Игнатова Наталья Владимировна. Последнее небо

   Самому Пижону больше нравилась сделанная по этим мотивам стратегичка, но и 3D-шутеpy он отдавал должное. Особенно его сетевой версии.
   А вообще, играли во все. Во все, что было напихано в «секретари». Туда много помещается. Проверено. Правда, Петля всех обскакал. У него на машине ничего, кроме игрушек, нету. Ну, текстовый редактор еще, письма домой писать, и сетевые программы, а остальное – сплошь игры.
   Маньяк.
   «Штурм Валгаллы» был основным развлечением в течение трех месяцев. Сначала играли все против всех. Потом додумались разбиться по отделениям. Началась война кланов. Потом… выпросили у Гота разрешение, засели на ночь в рейхстаге и потревожили занятого какими-то своими делами Зверя. Совершенно случайно. Нет, правда, случайно. Никому и в голову бы не пришло его от работы отрывать. Кто же знал, что Башка так заорет, когда на гранате подорвется? И, главное, все были в наушниках, так что вопль Башки восприняли спокойно. А Зверь в наушниках не был. В смысле без наушников был. Правильно, на хрена ему наушники, если он не шпилит, как все приличные люди, а ерундой занимается. Работает то есть.
   – Вот уроды, – сказал Зверь.
   Вошел в игру, за пять минут перестрелял всех… Двенадцать человек. За пять минут! И тут Кинг от работы отвлекся.
   – Что ли, тоже сыграть? – говорит. Ну, и сыграли они со Зверем. На двоих. И двадцать штук ботов с максимальным интеллектом.
   Ох, какая это была дуэль! Сказка, а не дуэль! Песня!Прямо-таки «Полет Кондора» в геймерском переложении. Пижон и не подозревал, что в «Штурме» такое выделывать можно, что эти двое вытворяли. Да ладно Пижон! Петля, маньячище, и то охреневал. От Зверя к Кингу перебегал, в мониторы заглядывал, остальных зрителей расталкивал:
   – Ну дайте, дайте я гляну, вы ж все равно не врубаетесь! Зверь победил. С одним пунктом здоровья остался, но победил.
   Вот тогда и родилась в умной головушке Петли идея чемпионата. И тогда же, общим голосованием, решили ни Кинга, ни Зверя близко к игре не подпускать. Даже в командном зачете. Команд-то три – по отделениям. А этих – двое. Нечестно.
   В общем, абсолютными чемпионами вышли Пуля с Крутым. В личном зачете они под конец друг друга одновременно прикончили. А в командном – вытянули отделение Пенделя. Нечестно это, между прочим. Почему оба лучших бойца у Пенделя? Но получилось весело. Чемпионат мира – это не абы что, это звучит.
   Только вот Кинг, матершинник, пишет, как говорит. А новости ведь не только мужики читают. Ула тоже. Кстати, хорошая мысль! Напомнить Кингу про Улу, глядишь, задумается. Он к ней неровно дышит – это все знают. Если б ему не Зверь дорогу перешел, а другой кто – не миновать напрягов.
   Интересно, за что все-таки Джокер Зверя так не любит? Злой, говорит. Да какой он злой, он правильный.
   После ужина в кают-компании собрались все. За исключением часовых, бдительно мокнущих под усилившимся к ночи дождем. Вода шумела за стенами, капли барабанили по плоской крыше, а внутри было уютно. Чуть сонно. Как всегда бывает, когда дождь затяжной, а ты сидишь в тепле, в хорошей компании.
   – Как в лагере, – задумчиво произнес Пендель. Поймал вопросительный взгляд Синего и объяснил:
   – В пионерском лагере. Был у нас такой, под Грушинкой. В детстве мы туда каждый год ездили. Когда дождило, мы в палате собирались. Истории страшные рассказывали.
   – Заставляли? – ужаснулся Синий.
   – Зачем? – не понял Пендель. – Сами рассказывали. Интересно.
   – А за что вас в лагерь отправляли? – влез Лонг. – Я знаю, что в России строго было, но чтобы детей в лагеря…
   – За хорошую учебу. – В голосе Пенделя прорезалось что-то вроде ядовитого шипения. – Говорю же, пионерский лагерь. Отдыхают там. Мы еще успели пионерами побыть. Пижон, я и… Тихий… Пижон, ты помнишь, какой он тихий был?
   – Я помню, как он в самоволку на сутки ушел, – буркнул Азат, – Все чуть с ума не съехали его искать.
   – Нашли? – с интересом спросил Синий.
   – Сам вернулся, – Пендель хмыкнул, – сказал, что в город ездил. Его чуть не выгнали тогда. Другого кого точно выперли бы, а Азаматку простили. Как обычно. Во-первых, отличник пожизненный, математик, звезда, блин, городского масштаба. Во-вторых, тихий же.
   – Значит, он всю жизнь такой, – констатировал Лонг. – А я думал, только здесь.
   На него уставились все. Даже те, кто, кажется, и не слышал разговора.
   – Какой? – осторожно уточнил Трепло, поглаживая гитару, – Тихий?
   Кинг неприлично хихикнул.
   – Да я не про то, – поморщился Лонг – я говорю, он всегда себя вел так, что не придерешься. Даже если устраивает что-нибудь не то, все равно получается, что так и надо было.
   – Он злой, – булькнул Джокер из своего угла. Нанего привычно не обратили внимания.
   – Спой, Трепло, – попросил Пижон. И закрыл «секретарь». Кинговы тексты править – дело непростое. Отдохнуть надо.
   Трепло никогда не ломался. Вот и сейчас он перестал бесцельно тренькать, сел поудобнее, пробежался по струнам пальцами. Вздохнул:
   – Чего бы такого… А, знаю. Как раз. Взял, словно на пробу, несколько аккордов. И запел не громко. Как будто для себя.
 
   Полжизни в капкане-
   Куда ж теперь-то дойдешь?
   Не плачь, могиканин,
   Подставь ладони под дождь…
   Дождь, дождь, лужи на асфальте,
   Черные колеса – серая вода,
   Во всех краях – дождь, встречным посигнальте,
   Укажите им дорогу в никуда…
 
   Те, кто знал русский, слушали слова, те, кто не знал, – слушали песню. Трепло давно приучил всех к Медведеву. Правда, Пижон никак не мог понять, что же находят в нем нероссияне. Видимо, было что. Потому что даже Кинг, который за музыку признавал лишь рэпперские речитативы, становился тих и внимателен, когда вспоминал Трепло песни иркутского барда.
 
   Две гильзочки в море,
   Чтоб возвратиться назад.
   Стоящим в дозоре
   Стекает Небо в глаза!
   А ищущим, где бы
   Приют бродяжий найти?
   Две гильзочки в Небо —
   Чтобы не сбиться с пути.
   Дождь, дождь, лужи на асфальте…
 
   Дождь шумел за стенами. Не было там, снаружи, никакого асфальта, а был дикий камень и дикий лес, и дикое небо над мокрой и тоже дикой планетой, «…чтоб возвратиться назад…» Грустно не становилось почему-то. Вернуться невозможно, но есть куда возвращаться. И это, наверное, более важно. Трепло, умница, он никогда не промахивается, умеет выбрать из великого множества песен самую нужную. Редкий талант.
   А бедную Трою
   Зарыть – и дело с концом,
   Я вышку построю,
   Замерзну к Небу лицом.
   Дождь, дождь – грустно скитальцу,
   Солнце скитальца гаснет вдали,
   По корни вбил дождь серые пальцы —
   Скучные пальцы в череп Земли.
   Дождь, дождь, а сказка простая:
   Мир наш растаял, как леденец,
   И только мы все книгу листаем,
   Будто не знаем, что сказке-то конец…
   Дождь, дождь – от края до края,
   Самого края мертвых полей.
   Кругом один дождь – ни ада, ни рая…
   Раз такое дело – водки налей.
   Дождь, дождь, лужи на асфальте…
 
   Кончилась песня. Вздохнула в последний раз гитара.
   – Может, и правда водки? – спросил Пендель после паузы. – Раз такое дело.
   – Ты Готу объясни, какое тут дело, – мрачно предложил Башка.
   Лис, до этого вроде дремавший, подал вдруг голос:
   – Я объясню. Завтра летать никому не надо – будем шахтное оборудование собирать. А с похмелья работается лучше. Думаю, Гот разрешит.
   – Какое оборудование? – не понял Пижон. – Нашли готовое, что ли?
   – Да вот еще. – Лис махнул рукой. – Я Зверю объяснил примерно, чего надо.
   – А-а, – кивнул Азат, – тогда понятно.
   – Слушайте, – Башке определенно понравилось быть здравомыслящим, – Он вообще спит когда-нибудь?
   – Кто?
   – Да Зверь, кто еще? Пендель, Пижон, вы ж его знаете.
   Пендель задумался. Переход от водки к Зверю оказался для него слишком неожиданным.
   – На буровой точно не спал, – изрек он наконец. – Вот шайтан, он ведь там семь недель прожил. Я как-то даже и не задумывался. Работали все.
   – Семь недель, – удрученно повторил Башка, – Ула, его же изучать нужно!
   – Да иди ты, – поморщилась госпожа Экнахталь. – Надо тебе – изучай. А я посмотрю. Издалека.
   Пижону было что сказать по этому поводу. Но он благоразумно промолчал. Зато Лонг отреагировал на женский голос и вернул беседу в прежнее русло:
   – Ула, сходи к Готу, а?
   – Зачем это?
   – Тебя он скорее, чем Лиса, послушает.
   – Хочешь сказать, – прищурилась немка, – у меня лучше получится водку клянчить? Я, между прочим, не пью.
   – Врешь, – не выдержал Пижон.
   – Ну, вру, – легко согласилась Ула.
   – Сходи, а? Да, кстати, а кто у нас по расписанию часовых меняет?
   – Я, – сказал Джокер, – и я не пью. А еще Костыль, – он уставился на Костыля. – И ты тоже не пьешь.
   – Да ладно тебе…
   – Костыль, – тяжело произнес Пендель. Тот надулся, но спорить не стал. Кошмар с Синим переглянулись и дружно вздохнули.
   – Ладно, – подытожил Пижон, – остальным можно. Ну что, – он взглянул на Улу, – попросишь?
   – Черт с вами.
   Биолог вышла из кают-компании. Трепло дождался, пока дверь за ней закроется, и проворчал негромко, но так, чтобы все слышали:
   – С нами черт, как же. Черт сейчас с Готом будет.
 
   Ула сделала все, чтобы не выходить под дождь. Сначала, пробежав по узким коридорам, заглянула в рейхсканцелярию. Гота там не нашла. Через переход отправилась в рейхстаг, но и там майора не обнаружила. Тяжело вздохнув, Ула приоткрыла дверь на улицу. Выглянула. Поморщилась с отвращением. Свет горел в ремонтном цехе – самом дальнем.
   – Разумеется, – кивнула немка, – конечно, – она выставила ладонь под дождь и тут же отдернула, – ничего другого и ожидать было нельзя. Все сволочи.
   После чего выскочила на улицу и помчалась, перепрыгивая через лужи. Если пробежать быстро, может быть, волосы не успеют намокнуть. У некоторых женщин, мокрые, они повисают липкими прядями. У некоторых – встают дыбом и завиваются еще больше. И то и другое равно неприятно.
   Совсем рядом с цехом Ула влетела-таки в лужу, влетела с разбегу, подняв тучу брызг, и ворвалась под крышу в самом боевом настроении.
   – Явление ее нам, – заметил Зверь, не оборачиваясь. Он стоял возле высоченных, под потолок, стеллажей, на которые складывали добытое на «Покровителе», но еще не рассортированное барахло.
   – А ты здесь что делаешь? – спросила биолог.
   – Ты бы лучше спросила, что я здесь делаю, – заявил Гот, спрыгивая откуда-то сверху. – Такая сойдет? – он продемонстрировал Зверю отталкивающего вида железяку.
   Тот кивнул, забрал у майора находку и направился к стеллажам у другой стены.
   – Деталь номер пятьдесят два я видел на восемнадцатой полке, – сообщил на ходу, – их там пять штук, нужно три.
   – Гос-споди, – прошипел Гот. – Ты надо мной издеваешься или как?
   – Или как, – невозмутимо ответил Зверь. Уже издалека. Так что голос прозвучал гулко. – Я же показывал тебе, как они выглядят.
   – Скотина, – подытожил майор.
   – Ладно, – Ула потрясла головой. – Что ты здесь делаешь?
   – Тренируется, – голос Зверя прозвучал совсем близко, и Ула вздрогнула от неожиданности, – физкультурой занимается. Не поверишь, по стеллажам прыгает, что твоя обезьяна. Мне так слабо.
   – Опять подкрадываешься! – рявкнула немка. – Я когда-нибудь испугаюсь и тресну тебя. Вы чем занимаетесь?
   – Трахаемся, – пробурчал Гот, – с железом.
   – С шахтным оборудованием, – поправил его сержант. – Потенциально вот эта груда барахла, – он кивнул на стеллажи, – очень полезные вещи. Их только собрать нужно правильно. Вообще-то, – он пристально посмотрел на Гота, – я собирался сам этим заняться. Но некий майор предложил мне свою помощь.
   – Я думал, ты откажешься, – сказал Гот. – Приличные люди…
   – Так то приличные, – все так же индифферентно перебил его Зверь. – Кстати, знаешь, – сверху вниз он глянул на Улу, – пока ты не пришла, его все устраивало.
   – Я пятьдесят предметов из списка запомнил, – зарычал Гот.
   – Пятьдесят первый ведь нашел.
   – Случайно.
   – Прекрасная зрительная память, – сообщил Зверь, снова адресуясь к биологу, – но совсем не тренированная.
   – Я его убью, – пообещал Гот, – найду эту поганую железяку и ей же пришибу.
   – Прекратите лаяться, – скомандовала Ула, – никто никого не убьет. И вообще, здесь же роботы есть, почему они не ищут?
   – Как не ищут? – ухмыльнулся сержант. – Тут все заняты. Все работают.
   – Так выглядит рай в его представлении, – пожаловался Дитрих, – плантации сахарного тростника и рабы в колодках. Все заняты. Все работают. Благодать! Роботов он тоже запряг. Они крупные детали сортируют. Трудоголик, мать его… Извини, Ула.
   – Я водки хочу, – сообщила биолог.
   Реакция на это заявление была вполне ожидаемая. Гот, сбившийся с мысли, заткнулся и удивленно моргнул. Зверь закатил глаза и сказал потолку:
   – Невозможная женщина.
   – Можно подумать, – возмутилась Ула, – я каждый день с такими просьбами являюсь. Последний раз мы пили когда?
   – Когда? – Гот нахмурился, вспоминая.
   – Семь недель и два дня назад, – жестяным голосом произнес Зверь, – всего семь недель и два дня.
   – Рехнуться можно, – Дитрих сел на пол, – этак недолго и навык потерять.
   – Этак спиться недолго, – непреклонно возразил сержант.
   – Два месяца… – обалдело сосчитал майор.
   – Меньше, – проскрежетал Зверь.
   – Ты проиграл, – резюмировала Ула.
   – Пожалуй, – согласился Гот, – работа завтра муторная, так что с похмелья даже лучше будет. Так… каштановая наша, что у тебя есть?
   – Десять сортов, – «каштановую» Ула проигнорировала. – Девять – местные, один – тот, что с Земли остался.
   – У меня в голове не укладывается! – Гот обернулся к Зверю: – Корабль грохнулся на планету, взорвался, мать его… извини, Ула… в пыль. И что уцелело? Гитара и тысяча литров спирта в стеклянной… мать… извини, Ула… в стеклянной таре. Так бывает?
   Зверь поджал губы. Не лицо – маска чопорного осуждения. Только глаза смеются.
   – Да ладно тебе, – утешил его Дитрих, – начало декабря ведь, Рождество скоро. И Новый год.
   – При чем здесь Новый год?! – не выдержал Зверь. – Что ты несешь?! Собрались алкоголики на мою голову!
   – Да какие мы алкоголики? – отмахнулся Гот, – Мы ведь не чтобы пить, мы лишь бы не работать.
   – Так не работай, кто тебя заставляет? Пойди вон в рейхстаг, вычитай завтрашние новости. Пижон еще днем две трети выпуска к цензуре подготовил.
   – Ула, ты слышишь, да? – уныло вопросил майор. – Это у него называется «не работать».
   – Я слышу, – кивнула биолог. – Я одного понять не могу: кто здесь командир?
   – А ведь и правда! – просиял Гот.
   Зверь хмыкнул, шагнул назад и словно растаял, потерялся между тенью и светом.
   – Вернись, мерзавец, – приказал майор, – мы идем пить, и ты идешь с нами.
   – Произвол, – ответствовал Зверь откуда-то из другого конца склада, – у меня по расписанию свободное время.
   – Было, – злорадно возразил Гот, – а теперь нету. Я здесь диктатор или кто?
   – Тиран ты, деспот и самодур, – мурлыкнул сержант, избегая, впрочем, попадаться на глаза, – причем планетарного масштаба. Нет, правда, – он возник на том же месте, где исчезал, – идите, я же вас не держу. Но без меня.
   – Слушай, ты вообще хоть раз был в кают-компании? – поинтересовался Гот.
   – Хрена ли там делать?
   – Там хорошо, – Ула подняла наивные глаза, хлопнула ресницами. – Честно-честно. Уютно так.
   – Пойдем, Зверь, – сказал Гот уже вполне серьезно, – надо иногда и тебе с людьми общаться. А то народ и та^к уже смотрит странно, скоро разговоры пойдут.
   – Уже, – сообщила Ула. – Как раз перед тем, как я ушла. Зверь поморщился. Потом улыбнулся:
   – Ладно. Уговорили. Подчиняюсь грубой силе и разумным доводам.
   Ула тут же повисла у него на руке:
   – Теперь не сбежишь, – и обернулась к Готу: – Ну что, Дитрих, какую водку пьем?
   – Выберем, – легкомысленно ответил майор, – все попробуем, и я что-нибудь выберу.
   – Класс! – Ула смело шагнула под дождь. – Вот это, я понимаю, настоящий командир.
   – Алкоголики, – со вздохом повторил Зверь.
 
   – О! Командир! – громогласно сообщил Синий, и первый вскочил на ноги. За ним, грохоча стульями, начали подниматься остальные.
   Гот небрежно кивнул.
   – Мы водку пьем? – с ходу поинтересовался Лонг.
   – Пьем, – ответила за Гота Ула. И тут Кинг с воплем:
   – Bay! – ломанулся к дверям, плечами сшибая тех, кто оказывался на пути.
   – Зверь! – пискнул Гад, отлетая к стене, но успев выглянуть в коридор. – Гадом буду!
   После этого даже равнодушные ко всему преферансисты: Ворон, Зима и Петля со стуком сложили «секретари» и уставились на двери.
   – Я как знал, – буркнул Зверь, появляясь и по широкой дуге обходя Кинга. – Что за нездоровый ажиотаж?
   – К нам приехал, к нам приехал… – заблажил Трепло, извлекая из гитары цыганско-кошачьи вопли. Пошел по комнате чуть не вприсядку.
   – Прекратить балаган! – рявкнул Зверь.
   И сразу стало тихо.
   Джокер подергал Трепло за рукав, что-то шепнул ему на ухо и выскользнул из кают-компании. Обойдя Зверя так же, как тот обходил Кинга.
   – Лонг, – распорядился Гот, – инициатива наказуема, так что бери свое отделение и дуй в алхимический цех. Возьмете по бутылке всего. Будем пробовать.
   Распоряжение Зверя о тишине было забыто. Кают-компания отозвалась восторженным ревом. Лонг подозвал преферансистов, и четверо гонцов исчезли за дверью. Пользуясь суматохой, Зверь скользнул в дальний угол, где и устроился, тихий и незаметный. Настолько, насколько он вообще мог быть незаметен.
   Гот готов был поклясться, что сержант, если возникнет у него такая необходимость, станет невидимым и неслышимым даже здесь, в компании из пятнадцати человек, каждый из которых сейчас таращится на него с восторженным обожанием. Однако необходимости не было. И Зверь оставался в центре внимания.
   – Ну что, не съели тебя? – поинтересовалась Ула, пробираясь к нему и усаживаясь рядом.
   – Подавятся, – буркнул сержант.
   С возвращением Лонга суматоха слегка улеглась, все расселись вокруг стола, достали стаканы. Костыль демонстративно пересел поближе к Зверю.
   – Будем страдать вместе, – сообщил он окружающим. Кошмар и Синий поддержали его унылыми кивками.
   – Да Зверю-то по фиг. – Кинг пританцовывал, даже разливая водку. – Он вообще трезвенник. Сами по себе будете страдать.
   – Второй раз мы здесь пьем, – заметил Пижон, поднимая свой стакан. – Дай бог не в последний.
   Общих традиций пития сложиться не успело. Национальные не годились – сколько народов, как известно, столько и обычаев. Так же обстояло дело и с родами войск. Пилоты и десантники все делали по-разному. Случайно ли это вышло, или традиции намеренно создавались в пику друг другу, кто знает? Оставалось надеяться на то, что все получится само. Рано или поздно. А пока пили, как придется. Вот сейчас за то, чтобы и вправду не в последний раз. Потом помянули Резчика. Спокойно, без особых эмоций. Если кто и загрустил, то совсем ненадолго. Потом выпили за то, чтоб закончились проклятые дожди. Потом сделали паузу, за время которой все тот же Лонг и трое его бойцов успели смотаться на кухню и вернулись с холодным мясом, уже нарезанным и разложенным по тарелкам.
   – Не пить, так хоть есть. – грустно заметил Кошмар. Синий молча впился зубами в кусок посимпатичнее.
   – Ящеры, – резюмировал, едва прожевав.
   – А ты кого хотел? – взвился Лонг с такой обидой, слов но сам это мясо готовил, – Скорпионов?
   Синего перекосило. Кинг радостно заржал.
   – Понеслось, – с довольным видом прокомментировал Трепло. – Первая рюмка она всегда самая трудная.
   – Четвертая, – язвительно прокомментировал Зверь, брезгливо наблюдая за Кингом, выполнявшим обязанности виночерпия. – И не рюмка, а стакан.
   – Дринк, – наставительно поправил его Синий. – Это русские стаканами пьют, а приличные люди – дринками. На два пальца, понятно?
   – Мне десять дринков, пожалуйста, – попросил Пижон.
   – Перебьешься! – Кинг плеснул ему, как и всем, на донышко.
   – За пилотов, – предложил Пижон.
   Выпили за пилотов. И Трепло взялся за гитару.
   – Господа! – начал он проникновенно. Струны торжественно загудели. – Сегодня у нас особенный день. Ночь. В общем, вечер. Сегодня наше скромное общество почтил своим присутствием…
   – Убью, – произнес Зверь в пространство.
   – Понял, – сказал Трепло. – Ладно. Учитывая скромность нашего дорогого гостя, мы не будем тыкать в него пальцами, хотя, конечно, все знают, что это Зверь. В ознаменование этого знаменательного знамения, а также ввиду того, что в этой комнате сейчас находятся все представители военно-воздушных сил Цирцеи, я буду петь.
   – Можно подумать, раньше он молчал, – прогудел Кинг, обращаясь ко всем сразу.
   – Но-но! – Трепло поднял палец. – Я буду петь про пилотов. Специально для, и все такое. Тишина в зале!
   «В зале» послушно притихли.
   Трепло закатил глаза, приподнял романтически брови и затянул жалобно, но мелодично:
 
   Крутится-вертится шар голубой,
   Крутится-вертится над головой.
   Крутится-вертится хочет упасть,
   Кавалер барышню хочет…
 
   Два четких удара по деке заменили последнее слово, каким бы оно ни было.
 
   Крутится-вертится шар голубой,
   Наш экипаж отправляется в бой.
   «Тра-та-та-та», – бортмеханик сказал.
   «Тра-та-та-та», – командир отвечал.
 
   – Штурман, – жалобно спросил Трепло сам у себя, продолжая играть – ты карты взял? И сам себе ответил:
   – А как же! Две колоды!
   – М-мать! Опять по пачке «Беломора» лететь.
 
   Штурман заснул меж бутылок пустых,
   Мы в облаках заблудились густых;
   «Тра-та-та-та!» – командир очень злой,
   «Тра-та-та-та! Полетели домой!»
 
   Гот знал, что в армии так не бывает. Ну просто не может быть. Где-то в душе смех и легкое раздражение скалици друг на друга острые зубы Что за идиотская песенка?
 
   Тут бортмеханик в кабину вбежал
   – Братцы Родные. Трындец нам настал!
   – Чья-то ракета за нами летит
   – А, тра-та-та-та, – командир говорит.
 
   «Тра-та-та-та», – было написано на лице Зверя. Он-то вряд ли обижается за армию. Скорее, просто пытается не рассмеяться.
 
   А Трепло выводил с цыганским надрывом:
   Прямо с небес тратахнулись в овраг,
   Кто же нас сбил? Свои? Или враг?
   Наша ракета и наш самолет,
   И как оказалось, знакомый пилот!
   На белый свет экипаж вылезал,
   Каждый из них «Тра-та-та-та», – сказал
   Лишь командир в этот миг промолчал.
   Воздуха в легкие он набирал.
 
   Трепло сделал торжественную паузу.
   – А теперь послушаем, что сказал командир:
 
   – Тра-та-та-та-та-та-та-та-та-та!
   – Ты ж не механик, а тра-та-та-та!
   – Тра-та-та-та-та-та-та, вашу мать!
   – Больше не буду я с вами летать!
 
   Громче всех ржал Пендель. Топал ногами, хрюкал, вытирал слезы и снова смеялся:
   – Знакомый пилот, блин, ну это ж надо! Знакомый! Вот шайтан!
   – А чего, вполне про нас песня, – заметил, отсмеявшись, Пижон, – у нас в армии долго бардак был. Еще и не такое случалось. Слушай, Трепло, а спой Городницкого чего-нибудь!
   Трепло спел.
   Он спел и Городницкого, и Ланцберга, и Кима, и конечно же снова и снова Медведева, коему сам отдавал однозначное предпочтение
   Потом, утомившись, отдал гитару Лонгу. Тот не силен был петь, зато играл так, что даже Зверь перестал скучать и начал слушать.
   – О! – заявил Синий, трезвый и поэтому язвительный. – Лонг, тебя заметили.
   – Кто? – Эжен, весь еще в музыке, повел недоуменно черными очами.
   – Господин сержант.
   – Кто ж знал-то, – буркнул Зверь. Глянул на Лонга. – Дело ведь не в консерватории, да?
   Эжен расцвел, глаза полыхнули не хуже, чем у самого Зверя:
   – Гитара, – выдохнул он по-французски, – она живет. Поет. Дышит.
   – Вместе с тобой. – Это Зверь произнес негромко, словно себе самому, но Лонг услышал и быстро закивал:
   – Да. Как два сердца в такт, в одном ритме. Откуда ты знаешь?
   Костыль, единственный здесь, кто понимал французскую речь, поежился от любопытных взглядов со всех сторон:
   – Да не пойму я их, – рявкнул он, – дурь какая-то.
   И Ула впервые увидела вблизи, как Зверь меняет маски.
   Он услышал Костыля. Это Лонг, музыкальная душа, когда гитару берет, – все на свете забывает. А Зверь услышал. Костыля аж подбросило, когда вперились в него ледяные черные очи.
   – И не поймешь! – прошипел Зверь. – Где тебе?
   Костыль не обиделся. На любого другого он вызверился бы без раздумий, а тут лишь улыбнулся виновато, и все. Ула оглянулась на Гота. Поймала его взгляд:
   «Видел?» – спросила молча.
   Тот кивнул едва заметно. Он видел. И может быть, понял чуть больше, чем она? Ула надеялась, что больше. Почему Костыль не обиделся? Как Зверь делает это?
   А тот бесшумно поднялся из-за стола. Кивнул Лонгу. Ехидно улыбнулся Готу:
   – Разрешите идти, господин майор.
   – С чувством выполненного долга, – прокомментировал Дитрих. – Катись, трудоголик.