Страница:
В трудных условиях происходило в Мюнзингене формирование запасной бригады РОА, по немецкой терминологии – учебно-запасной бригады [168], задача которой состояла в том, чтобы подготовить дополнительных добровольцев из лагерей военнопленных к их будущему использованию в частях РОА. Как запасная часть мобильных соединений Освободительной армии бригада получила структуру в соответствии со своим многообразным назначением. У командира, полковника Койды, было по помощнику в вопросах обучения и материального оснащения. Начальником штаба был подполковник Садовников. Кроме того, из высших офицеров к бригаде принадлежали полковники Трофимов и Скугаревский. Командиром саперного батальона был майор Полницкий, который в апреле вместе с другими офицерами и солдатами стал жертвой американского воздушного налета. Согласно организационной схеме, запасная бригада имела следующую структуру: штаб, 1 взвод полевой жандармерии и оркестр, 1-й полк (штаб, 3 батальона, 1 батарея с орудиями калибра 75 мм, 1 танковая рота, 1 кавалерийский взвод), далее 1 артиллерийский дивизион, 1 моторизованный батальон, 1 батальон, оснащенный «фаустпатронами, 1 кавалерийский эскадрон, 1 батальон связи, 1 саперный батальон, 1 батальон артиллерийско-технического снабжения, 1 школа младших командиров, 1 батальон выздоравливающих. Правда, оружие и техника, очевидно, были в наличии лишь в малом количестве, с большим трудом удавалось обеспечить солдат также самым необходимым обмундированием и сапогами. Но бригада в кратчайший срок была все же доведена до численности 7 тысяч человек, и можно было начать обучение. Если материальное положение запасной бригады РОА в целом оставалось достойным сожаления, то моральное состояние было на высоте. Это проявилось после убытия из Мюнзингена, когда солдаты, несмотря на большие лишения и трудности, проявили такую меру дисциплины и организованности, что заслужили самую высокую похвалу начальника штаба Вооруженных сил генерал-майора Трухина. Полковник Койда подчеркивал после войны, что солдаты и офицеры «даже в самых трудных условиях не теряли своей веры в идею РОА».
Офицерская школа РОА [169] возникла из созданных в ноябре 1944 г. при 1-й дивизии РОА курсов по подготовке молодых офицеров. Поскольку Власов и генерал Трухин рассчитывали на растущую потребность формирующихся вооруженных сил в офицерах, они преобразовали их в самостоятельную структуру для всей Освободительной армии. Видимо, они думали над тем (так, во всяком случае, сообщает генерал кавалерии Кёстринг), чтобы «создать офицерскую школу для нескольких тысяч русских офицеров» [170]. В офицерскую школу РОА, во главе которой стоял сначала полковник Койда, затем генерал-майор Ассберг и, наконец, генерал-майор Меандров (начальником штаба был полковник Климов), в январе 1945 г. влилась и «Командирская школа восточных народов» во главе с полковником Киселёвым, подчиненная генералу добровольческих частей в ОКХ [171]. В результате передачи принадлежавших ей учебных материалов, оружия и автомашин, условия обучения сложились очень благоприятно. Штаб офицерской школы [172] состоял из учебного отделения, хозяйственного отделения с хозротой и из санитарного отделения. В распоряжении имелась батарея орудий калибра 75 мм, минометы, а также другое оружие и техника. К основному персоналу, наряду с командиром, принадлежали 18 штаб– и 42 обер-офицера, а также 120 унтер-офицеров и рядовых. Собственно преподавательский корпус состоял из 6 полковников, 5 подполковников, 4 майоров и 1 капитана. Было организовано 2 курса, первый продолжался с 3 ноября 1944 г. до февраля 1945 г., охватывал 244 слушателя, среди них в отдельной группе находились и бывшие батальонные командиры, начальники штабов полков и прочие старшие офицеры Красной Армии – все они затем заняли командные посты в 1-й и 2-й дивизиях. Второй курс, состоявший из 605 участников, завершить в апреле так и не удалось.
Сухопутные войска РОА в перечисленной ниже последовательности – дивизии, противотанковая бригада, запасная бригада, офицерская школа – охватывали 40 тысяч, а с верховным командованием и армейскими частями – 45 тысяч человек. Если причислить сюда личный состав военно-воздушных сил РОА численностью 5 тысяч человек, то под непосредственным командованием Власова находились 50 тысяч человек. Таким образом, Освободительная армия по своему размеру приближалась к вооруженным силам, которые в некоторых отношениях претерпели аналогичное развитие, – Чехословацкому корпусу [173] времен Первой мировой войны, который, выйдя из состава русской армии в 1918 г., принял статус самостоятельной «Чехословацкой армии в России»[27]. В чешских легионах военнопленные также сорганизовались с помощью и под надзором противника своей страны, чтобы бороться против собственного правительства за освобождение своей родины и создание собственной государственности. Однако между Русской освободительной армией 1945 года и Чехословацкой армией в России 1918 года, которые обе подчинялись национальным комитетам за рубежом, существовало заметное качественное отличие. Чехословацкая армия возглавлялась младшими офицерами, не имевшими никакого боевого опыта [174]. Например, главнокомандующий, генерал-майор Сыровы, еще год назад имел звание младшего лейтенанта, из дивизионных командиров генерал-майор Чечек и полковник Швец были до своего назначения лейтенантами, генерал-майор Гайда (Гейдль) еще в 1915 г. был простым солдатом-санитаром Императорской и Королевской [Австро-Венгерской] армии. И прочие ведущие офицеры, как Клецанда и Гусак, в кратчайший срок выдвинулись из ниж-них чинов. Напротив, все командные должности РОА находились в руках испытанных штабных офицеров и войсковых командиров, генералов и полковников, выполнявших соответствующие функции уже в Красной Армии. Так, например, крупными соединениями командовали опытные командиры дивизий (в случае Шаповалова – даже советский командир корпуса), а не «некий Буняченко» и не какой-то анонимный «изменник Зверев», как пыталась утверждать советская литература [175]. Как генерал-майор Буняченко, так и генерал-майоры Зверев и Шаповалов выросли в Красной Армии от простых солдат до высоких военачальников, прежде чем присоединились к Освободительному движению.
Сухопутные силы РОА еще почти удвоились в конце войны, когда примкнули к Освободительной армии и подчинились командованию Власова группа казаков генерал-майора Туркула, Казачий стан генерал-майора Доманова и 15-й казачий кавалерийский корпус под командованием германского генерал-лейтенанта фон Панвица. Стремление широкой массы казаков к объединению с общероссийским освободительным движением, символом которого с 1943 г. стал Власов, имеет многообразные подтверждения и приобрело ясные очертания еще до создания КОНР и обнародования Пражского манифеста. Так, полковник Кромиади в 1943 г., через генерал-майора С.Н. Краснова в Париже, попытался установить связь между Власовым и генералом от кавалерии П.Н. Красновым, легендарным полководцем Гражданской войны, после захвата Донской области в 1918 г. блокировавшим Царицын и тем самым создавшим серьезную угрозу для советской власти, позднее ставшим всемирно известным писателем, а с 1944 г. начальником Главного управления казачьих войск, созданного в Германии [176]. Однако попытка найти взаимопонимание не удалась, т. к. Краснов, строгий поборник особого социального статуса казачества, относился к Власову отрицательно[28] и, кроме того, мог сослаться на декларацию, в которой правительство рейха 10 ноября 1943 г. признало казаков союзниками и гарантировало их права и привилегии, а также неприкосновенность их территорий [177].
Эту негативную позицию в отношении Власова не разделял целый ряд влиятельных представителей казачества из старой эмиграции, в частности, потому, что Пражский манифест и сам Власов по различным поводам решительно признавали право на самоопределение всех народов и социальных групп России, в том числе и казаков [178]. В соответствии с основными настроениями казаков, которые, вопреки утверждениям так называемых «казачьих националистов», «почти без исключения» всегда считали себя русскими [179], в ноябре 1944 г., после провозглашения Пражского манифеста, два генерала Донского войска, Абрамов и Балабин, вступили в КОНР [180]. Вскоре, как упоминалось, в пользу Власова и возглавляемого им Освободительного движения высказались также атаман Донского войска, генерал-лейтенант Татаркин, награжденный за свои заслуги в борьбе с большевизмом в 1918 г. британским орденом Бани генерал-лейтенант Шкуро, генералы Бородин, Голубинцев, Морозов, Поляков, Полозов и другие, а в конечном итоге и атаман Кубанского казачьего войска, генерал-майор Науменко. Был вынужден учесть эту тенденцию и сам генерал Краснов.
На Рождество 1944 г., а также 7 и 8 января 1945 г. состоялись беседы между ним и генералом Власовым о координации действий Освободительной армии и казачьих частей [181], которые, однако, не принесли результатов.[29] Несмотря на то что Власов и Краснов вполне ценили друг друга, здесь противостояли два в корне несовместимых «мировоззрения и психологии». Это показывает обмен письмами, с которыми два генерала публично выступили в марте и апреле 1945 г. в газетах «Казачья земля» и «Путь на Родину» [182]. Краснов в «Открытом письме» Власову от 16 марта 1945 г. представлял идею тесной связи с Германией при признании ее руководящей роли [183]. Поэтому он неукоснительно желал видеть в казачьих соединениях, которые он опекал в политическом отношении и которые были по-военному организованы и объединены в 15-м казачьем кавалерийском корпусе, составную часть германского вермахта. Краснов был против слияния с РОА Власова и за то, чтобы оставить казаков во главе с собственными офицерами под немецким командованием. На послевоенный период он политически добивался своего рода протектората Германии над возрожденным казачеством. Для Власова, который, как сообщает оберфюрер СС д-р Крёгер, «твердо придерживался идеи единой неделимой Святой Руси» [184], взаимопонимание на этой основе было невозможно. Власов был готов признать особый статус казаков в рамках национального русского государства. Но когда генерал Краснов выдвинул, в частности, чрезмерное требование о том, чтобы Власов заявил, что Вооруженные силы Комитета освобождения народов России, подобно, например, «1-й Русской национальной армии» генерал-майора Хольмстона-Смысловского, «выступают как часть германской армии», тот сослался на принципы, изложенные в Пражском манифесте, и на статус РОА как самостоятельной армии. «Мы никогда не скрывали, – говорилось в «Открытом письме» Казачьего управления, созданного при КОНР, Краснову от 3 апреля 1945 г., – что находимся в союзе с Германией, но мы не устанем подчеркивать, что являемся равноправными союзниками, что мы боремся за нашу независимую Родину, которая не может жить ни под чьей опекой и протекторатом, а будет свободной и полностью самостоятельной».
Управление казачьих войск, сознательно созданное при КОНР в феврале 1945 г. в качестве противовеса Главному управлению Краснова [185], обязано своим возникновением пониманию того факта, что соглашение с Красновым недостижимо и что, с другой стороны, все же необходимо объединить казаков, находящихся в сфере власти Германии, под политическим и военным руководством Власова. В качестве руководящего органа объединенного казачества был создан Совет казачьих войск, состоявший из походных атаманов Донского войска, Кубанского войска, Терского войска, из единого представителя оренбургских, уральских, астраханских, сибирских, семиреченских, забайкальских, амурских и уссурийских казаков, а также из начальника штаба казачьих войск. Председатель, как и остальные члены Совета, был одновременно членом КОНР и во всех отношениях подчинялся генералу Власову как главнокомандующему Вооруженными силами и председателю КОНР. Задача этого Совета состояла в том, чтобы руководить всеми внутренними делами казаков, а также формированием и обучением казачьих частей и пропагандой согласно «приказам, инструкциям и уставам Вооруженных сил КОНР». Хотя казачьи соединения считались составной частью Освободительной армии, было все же принято во внимание стремление к известному особому статусу в рамках РОА. Так, командный состав должен был пополняться исключительно за счет представителей соответствующего войска, а офицеры до звания войскового старшины (подполковника) сохраняли право на ношение своих традиционных знаков различия. Кроме того, казаки получили право носить на униформе эмблемы цветов своего войска и, при принадлежности к степным войскам, – фуражки и лампасы, а к кавказским войскам – привычные папахи. Председателем Совета казачьих войск стал 23 марта 1945 г. походный атаман Донского войска генерал-лейтенант Татаркин[30], членами – походный атаман Кубанского войска генерал-майор Науменко и начальник штаба Совета казачьих войск полковник Карпов. Представителем отсутствующего походного атамана Терского войска считался полковник Вертепов. К исполнительному органу штаба принадлежали [186]: инспектор по военному обучению и воспитанию частей генерал-майор Полозов, начальник организационного отдела подполковник Дмитриев, начальник отдела пополнения подполковник Потехин, начальник отдела кадров подполковник Черкесов – все они должны были согласовывать свою деятельность с соответствующими отделами Верховного командования РОА, начальник канцелярии капитан Агафонов.
Не укомплектованы были поначалу отделы пропаганды, санитарной службы и финансов, а также пост главы духовенства.
С формированием Управления казачьих войск при КОНР были созданы организационные предпосылки для приема казачьих соединений в Освободительную армию и слияния их с нею. Сложностей в этом отношении не создала группа генерал-майора Туркула, преобразованная в марте 1945 г. в казачью кавалерийскую бригаду, хотя и плохо вооруженную [187]. Она ведь и без того с самого начала считала себя частью РОА, хотя старые эмигранты играли в ней привилегированную роль, занимая все посты командиров полков и батальонов. С Казачьим станом генерал-майора Доманова в Толмеццо [188], милиционным формированием, при котором находились и тысячи гражданских лиц, дело обстояло сложнее. Доманов, бывший казачий ротмистр, а на войне советский майор[31], возглавлял недружелюбно настроенный в отношении Власова и в целом плохо дисциплинированный полк[32], который, однако, имел поддержку генерала Краснова, находившегося при Стане с начала 1945 г. Но с марта 1945 г. здесь находился и представитель Власова, полковник Бочаров, который уже одним своим присутствием оказывал поддержку сторонникам КОНР вплоть до войскового старшины Овсянникова из штаба Доманова. Идея присоединения к Освободительной армии получила мощный толчок, когда генерал-майор Науменко [189] 22 марта 1945 г. провозгласил по радио подчинение кубанских казаков Власову. Хотя Краснов своим приказом № 12 от 28 марта 1945 г. противодействовал этому решению и поставил под сомнение авторитет Науменко как атамана Кубанского войска [190], Доманов теперь больше не дистанцировался от господствовавшего в Стане настроения. Во второй половине апреля он договорился с Бочаровым и одновременно согласился на подчинение Власову [191] – новость, о которой сообщил последний номер газеты «Казачья жизнь» и которая была воспринята с большим воодушевлением. Фактически Доманов тем самым лишь предотвратил открытый мятеж, вызревавший в его полках из-за недовольства его антивласовской политикой.
То, что касалось групп Туркула и Доманова, относилось и к 15-му казачьему кавалерийскому корпусу, самому крупному из казачьих формирований, полностью интегрированному в германский вермахт, но теперь, из соображений лучшего снабжения и вооружения, формально подчиненного войскам СС. И здесь желание присоединиться к общероссийскому освободительному движению стало с конца 1944 г. подавляющим, ведь, по очень осторожной оценке, как сказано в одном донесении немецкого свидетеля, «95 процентов казаков рассматривали Власова как своего политического вождя» [192]. Командир корпуса генерал-лейтенант фон Панвиц, и без того убежденный в том, «что в качестве конечной цели нужно стремиться к созданию чисто русских частей», относился к этим настроениям позитивно. Его беседа в феврале 1945 г. в Берлине с оберфюрером д-ром Крёгером, представителем обергруппенфюрера Бергера и, тем самым, Гиммлера при Власове, привела и к согласию о том, насколько желательно было бы слияние казаков с Освободительной армией [193], хотя для этого, разумеется, были необходимы глубокие изменения в корпусе, в особенности удаление немецких офицеров. Ведь чисто русское командование имела к этому моменту лишь 3-я пластунская бригада (позднее 3-я пластунская дивизия) во главе с полковником Кононовым, крайне своенравной русской личностью. Родившийся в 1900 г. в станице Ново-Николаевской, сын казачьего есаула, убитого, как и два его брата, большевиками, Кононов, вступив в Красную Армию в 1920 г., с 1935 по 1938 гг. учился в Военной академии имени Фрунзе[33] и в финской зимней войне, будучи командиром полка, получил орден Красной Звезды [194]. В сентябре 1941 г. он, командир 436-го стрелкового полка 155-й стрелковой дивизии, перешел на сторону немцев, «чтобы бороться с большевиками». На командование немецкой 4-й армии, допрашивавшее его, он с самого начала произвел «великолепное впечатление» [195]. Кононов, с 1 апреля 1945 г. генерал-майор РОА, до сих пор, будучи командиром 600-го Донского казачьего дивизиона, 5-го Донского казачьего кавалерийского полка, 3-й пластунской бригады и 3-й пластунской дивизии, командовал чисто русскими частями разной величины [196].
В отличие от 3-й пластунской дивизии, командные посты в 1-й и 2-й дивизиях 15-го казачьего кавалерийского корпуса, не считая некоторых сверхштатных штабных офицеров, ряда командиров эскадронов и взводов, были заняты только немецкими офицерами. Однако против понятной уже поэтому идеи объединения тотчас резко выступил Краснов, как и следовало из его политической позиции. Правда, ему не удалось воспрепятствовать съезду фронтовиков [197] корпуса, который состоялся 25 марта 1945 г. в Вировитице (Хорватия) под председательством полковника Кулакова. Кулаков был всеми уважаемый казачий ветеран с двумя ампутированными голенями, которого, по сообщению свидетеля, в 1946 г. замучили насмерть в советской тюрьме в Австрии [198]. На этом съезде полковник Кононов сформулировал программу, которая была встречена аплодисментами присутствующих казаков, включая недавно сбитого советского летчика-капитана в полной униформе, и выдвигала следующие требования: немедленное подчинение всех казачьих частей главнокомандующему РОА генерал-лейтенанту Власову, удаление всех немецких офицеров, не сочувствующих целям казаков, упразднение Главного управления казачьих войск и отставка генерала Краснова, поскольку тот больше не может представлять интересы казаков, установление связей с генералом Дражей Михайловичем, бывшим военным министром югославского правительства в изгнании и командующим частями четников, сосредоточение кавалерийского корпуса и всех казачьих частей в районе Зальцбург – Клагенфурт, чтобы сформировать здесь из них казачью ударную армию, обнародование декларации с изложением военных целей казаков на всех языках. Генерал-лейтенант фон Панвиц, избранный казаками 13 марта 1945 г. походным атаманом всех казачьих войск (честь, которой до этого никогда еще не удостаивались иностранцы), был утвержден на своем посту, но ему было решено придать штаб, начальником которого съезд утвердил полковника Кононова. Генерал Власов заявил о согласии с предложением временно оставить генерала фон Панвица на посту командира корпуса [199], хотя некоторые высшие офицеры РОА отнеслись к этому решению с неприязнью. Принятое в Вировитице решение о подчинении 15-го казачьего кавалерийского корпуса командованию Власова 28 апреля 1945 г. после некоторых колебаний было одобрено рейхсфюрером СС, которому корпус с недавнего времени был формально подчинен, и обнародовано в газете «Казачья земля» [200].
Какой прирост силы должна была от этого формально еще получить Русская освободительная армия незадолго до конца войны? Об этом с определенной точностью сообщает «Ведомость боевого состава РОА» [201], составленная начальником оперативного отдела армейского штаба полковником Неряниным в качестве документа для ведения переговоров о сдаче с 3-й американской армией в начале мая 1945 г. Согласно ей, группа генерал-майора Туркула состояла из отдельного полка во главе с полковником Кржижановским в районе Линца, отдельного полка «Варяг» во главе с полковником Семенёвым в районе Любляны, а также из казачьего полка в районе Филлаха, в целом примерно из 5200 человек [202]. Казачий стан генерал-майора Доманова складывался из 4 полков силой 8 тысяч человек,[34] расположенных для обороны побережья в районе Удине, из резерва в 400 офицеров, а также 1-го Казачьего юнкерского училища во главе с полковником Медынским численностью в 300 человек [203]. Наконец, 15-й казачий кавалерийский корпус, сохранивший боеспособность, несмотря на все военные неудачи, имел 1 апреля 1945 г. следующий боевой состав [204]: корпусной штаб с конвойной сотней, разведывательный батальон, моторизованный батальон связи, находившиеся в стадии формирования дивизион штурмовых орудий и танковый батальон, 1-я и 2-я кавалерийские дивизии (каждая в составе дивизионного штаба с ротой охраны, полевой жандармерии, хора трубачей, пропагандистского взвода, 3 кавалерийских полков, артиллерийского дивизиона, батальона связи, саперного батальона, а также частей снабжения, подвоза и ремонта), 3-я пластунская дивизия (в составе дивизионного штаба, трех пластунских полков, разведывательного батальона, батальона связи, артиллерийского дивизиона, саперного батальона, а также формирующихся служб снабжения и подвоза). Точные данные о боевой силе и соотношении численности немцев и казаков имеются лишь по 1-й Казачьей дивизии, которая в составе двух донских, двух кубанских, терского и сибирского казачьих кавалерийских полков 4 ноября 1943 г. насчитывала 18 555 человек, а именно: 222 немецких офицера, 3827 немецких унтер-офицеров и рядовых, а также 191 казачьего офицера и 14 315 казачьих унтер-офицеров и рядовых [205]. Численность казаков[35] в 15-м казачьем кавалерийском корпусе, состоявшем из трех дивизий, оценивается, в т. ч. Неряниным, в более, чем 40 тысяч, во всяком случае, она должна была составлять, как минимум, 30 тысяч человек. [206] Однако к этому добавлялся еще казачий резерв (казачий учебно-запасной полк), номинально подчиненный генералу Шкуро, а фактически – немецкому командиру, личный состав которого изменялся, но временами составлял до 10 тысяч человек [207][36]. В марте 1945 г. Шкуро, вспомнив времена Гражданской войны, попытался создать также особый боевой «волчий отряд» во главе с полковником Кравченко, силой 2000 человек, что, однако, очевидно, уже сделать не удалось.
Офицерская школа РОА [169] возникла из созданных в ноябре 1944 г. при 1-й дивизии РОА курсов по подготовке молодых офицеров. Поскольку Власов и генерал Трухин рассчитывали на растущую потребность формирующихся вооруженных сил в офицерах, они преобразовали их в самостоятельную структуру для всей Освободительной армии. Видимо, они думали над тем (так, во всяком случае, сообщает генерал кавалерии Кёстринг), чтобы «создать офицерскую школу для нескольких тысяч русских офицеров» [170]. В офицерскую школу РОА, во главе которой стоял сначала полковник Койда, затем генерал-майор Ассберг и, наконец, генерал-майор Меандров (начальником штаба был полковник Климов), в январе 1945 г. влилась и «Командирская школа восточных народов» во главе с полковником Киселёвым, подчиненная генералу добровольческих частей в ОКХ [171]. В результате передачи принадлежавших ей учебных материалов, оружия и автомашин, условия обучения сложились очень благоприятно. Штаб офицерской школы [172] состоял из учебного отделения, хозяйственного отделения с хозротой и из санитарного отделения. В распоряжении имелась батарея орудий калибра 75 мм, минометы, а также другое оружие и техника. К основному персоналу, наряду с командиром, принадлежали 18 штаб– и 42 обер-офицера, а также 120 унтер-офицеров и рядовых. Собственно преподавательский корпус состоял из 6 полковников, 5 подполковников, 4 майоров и 1 капитана. Было организовано 2 курса, первый продолжался с 3 ноября 1944 г. до февраля 1945 г., охватывал 244 слушателя, среди них в отдельной группе находились и бывшие батальонные командиры, начальники штабов полков и прочие старшие офицеры Красной Армии – все они затем заняли командные посты в 1-й и 2-й дивизиях. Второй курс, состоявший из 605 участников, завершить в апреле так и не удалось.
Сухопутные войска РОА в перечисленной ниже последовательности – дивизии, противотанковая бригада, запасная бригада, офицерская школа – охватывали 40 тысяч, а с верховным командованием и армейскими частями – 45 тысяч человек. Если причислить сюда личный состав военно-воздушных сил РОА численностью 5 тысяч человек, то под непосредственным командованием Власова находились 50 тысяч человек. Таким образом, Освободительная армия по своему размеру приближалась к вооруженным силам, которые в некоторых отношениях претерпели аналогичное развитие, – Чехословацкому корпусу [173] времен Первой мировой войны, который, выйдя из состава русской армии в 1918 г., принял статус самостоятельной «Чехословацкой армии в России»[27]. В чешских легионах военнопленные также сорганизовались с помощью и под надзором противника своей страны, чтобы бороться против собственного правительства за освобождение своей родины и создание собственной государственности. Однако между Русской освободительной армией 1945 года и Чехословацкой армией в России 1918 года, которые обе подчинялись национальным комитетам за рубежом, существовало заметное качественное отличие. Чехословацкая армия возглавлялась младшими офицерами, не имевшими никакого боевого опыта [174]. Например, главнокомандующий, генерал-майор Сыровы, еще год назад имел звание младшего лейтенанта, из дивизионных командиров генерал-майор Чечек и полковник Швец были до своего назначения лейтенантами, генерал-майор Гайда (Гейдль) еще в 1915 г. был простым солдатом-санитаром Императорской и Королевской [Австро-Венгерской] армии. И прочие ведущие офицеры, как Клецанда и Гусак, в кратчайший срок выдвинулись из ниж-них чинов. Напротив, все командные должности РОА находились в руках испытанных штабных офицеров и войсковых командиров, генералов и полковников, выполнявших соответствующие функции уже в Красной Армии. Так, например, крупными соединениями командовали опытные командиры дивизий (в случае Шаповалова – даже советский командир корпуса), а не «некий Буняченко» и не какой-то анонимный «изменник Зверев», как пыталась утверждать советская литература [175]. Как генерал-майор Буняченко, так и генерал-майоры Зверев и Шаповалов выросли в Красной Армии от простых солдат до высоких военачальников, прежде чем присоединились к Освободительному движению.
Сухопутные силы РОА еще почти удвоились в конце войны, когда примкнули к Освободительной армии и подчинились командованию Власова группа казаков генерал-майора Туркула, Казачий стан генерал-майора Доманова и 15-й казачий кавалерийский корпус под командованием германского генерал-лейтенанта фон Панвица. Стремление широкой массы казаков к объединению с общероссийским освободительным движением, символом которого с 1943 г. стал Власов, имеет многообразные подтверждения и приобрело ясные очертания еще до создания КОНР и обнародования Пражского манифеста. Так, полковник Кромиади в 1943 г., через генерал-майора С.Н. Краснова в Париже, попытался установить связь между Власовым и генералом от кавалерии П.Н. Красновым, легендарным полководцем Гражданской войны, после захвата Донской области в 1918 г. блокировавшим Царицын и тем самым создавшим серьезную угрозу для советской власти, позднее ставшим всемирно известным писателем, а с 1944 г. начальником Главного управления казачьих войск, созданного в Германии [176]. Однако попытка найти взаимопонимание не удалась, т. к. Краснов, строгий поборник особого социального статуса казачества, относился к Власову отрицательно[28] и, кроме того, мог сослаться на декларацию, в которой правительство рейха 10 ноября 1943 г. признало казаков союзниками и гарантировало их права и привилегии, а также неприкосновенность их территорий [177].
Эту негативную позицию в отношении Власова не разделял целый ряд влиятельных представителей казачества из старой эмиграции, в частности, потому, что Пражский манифест и сам Власов по различным поводам решительно признавали право на самоопределение всех народов и социальных групп России, в том числе и казаков [178]. В соответствии с основными настроениями казаков, которые, вопреки утверждениям так называемых «казачьих националистов», «почти без исключения» всегда считали себя русскими [179], в ноябре 1944 г., после провозглашения Пражского манифеста, два генерала Донского войска, Абрамов и Балабин, вступили в КОНР [180]. Вскоре, как упоминалось, в пользу Власова и возглавляемого им Освободительного движения высказались также атаман Донского войска, генерал-лейтенант Татаркин, награжденный за свои заслуги в борьбе с большевизмом в 1918 г. британским орденом Бани генерал-лейтенант Шкуро, генералы Бородин, Голубинцев, Морозов, Поляков, Полозов и другие, а в конечном итоге и атаман Кубанского казачьего войска, генерал-майор Науменко. Был вынужден учесть эту тенденцию и сам генерал Краснов.
На Рождество 1944 г., а также 7 и 8 января 1945 г. состоялись беседы между ним и генералом Власовым о координации действий Освободительной армии и казачьих частей [181], которые, однако, не принесли результатов.[29] Несмотря на то что Власов и Краснов вполне ценили друг друга, здесь противостояли два в корне несовместимых «мировоззрения и психологии». Это показывает обмен письмами, с которыми два генерала публично выступили в марте и апреле 1945 г. в газетах «Казачья земля» и «Путь на Родину» [182]. Краснов в «Открытом письме» Власову от 16 марта 1945 г. представлял идею тесной связи с Германией при признании ее руководящей роли [183]. Поэтому он неукоснительно желал видеть в казачьих соединениях, которые он опекал в политическом отношении и которые были по-военному организованы и объединены в 15-м казачьем кавалерийском корпусе, составную часть германского вермахта. Краснов был против слияния с РОА Власова и за то, чтобы оставить казаков во главе с собственными офицерами под немецким командованием. На послевоенный период он политически добивался своего рода протектората Германии над возрожденным казачеством. Для Власова, который, как сообщает оберфюрер СС д-р Крёгер, «твердо придерживался идеи единой неделимой Святой Руси» [184], взаимопонимание на этой основе было невозможно. Власов был готов признать особый статус казаков в рамках национального русского государства. Но когда генерал Краснов выдвинул, в частности, чрезмерное требование о том, чтобы Власов заявил, что Вооруженные силы Комитета освобождения народов России, подобно, например, «1-й Русской национальной армии» генерал-майора Хольмстона-Смысловского, «выступают как часть германской армии», тот сослался на принципы, изложенные в Пражском манифесте, и на статус РОА как самостоятельной армии. «Мы никогда не скрывали, – говорилось в «Открытом письме» Казачьего управления, созданного при КОНР, Краснову от 3 апреля 1945 г., – что находимся в союзе с Германией, но мы не устанем подчеркивать, что являемся равноправными союзниками, что мы боремся за нашу независимую Родину, которая не может жить ни под чьей опекой и протекторатом, а будет свободной и полностью самостоятельной».
Управление казачьих войск, сознательно созданное при КОНР в феврале 1945 г. в качестве противовеса Главному управлению Краснова [185], обязано своим возникновением пониманию того факта, что соглашение с Красновым недостижимо и что, с другой стороны, все же необходимо объединить казаков, находящихся в сфере власти Германии, под политическим и военным руководством Власова. В качестве руководящего органа объединенного казачества был создан Совет казачьих войск, состоявший из походных атаманов Донского войска, Кубанского войска, Терского войска, из единого представителя оренбургских, уральских, астраханских, сибирских, семиреченских, забайкальских, амурских и уссурийских казаков, а также из начальника штаба казачьих войск. Председатель, как и остальные члены Совета, был одновременно членом КОНР и во всех отношениях подчинялся генералу Власову как главнокомандующему Вооруженными силами и председателю КОНР. Задача этого Совета состояла в том, чтобы руководить всеми внутренними делами казаков, а также формированием и обучением казачьих частей и пропагандой согласно «приказам, инструкциям и уставам Вооруженных сил КОНР». Хотя казачьи соединения считались составной частью Освободительной армии, было все же принято во внимание стремление к известному особому статусу в рамках РОА. Так, командный состав должен был пополняться исключительно за счет представителей соответствующего войска, а офицеры до звания войскового старшины (подполковника) сохраняли право на ношение своих традиционных знаков различия. Кроме того, казаки получили право носить на униформе эмблемы цветов своего войска и, при принадлежности к степным войскам, – фуражки и лампасы, а к кавказским войскам – привычные папахи. Председателем Совета казачьих войск стал 23 марта 1945 г. походный атаман Донского войска генерал-лейтенант Татаркин[30], членами – походный атаман Кубанского войска генерал-майор Науменко и начальник штаба Совета казачьих войск полковник Карпов. Представителем отсутствующего походного атамана Терского войска считался полковник Вертепов. К исполнительному органу штаба принадлежали [186]: инспектор по военному обучению и воспитанию частей генерал-майор Полозов, начальник организационного отдела подполковник Дмитриев, начальник отдела пополнения подполковник Потехин, начальник отдела кадров подполковник Черкесов – все они должны были согласовывать свою деятельность с соответствующими отделами Верховного командования РОА, начальник канцелярии капитан Агафонов.
Не укомплектованы были поначалу отделы пропаганды, санитарной службы и финансов, а также пост главы духовенства.
С формированием Управления казачьих войск при КОНР были созданы организационные предпосылки для приема казачьих соединений в Освободительную армию и слияния их с нею. Сложностей в этом отношении не создала группа генерал-майора Туркула, преобразованная в марте 1945 г. в казачью кавалерийскую бригаду, хотя и плохо вооруженную [187]. Она ведь и без того с самого начала считала себя частью РОА, хотя старые эмигранты играли в ней привилегированную роль, занимая все посты командиров полков и батальонов. С Казачьим станом генерал-майора Доманова в Толмеццо [188], милиционным формированием, при котором находились и тысячи гражданских лиц, дело обстояло сложнее. Доманов, бывший казачий ротмистр, а на войне советский майор[31], возглавлял недружелюбно настроенный в отношении Власова и в целом плохо дисциплинированный полк[32], который, однако, имел поддержку генерала Краснова, находившегося при Стане с начала 1945 г. Но с марта 1945 г. здесь находился и представитель Власова, полковник Бочаров, который уже одним своим присутствием оказывал поддержку сторонникам КОНР вплоть до войскового старшины Овсянникова из штаба Доманова. Идея присоединения к Освободительной армии получила мощный толчок, когда генерал-майор Науменко [189] 22 марта 1945 г. провозгласил по радио подчинение кубанских казаков Власову. Хотя Краснов своим приказом № 12 от 28 марта 1945 г. противодействовал этому решению и поставил под сомнение авторитет Науменко как атамана Кубанского войска [190], Доманов теперь больше не дистанцировался от господствовавшего в Стане настроения. Во второй половине апреля он договорился с Бочаровым и одновременно согласился на подчинение Власову [191] – новость, о которой сообщил последний номер газеты «Казачья жизнь» и которая была воспринята с большим воодушевлением. Фактически Доманов тем самым лишь предотвратил открытый мятеж, вызревавший в его полках из-за недовольства его антивласовской политикой.
То, что касалось групп Туркула и Доманова, относилось и к 15-му казачьему кавалерийскому корпусу, самому крупному из казачьих формирований, полностью интегрированному в германский вермахт, но теперь, из соображений лучшего снабжения и вооружения, формально подчиненного войскам СС. И здесь желание присоединиться к общероссийскому освободительному движению стало с конца 1944 г. подавляющим, ведь, по очень осторожной оценке, как сказано в одном донесении немецкого свидетеля, «95 процентов казаков рассматривали Власова как своего политического вождя» [192]. Командир корпуса генерал-лейтенант фон Панвиц, и без того убежденный в том, «что в качестве конечной цели нужно стремиться к созданию чисто русских частей», относился к этим настроениям позитивно. Его беседа в феврале 1945 г. в Берлине с оберфюрером д-ром Крёгером, представителем обергруппенфюрера Бергера и, тем самым, Гиммлера при Власове, привела и к согласию о том, насколько желательно было бы слияние казаков с Освободительной армией [193], хотя для этого, разумеется, были необходимы глубокие изменения в корпусе, в особенности удаление немецких офицеров. Ведь чисто русское командование имела к этому моменту лишь 3-я пластунская бригада (позднее 3-я пластунская дивизия) во главе с полковником Кононовым, крайне своенравной русской личностью. Родившийся в 1900 г. в станице Ново-Николаевской, сын казачьего есаула, убитого, как и два его брата, большевиками, Кононов, вступив в Красную Армию в 1920 г., с 1935 по 1938 гг. учился в Военной академии имени Фрунзе[33] и в финской зимней войне, будучи командиром полка, получил орден Красной Звезды [194]. В сентябре 1941 г. он, командир 436-го стрелкового полка 155-й стрелковой дивизии, перешел на сторону немцев, «чтобы бороться с большевиками». На командование немецкой 4-й армии, допрашивавшее его, он с самого начала произвел «великолепное впечатление» [195]. Кононов, с 1 апреля 1945 г. генерал-майор РОА, до сих пор, будучи командиром 600-го Донского казачьего дивизиона, 5-го Донского казачьего кавалерийского полка, 3-й пластунской бригады и 3-й пластунской дивизии, командовал чисто русскими частями разной величины [196].
В отличие от 3-й пластунской дивизии, командные посты в 1-й и 2-й дивизиях 15-го казачьего кавалерийского корпуса, не считая некоторых сверхштатных штабных офицеров, ряда командиров эскадронов и взводов, были заняты только немецкими офицерами. Однако против понятной уже поэтому идеи объединения тотчас резко выступил Краснов, как и следовало из его политической позиции. Правда, ему не удалось воспрепятствовать съезду фронтовиков [197] корпуса, который состоялся 25 марта 1945 г. в Вировитице (Хорватия) под председательством полковника Кулакова. Кулаков был всеми уважаемый казачий ветеран с двумя ампутированными голенями, которого, по сообщению свидетеля, в 1946 г. замучили насмерть в советской тюрьме в Австрии [198]. На этом съезде полковник Кононов сформулировал программу, которая была встречена аплодисментами присутствующих казаков, включая недавно сбитого советского летчика-капитана в полной униформе, и выдвигала следующие требования: немедленное подчинение всех казачьих частей главнокомандующему РОА генерал-лейтенанту Власову, удаление всех немецких офицеров, не сочувствующих целям казаков, упразднение Главного управления казачьих войск и отставка генерала Краснова, поскольку тот больше не может представлять интересы казаков, установление связей с генералом Дражей Михайловичем, бывшим военным министром югославского правительства в изгнании и командующим частями четников, сосредоточение кавалерийского корпуса и всех казачьих частей в районе Зальцбург – Клагенфурт, чтобы сформировать здесь из них казачью ударную армию, обнародование декларации с изложением военных целей казаков на всех языках. Генерал-лейтенант фон Панвиц, избранный казаками 13 марта 1945 г. походным атаманом всех казачьих войск (честь, которой до этого никогда еще не удостаивались иностранцы), был утвержден на своем посту, но ему было решено придать штаб, начальником которого съезд утвердил полковника Кононова. Генерал Власов заявил о согласии с предложением временно оставить генерала фон Панвица на посту командира корпуса [199], хотя некоторые высшие офицеры РОА отнеслись к этому решению с неприязнью. Принятое в Вировитице решение о подчинении 15-го казачьего кавалерийского корпуса командованию Власова 28 апреля 1945 г. после некоторых колебаний было одобрено рейхсфюрером СС, которому корпус с недавнего времени был формально подчинен, и обнародовано в газете «Казачья земля» [200].
Какой прирост силы должна была от этого формально еще получить Русская освободительная армия незадолго до конца войны? Об этом с определенной точностью сообщает «Ведомость боевого состава РОА» [201], составленная начальником оперативного отдела армейского штаба полковником Неряниным в качестве документа для ведения переговоров о сдаче с 3-й американской армией в начале мая 1945 г. Согласно ей, группа генерал-майора Туркула состояла из отдельного полка во главе с полковником Кржижановским в районе Линца, отдельного полка «Варяг» во главе с полковником Семенёвым в районе Любляны, а также из казачьего полка в районе Филлаха, в целом примерно из 5200 человек [202]. Казачий стан генерал-майора Доманова складывался из 4 полков силой 8 тысяч человек,[34] расположенных для обороны побережья в районе Удине, из резерва в 400 офицеров, а также 1-го Казачьего юнкерского училища во главе с полковником Медынским численностью в 300 человек [203]. Наконец, 15-й казачий кавалерийский корпус, сохранивший боеспособность, несмотря на все военные неудачи, имел 1 апреля 1945 г. следующий боевой состав [204]: корпусной штаб с конвойной сотней, разведывательный батальон, моторизованный батальон связи, находившиеся в стадии формирования дивизион штурмовых орудий и танковый батальон, 1-я и 2-я кавалерийские дивизии (каждая в составе дивизионного штаба с ротой охраны, полевой жандармерии, хора трубачей, пропагандистского взвода, 3 кавалерийских полков, артиллерийского дивизиона, батальона связи, саперного батальона, а также частей снабжения, подвоза и ремонта), 3-я пластунская дивизия (в составе дивизионного штаба, трех пластунских полков, разведывательного батальона, батальона связи, артиллерийского дивизиона, саперного батальона, а также формирующихся служб снабжения и подвоза). Точные данные о боевой силе и соотношении численности немцев и казаков имеются лишь по 1-й Казачьей дивизии, которая в составе двух донских, двух кубанских, терского и сибирского казачьих кавалерийских полков 4 ноября 1943 г. насчитывала 18 555 человек, а именно: 222 немецких офицера, 3827 немецких унтер-офицеров и рядовых, а также 191 казачьего офицера и 14 315 казачьих унтер-офицеров и рядовых [205]. Численность казаков[35] в 15-м казачьем кавалерийском корпусе, состоявшем из трех дивизий, оценивается, в т. ч. Неряниным, в более, чем 40 тысяч, во всяком случае, она должна была составлять, как минимум, 30 тысяч человек. [206] Однако к этому добавлялся еще казачий резерв (казачий учебно-запасной полк), номинально подчиненный генералу Шкуро, а фактически – немецкому командиру, личный состав которого изменялся, но временами составлял до 10 тысяч человек [207][36]. В марте 1945 г. Шкуро, вспомнив времена Гражданской войны, попытался создать также особый боевой «волчий отряд» во главе с полковником Кравченко, силой 2000 человек, что, однако, очевидно, уже сделать не удалось.