Исаенко Николай. Вижу противника!

   - Не слушайте досужих болтунов, будто это вражеский принцип. Идея парного применения истребителей принадлежит капитану русской армии Нестерову, его сподвижнику Крутеню и их ученикам. Они осуществили эту идею еще в четырнадцатом году! - сказал Щиров.
   О принципе парного применения истребителей многие из нас слышали, выгоду его теоретически понимали, даже летали в составе пары или двух пар, шестеркой и т. д., но практики ведения боя парой против пары никто из присутствовавших не имел. Капитаны Смирнов, Черкашин и другие ветераны полка вылетали в 1942 году на боевые задания исключительно в составе трехсамолетного звена.
   Возникло много вопросов по тактике воздушного боя. Щиров сам вызвался провести на следующей день специальное занятие по этой теме. Такое занятие состоялось, но тематика его оказалась шире: в связи с тем, что 10 февраля поступил приказ о зачислении 267-го ИАП в состав 236-й истребительной авиадивизии, майор Орлов попросил Щирова рассказать о театре военных действий на Кубани, где нам предстояло сражаться, а занятия по тактике воздушного боя проиллюстрировать примерами из боевой практики других полков 236-й ИАД.
   Не стану пересказывать содержание беседы С. С. Щирова с летным составом полка. Скажу только, что она длилась около двух часов, была захватывающе интересной. Свои мысли о преимуществе ведения боя парой майор подкреплял впечатляющими примерами, часто- из боевой жизни 611-го ИАП. Делал это Сергей Сергеевич, как я понимаю, не случайно: 611-й ИАП формировался, подобно нашему, из молодежи, 25 младших авиаспециалистов полка были девушки, поначалу никто из летного состава части боевого опыта не имел, на вооружении полка состояли устаревшие истребители И-153, а между тем, прибыв 1 января 1943 года на фронт, 611-й ИАП стал грозой для гитлеровцев. Полк надежно прикрывал военно-морскую базу Туапсе, отважно производил воздушную разведку в интересах 18-й, 46-й, 47-й и 56-й армий, наносил мощные штурмовые удары по переднему краю, ближним тылам и аэродромам врага, смело вступал в воздушные бои с Ме-109, ФВ-190, беспощадно сбивал "юнкерсы".
   Летный состав 611-го полка под руководством майора Александра Степановича Чугунова и командиров эскадрилий старших лейтенантов А. А. Куксина и Н. Д. Пантелеева в совершенстве освоил пилотирование "чаек", дерзко штурмовал на них технику и пехоту противника.
   Первым летчиком 611-го ИАП, уничтожившим Ме-109, стал старший сержант А. П. Чурилин. Он сбил "мессер" реактивным снарядом в схватке с двумя вражескими истребителями, первым устремившись в атаку на противника.
   Во время штурмовки Краснодарского аэродрома смело атаковал и сбил поднявшийся Ме-109 старший лейтенант Н. Д. Пантелеев.
   Ведущий группы из четырех И-153 младший лейтенант М. П. Головин отважно повел товарищей на шестерку Ме-109 и сбил ведущего шестерки, после чего враг покинул поле боя. Один из летчиков Головина, сержант А. И. Трофимов, при возвращении на аэродром заметил и атаковал вражеский корректировщик ФВ-189. Убив фашистского стрелка, повредил самолет противники, а когда "заело" пулеметы, настиг пытавшегося удрать гитлеровца, подошел к нему вплотную снизу, трубил концами лопастей винта правый руль поворота и руль глубины, "вколотил" фашиста в землю, а сам благополучно сел.
   Героизм проявляли и механики полка. Однажды при взлете шести "чаек" от одной из них оторвалась и упала взлетную полосу 50-килограммовая бомба. Вылет следующей группы срывался. Не могла бы сесть и улетевшая шестерка. Механик старший сержант Василий Пронин осторожно подошел к бомбе, аккуратно поднял ее, медленно отнес в поле, там вывинтил взрыватель...
   Майор Щиров рассчитал правильно. Наша молодежь, слушая его, оживилась, повеселела. Еще бы! Если можно, не имея опыта, с таким успехом воевать на "чайках", то, мол, на "лагге" бить гитлеровцев сам бог велел!
   К исходу 12 февраля войска Северо-Кавказского фронта освободили Краснодар. С начала января они прошли с боями почти 700 километров, оттеснили основную группировку врага к низовьям Кубани, продвинулись на 40-60 километров к западу от Краснодара. Это были большие, славные победы!
   Чувствовалось, что вот-вот вступит в бои и наш 267-й ИАП: мы получили летное обмундирование, штурманские принадлежности, неприкосновенный запас продуктов...
   Погода стояла отличная. Пользуясь этим, майор Орлов, майор Аритов, комэски и я упорно занимались с молодыми летчиками, совершенствуя их технику пилотирования, отрабатывая с ними приемы воздушного боя.
   Я не оговорился, назвав в числе учителей молодежи майора Аритова. Иван Иванович Аритов успевал и политзанятия проводить, и обучать новичков. Молодежь любовно называла Аритова "летающим комиссаром", верила ему, готова была за него идти в огонь и воду.
   К этому времени и истребительных и штурмовых полках ВВС основой боевого расчета официально стала пара самолетов. В пашем полку боевой расчет был объявлен приказом 12 февраля; тем же приказом назначались ведущие и ведомые пар. Сам я намеревался первое время походить в ведомых у командира полка, но он предупредил, чтобы я не рассчитывал на длительность нашего "воздушного союза":
   - Считаю, что использовать вас в качестве ведомого нерационально. Присматривайте напарника.
   - А что, Николай Федорович, взяли бы меня ведомым? - словно бы в шутку спросил Аритов.
   - О чем речь? Конечно! - так же в шутку ответил я, не подозревая, как скоро мы станем подниматься в воздух вместе с замполитом.
   20 февраля полк перебазировали на аэродром Лазаревская. Маршрут протяженностью около 400 километров оказался непростым, большую часть пути пришлось идти над морем, запасных аэродромов и площадок, пригодных для посадки в вынужденных условиях, на маршруте оказалось мало, но перелет мы совершили благополучно. Отечественные моторы ВК-105 работали надежно.
   3 марта 267-й ИАП получил приказ командующего 5-й воздушной армией генерал-майора Сергея Кондратьевича Горюнова перебазироваться на аэродром Краснодар-Центральный. Нам предстояло участие в жарких боях.
   С начала войны прошли уже год и восемь месяцев. Долог был мой путь на фронт. Но теперь этот путь, наконец, завершился!
   ПЕРВЫЕ ПОБЕДЫ
   Расчетное время перелета истекало. Слева от самолета тянулась насыпь железной дороги, ведущей на Крымскую, справа парили бескрайние черноземные поля, впереди, за разливом Кубани, в золотисто-голубом мареве угадывался город.
   Я помнил Краснодар зеленым, многолюдным, бережно хранящим красоту старинной архитектуры, и хотя понимал, что враг не пощадит город, открывшаяся взору картина потрясла меня.
   Мост через Кубань исчез. Из мутной воды торчали огрызки бетонных быков, рухнувшие стальные фермы.
   Железнодорожная насыпь в черте города, лишенная рельсов, выглядела длинной братской могилой. В районе бывшего вокзала - ни одного паровоза. Вместо площадей и улиц - гигантские пустыри без трамваев и фонарных столбов, черные полуобрушенные стены, груды балок и щебня. Обгоревшие стволы деревьев, сиротские дымки редких землянок...
   Я никогда не был чувствительным, но тут перехватило дыхание, глаза залили слезы.
   Пока группа совершала посадку, мы с ведомым прикрывали ее от возможного нападения "охотников" врага, ходили над Краснодаром. И не знаю, чего больше хотелось: то ли, чтобы посадка прошла без осложнений, то ли, чтобы гитлеровцы появились в воздухе и можно было немедленно бить эту сволочь, бить без пощады, так, чтобы ни один фашистский мерзавец не ушел!
   Приземлившись, мы узнали: полк временно вводят в состав авиагруппы, подчиненной непосредственно штабу 5-й ВА.
   В 12.00 полк получил задачу поэскадрильно облетать линию фронта ознакомиться с районом будущих боевых действий.
   В связи с болезнью капитана С. И. Маева 3-ю эскадрилью майор Орлов приказал вести мне. Лететь предстояло по маршруту Краснодар - Холмская Новомышастовская - Гривенская - Краснодар, клином звеньев на разомкнутых дистанциях и интервалах, со скоростью 400 километров в час, на высоте до 1500 метров.
   - В бой с противником не вступать,- закончил Орлов.
   Сержант Н. Я. Горбачев недоуменно спросил:
   - А если противник сам нападет?
   Командир полка посмотрел на молодого летчика, пожал плечами:
   - Тогда действовать по ведущему!
   Я косо взглянул на сержанта. Во-первых, приказы не обсуждаются; во-вторых, Горбачеву следовало испросить разрешение задать вопрос командиру полка. Я решил после полета поговорить с сержантом.
   ...Землю я видел хорошо. Светились первой зеленью холмы, блестели полой водой низины.
   Летчику во время полета некогда любоваться красотами пейзажа, глаза ищут ориентиры и противника, но обычно весной в кабине стремительно мчащегося истребителя не покидает ощущение беспредельности мира и бесконечности жизни. Нынче же я этого ощущения не испытывал. Невспаханные поля, пепелища сел и хуторов, оплывшие траншеи, ряды колючей проволоки вызывали чувство боли, заставляли думать об утратах, о тяжести горя, принесенного на родную землю врагом. Наверное, мое Гуляйполе и хутор Вольный, где остались отец с матерью, тоже лежат в развалинах...
   До станицы Холмской эскадрилья летела от солнца, поэтому обзор задней полусферы, на "лагге" и без того неважный, был затруднен до крайности. Маршрут мы явно недоработали: фашистские истребители могли атаковать "лагги" с хвоста совершенно неожиданно.
   С поворотом на Новомышастовскую солнце осталось справа, опасность внезапного появления фашистских истребителей уменьшилась. Зенитный огонь с переднего края противника за Новомышастовской вреда эскадрилье не принес. Однако избавиться от беспокойства я не мог. Пришло на ум, что приказ командира полка не вступать в бой с противником сковывает нашу инициативу, лишает преимуществ, какими обладает всякий нападающий. Я впал в смятение: долгие годы службы выработали привычку считать каждый приказ глубоко обоснованным, привычку безоговорочно его выполнять, а полученный противоречил моей задаче летчика-истребителя, моему долгу коммуниста и офицера при любых обстоятельствах атаковать и уничтожать гитлеровцев. Как же мне следовало поступить, если бы вот сейчас, сию минуту, показались самолеты врага? Даже желание круто поговорить с сержантом Горбачевым исчезло.
   Нарушать полученный приказ в этом вылете не пришлось: противника не встретили. Но, приземлившись, услышали от летчиков-2-й эскадрильи, что за Холмской они видели идущий встречным курсом фашистский корректировщик ФВ-189, легко могли сбить, однако не сбили его, точно следуя полученному приказу.
   - До сих пор на душе муторно,- признался капитан Илья Черкашин.
   Доложив командиру полка о выполнении задания, я откровенно сказал все, что думал про наши действия.
   - Будем поступать так, как требуют, а не критику разводить! - резко ответил Орлов.
   Доверительного разговора не получилось. Причину нервозности командира полка я не понял, его отповедь сильно задела.
   Первую ночь провели вблизи аэродрома в развалинах бывшего четырехэтажного дома. Выспаться не удалось: до рассвета одиночные вражеские бомбардировщики сыпали на аэродром бомбы, одна разорвалась рядом с нашей "гостиницей".
   Лежа на койке-раскладушке, я с яростью думал, что отныне стану атаковать врага, как только обнаружу.
   Утром 5 марта личному составу полка сообщили о готовящейся операции по окружению и уничтожению гитлеровцев, засевших на Таманском полуострове, о том, что под Новороссийском, на полуострове Мысхако, еще 4 февраля высажен десант моряков. Полку предстояло сопровождать разведывательные самолеты, группы штурмовиков, прикрывать с воздуха наступающие наземные войска. Майор Аритов зачитал информацию о воздушном противнике. Авиация врага базировалась на аэродромах Анапа и Крымская, на площадках вблизи Чекона и Благодатной, общее число, самолетов противника составляло всего 200-250 машин различных типов.
   - Мы имеем преимущество в воздухе и обязаны полностью использовать его! - сказал замполит.
   В 9.00 меня вызвали на командный пункт полка. Орлов сказал, что капитан С. И. Маев все еще нездоров, вести 3-ю эскадрилью на боевое задание поручается мне.
   Ставя эскадрилье задачу - прикрыть наступающие в районе Славянской войска 37-й армии,- командир полка вновь указал и скорость, и высоту полета, какие требовалось соблюдать во время патрулирования, и границы патрулирования, и строй, каким лететь.
   Эскадрилья должна была держаться на высоте 2000 метров - обычной высоте действия вражеских бомбардировщиков, ходить в правом и левом пеленге звеньев, барражируя строго над своими войсками.
   Похоже было, что предложением возглавить 3-ю эскадрилью командир полка хотел перечеркнуть вчерашнее. Я решил высказать соображения о высоте предстоящего полета и боевом порядке эскадрильи. Учитывая, что вражеские истребители будут находиться выше сопровождаемых бомбардировщиков, памятуя советы бывалых летчиков - заботиться о взаимном прикрытии в бою, собирался предложить вести патрулирование указанного района, эшелонировав звенья самолетов до высоты 4000 метров. Но пока раздумывал, как начать разговор, в землянку командного пункта спустился незнакомый коренастый генерал. Он с порога осведомился, кто вылетает. Орлов указал на меня.
   - Задание получили, товарищ капитан? - спросив генерал.
   - Так точно.
   - Вам что-нибудь не ясно?
   Начинать разговор с командиром полка в присутствии неизвестного начальника было неловко и неуместно.
   - Все ясно, товарищ генерал, - сказал я.
   - Тогда выполняйте приказ. Желаю успеха!
   В полете по новому маршруту ориентировка всегда затруднена, а тут еще набирает силу разлив, отмеченные на картах овраги и плавни затоплены, каждая речушка смахивает на Кубань!
   В заданный район мы все же вышли. Бой бушевал на восточных окраинах станицы Славянской, вдоль железной дороги на Красноармейскую и Троицкую. В один из заходов на Славянскую попали под сильный зенитный огонь, но фашистских самолетов за время патрулирования не обнаружили. Зато, возвращаясь в Краснодар, увидели сначала шестерку "лаггов", прикрывающую "илы", а затем группу из восьми "яков", идущую на патрулирование только что покинутого нами района.
   Боевой порядок и тех, и других поразил. Пара "лаггов" летела справа, другая - слева от штурмовиков, метров на 200 выше последних, а позади этой группы, еще на 500 метров выше, маневрировала третья пара "лаггов". Куда не сунутся "мессеры" - угодят под атаку наших истребителей, штурмовики прикрыты надежно! "Яки" же шли на патрулирование следующим образом: две пары на высоте 2000 метров с интервалами между парами и небольшими дистанциями между экипажами каждой пары, а выше этой четверки, уступами влево и вправо, метров на 300-500 выше - еще две пары. 11 обороняться удобно, и нападать с руки!
   С доброй завистью проводил я взглядом встреченные самолеты. Оказывается, новая тактика истребительной авиации, о которой мы только слышали, да и то краем уха, применяется, и не кем-нибудь, не за тридевять земель, а нашими же товарищами, соседями по аэродромам! Изобретать велосипед не требуется, следует лишь перенимать опыт!
   После приземления я собрал летчиков 3-й эскадрильи. На лужке возле взлетной полосы развернулась горячая дискуссия на тему о боевом порядке истребителей при выполнении той или иной боевой задачи. Страсти накалились, и никто не заметил приближения Орлова.
   Командир полка выговорил за то, что не дежурю около телефона, напомнил, что находимся на фронте, указал, что разборы полетов следует делать вечером. - Займите готовность номер один! - приказал Орлов.- Задание прежнее. Вылет по зеленой ракете! Около машин я накоротке снова собрал летчиков, обговорил боевой порядок эскадрильи в повторном вылете. На ходу перенимая опыт повстречавшихся возле Славянской истребителей, решили, что заместитель командира эскадрильи старший лейтенант Белов возглавит шестерку самолетов, полетит на высоте 2000 метров, а мы с ведомым - метров на 500 выше. Оговорюсь: подлинной фамилии заместителя командира 3-й эскадрильи не называю, причины этого читатель вскоре поймет.
   Ведомым у меня собирался лететь майор Аритов, но в моторе его "лагга" произошла поломка, и мне приказали взять ведомого из дежурной пары. Самолет нового ведомого своевременно занял место на взлетной полосе - справа и чуть сзади меня, но опознать летчика, сидящего в этом самолете, я не смог. Его позывной мне не сообщили, следовательно спросить по радио фамилию пилота я тоже не смог, а сам ведомый попытки связаться со мной по радио не сделал, из чего я заключил, что передатчик на его "лагге" отсутствует. Неприятно лететь на боевое задание, не будучи уверенным, что ведомый тебя услышит и поймет, но делать нечего: шестерка "лаггов" старшего лейтенанта Белова уже шла на взлет.
   Противника во время патрулирования мы не встретили, я передал по радио приказ ложиться на обратный курс, начал разворот и увидел два длинных, узких самолета, несущихся со стороны солнца к шестерке Белова.
   На учебных плакатах, на рисунках к инструкциям фашистские истребители Ме-109 выглядели немного иначе, но я узнал их, эти самые скоростные и лучше всего вооруженные самолеты гитлеровской авиации, встречи с которыми так долго и напряженно ждал. Да, не зря на жаргоне летчиков их называли "худыми": они и впрямь походили на отощавших хищников, стремящихся разорвать подвернувшуюся жертву.
   Дальнейшее заняло несколько десятков секунд. Предупредив старшего лейтенанта Белова об атаке противника, мы с ведомым бросились на "мессершмитты": у нас имелось преимущество в высоте, гитлеровцы нас явно не видели, упустить такой счастливый случай было бы непростительно!
   Память подсказывает: я испытывал ощущение полного, глубокого счастья, какого не испытывал никогда прежде. Сбылось: не даром ел народный хлеб, делаю то, к чему готовился многие годы. И врагу не уйти!
   Так велики были желание поразить гитлеровцев и уверенность в успехе, что я поторопился, открыл огонь с большой дистанции и, конечно, прицельный огонь "лагговского" оружия не достал фашиста.
   Обнаружив нападающие советские истребители, гитлеровцы спохватились. Форсировав работу моторов, сильно дымя, стали уходить на высоту. Неистово желая исправить допущенный промах, я ринулся вдогонку. Мотор "лагга" завывал, но с каждой секундой я отставал все больше, мой ведомый остался далеко, беловская же шестерка вообще не помышляла о преследовании противника: встала в оборонительный круг, и пришлось повернуть к своим, смириться с неудачей.
   Разворачиваясь, я увидел, что в пяти километрах южнее Славянской несколько Ю-88, прикрытые парой "мессеров", бомбят наши войска. Обнаружение и уничтожение вражеских бомбардировщиков входило в задачу ударной группы старшего лейтенанта Белова, но тот или не видел врага, или опасался разорвать оборонительный круг.
   По радио я приказал старшему лейтенанту атаковать "юнкерсы":
   - Они южнее Славянской! Обычно хорошо слышавший радио и весьма исполнительный старший лейтенант ничего не ответил. "Карусель" крутилась по-прежнему.
   Я трижды повторил приказ и трижды ничего не услышал в ответ. Между тем время шло, "юнкерсы" делали свое дело, под их бомбами сейчас гибли наши стрелки и артиллеристы, саперы и танкисты, а мы только горючее жгли даром.
   Полагая, что у Белова отказал приемник, и не видя никакого иного способа прервать бессмысленное коловращение шести беловских истребителей, я врезался в середину их круга, показал, что требую следовать за собой. Одновременно передал по радио, что может не хватить горючего на обратный путь. На этот раз круг "лаггов" распался, но было поздно: "юнкерсы" успели уйти, оставалось одно - повернуть к дому.
   Мы с ведомым пристроились к ставшей в правый пеленг шестерке старшего лейтенанта, заняв место левее и метров на 500 выше нее. Вовремя! Два "мессера", возможно, те самые, что ускользнули от нас в первой атаке, вынырнули откуда-то и устремились к самолетам ударной группы.
   Я предупредил Белова о появлении противника, мы с ведомым отогнали гитлеровцев от беловской шестерки раз, отогнали другой, а на третий стали объектом атаки сами. Завязался напряженный воздушный бой между нашей парой и парой фашистских истребителей. Следить за действиями старшего лейтенанта Белова стало некогда, я успел в первые мгновения краем глаза понаблюдать за ведомым, убедился, что действует тот безупречно, и переключил все внимание на самолеты врага. Разумеется, я не сомневался, что летчики ударной группы поддержат меня и моего ведомого.
   Решительный отпор обескуражил противника. Впрочем, возможно, фашистские летчики опасались израсходовать в затянувшемся поединке весь бензин, боялись вынужденной посадки, поэтому после одного из многих маневров по вертикали, после очередного залпа наших пушек и пулеметов снова стали карабкаться на высоту, сумели оторваться от преследования и ушли на запад.
   Я поискал взглядом шестерку Белова. В пределах видимости не было ни одного самолета. В душу закралось дурное предчувствие.
   Посадив самолет на краснодарском аэродроме, я не дорулил до капонира: кончилось горючее. Отодвинув фонарь, торопливо огляделся: может, Белов прилетел, ждет? Нет. Его шестерки на аэродроме не было. Подрулил ведомый. Стянул с головы шлем. Я узнал в летчике сержанта В. Ш. Авалиани, Молодой паренек на занятиях ничем не выделялся, частенько получал замечания, в воздушном бою участвовал впервые, а показал себя смелым, хладнокровным воином! Я был и удивлен, и обрадован, но сильнее радости за Авалиани оставалась тревога за судьбу беловской шестерки.
   На КП полка докладывать о вылете пришлось тому самому генералу, которого видел утром. Генерал угрюмо смотрел мне в глаза, требовал подробностей.
   Закончив доклад, я упавшим голосом попросил учесть, что на фронте нахожусь второй день, боевого опыта не имею.
   - Боевой опыт в данном случае ни при чем,- с досадой сказал генерал.- С какого года вы в авиации? Где учились?
   Выслушав ответы, исподлобья взглянул на Орлова, отпустил меня:
   - Идите, капитан. Вы больше не нужны.
   Я вышел из землянки с таким ощущением, что действительно никому на фронте больше не нужен. Вспомнился капитан Трошин, отправленный с фронта в запасной полк...
   Догнавший майор Аритов успокоил: звонили с КП армии, группа Белова села в Нововеличковской для заправки бензином, скоро вернется. Довелось ли старшему лейтенанту вступить в бой с врагом, Аритов не знал.
   - Товарищ майор, а кто этот генерал?
   Аритов поразился:
   - Как? Вы не знаете? Да это же командующий нашей воздушной армией генерал-майор Горюнов!
   Подобного сюрприза я не ожидал.
   Сергей Кондратьевич Горюнов был в годы Великой Отечественной войны одним из выдающихся авиационных начальников. В Красную Армию вступил юношей еще в 1918 году, сражался с белочехами, белогвардейцами, белополяками. В 1922 году он, коммунист, командир стрелкового батальона, после настойчивых просьб пил переведен в авиацию. Окончив Борисоглебскую авиашколу, Сергей Кондратьевич работал инструктором авиаучилища, командиром звена и эскадрильи, командовал авиабригадой, а затем - ВВС Харьковского военного округа.
   Закончив командный факультет Академии имени II. Е. Жуковского и курсы усовершенствования при Академии Генерального штаба РККА, Сергей Кондратьевич получил звание полковника.
   Великую Отечественную войну Горюнов встретил в должности командующего авиацией 18-й армии Южного фронта. В июне 1942 года вступил в командование 5-й воздушной армией.
   - Командующий недоволен командиром полка,- понизив голос, доверительно, с сожалением, сказал Аритов.
   Я считал, что причина недовольства командующего - наш неудачный вылет: с истребителями врага дрались безрезультатно, бомбардировку южнее Славянской сорвать не сумели, на обратном пути группа распалась. Подвели мы Орлова! Да и сами теперь, наверное, немногого стоим в глазах командующего армией.
   Шестерка Белова возвратилась довольно скоро. Встреч с противником она не имела. Старший лейтенант доложил, что после взлета у него отказала рация, моих приказов он не слышал, оборонительную "карусель" построил, чтобы не рисковать жизнью молодых летчиков, а помочь нам с Авалиани во второй схватке не решился, так как на исходе было горючее.
   - Ладно, идите отдыхать,- устало сказал майор Орлов.
   Я не верил ушам. Допустим, рация у Белова отказала, в чем я сомневался. Но ведь он признался, что прикидывал, хватит ли горючего выручить товарищей!
   - Товарищ майор, поведение старшего лейтенанта Белова в бою недопустимо! - сказал я.- Он должен быть строго наказан!
   - Послушайте,- по-прежнему устало ответил Орлов, когда я изложил свой взгляд на случившееся,- старший лейтенант выполнял поставленную задачу. По приказу бой с истребителями врага полагалось вести вам. Вы чего хотели бы? Чтобы Белов ввязался в бой, а потом его неопытные пилоты при вынужденной посадке все пять машин угробили?
   Я ушел с командного пункта обескураженный. Может, я не прав? Но сколько ни думал о случившемся, признать себя неправым не мог. Выходило, что не прав командир полка, что наши с ним взгляды на воспитание подчиненных резко расходятся.
   Боевой опыт, как и жизненный, приобретается по крупицам, со временем, только вот времени для его приобретения на войне всегда в обрез, и платить за боевой опыт приходится дорого: ценой крови, нередко - жизнью товарищей.