Иртенина Наталья. Главы из романа 'По касательной'

   -Если не будешь отвечать, я тебя сейчас съем.
   Необычность угрозы подействовала - абориген раскрыл глазки и непонимающе вытаращился на "душеядицу".
   -Как тебя зовут? - спросила Ди.
   -Й... й... а, - только и всхлипнул несчастный.
   -Как? - новая встряска.
   -Йаа, - доложил абориген чуть окрепшим голоском.
   -Вот и ладушки. А теперь скажи мне, Йаа, что за бедлам вы тут устроили.
   Йаа сделал робкую попытку освободиться, но пальцы Ди, хоть и лишенные плоти, вцепились в него намертво.
   -Да ведь Злодей... Убивец... Ниспровергатель... - пролепетал он и вдруг перешел на трагический шепот: - Еще одна жертва! Пропал без вести. Уже двадцать третий!.. Я боюсь. Мы все боимся. Ты разве не боишься? Да отпусти же меня, что ты прицепилась... - Теперь он немного осмелел.
   Но Ди только крепче сжала почти детские плечики.
   -Ну уж нет. Не отпущу, пока не расскажешь, чего я должна бояться. Ну?
   -Ты что, не знаешь? - Йаа недоверчиво уставился на нее.
   -Еще один глупый вопрос, и я отдам тебя Убивцу. - Ди уже начинала терять терпение.
   Йаа даже присел от страха, вжал голову и плаксиво запищал:
   -Не надо, не надо, не надо, я боюсь, пожалуйста, не надо меня Убивцу, я хороший, я не хочу воплощаться, не хочу человеком, они плохие, они грязные, нет, нет, не хочу, нет, нет, нет, нет...
   Ди поняла, что перестаралась - несчастного трусишку перекорежило от небывалого ужаса и вдобавок заклинило. Но отступать было поздно. В его невнятном полуобморочном лепете проскочила страшно интересная вещь. Ди намеревалась вытрясти из этого птенца все до капли. Еще раз встряхнув его хорошенько и навесив пару оплеух, чтобы привести в чувство и здравое разумение, она доверительно сообщила:
   -Прямо сейчас Убивца не будет, это я тебе обещаю. Но если через минуту я не буду знать подробностей, пеняй на себя. Станешь двадцать четвертым. Ясно? - не удержавшись, рявкнула она для большей убедительности.
   Йаа судорожно закивал головой. Конечно, ясно, чего же тут неясного: расправа откладывается, и даже как будто есть шанс спасти свою бесплотную шкурку от обрастания этой преужасной плотью. И пусть не через минуту, а через добрых пятнадцать Ди ознакомилась с печальной повестью, наводившей лютый трепет на жителей затерянного в небесной глуши города.
   Ибо что может быть печальнее и драматичнее истории о заблудшей душе, вставшей на путь зла? Душе, презревшей горние высоты духа и в гримасе маниакальной одержимости силою повергающей своих собратьев и сосестер в ничтожество грубой телесной жизни?
   Вот что Ди удалось выяснить. С некоторых пор город стал ареной бесчинств Злодея. Никто его, конечно, не видел - кроме, может быть, тех бедолаг, что стали его жертвами. Только их теперь уже ни о чем не спросишь - они далеко, очень далеко - в другой жизни, скоротечной, преходящей, полной тревог, томлений и страданий, словом, те несчастливые души теперь коротают век во плоти.
   Открылось сие не сразу. Просто начали замечать, что кое-кого из соплеменников стало не хватать. Как сквозь облака проваливались - нету их, и все тут. На скорую руку провели дознание. Конечно, мало что выяснили бы, если б вдруг не обнаружился очевидец - жертва коварного умысла, лишь по случайности избегшая злой участи. Этот парень по имени Аой рассказал и даже показал, как было дело. Прогуливаясь в мечтательном уединении, внезапно он подвергся атаке удавкой. Могучая сила захлестнула его шею арканом, так что и пикнуть было невозможно, и потащила к городской стене. Забравшись на верх крепостного ограждения вместе с добычей, оная сила убрала удавку и что есть мочи пнула несчастного под зад. Тому ничего другого не оставалось как падать вниз - за пределы стены, милого города и всего, что составляло его жизнь вплоть до рокового мига.
   Тут-то дознаватели и выяснили, что пропавшие без вести души в самом деле и в буквальном смысле проваливались сквозь облака. Невоплощенные души никогда не покидают своей крепости - за ее стенами они беззащитны перед лицом сурового Закона о Всеобщем и Обязательном Воплощении, имеющем силу скорее стихийного явления, нежели административного механизма. Попадая в зону действия Закона нереализованная душа отправляется в мир людей, чтобы там обрести плоть первого же появившегося на свет младенца. Тому, который спасся, несказанно повезло. Он успел лишь примерить на себе сморщенную, мокрую красно-фиолетовую плоть, после чего ребенок умер, задушенный пуповиной. Освобожденная душа улизнула и пока ее не хватились ангелы из райской службы доставки, прямиком ломанулась домой, в родные пенаты. Вот так души узнали о Злодее и его тайном нечестивом промысле. С тех пор Убивец совершил еще тринадцать нападений - ровно столько душ добавилось к списку бесследно исчезнувших, лишившихся статуса Идеи, выбывших из Идеальной Жизни.
   Рассказчик умолк в изнеможении.
   Ди разжала руки. Отпущенный на волю, Йаа сложился пополам и сполз по стеночке вниз. Ди наклонилась над ним и помахала перед его носом ладонью.
   -Эй. Живой?
   Йаа не реагировал.
   Ди поскребла затылок. Дурацкий жест. Все равно что в боксерской перчатке гладить воду. Потом оглядела улицу. Все куда-то подевались. Увлекшись историей местной разновидности Потрошителя, она и не заметила, как визг и верещанье панической свалки сменились пугливой тишиной. "Наверное, попрятались по домам, - решил Ди. - Трястись от страха и жалобить мироздание".
   Она еще немного постояла над бледной немочью, гордо зовущейся душой, не зная, что с ней делать. Внезапно проснулась совесть и с голодухи принялась за свое обычное занятие - грызть что ни попадя. "Не надо было с ним так, - запоздало думала Ди. - Они же тут все нежные, как цветочки оранжерейные. Может, я его... того?"
   Йаа и впрямь выглядел неважно - полупрозрачного стал совсем прозрачным и вроде бы даже в размере уменьшился, съежился. Так ли уж бессмертны эти создания? Может, невоплощенность все же как-нибудь сказывается на них, делает уязвимыми? Этот вон тает, как сосулька. А ну как сейчас совсем растает?
   Раздумывала она недолго. Некогда было. Бесчувственная тушка Йаа пугающе истончилась - вот-вот лужицей растечется. Ди подхватила невесомое тельце на руки и побежала, не разбирая дороги.
   Любой город где-нибудь да кончается. Город, обнесенный крепостной стеной, обычно заканчивается быстрее - стены все ж таки не резиновые, вместить много не могут. Следовательно, хоть в каком направлении бежать долго не придется. А Ди поспешно шлепала именно к стене. Шептала на бегу: "Потерпи... Потерпи немножко" - и молила неведомые силы, устраивающие судьбу этого хилого народца, сжалиться над умирающей душой.
   Вот наконец и стена. Высокая. Белая. С башенками. Подлетела к ближайшей, пнула дверцу и вскарабкалась по лестнице на стену. Там в последний раз посмотрела на истаявшее личико Йаа - сейчас оно было похоже на миниатюрную маску из горного хрусталя. Тихо и грустно попрощалась: "Прости. Это лучшее, что я могу для тебя сделать", подошла к краю и передала свою ношу ветру. Ветер подхватил Йаа и легко, как перышко, понес прочь от города потерявшихся душ.
   Теперь в мире людей на одну бессмертную душу станет больше.
   ДОБРОЕ ЛИЦО УБИВЦА
   Ди спустилась со стены в большой задумчивости. Идти, опять же, было некуда, и она просто поплелась по первой попавшейся уличке.
   Души не знают телесной усталости и могут бродить по миру бесконечно долго, пока усталость иного рода - усталость насыщенности миром - не позовет их в другие края - туда, где не нужно бродить. Она потеряла счет времени, за которое по привычке, по инерции еще цеплялась вначале, только-только попав в этот город. Здесь не было ни смены дней и ночей, ни завтраков-обедов-ужинов, условно распределяющих человеческое время, вообще ничего такого, на что можно было бы нанизывать минуты, часы, недели.
   Ди несколько раз обошла весь город - вдоль, поперек и по периметру но едва ли заметив это и уж совершенно точно не спрашивая себя, за какой надобностью она петляет и не пора ли прекратить это странное занятие. Она вспоминала Йаа и его сбивчивый, велеречиво-косноязычный от страха рассказ. Нет, совесть ее больше не мучила. Совесть улеглась и снова захрапела в добром молодеческом сне. В правильности своих действий Ди не сомневалась. Она просто пыталась понять.
   Вечный сыщицкий вопрос - мотивы. Ди пыталась понять, что движет Убивцем. В мире людей его бы назвали маньяком-душегубом, психом и нелюдем. Воплощением зла. А здесь - кто он здесь с точки зрения человеческой?
   Как ни странно, Ди по-прежнему считала себя человеком. В специфическом состоянии - но тем не менее. Человек вообще-то в любом состоянии может оставаться человеком. Думать по-людски, поступать по-людски, чувствовать тоже. Поэтому Убивца она мерила человеческими мерками - а не по шкале ценностей душ, никогда не бывших во плоти.
   Она хотела его найти. Увидеть. Посмотреть в его лицо. Может, потому и обходила город, закладывая круги, раз за разом, не отдавая себе в том отчета.
   И, может быть, ее тянуло к нему воспоминание о Йаа, в какой-то мере породнившем их?
   Как бы там ни было, Убивец один в этом городе интересовал ее по-настоящему До такой степени, что она начала составлять его "психологической портрет".
   Она была уверена, что Убивец единственный здесь, среди нескольких тысяч безликих одинаковых душ, имеет свою собственную, настоящую физиономию. Ди уже знала, что местные жители каким-то образом различают друг дружку, для себя самих они непохожи. Значит, внешнее отличие Убивца не бросается им в глаза, не кажется им странным или подозрительным. А вот на взгляд стороннего наблюдателя, каким была Ди, он непременно должен выделяться среди остальных.
   Он вообще иной, чем они. Не только внешне. Ди полагала, что Убивец непостижимым образом вкусил плодов от древа познания Добра и Зла. Не больше и не меньше.
   После чего и стал Злодеем, перестав быть пустышкой, плесневеющей на заброшенном складе болванкой. Всего-навсего пожелал быть причастным Добру и Злу. Точнее, или Злу. Почему Злу? Да потому что там, где чахнут от обилия благодати, зло явить проще, чем добро. Разумеется, с добром всегда сложнее. Свяжешься с добром - синяков не оберешься. Тычков, затрещин и подножек. Иными словами, никто не обещал, что будет легко.
   А с другой стороны, кто сказал, что сеять семена жизни - злодейство? Душа - семя, плоть - земля. Урожай, как водится, собирают по осени. Богатый ли, бедный - не суть. Но если не упадет семя в почву - ничего и не вырастет. Будет холод, будет пустота. Бездушие. Бесплодие.
   Семени, чтобы дать всходы, нужно умереть. Душа плодоносит и тем живет. И обретает бессмертие, которое уже никогда не истает. Йаа не умрет. Он поправится, окрепнет и отыщет дорогу в настоящую вечность - а не ту хрупкую, декадентскую, болезненную вечность его бывших сородичей.
   Так она думала в приступе благонравия,беспутно шатаясь по городу душ.
   За все время своего скитания она почти никого не встретила. Так, промелькнет иногда робкая фигурка и тут же скроется из виду. Похоже было, Убивец здорово их застращал и очередная его вылазка стала каплей, переполнившей чашу ужаса. Души боялись ходить поодиночке и, повстречав такую же одинокую бродяжку, улепетывали в сторонку. Возможно, где-нибудь они собирались группками, чтобы не так сильно бояться. Возможно, они продолжали жить своей обычной искусственной жизнью, но делали это как-то незаметно, таясь и укрываясь за стенами, сквозь которые можно проходить.
   Возможно.
   Ди в своем отшельничестве ничего этого не видела.
   Поэтому несказанно удивилась, набредя на театрик под открытым небом, где давалось представление.
   На полукруглом помосте перебрасывались репликами и разражались монологами актеры. О том, что это именно актеры, а не случайные риторы, практикующиеся в публичных дискуссиях и изяществе слога, должны были, вероятно, свидетельствовать их одеяния. Это были чрезвычайно странные одеяния. На сцене неподвижно стояли два балахона, укрывающие артистов с головы до пят. Просто напяленные сверху мешки с дырками для глаз, один серого цвета, другой коричневого.
   Перед помостом широкими ступеньками и тоже полукругом поднимались зрительские ряды. Ни одного свободного места - аншлаг. Вокруг сцены сгрудились те, кому не досталось сиденья. На одинаковых лицах одинаковое трепетное внимание. Кое-кто даже рот разинул в волнительном восторге.
   Ди прислушалась к высокоучтивой перебранке на сцене. Двое пререкались по предметам столь возвышенным и отвлеченным, что она не сразу вникла в суть действия - если, конечно, монументальное стояние высокопарных балахонов можно назвать действием.
   -У них есть все, но нет ничего, - патетически разглагольствовал Коричневый. - Я же не даю ничего, но посмотри вокруг - здесь есть все, что душа пожелает. Здесь никто ничего не теряет, ибо потеряв обретает заново, здесь никто не падает, ибо упав не имеет урона и продолжает восхождение с того места, откуда упал. Здесь потребности определяют бытие, ибо я так хочу - ибо я люблю тех, кого веду. Ты же не любишь тех, кто доверен тебе, ибо любящий не испытывает любимого и не отнимает у него прежде дарованного, не толкает в спину и не повергает в прах. Стремящееся к праху бытие человека определяет его потребности и погружает в суету, ибо потребности людей так же низки, как и их бытие.
   -Да, это так, - смело ответствовал Серый. - Я не люблю людей и мало делаю для них, потому что, как и ты, не люблю суеты. Порою, в миг слабости готов я возненавидеть весь труд мой, которым тружусь я под солнцем, потому что должен оставить его человеку. Ибо что будет иметь человек от всего труда моего и заботы моей, кроме еще большей суеты? Ибо все дни его скорби, и его труды - беспокойство; даже и ночью сердце его не знает покоя. И это суета.
   Ди подумала, что где-то уже слышала такое. Или читала. А подумав, тут же и вспомнила. Серый обокрал Экклезиаста - шпарил точно по источнику. Да и насчет потребностей что-то очень знакомые интонации.
   -Но я жалею их, - надрывно продолжал Серый. - И в этом мое оправдание. Не в моих силах сделать их совершенными и идеальными. Бренное не может быть идеальным. Бренное можно лишь закалить, чтобы оно стало чуть-чуть прочнее. Поэтому я посылаю им испытания...
   -...от которых большинство из них гнется и ломается, - вставил Коричневый с каким-то пафосным ехидством, - делаясь ни на что не годным тряпьем, влачащим существование в ничтожестве. И впрямь - их можно жалеть, но не любить. А тебя, их Судьбу, я не могу обвинить в жестокости к ним - а только в милосердии.
   -Обвинить?! - возмутился Серый. - Я не ослышался, достойный собрат?
   -Ты не ослышался, любезный родич. Люди - враги Невоплощенных. Хотя меж нами не война - но и не мир. Не притворяйся, что тебе это неведомо. В их телах томятся безвинные души. Но им мало, они хотят еще, еще и еще. Они плодят себе подобных и им нужны души для извергаемой из их самок плоти. Их лазутчик уже проник в город, в священную обитель моего народа и наводнил ее ужасом Воплощения. Я, Апостол Невоплощенных душ, обвиняю тебя, Судьбу человека, в потворствовании и прямом содействии этому гнусному предателю, ретрограду и оборотню...
   Остального Ди уже не слышала, убредая прочь от театрика. Она решила, что такая откровенная идеологическая пропаганда, наряженная в костюмчик высокого искусства, никак не может быть ей по вкусу. Эстетика долдонства. Шагая с чувством собственного человеческого достоинства, она вдруг вспомнила, как раскочегарился Уйа, когда уличил ее в "дурновкусии", и захихикала. Приятно все-таки сознавать свое культурное превосходство над противником. Хотя бы и таким аморфным противником, как трусоватые души. "Не мир и не война. Ну надо же!" - фыркнула Ди.
   Снова по бокам потекли улочки-закоулочки. Снова пустые. Город, по-видимому, жил теперь островной жизнью - крохотные островки жмущихся друг к дружке перепуганных душ , сменялись морем совершенного безлюдья. То есть бездушья, разумеется.
   Но, продолжая посмеиваться над эстетической наивностью местного населения, Ди пришла к мысли, что теперь что-то непременно должно измениться либо в ней самой, либо в городе. Либо и то, и другое.
   Пускай война не объявлена. Вряд ли она вообще когда-нибудь будет объявлена. (Ди попыталась представить себе ратную сечу людей и душ ничего, конечно, не получилось. Только еще один, совсем уж какой-то истерический смешок вырвался на волю.) Но, кажется, пропаганда у них тут поставлена серьезно, на широкую ногу. Это по всему видать - и по редкостному единообразию вкусов и взглядов, и по тому, как дружно они впадают в припадочное неистовство, и даже по тому, как заклинивало Уйа на плетении эпитетных цепочек в адрес города. Очевидно, теперь этот маховик начнет раскручиваться в новом направлении - а именно в том, которое засвидетельствовал в политическом театрике Коричневый балахон. За нежеланием и неспособностью большего душ будут науськивать на Убивца подлого шпиона, проводника зловредной человеческой экспансии.
   Что ж, это политика. Ди, пожалуй, согласна была понять и принять к сведению их точку зрения. Но в любом случае она останется при своем, при человеческом - следовательно, противостояние неизбежно.
   Не мир и не война?
   Фигушки вам. Преисполнясь гордости за род людской, Ди сама, от себя лично и от имени человечества объявит Невоплощенным войну. Бросит им вызов. Развяжет партизанские действия в тылу противника. И либо победит, либо проиграет. Третьего не дано.
   Главное - найти Убивца. Узнать его в лицо.
   Снова путь преградила стена. Ди развернулась и пошла вдоль нее. Кажется, она уже должна была не один раз обойти город по кругу, но только сейчас отметила очевидный факт: стена была глухой - ни ворот, ни самых завалящих калиток. "Замуровались, - мрачно подумала она. - Знать бы, как они сюда попадают. Какими тайными тропами. И как вообще получается такая гадость - невоплощенная душа".
   Она остановилась и посмотрела себе под ноги. Вообще город душ был похож на патологического чистюлю - ни тебе соринки, ни пылинки, тем более никаких посторонних предметов, валяющихся посередь улицы. А тут - явное, чуть ли не демонстративное отклонение от правила. Ди рассматривала непонятный предмет, свернувшийся клубком, с нарастающим ощущением легкого жжения внутри. Что-то толкало ее взять эту вещь в руки и... И найти ей применение. "Мм, - размышляла она. - Исключение из общего правила. Почему нет? Кто ищет, тот всегда найдет. Неординарная личность оставляет неординарные следы". Она присела на корточки и осторожно подобрала предмет. Он был черного цвета, мягкий, длинный, принимающий какие угодно формы. Фактуру Ди не смогла определить, но наверняка эта штука не более материальна, чем все остальное в этом городе. Всего лишь суть вещи, ее идеальный прообраз и общие очертания. Тем не менее ее невозможно было не узнать.
   Обыкновенный шелковый шарф.
   Ди поднялась, озадаченно пялясь на находку. Применение у шарфа - проще не бывает: повесить на шею для красы или тепла. Но в том, как этот шарф потянул ее, к себе было что-то большее. Ди предлагалось отыскать это самое "большее", сыграть в угадайку. Только чем дольше она смотрела на тряпочку в руках, тем меньше понимала что-либо. Мыслей было много, но все никуда не годились. Самое важное, ключевое звено все время выпадало куда-то, терялось, уходило на глубину.
   Впереди мелькнула какая-то тень. Ди оторвалась от созерцания тряпочки и неожиданно встретилась взглядом с аборигеном, так что даже вздрогнула. Худенькое - как и все они тут - создание стояло прямо против нее. Глазенки его, круглые, испуганные, беспокойно перебегали с шарфа на лицо Ди и обратно - и в них с каждым мигом росло УЖАСНОЕ ПОНИМАНИЕ СИТУАЦИИ. Завладевшая было Ди тупость тоже мало-помалу отступала. Абориген, сам того, разумеется, ни в коей мере не желая, подсказал ей назначение шарфа.
   Ди сделала шаг вперед.
   Абориген в ужасе прирос к месту.
   Кролик и удав. Завораживающая картина.
   Ди шагнула еще, держа удавку наготове.
   Абориген попятился и вдруг, пискнув по-мышиному, развернулся и бросился бежать. На миг Ди замешкалась. По правде сказать, она не ожидала такой отчаянности и прыти от этого хилого создания. Она думала, что действо "Кролик и удав" будет разыграно по нотам и доведено до логического конца без всяких выкрутасов.
   Все оказалось немного сложнее.
   В следующий миг она уже мчалась вдогонку. В голове свербело только одно: "Не упустить!". Все остальное перестало существовать.
   Ди летела на крыльях восторга. Вот оно - самое важное, ключевое! Вот в чем цель и смысл ее жизни, ее назначение! Наконец-то она нашла себя, наконец-то сможет не бояться завтрашнего дня, наконец-то сможет отбросить свое забытое прошлое, ставшее теперь ненужным!
   Впрочем, абориген тоже летел на крыльях - крыльях беспримерного ужаса. Расстояние между ними не сокращалось. Они могли бы носиться по городу сломя голову хоть до бесконечности - поскольку души не ведают усталости и изнеможения. Но Ди в припадке воодушевления позабыла об одной важной вещи о том, что город хоть и выглядит пустым, в действительности таковым не является. Он очень густо населен. Просто здешние души умеют, когда надо, становиться серыми мышками. А когда не надо, умеют быть самой настоящей злобной, воинственной голосистой ордой, от вида которой глаза на лоб лезут.
   Преследуемый ею абориген в последний раз завернул за угол. Через четыре секунды она повторила его маневр и... врезалась в упругую стену массового сборища душ.
   Ди опешила. А потом вдруг разозлилась - совершенно неадекватно собственному положению, с каждым мигом становящемуся все более плачевным. Среди толпы металась насмерть перепуганная душа и вопила что есть мочи: "Убивец! Убивец!" - а Ди чувствовала только пыл негодования оттого, что это стадо болванов отняло у нее законную добычу. Чего они сюда все приперлись?
   Идеально круглая площадь была заполнена до отказа. В центре торчало что-то вроде вышки - на ее верху махала руками и верещала крошечная фигурка. Митинг, что ли? Впрочем, это все равно.
   Маленький засранец, удравший от Ди, разворошил, распалил толпу, и кольцо вмиг разъярившихся, жаждущих мести душ сомкнулось вокруг нее. Они гневно горланили, они обступали ее все теснее, они тянули жадно ручонки но никто не начинал первым. Ди презрительно оглядывала их - они боятся даже сейчас, даже все скопом не решаются подступиться к ней, чтобы выпотрошить, как им всем того хочется.
   И вдруг они отхлынули. Толпа выплюнула одного из своих и откатилась назад отливной волной. Выплюнутый, как оказалось, имел полномочия. Он покричал еще: "Назад! Назад!" - а потом поднял руку, призывая ко вниманию, и заявил, что не допустит дикости - все должно быть по правилам, установленным в соответствии с духом Большой Амбарной Книги.
   -Пункт первый главы третьей пятого раздела Идеального кодекса гласит, что вина всенародно виновного должна быть публично подтверждена хотя бы одним свидетелем и хотя бы одной уликой, - говорил уполномоченный, заложив руки за спину и расхаживая туда-сюда по свободному от толпы пятачку площади. На Ди он совершенно не смотрел. Кажется, его интересовала только процедура, и совсем не интересовала "всенародно виновная".
   Толпа в ответ на его речь вытолкнула вперед еще одного. Только Ди успела подумать: "А это еще кто?" - как маленький засранец (а это был именно он) сам ответил на ее вопрос:
   -Ойе, - робко представился он, а потом мстительно ткнул пальцем в обвиняемую: - Она гналась за мной. Она хотела затащить меня на стену и сбросить вниз. Вон у нее и платок, про который говорил Аой. Она злая, злая, злая. Это она - Убивец.
   Такой поворот дела был неожиданным для Ди. Она вовсе не хотела становиться самозванкой.
   -Эй, все совсем не так... - начала она, но тут же заткнулась. Поняла, что все именно так. И восторг узнавания себя вновь затопил всю ее, до краешка. Она - Убивец. Она - враг Невоплощенных. Эмиссар человечества. И тем гордится.
   -Поклянись, - обратился между тем к Ойе законник, - что все сказанное тобой правда, только правда и ничего кроме правды.
   Ойе послушно задрал лапки кверху и произнес формулу страшной клятвы:
   -Перед лицом Бессмертия клянусь всей своей беззащитностью, что в словах моих нет ничего кроме правды, а если я лгу, то пусть на меня сейчас же обрушится гнев Мироздания.
   Несколько мгновений толпа и законник с интересом глядели на Ойе, ожидая реакции Мироздания. К несчастью для Ди, гнев не обрушился - Ойе говорил правду, уж она-то знала. После этого души снова зашумели - вина была доказана и свидетелем, и уликой-шарфом. Законник, перед тем как его голос потонул во всеобщем гаме, проорал пункт второй главы третьей пятого раздела Идеального кодекса:
   -Всенародно виновный, чья вина публично подтверждена, должен подвергнуться наказанию без всякого снисхождения, невзирая на причины, толкнувшие его на преступление против народа, и масштаб оного. - А дальше Ди разобрала лишь отдельные слова: - ...изгнанию... со стены... во Тьму внешнюю...
   Она успела только поморщиться - опять изгнание, опять тем же варварским способом, ну никакой фантазии! Разбушевавшиеся души облепили ее со всех сторон, почти утопив в своем гвалте. Какой-то поганец посообразительней вырвал у нее шарф, сделал петлю и накинул ей на шею. Толпа завизжала от восторга.
   Всем стадом они поволокли ее, сбив с ног. Ди решила терпеть унижения молча. "Ничего, мы еще поквитаемся. Так просто я не сдамся", - думала она, глядя в безмятежное небо цвета новенькой сковородки, нахлобученной на город.