Страница:
Складывающаяся в современном мире ситуация чревата двумя чрезвычайно серьезными опасностями, угрожающими устойчивому и предсказуемому развитию цивилизации.
С одной стороны, формируется новый мировой порядок, в котором постиндустриальные государства оказываются отделены от всех других стран и народов в гораздо большей степени, чем когда бы то ни было ранее. Зависимость человечества от постиндустриального мира (а иными словами -- от Запада) приобретает крайне гипертрофированные формы по меньшей мере в силу двух причин. Во-первых, Запад диктует необходимый темп усвоения технологических перемен, отставая от которого развивающиеся страны фактически теряют возможность быть значимыми членами международного сообщества; при этом нарастают монополизация новых технологий и их сосредоточение в пределах постиндустриального мира. Во-вторых, экспортируя технологии, Запад не уменьшает собственных возможностей их использования и, таким образом, приобретает объективно ограниченные ресурсы, которыми располагает "третий мир", поставляя взамен ресурс, ограниченность и редкость которого весьма условны. Еще более драматично обстоит дело с интеллектуальными ресурсами человечества. В постиндустриальном сообществе все более интенсивно складывается новая система ценностей, признающая исключительную значимость знаний и побуждающая человека к развитию творческих способностей и постоянному самосовершенствованию; в результате не только происходит более быстрое развитие человеческого потенциала самих западных обществ, но и возникает стремление инкорпорирования в них интеллектуальных работников из всех регионов мира. Таким образом, "информационный" мир закрепляет свою неограниченную власть над миром "неинформационным" по мере того, как интеллектуалы, способные к производству новой информации и знаний, покидают страны "третьего мира" и пополняют научное сообщество постиндустриальных держав.
С другой стороны, умножая все возрастающее неравенство в мировом масштабе, постиндустриальная трансформация не устраняет его и в границах самих развитых стран. В силу того, что в фундамент новой социальной системы заложены знания и способность ими распоряжаться, происходит дифференциация граждан по признаку их интеллектуальных и творческих способностей, которые отличают людей друг от друга в гораздо большей степени, нежели любые иные социальные или имущественные характеристики. Поэтому постиндустриальный и постэкономический типы общества не признают равенства. В последние десятилетия, и это будет подробно рассмотрено ниже, во всех западных странах появляются зримые доказательства этой неочевидной формулы. Разворачивающаяся информационная революция делает самым важным достоянием человека его способности, и общество со все возрастающей щедростью осыпает всеми благами цивилизации тех, кто собственной творческой деятельностью подтвердил уникальность своего интеллектуального потенциала. И хотя многими из этих людей уже сегодня движут мотивы, серьезно отличающиеся от стремления к умножению материального благосостояния, все большая часть общественного богатства перераспределяется в их пользу. В то же время среди работников традиционных отраслей усиливается конкуренция за право получать жизненно необходимые им денежные и материальные средства. Таким образом, не только на международной арене, но и в каждой отдельно взятой постиндустриальной стране технологическая революция порождает скорее не единство, но противостояние, не гармонию, а углубляющиеся противоречия.
Каждая из этих линий глобального противостояния, определяющих, по сути, контуры современного однополюсного мира, будет подробно рассмотрена ниже. Однако уже здесь мы можем констатировать, что на пороге XXI века развивающиеся страны теряют надежду выйти на уровень, ныне занимаемый развитыми государствами, так как мобилизация ресурсов, всегда лежавшая в основе догоняющего развития, не может обеспечить создания новых технологий, требующего индивидуального творческого поиска. В то же время средний класс, на протяжении долгих десятилетий служивший залогом стабильности западных обществ, распадается по мере того, как работники неинформационных отраслей хозяйства вытесняются на периферию общественной жизни. Все это дает нам основание предположить, что новое столетие откроет взору исследователей панораму расколотого мира, которому либо дано будет "собраться" воедино на основе постэкономических ценностей и принципов, либо вообще не суждено восстановить свою утраченную целостность.
Наша книга посвящена прежде всего исследованию этих двух тенденций, углубляющих современные социальные противоречия. Однако прежде чем перейти к их рассмотрению, попытаемся воспроизвести картину становления нынешнего однополюсного мира. Первые ее акты относятся к началу 70-х, а финальные сцены -- к концу 90-х годов. Несколько забегая вперед, заметим, что речь пойдет сначала о том, как реализовывались заложенные еще в 50-е и 60-е годы предпосылки радикального пересмотра отношений между постиндустриальными державами и остальным миром, а затем - о том, как в 90-е годы проявились сформировавшиеся во второй половине 70-х и в 80-е предпосылки качественного изменения соотношения различных социальных сил в рамках самих развитых обществ. Между тем и первая, и вторая волны кризисных явлений, пришедшиеся на 1973-1975 и 1997-2000 годы, представляются этапами постэкономической трансформации, двумя глобальными кризисами мирового порядка, значение которых не может быть переоценено.
Глава пятая.
Первый системный кризис индустриального хозяйства. Упадок аграрно-добывающих обществ
Период, открытый в истории западных обществ окончанием второй мировой войны, не мог не вызвать всплеска оптимизма. Во-первых, казалось, что человечество навсегда оставило в прошлом самую жестокую и разрушительную бойню. Во-вторых, развитые индустриальные общества достигли воодушевляющих технологических успехов, воплотившихся прежде всего в освоении ядерной энергии и космического пространства. В-третьих, хозяйственный рост демонстрировал небывалую устойчивость, а методы государственного регулирования экономики, признанные в качестве очевидной необходимости, давали основания надеяться на то, что печальный опыт Великой депрессии никогда больше не повторится. Всего за десять месяцев до начала японской агрессии в Перл-Харборе Г.Льюс выступил с редакционной статьей в журнале Life, где, определяя предназначение Соединенных Штатов "генерировать и распространять в мире идеалы, возвышающие человечество от скотского состояния до уровня ангелоподобных... существ", обозначил XX век в качестве "американского столетия" [1], и менее чем через десять лет этот прогноз можно было считать сбывшимся.
Двадцатилетие, заключенное между серединой 40-х и серединой 60-х годов, определяется большинством экономистов как этап самого быстрого хозяйственного роста всех индустриальных держав. В Соединенных Штатах между 1947 и 1953 годами ВНП в сопоставимых ценах рос на 4,8 процента в год, и хотя этот темп
---------------
[1] - Цит.по: Bellah R.N., Madsen R.,Sullivan W.M.,Smdler A., Tipton S.M. The Good Society. N.Y., 1992. P. 229.
---------------
снизился во второй половине 50-х, он не опускался ниже 2,5 процента. Потребительские расходы выросли за десятилетие на 38 процентов; безработица опустилась до уровня в 4 процента трудоспособного населения, а инфляция не поднималась выше 2 процентов в годовом исчислении[2]. Не уступали и европейские страны: обобщающая статистика по странам-членам ОЭСР свидетельствует о том, что между 1950 и 1973 годами средний темп роста ВНП составлял 4,8 процента в год, причем основную роль в его обеспечении играло повышение производительности, достигавшее 4,5 процента ежегодно[3]. Отличие этого периода от предшествующей межвоенной эпохи было разительным: среднемировой валовой продукт между 1950 и 1973 годами повышался ежегодно на 2,9 процента -- в три раза быстрее, чем на временном отрезке с 1913 по 1950 год[4]; темпы роста международного торгового оборота составляли 7 процентов против 1,3 в предшествующий период[5]. За это непродолжительное время радикально изменилась структура общественного производства. Несмотря на то, что промышленность с избытком обеспечивала потребности населения в новых товарах народного потребления, фактически неизвестных до войны, ее доля как в валовом национальном продукте, так и в структуре занятости резко снижалась на фоне стремительного роста сферы услуг. Если в 1955 году в обрабатывающей промышленности и строительстве США было занято до 34,7 процента совокупной рабочей силы и производилось около 34,5 процента ВНП[6](при этом для Германии, Великобритании и Франции были характерны несколько более высокие цифры: 41,2 и 47,4; 44,4 и 42,1; 30,4 и 43,2 процента соответственно) [7], то с начала 60-х ситуация
-----------------
[2] - См.: Baumohl В. The Best of Times? // Time. 1997. August 4. P. 42.
[3] - См.: Ken-wood A .G., Lougheed A. L. The Growth of the International Economy 1820-1990. An Introductory Text. L.-N.Y., 1992. P. 245.
[4] - Нельзя не отметить, что высокие темпы роста европейских экономик в первые послевоенные десятилетия в значительной мере объясняются разрушительными последствиями войны и ходом восстановления народного хозяйства. Так, в 1945 году ВНП Австрии не превышал уровня 1886 года, Франции -- 1891-го, Германии -- 1908-го, Италии -- 1909-го и т.д. Отсюда понятно, что темпы роста экономик этих стран в 1945-1950/55 годы составляли соответственно 15,2; 19,0; 13,5 и 11,2 процента в годовом исчислении (см.: Crafts N., Toniolo G. Postwar Growth: An Overview // Crafts N., Toniolo G. (Eds.) Economic Growth in Europe Since 1945. Cambridge, 1996. P. 4; подробнее см.: Maddison A. Dynamic Forces in Capitalist Development. Oxford, 1991. P. 208-219).
[5] - См.: Plender J. A Stake in the Future. The Stakeholding Solution. L., 1997. P. 251.
[6] - Рассчитано по: National Income and Product Accounts, 1947-1965. Wash., 1967; Yearbook of Labour Statistics, 1995. Geneve, 1996.
[7] - Рассчитано по: OECD. National Accounts Statistics. Detailed Tables. 1960-1970; Yearbook of Labour Statistics, 1995.
-------------------
стала меняться[8], и к 1970 году доля обрабатывающей промышленности в ВНП опустилась до 27,3, а в занятости -- до 25,0 процентов[9]. Научно-технический
прогресс привел как к существенному сокращению занятости в промышленности, так и к относительному снижению цен на промышленные товары; высокий уровень жизни населения вызвал гигантский спрос на разного рода услуги, в первую очередь в области медицинского обслуживания и образования. В начале 70-х годов большинство исследователей, рассматривавших становление постиндустриального общества, непосредственно говорили о нем как об обществе, основанном на услугах. На фоне быстрого экономического роста существенно повысилось благосостояние большинства граждан и заметно снизилась острота социального противостояния. К 1947 году доля доходов, присваиваемая самыми богатыми 5 процентами населения, снизилась до 20,9 процента с 30 процентов в 1929-м (в эти же годы доля национального дохода, приходившаяся на беднейшие 40 процентов американцев, последовательно росла -- с 12,5 до 16,8 процента) [10]. Еще более серьезно снизилась доля 1 процента наиболее обеспеченных граждан в совокупном богатстве страны: достигавшая в 1929 году 36,3 процента, она упала в 1939 году до 30,6, а в 1949-м -- до 20,8 процент[11]. Правительство предпринимало активные усилия по искоренению бедности (если в 1960 году на эти цели направлялось 7,7 процента ВНП, то в 1965 году -- 10,5[12], а в 1975-м -- 18,7 процент[13]); повышающиеся требования к квалификации работников способствовали замещению прежнего олигархического класса волной новых управляющих-профессионалов (так, в 1900 году более половины высших должностных лиц крупных компаний были выходцами из весьма состоятельных людей, к 1950 году их число сократилось до трети, а в 1976 году составило всего 5,5 процента[14]). Все эти факторы стабилизировали социаль
-------------------
[8] - Внешние проявления надвигающихся кризисных явлений в конце 60-х годов и их воздействие на социальную обстановку полно и всесторонне описаны в: Piore M.J., Sabel Ch.F. The Second Industrial Divide. Possibilities for Prosperity. N.Y., 1984. P. 165-166.
[9] - См. Krugman P. Pop Internationalism. Cambridge (Ma.) L., 1998. P. 36.
[10] - См. Thurow L. C. The Zero-Sum Society. Distribution and the Possibilities for Economic Change. L., 1981. P. 199.
[11] - См. Elliott L., Atkinson D. The Age of Insecurity. L., 1998. P. 244.
[12] - См. Katz M.B. In the Shadow of the Poorhouse. A Social History of Welfare in America. N.Y., 1996. P. 266-267.
[13] - CM. Pierson Ch. Beyond the Welfare State? The New Political Economy of Welfare. Cambridge 1995. P. 128.
[14] - CM. Hermstein R.J., Murray Ch. The Bell Curve. Intelligence and Class Structure in American Life. N.Y., 1996. P. 58.
---------------------
ную обстановку и наполняли американцев историческим оптимизмом[15]. Однако никакие позитивные тенденции не могли отменить того очевидного факта, что бурный экономический рост 50-х и первой половины 60-х годов основывался на не исчерпанном еще до конца потенциале индустриального хозяйства и развертывался, скорее, не вследствие, а вопреки закономерностям формировавшегося нового общества, которое в это время все чаще стали называть постиндустриальным. Постиндустриальное общество, определявшееся как новое социальное устройство, в котором доминирующую роль приобретает производство услуг и информации, а социум управляется не стихией рынка, а решениями, принимаемыми технократами и интеллектуальной элитой, рассматривалось большинством социологов как гигантский шаг в направлении общественного прогресса, равного которому западный мир не делал на протяжении последних столетий; в то же время мало кто пытался акцентировать внимание на неизбежности острых структурных кризисов, способных сопровождать столь эпохальное изменение. Обращая внимание на то, что в современной экономике доминирующую роль начинают играть сфера услуг и информационные отрасли, исследователи редко обращались к проблеме фактического осуществления подобного перехода. Между тем, как мы отмечали в первой части, еще в конце 30-х годов общественное производство рассматривалось в ряде экономических работ как совокупность трех основных секторов -- первичного, к которому относятся добывающие отрасли и сельское хозяйство, вторичного, включающего обрабатывающую промышленность, и сферы услуг. В 1940 году эта точка зрения получила систематизированное отражение в известной работе К.Кларка[16]. Сторонники постиндустриализма не только поддержали этот подход, но и фактически построили на нем свою методологию деления экономической истории на доиндустриальную, индустриальную и постиндустриальную эпохи; в каждой из них доминирующим выступал один из названных К. Кларком секторов хозяйства. При этом, однако, считалось, что все они играют свою роль в пределах каждой экономической эпохи, обеспечивая как прогресс соответствующей хозяйственной системы, так и ее преемственность. По определению Д.Белла, "постиндустриальное общество не замещает индустриальное, или даже аграрное общество... оно добавляет новый аспект, в частности в области использования
-----------------
[15] - См.: Davis В., Wessel D. Prosperity. The Coming Twenty-Year Boom and What It Means to You. N.Y., 1998. P. 71.
[16] - См.: Clark С. Conditions of Economic Progress. L., 1940.
-----------------
данных и информации, которые представляют собой необходимый компонент усложняющегося общества" [17]. Соглашаясь с ним в целом, мы полагаем, что проблеме соотношения и взаимодействия трех традиционных секторов общественного производства -- первичного, вторичного и третичного -- и одного нового, в котором создается информационный продукт, должно быть уделено гораздо большее внимание. Именно на путях исследования этой проблемы может быть достигнуто комплексное понимание природы и причин тех кризисных явлений, которые наблюдаются в мировой экономической системе на протяжении последних тридцати лет.
Представляя свой подход к этой проблеме, мы должны отметить, что на протяжении всей истории индустриального общества кризисы, имевшие место в его развитии, касались, как правило, пропорциональности обмена между подразделениями общественного производства, но при этом никогда не ставили под угрозу существование какого-либо из них, и поэтому все они, пусть и несколько условно, могут быть названы структурными кризисами индустриального хозяйства, не затрагивающими его фундаментальных основ. С середины XVIII века до 40-х годов нашего столетия все крупные хозяйственные изменения, какими бы принципиальными они ни были, не изменяли радикальным образом соотношения трех указанных секторов общественного производства. Быстрое развитие обрабатывающей промышленности не только не подрывало первичных секторов, но и укрепляло их, -- достаточно вспомнить значение угля, железа, нефти, а также сугубо сельскохозяйственных продуктов -- шерсти и хлопка -для промышленного развития европейских стран и США.
Однако к середине завершающегося столетия положение резко изменилось. Тенденции последних сорока лет говорят сами за себя. Если в сельском хозяйстве США в 1869 году создавалось до 40 процентов ВНП, то этот показатель, снизившийся до 14 процентов по окончании первой мировой войны, не превосходит ныне 1,4 процента [18]. Еще около 1,6 процента ВНП приходится на все остальные подотрасли первичного сектора [19]. Не менее очевидны изменения в структуре занятости: сегодня в аграрном секторе США трудится менее 2 процентов населения (44 процента в 1880 году, 20 -- в 1945-м), причем с 1994 года статистические отчеты просто перестали отмечать фермеров в качестве самостоя
-------------------
[17] - Bell D. The Cultural Contradictions of Capitalism. N.Y., 1978. P. 198, note.
[18] - См.: Stewart T.A. Intellectual Capital. The New Wealth of Organizations. N.Y.. 1997. P. 8-9.
[19] - См.: Statistical Yearbook, 40th Issue. United Nations. N.Y., 1995. P. 186.
-------------------
тельной значимой группы населения [20]. Столь же заметны аналогичные процессы и в европейских странах. Параллельно появлялись первые ростки того, что стало основой технологического прогресса последующих десятилетий. Все большие объемы ресурсов направлялись на обеспечение производства технологий, информации и знаний. Если в весьма благополучные времена, предшествовавшие Великой депрессии, в США на сто занятых приходилось только три выпускника колледжа, то в середине 50-х годов их было восемнадцать [21]; количество научных работников в исследовательских учреждениях выросло более чем в десять раз только с начала 30-х по середину 60-х годов [22]. Производство информационных услуг возросло с 4,9 до 6,7 процента ВНП [23], а доля ВНП, используемая на образование, увеличилась в период с 1949 по 1969 год более чем вдвое (с 3,4 процента до 7,5) [24]. В целом же за два десятилетия, прошедших после второй мировой войны, расходы США на НИОКР выросли в 15, а расходы на все виды образования -- в 6 раз, хотя сам ВНП лишь утроился. В 1965 году Соединенные Штаты тратили на НИОКР и образование более 9 процентов своего валового национального продукта [25].
К концу 60-х годов в США и развитых индустриальных странах Европы со всей очевидностью сложилась качественно новая экономическая ситуация. На фоне резкого снижения роли добывающих отраслей экономики, а также сельскохозяйственного производства, и относительно стабильной доли промышленности в ВНП и занятости четвертичный (информационный) сектор занял одно из доминирующих мест в структуре народного хозяйства, уверенно превысив по своему вкладу сектор, традиционно называвшийся первичным. В результате с конца 60-х годов начали развиваться два процесса, подлинное значение которых стало понятно гораздо позднее.
Первый из них -- это замедление традиционно исчисляемого экономического роста, обусловленное развитием сферы услуг и производства информации. Еще в 1967 году У.Баумоль сформулировал тезис о том, что рост сферы услуг неизбежно приводит к снижению общей производительности и сокращению темпов
-----------------
[20] - См.: Celente G. Trends 2000. How to Prepare for and Profit from the Changes of the 21st Century. N.Y., 1997. P. 134-135.
[21] - См.: Drucker P.F. Landmarks of Tomorrow. New Brunswick (USA) - London, 1996. P.117.
[22] - См.: Bell D. The Coming of Post-Industrial Society. N.Y., 1973. P. 216.
[23] - Cм.:Rubin M.R., Huber M.T. The Knowledge Industry in the United States, 1960-1980. Princeton (N. J.), 1986. P. 19.
[24] - См.: Bell D. The Coming of Post-Industrial Society. P. 213.
[25] - Ibid.
-----------------
роста экономики [26]. Это положение, как мы покажем ниже, справедливо в отношении отраслей четвертичного сектора, где рост расходов, связанный с внедрением технических новшеств (как правило, дорогостоящих), не компенсируется соответствующим ростом основных производственных показателей. Таким образом, в ходе первой фазы постиндустриальной трансформации развитый мир испытал значительную неопределенность. Как отмечали социологи, "конец 60-х ознаменовался для промышленных стран началом полосы неудач. Один экономический срыв следовал за другим. По мере распространения убеждения в том, что такое развитие событий невозможно ни объяснить с позиций теоретических и политических концепций прошедшей эпохи, ни тем более обратить вспять, провалы в экономике складывались в общественном сознании в единую картину кризиса индустриального общества" [27]. Следует отметить, что эта тенденция не обязательно становилась опасной для экономической стабильности, так как она не содержала в себе явных деструктивных элементов, а в распоряжении правительства было достаточно средств для стабилизации ситуации; вместе с тем на основе анализа одного лишь этого тренда можно было достаточно уверенно предсказать замедление темпов повышения благосостояния, нарастание социальной поляризации и проблемы в области организации государственных финансов.
Второй процесс касается изменений в мировой конъюнктуре, причем в двух аспектах. Во-первых, развитие сферы услуг и достигнутый уровень автоматизации производственных процессов позволили американским и европейским производителям промышленной продукции с конца 60-х годов переносить производство ряда массовых товаров за пределы национальных границ [28], тем самым закладывая фундамент последующего бурного развития так называемых "новых индустриальных стран". Во-вторых, резко возросшая эффективность аграрного сектора и потенциальная достижимость серьезного сокращения потребности в сырьевых ресурсах сделали западный мир более независимым от их традиционных поставщиков, что вызвало их первые попытки установить контроль над рынками. В конце 60-х -- начале 70-х годов возникли ассоциации стран-экспортеров основных сырьевых товаров (общим числом около двадцати), объединившие государства, добывающие и экспортирующие на мировой рынок суще
-----------------
[26] - См.: Baumol W. Macroeconomics of Unbalanced Growth: The Anatomy of an Urban Crisis//American Economic Review. 1967. Vol. LVII. June. P. 415-426.
[27] - Piore M.J., Sabel Ch.F. The Second Industrial Divide. P. 165.
[28] - См.: Ohmae К. The Borderless World. Power and Strategy in the Global Marketplace. L., 1994. P. 15.
-----------------
ственную долю энергоносителей (в данном случае нельзя не отметить ОПЕК), металлов (меди, ртути, вольфрама, олова, бокситов), а также ряда продовольственных товаров (кофе, какао, перца, бананов и даже арахиса). Никогда ранее страны "третьего мира" не предпринимали шага, который, по их мнению, мог бы способствовать поддержанию высоких сырьевых цен на мировых рынках; в то же время он послужил свидетельством того, что эти государства воплощают собой на международной арене экономики, ориентированные на первичный сектор хозяйства, и тем самым оказываются в полной зависимости от тенденций неумолимого сокращения до минимума доли этого сектора. Таким образом, на пути к постиндустриальному обществу зрели условия для резкого снижения роли первичного сектора как в экономике развитых стран, так и в мировом масштабе. В этой связи следует сформулировать важный тезис, к которому мы еще вернемся в седьмой главе: в условиях, когда третичный сектор становится абсолютно доминирующей сферой общественного производства, первичный окончательно теряет свое прежнее значение, а основанные на нем хозяйственные системы перестают играть значимую роль в мировой экономике. К началу 70-х годов сложилась ситуация, в которой впервые в истории была нарушена целостность и сбалансированность трехсекторной производственной модели. И это нарушение, в отличие от отмеченных выше структурных кризисов перепроизводства, мы называем первым системным кризисом индустриальной экономической модели. В новых условиях сам индустриальный сектор занял место аграрного в качестве следующего потенциального "кандидата на уничтожение", и его очередь, как мы увидим ниже, подошла раньше, чем можно было предположить четверть века назад.
С одной стороны, формируется новый мировой порядок, в котором постиндустриальные государства оказываются отделены от всех других стран и народов в гораздо большей степени, чем когда бы то ни было ранее. Зависимость человечества от постиндустриального мира (а иными словами -- от Запада) приобретает крайне гипертрофированные формы по меньшей мере в силу двух причин. Во-первых, Запад диктует необходимый темп усвоения технологических перемен, отставая от которого развивающиеся страны фактически теряют возможность быть значимыми членами международного сообщества; при этом нарастают монополизация новых технологий и их сосредоточение в пределах постиндустриального мира. Во-вторых, экспортируя технологии, Запад не уменьшает собственных возможностей их использования и, таким образом, приобретает объективно ограниченные ресурсы, которыми располагает "третий мир", поставляя взамен ресурс, ограниченность и редкость которого весьма условны. Еще более драматично обстоит дело с интеллектуальными ресурсами человечества. В постиндустриальном сообществе все более интенсивно складывается новая система ценностей, признающая исключительную значимость знаний и побуждающая человека к развитию творческих способностей и постоянному самосовершенствованию; в результате не только происходит более быстрое развитие человеческого потенциала самих западных обществ, но и возникает стремление инкорпорирования в них интеллектуальных работников из всех регионов мира. Таким образом, "информационный" мир закрепляет свою неограниченную власть над миром "неинформационным" по мере того, как интеллектуалы, способные к производству новой информации и знаний, покидают страны "третьего мира" и пополняют научное сообщество постиндустриальных держав.
С другой стороны, умножая все возрастающее неравенство в мировом масштабе, постиндустриальная трансформация не устраняет его и в границах самих развитых стран. В силу того, что в фундамент новой социальной системы заложены знания и способность ими распоряжаться, происходит дифференциация граждан по признаку их интеллектуальных и творческих способностей, которые отличают людей друг от друга в гораздо большей степени, нежели любые иные социальные или имущественные характеристики. Поэтому постиндустриальный и постэкономический типы общества не признают равенства. В последние десятилетия, и это будет подробно рассмотрено ниже, во всех западных странах появляются зримые доказательства этой неочевидной формулы. Разворачивающаяся информационная революция делает самым важным достоянием человека его способности, и общество со все возрастающей щедростью осыпает всеми благами цивилизации тех, кто собственной творческой деятельностью подтвердил уникальность своего интеллектуального потенциала. И хотя многими из этих людей уже сегодня движут мотивы, серьезно отличающиеся от стремления к умножению материального благосостояния, все большая часть общественного богатства перераспределяется в их пользу. В то же время среди работников традиционных отраслей усиливается конкуренция за право получать жизненно необходимые им денежные и материальные средства. Таким образом, не только на международной арене, но и в каждой отдельно взятой постиндустриальной стране технологическая революция порождает скорее не единство, но противостояние, не гармонию, а углубляющиеся противоречия.
Каждая из этих линий глобального противостояния, определяющих, по сути, контуры современного однополюсного мира, будет подробно рассмотрена ниже. Однако уже здесь мы можем констатировать, что на пороге XXI века развивающиеся страны теряют надежду выйти на уровень, ныне занимаемый развитыми государствами, так как мобилизация ресурсов, всегда лежавшая в основе догоняющего развития, не может обеспечить создания новых технологий, требующего индивидуального творческого поиска. В то же время средний класс, на протяжении долгих десятилетий служивший залогом стабильности западных обществ, распадается по мере того, как работники неинформационных отраслей хозяйства вытесняются на периферию общественной жизни. Все это дает нам основание предположить, что новое столетие откроет взору исследователей панораму расколотого мира, которому либо дано будет "собраться" воедино на основе постэкономических ценностей и принципов, либо вообще не суждено восстановить свою утраченную целостность.
Наша книга посвящена прежде всего исследованию этих двух тенденций, углубляющих современные социальные противоречия. Однако прежде чем перейти к их рассмотрению, попытаемся воспроизвести картину становления нынешнего однополюсного мира. Первые ее акты относятся к началу 70-х, а финальные сцены -- к концу 90-х годов. Несколько забегая вперед, заметим, что речь пойдет сначала о том, как реализовывались заложенные еще в 50-е и 60-е годы предпосылки радикального пересмотра отношений между постиндустриальными державами и остальным миром, а затем - о том, как в 90-е годы проявились сформировавшиеся во второй половине 70-х и в 80-е предпосылки качественного изменения соотношения различных социальных сил в рамках самих развитых обществ. Между тем и первая, и вторая волны кризисных явлений, пришедшиеся на 1973-1975 и 1997-2000 годы, представляются этапами постэкономической трансформации, двумя глобальными кризисами мирового порядка, значение которых не может быть переоценено.
Глава пятая.
Первый системный кризис индустриального хозяйства. Упадок аграрно-добывающих обществ
Период, открытый в истории западных обществ окончанием второй мировой войны, не мог не вызвать всплеска оптимизма. Во-первых, казалось, что человечество навсегда оставило в прошлом самую жестокую и разрушительную бойню. Во-вторых, развитые индустриальные общества достигли воодушевляющих технологических успехов, воплотившихся прежде всего в освоении ядерной энергии и космического пространства. В-третьих, хозяйственный рост демонстрировал небывалую устойчивость, а методы государственного регулирования экономики, признанные в качестве очевидной необходимости, давали основания надеяться на то, что печальный опыт Великой депрессии никогда больше не повторится. Всего за десять месяцев до начала японской агрессии в Перл-Харборе Г.Льюс выступил с редакционной статьей в журнале Life, где, определяя предназначение Соединенных Штатов "генерировать и распространять в мире идеалы, возвышающие человечество от скотского состояния до уровня ангелоподобных... существ", обозначил XX век в качестве "американского столетия" [1], и менее чем через десять лет этот прогноз можно было считать сбывшимся.
Двадцатилетие, заключенное между серединой 40-х и серединой 60-х годов, определяется большинством экономистов как этап самого быстрого хозяйственного роста всех индустриальных держав. В Соединенных Штатах между 1947 и 1953 годами ВНП в сопоставимых ценах рос на 4,8 процента в год, и хотя этот темп
---------------
[1] - Цит.по: Bellah R.N., Madsen R.,Sullivan W.M.,Smdler A., Tipton S.M. The Good Society. N.Y., 1992. P. 229.
---------------
снизился во второй половине 50-х, он не опускался ниже 2,5 процента. Потребительские расходы выросли за десятилетие на 38 процентов; безработица опустилась до уровня в 4 процента трудоспособного населения, а инфляция не поднималась выше 2 процентов в годовом исчислении[2]. Не уступали и европейские страны: обобщающая статистика по странам-членам ОЭСР свидетельствует о том, что между 1950 и 1973 годами средний темп роста ВНП составлял 4,8 процента в год, причем основную роль в его обеспечении играло повышение производительности, достигавшее 4,5 процента ежегодно[3]. Отличие этого периода от предшествующей межвоенной эпохи было разительным: среднемировой валовой продукт между 1950 и 1973 годами повышался ежегодно на 2,9 процента -- в три раза быстрее, чем на временном отрезке с 1913 по 1950 год[4]; темпы роста международного торгового оборота составляли 7 процентов против 1,3 в предшествующий период[5]. За это непродолжительное время радикально изменилась структура общественного производства. Несмотря на то, что промышленность с избытком обеспечивала потребности населения в новых товарах народного потребления, фактически неизвестных до войны, ее доля как в валовом национальном продукте, так и в структуре занятости резко снижалась на фоне стремительного роста сферы услуг. Если в 1955 году в обрабатывающей промышленности и строительстве США было занято до 34,7 процента совокупной рабочей силы и производилось около 34,5 процента ВНП[6](при этом для Германии, Великобритании и Франции были характерны несколько более высокие цифры: 41,2 и 47,4; 44,4 и 42,1; 30,4 и 43,2 процента соответственно) [7], то с начала 60-х ситуация
-----------------
[2] - См.: Baumohl В. The Best of Times? // Time. 1997. August 4. P. 42.
[3] - См.: Ken-wood A .G., Lougheed A. L. The Growth of the International Economy 1820-1990. An Introductory Text. L.-N.Y., 1992. P. 245.
[4] - Нельзя не отметить, что высокие темпы роста европейских экономик в первые послевоенные десятилетия в значительной мере объясняются разрушительными последствиями войны и ходом восстановления народного хозяйства. Так, в 1945 году ВНП Австрии не превышал уровня 1886 года, Франции -- 1891-го, Германии -- 1908-го, Италии -- 1909-го и т.д. Отсюда понятно, что темпы роста экономик этих стран в 1945-1950/55 годы составляли соответственно 15,2; 19,0; 13,5 и 11,2 процента в годовом исчислении (см.: Crafts N., Toniolo G. Postwar Growth: An Overview // Crafts N., Toniolo G. (Eds.) Economic Growth in Europe Since 1945. Cambridge, 1996. P. 4; подробнее см.: Maddison A. Dynamic Forces in Capitalist Development. Oxford, 1991. P. 208-219).
[5] - См.: Plender J. A Stake in the Future. The Stakeholding Solution. L., 1997. P. 251.
[6] - Рассчитано по: National Income and Product Accounts, 1947-1965. Wash., 1967; Yearbook of Labour Statistics, 1995. Geneve, 1996.
[7] - Рассчитано по: OECD. National Accounts Statistics. Detailed Tables. 1960-1970; Yearbook of Labour Statistics, 1995.
-------------------
стала меняться[8], и к 1970 году доля обрабатывающей промышленности в ВНП опустилась до 27,3, а в занятости -- до 25,0 процентов[9]. Научно-технический
прогресс привел как к существенному сокращению занятости в промышленности, так и к относительному снижению цен на промышленные товары; высокий уровень жизни населения вызвал гигантский спрос на разного рода услуги, в первую очередь в области медицинского обслуживания и образования. В начале 70-х годов большинство исследователей, рассматривавших становление постиндустриального общества, непосредственно говорили о нем как об обществе, основанном на услугах. На фоне быстрого экономического роста существенно повысилось благосостояние большинства граждан и заметно снизилась острота социального противостояния. К 1947 году доля доходов, присваиваемая самыми богатыми 5 процентами населения, снизилась до 20,9 процента с 30 процентов в 1929-м (в эти же годы доля национального дохода, приходившаяся на беднейшие 40 процентов американцев, последовательно росла -- с 12,5 до 16,8 процента) [10]. Еще более серьезно снизилась доля 1 процента наиболее обеспеченных граждан в совокупном богатстве страны: достигавшая в 1929 году 36,3 процента, она упала в 1939 году до 30,6, а в 1949-м -- до 20,8 процент[11]. Правительство предпринимало активные усилия по искоренению бедности (если в 1960 году на эти цели направлялось 7,7 процента ВНП, то в 1965 году -- 10,5[12], а в 1975-м -- 18,7 процент[13]); повышающиеся требования к квалификации работников способствовали замещению прежнего олигархического класса волной новых управляющих-профессионалов (так, в 1900 году более половины высших должностных лиц крупных компаний были выходцами из весьма состоятельных людей, к 1950 году их число сократилось до трети, а в 1976 году составило всего 5,5 процента[14]). Все эти факторы стабилизировали социаль
-------------------
[8] - Внешние проявления надвигающихся кризисных явлений в конце 60-х годов и их воздействие на социальную обстановку полно и всесторонне описаны в: Piore M.J., Sabel Ch.F. The Second Industrial Divide. Possibilities for Prosperity. N.Y., 1984. P. 165-166.
[9] - См. Krugman P. Pop Internationalism. Cambridge (Ma.) L., 1998. P. 36.
[10] - См. Thurow L. C. The Zero-Sum Society. Distribution and the Possibilities for Economic Change. L., 1981. P. 199.
[11] - См. Elliott L., Atkinson D. The Age of Insecurity. L., 1998. P. 244.
[12] - См. Katz M.B. In the Shadow of the Poorhouse. A Social History of Welfare in America. N.Y., 1996. P. 266-267.
[13] - CM. Pierson Ch. Beyond the Welfare State? The New Political Economy of Welfare. Cambridge 1995. P. 128.
[14] - CM. Hermstein R.J., Murray Ch. The Bell Curve. Intelligence and Class Structure in American Life. N.Y., 1996. P. 58.
---------------------
ную обстановку и наполняли американцев историческим оптимизмом[15]. Однако никакие позитивные тенденции не могли отменить того очевидного факта, что бурный экономический рост 50-х и первой половины 60-х годов основывался на не исчерпанном еще до конца потенциале индустриального хозяйства и развертывался, скорее, не вследствие, а вопреки закономерностям формировавшегося нового общества, которое в это время все чаще стали называть постиндустриальным. Постиндустриальное общество, определявшееся как новое социальное устройство, в котором доминирующую роль приобретает производство услуг и информации, а социум управляется не стихией рынка, а решениями, принимаемыми технократами и интеллектуальной элитой, рассматривалось большинством социологов как гигантский шаг в направлении общественного прогресса, равного которому западный мир не делал на протяжении последних столетий; в то же время мало кто пытался акцентировать внимание на неизбежности острых структурных кризисов, способных сопровождать столь эпохальное изменение. Обращая внимание на то, что в современной экономике доминирующую роль начинают играть сфера услуг и информационные отрасли, исследователи редко обращались к проблеме фактического осуществления подобного перехода. Между тем, как мы отмечали в первой части, еще в конце 30-х годов общественное производство рассматривалось в ряде экономических работ как совокупность трех основных секторов -- первичного, к которому относятся добывающие отрасли и сельское хозяйство, вторичного, включающего обрабатывающую промышленность, и сферы услуг. В 1940 году эта точка зрения получила систематизированное отражение в известной работе К.Кларка[16]. Сторонники постиндустриализма не только поддержали этот подход, но и фактически построили на нем свою методологию деления экономической истории на доиндустриальную, индустриальную и постиндустриальную эпохи; в каждой из них доминирующим выступал один из названных К. Кларком секторов хозяйства. При этом, однако, считалось, что все они играют свою роль в пределах каждой экономической эпохи, обеспечивая как прогресс соответствующей хозяйственной системы, так и ее преемственность. По определению Д.Белла, "постиндустриальное общество не замещает индустриальное, или даже аграрное общество... оно добавляет новый аспект, в частности в области использования
-----------------
[15] - См.: Davis В., Wessel D. Prosperity. The Coming Twenty-Year Boom and What It Means to You. N.Y., 1998. P. 71.
[16] - См.: Clark С. Conditions of Economic Progress. L., 1940.
-----------------
данных и информации, которые представляют собой необходимый компонент усложняющегося общества" [17]. Соглашаясь с ним в целом, мы полагаем, что проблеме соотношения и взаимодействия трех традиционных секторов общественного производства -- первичного, вторичного и третичного -- и одного нового, в котором создается информационный продукт, должно быть уделено гораздо большее внимание. Именно на путях исследования этой проблемы может быть достигнуто комплексное понимание природы и причин тех кризисных явлений, которые наблюдаются в мировой экономической системе на протяжении последних тридцати лет.
Представляя свой подход к этой проблеме, мы должны отметить, что на протяжении всей истории индустриального общества кризисы, имевшие место в его развитии, касались, как правило, пропорциональности обмена между подразделениями общественного производства, но при этом никогда не ставили под угрозу существование какого-либо из них, и поэтому все они, пусть и несколько условно, могут быть названы структурными кризисами индустриального хозяйства, не затрагивающими его фундаментальных основ. С середины XVIII века до 40-х годов нашего столетия все крупные хозяйственные изменения, какими бы принципиальными они ни были, не изменяли радикальным образом соотношения трех указанных секторов общественного производства. Быстрое развитие обрабатывающей промышленности не только не подрывало первичных секторов, но и укрепляло их, -- достаточно вспомнить значение угля, железа, нефти, а также сугубо сельскохозяйственных продуктов -- шерсти и хлопка -для промышленного развития европейских стран и США.
Однако к середине завершающегося столетия положение резко изменилось. Тенденции последних сорока лет говорят сами за себя. Если в сельском хозяйстве США в 1869 году создавалось до 40 процентов ВНП, то этот показатель, снизившийся до 14 процентов по окончании первой мировой войны, не превосходит ныне 1,4 процента [18]. Еще около 1,6 процента ВНП приходится на все остальные подотрасли первичного сектора [19]. Не менее очевидны изменения в структуре занятости: сегодня в аграрном секторе США трудится менее 2 процентов населения (44 процента в 1880 году, 20 -- в 1945-м), причем с 1994 года статистические отчеты просто перестали отмечать фермеров в качестве самостоя
-------------------
[17] - Bell D. The Cultural Contradictions of Capitalism. N.Y., 1978. P. 198, note.
[18] - См.: Stewart T.A. Intellectual Capital. The New Wealth of Organizations. N.Y.. 1997. P. 8-9.
[19] - См.: Statistical Yearbook, 40th Issue. United Nations. N.Y., 1995. P. 186.
-------------------
тельной значимой группы населения [20]. Столь же заметны аналогичные процессы и в европейских странах. Параллельно появлялись первые ростки того, что стало основой технологического прогресса последующих десятилетий. Все большие объемы ресурсов направлялись на обеспечение производства технологий, информации и знаний. Если в весьма благополучные времена, предшествовавшие Великой депрессии, в США на сто занятых приходилось только три выпускника колледжа, то в середине 50-х годов их было восемнадцать [21]; количество научных работников в исследовательских учреждениях выросло более чем в десять раз только с начала 30-х по середину 60-х годов [22]. Производство информационных услуг возросло с 4,9 до 6,7 процента ВНП [23], а доля ВНП, используемая на образование, увеличилась в период с 1949 по 1969 год более чем вдвое (с 3,4 процента до 7,5) [24]. В целом же за два десятилетия, прошедших после второй мировой войны, расходы США на НИОКР выросли в 15, а расходы на все виды образования -- в 6 раз, хотя сам ВНП лишь утроился. В 1965 году Соединенные Штаты тратили на НИОКР и образование более 9 процентов своего валового национального продукта [25].
К концу 60-х годов в США и развитых индустриальных странах Европы со всей очевидностью сложилась качественно новая экономическая ситуация. На фоне резкого снижения роли добывающих отраслей экономики, а также сельскохозяйственного производства, и относительно стабильной доли промышленности в ВНП и занятости четвертичный (информационный) сектор занял одно из доминирующих мест в структуре народного хозяйства, уверенно превысив по своему вкладу сектор, традиционно называвшийся первичным. В результате с конца 60-х годов начали развиваться два процесса, подлинное значение которых стало понятно гораздо позднее.
Первый из них -- это замедление традиционно исчисляемого экономического роста, обусловленное развитием сферы услуг и производства информации. Еще в 1967 году У.Баумоль сформулировал тезис о том, что рост сферы услуг неизбежно приводит к снижению общей производительности и сокращению темпов
-----------------
[20] - См.: Celente G. Trends 2000. How to Prepare for and Profit from the Changes of the 21st Century. N.Y., 1997. P. 134-135.
[21] - См.: Drucker P.F. Landmarks of Tomorrow. New Brunswick (USA) - London, 1996. P.117.
[22] - См.: Bell D. The Coming of Post-Industrial Society. N.Y., 1973. P. 216.
[23] - Cм.:Rubin M.R., Huber M.T. The Knowledge Industry in the United States, 1960-1980. Princeton (N. J.), 1986. P. 19.
[24] - См.: Bell D. The Coming of Post-Industrial Society. P. 213.
[25] - Ibid.
-----------------
роста экономики [26]. Это положение, как мы покажем ниже, справедливо в отношении отраслей четвертичного сектора, где рост расходов, связанный с внедрением технических новшеств (как правило, дорогостоящих), не компенсируется соответствующим ростом основных производственных показателей. Таким образом, в ходе первой фазы постиндустриальной трансформации развитый мир испытал значительную неопределенность. Как отмечали социологи, "конец 60-х ознаменовался для промышленных стран началом полосы неудач. Один экономический срыв следовал за другим. По мере распространения убеждения в том, что такое развитие событий невозможно ни объяснить с позиций теоретических и политических концепций прошедшей эпохи, ни тем более обратить вспять, провалы в экономике складывались в общественном сознании в единую картину кризиса индустриального общества" [27]. Следует отметить, что эта тенденция не обязательно становилась опасной для экономической стабильности, так как она не содержала в себе явных деструктивных элементов, а в распоряжении правительства было достаточно средств для стабилизации ситуации; вместе с тем на основе анализа одного лишь этого тренда можно было достаточно уверенно предсказать замедление темпов повышения благосостояния, нарастание социальной поляризации и проблемы в области организации государственных финансов.
Второй процесс касается изменений в мировой конъюнктуре, причем в двух аспектах. Во-первых, развитие сферы услуг и достигнутый уровень автоматизации производственных процессов позволили американским и европейским производителям промышленной продукции с конца 60-х годов переносить производство ряда массовых товаров за пределы национальных границ [28], тем самым закладывая фундамент последующего бурного развития так называемых "новых индустриальных стран". Во-вторых, резко возросшая эффективность аграрного сектора и потенциальная достижимость серьезного сокращения потребности в сырьевых ресурсах сделали западный мир более независимым от их традиционных поставщиков, что вызвало их первые попытки установить контроль над рынками. В конце 60-х -- начале 70-х годов возникли ассоциации стран-экспортеров основных сырьевых товаров (общим числом около двадцати), объединившие государства, добывающие и экспортирующие на мировой рынок суще
-----------------
[26] - См.: Baumol W. Macroeconomics of Unbalanced Growth: The Anatomy of an Urban Crisis//American Economic Review. 1967. Vol. LVII. June. P. 415-426.
[27] - Piore M.J., Sabel Ch.F. The Second Industrial Divide. P. 165.
[28] - См.: Ohmae К. The Borderless World. Power and Strategy in the Global Marketplace. L., 1994. P. 15.
-----------------
ственную долю энергоносителей (в данном случае нельзя не отметить ОПЕК), металлов (меди, ртути, вольфрама, олова, бокситов), а также ряда продовольственных товаров (кофе, какао, перца, бананов и даже арахиса). Никогда ранее страны "третьего мира" не предпринимали шага, который, по их мнению, мог бы способствовать поддержанию высоких сырьевых цен на мировых рынках; в то же время он послужил свидетельством того, что эти государства воплощают собой на международной арене экономики, ориентированные на первичный сектор хозяйства, и тем самым оказываются в полной зависимости от тенденций неумолимого сокращения до минимума доли этого сектора. Таким образом, на пути к постиндустриальному обществу зрели условия для резкого снижения роли первичного сектора как в экономике развитых стран, так и в мировом масштабе. В этой связи следует сформулировать важный тезис, к которому мы еще вернемся в седьмой главе: в условиях, когда третичный сектор становится абсолютно доминирующей сферой общественного производства, первичный окончательно теряет свое прежнее значение, а основанные на нем хозяйственные системы перестают играть значимую роль в мировой экономике. К началу 70-х годов сложилась ситуация, в которой впервые в истории была нарушена целостность и сбалансированность трехсекторной производственной модели. И это нарушение, в отличие от отмеченных выше структурных кризисов перепроизводства, мы называем первым системным кризисом индустриальной экономической модели. В новых условиях сам индустриальный сектор занял место аграрного в качестве следующего потенциального "кандидата на уничтожение", и его очередь, как мы увидим ниже, подошла раньше, чем можно было предположить четверть века назад.