Ильин Андрей. Законник

   — Вы, извините, на каком фронте воевали7 — спросил Сан Саныч.
   — Что?
   — Я говорю, где воевали? На Втором Белорусском? Или, может быть, на Первом Прибалтийском? Вы в Корсунь-Шевченковской операции не участвовали?
   — Я, видите ли, не воевал, — слегка стушевался главный ветеран. — Вернее не то, чтобы не воевал, но не воевал на фронте.
   — А, так вы ветеран труда? Тот, который ковал победу в тылу.
   — Не вполне так. Понимаете, я назначен, то есть выбран, председателем Совета ветеранов нашего района, чтобы защищать их интересы в вышестоящих органах…
   — Ну и что, получается?
   — Что?
   — Защищать.
   — Да. Конечно. Например, в прошлом месяце мы провели перерегистрацию всех орденоносцев, награжденных в период…
   Так, понятно, воевать не воевал, служить не служил, но зато умеет перерегистрировать. И отчеты писать. Тоже дело. С которым дряхлый по причине возраста, многочисленных ранений, контузий и старческого склероза фронтовик, конечно, вряд ли справится. Обязательно что-нибудь перепутает или в президиуме не то ляпнет. -…кроме того, имея льготное налогообложение, наш Совет пытается, силами привлеченных ветеранов, зарабатывать некоторые суммы, направляемые на улучшение их материального положения…
   Вот это уже горячей. Насчет льготного налогообложения. Это уже понятней. На льготное налогообложение стариков ставить нельзя. Впрочем, молодых тоже нельзя. Которые со стороны. Только проверенных, своих в доску ребят. Тех, что смогут использовать предоставленные им льготы с максимальной пользой.
   — То есть, если я вас правильно понял, вы способны, когда появится такая необходимость, выделить всякому проживающему в районе ветерану, из тех заработанных средств, единовременную материальную помощь?
   — Безусловно В том числе персонально вам. Причем в любой момент. Хоть даже сейчас, — многозначительно улыбнулся председатель, и глазки его забегали, как цифры на дисплее кассового аппарата.
   — И сколько? — спросил Сан Саныч.
   — Сколько пожелаете.
   — У вас что, коммунизм, что вы каждому даете по потребностям?
   — Не каждому. Только вам.
   — Мне?
   — Вам!
   — А если я пожелаю слишком много?
   — Сколько?
   — Ну, например, трехкомнатную квартиру. С видом на мэрию.
   — Квартиру? Трехкомнатную? Тогда мне надо посоветоваться… с членами Совета.
   Председатель вышел. Как ошпаренный.
   И отчего это вдруг такое внимание к нуждам ветеранов? — задумался Сан Саныч. Вернее, только одного ветерана? И почему именно его? Чем этот ветеран лучше всех прочих, проживающих на территории района?
   Чем?
   Похоже, только одним — личным знакомством с Главой администрации! Очень давним и очень близким знакомством.
   Получается, что они вычислили его. Узнали.
   Когда? На торжественном собрании? Или совещании ткачих, где он торчал, как одетый в бане. Неужели Мокроусов вспомнил его? Неужели узнал через столько лет? Тогда у него очень хорошая память.
   В кабинет вернулся Председатель.
   — Мы согласны. — сказал он. — Но только на двухкомнатную.
   — Что от меня требуется взамен?
   — Ничего. Ну то есть почти ничего. То есть форменный пустяк.
   — Какой?
   — Прекратить копать дело, которое давным-давно закрыто. И забыто.
   Неужели они знают о моем визите к полковнику? И о фотографиях. Но откуда?
   — О каком деле вы толкуете? В моей биографии было много запутанных дел.
   Если Совету ветеранов интересны дела, которые я расследовал, то я готов…
   — Я говорю об одном деле. О том, о котором вы знаете, — жестко сказал председатель.
   — Ну тогда я не против, — еще немного потянув кота за хвост, сказал Сан Саныч.
   Председатель облегченно вздохнул. -…Если вы обеспечите двухкомнатными квартирами всех нуждающихся в улучшении жилищных условий ветеранов. Нашего района. А то неудобно как-то одному…
   Председатель сцепил скулы.
   — Послушайте, вы, наверное, не вполне осознаете, о чем идет речь…
   — А о чем, действительно? Я так понял, о моих боевых воспоминаниях? На примере одного, отдельно взятого уголовного дела? Или о кампании по оказанию материальной помощи ветеранам района?
   — Сука плешивая! — тихо пробормотал председатель.
   — Что, что? — поинтересовался Сап Саныч. — Я не расслышал. Вы, кажется, хотели уточнить отдельные положения благотворительной акции вашего Совета?
   — Сука старая! — повторил председатель, уже не шепотом, уже в полный голос.
   И посмотрел в глаза Сан Санычу.
   Значит, так? Значит, игра пошла в открытую. Без реверансов! Значит, все можно называть своими именами? Тогда лучше на понятном им языке.
   — Ты на меня, урка недозрелая, не зыркай, — спокойно сказал Сан Саныч. — И зубками от злости не скрипи. А то ненароком сотрешь клыки до самых десен и нечем станет тюремную пайку хавать. Придется на жидкий продукт переходить.
   Который для авторитетного вора не в масть.
   — Ах ты гнида!
   — А ты что думал, «шестерка», что я твоего пахана испугаюсь? Что затрясусь мелким бесом и из рук его поганых отступную приму? Пусть даже не деньгами, а квадратными метрами. Так не приму. Потому что не надо. Ни к чему мне лишние жилищные метры. Мне, в перспективе, двух аршин за глаза. Тех, которые всем совершенно бесплатно положены. Уяснил?
   — Дурак ты, дед! Тебе эти аршины райскими кущами покажутся. Если мы за тебя всерьез возьмемся.
   — Это я не спорю. В этом деле вы мастаки. Только едва ли у вас что получится. Человек я старый, болезненный, чуть что в обморок падаю. Или с сердечным приступом. Так что особо вам на мне не разыграться. Не по возрасту мне с вами задушевные беседы вести.
   — А это мы посмотрим.
   — Пугаете?
   — Предупреждаем. Или через два дня ты, дед, примешь наши условия или…
   — Что или?
   — Увидишь. Если успеешь…
   — Все?
   — Все!
   — Ну тогда большое спасибо вашему Совету от лица ветеранов МВД и меня лично, — душевно сказал Сан Саныч.
   — Чего? — насторожился урка-председатель.
   — Не чего, а за что. За заботу о нуждах и чаяниях бедствующих пенсионеров.
   За самоотверженную работу в сфере распределения и перераспределения принадлежащих им материальных благ. И еще за душевный разговор.
   — Шут гороховый!
   — А вы все-таки подумайте о моем встречном предложении, — напомнил Сан Саныч.
   — О каком это?
   — Об улучшении жилищных условий ветеранов нашего района…
   Спустя два дня Сан Саныча вызвали в жэк. По поводу задолженности по внесению коммунальных платежей.
   — Дронов? — строго спросила жэковская бухгалтерша.
   — Дронов, — честно признался Сан Саныч.
   — Что же вы, гражданин Дронов, вытворяете! А еще пожилой человек.
   — Вообще-то я уже давно ничего не вытворяю. И именно по той самой причине, о которой вы сказали выше.
   — А какая была выше? — не поняла бухгалтерша.
   — Та, о которой вы упомянули ранее.
   — Что вы такое говорите? Что вы меня путаете. Тут все! — психанула бухгалтерша. — И почему вы шесть месяцев не платите за квартиру? Вам что, закон не писан!
   — Здесь какая-то ошибка. Я не имею привычки задерживать с оплатой, — попытался разъяснить истинное положение дел Сан Саныч.
   — Все вы так говорите. И все равно не платите!
   — То есть вы хотите сказать, что я вас обманываю?
   — Я ничего не хочу сказать. Я вижу вас в списке должников. И все!
   — Но я же не должник.
   — А кто вас разберет!
   — И что мне в данной ситуации делать?
   — Ничего. Придите сегодня к концу рабочего дня, часов в шесть. Я попробую разобраться.
   В шесть часов Сан Саныч стоял перед бухгалтершей. Как лист перед травой.
   — Дронов?
   — Дронов.
   — У вас все в порядке.
   — Что?
   — То, зачем вы приходили. В общем, все в порядке.
   — Откуда вы знаете, что в порядке?
   — Потому что у меня здесь отмечено. Галочкой. Против вашей фамилии. У вас все в порядке.
   — Но вы же говорили, что у меня шестимесячная задолженность.
   — Ах, задолженность? Точно! Нет, нету задолженности. Это ошибка получилась.
   Вас не в тот список внесли.
   — Но как же так?
   — Все, Дронов. Идите. Не до вас мне, — замахала бухгалтерша руками и, когда посетитель вышел, пожаловалась соседке по столу: — Ходят тут по два раза на дню, работать мешают.
   — Это точно. Вообще кабы не эти жильцы… Сан Саныч шел домой тихо, про себя возмущаясь плохо организованной работой жэковских служб. То чуть не повесткой вызывают, то говорят, все в порядке.
   Перед аркой, ведущей в его двор, он придержал шаг.
   Что-то ему не понравилось в окружающем пейзаже, но, что конкретно, он не понял. Возможно густой, на всем обозримом пространстве, сор.
   — Лучше бы за дворниками следили, чем жильцов туда-сюда без толку гонять, — проворчал под нос Сан Саныч, входя под свод арки. — Тоже мне работники.
   Скоро в дом, не имея болотных сапог, пройти будет невозможно. А квартплату им выдай. Дня не просрочь!
   Сзади поперек входа в арку, чуть не вплотную к стенам домов, притерлась грузовая машина. И встала.
   И эти туда же. Ездят, где захотят, встают, где придется, проходы перегораживают…
   Ну вот зачем он тут остановился? Ведь поблизости нет ни одного магазина, куда можно было бы разгрузить товар. Он что, специально посреди дороги встал? Чтобы пешеходам жизнь усложнить? Чтобы досадить им лишний раз?
   Навстречу Сан Санычу с другой стороны арки двинулись двое молодых парней.
   «Вот как они теперь будут обходить этот грузовик? — пожалел незнакомых ему ребят Сан Саныч. — Он ладно, успел пройти, а вот как им из положения выходить? В обход идти? Или под днищем на брюхе проползать? В чистой одежде».
   Парни приближались, оживленно и весело о чем-то переговариваясь.
   Черт, может, я зря брюзжу? Может, это просто возраст сказывается? Эти вон, которые лет на сорок помоложе, идут и в ус не дуют. Плевать им на нерадивых водителей и поставленные поперек дороги машины. Не раздражают их такие пустяки.
   Парни подошли вплотную.
   — Папаша, у вас закурить не найдется? — спросил один из них. — Согласны даже на «Беломор».
   — Нет, ребятки. Я с куревом завязал. Лет двадцать назад.
   — Ну тогда извиняйте за беспокойство, — сказал парень и засунул правую руку в карман. И быстро оглянулся по сторонам.
   "А зачем он оглянулся? И руку сунул? — вдруг подумал Сан Саныч. И посмотрел не вперед, туда куда собирался идти и где машина выход перекрыла, а назад.
   — И зачем машина встала там, где нет магазинов?.." Со стороны входа в арку показалась еще одна фигура. И остановилась. И еле заметно кивнула головой.
   Так: машина перекрывает вход, отсекая тем случайных прохожих. Другой вход блокирует «наблюдатель», двое — ладят дело — совсем в другом свете увидел Сан Саныч выстроенную грузовиком и тремя случайными фигурами мизансцену.
   И что они хотят? Кошелька? Или жизни? Если кошелька, то это ни к нему. Чем можно разжиться у престарелого пенсионера, кроме пенсионной книжки? Значит, за жизнью. За его жизнью! Значит…
   — Ну, прощевай, папашка, — сказал ближний к нему парень и быстро, без замаха, ударил кулаком в лицо. Кулаком левой руки.
   Левой! Значит или левша, или…
   Сан Саныч отшатнулся. Но не лицом, не так, как подвергшийся случайному нападению прохожий, а как бывший фронтовой разведчик — корпусом назад и вбок. Как разведчик, который участвовал не в одной рукопашной схватке на нейтральной полосе и имел возможность на практике усвоить простейшее правило, гласящее, что прямая угроза это не всегда основная угроза, а иногда только отвлекающий маневр. А кто того правила не понял, тот остался лежать на той нейтральной полосе с эсэсовским кинжалом в подреберье.
   Сан Саныч правильно рассчитал прием противника, но не рассчитал своего возраста. У нападавших на него молодых ребят реакции были лучше.
   Сверкнувший в полумраке арки нож достал его раньше, чем он успел уйти из-под его удара. Стальное лезвие пробило ткань плаща и ткань и подкладку пиджака и рубаху и вонзилось в тело. В тело Сан Саныча. Глубоко. Туда, где должно было располагаться сердце.
   Где-то далеко закричала женщина. Но ее голоса Сан Саныч уже не слышал. Он почувствовал разрывающую грудь боль, увидел падающую навстречу его глазам мостовую и больше не видел и не чувствовал ничего.
   Он стоял на лесной поляне, в армейском, второго срока ношения обмундировании пред строем своих, давно погибших товарищей. Стоял нынешний, семидесятилетний. Пред ними, навсегда молодыми. Стоял и чего-то ждал.
   Наверное, команды.
   — Рядовой Дронов! — окликнул его подошедший сбоку старшина Дзюба, погибший в сорок третьем при переправе через безымянную белорусскую речку.
   — Но я не рядовой. Я подполковник, — хотел поправить его Сан Саныч. Но не поправил. А ответил коротко и точно. Как предписывалось Уставом. — Я!
   — Встать в строй!
   — Есть!
   И Сан Саныч шагнул. И встал в строй. В строй давно умерших и все еще молодых однополчан. И почувствовал там себя очень хорошо. Своим среди своих.
   Сознание возвращалось долго. И с болью.
   — Саныч, ты слышишь меня? Ты слышишь? — доставал, тревожил его чей-то далекий голос. — Ну скажи что-нибудь.
   Его строй, его рота уходила куда-то вдаль. Он тянулся за ней, он пытался бежать, но не успевал, но пробуксовывал вдруг ставшими неподъемными ногами.
   Его рота уходила. Уходила без него.
   — Ну Сан Саныч. Ну открой же глаза. Ну скажи хоть что-нибудь.
   — Надоели вы мне все. Липучки!
   — Ну вот видишь! Видишь, как славно! Видишь, как хорошо! — затараторил голос. Знакомый голос. Голос Бориса.
   — Ну что? — спросил кто-то еще.
   — Очнулся.
   — Ну и слава богу.
   Больничная палата. Белые стены. Белые халаты. Склоненные лица.
   — Где я?
   — На этом свете.
   — Это я понял. Где конкретно?
   — Вторая городская больница. Хирургическое отделение.
   — Сколько я здесь?
   — Трое суток.
   — Выпить есть?
   — Чего выпить? — не понял стоящий в изголовье доктор.
   — Лучше бы спирта.
   — Не обращайте внимания. Госпитальные рецидивы, — попытался замять возникшую неловкость Борис.
   — Это когда это в госпиталях послеоперационным больным спирт давали?
   — Давно. В сорок втором.
   Сан Саныч попытался приподняться, но лишь застонал от боли и осел обратно на подушку.
   — Эй, вы что это делаете, больной, — забегали, засуетились вокруг койки сестры.
   — Доктор, когда я смогу выписаться?
   — Экий вы быстрый. У нас более молодые пациенты неделями лежат.
   — Я неделями не могу.
   — Почему это?
   — Доктор, можно вас на минутку, — тронул врача за локоть Борис.
   — Зачем?
   — Хочу попросить вас об одной услуге.
   — Какой?
   — Оставить нас с больным вдвоем. С глазу на глаз. Очень надо.
   — Что вы здесь за комедию такую устраиваете, — возмутился доктор. — Зачем мне уходить? Зачем оставлять одних?
   — Для конфиденциальной беседы. Понимаете, я его единственный наследник…
   — Что?!
   — И меня не вполне устраивает составленное им на мое имя завещание. Так вот, я хотел бы кое-что уточнить по данному вопросу. Пока еще есть возможность. Но так, чтобы посторонние уши ничего не слышали.
   — Вы что, серьезно? — с недоумением, переходящим в раздражение, спросил доктор.
   — Он серьезно, — ответил Сан Саныч. — Он самый серьезный человек, которого я когда-либо видел в жизни. Выйдите, доктор. Иначе он вытащит в коридор меня. Вместе с кроватью и этими вот трубочками. Очень вас прошу!
   Врач только головой покачал. И вышел.
   — Рассказывай, — первое, что сказал Борис, когда закрылась дверь.
   — О чем?
   — О том самом! О том, по какому такому поводу ты загремел на эту вот коечку.
   — По самому рядовому. Типичному для современной действительности. Шел домой, напоролся на хулиганов-курильщиков, для которых у меня не нашлось лишней сигареты. Отчего они сильно осерчали. И выразили мне свое неудовольствие.
   — Это ты санитаркам рассказывай, которым из-под тебя судно выносить. И пожалостней. Чтобы они не забывали облегчать участь жертвы случайного бандитизма. Хотя бы три раза в день. Что случилось?
   — Я сказал все.
   — Ты что меня за идиота держишь? По-твоему, я не умею отличить поножовщину распоясавшегося хулигана от хорошо поставленного удара профессионала?
   — А отчего же я тогда жив, если это профессионал был?
   — Оттого, что преподанные немцами уроки не забыл. Впрочем забыл, иначе бы и этой царапины избежал.
   Ладно, Саныч, хватит комедию ломать. У тебя нож в сантиметре от сердца прошел. А в следующий раз не пройдет. Кому ты на этот раз дорогу перебежал?
   Только не надо меня жалеть, отгораживая от своих темных дел. Я все равно от тебя не отстану. Все равно до истины докопаюсь. Только лишних дров наломаю.
   Кому понадобилось тебя ликвидировать? Ну! Колись, пока я из тебя все шланги не повыдергивал! Кто этот злодей, что хотел лишить нас твоей драгоценной жизни?
   — Глава районной администрации, — честно признался Сан Саныч.
   — А не президент? Не министр всей обороны? Может, у тебя на фоне общей анестезии разыгралась мания величия? Зачем тебя убивать районному Голове?
   Вы что-то с ним не поделили стоя в очереди за мясом? Или у вас оказалась одна любовница на двоих9 — А он не Глава администрации.
   — А кто?
   — Рецидивист и убийца. С двадцатилетним стажем.
   — Нет, похоже я был не прав. Это не мания величия. Такого бреда сумасшедший придумать бы не смог. Это похоже на правду. Рассказывай…
   Когда врач вернулся в палату, он увидел раскатывающего матрас на соседней с послеоперационным больным койке Бориса.
   — Как это понимать? — удивился он.
   — Что?
   — Вот это. Это ваше здесь хозяйское расположение.
   — Ах, это, — показал Борис на койку. — Согласитесь, не могу же я жить здесь стоя! Я же не лошадь. У меня ноги затекут.
   — А почему вы должны здесь жить?
   — Потому что я опасаюсь, что при моем отсутствии тут могут объявиться другие наследники.
   — Немедленно выйдите отсюда!
   — Но ведь родственникам разрешается находиться рядом с тяжелым больным?
   — Но только близким родственникам. И в виде исключения!
   — Значит, считайте меня его женой. Или мамой. Или сыном. Или чертом лысым, на которого распространяется это исключение. Короче, так, доктор, я за порог этой палаты не выйду. Ни добровольно, ни принудительно, ни даже под общим наркозом! Я останусь здесь. И буду находиться здесь, покуда этот больной не поднимется на ноги.
   Если вы не способны удовлетворить мою просьбу своими силами, если вам требуется на то согласие вашего начальства, то я до этого начальства доберусь. Хоть до самого министра здравоохранения. И это разрешение добуду.
   Но вместе с приказом об отстранении вас от занимаемой должности. Как должностного лица, не способного принимать самостоятельные решения…
   — Зачем вам это надо? Если по-честному, — устало спросил доктор.
   — Затем, чтобы этот пациент не попал на операционный стол вторично. С тем же самым диагнозом. Это если по-честному.
   — Вы предполагаете находиться при нем постоянно?
   — Нет. Только во время своей вахты.
   — А после?
   — А после с ним будут находиться другие медбратья. Примерно такие же, как я. И, кстати, доктор, в заключение еще одна маленькая просьба: пожалуйста, не назначайте для проведения инъекций данному пациенту вновь принятых на работу медсестер. И стучитесь в дверь, прежде чем надумаете ее открывать…
   Борис собрал всю команду.
   Анатолия.
   Семена.
   Федора…
   — В общих чертах о том, что произошло, вы знаете, — сказал он. — О порядке дежурств — тоже. Я думаю, эти ребята на достигнутом не остановятся и попробуют довести свой план до конца. Но в больницу сунутся вряд ли. Скорее всего дождутся выписки больного.
   — Зачем же тогда устанавливать дежурство?
   — На всякий случай. Чтобы не вызывать у них соблазна легкой добычи.
   — А если они все-таки придут?
   — Занять круговую оборону и удерживать позиции до подхода основных сил.
   — С помощью чего? Использованных одноразовых шприцов? Или банок из-под анализов?
   — Штатного огнестрельного оружия. Газового. И еще того, которое случайно подобрали на улице и несли сдавать в милицию, но по дороге задержались, зайдя в больницу навестить своего старинного приятеля. Вот этого. Понятно?
   — Понятно.
   — Но это пока только тактика. Охрана объекта от проникновения внешнего противника. Соответственно стратегия — уничтожение данного противника с целью исключения возможности его проникновения на охраняемую территорию.
   Полное. Чтобы раз и навсегда.
   — Площадная чистка?
   — Нет, ликвидация штаба. И дезорганизация личного состава. В общем, войска сами разбегутся, когда мы голову снимем.
   — Всђ? Можно расходиться по домам?
   — Нет. Теперь предлагаю разобрать диспозицию… Все подозрительно переглянулись.
   — Значит, так: противник известен. Местоположение командного состава определено. Ближайшие оперативные цели не вызывают сомнения. Не вполне ясен численный состав, вооружение, месторасположение отдельных подразделений и степень взаимодействия с соседями справа и слева. Как, впрочем, и наличие или отсутствие данных соседей. Считаю целесообразным, с целью уточнения отдельных моментов в диспозиции противостоящих сил, в свете ранее предложенного мною стратегического плана, провести глубинную разведку в тылу противника силами имеющегося в наличии личного состава.
   — Ты бы не выдрючивался, а по делу говорил. Тоже мне, маршал Жуков нашелся, — остановил Бориса Семен.
   — Хорошо, скажу по-простому. Как для не искушенных в военной науке. Так вот: имея в распоряжении таких старых маразматиков, как вы, я бы в разведку не пошел. Но других все равно нет. Поэтому, не снимая намеченных долгосрочных целей, я вынужденно отказываюсь от активных боевых действий, ограничиваясь сбором информации путем наблюдения, прослушивания и подслушивания. Чтобы потом, когда уточнится направление главного удара, найти кого помоложе, поумнее и половчее. С кем не стыдно будет в атаку пойти.
   — А если не так глобально? В пределах задач роты? И по возможности без словесного недержания.
   — Для неспособных мыслить стратегически?
   — Для неспособных…
   — Тогда совсем просто. Как лычка на мундире. Защита от вражьих посягательств на жизнь Сан Саныча — раз. Сбор дополнительной информации о противнике — два. И борьба с проявлениями позднего старения, чтобы не рассыпаться мелким песком до момента начала реальных боевых действий, — три.
   А там, глядишь, Саныч подоспеет. В конце концов, это его операция, ему и решать, что дальше делать. Карать или миловать…
   — Могу взять на себя архивы. У меня остались неплохие связи в милицейских кругах, — предложил Семен. — Покопаюсь в делах, может, еще что-нибудь интересненькое всплывет.
   — А я наведу справки по нынешнему состоянию дел интересующего нас объекта, — поднял руку Федор. — Финансы, люди, связи и все такое прочее.
   — Ну а я, с вашего разрешения, потолкую с «авторитетами». Они много чего интересного могут знать. Что другим неизвестно, — вызвался Анатолий.
   — Ты думаешь, они будут с тобой говорить? С оставшимся не у дел отставником?
   — А это смотря как говорить. С кем говорить. И о чем говорить.
   — А что тогда остается мне? — недоуменно спросил Борис.
   — Тебе? Разрабатывать общую стратегию. И намечать направления главного удара. Кто-то же должен думать о самом главном.
   Сан Саныча выписали через месяц. Вернее, он, как в давние фронтовые времена, сбежал из госпиталя под присмотр родного подразделения. Из ближних тылов — на передовую. К своим, с которыми сжился, боевым товарищам.
   — Ну как? — интересовались окопные соратники здоровьем не безразличного им пациента.
   — Как невеста после первой брачной ночи. То есть вроде еще больно, но уже и хорошо, — бодрился Сан Саныч.
   Врал, конечно. Хорошо не было. Было только больно. Немолодой. Как на собаке уже не заживало. Да и инструмент, который применили против него, не вполне напоминал тот, которым действует жених против невесты.
   На том вопросы о здоровье и исчерпались. Каждый сам волен решать, где ему лучше вылеживаться — в санбате или во взводном блиндаже. Это дело сугубо добровольное.
   — Теперь, что касается нашей проблемы, — начал вводить в курс дела отсутствующего две недели на передовой бойца Борис.
   — Моей проблемы… — поправил Сан Саныч.
   — Нашей проблемы! — повторил, как отрезал, Борис. — И лучше к этому вопросу больше не возвращаться. Надеюсь, я выражаю общее мнение?
   Все согласно кивнули. И Сан Саныч. Потому что против своего подразделения, в отличие от того, что по ту сторону линии фронта, не попрешь.
   — На сегодняшний день наши диспозиции выглядят следующим образом: клиент твой действительно не Глава, а подарок. Причем тот еще подарок. С тройным дном.
   — Я же говорил…
   — О чем ты говорил — это титульный лист к большому уголовному тому. И даже то, что мы совместными усилиями накопали, тоже, похоже, не весь текст. Так — отдельные, наугад взятые страницы. Крут клиент оказался. Очень. Что твое страусиное яйцо среди сваренных всмятку воробьиных.
   — А если подробней?
   — Не одно только звенигородское дело за ним числится. Но и еще кое-что. И тоже не из самых сухих.
   — Что?
   — Висячка по вооруженному ограблению сберкассы. Происшествие по тем временам всесоюзного масштаба. Два смертельно и один тяжело раненный.