— Не за что. А теперь, как ты уже понял по предыдущим визитам, в этот час от жареных сардин, что готовит Элиза, не отвертеться.
Итак, на столе появились жаренные на углях свежие сардины. Ричард и Франсуа ели, держа рыбки за хвост и голову, снимали мясо сначала с одного бока, потом с другого, оставляя скелетики, которые, подумалось вдруг Фарли, Марсокс или Герман, как истинные уроженцы Португалии, положили бы между двумя ломтиками хлеба и плотно сжали, а потом закусили бы этим пахучим хлебом остатки вина.
Франсуа проводил Ричарда к машине и, когда тот сел за руль, сказал: «Поговаривают, ты спас красивую девушку и уехал жить с ней в горы. По мне, так живи хоть с русалкой, лишь бы нравилось. Но я обещал Элизе узнать правду. Жизнь здесь однообразна, посему сплетни мою жену очень подбадривают».
— Ты угадал почти все, — рассмеялся Фарли. — Только я живу не с нею, а у нее.
— Но она тебе нравится?
— Да.
— Ей и принадлежит золотой пояс?
— Да.
— И в конце концов она пожелает его продать?
— Наверно. Поможешь?
Франсуа едва заметно пожал плечами: «Что ж… от дел я отошел, но не настолько, чтобы не расстараться для прекрасной дамы. В общем, подумаю. Уж очень занятная вещица».
Ювелир смотрел вслед удаляющемуся автомобилю, рассеянно пощипывая кончик длинного носа. Наконец повернулся и возвратился под навес. У стола жена разглядывала лежавший в футляре пояс.
— Какая прелесть, Франсуа, — сказала она. — Знакомая Ричарда хочет продать его?
— Возможно.
— Он дорого стоит?
— Недешево, — покачал головой Франсуа, — но гроши по сравнению с ценой подлинника. Ведь это лишь очень искусная подделка. Он не из золота и камни не настоящие, но работа столь тонкая, что под силу лишь одному-единственному мастеру на свете.
— Но, Франсуа, почему ты не сказал сеньору Фарли правду?
— Разве можно так огорошить друга? Тем более, когда он пьет у тебя в гостях вино, а на дворе такое чудесное утро? С плохими вестями можно и подождать. К тому же я хочу кое-что разузнать об этом поясе. — Он улыбнулся, провел тыльной стороной ладони по щеке жены и закончил: — Кстати, Фарли не спит с этой женщиной.
— Какая жалость. Ему уже давно пора кого-нибудь найти.
Письмо пришло, едва Ричард уехал к Франсуа Hopберу. На конверте стоял челтнемский штемпель, по краю шла надпись: «Лично в собственные руки». За утренним кофе Сара перечитала его трижды. Она смутно помнила Арнолда Гедди. Он был поверенным в делах отца, а иногда защищал и интересы матери. Приятный человек — добрый и вежливый. После смерти леди Джин именно он приехал на виллу устраивать дела Сары. Но бывал там и раньше — раз или два навещал мать. Сара улыбнулась, вспомнив прозвище, которым его наделила мать… Винни-Пух. Гедди оно было, конечно, совсем не к лицу… От радости Сара засмеялась. Уж теперь Ричард от ее подарка не отвертится ни за что.
Письмо Гедди написал собственноручно на гербовой бумаге.
Взгляд Сары бесцельно перескочил на другую страницу, она прочла: «Получила очаровательное письмо от Бобо из Ларкхилла с маленьким любовным стихотворением — рифма есть, а смысла мало. И все же он милый и добрый. Живет по колено в грязи. Приглашает почетной гостьей на какой-то званый ужин к нему в полк. Не поеду — от военных в больших дозах у меня прыщи. Сам по себе он мне нравится, но в братской компании офицеров его словно подменяют. Водит меня, как фокусник ассистентку по арене цирка, и чуть не кричит: „Посмотрите-ка, что я заимел!“ А ведь это неправда».
Сара с улыбкой закрыла дневник. Она как будто снова встретилась с матерью — остроумной, капризной, бесцеремонной. «Когда-нибудь сяду и прочитаю дневник от корки до корки, — решила Сара. — А что такого? Иначе бы мать мне его не оставила».
Тут за окном послышался шум автомобиля — приехал Ричард. Сара бросилась встречать. Но у двери спальни сообразила, что дневник все еще у нее в руках, и остановилась. Справа от двери висел небольшой книжный шкаф на три полки, заставленный томиками в твердых и мягких обложках. Сара сунула дневник в книги и поспешила вниз.
Когда Фарли вошел в дом, она была уже в прихожей. Подлетела к нему, взяла за локти и с нетерпением спросила: «Ну, что он сказал? Говорите же скорей!»
— Ух, — Ричард улыбнулся, — не надо брать быка за рога. Сначала выпью рюмочку. Пойдемте. — Он взял Сару под руку и повел к веранде.
— Ричард, не мучайте меня!
— Хорошо, только успокойтесь. Он согласился оценить пояс. И попросил несколько дней, чтобы сделать это по всем правилам. И сказал, что это прекрасная работа. И мне страшно хочется пить после жареных сардин, которыми нас потчевала его жена.
— А у меня тоже есть новости. Смотрите — это письмо пришло из Англии, как только вы уехали. Теперь между нами разногласий быть не может. — Сара протянула полученное от Гедди послание. — Я так рада, что и высказать не могу.
Он взял письмо, не сводя глаз с Сары, и вдруг сгоряча выдал: «Вы все в облаках витаете. Не пойму, как вам удалось столько продержаться в монастыре».
Сара даже в лице переменилась. Она понимала и почему он так сказал, и что он не виноват, если правда обидно кольнула ее, и отчего впервые в жизни ей стало стыдно за себя — неудачницу. Стыд скоро пройдет, а сознание собственной слабости останется. Ведь она и впрямь размазня.
Фарли, увидев, что с Сарой, потянулся к ней, легонько поцеловал в щеку и успокаивающе пробормотал: «Простите. Я сморозил глупость. Какой осел!»
Она покачала головой, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, и произнесла: «Идите на веранду, прочтите письмо. А я схожу за льдом к Фабрине».
Кэслейка ждали в аэропорту и привезли прямо в лиссабонский отдел. Его начальник, Янсен, встретил Эдуарда приветливо. Помимо приветливости, седых волос и впечатляющего брюшка Янсена характеризовала еще и скука, скука застарелая. Он жаждал перебраться в Лондон, в мозговой центр Клетки, но сознавал, что останется в Лиссабоне, пока не выйдет в отставку, получит хорошую пенсию и скромную медаль за трудовые заслуги. Но молодым и подающим надежды сотрудникам Клетки он не завидовал. Ведь у семерых из каждых десяти карьера окажется не лучше его собственной.
После обмена обычными пустяковыми фразами и предложения выпить, которое Кэслейк отклонил, Янсен сказал: «По указанию из Лондона наблюдение за виллой Лобита мы свернули. Человек, им занимавшийся, сейчас здесь. Полагаю, вам захочется с ним побеседовать. Кстати, я передаю его в ваше полное распоряжение».
— Кто он?
— Некий Гейнз. — Отец — англичанин, мать — из местных. Если берется за дело всерьез, то работает хорошо, но может быть и чертовски ленивым. Уж слишком он обожает два главных удовольствия в жизни. Хотя в трудную минуту не подведет.
— Надо переброситься с ним двумя-тремя словами.
— Всегда пожалуйста. Мы забронировали вам номер в гостинице у самых гор, километрах в пяти от виллы. Дадим машину, а сегодня переночуете в отеле неподалеку. Вы от Куинта, не так ли?
— Совершенно верно.
— Толковый работник. Я знаю его с давних пор. Он будет жить и работать вечно. Его только время от времени надо разбирать и смазывать. — Янсен засмеялся, не удивившись, что шутка ничуть не тронула Кэслейка. — Хотя не стоит над ним подтрунивать. Таких среди нас, я думаю, немного. Да и вообще на службе Ее Величества шутить не полагается.
— Я начинал сыщиком на побегушках. И тоже было не до смеха. — Кэслейк внезапно улыбнулся. — Впрочем, я, может быть, не туда смотрел. Есть ли у этого Гейнза машина?
— Есть.
— Тогда пусть он отвезет меня в отель. По пути и поговорим.
Янсен усмехнулся и кивнул: «Очень неглупо. А я раздумывал, подслушать вашу беседу с ним или нет. К счастью, вы освободили меня от выбора. Я провожу вас, а заодно и с Гейнзом познакомлю».
Через десять минут Кэслейк сел в машину рядом с Гейнзом, повернулся к нему лицом и попросил: «Прежде чем направиться в отель, давайте заедем куда-нибудь в укромное место и потолкуем».
— Слушаюсь, сэр.
Вскоре автомобиль повернул на немощенную дорогу, затормозил под деревьями напротив недостроенного жилого дома. Гейнз ничему не удивился. За долгую службу он навидался всяких типчиков. Раскусил и Кэслейка. Такие даже матери не доверяют. Однако с ними найти общий язык проще, чем с педантами, которые следуют инструкциям где надо и не надо.
— Курите, если хотите, — разрешил Кэслейк.
— Спасибо, сэр. — Гейнз полез в карман за сигаретами.
После его первой затяжки Кэслейк спросил: «Сколько раз вы были на вилле Лобита?»
— Не понял вопроса, сэр, — ответил удивленный Гейнз. — Мне же приказывали только следить за ней.
— Что вам приказывали, мне известно. Я спрашиваю, сколько раз вы были на вилле?
— Дважды, сэр, — признался Гейнз, пожав плечами. — В первый раз это произошло, можно сказать, случайно. Там в сторожке живет пожилая пара. К мужу, Марио, я втерся в доверие. И вот однажды под вечер, когда хозяева уехали, он предложил мне осмотреть дом. Но показал только первый этаж.
— Опишите его.
Подробности, которыми изобиловал рассказ Гейнза, произвели сильное впечатление. Сыщик обладал отменной наблюдательностью и памятью. Когда он закончил, Кэслейк спросил: «А во второй раз?»
Гейнз оглядел леса на недостроенном здании.
— Знаете, сэр, я решил, что не помешает на всякий случай — такой, как сейчас — побывать и на втором этаже виллы. А вдруг дело окажется серьезным, им займутся новые люди… Словом, чем больше я бы узнал, тем лучше. Или вы не согласны, сэр?
— Да, не согласен. Но раз уж так случилось, расскажите и о втором этаже.
— Марио однажды проболтался, что хозяева собираются куда-то на ужин. Так вот, когда они умотали, а Марио с женой уединились в сторожке, я пошел на виллу. Ключ от дома лежит под цветочной кадкой справа у лестницы перед входом.
Пока Гейнз рассказывал, Кэслейк разглядывал проходившую мимо молодую женщину. Она несла на голове кипу белья из прачечной, покачиваясь на высоких каблуках. Штукатур, задержавшийся на лесах дольше напарников, что-то крикнул ей и она ответила кратким оскорбительным жестом. Два голубя возились в пыли у дороги, за дальним концом которой виднелось море. Внезапно Кэслейк ощутил усталость и уныние. Все люди отвратительны… и он тоже. Подглядывает в спальни, ковыряется в самых сокровенных мелочах чужих жизней.
— Сейф вам на глаза не попадался? — прервал он Гейнза.
— Нет, сэр.
— Он за книжным шкафом в одной из спален.
— Да, я помню этот шкаф. Слева от входа в спальню Сары.
— Они спят порознь?
— Похоже, сэр. Она ведь… — Гейнз нерешительно смолк.
— Что она?
— Ну, совсем недавно была монахиней, верно, сэр?
— А он что из себя представляет?
— По-моему, хороший парень. Долго жил в Альгавре. Его, по слухам, там многие знают и любят. Но мне в его прошлом копаться не приказывали.
— Так же, как и на вилле.
— Это же совсем другое дело, сэр. Надеюсь, вы согласны?
— Скажем так: я не стану об этом никому доносить.
— Благодарю, сэр. Я всегда считал, немного инициативы не повредит… хотя одни это понимают, а другие — нет. Поехать с вами завтра, сэр?
— Не нужно.
Гейнз, сдержав улыбку и вздох облегчения, сказал: «Сеньор Янсен приказал мне подчиняться вам. Только прикажите, и через несколько часов я появлюсь… если, конечно, понадоблюсь, сэр».
— Время покажет. Вы хорошо разглядели сверток, за которым мисс Брантон ездила в гостиницу «Глобо»?
— Не очень.
— Как он все-таки выглядел?
Гейнз выбросил окурок и наморщил лоб, притворился, будто глубоко задумался. Начальникам это нравилось, так почему не подыгрывать им? «Знаете, сэр, она, кажется, прижимала его к груди. Он скорее продолговатый, — Гейнз расставил руки на длину свертка, — чем квадратный. И совсем не толстый».
— Понятно. Вы знаете отель, где для меня забронирован номер?
— Да, сэр. Вам будет там удобно.
Кэслейк немного помолчал. Клетка наводить справки о гостинице «Глобо» запретила. Одно неверное слово, способное насторожить ее хозяев, — и все пойдет насмарку. Кэслейку оставалось действовать только на свой страх и риск. Именно поэтому он так долго присматривался к Гейнзу и теперь, разобравшись, чем тот дышит, решился, сказал: «Нужно узнать, кто владельцы гостиницы „Глобо“ и кем они были раньше. Но к самой гостинице и близко не подходить, так же как не сообщать об этот задании в Лиссабон. Премию вам заплатят прямо из Лондона. Думаю, с этим делом вы справитесь».
Гейнз, которому польстило доверие и возможность подзаработать, скрыл радость, многозначительно нахмурившись, и ответил: «Я тоже так думаю, сэр».
— Отлично. А если узнаете все к завтрашнему дню и позвоните мне вечером, я буду просто счастлив.
— Приложу все силы, сэр.
А почему бы и нет? Делать счастливыми других — это по-христиански, особенно если не забывать и о себе. Интересно, что поначалу Гейнз считал, будто с Кэслейком не поладит, — тот показался ему заносчивым, — но получилось наоборот. Новый начальник ему понравился — такой сожрет двух «сеньоров Янсенов» на завтрак и ничуть не насытится.
— Прекрасно, — прервал его мысли Кэслейк. — Теперь — в отель.
«Придется тихо исчезнуть, — такое мнение складывалось у Ричарда, — ничего другого не остается. Трудность в том, что в одночасье не соберешься, да и не решишь, куда податься. К тому же надо подождать этого стряпчего, раньше ехать нельзя, иначе Сара наделает Бог знает что. А тем временем обдумать, где скрыться и где раздобыть денег». Их у Ричарда почти не осталось, приходилось надеяться на руки да на смекалку. Ничего, он выдюжит. Ричард уныло улыбнулся. Он лежал в постели, отложив книгу. Может, это и к лучшему. Зажился он в Португалии. Но куда податься? О Господи, как давно начались его скитания. Южная Африка, горнорудная контора. Полтора года чаеводства на Цейлоне. Потом ни с того ни с сего Англия… ферма в Кенте (хмель и яблоки), а после три года разъездным. Языки ему всегда давались легко. Это от матери: среди людей, которых он знал, она была единственной, свободно говорившей на кикуйу, а не на кисуахили, как большинство белых в Кении… Ричард изгнал из мыслей воспоминание о матери. Что же делать, черт возьми? А может, стать проще… не столь щепетильным? Взять то, что предлагает Сара, и дело с концом? Ведь по большому счету он это заслужил. «Черт побери, парень, ты опять за свое? — упрекнул он себя. — Так и не научился взвешивать все „за“ и „против“, принимать твердое решение и выполнять его неукоснительно. Она вбила себе в голову, что тебя надо отблагодарить, а известие о намерении отца взять Сару на содержание лишь укрепило ее в этой мысли. И все же чем заняться, если у меня заведутся деньги?» Он не хочет делать ничего — в прямом смысле слова. Нет у него ни заветной мечты, ни всепоглощающей страсти. Сказать по правде, в один прекрасный день он понял, что провал с рестораном втайне его обрадовал. Несмотря на то что работать там было интересно, приходилось нести ответственность за других и все успевать вовремя — условия для Фарли совершенно невыполнимые. А разговоры о доме в Дордони — пустое. Однажды, лишь однажды — в Кении — он знал, чего хочет: поднимать ферму вместе с отцом… Ну и что, черт возьми? Может быть, самое главное, — сесть, поджав хвост, и ждать, когда дела устроятся сами собой? Проще всего пожить немного у Германа. Нет, это не годится. Ведь Сара, пытаясь отплатить так называемый долг, разыщет его там. Жаль, что он не похож на многих знакомых ему мужчин, не упускавших случая переспать с красивой податливой женщиной. Но с годами он все тверже убеждался, что давным-давно стал сильно смахивать на евнуха. Может, обратиться к мозгоправу? Нет, бесполезно. Перед глазами все та же картина… недвижный геккон на стене… обнаженные, истекающие кровью тела родителей на полу… в ушах его собственный безумный от ужаса и ярости крик.
Он сердито взял книгу, повернулся набок, чтобы лампа светила на страницы, и читал, пока глаза не заболели, веки не отяжелели, томик не выпал из рук, и Ричард уснул, так и не выключив свет.
Проснулся он сидя; подавшись вперед, закрыл глаза руками, застонал — он сразу понял, в чем дело. На краю кровати примостилась Сара в ночной рубашке, обнимала его за шею. Он молчал, приходил в себя. На ее лице горем застыло сочувствие.
— Я услышала, как вы кричите, — сказала она. — Новый кошмар?
С досадой из-за того, что она застала его в минуту слабости, он воскликнул:
— Нет, все тот же!
— О, Ричард, может быть, выпьете что-нибудь?
— Да оставьте же меня, ради Бога!
— Ни за что! — вдруг твердо и властно сказала Сара. — Услышав ваши крики впервые, я пришла сюда. Потом несколько раз не приходила. Но сегодня не могла заставить себя остаться в постели. Что это за сон? Может быть, он отвяжется, если вы перескажете его мне. Я помолюсь, чтобы он пропал. Я готова на все, лишь бы помочь вам… лишь бы утешить вас.
Чувствуя тепло ее руки на плече, видя ее перекошенное от горя лицо, он устало покачал головой: «Вы ничего не сможете сделать».
— Неправда! Не может быть. Я же вам не чужая. Разве вы забыли, как я точно так же кричала во сне и вы пришли ко мне? Сейчас же расскажите мне сон!
Он помолчал, собрался с силами. Почему бы и нет? Ведь он еще никому об этом не рассказывал. Может быть, именно ей и нужно во всем признаться. Может быть, именно этим она способна отблагодарить его за спасение… Боже, что за извращенные рассуждения! Ведь ему не поможет никто и ничто. Но не успел он додумать эту мысль до конца, как услышал собственные горькие слова, которые говорил, не щадя чувств Сары: «Что ж, извольте. С тех пор, как все это случилось, я не исповедовался ни разу. Говорят, Бог вездесущ. Не верьте этому!»
— Однако однажды ночью на помощь мне вас ниспослал Он.
— Да, да. Но в другие ночи Он часто закрывал на мир глаза. Очень часто. Сейчас я расскажу об одной из них…
Твердым, бесстрастным голосом он поведал Саре о той ночи в Кении, когда восемнадцатилетним парнем приехал из кино домой и обнаружил, что родителей растерзали туземцы… бросили их голые тела на полу, мать изнасиловали, отца оскопили. Сара слушала его молча, не снимая руки с плеча.
— … бывает, они приснятся и я с криком просыпаюсь весь в поту. Иногда я просто просыпаюсь с криком, а сна не помню. Но понимаю -это был именно он. Думаете, здесь можно ставить точку? Увы, нет. С тех самых пор у меня ничего не получается, хотя я даже иногда напиваюсь, чтоб забыться… Стоит мне приблизиться к женщине… и ничего… я вновь оказываюсь там, вижу их, вижу мать. — Он повернулся к Саре, вдруг улыбнулся, провел костяшками пальцев по ее гладкой щеке, приласкал. — Вот так, Сара. И когда снова услышите мои крики, помните — этого не исправить. А теперь возвращайтесь к себе.
Сара поднялась и сказала: «Я рада, что вы раскрыли душу. Здорово, что мне первой. И хотя я великая грешница, я помолюсь господу и Он поймет».
— Не стоит труда. Он, наверное, спит.
— Такими словами вы меня не обидите, — улыбнулась Сара. — И уж точно не обидите Его. А сейчас — спать.
На другое утро Кэслейк отбыл из Лиссабона, прихватив в конторе фотоаппарат. Добрался до гостиницы, зарегистрировался, а после, уже под вечер, проехался по окрестностям, освоился с ними. На обратном пути остановил машину чуть севернее виллы Лобита, осмотрел поместье в бинокль. Перед ужином ему позвонил Гейнз, передал, что гостиницей «Глобо» владеют Мелина и Карло Спуджи, бывшие служанка и шофер леди Джин Брантон. Узнать это, объяснил Гейнз, оказалось несложно. Имя Карло Спуджи, владельца, значилось на табличке у входа в гостиницу. Из краткой беседы с продавщицей лотерейных билетов в киоске на площади — Гейнз притворился, будто подыскивает хороший отель — выяснилось, что Карло всегда покупал билеты у нее и любил посудачить о старых деньках, когда водил «Роллс-Ройс» леди Джин Брантон. После разговора с Гейнзом Кэслейк спросил себя, знает ли лорд Беллмастер, кто владеет гостиницей «Глобо». И решил — наверно, нет, иначе бы он обязательно сказал об этом.
После ужина и кофе Кэслейк позвонил на виллу. Ответила Сара. Представившись, Кэслейк объяснил, будто он только что из Лиссабона, а из аэропорта дозвониться не смог — не работала линия. Они договорились, что он приедет завтра, в половине одиннадцатого. Кэслейк звонил прямо из номера, его никто не видел, поэтому, услышав в голосе Сары нетерпение, позволил себе улыбнуться. Закончив разговор, он принял душ, лег в постель и взялся за «Возвращение на родину» Томаса Гарди, — этот роман в мягкой обложке он купил в аэропорту, — но уснул, не прочитав и первой главы.
На другое утро он выехал рано, вел машину не спеша, чтобы прибыть вовремя. Теперь Кэслейк играл роль младшего совладельца нотариальной конторы «Гедди, Парсонз и Рэнк». Несмотря на теплый день, он надел строгий темно-синий костюм и котелок. Дверь открыла домоправительница Фабрина — провела Кэслейка в небольшой кабинет рядом с прихожей, обстановку которого он уже знал по описанию Гейнза. Без любопытства ждал Кэслейк знакомства с Сарой Брантон, бывшей монахиней, возможно, ставшей поперек карьеры лорда Беллмастера. Интуиция подсказывала: хотя Сара Беллмастеру и дочь, сделку с Брантоном он заключил не из бескорыстной отцовской заботы. Три тысячи в год — сумма вполне приличная, но все равно его светлость явно преследовал какой-то интерес… Не зная, видимо, есть у дочери что-нибудь против него или нет, он решил на всякий случай задобрить ее. Когда такой человек, как Беллмастер, задумывает пробиться очень высоко, он обязательно перестраховывается. Призрак леди Джин все еще витает над ним. Опасен ли он — не известно, но Беллмастер не успокоится, пока не загонит его обратно в могилу.
В кабинет вошла Сара Брантон — покой и свежесть молодости играли на ее лице. На ней было простое белое платье и босоножки. «Красивая девочка, — подумал Кэслейк. — Не жеманится, но и не тушуется, хотя есть в ней что-то… нет, не от бывшей монахини, а от кого же тогда? Наверно, от учительницы в женской школе, которая начинает мечтать о замужестве гораздо раньше, чем о должности директора».
Он представился слегка напыщенно, как и полагалось по роли, отказался от предложенного кофе.
— Я доставляю вам столько хлопот, мистер Кэслейк, — заметила Сара.
— Отнюдь, мисс Брантон, — с улыбкой возразил он. — Сочетаю приятное с полезным. Мне это нравилось всегда, а теперь — особенно. Подошел мой отпуск, вот мистер Гедди и предложил заехать к вам.
— Вы в Португалии впервые?
— Да. И уверен — она придется мне по душе. А сейчас, если позволите, перейдем к делу, и оно, смею утверждать, вас очень обрадует. Вы, конечно, понимаете, что мне известно все… о вашем прошлом, скажем так.
Итак, на столе появились жаренные на углях свежие сардины. Ричард и Франсуа ели, держа рыбки за хвост и голову, снимали мясо сначала с одного бока, потом с другого, оставляя скелетики, которые, подумалось вдруг Фарли, Марсокс или Герман, как истинные уроженцы Португалии, положили бы между двумя ломтиками хлеба и плотно сжали, а потом закусили бы этим пахучим хлебом остатки вина.
Франсуа проводил Ричарда к машине и, когда тот сел за руль, сказал: «Поговаривают, ты спас красивую девушку и уехал жить с ней в горы. По мне, так живи хоть с русалкой, лишь бы нравилось. Но я обещал Элизе узнать правду. Жизнь здесь однообразна, посему сплетни мою жену очень подбадривают».
— Ты угадал почти все, — рассмеялся Фарли. — Только я живу не с нею, а у нее.
— Но она тебе нравится?
— Да.
— Ей и принадлежит золотой пояс?
— Да.
— И в конце концов она пожелает его продать?
— Наверно. Поможешь?
Франсуа едва заметно пожал плечами: «Что ж… от дел я отошел, но не настолько, чтобы не расстараться для прекрасной дамы. В общем, подумаю. Уж очень занятная вещица».
Ювелир смотрел вслед удаляющемуся автомобилю, рассеянно пощипывая кончик длинного носа. Наконец повернулся и возвратился под навес. У стола жена разглядывала лежавший в футляре пояс.
— Какая прелесть, Франсуа, — сказала она. — Знакомая Ричарда хочет продать его?
— Возможно.
— Он дорого стоит?
— Недешево, — покачал головой Франсуа, — но гроши по сравнению с ценой подлинника. Ведь это лишь очень искусная подделка. Он не из золота и камни не настоящие, но работа столь тонкая, что под силу лишь одному-единственному мастеру на свете.
— Но, Франсуа, почему ты не сказал сеньору Фарли правду?
— Разве можно так огорошить друга? Тем более, когда он пьет у тебя в гостях вино, а на дворе такое чудесное утро? С плохими вестями можно и подождать. К тому же я хочу кое-что разузнать об этом поясе. — Он улыбнулся, провел тыльной стороной ладони по щеке жены и закончил: — Кстати, Фарли не спит с этой женщиной.
— Какая жалость. Ему уже давно пора кого-нибудь найти.
Письмо пришло, едва Ричард уехал к Франсуа Hopберу. На конверте стоял челтнемский штемпель, по краю шла надпись: «Лично в собственные руки». За утренним кофе Сара перечитала его трижды. Она смутно помнила Арнолда Гедди. Он был поверенным в делах отца, а иногда защищал и интересы матери. Приятный человек — добрый и вежливый. После смерти леди Джин именно он приехал на виллу устраивать дела Сары. Но бывал там и раньше — раз или два навещал мать. Сара улыбнулась, вспомнив прозвище, которым его наделила мать… Винни-Пух. Гедди оно было, конечно, совсем не к лицу… От радости Сара засмеялась. Уж теперь Ричард от ее подарка не отвертится ни за что.
Письмо Гедди написал собственноручно на гербовой бумаге.
"Моя дорогая мисс Брантон!Сара отнесла письмо в спальню, положила на письменный столик у окна. И тут ее взгляд упал на лежавший у промокашки — там, где она его недавно оставила — дневник в синем замшевом переплете. Опьяненная счастьем оттого, что теперь у нее есть веское основание заставить Ричарда принять щедрый дар, она взяла дневник и вдруг заметила надпись, выведенную золотом на корешке. «Беседы души и тела. Святая Катерина Генуэзская». Сара улыбнулась. Как это характерно для матери — защищаться от собственного легкомыслия. Ведь она часто разбрасывала письма, бумаги и драгоценности где попало. Здесь расчет прост — не многие, прочитав такое название, отважатся заглянуть в «книгу». Сара распахнула дневник наугад, прочла первый попавшийся абзац, написанный старомодным почерком давным-давно, — чернила поблекли до светло-коричневого цвета, какой бывает у дубовых листьев осенью, — легко перевела с французского: "Беллмастер вернулся явно не в духе. «Отважный грек» — лошадь, на которую он поставил, — упал за три барьера до финиша и его пришлось прикончить. Хорошо, что меня не было дома. Впрочем, я и не собиралась возвращаться — Челтнем в марте несносен. Обедали в «Савойе» с Полидором, он ни на миг не сводил с меня маленьких черных, похожих на маслины, глаз. Боже мой… Надеюсь, Беллмастер не пригласит его к нам на «Морской лев».
Надеюсь, вы вспомните меня и без напоминаний. Но в моем ремесле быть слишком самонадеянным неразумно. Я поверенный в делах Вашего отца, защищал также интересы Ваши и Вашей матери. Поэтому не удивительно, что от Вашего отца я узнал о происшедших недавно событиях, приведших Вас на виллу Лобита. Ввиду изменившихся обстоятельств мистер Брантон и миссис Ринджел Фейнз поручили мне предпринять некоторые юридические меры для обеспечения Вашего будущего. В подробности в письме я углубляться не стану, скажу только, что бедствовать Вам не придется. Надеюсь, это Вас обрадует.
Видите ли, мистер Эдуард Кэслейк, младший совладелец нашей конторы, по счастливому стечению обстоятельств намеревается несколько дней отдохнуть в Португалии, поэтому я позволил себе направить его с визитом к Вам, дабы он ввел Вас в курс дела и покончил с формальностями, которые вызваны распоряжениями Вашего отца и миссис Ринджел Фейнз. По прибытии в Лиссабон мистер Кэслейк позвонит Вам и договорится о встрече. Точную дату его приезда назвать не могу — он предварительно должен уладить дело одного из наших клиентов в Париже, однако в Лиссабоне будет не позже чем через два-три дня после этого письма.
И в заключение разрешите добавить несколько теплых слов — ведь я знаю Вас очень давно. Если Вам понадобится посоветоваться по личному или деловому поводу, надеюсь, Вы обратитесь ко мне — так в прошлом поступала и Ваша матушка.
С наилучшими пожеланиями искренне Ваш Арнолд Гедди".
Взгляд Сары бесцельно перескочил на другую страницу, она прочла: «Получила очаровательное письмо от Бобо из Ларкхилла с маленьким любовным стихотворением — рифма есть, а смысла мало. И все же он милый и добрый. Живет по колено в грязи. Приглашает почетной гостьей на какой-то званый ужин к нему в полк. Не поеду — от военных в больших дозах у меня прыщи. Сам по себе он мне нравится, но в братской компании офицеров его словно подменяют. Водит меня, как фокусник ассистентку по арене цирка, и чуть не кричит: „Посмотрите-ка, что я заимел!“ А ведь это неправда».
Сара с улыбкой закрыла дневник. Она как будто снова встретилась с матерью — остроумной, капризной, бесцеремонной. «Когда-нибудь сяду и прочитаю дневник от корки до корки, — решила Сара. — А что такого? Иначе бы мать мне его не оставила».
Тут за окном послышался шум автомобиля — приехал Ричард. Сара бросилась встречать. Но у двери спальни сообразила, что дневник все еще у нее в руках, и остановилась. Справа от двери висел небольшой книжный шкаф на три полки, заставленный томиками в твердых и мягких обложках. Сара сунула дневник в книги и поспешила вниз.
Когда Фарли вошел в дом, она была уже в прихожей. Подлетела к нему, взяла за локти и с нетерпением спросила: «Ну, что он сказал? Говорите же скорей!»
— Ух, — Ричард улыбнулся, — не надо брать быка за рога. Сначала выпью рюмочку. Пойдемте. — Он взял Сару под руку и повел к веранде.
— Ричард, не мучайте меня!
— Хорошо, только успокойтесь. Он согласился оценить пояс. И попросил несколько дней, чтобы сделать это по всем правилам. И сказал, что это прекрасная работа. И мне страшно хочется пить после жареных сардин, которыми нас потчевала его жена.
— А у меня тоже есть новости. Смотрите — это письмо пришло из Англии, как только вы уехали. Теперь между нами разногласий быть не может. — Сара протянула полученное от Гедди послание. — Я так рада, что и высказать не могу.
Он взял письмо, не сводя глаз с Сары, и вдруг сгоряча выдал: «Вы все в облаках витаете. Не пойму, как вам удалось столько продержаться в монастыре».
Сара даже в лице переменилась. Она понимала и почему он так сказал, и что он не виноват, если правда обидно кольнула ее, и отчего впервые в жизни ей стало стыдно за себя — неудачницу. Стыд скоро пройдет, а сознание собственной слабости останется. Ведь она и впрямь размазня.
Фарли, увидев, что с Сарой, потянулся к ней, легонько поцеловал в щеку и успокаивающе пробормотал: «Простите. Я сморозил глупость. Какой осел!»
Она покачала головой, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, и произнесла: «Идите на веранду, прочтите письмо. А я схожу за льдом к Фабрине».
Кэслейка ждали в аэропорту и привезли прямо в лиссабонский отдел. Его начальник, Янсен, встретил Эдуарда приветливо. Помимо приветливости, седых волос и впечатляющего брюшка Янсена характеризовала еще и скука, скука застарелая. Он жаждал перебраться в Лондон, в мозговой центр Клетки, но сознавал, что останется в Лиссабоне, пока не выйдет в отставку, получит хорошую пенсию и скромную медаль за трудовые заслуги. Но молодым и подающим надежды сотрудникам Клетки он не завидовал. Ведь у семерых из каждых десяти карьера окажется не лучше его собственной.
После обмена обычными пустяковыми фразами и предложения выпить, которое Кэслейк отклонил, Янсен сказал: «По указанию из Лондона наблюдение за виллой Лобита мы свернули. Человек, им занимавшийся, сейчас здесь. Полагаю, вам захочется с ним побеседовать. Кстати, я передаю его в ваше полное распоряжение».
— Кто он?
— Некий Гейнз. — Отец — англичанин, мать — из местных. Если берется за дело всерьез, то работает хорошо, но может быть и чертовски ленивым. Уж слишком он обожает два главных удовольствия в жизни. Хотя в трудную минуту не подведет.
— Надо переброситься с ним двумя-тремя словами.
— Всегда пожалуйста. Мы забронировали вам номер в гостинице у самых гор, километрах в пяти от виллы. Дадим машину, а сегодня переночуете в отеле неподалеку. Вы от Куинта, не так ли?
— Совершенно верно.
— Толковый работник. Я знаю его с давних пор. Он будет жить и работать вечно. Его только время от времени надо разбирать и смазывать. — Янсен засмеялся, не удивившись, что шутка ничуть не тронула Кэслейка. — Хотя не стоит над ним подтрунивать. Таких среди нас, я думаю, немного. Да и вообще на службе Ее Величества шутить не полагается.
— Я начинал сыщиком на побегушках. И тоже было не до смеха. — Кэслейк внезапно улыбнулся. — Впрочем, я, может быть, не туда смотрел. Есть ли у этого Гейнза машина?
— Есть.
— Тогда пусть он отвезет меня в отель. По пути и поговорим.
Янсен усмехнулся и кивнул: «Очень неглупо. А я раздумывал, подслушать вашу беседу с ним или нет. К счастью, вы освободили меня от выбора. Я провожу вас, а заодно и с Гейнзом познакомлю».
Через десять минут Кэслейк сел в машину рядом с Гейнзом, повернулся к нему лицом и попросил: «Прежде чем направиться в отель, давайте заедем куда-нибудь в укромное место и потолкуем».
— Слушаюсь, сэр.
Вскоре автомобиль повернул на немощенную дорогу, затормозил под деревьями напротив недостроенного жилого дома. Гейнз ничему не удивился. За долгую службу он навидался всяких типчиков. Раскусил и Кэслейка. Такие даже матери не доверяют. Однако с ними найти общий язык проще, чем с педантами, которые следуют инструкциям где надо и не надо.
— Курите, если хотите, — разрешил Кэслейк.
— Спасибо, сэр. — Гейнз полез в карман за сигаретами.
После его первой затяжки Кэслейк спросил: «Сколько раз вы были на вилле Лобита?»
— Не понял вопроса, сэр, — ответил удивленный Гейнз. — Мне же приказывали только следить за ней.
— Что вам приказывали, мне известно. Я спрашиваю, сколько раз вы были на вилле?
— Дважды, сэр, — признался Гейнз, пожав плечами. — В первый раз это произошло, можно сказать, случайно. Там в сторожке живет пожилая пара. К мужу, Марио, я втерся в доверие. И вот однажды под вечер, когда хозяева уехали, он предложил мне осмотреть дом. Но показал только первый этаж.
— Опишите его.
Подробности, которыми изобиловал рассказ Гейнза, произвели сильное впечатление. Сыщик обладал отменной наблюдательностью и памятью. Когда он закончил, Кэслейк спросил: «А во второй раз?»
Гейнз оглядел леса на недостроенном здании.
— Знаете, сэр, я решил, что не помешает на всякий случай — такой, как сейчас — побывать и на втором этаже виллы. А вдруг дело окажется серьезным, им займутся новые люди… Словом, чем больше я бы узнал, тем лучше. Или вы не согласны, сэр?
— Да, не согласен. Но раз уж так случилось, расскажите и о втором этаже.
— Марио однажды проболтался, что хозяева собираются куда-то на ужин. Так вот, когда они умотали, а Марио с женой уединились в сторожке, я пошел на виллу. Ключ от дома лежит под цветочной кадкой справа у лестницы перед входом.
Пока Гейнз рассказывал, Кэслейк разглядывал проходившую мимо молодую женщину. Она несла на голове кипу белья из прачечной, покачиваясь на высоких каблуках. Штукатур, задержавшийся на лесах дольше напарников, что-то крикнул ей и она ответила кратким оскорбительным жестом. Два голубя возились в пыли у дороги, за дальним концом которой виднелось море. Внезапно Кэслейк ощутил усталость и уныние. Все люди отвратительны… и он тоже. Подглядывает в спальни, ковыряется в самых сокровенных мелочах чужих жизней.
— Сейф вам на глаза не попадался? — прервал он Гейнза.
— Нет, сэр.
— Он за книжным шкафом в одной из спален.
— Да, я помню этот шкаф. Слева от входа в спальню Сары.
— Они спят порознь?
— Похоже, сэр. Она ведь… — Гейнз нерешительно смолк.
— Что она?
— Ну, совсем недавно была монахиней, верно, сэр?
— А он что из себя представляет?
— По-моему, хороший парень. Долго жил в Альгавре. Его, по слухам, там многие знают и любят. Но мне в его прошлом копаться не приказывали.
— Так же, как и на вилле.
— Это же совсем другое дело, сэр. Надеюсь, вы согласны?
— Скажем так: я не стану об этом никому доносить.
— Благодарю, сэр. Я всегда считал, немного инициативы не повредит… хотя одни это понимают, а другие — нет. Поехать с вами завтра, сэр?
— Не нужно.
Гейнз, сдержав улыбку и вздох облегчения, сказал: «Сеньор Янсен приказал мне подчиняться вам. Только прикажите, и через несколько часов я появлюсь… если, конечно, понадоблюсь, сэр».
— Время покажет. Вы хорошо разглядели сверток, за которым мисс Брантон ездила в гостиницу «Глобо»?
— Не очень.
— Как он все-таки выглядел?
Гейнз выбросил окурок и наморщил лоб, притворился, будто глубоко задумался. Начальникам это нравилось, так почему не подыгрывать им? «Знаете, сэр, она, кажется, прижимала его к груди. Он скорее продолговатый, — Гейнз расставил руки на длину свертка, — чем квадратный. И совсем не толстый».
— Понятно. Вы знаете отель, где для меня забронирован номер?
— Да, сэр. Вам будет там удобно.
Кэслейк немного помолчал. Клетка наводить справки о гостинице «Глобо» запретила. Одно неверное слово, способное насторожить ее хозяев, — и все пойдет насмарку. Кэслейку оставалось действовать только на свой страх и риск. Именно поэтому он так долго присматривался к Гейнзу и теперь, разобравшись, чем тот дышит, решился, сказал: «Нужно узнать, кто владельцы гостиницы „Глобо“ и кем они были раньше. Но к самой гостинице и близко не подходить, так же как не сообщать об этот задании в Лиссабон. Премию вам заплатят прямо из Лондона. Думаю, с этим делом вы справитесь».
Гейнз, которому польстило доверие и возможность подзаработать, скрыл радость, многозначительно нахмурившись, и ответил: «Я тоже так думаю, сэр».
— Отлично. А если узнаете все к завтрашнему дню и позвоните мне вечером, я буду просто счастлив.
— Приложу все силы, сэр.
А почему бы и нет? Делать счастливыми других — это по-христиански, особенно если не забывать и о себе. Интересно, что поначалу Гейнз считал, будто с Кэслейком не поладит, — тот показался ему заносчивым, — но получилось наоборот. Новый начальник ему понравился — такой сожрет двух «сеньоров Янсенов» на завтрак и ничуть не насытится.
— Прекрасно, — прервал его мысли Кэслейк. — Теперь — в отель.
«Придется тихо исчезнуть, — такое мнение складывалось у Ричарда, — ничего другого не остается. Трудность в том, что в одночасье не соберешься, да и не решишь, куда податься. К тому же надо подождать этого стряпчего, раньше ехать нельзя, иначе Сара наделает Бог знает что. А тем временем обдумать, где скрыться и где раздобыть денег». Их у Ричарда почти не осталось, приходилось надеяться на руки да на смекалку. Ничего, он выдюжит. Ричард уныло улыбнулся. Он лежал в постели, отложив книгу. Может, это и к лучшему. Зажился он в Португалии. Но куда податься? О Господи, как давно начались его скитания. Южная Африка, горнорудная контора. Полтора года чаеводства на Цейлоне. Потом ни с того ни с сего Англия… ферма в Кенте (хмель и яблоки), а после три года разъездным. Языки ему всегда давались легко. Это от матери: среди людей, которых он знал, она была единственной, свободно говорившей на кикуйу, а не на кисуахили, как большинство белых в Кении… Ричард изгнал из мыслей воспоминание о матери. Что же делать, черт возьми? А может, стать проще… не столь щепетильным? Взять то, что предлагает Сара, и дело с концом? Ведь по большому счету он это заслужил. «Черт побери, парень, ты опять за свое? — упрекнул он себя. — Так и не научился взвешивать все „за“ и „против“, принимать твердое решение и выполнять его неукоснительно. Она вбила себе в голову, что тебя надо отблагодарить, а известие о намерении отца взять Сару на содержание лишь укрепило ее в этой мысли. И все же чем заняться, если у меня заведутся деньги?» Он не хочет делать ничего — в прямом смысле слова. Нет у него ни заветной мечты, ни всепоглощающей страсти. Сказать по правде, в один прекрасный день он понял, что провал с рестораном втайне его обрадовал. Несмотря на то что работать там было интересно, приходилось нести ответственность за других и все успевать вовремя — условия для Фарли совершенно невыполнимые. А разговоры о доме в Дордони — пустое. Однажды, лишь однажды — в Кении — он знал, чего хочет: поднимать ферму вместе с отцом… Ну и что, черт возьми? Может быть, самое главное, — сесть, поджав хвост, и ждать, когда дела устроятся сами собой? Проще всего пожить немного у Германа. Нет, это не годится. Ведь Сара, пытаясь отплатить так называемый долг, разыщет его там. Жаль, что он не похож на многих знакомых ему мужчин, не упускавших случая переспать с красивой податливой женщиной. Но с годами он все тверже убеждался, что давным-давно стал сильно смахивать на евнуха. Может, обратиться к мозгоправу? Нет, бесполезно. Перед глазами все та же картина… недвижный геккон на стене… обнаженные, истекающие кровью тела родителей на полу… в ушах его собственный безумный от ужаса и ярости крик.
Он сердито взял книгу, повернулся набок, чтобы лампа светила на страницы, и читал, пока глаза не заболели, веки не отяжелели, томик не выпал из рук, и Ричард уснул, так и не выключив свет.
Проснулся он сидя; подавшись вперед, закрыл глаза руками, застонал — он сразу понял, в чем дело. На краю кровати примостилась Сара в ночной рубашке, обнимала его за шею. Он молчал, приходил в себя. На ее лице горем застыло сочувствие.
— Я услышала, как вы кричите, — сказала она. — Новый кошмар?
С досадой из-за того, что она застала его в минуту слабости, он воскликнул:
— Нет, все тот же!
— О, Ричард, может быть, выпьете что-нибудь?
— Да оставьте же меня, ради Бога!
— Ни за что! — вдруг твердо и властно сказала Сара. — Услышав ваши крики впервые, я пришла сюда. Потом несколько раз не приходила. Но сегодня не могла заставить себя остаться в постели. Что это за сон? Может быть, он отвяжется, если вы перескажете его мне. Я помолюсь, чтобы он пропал. Я готова на все, лишь бы помочь вам… лишь бы утешить вас.
Чувствуя тепло ее руки на плече, видя ее перекошенное от горя лицо, он устало покачал головой: «Вы ничего не сможете сделать».
— Неправда! Не может быть. Я же вам не чужая. Разве вы забыли, как я точно так же кричала во сне и вы пришли ко мне? Сейчас же расскажите мне сон!
Он помолчал, собрался с силами. Почему бы и нет? Ведь он еще никому об этом не рассказывал. Может быть, именно ей и нужно во всем признаться. Может быть, именно этим она способна отблагодарить его за спасение… Боже, что за извращенные рассуждения! Ведь ему не поможет никто и ничто. Но не успел он додумать эту мысль до конца, как услышал собственные горькие слова, которые говорил, не щадя чувств Сары: «Что ж, извольте. С тех пор, как все это случилось, я не исповедовался ни разу. Говорят, Бог вездесущ. Не верьте этому!»
— Однако однажды ночью на помощь мне вас ниспослал Он.
— Да, да. Но в другие ночи Он часто закрывал на мир глаза. Очень часто. Сейчас я расскажу об одной из них…
Твердым, бесстрастным голосом он поведал Саре о той ночи в Кении, когда восемнадцатилетним парнем приехал из кино домой и обнаружил, что родителей растерзали туземцы… бросили их голые тела на полу, мать изнасиловали, отца оскопили. Сара слушала его молча, не снимая руки с плеча.
— … бывает, они приснятся и я с криком просыпаюсь весь в поту. Иногда я просто просыпаюсь с криком, а сна не помню. Но понимаю -это был именно он. Думаете, здесь можно ставить точку? Увы, нет. С тех самых пор у меня ничего не получается, хотя я даже иногда напиваюсь, чтоб забыться… Стоит мне приблизиться к женщине… и ничего… я вновь оказываюсь там, вижу их, вижу мать. — Он повернулся к Саре, вдруг улыбнулся, провел костяшками пальцев по ее гладкой щеке, приласкал. — Вот так, Сара. И когда снова услышите мои крики, помните — этого не исправить. А теперь возвращайтесь к себе.
Сара поднялась и сказала: «Я рада, что вы раскрыли душу. Здорово, что мне первой. И хотя я великая грешница, я помолюсь господу и Он поймет».
— Не стоит труда. Он, наверное, спит.
— Такими словами вы меня не обидите, — улыбнулась Сара. — И уж точно не обидите Его. А сейчас — спать.
На другое утро Кэслейк отбыл из Лиссабона, прихватив в конторе фотоаппарат. Добрался до гостиницы, зарегистрировался, а после, уже под вечер, проехался по окрестностям, освоился с ними. На обратном пути остановил машину чуть севернее виллы Лобита, осмотрел поместье в бинокль. Перед ужином ему позвонил Гейнз, передал, что гостиницей «Глобо» владеют Мелина и Карло Спуджи, бывшие служанка и шофер леди Джин Брантон. Узнать это, объяснил Гейнз, оказалось несложно. Имя Карло Спуджи, владельца, значилось на табличке у входа в гостиницу. Из краткой беседы с продавщицей лотерейных билетов в киоске на площади — Гейнз притворился, будто подыскивает хороший отель — выяснилось, что Карло всегда покупал билеты у нее и любил посудачить о старых деньках, когда водил «Роллс-Ройс» леди Джин Брантон. После разговора с Гейнзом Кэслейк спросил себя, знает ли лорд Беллмастер, кто владеет гостиницей «Глобо». И решил — наверно, нет, иначе бы он обязательно сказал об этом.
После ужина и кофе Кэслейк позвонил на виллу. Ответила Сара. Представившись, Кэслейк объяснил, будто он только что из Лиссабона, а из аэропорта дозвониться не смог — не работала линия. Они договорились, что он приедет завтра, в половине одиннадцатого. Кэслейк звонил прямо из номера, его никто не видел, поэтому, услышав в голосе Сары нетерпение, позволил себе улыбнуться. Закончив разговор, он принял душ, лег в постель и взялся за «Возвращение на родину» Томаса Гарди, — этот роман в мягкой обложке он купил в аэропорту, — но уснул, не прочитав и первой главы.
На другое утро он выехал рано, вел машину не спеша, чтобы прибыть вовремя. Теперь Кэслейк играл роль младшего совладельца нотариальной конторы «Гедди, Парсонз и Рэнк». Несмотря на теплый день, он надел строгий темно-синий костюм и котелок. Дверь открыла домоправительница Фабрина — провела Кэслейка в небольшой кабинет рядом с прихожей, обстановку которого он уже знал по описанию Гейнза. Без любопытства ждал Кэслейк знакомства с Сарой Брантон, бывшей монахиней, возможно, ставшей поперек карьеры лорда Беллмастера. Интуиция подсказывала: хотя Сара Беллмастеру и дочь, сделку с Брантоном он заключил не из бескорыстной отцовской заботы. Три тысячи в год — сумма вполне приличная, но все равно его светлость явно преследовал какой-то интерес… Не зная, видимо, есть у дочери что-нибудь против него или нет, он решил на всякий случай задобрить ее. Когда такой человек, как Беллмастер, задумывает пробиться очень высоко, он обязательно перестраховывается. Призрак леди Джин все еще витает над ним. Опасен ли он — не известно, но Беллмастер не успокоится, пока не загонит его обратно в могилу.
В кабинет вошла Сара Брантон — покой и свежесть молодости играли на ее лице. На ней было простое белое платье и босоножки. «Красивая девочка, — подумал Кэслейк. — Не жеманится, но и не тушуется, хотя есть в ней что-то… нет, не от бывшей монахини, а от кого же тогда? Наверно, от учительницы в женской школе, которая начинает мечтать о замужестве гораздо раньше, чем о должности директора».
Он представился слегка напыщенно, как и полагалось по роли, отказался от предложенного кофе.
— Я доставляю вам столько хлопот, мистер Кэслейк, — заметила Сара.
— Отнюдь, мисс Брантон, — с улыбкой возразил он. — Сочетаю приятное с полезным. Мне это нравилось всегда, а теперь — особенно. Подошел мой отпуск, вот мистер Гедди и предложил заехать к вам.
— Вы в Португалии впервые?
— Да. И уверен — она придется мне по душе. А сейчас, если позволите, перейдем к делу, и оно, смею утверждать, вас очень обрадует. Вы, конечно, понимаете, что мне известно все… о вашем прошлом, скажем так.