Страница:
Ценности психотерапии, фокусированной на диалоге
Описание сущности диалоговой модели психотерапии я бы хотел начать с ядра, представленного списком определяющих ее ценностей. Естественно, любой подход в психотерапии, осознают его приверженцы или нет, опирается на некоторые базовые убеждения, вокруг которых и образуется «тело» подхода. Психотерапевтическая надстройка в виде соответствующих технических приемов, правил построения экспериментов, способов организации терапевтического контакта и т. д. с необходимостью опирается на аксиологическое ядро. Полученный клиентом в результате психотерапии опыт ассимилируется в ткань психического также с учетом базовых ценностей подхода, косвенно или явно транслируемых терапевтом. И, наконец, процесс концептуализации психотерапевтами собственного профессионального опыта, который, в свою очередь, является источником постоянного развития метода, тоже с необходимостью опирается на его ценностное ядро. Именно диалектическое соотношение традиций (аксиологического ядра) и терапевтических инноваций (процесса творческой концептуализации опыта) определяет трансформацию методологии психотерапевтического метода или школы посредством либо методологической эволюции, либо парадигмальной революции.
Итак, в основе существования любой психотерапевтической школы или метода лежат ценности, которые так или иначе разделяются терапевтами, работающими в соответствующей психотерапевтической парадигме. Предлагаемая вашему вниманию диалоговая модель психотерапии также имеет определенную совокупность ценностей и базовых убеждений, определяющих сущность релевантного ей терапевтического процесса. Аксиологический аспект этой психотерапевтической модели в тезисном изложении имеет следующее содержательное наполнение.
Контакт – единственная реальность существования психического. Все, что происходит в контакте терапевта и клиента, участников группы между собой и с терапевтом, с окружающими в жизни людьми и т. д., выступает простейшей реальностью существования. Вне контакта не существует ничего, равно как ни до, ни после него. Утрата контакта в некотором смысле является психологическим эквивалентом суицида. Так же как и гомицида, поскольку, уничтожая контакт, человек отказывает другому в праве на существование в своем феноменологическом поле. Игнорирование, полагаю, выступает одной из самых интенсивных и разрушительных форм агрессии. Кроме того, следует отметить, что все психические явления, в том числе эмоции, чувства, желания, образы, фантазии, выборы и др., возникают лишь в контакте с другими людьми и существуют ровно столько, сколько продолжается этот контакт. Разрушенный контакт в поле существующих психических феноменов переводит последние в статус «аутичных», при котором они приобретают скорее деструктивный характер, чем созидательный. Таким образом, то, что еще недавно способствовало развитию self, сейчас разрушает его. По всей видимости, было бы более адекватным здоровому психическому функционированию, если бы психические явления, возникшие в контакте, в самом бы контакте и развивались, поддерживая тем самым процесс переживания.
Еще один аспект рассматриваемой проблемы имеет отношение к природе психологического и психосоматического симптома Так, любой симптом или синдром с методологической позиции, основанной на примате контакта, представляет собой не что иное, как способ организации отношений его обладателя с окружающей средой, причем наилучший из доступных в настоящий момент для self. Другой способ либо неизвестен клиенту, либо представляется ему неподходящим, либо пугает его. Альтернативные формы коммуникации могут восприниматься клиентом как сопряженные с чем-либо невыносимым, например, болью, страхом или стыдом. Иначе говоря, они заблокированы и нуждаются в поддержке терапии для своего развития. Поддерживая новые формы взаимодействия клиента в поле, психотерапия тем самым лишает симптом возможности подпитки, производной от незавершенных ситуаций поля.
Выбор, свобода. Наличие свободы воли и выбора – это признак, выделяющий человека из всего, живущего на Земле. Выбор позволяет человеку развиваться оптимальным для него образом – способность выбирать характеризует здоровое функционирование self, в то время как ее отсутствие разрушает контакт и, следовательно, парализует self-процесс. Именно на основании этой категории классики гештальт-терапии выдвинули принцип творческого приспособления [Ф. Перлз, П. Гудмен, 2001]. Постулирование ценности выбора имеет отношение и к самому процессу психотерапии – оно означает, что клиент на всем протяжении терапии остается свободным человеком: он вправе как продолжать терапию, так и остановить ее, как продвигаться в осознавании и получении нового опыта, так и сопротивляться этому, как вступать в прямые и открытые отношения с терапевтом, так и дефлексировать, деформируя терапевтический контакт, и т. д. Нет никакого, даже самого глубокого, терапевтического основания для лишения клиента свободы выбора.
Особое значение этики в регулировании контакта. В более ранних работах уже анализировалось содержание и сущность понятия этики [И.А. Погодин, 2008]. В отличие от морали, опирающейся на довольно стабильные во времени, а иногда даже ригидные убеждения и ценности, этика представляет собой творческий и гибкий процесс их ассимиляции. Этика выступает в некотором смысле эквивалентом переживания содержания морали. При этом регулирующим принципом процесса выступает свобода выбора. Иначе говоря, этика представляет собой непрекращающийся процесс принятия трудных ценностных решений, основанный на свободе идентификации / отчуждении содержания морали, являющейся фактором здорового творческого функционирования ego-процесса и предполагающей принятие ответственности за уникальный выбор. Разумеется, процесс такого выбора определяется, с одной стороны, опорой на существующие у человека ценности и убеждения, с другой – особенностями текущей ситуации поля.
Внимание к динамике контекста. Базовые положения теории поля, на которые методологически опирается диалоговая феноменологическая психотерапия, предполагают особое внимание к динамике контекста. Именно дизайн текущего контекста поля определяет соответствующую психологическую динамику. Иначе говоря, изменение контекста поля с необходимостью инициирует изменение психологических реакций человека, относящихся ко всем функциям self. Появившиеся в текущем контексте поля новые контакты с людьми предъявляют требования к соответствующим способам организации этих контактов, которые, в свою очередь, предполагают необходимость обращения с вновь возникающими эмоциями, чувствами, образами, фантазиями, представлениями человека о себе и окружающем его мире. Отказ от учета динамики ситуации поля в процессе построения человеком контакта с окружающими блокирует self-процесс в клещах хронической ситуации низкой интенсивности, что, собственно говоря, лежит в основе формирования психических нарушений. Верно и обратное (и именно это определяет необходимость, возможность и ресурсы диалоговой психотерапии): восстановление человеком чувствительности к текущей полевой динамике, например в процессе психотерапии, выступает фактором, обусловливающим эффективное функционирование и здоровое развитие self-процесса.
Внимание к процессу, результат терапии как побочный ее продукт. Особенность диалоговой феноменологической психотерапии в том, что она ориентирована на процесс, а не на результат. Хотя последнее и более привычно для обыденного мышления, психотерапевтическое мышление в рассматриваемой модели терапии предполагает следующее: результат (возможно, даже очень полезный и желанный для клиента) выступает побочным продуктом терапевтического процесса, сфокусированного на контакте. Традиционные представления о личности в методологии диалоговой психотерапии с неизбежностью трансформируются в представления о self как процессе в поле, реализуемом посредством основных его функций – id, ego, personality. Психическое – больше не содержание структуры личности, а феномен контакта, производный от текущей ситуации поля.
Феноменологическое сопровождение self. Одной из основных ценностей диалоговой психотерапии является ее метод, суть которого заключается в сопровождении возникающих по ходу терапевтического процесса феноменов. Феномены при этом, вслед за поздним Э. Гуссерлем [2001], рассматриваются в качестве фактов сознания, которые, кстати говоря, также принадлежат полю контактирования, а не личности с ее содержанием и структурой. Перебрасывая мостик от предыдущей ценности, следует отметить, что любые феномены, возникающие в процессе психотерапии, будь то чувства, образы, представления, мысли, совершаемые выборы, желания и т. д., принадлежат не клиенту или терапевту, а процессу их контакта, появляясь и развиваясь на границе-контакте. Сущность психотерапии заключается в предоставлении возможностей для возникающих в контакте феноменов жить своей жизнью. Поддержание витальности развивающихся в контакте феноменов является залогом терапевтически значимых трансформаций.
Сказанное, разумеется, находится в оппозиции к идее, согласно которой терапевтический процесс направляется принятой терапевтом терапевтической гипотезой. Опираясь в диалоговой модели психотерапии на теорию поля и феноменологию, мы можем констатировать в лучшем случае бессмысленность, а иногда даже вред подобного способа справляться в процессе терапии с тревогой неопределенности. Если место невротического стремления к контролю займет растущая способность удивляться появляющимся новым феноменам и впечатляться ими, тогда терапевтический процесс может дать его участникам гораздо больше, чем они способны были от него ожидать. Все сказанное в полной мере относится также к стремлению терапевта в трудных (а иногда и не только) ситуациях терапии прибегать к успокаивающему влиянию производимых им интерпретаций.
Близость, присутствие. Специфической ценностью диалоговой психотерапии выступает также близость в отношениях терапевта и клиента. Разумеется, речь идет о близости не в бытовом ее понимании, а в смысле организации качественного процесса контактирования. Отношения близости предполагают открытость двух и более людей друг другу, а также высокую чувствительность участников контакта как к человеку напротив тебя, так и к себе. В отношениях такого рода на фоне высокой чувствительности их участников становится возможным восстановление процесса переживания, который, собственно говоря, и является целью психотерапии. Тем не менее важно отметить, что высокая чувствительность, естественно, предполагает и большую ранимость участников контакта. Поэтому в целях сохранения экологичности психотерапевтического процесса терапевту и клиенту следует быть более внимательными друг к другу, что также относится к ценностям рассматриваемого психотерапевтического подхода.
Говоря о факторах эффективности терапевтического процесса, следует особо отметить значение присутствия терапевта и клиента в терапевтическом контакте, которое во многом определяет качество терапии и ее успешность. Зачастую самым терапевтичным для клиента оказывается небезразличие терапевта, его включенность в жизнь клиента. В процессе диалоговой психотерапии терапевт и клиент присутствуют в жизни друг друга (в актуальном текущем ее контексте) своими собственными жизнями. И именно такого рода соприсутствие позволяет участникам терапевтического процесса восстанавливать и сохранять высокую чувствительность к происходящему в поле, оставаться открытыми к новым впечатлениям, трансформировать их в новый корригирующий опыт и, как следствие, способствует ревитализации self, a также реабилитации способности к творческому приспособлению.
Переживание, внимание к процессу динамики чувств. Переживание, пожалуй, является одной из самых значительных ценностей диалоговой модели психотерапии. Более того, переживание – это непосредственная цель терапевтического процесса. Существует значительная разница между чувствами, желаниями, образами, идеями, размещенными вне контакта и этими же феноменами, питающими процесс переживания на границе-контакте. В первом случае мы можем говорить об «аутичном» характере психического, который зачастую и приводит клиента с множественными симптомами к психотерапевту. Во втором случае естественная динамика витализации этих феноменов в контакте позволяет им жить, развиваться и изменяться, восстанавливая тем самым жизненные ресурсы человека.
Для того чтобы разграничить оба этих способа обращения с психическими феноменами, представьте себе разницу в ощущениях, когда вы жалеете себя или жалуетесь другому, заботитесь о себе сам или просите другого о заботе и поддержке, наконец, плачете и плачете кому-то лично. Эмоция, чувство, телесное ощущение, желание, образ и т. д. начинают восстанавливать процесс своей жизни в тот момент, когда вы сообщаете о них другому человеку лично и только ему. Процесс переживания не имеет временных ограничений и конечной цели – он сам и является целью терапевтического процесса. Собственно говоря, на основании уже изложенного можно сформулировать сущность диалоговой психотерапии, которая заключается в осознавании, легализации и размещении на границе-контакте возникающих естественным прегнантным образом в терапевтическом поле феноменов, что способствует спонтанному течению self как процесса формирования фигуры на фоне, а также восстановлению и поддержанию в творческом здоровом виде процесса переживания.
Децентрализация власти. Как уже отмечалось [И. Погодин, 2007], введение в психотерапию в качестве центральных категорий контакта и диалога требует соответствующей трансформации представления о власти. Чрезвычайно трудно переоценить значение для методологии психотерапевтической модели ответов на простые вопросы: «Кто отвечает за происходящее в психотерапии?», «Кто инициирует терапевтически значимые изменения в терапии?» и т. д. В полевой парадигме в отличие от парадигмы индивидуалистической происходит смещение власти и ответственности в пространство вне субъектов терапевтического процесса. Этим пространством выступает сам процесс терапевтического контактирования. Таким образом, тезис основателя гештальт-терапии о том, что процесс терапии представляет собой переход человека от опоры на других к опоре на себя самого, с позиции рассматриваемой методологии, представляется некорректным. Более того, оба предлагаемых в качестве критериев Ф. Перлзом способа организации контакта со средой оказываются уязвимыми ввиду того, что приводят к утрате границы-контакта. Не говоря уже о методологической непоследовательности подобного тезиса по отношению к предыдущему постулированию ценности границы-контакта.
Терапия управляемого кризиса. Итак, целью диалоговой феноменологической психотерапии выступает естественное течение процесса переживания. Сложность для терапии заключается в том, что клиент обращается за помощью в той ситуации, когда процесс переживания деформирован или вовсе блокирован. Разумеется, подобные экстренные меры так или иначе связаны с попыткой защиты человека от невыносимых для него чувств, желаний, образов и т. д. Поэтому, ставя своей задачей восстановить течение процесса переживания, терапевт, по сути, с необходимостью инициирует кризис, справляясь некогда с которым клиент заблокировал процесс переживания. Таким образом, диалоговая феноменологическая терапия в некотором смысле является терапией управляемого кризиса. Управляемого в том смысле, что в актуальной ситуации возникшего кризиса клиент оказывается с ним не один на один, а с поддержкой терапевта. Вкладываясь в восстановление процесса переживания, терапевт и клиент создают условия, в которых инициируемый терапией кризис может быть пережит.
Сказанное в некоторой степени уточняет позицию Ф. Перлза и П. Гудмена о ценности конфликта для развития человека. Так, например, они считают, что «вообще никакой конфликт не может быть растворен посредством психотерапии. Особенно “внутренние” конфликты: они сильно энергетизированы и глубоко затрагивают пациента, представляя собой средства для роста; задача психотерапии – сделать их осознаваемыми, и тогда они могут позаимствовать новый материал из среды, перейти в кризис» [Ф. Перлз, П. Гудмен, 2001, с. 209]. И далее добавляют: «Для терапевта опасность эмоционального конфликта и страдания в том, что это может разрушить пациента, разбить его на кусочки. Это действительная опасность. Но этого можно избежать не только путем ослабления конфликта, но и усилением самости и самоосознавания (курсив мой. – И. Л.). Когда человек осознает, что это его собственный конфликт, и что он сам разрывает себя на куски – это становится новым динамическим фактором в ситуации. Затем, когда конфликт находится в центре внимания и обострен, человек скорее достигает установки творческого беспристрастия и идентифицируется с приходящим решением» [Ф. Перлз, П. Гудмен, 2001, с. 215–126].
Возвращаясь к идее управляемого кризиса, необходимо отметить, что терапевтическая ситуация поля, насыщенная в результате инициации кризиса значительно выраженными или даже невыносимыми психическими феноменами, нуждается в такой же значительной поддержке со стороны собственно терапевтического процесса и самого терапевта. В противном случае терапия скорее превратится в пространство для вторичной травматизации, нежели в место, где восстанавливается процесс переживания и ревитализируется self.
Ценность нового опыта и открытость впечатлениям. Диалоговая модель терапии предусматривает особое внимание относительно возможности клиента и терапевта замечать возникающие в терапевтическом контакте феномены, которые до этого момента находились вне зоны осознавания. Процесс переживания оказывается замороженным отчасти ввиду того, что многие элементы поля находятся вне доступа к их осознаванию. Терапевтический же процесс восстановления переживания зачастую инициируется расширением сферы осознаваемого. Если дать возможность полю произвести впечатление на себя, то в этот момент элементы поля один за другим превращаются в феномены как факты сознания. Размещенные на границе-контакте феномены восстанавливают свою витальную активность, тем самым давая возможность сформироваться новому опыту контакта человека с окружающей средой. А новый опыт, в свою очередь, может быть ассимилирован в self.
Клиент имеет право также отвергнуть опыт, который представляется ему чрезмерным или преждевременным. Постулирование ценности отвращения оказывается родственным постулируемой уже мною в качестве базовой ценности свободе выбора. Отсутствие же способности к отвращению чревато психической травматизацией и / или психическим «отравлением». Кроме того, то, чему клиент на протяжении более или менее длительного времени сохранял лояльность и преданность (будь то идеи, отношения, ценности, привязанности и т. д.), может быть отвергнуто в ситуации, когда не представляет для клиента прежнего интереса. Несвобода же в отношениях, как правило, разрушает или деформирует контакт, лишая терапевтический процесс ресурсов для изменения и развития.
Легализация всех чувств и эмоций. Важнейшая ценность диалоговой психотерапии выражается в отсутствии оценочного отношения к возникающим в контакте феноменам: нет чувств, желаний, фантазий, образов, которые были бы плохими или хорошими. Все появляющиеся в текущем контексте поля феномены имеют равное право на существование. Например, зависть, стыд, ярость ничем не хуже нежности, благодарности, любви. Поэтому важной задачей диалоговой психотерапии является легализация всех без исключения психических феноменов. Одно из самых важных посланий, которое при этом получает клиент, заключается в следующем: «Ты имеешь право на это!». Тем не менее следует отметить, что легализация психических феноменов, возникающих в контакте, не означает психического эксгибиционизма – и клиент, и терапевт имеют право на удержание осознаваемых ими чувств, желаний, образов, а также на дефлексию в их выражении. Такой способ отношения к психическим феноменам определяется все той же свободой выбора, о которой уже говорилось выше.
Первый раздел посвящен месту и роли категории self в представляемой модели терапии. В нем отражена проблема комплементарности психического. Так, противоречие процессуального и структурного аспектов self рассматриваются в работе через призму принципа дополнительности, уже более столетия использующегося в физике [С.Г. Хорошавина, 2000]. Итогом этого анализа является постулирование и обоснование концептов self-парадигмы и травматической self-парадигмы. Методологической основой анализа служит теория поля.
В фокусе внимания второго раздела находится описание феномена контакта как пространства для терапевтических изменений. При этом акцент ставится на диалоге как центральной категории представляемой модели, который рассматривается в качестве важнейшей формы существования контакта. Важно отметить, что контакт и диалог в данной работе рассматриваются, с одной стороны, как пространство, в котором происходит терапевтический процесс, с другой – в качестве собственно средства психотерапии. Такое понимание этих феноменов, проявившееся в дуализме пространства и средства терапевтического процесса, открывает значительные перспективы перед психотерапией.
Третий раздел посвящен подробному анализу процесса переживания. Помимо собственно дефиниции анализируемой категории в нем рассматривается диалектика творчества и адаптации в процессе переживания. Переживание представляет собой постоянный процесс созидания реальности, в который включаются приспособительные механизмы, обеспечивающие его адаптационный аспект. Таким образом, в разделе выделяются творческий и адаптационный векторы переживания, рассматривается диалектический характер их соотношения, а также проводится анализ клинической психопатологической проблематики с методологических позиций диалектики творчества и адаптации в переживании.
Четвертый раздел работы представляет собой краткое изложение феноменологических идей применительно к психотерапии. При этом феноменология рассматривается как метод, который регулирует процесс терапии. Очевидно, что физическое поле и поле феноменологическое – различные конструкты. В диалоговой модели терапии особое значение приобретает последний, в опоре на который открываются новые ресурсы терапии.
Пятый, шестой, седьмой и восьмой разделы демонстрируют диалоговую модель терапии в ее динамике. Описание сопровождается несколькими клиническими виньетками для иллюстрации практического применения модели. Рассматриваются различные аспекты практики и особенности диалоговой психотерапии. И, наконец, девятый, заключительный, раздел уделяет внимание одной из наиболее важных проблем современной психотерапии – ее экологии. Анализируются условия, соблюдение которых позволит уменьшить риск профессионального выгорания, а также обсуждаются внутренние особенности диалоговой модели психотерапии, обеспечивающие ее естественную экологию. Особое место в разделе занимает обсуждение диалоговой модели супервизии, ее отличительных черт, основанных на полевой феноменологической парадигме.
Итак, в основе существования любой психотерапевтической школы или метода лежат ценности, которые так или иначе разделяются терапевтами, работающими в соответствующей психотерапевтической парадигме. Предлагаемая вашему вниманию диалоговая модель психотерапии также имеет определенную совокупность ценностей и базовых убеждений, определяющих сущность релевантного ей терапевтического процесса. Аксиологический аспект этой психотерапевтической модели в тезисном изложении имеет следующее содержательное наполнение.
Контакт – единственная реальность существования психического. Все, что происходит в контакте терапевта и клиента, участников группы между собой и с терапевтом, с окружающими в жизни людьми и т. д., выступает простейшей реальностью существования. Вне контакта не существует ничего, равно как ни до, ни после него. Утрата контакта в некотором смысле является психологическим эквивалентом суицида. Так же как и гомицида, поскольку, уничтожая контакт, человек отказывает другому в праве на существование в своем феноменологическом поле. Игнорирование, полагаю, выступает одной из самых интенсивных и разрушительных форм агрессии. Кроме того, следует отметить, что все психические явления, в том числе эмоции, чувства, желания, образы, фантазии, выборы и др., возникают лишь в контакте с другими людьми и существуют ровно столько, сколько продолжается этот контакт. Разрушенный контакт в поле существующих психических феноменов переводит последние в статус «аутичных», при котором они приобретают скорее деструктивный характер, чем созидательный. Таким образом, то, что еще недавно способствовало развитию self, сейчас разрушает его. По всей видимости, было бы более адекватным здоровому психическому функционированию, если бы психические явления, возникшие в контакте, в самом бы контакте и развивались, поддерживая тем самым процесс переживания.
Еще один аспект рассматриваемой проблемы имеет отношение к природе психологического и психосоматического симптома Так, любой симптом или синдром с методологической позиции, основанной на примате контакта, представляет собой не что иное, как способ организации отношений его обладателя с окружающей средой, причем наилучший из доступных в настоящий момент для self. Другой способ либо неизвестен клиенту, либо представляется ему неподходящим, либо пугает его. Альтернативные формы коммуникации могут восприниматься клиентом как сопряженные с чем-либо невыносимым, например, болью, страхом или стыдом. Иначе говоря, они заблокированы и нуждаются в поддержке терапии для своего развития. Поддерживая новые формы взаимодействия клиента в поле, психотерапия тем самым лишает симптом возможности подпитки, производной от незавершенных ситуаций поля.
Выбор, свобода. Наличие свободы воли и выбора – это признак, выделяющий человека из всего, живущего на Земле. Выбор позволяет человеку развиваться оптимальным для него образом – способность выбирать характеризует здоровое функционирование self, в то время как ее отсутствие разрушает контакт и, следовательно, парализует self-процесс. Именно на основании этой категории классики гештальт-терапии выдвинули принцип творческого приспособления [Ф. Перлз, П. Гудмен, 2001]. Постулирование ценности выбора имеет отношение и к самому процессу психотерапии – оно означает, что клиент на всем протяжении терапии остается свободным человеком: он вправе как продолжать терапию, так и остановить ее, как продвигаться в осознавании и получении нового опыта, так и сопротивляться этому, как вступать в прямые и открытые отношения с терапевтом, так и дефлексировать, деформируя терапевтический контакт, и т. д. Нет никакого, даже самого глубокого, терапевтического основания для лишения клиента свободы выбора.
Особое значение этики в регулировании контакта. В более ранних работах уже анализировалось содержание и сущность понятия этики [И.А. Погодин, 2008]. В отличие от морали, опирающейся на довольно стабильные во времени, а иногда даже ригидные убеждения и ценности, этика представляет собой творческий и гибкий процесс их ассимиляции. Этика выступает в некотором смысле эквивалентом переживания содержания морали. При этом регулирующим принципом процесса выступает свобода выбора. Иначе говоря, этика представляет собой непрекращающийся процесс принятия трудных ценностных решений, основанный на свободе идентификации / отчуждении содержания морали, являющейся фактором здорового творческого функционирования ego-процесса и предполагающей принятие ответственности за уникальный выбор. Разумеется, процесс такого выбора определяется, с одной стороны, опорой на существующие у человека ценности и убеждения, с другой – особенностями текущей ситуации поля.
Внимание к динамике контекста. Базовые положения теории поля, на которые методологически опирается диалоговая феноменологическая психотерапия, предполагают особое внимание к динамике контекста. Именно дизайн текущего контекста поля определяет соответствующую психологическую динамику. Иначе говоря, изменение контекста поля с необходимостью инициирует изменение психологических реакций человека, относящихся ко всем функциям self. Появившиеся в текущем контексте поля новые контакты с людьми предъявляют требования к соответствующим способам организации этих контактов, которые, в свою очередь, предполагают необходимость обращения с вновь возникающими эмоциями, чувствами, образами, фантазиями, представлениями человека о себе и окружающем его мире. Отказ от учета динамики ситуации поля в процессе построения человеком контакта с окружающими блокирует self-процесс в клещах хронической ситуации низкой интенсивности, что, собственно говоря, лежит в основе формирования психических нарушений. Верно и обратное (и именно это определяет необходимость, возможность и ресурсы диалоговой психотерапии): восстановление человеком чувствительности к текущей полевой динамике, например в процессе психотерапии, выступает фактором, обусловливающим эффективное функционирование и здоровое развитие self-процесса.
Внимание к процессу, результат терапии как побочный ее продукт. Особенность диалоговой феноменологической психотерапии в том, что она ориентирована на процесс, а не на результат. Хотя последнее и более привычно для обыденного мышления, психотерапевтическое мышление в рассматриваемой модели терапии предполагает следующее: результат (возможно, даже очень полезный и желанный для клиента) выступает побочным продуктом терапевтического процесса, сфокусированного на контакте. Традиционные представления о личности в методологии диалоговой психотерапии с неизбежностью трансформируются в представления о self как процессе в поле, реализуемом посредством основных его функций – id, ego, personality. Психическое – больше не содержание структуры личности, а феномен контакта, производный от текущей ситуации поля.
Феноменологическое сопровождение self. Одной из основных ценностей диалоговой психотерапии является ее метод, суть которого заключается в сопровождении возникающих по ходу терапевтического процесса феноменов. Феномены при этом, вслед за поздним Э. Гуссерлем [2001], рассматриваются в качестве фактов сознания, которые, кстати говоря, также принадлежат полю контактирования, а не личности с ее содержанием и структурой. Перебрасывая мостик от предыдущей ценности, следует отметить, что любые феномены, возникающие в процессе психотерапии, будь то чувства, образы, представления, мысли, совершаемые выборы, желания и т. д., принадлежат не клиенту или терапевту, а процессу их контакта, появляясь и развиваясь на границе-контакте. Сущность психотерапии заключается в предоставлении возможностей для возникающих в контакте феноменов жить своей жизнью. Поддержание витальности развивающихся в контакте феноменов является залогом терапевтически значимых трансформаций.
Сказанное, разумеется, находится в оппозиции к идее, согласно которой терапевтический процесс направляется принятой терапевтом терапевтической гипотезой. Опираясь в диалоговой модели психотерапии на теорию поля и феноменологию, мы можем констатировать в лучшем случае бессмысленность, а иногда даже вред подобного способа справляться в процессе терапии с тревогой неопределенности. Если место невротического стремления к контролю займет растущая способность удивляться появляющимся новым феноменам и впечатляться ими, тогда терапевтический процесс может дать его участникам гораздо больше, чем они способны были от него ожидать. Все сказанное в полной мере относится также к стремлению терапевта в трудных (а иногда и не только) ситуациях терапии прибегать к успокаивающему влиянию производимых им интерпретаций.
Близость, присутствие. Специфической ценностью диалоговой психотерапии выступает также близость в отношениях терапевта и клиента. Разумеется, речь идет о близости не в бытовом ее понимании, а в смысле организации качественного процесса контактирования. Отношения близости предполагают открытость двух и более людей друг другу, а также высокую чувствительность участников контакта как к человеку напротив тебя, так и к себе. В отношениях такого рода на фоне высокой чувствительности их участников становится возможным восстановление процесса переживания, который, собственно говоря, и является целью психотерапии. Тем не менее важно отметить, что высокая чувствительность, естественно, предполагает и большую ранимость участников контакта. Поэтому в целях сохранения экологичности психотерапевтического процесса терапевту и клиенту следует быть более внимательными друг к другу, что также относится к ценностям рассматриваемого психотерапевтического подхода.
Говоря о факторах эффективности терапевтического процесса, следует особо отметить значение присутствия терапевта и клиента в терапевтическом контакте, которое во многом определяет качество терапии и ее успешность. Зачастую самым терапевтичным для клиента оказывается небезразличие терапевта, его включенность в жизнь клиента. В процессе диалоговой психотерапии терапевт и клиент присутствуют в жизни друг друга (в актуальном текущем ее контексте) своими собственными жизнями. И именно такого рода соприсутствие позволяет участникам терапевтического процесса восстанавливать и сохранять высокую чувствительность к происходящему в поле, оставаться открытыми к новым впечатлениям, трансформировать их в новый корригирующий опыт и, как следствие, способствует ревитализации self, a также реабилитации способности к творческому приспособлению.
Переживание, внимание к процессу динамики чувств. Переживание, пожалуй, является одной из самых значительных ценностей диалоговой модели психотерапии. Более того, переживание – это непосредственная цель терапевтического процесса. Существует значительная разница между чувствами, желаниями, образами, идеями, размещенными вне контакта и этими же феноменами, питающими процесс переживания на границе-контакте. В первом случае мы можем говорить об «аутичном» характере психического, который зачастую и приводит клиента с множественными симптомами к психотерапевту. Во втором случае естественная динамика витализации этих феноменов в контакте позволяет им жить, развиваться и изменяться, восстанавливая тем самым жизненные ресурсы человека.
Для того чтобы разграничить оба этих способа обращения с психическими феноменами, представьте себе разницу в ощущениях, когда вы жалеете себя или жалуетесь другому, заботитесь о себе сам или просите другого о заботе и поддержке, наконец, плачете и плачете кому-то лично. Эмоция, чувство, телесное ощущение, желание, образ и т. д. начинают восстанавливать процесс своей жизни в тот момент, когда вы сообщаете о них другому человеку лично и только ему. Процесс переживания не имеет временных ограничений и конечной цели – он сам и является целью терапевтического процесса. Собственно говоря, на основании уже изложенного можно сформулировать сущность диалоговой психотерапии, которая заключается в осознавании, легализации и размещении на границе-контакте возникающих естественным прегнантным образом в терапевтическом поле феноменов, что способствует спонтанному течению self как процесса формирования фигуры на фоне, а также восстановлению и поддержанию в творческом здоровом виде процесса переживания.
Децентрализация власти. Как уже отмечалось [И. Погодин, 2007], введение в психотерапию в качестве центральных категорий контакта и диалога требует соответствующей трансформации представления о власти. Чрезвычайно трудно переоценить значение для методологии психотерапевтической модели ответов на простые вопросы: «Кто отвечает за происходящее в психотерапии?», «Кто инициирует терапевтически значимые изменения в терапии?» и т. д. В полевой парадигме в отличие от парадигмы индивидуалистической происходит смещение власти и ответственности в пространство вне субъектов терапевтического процесса. Этим пространством выступает сам процесс терапевтического контактирования. Таким образом, тезис основателя гештальт-терапии о том, что процесс терапии представляет собой переход человека от опоры на других к опоре на себя самого, с позиции рассматриваемой методологии, представляется некорректным. Более того, оба предлагаемых в качестве критериев Ф. Перлзом способа организации контакта со средой оказываются уязвимыми ввиду того, что приводят к утрате границы-контакта. Не говоря уже о методологической непоследовательности подобного тезиса по отношению к предыдущему постулированию ценности границы-контакта.
Терапия управляемого кризиса. Итак, целью диалоговой феноменологической психотерапии выступает естественное течение процесса переживания. Сложность для терапии заключается в том, что клиент обращается за помощью в той ситуации, когда процесс переживания деформирован или вовсе блокирован. Разумеется, подобные экстренные меры так или иначе связаны с попыткой защиты человека от невыносимых для него чувств, желаний, образов и т. д. Поэтому, ставя своей задачей восстановить течение процесса переживания, терапевт, по сути, с необходимостью инициирует кризис, справляясь некогда с которым клиент заблокировал процесс переживания. Таким образом, диалоговая феноменологическая терапия в некотором смысле является терапией управляемого кризиса. Управляемого в том смысле, что в актуальной ситуации возникшего кризиса клиент оказывается с ним не один на один, а с поддержкой терапевта. Вкладываясь в восстановление процесса переживания, терапевт и клиент создают условия, в которых инициируемый терапией кризис может быть пережит.
Сказанное в некоторой степени уточняет позицию Ф. Перлза и П. Гудмена о ценности конфликта для развития человека. Так, например, они считают, что «вообще никакой конфликт не может быть растворен посредством психотерапии. Особенно “внутренние” конфликты: они сильно энергетизированы и глубоко затрагивают пациента, представляя собой средства для роста; задача психотерапии – сделать их осознаваемыми, и тогда они могут позаимствовать новый материал из среды, перейти в кризис» [Ф. Перлз, П. Гудмен, 2001, с. 209]. И далее добавляют: «Для терапевта опасность эмоционального конфликта и страдания в том, что это может разрушить пациента, разбить его на кусочки. Это действительная опасность. Но этого можно избежать не только путем ослабления конфликта, но и усилением самости и самоосознавания (курсив мой. – И. Л.). Когда человек осознает, что это его собственный конфликт, и что он сам разрывает себя на куски – это становится новым динамическим фактором в ситуации. Затем, когда конфликт находится в центре внимания и обострен, человек скорее достигает установки творческого беспристрастия и идентифицируется с приходящим решением» [Ф. Перлз, П. Гудмен, 2001, с. 215–126].
Возвращаясь к идее управляемого кризиса, необходимо отметить, что терапевтическая ситуация поля, насыщенная в результате инициации кризиса значительно выраженными или даже невыносимыми психическими феноменами, нуждается в такой же значительной поддержке со стороны собственно терапевтического процесса и самого терапевта. В противном случае терапия скорее превратится в пространство для вторичной травматизации, нежели в место, где восстанавливается процесс переживания и ревитализируется self.
Ценность нового опыта и открытость впечатлениям. Диалоговая модель терапии предусматривает особое внимание относительно возможности клиента и терапевта замечать возникающие в терапевтическом контакте феномены, которые до этого момента находились вне зоны осознавания. Процесс переживания оказывается замороженным отчасти ввиду того, что многие элементы поля находятся вне доступа к их осознаванию. Терапевтический же процесс восстановления переживания зачастую инициируется расширением сферы осознаваемого. Если дать возможность полю произвести впечатление на себя, то в этот момент элементы поля один за другим превращаются в феномены как факты сознания. Размещенные на границе-контакте феномены восстанавливают свою витальную активность, тем самым давая возможность сформироваться новому опыту контакта человека с окружающей средой. А новый опыт, в свою очередь, может быть ассимилирован в self.
Клиент имеет право также отвергнуть опыт, который представляется ему чрезмерным или преждевременным. Постулирование ценности отвращения оказывается родственным постулируемой уже мною в качестве базовой ценности свободе выбора. Отсутствие же способности к отвращению чревато психической травматизацией и / или психическим «отравлением». Кроме того, то, чему клиент на протяжении более или менее длительного времени сохранял лояльность и преданность (будь то идеи, отношения, ценности, привязанности и т. д.), может быть отвергнуто в ситуации, когда не представляет для клиента прежнего интереса. Несвобода же в отношениях, как правило, разрушает или деформирует контакт, лишая терапевтический процесс ресурсов для изменения и развития.
Легализация всех чувств и эмоций. Важнейшая ценность диалоговой психотерапии выражается в отсутствии оценочного отношения к возникающим в контакте феноменам: нет чувств, желаний, фантазий, образов, которые были бы плохими или хорошими. Все появляющиеся в текущем контексте поля феномены имеют равное право на существование. Например, зависть, стыд, ярость ничем не хуже нежности, благодарности, любви. Поэтому важной задачей диалоговой психотерапии является легализация всех без исключения психических феноменов. Одно из самых важных посланий, которое при этом получает клиент, заключается в следующем: «Ты имеешь право на это!». Тем не менее следует отметить, что легализация психических феноменов, возникающих в контакте, не означает психического эксгибиционизма – и клиент, и терапевт имеют право на удержание осознаваемых ими чувств, желаний, образов, а также на дефлексию в их выражении. Такой способ отношения к психическим феноменам определяется все той же свободой выбора, о которой уже говорилось выше.
* * *
Подытоживая тезисное изложение философско-методологических оснований и ценностей диалоговой модели психотерапии, попытаюсь описать последующую возможную логику подробного и детального анализа ее сущности. Описание предлагаемой в этой работе модели стоит, по всей видимости, построить в виде нескольких основных разделов.Первый раздел посвящен месту и роли категории self в представляемой модели терапии. В нем отражена проблема комплементарности психического. Так, противоречие процессуального и структурного аспектов self рассматриваются в работе через призму принципа дополнительности, уже более столетия использующегося в физике [С.Г. Хорошавина, 2000]. Итогом этого анализа является постулирование и обоснование концептов self-парадигмы и травматической self-парадигмы. Методологической основой анализа служит теория поля.
В фокусе внимания второго раздела находится описание феномена контакта как пространства для терапевтических изменений. При этом акцент ставится на диалоге как центральной категории представляемой модели, который рассматривается в качестве важнейшей формы существования контакта. Важно отметить, что контакт и диалог в данной работе рассматриваются, с одной стороны, как пространство, в котором происходит терапевтический процесс, с другой – в качестве собственно средства психотерапии. Такое понимание этих феноменов, проявившееся в дуализме пространства и средства терапевтического процесса, открывает значительные перспективы перед психотерапией.
Третий раздел посвящен подробному анализу процесса переживания. Помимо собственно дефиниции анализируемой категории в нем рассматривается диалектика творчества и адаптации в процессе переживания. Переживание представляет собой постоянный процесс созидания реальности, в который включаются приспособительные механизмы, обеспечивающие его адаптационный аспект. Таким образом, в разделе выделяются творческий и адаптационный векторы переживания, рассматривается диалектический характер их соотношения, а также проводится анализ клинической психопатологической проблематики с методологических позиций диалектики творчества и адаптации в переживании.
Четвертый раздел работы представляет собой краткое изложение феноменологических идей применительно к психотерапии. При этом феноменология рассматривается как метод, который регулирует процесс терапии. Очевидно, что физическое поле и поле феноменологическое – различные конструкты. В диалоговой модели терапии особое значение приобретает последний, в опоре на который открываются новые ресурсы терапии.
Пятый, шестой, седьмой и восьмой разделы демонстрируют диалоговую модель терапии в ее динамике. Описание сопровождается несколькими клиническими виньетками для иллюстрации практического применения модели. Рассматриваются различные аспекты практики и особенности диалоговой психотерапии. И, наконец, девятый, заключительный, раздел уделяет внимание одной из наиболее важных проблем современной психотерапии – ее экологии. Анализируются условия, соблюдение которых позволит уменьшить риск профессионального выгорания, а также обсуждаются внутренние особенности диалоговой модели психотерапии, обеспечивающие ее естественную экологию. Особое место в разделе занимает обсуждение диалоговой модели супервизии, ее отличительных черт, основанных на полевой феноменологической парадигме.
Self: концепт, описывающий природу психического (анализ применения категории self в методологии диалоговой модели терапии)
Здесь необходимо остановиться на некоторых тезисах, методологически вытекающих из трансформации понимания психического, произведенного гештальт-подходом. Речь пойдет о дуалистической природе психических феноменов. Как уже отмечалось [И.А. Погодин, 2007], раннее развитие гештальт-терапии было пропитано базовыми методологическими противоречиями. Так, гештальт-подход привнес в психологию новое понимание self как процесса [Ф. Перлз, П. Гудмен, 2001], сохранив при этом представления о человеке как организме в среде [Ф. Перлз, 2000]. Собственно, даже гештальтистская теория поля имеет в своем названии специфическое расширение: теория поля организм / среда. При этом словосочетание «теория поля» отсылает нас к представлениям о процессуальном характере психического, но вместе с тем добавление в названии слов «организм / среда» предполагает необходимость его объективации.
Данное противоречие я предлагаю рассматривать через призму принципа дополнительности, используемого в физике уже более столетия [С.Г. Хорошавина, 2000]. При этом психическое, по аналогии с элементарными частицами, можно рассматривать и как процесс в поле, и как феномен, обладающей структурой, но не одновременно [И.А. Погодин, 2007]. Окончательно примирить составляющие рассматриваемого противоречия оказалось возможным благодаря введенному принципу децентрализации власти, предполагающему помещение источника психических феноменов в зону между организмом и средой – в зону контактирования. Таким образом, любые психические явления – от эмоций до сложных психических процессов – следует рассматривать в качестве феноменов контакта [И.А. Погодин, 2007, 2008]. Собственно говоря, все это имеет важное значение и для процесса терапии – поскольку психические явления выступают феноменами контакта, то и изменения в терапии могут быть локализованы только в процессе терапевтического контакта [И.А. Погодин, 2007].
Данное противоречие я предлагаю рассматривать через призму принципа дополнительности, используемого в физике уже более столетия [С.Г. Хорошавина, 2000]. При этом психическое, по аналогии с элементарными частицами, можно рассматривать и как процесс в поле, и как феномен, обладающей структурой, но не одновременно [И.А. Погодин, 2007]. Окончательно примирить составляющие рассматриваемого противоречия оказалось возможным благодаря введенному принципу децентрализации власти, предполагающему помещение источника психических феноменов в зону между организмом и средой – в зону контактирования. Таким образом, любые психические явления – от эмоций до сложных психических процессов – следует рассматривать в качестве феноменов контакта [И.А. Погодин, 2007, 2008]. Собственно говоря, все это имеет важное значение и для процесса терапии – поскольку психические явления выступают феноменами контакта, то и изменения в терапии могут быть локализованы только в процессе терапевтического контакта [И.А. Погодин, 2007].