Страница:
Итак, "самая твердая опора" оказывается просто недоразумением, недосмотром, неточным толкованием текста, хотя на текстах мой противник главным образом и старается, так сказать, меня допечь. Конечно, недоразумения и недосмотры могут случаться со всяким исследователем, и мы нисколько не желаем на подобном основании умалять всем известные ученые достоинства В. Г. Васильевского. Жаль только, что это случайное недоразумение послужило главным основанием его главного вывода.
Затем автор "Ответа" снова возвращается к тем хризовулам, в которых стоят рядом Русь и Варанги, и в трех случаях без разделительной частицы или. Автор хочет непременно читать их "слитно", Русь-Варяги или Варяго-Русь. Повторяю то же, что сказал в рецензии: из этих грамот отнюдь не следует заключать о тождестве Варангов и Руси. По моему мнению, истинная критика отнеслась бы иначе к данному факту и, вместо того чтобы преувеличивать значение частицы или, поискала бы в условиях того времени ответа на вопрос: почему в самом деле эти два имени стоят рядом во всех четырех грамотах? Она обратила бы внимание на тесные, дружеские связи, установившиеся между Варягами и Русью при Владимире и Ярославе, на постоянное присутствие в эту эпоху наемной варяжской дружины в Киеве и на то, чтобы из Киева Варяги ходили также и на службу в Византию. Весьма вероятно, что русские военные люди нередко вместе на одних кораблях (русских, конечно, а не варяжских), отправлялись в Грецию, и там хотя их дружины разделялись по своей народности, но могли составить и отряды соединенные. В конце своего исследования г. Васильевский как бы забыл об исландских сагах, о которых он довольно подробно говорит в начале и середине исследования. Саги эти положительно указывают на существование скандинавской дружины Верингов из Византии в XI веке. Напомним историю Гаральда Смелого, который начальствовал подобною дружиною и который отправился в Царьград именно из Руси после службы при киевском дворе. Г. Васильевский в своем исследовании только мимоходом заметил, что Скандинавы составляли часть византийских Варангов, а другая более значительная часть состояла из славянской Руси. Если бы он остановился на этом предположении о двойном составе варангского войска, то, пожалуй, еще мог бы упомянутые в хризовулах два имени читать слитно Варанго-Рось; что означало бы соединенные отряды из двух различных народностей (вроде, например, употреблявшегося в крымскую войну названия англо-французы). Но, признав мимоходом существование скандинавских Верингов в Византии, автор потом усиливается доказать, что византийцы отождествляли славянскую Русь с Варангами по племени, и толкует источники так, как будто бы скандинавских верингов и не было в византийской службе. Во всяком случае, как ни объясняйте упомянутое место хризовулов, никакая истинно историческая критика не выведет из них племенного тождества Варягов и Руси. Если бы существовало такое тождество по понятиям греков, то им не было бы никакой нужды постоянно употреблять плеоназм, т. е. называть оба имени; достаточно было бы сказать просто "русь" или просто "варанги"2 .
Означенные хризовулы и отрывок из Атталиоты, по сознанию автора, сугь его важнейшие доказательства. Остальные он называет второстепенными, над которыми, по его словам, я в своей рецензии "останавливался несоразмерно долго". В настоящем письме я уже совсем не буду останавливаться над ними, а повторю то же самое: сколько бы ни сличали тексты Атталиоты, Пселла и Скилицы и какие бы натяжки ни делали, а племенное тождество Варягов и Руси из них никто не докажет.
Перейду к свидетельству тех греческих историков, которые, говоря о Варангах, указывают на их национальность, не имеющую ничего общего с Русью. Это именно Скилица, Вриенний и Анна Комнен. Г. Васильевский устраняет всех троих, полагая, что их известия суть или позднейшая вставка, или анахронизм, или увлечение стилистической обработкой материала. Относительно Скилицы-Кедрена еще можно допустить позднейшую вставку, хотя и она все-таки имеет значение. Но относительно Вриенния и Анны мы не видим ни вставки, ни увлечения стилистикой. Вообще, странным может показаться ряд ошибок в источниках именно в одну сторону и такое согласие в отсутствии указаний на русское происхождение Варангов. Несколько раз греческие источники говорят об их национальности и хотя бы один раз указали на русское происхождение. С конца XI века в состав варангской дружины приливают выходцы из Англии, и затем вместо скандинавского элемента в ней получает преобладание элемент англо-саксонский. Разумеется, такой переход совершился не вдруг, а в течение значительного времени. Я имел полное право сказать в своей рецензии, что этот переход совершался на глазах упомянутых историков; но они не замечали его, благодаря родству элементов, и совсем другое дело было бы, если бы английская народность сменила славянскую, чуждую по племени и по религии: подобная перемена не могла остаться незамеченною. Мой оппонент пытается устранить мои соображения заявлением, что "таких историков, на глазах которых совершался переход, не было". Как не было? Да именно Вриенний и Анна Комнен жили во время этого перехода. Положим, они писали уже при Мануиле Комнене, т. е. после 1043 года; но разве наблюдения писателя над современной историей ограничиваются только временем его сочинения, а не эпохою его жизни? Анна Комнен родилась в 1083 году; Вриенний был ее ровесник. Прекрасно. Но хризовул Алексея Комнена, приведенный самим оппонентом, относится к 1088 г. Там упоминаются и Рось, и Варанги, по толкованию г. Васильевского "русские варяги". Стало быть, прежняя их национальность еще существовала в полной силе, и если она потом постоянно менялась, то именно на глазах Анны Комнен и Вриенния, и последние лучше, чем кто-либо, могли наблюдать этот переход. Но они его не замечали еще и потому, что начавшийся приток Варангов из Англии не всегда мог означать собственно англо-саксонскую народность. В Англии в то время существовал многочисленный датско-норманнский элемент, еще не успевший слиться в одну нацию с англо-саксонским.
А будто бы Анна Комнен под островом Фуле разумела не просто далекий остров северного океана, но именно Англию, это не более как догадка. Вообще, мы думаем, что византийцы того времени едва ли имели ясные, точные географические представления о северных окраинах Европы, например о взаимном отношении Британии и Скандинавии. Анна и ее муж Вриенний, конечно, имели одинаковые понятия о Варангах. Вриенний же заметил, что они "родом из варварской страны, соседней океану". Почти так же выражается и Скилица-Кедрен в известии о русском походе на Византию 1043 года. Он говорит, что в этом походе участвовало и союзное войско из народов, "обитающих на северных островах океана". Русские летописи подтверждают действительное участие наемных Варягов в походе. Да и сам г. Васильевский признает здесь Скандинавов. Напрасно он не обратил должного внимания на это известие Скилицы и на его соответствие с тем, что говорят Вриенний и Анна Комнен о родине Варангов, а также на их согласие с известиями исландских саг. Все это вместе взятое ясно доказывает, что в XI столетии греки нисколько не думали смешивать Русь с Варягами или считать их людьми одной и той же национальности.
Г. Васильевский укоряет меня за то, что я не оценил открытий, сделанных им в сочинениях Атталиоты и недавно изданного Пселла. Какого рода открытия, сделанные у Атталиоты, мы видели выше. А что касается до Пселла, то издание его действительно составляет богатый вклад в историческую науку. Но вопрос был о тех выводах из этого писателя, с которыми нельзя согласиться. Притом оппонент в некоторых случаях преувеличивает значение Пселла для русской истории. Например, поход 1043 года Пселл описывает как очевидец и сообщает несколько интересных подробностей о главной битве. Но в то же время он говорит явную несообразность о беспричинности похода, о том, будто варварское русское племя в этом случае было движимо просто какою-то ненавистью к греческой игемонии и т. п. О присутствии Варягов в русском войске он не упоминает. Поэтому в данном случае мы все-таки отдаем преимущество младшему современнику Пселла, Скилице, который описывает тот же поход обстоятельнее и беспристрастнее. У Пселла есть известие о том, что наш Владимир после брака с царевной Анной послал ее брату императору Василию II вспомогательное войско, с которым тот подавил восстание Варды Фоки. Почти то же самое было нам известно из Скилицы. Г. Васильевский с помощью весьма сложных соображений и сопоставления разных текстов, доходит до вывода, что именно вспомогательное войско, посланное Владимиром, образовало тот варяжский корпус в Византии, о котором упоминают историки XI века. Повторяем, с таким открытием никак не можем согласиться. Кроме явных натяжек насчет текстов, тут еще, повидимому, смешиваются два разные понятия: русские войска, которые наши князья иногда посылали на помощь грекам, и наемные дружины из русских людей, дружины, которые встречаются почти постоянно в течение X и XI веков. Нет никаких указаний на то, чтобы Владимир не просто послал войско на помощь зятю, а подарил ему в вечное и потомственное владение дружину в 6000 человек.
Между прочим г. Васильевский в своем "Ответе" говорит о какой-то западне, в которую я попал по поводу церкви Варяжской Богородицы. По актам XIV века оказывается, что эта церковь была православная. Очень хорошо; но это не мешает нисколько варягам XI века быть латинского исповедания, а не греческого, о чем я, собственно, и говорил. Только из названия церкви Варяжская и из того, что она находилась где-то подле св. Софии, мой оппонент заключает о православном (русском) исповедании варягов. Повторяю, вывод очень смелый и очень поспешный - при таких скудных данных. Мы не знаем, когда и кем построена эта церковь, почему она называлась варяжскою, принадлежала ли Варягам XI века или более поздним, даже существовала ли в этом веке, и т. п. Наконец, так ли велико уже было различие в обрядах и церковной архитектуре; были ли придворные Варяги такими ультрамонтанами, что они, например, не могли получить от императоров для своего богослужения одну из многочисленных часовен или небольших храмов, примыкавших к дворцовым зданиям? Повторяю, можно ли при полном отсутствии необходимых сведений заключать о православии Варягов XI века? В своем исследовании г. Васильевский относительно храма Варяжской Богородицы сослался на сочинение Белэна; но Белэн именно указывает на существование латинских церквей в Константинополе в XI веке и на то, что некоторые храмы, вследствие разных переворотов, переходили от одного исповедания к другому.
В "Ответе" г. Васильевского мы все-таки не находим сколько-нибудь понятного ответа на наши недоумения: почему греки, называвшие в X веке наемную Русь ее собственным именем, вдруг со времени вспомогательного войска, посланного Владимиром, стали именовать ее Варангами? С какой стати та же Русь, которая в X веке называла себя Русью, в XI величает себя Варягами? Мой оппонент пытается устранить подобное затруднение предположением, что слово варяг означало на Руси и в Византии иностранца; потому русские и называли себя варягами в Константинополе. Не понимаем, каким образом серьезный историк (каким мы считаем своего противника) мог придумать такое толкование. Неужели надобно еще доказывать, что хотя варяг в данную эпоху и означал на Руси иностранца, но иностранца известной страны, известной народности, и народности именно католического исповедания? Напомню о существовании в древних Киеве и Новгороде варяжских или латинских божниц. Наши церковные писатели XI века именуют латинство верою варяжскою.
Но довольно о системе доказательств моего оппонента. Скажем несколько слов о поводе к нашей рецензии.
В числе главных оснований моей теории о происхождении Руси находится положение, что "византийцы нигде не смешивают Русь с варягами". В. Г. Васильевский в начале своего исследования о византийских Варангах заявил, что он не считает себя компетентным в вопросе о происхождении Руси и не намерен вмешиваться в спор, снова мною поднятый. Он задался только мыслию доказать, что служебные византийские Варяги в XI веке были не что иное, как славянская, православная Русь. Если бы автор сохранил заявленный им нейтралитет, едва ли мне пришлось бы печатно разбирать его исследование. Мои выводы главным образом опираются на писателей IX и X века, каковы преимущественно патриарх Фотий, Константин Б. и Лев Диакон, т. е. на современников той самой Руси, которую норманисты считают чисто норманнскою. Притом основное положение г. Васильевского (славянство самих варангов в XI в.) не только не служит каким-либо подтверждением для моих противников норманистов; наоборот, оно, если бы было верно, могло послужить подкреплением для тех ученых, которые производили и производят Русь от балтийских Славян.
Ясно, кажется, что мне не было особой нужды употреблять свое время на опровержение нового взгляда по отношению к византийским Варангам. Но В. Г. Васильевскому в течение своего исследования угодно было радикально изменить свое отношение к предмету спора. В ноябрьской книжке Журнала Мин. Нр. Пр. за 1874 г. он заявляет о своем нейтралитете и даже обнаруживает наклонности к антинорманизму, что и естественно, если взять во внимание его основной вывод. В февральской книжке 1875 года он начинает покидать свой нейтралитет в пользу норманизма; а в мартовской уже является решительным приверженцем норманнской теории, говоря, что он не желает расходиться с наукою. Каким образом он соглашает свой норманизм с главным выводом своего исследования, этого мы не знаем. Но, вследствие нарушенного нейтралитета, я не счел удобным оставлять без разбора это исследование. Обращу внимание читателей на следующее обстоятельство. Пишется историческое исследование со всеми внешними признаками ученой добросовестности, с постоянными и критическими ссылками на источники и с обильными из них выдержками. А в конце своего труда исследователь провозглашает, что моя теория есть только неудачная попытка поколебать норманнскую систему, прочно утвержденную на научных столпах. Много ли нашлось читателей, которые взяли на себя труд вникнуть в сущность исследования и поняли, что между нею и только что приведенным заявлением нет ничего общего; что автор его не прибавил ни одного доказательства в пользу норманнской теории; а между тем провозглашает ее непоколебимость, как будто речь идет о простой подаче голосов для решения весьма сложных научных вопросов.
В ответ на рецензию мой оппонент снова не прибавляет ни одной черты в пользу норманизма и тем не менее снова провозглашает, что моя теория есть не более, как заблуждение, и что на стороне моих противников "все преимущества метода и научности". Интересно было бы знать, кто уполномочил В. Г. Васильевского голословно говорить от лица науки в данном случае? Ответ на этот вопрос можно найти в его собственных статьях. Едва ли мы ошибемся, если скажем, что уполномочил его главным образом многоуважаемый А. А. Куник. В упомянутой выше февральской книжке исследователь упоминает о "приятном внимании" к его труду со стороны А. А. Куника; последний сообщил ему, тогда еще не вышедшую из печати, свою статью, приложенную к Каспию академика Дорна. В этой статье А. А. Куник, по замечанию г. Васильевского, наносит сильные удары противникам норманнской теории. В "Ответе" он опять упоминает об А. А. Кунике: последний сообщил ему сведение, с помощью которого оппонент устраивает упомянутую выше мнимую западню.
Как сильны удары, наносимые приложением к Каспию, это надеюсь показать в следующем письме. Я обращусь к этому приложению тем с большею охотою, что автор его совращает в норманизм таких русских ученых, от которых русская наука могла бы ожидать многого. По этому поводу укажу на новое сообщение В. Г. Васильевского "Руссковизантийские отрывки" (Журнал Мин. Нар. Проев. 1875 г., декабрь). Здесь он опять извлекает из византийских памятников, издаваемых достопочтенным Савою, интересный материал, который относится к сношениям византийских императоров с русским княжеским домом в XI в. Г. Васильевский на этот раз снабжает свой материал весьма дельными комментариями; можно не согласиться разве только с двумя-тремя толкованиями второстепенной важности 3 . Между прочим здесь в одном письме императора к русскому князю встречаем следующие знаменательные слова: "Научают меня священные книги и достоверные истории, что наши государства оба имеют один некий источник и корень". В. Г. Васильевский довольно правдоподобно указывает на связь этих слов с преданиями о посылке венца русскому князю и о даровании придворного титула Константином Великим тоже русскому князю. Но, повидимому, он и не замечает того, что приведенные слова письма и его собственные объяснения к ним прибавляют лишний аргумент против норманнской теории. Ясно, что византийцы XI века, притом знакомые и с историей прошлых веков, нисколько не сомневаются в древнем и туземном происхождении русских князей.
1 Из Сборника Древняя и Новая Россия. 1876 г. No 2.
2 Это наше возражение на мнение В. Г. Васильевского получило подтверждение в его собственных дальнейших изысканиях. Недавно он извлек из одного рукописного греческого сборника, хранящегося в Москов. Синод. библиотеке, любопытные записки какого-то византийского вельможи XI века и подробно познакомил ученую публику с их содержанием, присоединив к ним свои комментарии. Между прочим в 78 этих записок говорится следующее: "В Италии при море есть город Отранто. Его охранял уроженец Отрантский Малопетци, имея гарнизон, состоявший из русских и Варягов (Rwswn cai BaraggouV), пехотинцев и моряков". (Советы и Рассказы византийского боярина XI века - Ж. Мин. Н. Пр. 1881. Июнь, стр. 277-8.) Здесь опять находим ясное свидетельство, что в XI веке на византийской службе пребывали наемные варяжские и русские отряды, которые встречаются почти всегда рядом друг с другом, но не смешиваются в одну народность. Любопытно далее известие этого нового источника о Гаральде Смелом и его Варягах на византийской службе (ibid. Август. 327). И здесь опять не видим ни малейшего смешения их с Русью. Позд. прим.
3 Чтоб не быть голословным, замечу следующее. Объяснение двух писем Михаила VII и определение лица, которому они были адресованы (Всеволоду Ярославичу), сделаны не только с ученою добросовестностию, но и с искусством. Относительно выводов второстепенной важности не могу согласиться с тем, чтобы Леон Диогенович был женат не на дочери Владимира Мономаха, а на его сестре и чтобы Василько Леонович и Василько Маричич были два разные лица. Я нахожу удачным предположение г. Васильевского, что у Романа было два сына с именем Леона, один от первой жены, а другой от Евдокии; но думаю, что зятем Владимира Мономаха был не старший Леон, а младший. Таким образом, разрешается мое недоумение насчет зятя Владимирова: он оказывается не только не самозванец, но истинный царевич и даже порфирородный. В сражении с печенегами в 1088 г., вероятно, погиб старший Леон. Такому выводу не противоречат источники, и на его стороне особенно хронология, т. е. относительный возраст обоих братьев. То сватовство Диогена, на которое намекают письма Михаила VII, вероятно, окончилось одним обручением, а не браком. (Не относилось ли оно к известной Янке, сестре Мономаха?). Кстати, автор "Отрывков" мимоходом поправляет меня в чтении года на Тмутораканском камне. В этом отношении он совершенно прав. Я ждал только удобного случая оговорить свой недосмотр, касательно индикта. Прибавляю: хотя летопись не упоминает о возвращении Глеба в Тмуторакань по смерти Ростислава, но о том свидетельствует Нестор в житии Феодосия Печерского.
----------------------------------------------------------------------
III
Ответ А. А. Кунику1
В конце 1875 года вышло из печати сочинение известного нашего ориенталиста, академика Дорна, озаглавленное "Каспий, или О походах древних русских в Табаристан". Эта объемистая книга по содержанию своему распадается на две неравные части. Большую ее половину занимает труд Б. А. Дорна. Он представляет тщательный и подробный свод не только всех дошедших до нас восточных свидетельств о русских морских походах на берега Каспия, но и доводит этот свод до позднейшего времени. Труд этот есть богатый вклад в историческую науку, и мы можем только благодарить его автора. Затем вторую, меньшую, половину книги составляют рассеянные по разным местам замечания, приложения, дополнения и рассуждения другого нашего академика, достоуважаемого А. А. Куника. В большинстве случаев эти приложения и дополнения не имеют внутренней связи с первою частью и могут быть рассматриваемы совершенно отдельно; вместе взятые они составляют не что иное, как полемическое сочинение, направленное в защиту пресловутой норманнской теории по вопросу о происхождении Руси. Мы упомянули об отсутствии внутренней связи между частями книги. Действительно, во всем труде Б. А. Дорна, т. е. во всех приведенных им восточных известиях о Древней Руси, нет ни единой черты, которая бы указывала на их норманнское происхождение. А между тем, благодаря примечаниям и дополнениям, по наружности выходит, как будто вся книга служит защитою норманизма. Итак, строго различая эти две части, мы остановим внимание читателей только на второй, т. е. полемической; причем коснемся самых существенных ее сторон и постараемся быть возможно краткими.
Во-первых, отдаем полную справедливость нашему многоуважаемому противнику за тщательно рассмотренный им вопрос об одном византийском свидетельстве, которое антинорманисты полагали в числе своих доказательств. Разумеем rousia celandia 773 года. Оставляя в стороне все, что говорится в этом трактате постороннего, а принимая в соображение только фактический свод доказательств по отношению к данному вопросу, я должен признать за ними значительную долю убедительности и согласен, что вернее перевести "красные хеландии", нежели "русские хеландии". (Дополнение III стр. 359 и след.) Охотно вычеркиваю эти хеландии из системы своих аргументов. Но мне показалась излишнею являющаяся по этому поводу филиппика против антинорманистов (стр. 371). По крайней мере лично ко мне она едва ли может относиться. В одной из первых своих статей я сказал: "Относительно некоторых соображений второстепенной важности мы можем ошибаться; но от того не пострадают наши главные положения" (Рус. Вест. 1872, декабрь). Слова эти исполнились буквально; нам пришлось пока сделать две, три поправки, которые нисколько не имеют влияния на существенные стороны вопроса о Варягах и Руси. Упомянутые хеландии в первой статье я отнес к доказательствам спорным, а потом раза два упомянул о них мимоходом; но не выдвигал на первый план и не поместил их в тексте тех тридцати важнейших оснований, на которых построены мои выводы (ibid.). Точно так же г. Куник много распространяется о Табариевых Руссах VII века, объясняя это известие позднейшею вставкою. Предоставляю другим решать вопрос о Табари, о котором я тоже упоминал мимоходом; ибо прежде всего ценю свидетельства современные или близкие к ним по времени. Те мои основания (NoNo 21 и 22), на которых построен вывод, что арабские свидетельства о Руси несогласимы с норманнской теорией и что все они более или менее тяготеют к южному происхождению Руси, а не к северному, эти основания остаются в полной силе (см. выше стр. 340) 2 .
Затем нам приходится указать на несостоятельность тех критических приемов, которые норманизм в лице нашего противника прилагает к другим, более важным, доказательствам. Во-первых, известие "Венецианской хроники" о gentes Normannorum, которые в 865 году напали на Константинополь в количестве 360 кораблей. Автор этой хроники, Иоанн Диакон, писавший в XI веке, повторяет выражение предшествовавшего ему писателя Лиутпранда. Последний заметил о Руссах, что это народ, живущий к северу от Константинополя между Хазарами и Булгарами, в соседстве печенегов и угров, и что "Греки по наружному качеству называют его Руссами, а мы (Итальянцы) по положению страны Нордманами". Следовательно, gentes Normannorum Венецианской хроники просто значит "северные народы"; известие об их нападении, конечно, пришло из Константинополя; а греки не только русских, но и другие народы, соседние северному Черноморью, называли Гипербореями. Если бы Лиутпранд и Венецианская хроника действительно разумели Скандинавов, то вышло бы явное противоречие; оба известия (о нападениях 865 и 941 гг.) получены от Византийцев, а последние в обоих случаях говорят только о Руси, которую знают очень хорошо и нигде не смешивают ее с Варягами. Не разбираю ссылки на писателя XV века Блонди, который повторяет известие Иоанна Диакона, причем смешивает вместе разные события и разные народы (375 стр.). Подобные источники только годны для того, чтобы запутывать вопрос и отвлекать внимание от современных свидетельств о языческой Руси, от тех свидетельств, которые изображают ее сильным туземным народом Восточной Европы.
Затем автор "Ответа" снова возвращается к тем хризовулам, в которых стоят рядом Русь и Варанги, и в трех случаях без разделительной частицы или. Автор хочет непременно читать их "слитно", Русь-Варяги или Варяго-Русь. Повторяю то же, что сказал в рецензии: из этих грамот отнюдь не следует заключать о тождестве Варангов и Руси. По моему мнению, истинная критика отнеслась бы иначе к данному факту и, вместо того чтобы преувеличивать значение частицы или, поискала бы в условиях того времени ответа на вопрос: почему в самом деле эти два имени стоят рядом во всех четырех грамотах? Она обратила бы внимание на тесные, дружеские связи, установившиеся между Варягами и Русью при Владимире и Ярославе, на постоянное присутствие в эту эпоху наемной варяжской дружины в Киеве и на то, чтобы из Киева Варяги ходили также и на службу в Византию. Весьма вероятно, что русские военные люди нередко вместе на одних кораблях (русских, конечно, а не варяжских), отправлялись в Грецию, и там хотя их дружины разделялись по своей народности, но могли составить и отряды соединенные. В конце своего исследования г. Васильевский как бы забыл об исландских сагах, о которых он довольно подробно говорит в начале и середине исследования. Саги эти положительно указывают на существование скандинавской дружины Верингов из Византии в XI веке. Напомним историю Гаральда Смелого, который начальствовал подобною дружиною и который отправился в Царьград именно из Руси после службы при киевском дворе. Г. Васильевский в своем исследовании только мимоходом заметил, что Скандинавы составляли часть византийских Варангов, а другая более значительная часть состояла из славянской Руси. Если бы он остановился на этом предположении о двойном составе варангского войска, то, пожалуй, еще мог бы упомянутые в хризовулах два имени читать слитно Варанго-Рось; что означало бы соединенные отряды из двух различных народностей (вроде, например, употреблявшегося в крымскую войну названия англо-французы). Но, признав мимоходом существование скандинавских Верингов в Византии, автор потом усиливается доказать, что византийцы отождествляли славянскую Русь с Варангами по племени, и толкует источники так, как будто бы скандинавских верингов и не было в византийской службе. Во всяком случае, как ни объясняйте упомянутое место хризовулов, никакая истинно историческая критика не выведет из них племенного тождества Варягов и Руси. Если бы существовало такое тождество по понятиям греков, то им не было бы никакой нужды постоянно употреблять плеоназм, т. е. называть оба имени; достаточно было бы сказать просто "русь" или просто "варанги"2 .
Означенные хризовулы и отрывок из Атталиоты, по сознанию автора, сугь его важнейшие доказательства. Остальные он называет второстепенными, над которыми, по его словам, я в своей рецензии "останавливался несоразмерно долго". В настоящем письме я уже совсем не буду останавливаться над ними, а повторю то же самое: сколько бы ни сличали тексты Атталиоты, Пселла и Скилицы и какие бы натяжки ни делали, а племенное тождество Варягов и Руси из них никто не докажет.
Перейду к свидетельству тех греческих историков, которые, говоря о Варангах, указывают на их национальность, не имеющую ничего общего с Русью. Это именно Скилица, Вриенний и Анна Комнен. Г. Васильевский устраняет всех троих, полагая, что их известия суть или позднейшая вставка, или анахронизм, или увлечение стилистической обработкой материала. Относительно Скилицы-Кедрена еще можно допустить позднейшую вставку, хотя и она все-таки имеет значение. Но относительно Вриенния и Анны мы не видим ни вставки, ни увлечения стилистикой. Вообще, странным может показаться ряд ошибок в источниках именно в одну сторону и такое согласие в отсутствии указаний на русское происхождение Варангов. Несколько раз греческие источники говорят об их национальности и хотя бы один раз указали на русское происхождение. С конца XI века в состав варангской дружины приливают выходцы из Англии, и затем вместо скандинавского элемента в ней получает преобладание элемент англо-саксонский. Разумеется, такой переход совершился не вдруг, а в течение значительного времени. Я имел полное право сказать в своей рецензии, что этот переход совершался на глазах упомянутых историков; но они не замечали его, благодаря родству элементов, и совсем другое дело было бы, если бы английская народность сменила славянскую, чуждую по племени и по религии: подобная перемена не могла остаться незамеченною. Мой оппонент пытается устранить мои соображения заявлением, что "таких историков, на глазах которых совершался переход, не было". Как не было? Да именно Вриенний и Анна Комнен жили во время этого перехода. Положим, они писали уже при Мануиле Комнене, т. е. после 1043 года; но разве наблюдения писателя над современной историей ограничиваются только временем его сочинения, а не эпохою его жизни? Анна Комнен родилась в 1083 году; Вриенний был ее ровесник. Прекрасно. Но хризовул Алексея Комнена, приведенный самим оппонентом, относится к 1088 г. Там упоминаются и Рось, и Варанги, по толкованию г. Васильевского "русские варяги". Стало быть, прежняя их национальность еще существовала в полной силе, и если она потом постоянно менялась, то именно на глазах Анны Комнен и Вриенния, и последние лучше, чем кто-либо, могли наблюдать этот переход. Но они его не замечали еще и потому, что начавшийся приток Варангов из Англии не всегда мог означать собственно англо-саксонскую народность. В Англии в то время существовал многочисленный датско-норманнский элемент, еще не успевший слиться в одну нацию с англо-саксонским.
А будто бы Анна Комнен под островом Фуле разумела не просто далекий остров северного океана, но именно Англию, это не более как догадка. Вообще, мы думаем, что византийцы того времени едва ли имели ясные, точные географические представления о северных окраинах Европы, например о взаимном отношении Британии и Скандинавии. Анна и ее муж Вриенний, конечно, имели одинаковые понятия о Варангах. Вриенний же заметил, что они "родом из варварской страны, соседней океану". Почти так же выражается и Скилица-Кедрен в известии о русском походе на Византию 1043 года. Он говорит, что в этом походе участвовало и союзное войско из народов, "обитающих на северных островах океана". Русские летописи подтверждают действительное участие наемных Варягов в походе. Да и сам г. Васильевский признает здесь Скандинавов. Напрасно он не обратил должного внимания на это известие Скилицы и на его соответствие с тем, что говорят Вриенний и Анна Комнен о родине Варангов, а также на их согласие с известиями исландских саг. Все это вместе взятое ясно доказывает, что в XI столетии греки нисколько не думали смешивать Русь с Варягами или считать их людьми одной и той же национальности.
Г. Васильевский укоряет меня за то, что я не оценил открытий, сделанных им в сочинениях Атталиоты и недавно изданного Пселла. Какого рода открытия, сделанные у Атталиоты, мы видели выше. А что касается до Пселла, то издание его действительно составляет богатый вклад в историческую науку. Но вопрос был о тех выводах из этого писателя, с которыми нельзя согласиться. Притом оппонент в некоторых случаях преувеличивает значение Пселла для русской истории. Например, поход 1043 года Пселл описывает как очевидец и сообщает несколько интересных подробностей о главной битве. Но в то же время он говорит явную несообразность о беспричинности похода, о том, будто варварское русское племя в этом случае было движимо просто какою-то ненавистью к греческой игемонии и т. п. О присутствии Варягов в русском войске он не упоминает. Поэтому в данном случае мы все-таки отдаем преимущество младшему современнику Пселла, Скилице, который описывает тот же поход обстоятельнее и беспристрастнее. У Пселла есть известие о том, что наш Владимир после брака с царевной Анной послал ее брату императору Василию II вспомогательное войско, с которым тот подавил восстание Варды Фоки. Почти то же самое было нам известно из Скилицы. Г. Васильевский с помощью весьма сложных соображений и сопоставления разных текстов, доходит до вывода, что именно вспомогательное войско, посланное Владимиром, образовало тот варяжский корпус в Византии, о котором упоминают историки XI века. Повторяем, с таким открытием никак не можем согласиться. Кроме явных натяжек насчет текстов, тут еще, повидимому, смешиваются два разные понятия: русские войска, которые наши князья иногда посылали на помощь грекам, и наемные дружины из русских людей, дружины, которые встречаются почти постоянно в течение X и XI веков. Нет никаких указаний на то, чтобы Владимир не просто послал войско на помощь зятю, а подарил ему в вечное и потомственное владение дружину в 6000 человек.
Между прочим г. Васильевский в своем "Ответе" говорит о какой-то западне, в которую я попал по поводу церкви Варяжской Богородицы. По актам XIV века оказывается, что эта церковь была православная. Очень хорошо; но это не мешает нисколько варягам XI века быть латинского исповедания, а не греческого, о чем я, собственно, и говорил. Только из названия церкви Варяжская и из того, что она находилась где-то подле св. Софии, мой оппонент заключает о православном (русском) исповедании варягов. Повторяю, вывод очень смелый и очень поспешный - при таких скудных данных. Мы не знаем, когда и кем построена эта церковь, почему она называлась варяжскою, принадлежала ли Варягам XI века или более поздним, даже существовала ли в этом веке, и т. п. Наконец, так ли велико уже было различие в обрядах и церковной архитектуре; были ли придворные Варяги такими ультрамонтанами, что они, например, не могли получить от императоров для своего богослужения одну из многочисленных часовен или небольших храмов, примыкавших к дворцовым зданиям? Повторяю, можно ли при полном отсутствии необходимых сведений заключать о православии Варягов XI века? В своем исследовании г. Васильевский относительно храма Варяжской Богородицы сослался на сочинение Белэна; но Белэн именно указывает на существование латинских церквей в Константинополе в XI веке и на то, что некоторые храмы, вследствие разных переворотов, переходили от одного исповедания к другому.
В "Ответе" г. Васильевского мы все-таки не находим сколько-нибудь понятного ответа на наши недоумения: почему греки, называвшие в X веке наемную Русь ее собственным именем, вдруг со времени вспомогательного войска, посланного Владимиром, стали именовать ее Варангами? С какой стати та же Русь, которая в X веке называла себя Русью, в XI величает себя Варягами? Мой оппонент пытается устранить подобное затруднение предположением, что слово варяг означало на Руси и в Византии иностранца; потому русские и называли себя варягами в Константинополе. Не понимаем, каким образом серьезный историк (каким мы считаем своего противника) мог придумать такое толкование. Неужели надобно еще доказывать, что хотя варяг в данную эпоху и означал на Руси иностранца, но иностранца известной страны, известной народности, и народности именно католического исповедания? Напомню о существовании в древних Киеве и Новгороде варяжских или латинских божниц. Наши церковные писатели XI века именуют латинство верою варяжскою.
Но довольно о системе доказательств моего оппонента. Скажем несколько слов о поводе к нашей рецензии.
В числе главных оснований моей теории о происхождении Руси находится положение, что "византийцы нигде не смешивают Русь с варягами". В. Г. Васильевский в начале своего исследования о византийских Варангах заявил, что он не считает себя компетентным в вопросе о происхождении Руси и не намерен вмешиваться в спор, снова мною поднятый. Он задался только мыслию доказать, что служебные византийские Варяги в XI веке были не что иное, как славянская, православная Русь. Если бы автор сохранил заявленный им нейтралитет, едва ли мне пришлось бы печатно разбирать его исследование. Мои выводы главным образом опираются на писателей IX и X века, каковы преимущественно патриарх Фотий, Константин Б. и Лев Диакон, т. е. на современников той самой Руси, которую норманисты считают чисто норманнскою. Притом основное положение г. Васильевского (славянство самих варангов в XI в.) не только не служит каким-либо подтверждением для моих противников норманистов; наоборот, оно, если бы было верно, могло послужить подкреплением для тех ученых, которые производили и производят Русь от балтийских Славян.
Ясно, кажется, что мне не было особой нужды употреблять свое время на опровержение нового взгляда по отношению к византийским Варангам. Но В. Г. Васильевскому в течение своего исследования угодно было радикально изменить свое отношение к предмету спора. В ноябрьской книжке Журнала Мин. Нр. Пр. за 1874 г. он заявляет о своем нейтралитете и даже обнаруживает наклонности к антинорманизму, что и естественно, если взять во внимание его основной вывод. В февральской книжке 1875 года он начинает покидать свой нейтралитет в пользу норманизма; а в мартовской уже является решительным приверженцем норманнской теории, говоря, что он не желает расходиться с наукою. Каким образом он соглашает свой норманизм с главным выводом своего исследования, этого мы не знаем. Но, вследствие нарушенного нейтралитета, я не счел удобным оставлять без разбора это исследование. Обращу внимание читателей на следующее обстоятельство. Пишется историческое исследование со всеми внешними признаками ученой добросовестности, с постоянными и критическими ссылками на источники и с обильными из них выдержками. А в конце своего труда исследователь провозглашает, что моя теория есть только неудачная попытка поколебать норманнскую систему, прочно утвержденную на научных столпах. Много ли нашлось читателей, которые взяли на себя труд вникнуть в сущность исследования и поняли, что между нею и только что приведенным заявлением нет ничего общего; что автор его не прибавил ни одного доказательства в пользу норманнской теории; а между тем провозглашает ее непоколебимость, как будто речь идет о простой подаче голосов для решения весьма сложных научных вопросов.
В ответ на рецензию мой оппонент снова не прибавляет ни одной черты в пользу норманизма и тем не менее снова провозглашает, что моя теория есть не более, как заблуждение, и что на стороне моих противников "все преимущества метода и научности". Интересно было бы знать, кто уполномочил В. Г. Васильевского голословно говорить от лица науки в данном случае? Ответ на этот вопрос можно найти в его собственных статьях. Едва ли мы ошибемся, если скажем, что уполномочил его главным образом многоуважаемый А. А. Куник. В упомянутой выше февральской книжке исследователь упоминает о "приятном внимании" к его труду со стороны А. А. Куника; последний сообщил ему, тогда еще не вышедшую из печати, свою статью, приложенную к Каспию академика Дорна. В этой статье А. А. Куник, по замечанию г. Васильевского, наносит сильные удары противникам норманнской теории. В "Ответе" он опять упоминает об А. А. Кунике: последний сообщил ему сведение, с помощью которого оппонент устраивает упомянутую выше мнимую западню.
Как сильны удары, наносимые приложением к Каспию, это надеюсь показать в следующем письме. Я обращусь к этому приложению тем с большею охотою, что автор его совращает в норманизм таких русских ученых, от которых русская наука могла бы ожидать многого. По этому поводу укажу на новое сообщение В. Г. Васильевского "Руссковизантийские отрывки" (Журнал Мин. Нар. Проев. 1875 г., декабрь). Здесь он опять извлекает из византийских памятников, издаваемых достопочтенным Савою, интересный материал, который относится к сношениям византийских императоров с русским княжеским домом в XI в. Г. Васильевский на этот раз снабжает свой материал весьма дельными комментариями; можно не согласиться разве только с двумя-тремя толкованиями второстепенной важности 3 . Между прочим здесь в одном письме императора к русскому князю встречаем следующие знаменательные слова: "Научают меня священные книги и достоверные истории, что наши государства оба имеют один некий источник и корень". В. Г. Васильевский довольно правдоподобно указывает на связь этих слов с преданиями о посылке венца русскому князю и о даровании придворного титула Константином Великим тоже русскому князю. Но, повидимому, он и не замечает того, что приведенные слова письма и его собственные объяснения к ним прибавляют лишний аргумент против норманнской теории. Ясно, что византийцы XI века, притом знакомые и с историей прошлых веков, нисколько не сомневаются в древнем и туземном происхождении русских князей.
1 Из Сборника Древняя и Новая Россия. 1876 г. No 2.
2 Это наше возражение на мнение В. Г. Васильевского получило подтверждение в его собственных дальнейших изысканиях. Недавно он извлек из одного рукописного греческого сборника, хранящегося в Москов. Синод. библиотеке, любопытные записки какого-то византийского вельможи XI века и подробно познакомил ученую публику с их содержанием, присоединив к ним свои комментарии. Между прочим в 78 этих записок говорится следующее: "В Италии при море есть город Отранто. Его охранял уроженец Отрантский Малопетци, имея гарнизон, состоявший из русских и Варягов (Rwswn cai BaraggouV), пехотинцев и моряков". (Советы и Рассказы византийского боярина XI века - Ж. Мин. Н. Пр. 1881. Июнь, стр. 277-8.) Здесь опять находим ясное свидетельство, что в XI веке на византийской службе пребывали наемные варяжские и русские отряды, которые встречаются почти всегда рядом друг с другом, но не смешиваются в одну народность. Любопытно далее известие этого нового источника о Гаральде Смелом и его Варягах на византийской службе (ibid. Август. 327). И здесь опять не видим ни малейшего смешения их с Русью. Позд. прим.
3 Чтоб не быть голословным, замечу следующее. Объяснение двух писем Михаила VII и определение лица, которому они были адресованы (Всеволоду Ярославичу), сделаны не только с ученою добросовестностию, но и с искусством. Относительно выводов второстепенной важности не могу согласиться с тем, чтобы Леон Диогенович был женат не на дочери Владимира Мономаха, а на его сестре и чтобы Василько Леонович и Василько Маричич были два разные лица. Я нахожу удачным предположение г. Васильевского, что у Романа было два сына с именем Леона, один от первой жены, а другой от Евдокии; но думаю, что зятем Владимира Мономаха был не старший Леон, а младший. Таким образом, разрешается мое недоумение насчет зятя Владимирова: он оказывается не только не самозванец, но истинный царевич и даже порфирородный. В сражении с печенегами в 1088 г., вероятно, погиб старший Леон. Такому выводу не противоречат источники, и на его стороне особенно хронология, т. е. относительный возраст обоих братьев. То сватовство Диогена, на которое намекают письма Михаила VII, вероятно, окончилось одним обручением, а не браком. (Не относилось ли оно к известной Янке, сестре Мономаха?). Кстати, автор "Отрывков" мимоходом поправляет меня в чтении года на Тмутораканском камне. В этом отношении он совершенно прав. Я ждал только удобного случая оговорить свой недосмотр, касательно индикта. Прибавляю: хотя летопись не упоминает о возвращении Глеба в Тмуторакань по смерти Ростислава, но о том свидетельствует Нестор в житии Феодосия Печерского.
----------------------------------------------------------------------
III
Ответ А. А. Кунику1
В конце 1875 года вышло из печати сочинение известного нашего ориенталиста, академика Дорна, озаглавленное "Каспий, или О походах древних русских в Табаристан". Эта объемистая книга по содержанию своему распадается на две неравные части. Большую ее половину занимает труд Б. А. Дорна. Он представляет тщательный и подробный свод не только всех дошедших до нас восточных свидетельств о русских морских походах на берега Каспия, но и доводит этот свод до позднейшего времени. Труд этот есть богатый вклад в историческую науку, и мы можем только благодарить его автора. Затем вторую, меньшую, половину книги составляют рассеянные по разным местам замечания, приложения, дополнения и рассуждения другого нашего академика, достоуважаемого А. А. Куника. В большинстве случаев эти приложения и дополнения не имеют внутренней связи с первою частью и могут быть рассматриваемы совершенно отдельно; вместе взятые они составляют не что иное, как полемическое сочинение, направленное в защиту пресловутой норманнской теории по вопросу о происхождении Руси. Мы упомянули об отсутствии внутренней связи между частями книги. Действительно, во всем труде Б. А. Дорна, т. е. во всех приведенных им восточных известиях о Древней Руси, нет ни единой черты, которая бы указывала на их норманнское происхождение. А между тем, благодаря примечаниям и дополнениям, по наружности выходит, как будто вся книга служит защитою норманизма. Итак, строго различая эти две части, мы остановим внимание читателей только на второй, т. е. полемической; причем коснемся самых существенных ее сторон и постараемся быть возможно краткими.
Во-первых, отдаем полную справедливость нашему многоуважаемому противнику за тщательно рассмотренный им вопрос об одном византийском свидетельстве, которое антинорманисты полагали в числе своих доказательств. Разумеем rousia celandia 773 года. Оставляя в стороне все, что говорится в этом трактате постороннего, а принимая в соображение только фактический свод доказательств по отношению к данному вопросу, я должен признать за ними значительную долю убедительности и согласен, что вернее перевести "красные хеландии", нежели "русские хеландии". (Дополнение III стр. 359 и след.) Охотно вычеркиваю эти хеландии из системы своих аргументов. Но мне показалась излишнею являющаяся по этому поводу филиппика против антинорманистов (стр. 371). По крайней мере лично ко мне она едва ли может относиться. В одной из первых своих статей я сказал: "Относительно некоторых соображений второстепенной важности мы можем ошибаться; но от того не пострадают наши главные положения" (Рус. Вест. 1872, декабрь). Слова эти исполнились буквально; нам пришлось пока сделать две, три поправки, которые нисколько не имеют влияния на существенные стороны вопроса о Варягах и Руси. Упомянутые хеландии в первой статье я отнес к доказательствам спорным, а потом раза два упомянул о них мимоходом; но не выдвигал на первый план и не поместил их в тексте тех тридцати важнейших оснований, на которых построены мои выводы (ibid.). Точно так же г. Куник много распространяется о Табариевых Руссах VII века, объясняя это известие позднейшею вставкою. Предоставляю другим решать вопрос о Табари, о котором я тоже упоминал мимоходом; ибо прежде всего ценю свидетельства современные или близкие к ним по времени. Те мои основания (NoNo 21 и 22), на которых построен вывод, что арабские свидетельства о Руси несогласимы с норманнской теорией и что все они более или менее тяготеют к южному происхождению Руси, а не к северному, эти основания остаются в полной силе (см. выше стр. 340) 2 .
Затем нам приходится указать на несостоятельность тех критических приемов, которые норманизм в лице нашего противника прилагает к другим, более важным, доказательствам. Во-первых, известие "Венецианской хроники" о gentes Normannorum, которые в 865 году напали на Константинополь в количестве 360 кораблей. Автор этой хроники, Иоанн Диакон, писавший в XI веке, повторяет выражение предшествовавшего ему писателя Лиутпранда. Последний заметил о Руссах, что это народ, живущий к северу от Константинополя между Хазарами и Булгарами, в соседстве печенегов и угров, и что "Греки по наружному качеству называют его Руссами, а мы (Итальянцы) по положению страны Нордманами". Следовательно, gentes Normannorum Венецианской хроники просто значит "северные народы"; известие об их нападении, конечно, пришло из Константинополя; а греки не только русских, но и другие народы, соседние северному Черноморью, называли Гипербореями. Если бы Лиутпранд и Венецианская хроника действительно разумели Скандинавов, то вышло бы явное противоречие; оба известия (о нападениях 865 и 941 гг.) получены от Византийцев, а последние в обоих случаях говорят только о Руси, которую знают очень хорошо и нигде не смешивают ее с Варягами. Не разбираю ссылки на писателя XV века Блонди, который повторяет известие Иоанна Диакона, причем смешивает вместе разные события и разные народы (375 стр.). Подобные источники только годны для того, чтобы запутывать вопрос и отвлекать внимание от современных свидетельств о языческой Руси, от тех свидетельств, которые изображают ее сильным туземным народом Восточной Европы.