----------------------------------------------------------------------------
Генрик Ибсен. Драмы. Стихотворения
Библиотека Всемирной Литературы
М., "Художественная литература", 1972
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------

    РУДОКОП



С громом рушься, твердый свод!
Крепко тяжкий молот бьет.
Я скалу дроблю упорно,
Слыша гул породы горной.

В недрах гор поет руда
И зовет меня туда,
Где алмазы и бериллы,
Где златые блещут жилы.

Там, во глубине земной,
Мир и вечности покой.
Пролагай же путь единый
В сердце тайны, в мрак глубинный!

Мальчиком смотреть любил
Я на стройный хор светил,
По лугам бродил весною
С детски ясною душою.

Но забыта мной весна
В шахте, что, как ночь, темна,
Где не слышен гул природы,
Где на душу давят своды.

В первый раз, мечту тая,
Под землею, думал я,
Знают духи гор, конечно,
Тайну этой жизни вечной.

Но такого духа нет,
Чтобы мог мне дать ответ.
Луч не вышел ни единый
Осветить земли глубины.

Я ошибся? Нет пути,
Чтобы к ясности вести?
Вверх гляжу - мрачнее ночи
Свет дневной слепит мне очи.

Нет, я дальше вглубь уйду,
Мир и вечность там найду.
Молот, путь тебе единый -
В сердце тайны, в мрак глубинный!

Все сильнее, молот, бей
До моих последних дней!
Ведь заря вовек не встанет,
И надежды луч обманы.

    1850



Перевод Вс. Рождественского


    ЛЕБЕДЬ



Мой лебедь белый,
Безмолвный, безгласный,
Где голос твой страстный,
Порыв твой смелый?

Ты эльфа невинный
Сон охраняешь,
Скользишь над стремниной
И вдаль уплываешь.

Но в день, когда жгучий
Обман мне раскрылся,
В тот день нам явился
Твой голос могучий.

И страстно звучанье
Неслось над стремниною -
То песнь умиранья
Ты пел лебединую.

    1850



Перевод Т. Сильман


    МУЗЫКАНТЫ



Все мысли мои к ней летели
В прозрачную летнюю ночь,
И шел я сквозь заросли к речке,
Не зная, чем сердцу помочь.

"Владеющий чарами песен
Душою владеет любой.
В высокие церкви и залы
Пойдет она вслед за тобой!"

Так пел Водяной, и, внимая,
Сам душу сгубил я свою.
Постиг я искусство, но брат мой
Взял в жены невесту мою.

В высокие церкви и залы
Теперь меня водит беда...
А чары и шум водопада
Со мною отныне всегда.

    1851



Перевод Вс. Рождественского


    ГАГА



В Норвегии птица гага живет,
У серого фьорда гнезда вьет,

Тончайшим пухом из груди своей
Она выстилает гнездо для детей.

Но местный рыбак и хитер и смышлен,
Умеет гнезда обкрадывать он.

Рыбак бессердечен, но птица нежна:
Опять выстилает гнездо она.

И снова он грабит ее - и вновь
Готовит гнездо слепая любовь.

Но грабит он в третий, в последний раз
И, крылья расправив, в полночный час

Летит с окровавленной грудью она
На юг, на юг! где сияет весна.

    1851



Перевод Т. Гнедич


    ПРОЛОГ К ПЕРВОМУ ПРЕДСТАВЛЕНИЮ "ИВАНОВОЙ НОЧИ"


(2 января 1853 г.)

Слово нам летит вослед
В дальних жизненных скитаньях,
Голубой вплетая цвет
В наш венок воспоминаний.
И оно звучит порой
В кашей Скорби и в томленье,
Нам даруя исцеленье;
Это слово - край родной.

Осень темная пришла,
Ласточка на юг стремится;
Все же ждет она тепла,
Чтоб на север возвратиться.
То гнездо, где пела мать,
Не забыть ей, улетая;
Будет вечно тосковать
О своем родимом крае.

Так и ты в чужом краю
Мчишься за море мечтами -
Видишь родину свою
За безбрежными волнами.
Право, виноградный сок
Южных лоз, кроваво-черных,
Ты бы отдал за глоток
Из ее потоков горных.

Зимним вечером сидишь
В тихой келье одинокой,
В пламя алое глядишь,
Призадумавшись глубоко;
Словно нити теребя
Дорогих Воспоминаний,
Видишь мальчиком себя
У огня в каморке няни.

Сказки милых детских лет,
Звуки старых песнопений, -
То, что в суете сует
Было предано забвенью. -
Слышишь? Вновь минувших дней
Просыпаются преданья,
И текут воспоминанья
К дому матери твоей.

Родина! Твой звучный глас
В нас не смолкнет до могилы!
Сад поэзии для нас
Ты, как солнцем, озарила.
И цветок искусства - он
Порожден землей отчизны;
На чужбине осужден
Потерять он краски жизни.

Чем же край наш не богат?
Словно куст, цветами полный,
Иль поэзии каскад,
Бьют навстречу жизни волны.
Разве скромный наш народ
В высях скал, в тени долины
Живописцу не дает
Дивных красок для картины?

Пышет юг в своих садах
Апельсином и платаном,
Но на севере в горах
Встали ели с тонким станом.
Их изгиб приятен нам,
Тень их манит в час досуга, -
Для чего ж искусства храм
Воздвигать нам в рощах юга?

Над холмами зазвучал
Звонкий рог крестьянской девы;
Оглашает выси скал
Хульдра жалобным напевом.
Песня девушек легка,
Хульдра скорбная томится,
Так веселье и тоска
Лишь в народе могут слиться.

Если ж чувствами полна
До краев душа живая,
Скорбь и радость мы до дна
В наших песнях изливаем.
Нам искусство - мир родной!
То искусство, где народа
Истолкована природа,
Где он видит образ свой.

Скальдом-жаворонком стать
Суждено не всякой птице,
Все же песни распевать
В меру сил она стремится.

Вам сегодня надлежит
Нас судить не слишком строго, -
Пред художником лежит
Многотрудная дорога.

    1853



Перевод В. Адмони и Т. Сильман


    СТРОИТЕЛЬНЫЕ ПЛАНЫ



Я помню так явственно, как будто я только сейчас
Увидел свой стих напечатанным в первый раз.
Сидел я тогда в каморке своей, с трубкой во рту,
Пуская задумчиво дым, одну лелея мечту.

"Я строю воздушный дворец, где два флигеля рядом стоят,
Большой и малый, - они север собой озарят.
В большом - знаменитому скальду чем не житье,
А в малом у милой бы гнездышко было свое".

Мне стройным таким казался тогда мой план,
Лишь много поздней обнаружился в нем изъян:
Когда образумился мастер, то обезумел дворец:
Стал малым флигель большой, разрушился малый вконец.

    1858



Перевод П. Карпа



    БУРЕВЕСТНИК



Живет буревестник на гребне утеса, -
Я это от старого слышал матроса.

Он в пене сверкает крылами и стонет,
Скользит над волнами и в море не тонет,

Качается мерно на зыбкой лазури,
При штиле молчит и кричит перед бурей.

То реет под тучей, то с гребнями рядом,
Как наши мечты между небом и адом.

Тяжел он для воздуха, легок для моря.
Вот, птица-поэт, в чем и радость и горе.

И хуже всего, что ученый с опаской
Рассказ моряка счел бы сущею сказкой.

    1858



Перевод Вс. Рождественского


    НА ВЫСОТАХ



    I



Мешок на плечи водрузил,
Ружье держу в руке,
Оконце я заколотил,
И двери на замке,
А за стеной старуха мать,
К ней надо заглянуть.
Чтобы проститься и сказать:
"Дай срок, увидимся опять!
Я отправляюсь в путь!"

Вверху тропинка в лес густой
Извилистая шла,
На фьорды свет неверный свой
Луна с небес лила.
Я глянул на соседский двор -
Он безмятежно спит,
Я заглянул через забор -
И вижу: девичий убор
В полночной мгле блестит.

В холщовом платьице она
Ко мне из темноты
Пришла, прекрасна и нежна,
Как горные цветы.
А в глубине ее очей
Веселый свет сиял.
Мне тоже стало веселей.
Я подошел поближе к ней
И слезы увидал.

Ее я обнял и смутил
Девический покой,
Я о любви ей говорил
И называл женой.
Ничто, я клялся, никогда
Не разлучит нас впредь!
Она робела, как всегда,
Что оставалось ей тогда -
На башмаки глядеть.

Она молила - отпусти.
Мы рассмеялись вдруг.
А сердце у меня в груди
Стучало: тук-тук-тук.
И, не внимавшая мольбам,
Пошла она со мной
К лежавшим вдалеке холмам.
Где пел в листве, казалось нам,
То эльф, то водяной.

Мы вверх пошли, и в лес густой
Тропинка завела,
На фьорды свет неверный свой
Луна с небес лила.
Я весь горел, ее трясло,
Внизу лежал провал.
Дыханье ночи нас зажгло,
И что тогда произошло,
Я сам не понимал.

Я видел лишь ее одну!
В объятиях своих
Держал я юную жену,
И лес на миг затих:
Но леший, нарушая тишь,
Завыл издалека.
О нет, меня ты не смутишь!
В ту пору сердцем знал я лишь,
Как милая робка.

    II



С горы на тот бросаю взор.
Там солнышко встает.
А на хребтах окрестных гор
Сверкают снег и лед.
Я домик матери моей
В долине увидал.
Там трудно приходилось ей.
Но там я стал умней, сильней,
Бог знает кем я стал.

Там дым клубится над трубой,
Давно очаг зажжен,
И мать обходит домик свой,
Глядит, как сохнет лен.
Привычный мир лежит внизу.
Так с богом! Коли мне
Олени встретятся в лесу,
Домой я шкуру принесу,
Две - будущей жене.

А где она? Или опять
Она во власти грез?
Не надо только вспоминать
Своих прощальных слез.
Ты наяву не доверяй
Своим тревожным снам.
Что ты моя невеста - знай,
Наряд венчальный собирай,
Идти нам скоро в храм.

Хотя разлука нелегка
И холодно вокруг,
Как ледяной родник, тоска
Мой воскрешает дух.
Теперь душа закалена
И охладела кровь.
Жизнь, что была раздвоена
(Тут покаянье, там вина).
Я отвергаю вновь.

Нечистых побуждений рой
Перебороть я смог,
Я ныне стал самим собой,
И стал мне внятен бог.
Туда, где жил я с малых лет,
Я поглядел с высот,
Но поманил олений след...
Храни, господь, родных от бед!
Меня вершина ждет!

    III



Пылающие облака
На запад поплыли,
Туманы шли издалека
И дол заволокли.
Душой и телом я устал,
Казалось - вот умру,
Там, где у ног зиял провал,
Лишь вереск огненный пылал,
Качаясь на ветру.

И стебелек я отломил.
С поникшего куста,
Его на шляпу нацепил -
И ночь вернулась та,
И одолели мысли тут -
Так люди иногда
В господень храм толпой идут
И, совершив свой строгий суд,
Уходят кто куда.

О, возвратиться бы к цветку,
Что я тогда сломал!
К надломленному стебельку
Я кротко бы припал.
И в глубине твоих очей
Я душу бы омыл
И тролля, что душой моей
Владел тогда, среди ветвей,
Насмешкой бы убил!

Сперва, мечтами возбужден,
Я богу слал мольбы,
Чтобы моей невесте он
Не отягчал судьбы.
Но для нее я бы сумел
Все беды побороть,
А я ищу великих дел, -
Коль внять мольбе ты не успел,
Прибавь ей бед, господь!

На реках ты наставь запруд,
Кинь скользкие мостки,
А ноги ей пускай натрут
В скитаньях башмаки.
Я подыму ее, пройду
С ней над кипеньем вод,
По горным тропам проведу,
И коль опять нашлешь беду -
Посмотрим, чья возьмет.

    IV



Шел со мной охотник с юга,
По водам придя бескрайним,
Думы на челе у друга
Стали северным сияньем.

Плач звучал в его веселье,
Мысль жила в его молчанье.
Но какая? Мне доселе
Внятней ветра завыванье.

Я дрожал, взглянуть не смея
В пропасть ледяного взора,
Где раскинулись, синея,
Ледниковые озера.

Мысль его, подобно птице,
Воспарит, над ними рея,
А начнет, как вихрь, яриться -
Паруса спускай скорее.

Нас свели друг с другом горы.
Я с ружьем был, он с собакой,
Мы сошлись. Ту дружбу скоро
Разорвал бы я, однако.

Отчего ж я медлил с этим,
Сам желая расставанья?
Знаю, тот, кого я встретил,
Отнял у меня желанья.

    V



"Отчего ты ночью длинной
Хочешь в дом родной обратно?
Иль теплее под периной?
На снегу спать неприятно?"

Мать придет ко мне, бывало,
Прыгнет кот на край постели,
Мать мне песенку певала,
Тут и сны ко мне летели.

"Что нам сны? Иль в жизни нашей
Дел не сыщешь настоящих?
Лучше жизнь пить полной чашей,
Чем дремать меж предков спящих.

Как бы буря ни страшила,
Мы оленя гоним ныне.
Разве камни лучше было
С поля выносить в долине?"

Не колокола ль звенели
Нашей церкви в дальней дали?
"Но куда сильней в ущелье
Водопады грохотали!"

Мать с невестой в храм господень
Помолиться ходят богу.
"Мы славней дела находим,
Чем торить туда дорогу".

В храме пение органа
И над алтарем сиянье.
"Лучше солнце утром рано,
Лучше бури грохотанье!"

Что ж, идем! Пускай грохочет
Буря снежная повсюду.
В церковь пусть идет, кто хочет,
Я туда ходить не буду.

    VI



Вот и осень. Звон я слышу...
Это стали, значит, с луга
Загонять стада под крышу, -
А не то погубит вьюга.

И опять ковром снежинки
На хребты ложиться стали.
Так завалит все тропинки -
Возвращаться не пора ли?

Но куда идти? Доселе
Сердце дом не вспоминало.
Вспоминать мы не хотели,
Чтоб душа сильнее стала.

Повседневная томила
Будничность меня дотоле.
Мысль не зря в горах парила.
Здесь я счастлив, я на воле.

Хоть избушка здесь убога,
Но живу я в ней богато.
Самый воздух тут подмога -
Вот и стала мысль крылата.

Бес начнет игру какую, -
Друг мой знал - она опасна,
Он мне шапку колдовскую
Дал в защиту от соблазна.

В горных пастбищах скитанья
Для души моей закалка,
Птичьего же щебетанья
Мне совсем теперь не жалко.

И весной сюда я смело
Приведу тех двух, которых
Вместо суетного дела
Жизнь в бескрайних ждет просторах.

К мудрости привыкнут новой,
Сами прежнее осудят,
На вершине жить суровой
Им тогда не страшно будет.

    VII



Я один. Судьба такая
Мне давно уж не по силам.
Обессилел, вспоминая,
И хочу вернуться к милым.

К ним на миг, - и вновь открою
Я в душе любовь к дороге
В край, где мы весной все трое
Будем в горнем жить чертоге.

К ним скорей! Но закружился
Снег, и вьюга закружила!
Слишком поздно спохватился!
Все дороги завалило.

    VIII



Шло время, и я овладел собой,
Не стал я тоске предаваться.
Словно смятое платье, лег снег над рекой.
Озарила луна покров снеговой,
Звезды начали загораться.

Чересчур я силен, чтоб тоской изойти,
Если к ночи стал день клониться.
Мне, как мысли, не усидеть взаперти.
Я по горным тропам должен идти
И над пропастью остановиться.

А в безмолвной долине звук возникал,
Я прислушивался невольно,
Где-то ласково, сладко и нежно звучал
Тот напев, что давным-давно я слыхал,
И узнал я звон колокольный.

О том, что господь родился на свет,
Колокола возвестили.
Зажег в доме лампу старик сосед,
В окне моей матери вспыхнул свет,
И они меня странно манили.

Дом и прежняя жизнь, что казалась скудна,
Засияли, как древняя сага.
На высотах молчит ледяная страна,
А внизу у меня есть мать и жена,
Вместе с ними быть - вот оно, благо.

У себя за спиной услыхал я смех,
То охотник, до шуток охочий,
Мои тайные мысли прочел, как на грех:
"Растрогался, вижу? Бывает у всех
При виде обители отчей!"

И сызнова смел и силен я был,
И снова был закаленным,
Ветер с вершин меня охладил,
Никто бы отныне уже не смутил
Меня рождественским звоном.

Вспыхнуло что-то над домом родным,
Где мать моя оставалась,
Казалось, рассвет занялся над ним,
Потом повалил клубами дым,
Пламя потом показалось.

Скоро весь дом охватило огнем,
Я вскрикнул было, но живо
Охотник утешил: "Что тебе в том,
Всего и горит что прогнивший дом,
Облезлая кошка да пиво".

И выложил мне своей мысли ход,
Мое одолев смятенье:
Когда озаряет луна небосвод,
А землю огонь, их смесь создает
Эффектное освещенье.

Приставил он руку свою к глазам,
Ему картина предстала.
Где-то запели и понял я сам:
Душа моей матери к небесам
С ангелами воспаряла.

"Молча трудилась, муки терпя.
Молча плутала в пустыне,
Скорбную душу твою возлюбя,
Мы над снегами проносим тебя
К божьему празднеству ныне!"

Луна замутилась, охотник пропал,
И сердце стучало снова.
Безутешный, над пропастью я стоял.
При этом отнюдь я не отрицал
Эффект освещенья двойного.

    IX



Лето настало, июнь наступил,
Пылали утесов отроги,
Звон колокольный радостно плыл,
И весело свадебный поезд катил
Внизу по большой дороге.

От дома соседа отъехал он,
Где листва у ворот, шелестела.
Соседский двор был толпой запружен.
Усмехнувшись, лег я на горный склон,
Слезы смахивая то и дело.

Ко мне долетали, меня дразня,
Шуточной песни рулады,
На смех они подымали меня,
И рвал я вереск, судьбу кляня,
Кусая язык с досады.

Моя нареченная на коне
На свадьбу ехала ныне,
И вьющийся локон скользил по спине,
Блестя и сверкая. Был памятен мне
Он с ночи последней в долине.

С ней рядом верхом через ручей
Ее жених перебрался.
Душа разрешалась моя от скорбей,
Конец приближался борьбе моей,
И я от мук избавлялся.

Снова я был подвластен горам.
Свадебный поезд в ту пору
Внизу, точно лента, сверкал. Я упрям,
И только приставил руку к глазам, -
Картина предстала взору.

Гляжу, на мужчинах воскресный наряд,
На каждой из женщин - обнова,
Ждет пастор, свершить приготовясь обряд,
И очи мои на невесту глядят
И видят дни счастья былого.

Я толпы людские увидел с высот
В их сущности настоящей,
Какой она в горнем свете встает.
Должно быть, этого и не поймет
Внизу, в толпе, стоящий.

И тут услыхал я чей-то смешок -
Охотник, что был со мной дружен.
"Я вижу, расстаться нам вышел срок,
Напрасно я шел за тобой, дружок,
Тебе я больше не нужен".

И впредь по-мужски мне идти надлежит
Неизменной дорогой своею.
Безмятежнее кровь по жилам бежит,
Не шелохнется грудь, и сердце молчит.
Я чувствую, что каменею.

Попиваю бодрящее я питье,
Чтоб душа холодов не страшилась.
Сник мой парус, надломлено древо мое.
Но взгляни, как багряное платье ее
Там, внизу, меж берез засветилось.

Навсегда исчезают родные черты,
Кони скачут к церковной ограде.
О, навеки, навеки будь счастлива ты!
Мне теперь не нужны былые мечты.
Лишь о вышнем я думаю взгляде.

Я теперь закален. Сам себе господин,