На войне всякому человеку находится дело... по душе.
   Ему предложили прежнюю оплату — за головы. Но теперь за головы женщин, младенцев и стариков. Потому что политическая ситуация требовала резни. Он — согласился. Один из немногих. Другие бойцы марать мундиры кровью гражданских не желали.
   Новая служба была безопасней той, прежней. В атаки ходить уже не нужно. Они пробирались в деревни и убивали мирных жителей, резали их скотину и сжигали их дома. Чтобы “накалить политическую обстановку”, “убедить международное сообщество” или “подтвердить адекватность ответов”... Противник делал то же самое. Потому что несколько или несколько десятков жизней за достижение пусть временного, но политического перевеса — не цена!
   Они вырезали чужие деревни, но случалось, что и свои. Если нужны были примеры зверств противной стороны, а их на данный момент не было, тогда они переодевались в чужую форму и действовали от имени противника, оставляя на месте преступления их следы. По большому счету ему все равно было, кого убивать — своих или чужих, лишь бы побольше убивать и лишь бы за это платили.
   Когда война стала затихать, он вернулся в Россию.
   Где деньги быстро кончились. И война, как назло, тоже...
   Но он уже знал, чем будет зарабатывать на Родине. Тем, что умеет делать. Причем хорошо.
   Заказ нашелся быстро. Потому что всегда отыщутся люди, которым кто-то мешает жить. Причем настолько, что они готовы раскошелиться, чтобы его не стало.
   Он назвал цену. Ему сказали имя.
   Он подкараулил жертву в подъезде и всадил в нее пять пуль. Очень спокойно, как на расстреле. Но ему не повезло. Выстрелы услышала и даже мельком увидела его бдительная соседка, тут же позвонившая в милицию. Рядом с домом в это время проезжала патрульная машина, которая заметила выходящего из подъезда мужчину. И решила его на всякий случай проверить.
   Документы были в порядке, но руки пахли гарью, на подошве ботинка — кровь. А в подъезде, из которого он только что вышел, — труп.
   Его задержали и доставили в отделение.
   Соседка опознала убийцу, а смыв с рук показал, что это не дым от сигарет и не гарь от костра, а пороховой нагар. Подозреваемого поместили в КПЗ.
   В камере к нему на нары подсел какой-то мужчина.
   — За что сидишь? — поинтересовался он.
   — За мешок картошки, — ответил новоиспеченный зэк. Потому что все так говорят.
   — И скольких человек ты этим мешком прибил? — усмехнулся мужчина.
   Это был “Сотый”. Вернее, тогда еще не “Сотый” — тогда такой же, как он, рядовой зэк.
   — Дурак, — посочувствовал ему мужчина, узнав правду. — Причем дважды дурак.
   — Это почему это?! — возмутился он.
   — Во-первых — потому что только дураки убивают своими руками! Во-вторых — что, имея деньги, находишься здесь, а не на воле!.. Дай на лапу следователю и свидетелям.
   — А если они не возьмут?
   Мужчина только усмехнулся:
   — А если они не возьмут, то скажи им, что ты дашь их деньги тем, кто избавит тебя от свидетелей и следователя.
   Следователь не отказался, следователь — взял.
   А свидетельницу кто-то сильно избил, когда она возвращалась из магазина домой, и она отказалась от своих показаний.
   То есть все случилось именно так, как предсказывал его новый приятель.
   — А что же ты сам? — спросил он. — Почему, если все так хорошо знаешь, сидишь в кутузке, а не гуляешь на воле? Или тоже дурак?
   — Нет, я — умный, — загадочно ответил его советчик. — Когда выйдешь — найди меня. Если захочешь.
   И продиктовал номер мобильного телефона.
   Через месяц он набрал продиктованный ему телефон. Но ему ответил не его приятель. Ответил какой-то совершенно посторонний человек, который сказал, что таких здесь нет, никогда не было и поэтому сюда лучше не звонить.
   Но его приятель не потерялся. Он перезвонил ровно через три минуты.
   — Ты искал меня?
   — А как же?.. Мне сказали, что тебя там нет... И как ты узнал мой номер?
   — По определителю.
   Они встретились.
   — Что делать думаешь? — спросил его тюремный приятель.
   Он пожал плечами. Так как не знал. Из тюрьмы он вышел, но все деньги ушли на то, чтобы выйти из тюрьмы.
   — У меня тут случайно есть один заказ. Если хочешь, можешь его взять, — предложил приятель.
   — На что заказ?
   — Не на что, а на кого...
   Заказ был выгодный, но соглашаться на него было страшно. Обратно в тюрьму не хотелось, хватило одного раза.
   — А ты не попадайся, — хохотнул приятель.
   И предложил свой сценарий покушения. Очень толковый сценарий.
   — В крайнем случае выкупишься авансом. Не впервой.
   Вообще-то — да. Когда деньги есть, и тюрьма — не тюрьма. Было бы что дать, а кому — всегда найдется. Это он уже усвоил.
   Он согласился, слишком велик был соблазн.
   На этот раз все прошло гладко. Заказанная жертва погибла, он получил деньги, а свидетелей не было.
   — Вот видишь! — похвалил его бывший сосед по нарам. — Все очень просто.
   “Ему — да”, — подумал он. Он в этом деле был только посредником, который ничем не рисковал и который, голову можно на отсечение дать, получил свое. Может быть, даже больше, чем он!
   Так, на самом себе, он увидел, как работает “схема”. И как можно, самому под пули и тюрьму не подставляясь, получать деньги.
   Так вот о чем он толковал в камере!
   Когда через месяц поступил новый заказ, он на дело идти отказался.
   — Я лучше кого-нибудь найду, — заявил он.
   — Молодец! — удивился его сообразительности приятель. — Далеко пойдешь!
   Исполнителя он нашел легко, в ближайшей пивной. Там каждый второй готов был убить кого угодно, в любых количествах, лишь бы “забашляли”. Причем не так уж и много, большинство были готовы работать за треть предложенной заказчиком суммы.
   Сценарий он придумал сам, многократно побывав на месте, осмотрев подходы и измерив все расстояния шагами. Киллеру оставалось лишь, действуя четко по инструкции, прийти, убить и спокойно, целым и невредимым, уйти с места преступления.
   Он пришел и убил. А вот уйти целым и невредимым у него не получилось. Потому что его подстрелил телохранитель, охранявший жертву.
   Истекая кровью, он успел добраться до машины и успел уехать, затаившись в условленном месте. Это был провал, потому что киллер знал в лицо человека, который его нанял. На горизонте замаячили нары.
   — Он меня сдаст! — жаловался он своему тюремному приятелю.
   — Конечно, сдаст, — соглашался тот. — Он обратится за медицинской помощью, и первый же врач, который увидит огнестрельные раны, капнет в милицию. Если только “больной” раньше не умрет...
   Он все понял. Если убрать подстреленного киллера, то он никуда не обратится, милиция ничего не узнает и преступление останется нераскрытым. А он останется при деньгах!
   Он будет жив, не сядет в тюрьму и получит неплохой навар. Такая схема!
   — А если бы меня тогда тоже ранили? — спросил он своего приятеля, догадываясь об ответе.
   — То я бы поступил точно так же...
   Вот так! То есть в прошлый раз он выполнял роль, которую теперь выполнял нанятый им одноразовый стрелок, и если бы дал маху, то его бы уже не было.
   Мудрый у него приятель. И непростой!
   — Кто ты? — напрямую спросил он.
   — Какое это имеет значение? Просто человек...
   Ну-ну!..
   Как будто он слепой, как будто он ничего не понимает! Чай, не дурак — изучал основы конспирации еще там, в части. Знает!.. Какой он простой!.. Не простой он, а из “этих”. Либо мент, либо бывший эфэсбэшник, либо диверсант из военной разведки.
   Но тем и лучше! С таким советчиком в тюрягу по-глупому не загремишь! Пока под ним походим, а там посмотрим!..
   Он выполнил еще два или три заказа, причем не сам, а чужими руками, уже сознательно, убрав исполнителей, которые могли на него указать. Он боялся, что они случайно проболтаются, и так страховался!
   — Не дело это — не по-хозяйски! — укоризненно заметил его друг-эфэсбэшник. — Так недолго и проколоться, если использовать случайный, одноразовый материал.
   — А что нужно сделать?
   — Находить профессионалов, которые смогут провести несколько акций, и лишь тогда от них избавляться...
   — Где ж их взять?
   — Найти. Или обучить.
   Это верно, мочить каждый раз киллеров-любителей — дело неблагодарное. Можно и нарваться...
   — И еще желательно создать дополнительный буфер.
   — Какой? — не понял он.
   — Командиров среднего звена, — объяснил приятель. — Тех, кто будет общаться с исполнителями. Тебе перед ними отсвечивать лицом негоже. Рядовые исполнители должны знать только своего командира, а командиры должны знать только тебя и ничего не должны знать о других командирах, — объяснил он примитивную, но надежную конспиративную схему.
   А ведь точно! Тогда убирать стрелков будет уже не он, а командиры. А он будет разбираться с командирами, если они упустят стрелков. Как все просто!
   Так образовалась схема, которая в дальнейшем, разрастаясь по вертикали и горизонтали, обрастая командирами пятерок, а потом “десятыми”, “сотыми” и “тысячными”, стала организацией.
   Только его приятелю в той структуре место не нашлось! Он в ней стал всего лишь “сотым”! Потому что двух медведей для одной берлоги — много. Кто-то должен уступить.
   Уступил — “Сотый”.
   А если бы не уступил, то сгинул, как до него многие другие, которые пытались тянуть одеяло на себя. Его одеяло!
   Верно “Сотый” ему в свое время напророчил — далеко пойдешь!.. И не ошибся!
   Так он стал “Первым”! Впервые за всю свою жизнь! И, как он надеялся, на всю жизнь. Потому что терять свое место в созданной им империи не собирался! Тем более из-за какого-то неизвестно откуда взявшегося “прораба”!
   А вот хрен ему!
   Вернее, крышка! Теперь — точно крышка, потому что теперь он его из своих лап живым не выпустит. Ни за что!

Глава 64

   Сознание возвращалось болью. В голове. В боку. Во всем теле. Но если его тело болит, значит, он еще жив! Что не может не радовать!
   Резидент лежал на чем-то твердом и холодном. Лежал — совершенно голый! Почему голый-то?..
   А... Понятно! Ребята подстраховались, ребята содрали с него и выбросили его одежду и обувь. Потому что перебирать его костюм, проверяя на ощупь каждый шов, им было некогда, а если не проверять, то есть опасность, что он протащит с собой какое-нибудь оружие, микрофон или капсулу с ядом. Хотя капсула с ядом — это уже явный романтический перебор, навеянный кино.
   Но они оказались правы — с костюмом пропали вшитые в пояс, на всякий пожарный случай, отмычки, с помощью которых можно было бы открыть наручники. Можно было бы... а теперь — нет!
   Круто они с ним обошлись: раздели, разули, руки сцепили наручниками, рот залепили от уха до уха широким пластырем, на голову надели какой-то черный, непроницаемый, из плотной ткани мешок, ноги перехватили, кажется, ремнями или чем-то в этом роде... На этот раз его упаковали как следует. Так, что не шелохнешься.
   Интересно знать, кто?..
   Впрочем, кто, как раз понятно, — они! Больше некому!
   Выходит, он их проглядел. Во второй раз!
   Как же так?
   Впрочем, это уже не важно. Важно, что он у них в руках. И надо собраться, приготовиться к неизбежному.
   Интересно знать, куда они его притащили?
   Резидент прислушался. И ничего не услышал — ни шума улицы, ни голосов, ни даже близкого дыхания. Он был один и был непонятно где. Что было не очень хорошо и очень тревожно. Ей-богу, лучше бы они его били.
   Он лежал так, повязанный по рукам и ногам, довольно долго. Но вот что-то отдаленно громыхнуло, послышались шаги. Хлопнула дверца. Заработал мотор. Опора под ним мелко завибрировала.
   Значит, он в машине, машина, по всей видимости, стоит в гараже, а гараж — неизвестно где. Как в сказке про Кощееву смерть, которая — в игле, игла — в яйце, яйцо — в сундуке, сундук — на дубе... А он, один черт, не уберегся!..
   Машина тронулась с места.
   Поехали...
   Ехали долго, два с небольшим часа. Как только они поехали, Резидент начал отсчет времени и поворотов. Сорок секунд — налево, еще пятьдесят — направо, три минуты пятьдесят — снова направо... Дорогу он запоминал чисто механически, вряд ли ему это пригодится.
   Полчаса.
   Час.
   Два часа двадцать минут... Снова частые повороты через каждые пятьдесят-шестьдесят секунд. Скорее всего они петляют по какому-нибудь загородному поселку.
   Остановка...
   И тут же поехали... Значит, это были ворота.
   Легкий наклон вперед — въезд в подземный гараж.
   Двигатель заглох. Похоже, приехали...
   Резидента грубо подхватили, вытянули из машины, вскинули вверх и куда-то потащили. Но не наверх, потому что ступенек не было, а куда-то вбок. Скорее всего в примыкающий к гаражу подвал.
   Страхуются ребята...
   Хлопнула дверь, еще одна. Резким рывком его поставили на ноги и, развязав под подбородком веревку, стянули с головы мешок.
   Да, подвал. Да еще какой подвал — бетонный бункер с массивными металлическими дверями! Стол, несколько стульев. Для них. Для пленника — ничего, пленник и постоять может — не барин.
   Вокруг пять человек. С открытыми лицами, без масок и грима. Значит, без вариантов, значит, отсюда ему дороги нет. Иначе бы они своими физиономиями не отсвечивали.
   Он быстро взглянул на каждого — молодые, крепкие, как на подбор ребята, с лицами, не отягощенными мыслью. Сразу видно — мелочь, рядовые “быки”. И только один чуть постарше. Похоже, это пятерка.
   Ближайший к нему “бык” пододвинулся поближе и, ни слова не говоря, врезал пленнику по почкам. Что, наверное, должно было заменить “здрасьте”.
   Резидент кулем свалился на бетонный пол, потому что удержать равновесие не мог — его руки и ноги были связаны. И сдачи дать не мог!
   Но просто уронить пленника на пол “быку” показалось мало, и он пнул лежащее тело носком ботинка в живот. А другой, с другой стороны, в спину, целя в позвоночник.
   На языке следствия все это называлось акцией предварительного устрашения — это когда тебя бьют, сильно бьют и не говорят, за что бьют, давая понять, что готовы прямо сейчас и здесь забить до смерти.
   Только это все блеф, рассчитанный на простачков. Никто его сейчас убивать не станет и даже калечить не станет, он им живым и относительно целым нужен, чтобы показания с него снять. Да и видно, что бьют они, хоть и вращают глазищами, вполсилы. Потому что если такой бугай пнет ботинком своего сорок последнего размера в живот в полную силу, то там все внутренности мгновенно в кашу превратятся. Не говоря уж о другом, с другой стороны, бугае и сделанном не из стали позвоночнике.
   Пугают ребята. Хотя и очень больно пугают...
   — Ну все, хватит, — остановил экзекуцию старший. — Успеете еще.
   Уф... Сейчас начнут уговаривать. Чтобы проверить, можно ли уговорить...
   Но уговаривать его не стали, просто поставили на ноги, прислонив к стенке. И стали ждать. Чего? Или кого?
   Похоже, кого. Потому что бронированная дверь открылась и в бункер вошел еще один человек. На вид — никакой. Но судя по тому, как все подобрались, и особенно старший пятерки, это был командир командиров. Главарь.
   Он подошел вплотную к пленнику и с интересом взглянул ему в лицо.
   Вот, значит, ты какой....
   Рост, вес, овал лица, разрез глаз... — автоматически начал составлять словесный портрет Резидент, сам не понимая, зачем. Просто по дурацкой, въевшейся в кровь привычке.
   Главарь пододвинул ногой стул и сел. И взглянул на пленника снизу вверх, что ему, видно, не понравилось. Он кивнул, и “быки” уронили пленника на колени.
   Значит, такой у нас будет разговор — один сидит, другой стоит перед ним на коленях, как перед чудотворной иконой, голый и босый?
   Ладно...
   Резидент незаметно огляделся. Теперь он смотрел не на обступивших его “быков” — теперь он смотрел на стены.
   Решетка под самым потолком — по всей видимости, вентиляционная отдушина. Еще одна... И еще... А не многовато будет для одного помещения? Так ведь и насморк от сквозняков схватить можно! Не ему, ему — все равно, его палачам.
   Одна решетка “живая” — залеплена пылью, которая слегка колышется под напором сквознячка. Две остальные не “дышат”. Выходит, никакая это не вентиляция, а видеокамеры. То есть его физиономию сейчас пишут на пленку, причем во всех возможных ракурсах. Нехорошо...
   — Фамилия? — негромко спросил главарь.
   — Чья? — прикинулся Резидент.
   — Твоя.
   Ну пусть будет Петров.
   — Петров.
   — Кличка?
   — Толстый.
   — Как?!
   Кличка была странноватой. Обычно агенты придумывают себе клички сами и поэтому придумывают что-нибудь героическое. А тут...
   — Я в детстве кушал очень хорошо и потому толстый был, вот меня все так и звали, — объяснил Резидент. — Ну еще — “Жира-пыра-комбинат”. Вы же кличку просили?
   Он еще издевается, гад!
   Сейчас ему должны были врезать!
   Но... не врезали. Выдержка у командира была отменная. Что не радует.
   — Где родился?
   Где мог родиться гражданин Петров? Ну пусть в Узбекской ССР, в Сыр-Дарьинской области. Пусть попробуют проверить.
   — В Узбекистане. В кишлаке Шиш-беш.
   И опять никакой, на которую он рассчитывал, реакции. Это тебе не издерганные жизнью и службой районные следователи, это ребята серьезные.
   — Будешь кривляться? — спокойно поинтересовался командир.
   — Честное слово, Шиш-беш! — делая честные глаза, поклялся Резидент.
   — А папу твоего звали Абдулла Саидович? — усмехнулся главарь.
   — Нет, Махмудович, — поправил Резидент.
   — Жаль, — вздохнул командир. — Жаль, что заставляешь нас быть негостеприимными. — Давайте сюда второго.
   Какого второго? Откуда они его взяли?!
   В бункер втолкнули какого-то человека. Господи, а его-то они где нашли?!
   У входа, часто и испуганно моргая, стоял “рабочий”. Тот, который держал рейку. Который был бомж. Не повезло ему...
   — Ты знаешь этого? — кивнул на пленника командир.
   — Знаю! — с готовностью ответил “рабочий”. — Он карты делает. Он нанял меня для съемок.
   — Ну и суки! — злобно сказал командир. — Оба!..
   И вытащил из ящика стола тиски. Которые прикрутил к столешне.
   У Резидента по спине, по хребту пробежала холодная дрожь. Ну вот и пошутили. И дошутились... Впрочем, этот эпизод допроса был неизбежен и запрограммирован с самого начала. Могли быть только варианты, могли быть не тиски, а, к примеру, плоскогубцы или молоток с гвоздями. И даже если бы он сказал все, что знает, ему бы все равно, на всякий случай, прищемили пальцы.
   Кажется, сейчас ему понадобятся вся его выдержка и весь опыт.
   Резидента волоком подтащили к столу, перестегнули браслеты, припечатав руки к столешне.
   — Ну что? — посмотрел на него командир. — Ты говоришь — Махмудович?
   — Да, — выдавил из себя враз побелевший пленник.
   — Ну как хочешь...
   Командир выдернул из сжатого кулака один палец, мизинец, выпрямил и сунул в тиски.
   Раз начинают с мизинца, значит, будут крошить все по очереди, понял Резидент.
   Придерживая палец и быстро прокручивая винт, главарь выбрал пустоту. Половинки тисков сошлись на пальце и сдавили его с двух сторон.
   — Махмудович? — вновь изображая дружелюбие, спросил командир.
   Резидент молча кивнул.
   Тот сделал пол-оборота.
   Металл вдавился в кожу. Пока не сильно, пока — терпимо.
   Командир взглянул пленнику в глаза. Очень внимательно. Судя по всему, ему было интересно наблюдать чужую реакцию на боль.
   Пленник молчал.
   Он вновь прокрутил винт. На этот раз с некоторым усилием.
   Пленник дернулся и замычал.
   — Как звали твоего отца? — вновь спросил главарь.
   Специально задавал простой, из-за которого не имело смысл страдать, вопрос.
   — Махмудович, — выдавил из себя Резидент. Сжатый палец покраснел и надулся, набухая кровью.
   — Нет?..
   Главарь нажал на винт. Из-под ногтя, из-под лопнувшей кожи, брызнула в сторону тонкая струйка крови.
   Рядом кто-то охнул и грузно осел на пол. Кажется, это был “рабочий”.
   — А-а! — истошно завопил Резидент. Потому что в этом образе имел право орать. Потому что было больно, а когда орешь — легче! — А-а-а!..
   Главарь с любопытством смотрел на смятый тисками, брызжущий кровью палец и на корчившегося от боли пленника.
   — Ну?! — нетерпеливо поторопил он.
   Резидент кричал!..
   — Ну-у! Говори!
   Вновь потянул рычаг винта вниз. Медленно, медленно, преодолевая сопротивление плоти, сжимались тиски, сминая кожу и мышцы. От давления с боков задрался и стал отходить от мяса ноготь.
   — М-м-м!..
   Терпеть эту адскую, запредельную боль было невозможно.
   Как их учили противостоять физическому допросу?.. Учили, когда нет сил терпеть, уже не терпеть, а, напротив, усиливать боль...
   Лучше так, чем не выдержать и заговорить!..
   Сейчас тиски сомнут мышцы, врежутся с двух сторон в кость и, медленно сближаясь, начнут ее разламывать, дробить на мелкие кусочки! И станет больно, больнее, чем теперь! Гораздо больнее! Невероятно больно!!
   Он представил, почти почувствовал эту скорую, неизбежную, жуткую боль. Представил во всех подробностях, содрогаясь от ужаса и еще больше пугая себя. Увидел веером полезшие из пальца обломки кости и... И защищаясь от этой скорой, адской боли и от той, которую не надо было представлять, которая уже была, — потерял сознание.
   Все! Чернота! Почти смерть. Где уже не больно!..
   — Тьфу! — недовольно сплюнул командир. — Мозгляк! На самом интересном месте!..
   Пленнику выдернули палец из тисков и привели в чувство, обрушив на него два ведра холодной воды и дав несколько звонких оплеух. Он заворочался. И застонал.
   Палец был цел. Был без ногтя, в крови и лохмотьях лопнувшей кожи, но кость была цела! Правда, надолго ли?..
   Палач с интересом смотрел на жертву. На то, как она приходит в себя, как испуганно, с животным ужасом в глазах, смотрит на своего истязателя.
   Он почему-то думал, что тот окажется крепче...
   — Ну что, продолжим? — ласково спросил он. Пленник лихорадочно замотал головой.
   — Так как звали твоего папашу?
   — Мах...
   Палач рванул руку пленника к себе и ткнул ее в тиски. Тем же самым, недодавленным пальцем! Тем же самым!!
   Эту боль представлять было не надо. Эту боль организм помнил и трепетал перед ней! Сердце заколотилось в ребра с частотой двести ударов в минуту. Лицо густо оросил холодный пот.
   Он был Резидентом, но был просто человеком, которому дробили пальцы!..
   — Не надо! — попросил пленник. Уже не в роли, уже сам по себе, оттягивая скорую и неизбежную боль еще хотя бы на несколько секунд.
   — Что не надо? — участливо спросил главарь. — Крутить не надо? И я говорю — не надо. Врать!
   И сделал сразу два оборота.
   Пленник взвыл! По-настоящему, натурально, потому что, когда тебя терзают по уже истерзанной плоти, больно вдвойне. В глазах у него помутилось, но сознания он не потерял. Не потерял!..
   — Нет, не Махмудович! — крикнул он. — Сергеевич.
   Это можно было сказать, это сказать не страшно!.. Винт крутнулся в обратную сторону. Это была передышка. Хоть такая, хоть такой ценой...
   — Молодец! — похвалил его командир. — Сразу бы так. Это ты убил наших людей? Таких ребят положил!
   Хотя ему не было жалко никаких ребят. Плевать ему было на покойников! Просто нужно было находить контакт с допрашиваемым, смягчая и оправдывая свою жестокость.
   — Нет, это не я, — крикнул пленник. — Это — он! Он мне приказал!
   И показал на “рабочего”.
   — Я?! — ахнул “рабочий”. — Я кого?.. Я — никого! Я за бутылку ему помогал!..
   — Кто из вас главный? — рявкнул главарь.
   — Он! — указал на “рабочего” Резидент.
   — Он! — показал на него “рабочий”.
   И оба обалдело уставились друг на друга.
   Вот так! Пусть теперь соображают, кто главнее.
   Чем больше будет путаницы, тем лучше. Тем позже они продолжат свое дело.
   — Ну вы падлы!.. — искренне удивился главарь.
   — Это он нанял меня и сказал, чтобы я им командовал! — быстро, не давая раскрыть рот “рабочему”, проговорил Резидент. — Он следил за вашими людьми и меня заставил, пригрозив, что, если я откажусь, он меня убьет!
   — Я?! — совсем растерялся “рабочий”, бывший на самом деле бомжом. И у него мелко-мелко задрожал подбородок.
   — Не верьте ему, не верьте. Он страшный человек! — кричал “расколовшийся” Резидент.
   “Страшный человек” хлюпал носом и моргал глазками, собираясь заплакать, как обиженный ребенок.
   Все слегка растерялись. Оба пленника не выглядели суперменами, оба пленника выглядели одинаково — одинаково жалко, оба напоминали опустившихся бродяг.
   Ну и что, в чью пользу разрешится ваш выбор?..
   Главарь кинул быстрый, недоуменный взгляд куда-то вверх. Туда, где за вентиляционной решеткой была спрятана видеокамера.
   Ах, даже так!! Значит, там, с той стороны провода, есть кто-то еще? Вот это да! А раз так, раз там кто-то есть, то этот главарь вовсе даже не главарь, а такая же, как остальные, мелкая сошка!
   Получается так! Иначе зачем ему смотреть на видеокамеру, словно советуясь с ней? Только в одном случае, только если там находится начальник, который его сейчас видит!
   А ведь он, было, ему поверил!..
   — Убрать! — приказал главарь, на самом деле не бывший главарем, кивнув на “рабочего”, который теперь тоже обречен на пытки. Но который, уж точно, своим палачам ничего не скажет, что бы они с ним ни делали. Бомжа было немножко жалко, но себя больше.