– Можно закурить? – Ильза кивнула. – И что, женщины тоже наблюдают за дракой?
   – Нет, – Ильза опустила глаза и покраснела. – Женщины собирают информацию о любви.
   – Ильза, – Северин глубоко затянулся, положил сигарету на край изящной пепельницы в виде распустившегося пиона и снова наполнил бокалы. – Ты расскажешь мне о городе?
   – Конечно, – она снова взглянула на него. В глубине её глаз светились звёзды. Этого нельзя было подделать – так может смотреть только женщина, которая по-настоящему счастлива.
   – Кто управляет городом?
   – Информация, конечно, – удивление школьницы, которой задали подозрительно легкий вопрос.
   – Да, прости, я, наверно, не так спросил. Конечно, информация. Но… но я не могу понять, как это происходит. Видишь ли, я здесь впервые…
   Ильза зашлась звонким, неудержимо весёлым смехом. Северин так и застыл с полуоткрытым ртом и недоумённо вытаращенными глазами. Что её так развеселило?
   – Прости, – Ильза наконец успокоилась. – Я не могла сдержаться. Я потом всё объясню. Или ты сам поймёшь – это неважно. Так что ты хотел спросить?
   – Каким образом информация осуществляет управление городом? – сказал Северин.
   – Очень просто. Информация попадает в Информатории. Оттуда – в ГУДИ. Дэзи сортируют информацию, убирают ненужную, следят, чтобы не было повторений. И переправляют дальше – Вестникам. Вестники уже знают.
   – Кто такие Вестники?
   – Это тоже люди. Но у них нет ни имен, ни номеров. Потому что они знают.
   – И что, вся информация принадлежит Вестникам?
   – Нет, информация принадлежит всем и управляет всеми. А руководит информацией Великий Информатор.
   – Великий Информатор? Кто это?
   – Этого не знает никто. У него тоже нет имени, но у него имени не было совсем. Никто не видел Великого Информатора и никто не видел того, кто видел его.
   – А Вестники? Быть может, кто-то из Вестников видел Великого Информатора?
   – Не знаю. После того, как человек становится Вестником, его тоже никто не видит.
   Северин затушил окурок и ещё раз наполнил бокалы. А женщины здесь пьют не хуже мужчин, – констатировал машинально.
   Впрочем, если учесть специфику их работы…
   – Что происходит с приезжими?
   – Им здесь нравится… – опустила глаза Ильза.
   Северин бросил на неё недоверчивый взгляд. Ей очень шла стыдливость – пунцовый оттенок придавал её лицу неотразимую прелесть. А ведь они не так просты, как может показаться на первый взгляд, вдруг подумал он. Конечно, на большой земле любой из обитателей Инфора с ходу загремел бы в сумасшедший дом, – но здесь, в Инфоре, сумасшедшим кажется именно он, а не они. Потому что весь этот город сошёл с ума, и норма здесь – безумие, а не здравый смысл. Впрочем, их безумие тоже имеет систему – а значит, это уже не безумие.
   Ильза извинилась и куда-то вышла. Басаврюк понятия не имел, как рассчитываются с проститутками – советско-христианский склад воспитания не позволял ему иметь дело с этой категорией трудящихся. Поэтому воспользовался моментом, чтобы засунуть ей в сумочку деньги. Хотя чувствовал себя при этом распоследней свиньёй. Когда Ильза вернулась, в её руках была бутыль с целующимися уточками на этикетке. Уточек окаймляла надпись, сделанная китайскими иероглифами. Если бы Северин умел читать по-китайски, он прочел бы: «Любовный напиток». Северин умел читать по-китайски.
   Ильза слегка захмелела и вела себя раскованней, чем вначале. Сама наполнила бокалы любовным напитком, подала один Северину и попросила его:
   – Расскажи мне о себе. Кем ты был прежде, в большом мире?
   – Писателем, – машинально ответил Басаврюк. Но тут же вспомнил предостережение Лады. А впрочем, так даже лучше – если писатели для них – не люди, легче будет отделаться. Однако реакция Ильзы была неожиданной.
   – Как, ты писал цифры? – спросила она с восхищением.
   – Признаться, больше буквы, – усмехнулся Северин.
   – Буквы?! – Ильза изумлённо подалась назад. – Ты, наверное, шутишь? – растерянно-жалкая улыбка скользнула по её лицу.
   – Конечно, шучу, – кивнул Северин. Он уже начинал понимать, почему нигде в городе не встречал настенных росписей. Его тон становился решительным и злым. – Кому придёт в голову такая чушь – писать буквы, эти идиотские закорючки. Конечно, никому. Я составлял из них слова, из слов – фразы, из фраз – рассказы, стихи, новеллы, эссе, романы, повести… Чего только я не писал. Я написал много, много книг.
   – Северин, не смейся надо мной! – воскликнула Ильза с мольбой в голосе. В её глазах стояли слёзы.
   – Я не смеюсь, – возразил Северин. – Конечно, я мог и по-другому – например, взять палку и разбивать ею головы. В большом мире за это тоже хорошо платят. Если честно, иногда появлялась такая мысль. Но за те головы, которые мне очень хотелось размозжить, пришлось бы заплатить мне самому, причём заплатить очень дорого. Поэтому я предпочёл писать книги.
   Ильза сидела, откинувшись на спинку кресла, и, чуть не плача, смотрела на Северина: растерянность, страх, недоверие, восхищение, любовь – целая гамма разнообразных, порой несовместимых чувств, смешались в её взгляде. Северин наполнил бокал и поднёс ей. Ильза, выпив, начала успокаиваться. Некоторое время сидела молча, затем заговорила:
   – Я никогда бы не поверила, что это возможно… Я видела книгу – когда была маленькой, мне бабушка показывала. Помню, я очень удивлялась – я никак не могла понять, зачем столько смешных закорючек. Но бабушка сказала, что эти закорючки называются буквами… Что когда-то, очень давно, жили люди, которые их понимали… Эта книга у нас ещё с тех пор, и уже тогда мои предки хранили её очень долго. А когда люди разучились понимать буквы, содержание книги пересказывали из поколения в поколение. Меня и назвали так потому, что в этих легендах рассказывается о девушке по имени Ильза… – она вытерла слёзы, выступившие в её глазах. – Но люди, умевшие читать, умерли так давно, что теперь мало кто верит в то, что они были. Я тоже не верила. И не поверила бы, если бы не встретилась с тобой.
   Между тем зелье китайских знахарей начинало действовать. Северин почувствовал, что его захлёстывает нежность, что его неудержимо тянет к этому прелестному цветку, который непостижимым образом расцвёл в уродливых каменных джунглях, среди племени полуидиотов-полудикарей. Желание лучилось из её подёрнутых дымкой глаз, связывало их незримыми нитями, пеленало в кокон на двоих – тесный, уютный, тёплый. И ещё он почувствовал, что теперь или никогда, что через минуту уже не сможет выпутаться из этого кокона. Ильза протянула к нему руки:
   – Пойдем?
   Северин встал и взял её за руки:
   – Я провожу тебя.
   – Мы пойдем… к тебе? – она радостно засмеялась.
   – Нет, к тебе.
   Вышли на улицу. Драка давно закончилась – о ней напоминали только бурые пятна на мостовой, серые клочки одежды и сломанные палки. Прижавшись друг к другу, пошли по тротуару, и бледные луны прильнувших к оконным стёклам лиц сопровождали их на всём пути.
   Остановились у входа в один из жилых домов – внешне дома были похожи друг на друга, как близнецы. Ильза смущённо улыбнулась и повлекла Северина за собой, в зияющий прямоугольник входа. Но Басаврюк не сдвинулся с места: он наклонился к её руке, коснулся её губами и прошептал:
   – До свидания.
   Ильза оцепенела: румянец сошел с её лица, и оно стало бледным, как мел:
   – Ты… шутишь? – спросила она с надеждой: на её глазах выступили слёзы.
   – Нет. До свидания, – пробормотал Северин, затем повернулся кругом и зашагал прочь. Полминуты спустя его догнал хриплый отчаянный крик – это был предсмертный крик птицы:
   – Северин!
   Обернулся – Ильза стояла на том же месте – бледная, поникшая, опустошённая – как будто вместе с криком, вырвавшимся ему вослед, из неё вылетела душа. Он помахал ей рукой и ускорил шаг.
   Свернув за угол, едва не столкнулся с грудой переплетённых человеческих тел, перекатывающейся по земле. Треснула ткань, мелькнула дрожащая голая нога, послышался слабый крик о помощи. Басаврюк не остановился – изнасилование было явно информационным.

5

   – Поехали, регина, нам здесь больше нечего делать, – пробормотал Северин. Постоянное одиночество выработало у него привычку разговаривать с вещами. Мотор заурчал, машина сдала назад, съехала с тротуара и начала разворачиваться. Окна дома напротив побелели от налипших изнутри лиц.
   – Будьте счастливы, милые. Не поминайте лихом, – регина рванулась вперёд. Северин выпрямился за рулём, устроился поудобней. Дышал глубоко, уже почти свободно. Налево, опять налево и… этого не может быть. Здесь был короткий широкий проезд, по которому он въехал в город. Сегодня проезда не было – вместо него тянулась узкая, уводившая вглубь города змееобразная улица. Сдал назад и проехал дальше – но и следующий поворот никуда не выводил. Чертовщина какая-то. Сбавил скорость, стремясь заглянуть в просвет между домами – но просветов не было. Здание переходило в здание, стены сливались в бесконечные полосы стеклобетона. Доехал до перекрёстка и свернул в направлении предполагаемого выезда – но участившиеся прохожие и магазины в первых этажах свидетельствовали, что он углубляется в город. Спокойно, регина, без паники. Северин пытался убедить себя, что рука на переключателе скоростей дрожит под воздействием механизма, а не в силу каких-либо других причин. В конце концов, можно и не сворачивать – любая улица должна вывести из города, а там – по кольцевой или просёлками – можно будет выехать и на нужную трассу. Серые прохожие останавливались и провожали машину бледными пятнами лиц; откуда-то выпорхнула стая мальчишек и с криком понеслась за «региной». Дети были такими же серыми и бледнолицыми, как и взрослые – казалось, их кожи не касались лучи солнца. Северин поехал быстрее, и детвора отстала. Змеи очередей пугливо прижались к информаторию, уступая дорогу. В какой-то момент улицы оказались заполнены людьми до такой степени, что пришлось перейти на черепашью скорость: дома в этой части Инфора стояли теснее и были выше, некоторые достигали двадцати этажей. Затем снова стало свободней, вновь потянулись длинные пустые улицы окраин – унылые коридоры лабиринта, в какой-то момент Северину показалось, что цель близка – улица взбиралась на крутой пригорок и он был уверен, что с этой возвышенности откроется вид на окрестности города. Но город опять обманул его. Когда «регина» взобралась на пригорок, который действительно возвышался над крышами домов окрест, Басаврюк вышел из неё и обнаружил, что город тянется на много километров во всех направлениях, и на грани видимости, у всех горизонтов, приподнимается к небу, как бы образуя внутреннюю поверхность исполинской чаши. В самом центре этой чаши и находился теперь Басаврюк. Между серыми рядами жилых строений, которые действительно напоминали лабиринт, были разбросаны циклопические кубы информаториев; то тут, то там, резко контрастируя с окружающей дьявольской архитектурой, виднелись обезглавленные силуэты колоколен и сломанные стрелы минаретов; у самого окоёма на фоне серого неба вырисовывался белый контур зиккурата. Басаврюк вернулся в машину и закурил. «Регина» покатилась под гору, набирая скорость и стремительно погружаясь обратно в лабиринт. Какого чёрта, всё более разъярялся Северин, чувствуя, что балансирует на грани безумия.
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента