты села и молилась сидя». – «О сынок, – ответила она, – остается ли мне еще жизни настолько, чтобы дожить до такой же ночи, как эта ночь? Нет, клянусь Аллахом, я не сяду!» Мой отец достиг тогда уже семидесяти лет, а она приближалась к ста годам, да помилует ее Аллах.
Мне пришлось быть свидетелем удивительного проявления гордости среди женщин. Один из товарищей Халафа ибн Мула‘иба [313]по имени Али Абд ибн Абу-р-Рейда был наделен Аллахом таким зрением, каким не обладала даже «голубоглазая из Йемамы» [314]. Когда он отправлялся куда-нибудь с Ибн Мула‘ибом, то замечал караван на расстоянии целого дня шути. [204]Один из его друзей по имени Салим аль-Иджази, который перешел на службу к моему отцу после убийства Халафа ибн Мула‘иба, рассказывал мне: «Однажды мы отправились в набег и с утра поставили Али ибн Абу-р-Рейда часовым; он пришел к нам и сказал: „Радуйтесь добыче, сюда приближается большой караван“. Мы посмотрели и ничего не увидели. „Мы не видим ни каравана, ни чего-либо другого“, – сказали мы. „Клянусь Аллахом, – ответил он, – я в самом деле вижу караван и впереди него двух лошадей с отметинами, у которых развеваются гривы“.
Мы остались сидеть в засаде до вечера. Караван подошел к нам, и впереди него шли две лошади с отметинами. Тогда мы вышли и захватили караван».
Салим аль-Иджази рассказывал мне еще следующее: «Однажды мы выступили в набег, и Али Абд ибн Абу-р-Рейда поднялся на возвышенность, чтобы сторожить. Он заснул и не заметил, как его схватил один тюрк из тюркского отряда, который совершал набег. „Кто ты такой?“ – спросил тюрк Али. „Я человек бедный, – ответил он. – Я отдал в наем своего верблюда в караван одного купца; дай мне твою руку в знак того, что ты вернешь мне моего верблюда, если я приведу вас к каравану“. Предводитель тюрок дал ему свою руку, и Али шел впереди них, пока не привел их, к нам в засаду. Мы бросились на них и забрали их. Али ухватился за того, кто был впереди него, и взял его лошадь со всем снаряжением, а мы захватили у них богатую добычу».
Когда Ибн Мула‘иб был убит, Али Абд ибн Абу-р-Рейда перешел на службу к франку Теофилу, властителю Кафартаба. Он делал вместе с франками набеги на мусульман и усиленно вредил им, грабил их и проливал их кровь и доходил до того, что обирал мусульманских путешественников на большой дороге.
У него была жена в Кафартабе, который тогда принадлежал франкам. Она не одобряла таких поступков и удерживала его, но он не подчинялся ей. Она послала за своим родственником из ремесленников – я полагаю, [205]что это был ее брат, – спрятал его у себя дома до ночи и вместе с ним напала на своего мужа Али Абд ибн Абу-р-Рейда. Они убили его и забрали все его имущество. На другой день она была у нас в Шейзаре и сказала нам: «Я рассердилась за мусульман из-за того, что делал с ними этот нечестивый». Она избавила людей от этого дьявола, и мы были признательны ей за то, что она сделала. Она осталась у нас и пользовалась почетом и уважением.
Среди эмиров Мисра был человек по имени Нади ас-Сулейхи. На его лице были два рубца, один шел от правой брови до корней волос на голове, а другой – от левой брови тоже до корней волос. Я спросил его о них [315]и он сказал: «Когда я был еще юношей, мы делали набеги из Аскалона, причем я ходил пешим. Как-то раз я вышел на дорогу в Иерусалим, намереваясь напасть на франкских паломников. Мы наткнулись на несколько человек, и среди них я увидел одного паломника с копьем, сзади которого была его жена, державшая в руках деревянный ковш с водой. Этот человек ударил меня копьем, – один из рубцов – след от этого удара, – и я тоже ударил его и убил. Потом я направился к его жене, и она ударила меня своим деревянным ковшом по лицу и нанесла мне другую рану. Обе эти раны оставили следы на моем лице». Вот пример храбрости женщин. Однажды несколько франкских паломников, совершив паломничество, вернулись в Рафанийю [316], которая в то время принадлежала им, и вышли оттуда, направляясь в Апамею. Ночью они обились с дороги и пришли в Шейзар. Он не был тогда окружен стенами, и паломники, которых было около семисот-восьмисот мужчин, женщин и детей, вошли в город. А войско Шейзара тогда выступило оттуда с моими двумя дядями Изз ад-Дином Абу-ль-Асакйр-султаном и Фахр ад-Дином Абу Камилем Шафи, да помилует их обоих [206]Аллах, чтобы встретить двух девушек-сестер из рода Бену Суфи в Алеппо, на которых они только что поженились. Мой отец, да помилует его Аллах, был в крепости. Кто-то из жителей вышел из города вечером по делу, увидел одного из франков, вернулся, взял свой меч и убил этого франка. В городе поднялся крик, и народ вышел на улицу. Франков убили и захватили женщин и детей, которые были с ними, а также серебро и вьючных животных.
В Шейзаре жила женщина, жена одного из наших товарищей, которую звали Надра дочь Бузармата. Она вышла вместе с остальным народом, захватила одного франка и привела его к себе домой, а затем вышла снова, забрала другого франка и тоже привела к себе. Выйдя снова в третий раз, она захватила еще одного франка, и у нее оказалось их трое. Она взяла у них то, что ей годилось из их вещей, а затем вышла из дома и позвала нескольких своих соседей, которые убили этих франков.
Оба мои дяди с войском вернулись ночью в город. Множество франкских паломников обратилось в бегство, и жители Шейзара преследовали их и убили в окрестностях города. Лошади наших бойцов спотыкались ночью о тела убитых, и всадники не знали, обо что они спотыкаются, пока один из них не сошел с лошади и не увидел трупы во мраке. Это перепугало наших бойцов, и они вообразили, что город был неожиданно захвачен, а на самом деле это была добыча, которую Аллах, да будет он возвеличен и прославлен, пригнал к нашим людям.
В дом моего отца, да помилует его Аллах, было приведено несколько пленных франкских девушек, да проклянет их Аллах; они принадлежат к проклятой породе и не привыкают ни к кому, кроме своих сородичей. Отец увидел среди них молодую красивую девушку и сказал своей домоправительнице: «Сведи эту девушку в баню, одень ее получше и снаряди в путешествие».
Служанка так и сделала, а он поручил девушку одному из своих слуг и отправил к эмиру Шихаб ад-Дину Малику ибн Салиму ибн Малику – властителю [207]крепости Джа‘бара [317]. Мой отец был ему другом и написал ему так: «Мы забрали у франков добычу, и я посылаю тебе часть ее».
Девушка пришлась по душе эмиру и очень понравилась ему. Он взял ее для себя,.и она родила ему сына, которого назвали Бедран; его отец назначил его своим наследником. Когда Бедран вырос и отец его умер, он стал управлять городом и народом, а в сущности его мать и приказывала и запрещала. Она подговорила нескольких человек и спустилась из крепости по веревке. Эти люди пошли с ней в Серудж, который тогда принадлежал франкам, и она там вышла замуж за одного франкского сапожника, тогда как ее сын был властителем крепости Джа‘бара.
Среди тех, кто был приведен в дом моего отца, находилась одна старуха, с которой была ее дочка, молодая женщина прекрасной внешности, и сын, сильный юноша. Сын принял ислам, и его вера была искренняя, как можно было видеть по его молитвам и посту. Он выучился точить мрамор у резчика мрамора, который облицевал дом моего отца. Когда он пробыл у нас долгое время, отец женил его на одной женщине из праведной семьи и предоставил ему все, в чем он нуждался для свадьбы и домашнего хозяйства. Он прижил от нее двоих сыновей; они выросли, и каждому исполнилось лет пять-шесть, и тот парень, Рауль, только радовался на них. И однажды он взял с собой обоих детей, их мать и все, что было в доме, и уже на другой день был в Апамее у франков, и опять принял христианство вместе со своими детьми, после ислама, молитвы и истинной веры. Пусть очистит от них Аллах великий землю! [208]
НРАВЫ ФРАНКОВ
Слава творцу и создателю! Всякий, кто хорошо понимает дела франков, будет возвеличивать Аллаха и прославлять его. Он увидит во франках только животных, обладающих достоинством доблести в сражениях и ничем больше, так же как и животные обладают доблестью и храбростью при нападении.
Я расскажу кое-что о делах франков и об их диковинном уме. В войсках короля Фулько, сына Фулько [318], был всадник, пользовавшийся большим почетом, который прибыл из их страны, совершая паломничество, и возвращался туда. Он подружился со мной, привязался ко мне и называл меня «брат мой»; между нами была большая дружба, и мы часто посещали друг друга. Когда он собрался возвращаться по морю в свою страну, он сказал мне: «О брат мой, я отправляюсь в свою страну и хотел бы, чтобы ты послал со мной своего сына». А мой сын был в это время при мне, и было ему от роду четырнадцать лет [319]. «Пусть он посмотрит на наших рыцарей, научится разуму и рыцарским обычаям. Когда он вернется, он станет настоящим умным человеком». [209]
Мой слух поразили эти слова, которых не мог бы произнести разумный; ведь даже если бы мой сын попал в плен, плен не был бы для него тяжелее, чем поездка в страну франков.
Я ответил моему другу: «Клянусь твоей жизнью, то же было и у меня в душе, но меня удерживает от этого лишь то, что его бабушка – моя мать – очень его любит и не позволила ему выехать со мной, пока не заставила поклясться, что я привезу его к ней обратно». – «Значит, твоя мать еще жива?» – спросил франк. «Да», – сказал я. «Тогда не поступай против ее желания», – сказал он.
Вот один из удивительных примеров врачевания у франков.
Властитель аль-Мунайтыры [320]написал письмо моему дяде, прося прислать врача, чтобы вылечить нескольких больных его товарищей. Дядя прислал к нему врача-христианина, которого звали Сабит. Не прошло и двадцати дней, как он вернулся обратно.
«Как ты скоро вылечил больных», – сказали мы ему. «Они привели ко мне рыцаря, – рассказывал нам врач, – на ноге у которого образовался нарыв, и женщину, больную сухоткой. Я положил рыцарю маленькую припарку, и его нарыв вскрылся и стал заживать, а женщину я велел разогреть и увлажнить ее состав [321]. К этим больным пришел франкский врач и сказал: «Этот мусульманин ничего не понимает в лечении. Что тебе приятнее, – спросил он рыцаря, – жить с одной ногой или умереть с обеими?» – «Я хочу жить с одной ногой», – отвечал рыцарь.
«Приведите мне сильного рыцаря, – сказал врач, и принесите острый топор». Рыцарь явился с топором, и я присутствовал при этом. Врач положил ногу больного на бревно и сказал рыцарю: «Ударь по его ноге топором и отруби ее одним ударом». Рыцарь нанес [210]удар на моих глазах, но не отрубил ноги; тогда ударил ее второй раз, мозг из костей ноги вытек, и больной тотчас же умер. Тогда врач взглянул на женщину и сказал: «В голове этой женщины дьявол, который влюбился в нее. Обрейте ей голову». Женщину обрили, и она снова стала есть обычную пищу франков – чеснок и горчицу. Ее сухотка усилилась, и врач говорил: «Дьявол вошел ей в голову». Он схватил бритву, надрезал ей кожу на голове крестом и сорвал ее с середины головы настолько, что стали видны черепные кости. Затем он натер ей голову солью, и она тут же умерла. Я спросил их: «Нужен ли я вам еще?» И они сказали: «Нет», и тогда я ушел, узнав об их врачевании кое-что такое, чего не знал раньше».
Был я свидетелем и противоположного этому в отношении врачевания. У франкского короля [322]был казначей из рыцарей по имени Барнад [323], да проклянет его Аллах, один из самых проклятых и отвратительных франков. Лошадь лягнула его в ногу, и с ногой приключилась какая-то болезнь; на ней образовались раны в четырнадцати местах, и как только рана закрывалась в одном месте, она открывалась в другом. Я молил Аллаха, чтобы он погиб, но к нему пришел франкский врач, который снял с его ноги пластыри и стал обмывать ее крепким уксусом. Его раны затянулись, больной выздоровел и поднялся, подобный дьяволу.
Еще удивительный пример их врачевания. У нас в Шейзаре был ремесленник по имени Абу-ль-Фатх. У его сына образовалась на шее свинка, и каждый раз, когда болячка проходила в одном месте, она открывалась в другом. Абу-ль-Фатх поехал в Антиохию по какому-то делу и взял сына с собой. Один франк, увидев его, спросил о нем, и Абу-ль-Фатх ответил: «Это мой сын». – «Поклянись мне твоей верой, – сказал ему франк, – что, если я опишу тебе лекарство, которое вылечит его, ты не будешь брать [211]ни с кого платы за лечение этим лекарством. В таком случае я укажу тебе лекарство, которое его вылечит».
Абу-ль-Фатх поклялся, и рыцарь сказал ему: «Возьми нетолченого ушнана [324], сожги его, смешай с прованским маслом и крепким уксусом и смазывай этой смесью твоего сына, пока она не разъест болячку. Затем возьми пережженного олова, прибавь к нему жира и также помажь им болячки. Это лекарство вылечит твоего сына». Абу-ль-Фатх намазал своего сына этим составом, и тот выздоровел. Раны затянулись, и он стал таким же здоровым, как и прежде. Я советовал применять это лекарство всякому, кто заболевал такой болезнью. Оно приносило пользу, и страдания больных прекращались.
Все франки, лишь недавно переселившиеся из франкских областей на восток, отличаются более грубыми нравами, чем те, которые обосновались здесь и долго общались с мусульманами.
Вот пример грубости франков, да обезобразит их Аллах. Однажды, когда я посетил Иерусалим, я вошел в мечеть аль-Акса [325]; рядом с мечетью была еще маленькая мечеть, в которой франки устроили церковь. Когда я заходил в мечеть, а там жили храмовники – мои друзья, – они предоставляли мне маленькую мечеть, чтобы я в ней молился.
Однажды я вошел туда, произнес «Аллах велик» и начал молиться. Один франк ворвался ко мне, схватил меня, повернул лицом к востоку и крикнул: «Молись так!» К нему бросилось несколько человек храмовников и оттащили его от меня, и я снова вернулся к молитве. Однако этот самый франк ускользнул от храмовников я снова бросился на меня. Он повернул меня лицом к востоку и крикнул: «Так молись!» Храмовники опять вбежали в мечеть и оттащили франка. Они извинились передо мной и сказали: «Это чужестранец, он приехал на этих днях из франкских земель и никогда не видал, чтобы кто-нибудь молился иначе, [212]как на восток». – «Хватит уже мне молиться», – ответил я и вышел из мечети. Меня очень удивило выражение лица этого дьявола, его дрожь и то, что с ним сделалось, когда он увидел молящегося по направлению к югу [326].
Я видел, как один франк пришел к эмиру Му‘ин ад-Дину [327], да помилует его Аллах, когда тот был в ас-Сахра [328], и сказал: «Хочешь ты видеть бога ребенком?» – «Да», – сказал Муин ад-Дин. Франк пошел впереди нас и показал нам изображение Мариам, на коленях которой сидел маленький Мессия, да будет над ним мир. «Вот бог, когда он был ребенком», – сказал франк. Да будет превознесен великий Аллах над тем, что говорят нечестивые, на великую высоту!
У франков нет никакого самолюбия и ревности. Бывает, что франк идет со своей женой по улице; его встречает другой человек, берет его жену за руку, отходит с ней в сторону и начинает разговаривать, а муж стоит в сторонке и ждет, пока она кончит разговор. Если же разговор затянется, муж оставляет ее с собеседником и уходит.
Я был свидетелем следующего случая.
Когда я приезжал в Набулус [329], я останавливался в доме одного человека по имени Му‘изз, у которого жили все мусульмане. В этом доме были окна, выходящие на дорогу, а напротив, на другой стороне улицы, стоял дом одного франка, продававшего купцам вино. Он наливал вино в бутылку и кричал: «Такой-то купец открыл бочку такого-то вина, и кто хочет получить его, пусть придет в такое-то место, и я предоставлю ему такое вино, как в этой бутылке!» [213]
Однажды торговец вернулся домой и нашел в своей постели человека, который лежал рядом с его женой. «Почему ты около моей жены?» – спросил он у него. «Я был утомлен, – ответил незнакомец, – и зашел сюда отдохнуть». – «Как ты оказался в моей постели?» – продолжал торговец. «Я увидел, что постель постлана, – ответил человек, – и лег на нее». – «Но жена ведь лежит с тобой!» – воскликнул торговец. «Ведь постель принадлежит ей, – ответил человек, – разве я мог не пустить ее на ее собственную постель?» – «Клянусь истиной моей веры, – воскликнул франк, – если ты еще раз сделаешь это, мы с тобой поссоримся!» Так проявилось его недовольство и высшая степень ревности.
Еще пример.
У нас был один банщик из жителей аль-Маарры [330]по имени Салим, который служил в банях моего отца, да помилует его Аллах. Салим рассказал мне: «Я открыл в аль-Маарре баню, чтобы жить доходами от нее. Однажды в баню пришел франкский рыцарь, а они не одобряют тех, кто, находясь в бане, опоясывается покрывалом. Он протянул свою руку, сорвал мое покрывало с пояса, отбросил его и увидел меня без всего, а я недавно обрил себе волосы на лобке.
«Салим», – крикнул мне франк. Я подошел к нему, и он положил руку мне на лобок. «Салим, вот хорошо! – воскликнул он. – Клянусь истиной моей веры, сделай со мной то же самое». И он лег на спину, а у него на этом месте была точно вторая борода. Я обрил его, а он провел по этому месту рукой, погладил его и сказал мне: «О Салим, заклинаю тебя истиной твоей веры, сделай то же с аль-дамой». А «аль-дама» значит на их языке госпожа, и он имел в виду свою жену.
«Скажи аль-даме, чтобы она пришла», – крикнул он слуге, тот пошел и привел его жену. Она легла на спину, и рыцарь сказал: «Сделай с ней то же, что ты сделал со мной». [214]
И я брил ей эти волосы, а муж сидел и смотрел на меня. Затем он поблагодарил меня и дал мне денег за мою услугу».
Посмотрите на это великое противоречие: у них нет ревности, ни самолюбия, но они отличаются великой доблестью, а разве доблесть не происходит от самолюбия и боязни бесславия?
Вот случай, похожий на этот.
Однажды, будучи в городе Тире [331], я вошел в баню и сидел там в отдельной комнате. Один из моих слуг сказал мне: «С нами в бане есть женщина». Когда я вышел в общее помещение и сел на каменную скамью, вдруг появилась та женщина, которая была в бане, и встала напротив меня. Она уже оделась и стояла вместе со своим отцом. Я не был уверен, что это женщина, и сказал одному из своих товарищей: «Ради Аллаха, посмотри, женщина ли это? Я хочу, чтобы ты осведомился о ней». Он пошел, на моих глазах поднял подол ее платья я посмотрел. Тогда ее отец обернулся ко мне и сказал: «Это моя дочь. Мать у нее умерла, и ей некому вымыть голову. Я привел ее с собой в баню и вымыл ей голову сам». – «Ты хорошо сделал, – сказал я. – За это будет тебе небесная награда».
Еще удивительный случай врачевания у франков рассказал нам Кильям Дабур [332], властитель Табарии [333], который был предводителем франков. Случилось, что он провожал эмира Му‘ин ад-Дина, да помилует его Аллах, из Акки [334]в Табарию, и я был с ними. По пути он рассказал нам следующее: «В нашей стране был один очень сильный рыцарь. Он заболел и был близок к смерти. Мы отправились к самому главному из наших священников и сказали ему: „Пойди с нами взглянуть на такого-то рыцаря“. Он сказал: „Хорошо“, [215]– и отправился с нами. Мы были уверены, что, когда он положит на больного руку, тот выздоровеет. Когда священник увидел его, он сказал: «Дайте мне воску». Мы принесли ему немного, он смял его, сделал из него шарики такой толщины, как суставы пальцев, и сунул по шарику в ноздри рыцаря, и тот умер. «Он умер», – сказали мы. «Да, – ответил священник. – Он мучался, и я заткнул ему нос, чтобы он умер и успокоился».
«Брось это и поговори снова о Хариме!» [335]
Обратимся от рассказа об их привычках к чему-нибудь другому. Я присутствовал в Табарии при одном из франкских праздников. Рыцари выехали из города, чтоб поиграть копьями. С ними вышли две дряхлые старухи, которых они поставили на конце площади, а на другом конце поместили кабана, которого связали и бросили на скалу. Рыцари заставили старух бежать наперегонки. С каждой из этих старух двигалось несколько всадников, которые их подгоняли. Старухи падали и подымались на каждом шагу, а рыцари хохотали. Наконец, одна из них обогнала другую и взяла этого кабана в награду.
Однажды в Набулусе я был свидетелем того, как привели двух франков для единоборства. Причина была та, что мусульманские разбойники захватили деревню около Набулуса. Франки заподозрили одного из крестьян и сказали: «Это он привел разбойников в деревню». Крестьянин убежал; король [336]послал схватить его детей. Тогда он вернулся и сказал королю: «Будь ко мне справедлив и позволь мне сразиться с тем, кто сказал про меня, что я привел разбойников в деревню». И король приказал владельцу разграбленной деревни: «Приведи кого-нибудь, кто сразится с ним».
Тот отправился в свою деревню, где был один кузнец, и он взял его и сказал: «Ты будешь сражаться на [216]поединке». Ограбленный хозяин старался уберечь своих крестьян, чтобы ни одного из них не убили, и хозяйство его не пропало бы.
Я видел того кузнеца: это был сильный юноша, но когда он шел, то часто останавливался, садился и просил чего-нибудь выпить. Другой же, который требовал поединка, был старик с твердой душой. Он произносил воинственные стихи и не думал о поединке. Виконт [337], правитель города, пришел на место битвы и дал каждому из сражавшихся палку и щит, а народ встал вокруг них, и они бросились друг на друга. Старик теснил кузнеца, а тот отступал, пока не оказывался прижатым к толпе. Потом старик возвращался в середину круга, и они бились до того яростно, что стали похожи на окровавленные столбы. Дело затянулось, и виконт торопил их и кричал: «Скорее!» Кузнецу помогло то, что он привык работать молотом. Старик устал, и кузнец ударил его. Старик упал спиной на свою палку, а кузнец стал над ним на колени, чтобы вырвать ему пальцами глаза, но не мог этого сделать, потому что у него из глаз текло много крови. Тогда он поднялся и так ударил его палкой по голове, что убил. На шею старика сейчас же набросили веревку, потащили его и повесили. Хозяин этого кузнеца подарил ему поместье, посадил сзади себя на седло, взял с собой и уехал. Вот пример законов и суда франков, да проклянет их Аллах!
Однажды я отправился с эмиром Му‘ин ад-Дином, да помилует его Аллах, в Иерусалим. По пути мы остановились в Набулусе. Там к Муин ад-Дину пришел один слепой юноша-мусульманин, хорошо одетый. Он принес Му‘ин ад-Дину плодов и попросил разрешения поступить к нему на службу в Дамаске. Му‘ин ад-Дин позволил ему, а я расспросил об этом юноше, и мне рассказали, что его мать была выдана замуж за франка и убила своего мужа. Ее сын заманивал хитростью франкских паломников и убивал их с помощью матери. В конце концов его заподозрили в этом и применили к нему франкский способ суда. Они поставили [217]громадную бочку, наполнили ее водой и укрепили над ней деревянную перекладину. Затем подозреваемого схватили, привязали за плечи к этой перекладине и бросили в бочку. Если бы этот человек был невиновен, он погрузился бы в воду, и его подняли бы с помощью этой веревки, и он не умер бы в воде. Если же он согрешил в чем-нибудь, то он не мог бы погрузиться в воду.
Когда этого юношу бросили в воду, он старался нырнуть, но не мог, и они его осудили, да проклянет их Аллах, и выжгли ему глаза. Этот человек прибыл потом в Дамаск, и эмир Му‘ин ад-Дин, да помилует его Аллах, снабдил его всем необходимым.
Эмир сказал одному из своих слуг: «Сведи этого человека к Бурхан ад-Дину аль-Балхи, да помилует его Аллах, и скажи ему, чтобы он приказал кому-нибудь научить его Корану и кой-чему из законов».
Тогда слепец сказал Му‘ин ад-Дину: «Победа и одоление! Я надеялся не на это». – «На что же ты рассчитывал?» – спросил эмир. «Что ты дашь мне лошадь, мула и оружие, – ответил юноша, – и сделаешь меня всадником». – «Я никогда не думал, что слепые могут стать всадниками», – ответил эмир.
Многие франки обосновались в наших землях и подружились с мусульманами. Эти франки гораздо лучше тех, кто недавно приехал из франкских стран, но они исключение, по которому нельзя судить вообще.
Вот пример. Однажды я послал своего товарища в Антиохию по делу. Главарем там был Теодор ибн ас-Сафани, с которым у меня была большая дружба. Он пользовался в Антиохии сильным влиянием. Однажды он сказал моему товарищу: «Один из моих франкских друзей пригласил меня к себе, ты пойдешь со мной, чтобы посмотреть на их обычаи».
«Я пошел с ним, – рассказывал мой товарищ, – и мы вошли в дом одного рыцаря. Это был один из старожилов, которые прибыли сюда во время первых походов франков
Я расскажу кое-что о делах франков и об их диковинном уме. В войсках короля Фулько, сына Фулько [318], был всадник, пользовавшийся большим почетом, который прибыл из их страны, совершая паломничество, и возвращался туда. Он подружился со мной, привязался ко мне и называл меня «брат мой»; между нами была большая дружба, и мы часто посещали друг друга. Когда он собрался возвращаться по морю в свою страну, он сказал мне: «О брат мой, я отправляюсь в свою страну и хотел бы, чтобы ты послал со мной своего сына». А мой сын был в это время при мне, и было ему от роду четырнадцать лет [319]. «Пусть он посмотрит на наших рыцарей, научится разуму и рыцарским обычаям. Когда он вернется, он станет настоящим умным человеком». [209]
Мой слух поразили эти слова, которых не мог бы произнести разумный; ведь даже если бы мой сын попал в плен, плен не был бы для него тяжелее, чем поездка в страну франков.
Я ответил моему другу: «Клянусь твоей жизнью, то же было и у меня в душе, но меня удерживает от этого лишь то, что его бабушка – моя мать – очень его любит и не позволила ему выехать со мной, пока не заставила поклясться, что я привезу его к ней обратно». – «Значит, твоя мать еще жива?» – спросил франк. «Да», – сказал я. «Тогда не поступай против ее желания», – сказал он.
Вот один из удивительных примеров врачевания у франков.
Властитель аль-Мунайтыры [320]написал письмо моему дяде, прося прислать врача, чтобы вылечить нескольких больных его товарищей. Дядя прислал к нему врача-христианина, которого звали Сабит. Не прошло и двадцати дней, как он вернулся обратно.
«Как ты скоро вылечил больных», – сказали мы ему. «Они привели ко мне рыцаря, – рассказывал нам врач, – на ноге у которого образовался нарыв, и женщину, больную сухоткой. Я положил рыцарю маленькую припарку, и его нарыв вскрылся и стал заживать, а женщину я велел разогреть и увлажнить ее состав [321]. К этим больным пришел франкский врач и сказал: «Этот мусульманин ничего не понимает в лечении. Что тебе приятнее, – спросил он рыцаря, – жить с одной ногой или умереть с обеими?» – «Я хочу жить с одной ногой», – отвечал рыцарь.
«Приведите мне сильного рыцаря, – сказал врач, и принесите острый топор». Рыцарь явился с топором, и я присутствовал при этом. Врач положил ногу больного на бревно и сказал рыцарю: «Ударь по его ноге топором и отруби ее одним ударом». Рыцарь нанес [210]удар на моих глазах, но не отрубил ноги; тогда ударил ее второй раз, мозг из костей ноги вытек, и больной тотчас же умер. Тогда врач взглянул на женщину и сказал: «В голове этой женщины дьявол, который влюбился в нее. Обрейте ей голову». Женщину обрили, и она снова стала есть обычную пищу франков – чеснок и горчицу. Ее сухотка усилилась, и врач говорил: «Дьявол вошел ей в голову». Он схватил бритву, надрезал ей кожу на голове крестом и сорвал ее с середины головы настолько, что стали видны черепные кости. Затем он натер ей голову солью, и она тут же умерла. Я спросил их: «Нужен ли я вам еще?» И они сказали: «Нет», и тогда я ушел, узнав об их врачевании кое-что такое, чего не знал раньше».
Был я свидетелем и противоположного этому в отношении врачевания. У франкского короля [322]был казначей из рыцарей по имени Барнад [323], да проклянет его Аллах, один из самых проклятых и отвратительных франков. Лошадь лягнула его в ногу, и с ногой приключилась какая-то болезнь; на ней образовались раны в четырнадцати местах, и как только рана закрывалась в одном месте, она открывалась в другом. Я молил Аллаха, чтобы он погиб, но к нему пришел франкский врач, который снял с его ноги пластыри и стал обмывать ее крепким уксусом. Его раны затянулись, больной выздоровел и поднялся, подобный дьяволу.
Еще удивительный пример их врачевания. У нас в Шейзаре был ремесленник по имени Абу-ль-Фатх. У его сына образовалась на шее свинка, и каждый раз, когда болячка проходила в одном месте, она открывалась в другом. Абу-ль-Фатх поехал в Антиохию по какому-то делу и взял сына с собой. Один франк, увидев его, спросил о нем, и Абу-ль-Фатх ответил: «Это мой сын». – «Поклянись мне твоей верой, – сказал ему франк, – что, если я опишу тебе лекарство, которое вылечит его, ты не будешь брать [211]ни с кого платы за лечение этим лекарством. В таком случае я укажу тебе лекарство, которое его вылечит».
Абу-ль-Фатх поклялся, и рыцарь сказал ему: «Возьми нетолченого ушнана [324], сожги его, смешай с прованским маслом и крепким уксусом и смазывай этой смесью твоего сына, пока она не разъест болячку. Затем возьми пережженного олова, прибавь к нему жира и также помажь им болячки. Это лекарство вылечит твоего сына». Абу-ль-Фатх намазал своего сына этим составом, и тот выздоровел. Раны затянулись, и он стал таким же здоровым, как и прежде. Я советовал применять это лекарство всякому, кто заболевал такой болезнью. Оно приносило пользу, и страдания больных прекращались.
Все франки, лишь недавно переселившиеся из франкских областей на восток, отличаются более грубыми нравами, чем те, которые обосновались здесь и долго общались с мусульманами.
Вот пример грубости франков, да обезобразит их Аллах. Однажды, когда я посетил Иерусалим, я вошел в мечеть аль-Акса [325]; рядом с мечетью была еще маленькая мечеть, в которой франки устроили церковь. Когда я заходил в мечеть, а там жили храмовники – мои друзья, – они предоставляли мне маленькую мечеть, чтобы я в ней молился.
Однажды я вошел туда, произнес «Аллах велик» и начал молиться. Один франк ворвался ко мне, схватил меня, повернул лицом к востоку и крикнул: «Молись так!» К нему бросилось несколько человек храмовников и оттащили его от меня, и я снова вернулся к молитве. Однако этот самый франк ускользнул от храмовников я снова бросился на меня. Он повернул меня лицом к востоку и крикнул: «Так молись!» Храмовники опять вбежали в мечеть и оттащили франка. Они извинились передо мной и сказали: «Это чужестранец, он приехал на этих днях из франкских земель и никогда не видал, чтобы кто-нибудь молился иначе, [212]как на восток». – «Хватит уже мне молиться», – ответил я и вышел из мечети. Меня очень удивило выражение лица этого дьявола, его дрожь и то, что с ним сделалось, когда он увидел молящегося по направлению к югу [326].
Я видел, как один франк пришел к эмиру Му‘ин ад-Дину [327], да помилует его Аллах, когда тот был в ас-Сахра [328], и сказал: «Хочешь ты видеть бога ребенком?» – «Да», – сказал Муин ад-Дин. Франк пошел впереди нас и показал нам изображение Мариам, на коленях которой сидел маленький Мессия, да будет над ним мир. «Вот бог, когда он был ребенком», – сказал франк. Да будет превознесен великий Аллах над тем, что говорят нечестивые, на великую высоту!
У франков нет никакого самолюбия и ревности. Бывает, что франк идет со своей женой по улице; его встречает другой человек, берет его жену за руку, отходит с ней в сторону и начинает разговаривать, а муж стоит в сторонке и ждет, пока она кончит разговор. Если же разговор затянется, муж оставляет ее с собеседником и уходит.
Я был свидетелем следующего случая.
Когда я приезжал в Набулус [329], я останавливался в доме одного человека по имени Му‘изз, у которого жили все мусульмане. В этом доме были окна, выходящие на дорогу, а напротив, на другой стороне улицы, стоял дом одного франка, продававшего купцам вино. Он наливал вино в бутылку и кричал: «Такой-то купец открыл бочку такого-то вина, и кто хочет получить его, пусть придет в такое-то место, и я предоставлю ему такое вино, как в этой бутылке!» [213]
Однажды торговец вернулся домой и нашел в своей постели человека, который лежал рядом с его женой. «Почему ты около моей жены?» – спросил он у него. «Я был утомлен, – ответил незнакомец, – и зашел сюда отдохнуть». – «Как ты оказался в моей постели?» – продолжал торговец. «Я увидел, что постель постлана, – ответил человек, – и лег на нее». – «Но жена ведь лежит с тобой!» – воскликнул торговец. «Ведь постель принадлежит ей, – ответил человек, – разве я мог не пустить ее на ее собственную постель?» – «Клянусь истиной моей веры, – воскликнул франк, – если ты еще раз сделаешь это, мы с тобой поссоримся!» Так проявилось его недовольство и высшая степень ревности.
Еще пример.
У нас был один банщик из жителей аль-Маарры [330]по имени Салим, который служил в банях моего отца, да помилует его Аллах. Салим рассказал мне: «Я открыл в аль-Маарре баню, чтобы жить доходами от нее. Однажды в баню пришел франкский рыцарь, а они не одобряют тех, кто, находясь в бане, опоясывается покрывалом. Он протянул свою руку, сорвал мое покрывало с пояса, отбросил его и увидел меня без всего, а я недавно обрил себе волосы на лобке.
«Салим», – крикнул мне франк. Я подошел к нему, и он положил руку мне на лобок. «Салим, вот хорошо! – воскликнул он. – Клянусь истиной моей веры, сделай со мной то же самое». И он лег на спину, а у него на этом месте была точно вторая борода. Я обрил его, а он провел по этому месту рукой, погладил его и сказал мне: «О Салим, заклинаю тебя истиной твоей веры, сделай то же с аль-дамой». А «аль-дама» значит на их языке госпожа, и он имел в виду свою жену.
«Скажи аль-даме, чтобы она пришла», – крикнул он слуге, тот пошел и привел его жену. Она легла на спину, и рыцарь сказал: «Сделай с ней то же, что ты сделал со мной». [214]
И я брил ей эти волосы, а муж сидел и смотрел на меня. Затем он поблагодарил меня и дал мне денег за мою услугу».
Посмотрите на это великое противоречие: у них нет ревности, ни самолюбия, но они отличаются великой доблестью, а разве доблесть не происходит от самолюбия и боязни бесславия?
Вот случай, похожий на этот.
Однажды, будучи в городе Тире [331], я вошел в баню и сидел там в отдельной комнате. Один из моих слуг сказал мне: «С нами в бане есть женщина». Когда я вышел в общее помещение и сел на каменную скамью, вдруг появилась та женщина, которая была в бане, и встала напротив меня. Она уже оделась и стояла вместе со своим отцом. Я не был уверен, что это женщина, и сказал одному из своих товарищей: «Ради Аллаха, посмотри, женщина ли это? Я хочу, чтобы ты осведомился о ней». Он пошел, на моих глазах поднял подол ее платья я посмотрел. Тогда ее отец обернулся ко мне и сказал: «Это моя дочь. Мать у нее умерла, и ей некому вымыть голову. Я привел ее с собой в баню и вымыл ей голову сам». – «Ты хорошо сделал, – сказал я. – За это будет тебе небесная награда».
Еще удивительный случай врачевания у франков рассказал нам Кильям Дабур [332], властитель Табарии [333], который был предводителем франков. Случилось, что он провожал эмира Му‘ин ад-Дина, да помилует его Аллах, из Акки [334]в Табарию, и я был с ними. По пути он рассказал нам следующее: «В нашей стране был один очень сильный рыцарь. Он заболел и был близок к смерти. Мы отправились к самому главному из наших священников и сказали ему: „Пойди с нами взглянуть на такого-то рыцаря“. Он сказал: „Хорошо“, [215]– и отправился с нами. Мы были уверены, что, когда он положит на больного руку, тот выздоровеет. Когда священник увидел его, он сказал: «Дайте мне воску». Мы принесли ему немного, он смял его, сделал из него шарики такой толщины, как суставы пальцев, и сунул по шарику в ноздри рыцаря, и тот умер. «Он умер», – сказали мы. «Да, – ответил священник. – Он мучался, и я заткнул ему нос, чтобы он умер и успокоился».
«Брось это и поговори снова о Хариме!» [335]
Обратимся от рассказа об их привычках к чему-нибудь другому. Я присутствовал в Табарии при одном из франкских праздников. Рыцари выехали из города, чтоб поиграть копьями. С ними вышли две дряхлые старухи, которых они поставили на конце площади, а на другом конце поместили кабана, которого связали и бросили на скалу. Рыцари заставили старух бежать наперегонки. С каждой из этих старух двигалось несколько всадников, которые их подгоняли. Старухи падали и подымались на каждом шагу, а рыцари хохотали. Наконец, одна из них обогнала другую и взяла этого кабана в награду.
Однажды в Набулусе я был свидетелем того, как привели двух франков для единоборства. Причина была та, что мусульманские разбойники захватили деревню около Набулуса. Франки заподозрили одного из крестьян и сказали: «Это он привел разбойников в деревню». Крестьянин убежал; король [336]послал схватить его детей. Тогда он вернулся и сказал королю: «Будь ко мне справедлив и позволь мне сразиться с тем, кто сказал про меня, что я привел разбойников в деревню». И король приказал владельцу разграбленной деревни: «Приведи кого-нибудь, кто сразится с ним».
Тот отправился в свою деревню, где был один кузнец, и он взял его и сказал: «Ты будешь сражаться на [216]поединке». Ограбленный хозяин старался уберечь своих крестьян, чтобы ни одного из них не убили, и хозяйство его не пропало бы.
Я видел того кузнеца: это был сильный юноша, но когда он шел, то часто останавливался, садился и просил чего-нибудь выпить. Другой же, который требовал поединка, был старик с твердой душой. Он произносил воинственные стихи и не думал о поединке. Виконт [337], правитель города, пришел на место битвы и дал каждому из сражавшихся палку и щит, а народ встал вокруг них, и они бросились друг на друга. Старик теснил кузнеца, а тот отступал, пока не оказывался прижатым к толпе. Потом старик возвращался в середину круга, и они бились до того яростно, что стали похожи на окровавленные столбы. Дело затянулось, и виконт торопил их и кричал: «Скорее!» Кузнецу помогло то, что он привык работать молотом. Старик устал, и кузнец ударил его. Старик упал спиной на свою палку, а кузнец стал над ним на колени, чтобы вырвать ему пальцами глаза, но не мог этого сделать, потому что у него из глаз текло много крови. Тогда он поднялся и так ударил его палкой по голове, что убил. На шею старика сейчас же набросили веревку, потащили его и повесили. Хозяин этого кузнеца подарил ему поместье, посадил сзади себя на седло, взял с собой и уехал. Вот пример законов и суда франков, да проклянет их Аллах!
Однажды я отправился с эмиром Му‘ин ад-Дином, да помилует его Аллах, в Иерусалим. По пути мы остановились в Набулусе. Там к Муин ад-Дину пришел один слепой юноша-мусульманин, хорошо одетый. Он принес Му‘ин ад-Дину плодов и попросил разрешения поступить к нему на службу в Дамаске. Му‘ин ад-Дин позволил ему, а я расспросил об этом юноше, и мне рассказали, что его мать была выдана замуж за франка и убила своего мужа. Ее сын заманивал хитростью франкских паломников и убивал их с помощью матери. В конце концов его заподозрили в этом и применили к нему франкский способ суда. Они поставили [217]громадную бочку, наполнили ее водой и укрепили над ней деревянную перекладину. Затем подозреваемого схватили, привязали за плечи к этой перекладине и бросили в бочку. Если бы этот человек был невиновен, он погрузился бы в воду, и его подняли бы с помощью этой веревки, и он не умер бы в воде. Если же он согрешил в чем-нибудь, то он не мог бы погрузиться в воду.
Когда этого юношу бросили в воду, он старался нырнуть, но не мог, и они его осудили, да проклянет их Аллах, и выжгли ему глаза. Этот человек прибыл потом в Дамаск, и эмир Му‘ин ад-Дин, да помилует его Аллах, снабдил его всем необходимым.
Эмир сказал одному из своих слуг: «Сведи этого человека к Бурхан ад-Дину аль-Балхи, да помилует его Аллах, и скажи ему, чтобы он приказал кому-нибудь научить его Корану и кой-чему из законов».
Тогда слепец сказал Му‘ин ад-Дину: «Победа и одоление! Я надеялся не на это». – «На что же ты рассчитывал?» – спросил эмир. «Что ты дашь мне лошадь, мула и оружие, – ответил юноша, – и сделаешь меня всадником». – «Я никогда не думал, что слепые могут стать всадниками», – ответил эмир.
Многие франки обосновались в наших землях и подружились с мусульманами. Эти франки гораздо лучше тех, кто недавно приехал из франкских стран, но они исключение, по которому нельзя судить вообще.
Вот пример. Однажды я послал своего товарища в Антиохию по делу. Главарем там был Теодор ибн ас-Сафани, с которым у меня была большая дружба. Он пользовался в Антиохии сильным влиянием. Однажды он сказал моему товарищу: «Один из моих франкских друзей пригласил меня к себе, ты пойдешь со мной, чтобы посмотреть на их обычаи».
«Я пошел с ним, – рассказывал мой товарищ, – и мы вошли в дом одного рыцаря. Это был один из старожилов, которые прибыли сюда во время первых походов франков