– Восточная граница, – произнес Сержант. – Территория Ллойда.
   Что это нам дает? Разве что ощущение места в огромном мире.
   Барк причалил к берегу. А я подумала, что островов на карте не менее сотни и нанесены, пожалуй, самые крупные. А этот… серая гранитная глыбина, заключенная в квадрат из стен. Крепость старая, судя по кладке, отживающая свой век. Стены ее поросли желтоватым мхом, а единственная башня частично осыпалась. В дыре гнездились птицы, и, возбужденные нашим появлением, они поднялись в воздух.
   Птицы вились над крепостью и орали, громко, пронзительно, раздражающе.
   Дорога брала начало от полугнилой пристани, поднималась к воротам, распахнутым настежь, и терялась в опустевшем дворе. В центре его возвышалось мертвое дерево, чьи могучие корни разворотили мостовую, давая шанс молодой, но хилой поросли. И тонкие стебли торчали, словно пики.
   Виднелись вдали развалины хозяйственных построек, но к ним нам подойти не позволили.
   Нашу светлость ждали в донжоне: мрачного вида куб с окнами-бойницами, открытым очагом, который давал света еще меньше, чем десяток факелов, закрепленных на стенах.
   Что ж, тюрьма – она и должна выглядеть тюрьмой.
   Но нет, нашу светлость повели на второй этаж.
   В отличие от кареты или каюты эта комната явно обустраивалась наспех. Шкуры на полу и голые стены. Полуистлевший гобелен. Характерный запах брошенного помещения, не вонь, но… где-то рядом. Мебель древняя, продымленная – видимо, сушили над очагом, готовясь встречать нашу светлость. Но хотя бы матрац не сырой. И простыни чистые… правда, кровать одна.
   Сержант сдвигает кушетку к двери. Подозреваю, ночью и вовсе проход перекроет, но так мне даже спокойнее. Юго обустраивается на подоконнике.
   А я… я вот-вот разревусь.
   – Съешь лучше конфетку. – Юго вытаскивает из кармана леденец на палочке. Сахарный петушок, точь-в-точь как тот, из моего детства. Петушков продавала старуха на станции. Мы всегда возвращались за полчаса до дизеля, и мне было скучно ждать, я ныла-ныла, что хочу есть и устала. Мама сдавалась и покупала у старухи конфету.
   Жженый сахар и краситель. Что может быть вкуснее?
   – Учись принимать обстоятельства такими, каковы они есть. – Юго взобрался на подоконник.
   А каковы есть?
   Сбежать из комнаты, возможно, выйдет.
   Из крепости – тоже.
   С острова?
   Лодок у пристани я не заметила. Следовательно, вариант украсть и уплыть отпадает. Существует вероятность, что лодки прячут в каком-то другом месте, но это место сначала надо отыскать.
   Юго без особого труда снял ставни, распахнул окно и выглянул наружу. Я тоже посмотрела.
   Сумрачно. Высоко.
   И внизу – море, вцепившееся в скалы.
   – Побег лишен смысла. – Сержант наблюдал за нашими манипуляциями с явной насмешкой. Ну да, я тоже не видела себя спускающейся по простыням, точнее, простыне, да прямо на скалы. – Во-первых, время. Кормак и Дохерти договорятся раньше, чем мы доберемся до берега. Во-вторых, положение. Кормак достаточно умен, чтобы не причинять тебе вреда. А вот его люди – дело другое. Побег их разозлит. В лучшем случае тебя поймают и запрут в менее приспособленном для жизни месте. В худшем – произойдет несчастный случай. Я не могу допустить, чтобы с тобой произошел несчастный случай.
   Мы с Юго переглянулись.
   Итак, моя собственная охрана рискует оказаться надежнее той, которую оставил Кормак.
   – И что нам делать?
   Ответ известен мне самой: ничего.
   – Ждать. – Сержант смежил веки, явно намереваясь уйти в спячку.
   Ожидание затянулось на две недели.
   К концу первой я возненавидела свою тюрьму, остров, Сержанта, который просыпался, лишь когда в комнате появлялись чужие. А еще сообразила, что утренняя тошнота появилась вовсе не от нервов.
 
   Сложнее всего было вновь научиться дышать воздухом.
   Потемневшая жидкость уходила из легких, которые не желали расправляться, а когда расправились, Кайя с трудом сдержал крик – дышать было больно.
   Первые два вдоха.
   На третьем почти отпустило.
   И Кайя вспомнил о том, где находится.
   – Я… жив? – Он стоял на корточках, еще не полностью ощущая собственное тело, какое-то неправильно легкое.
   Жив.
   Дышит.
   Дыра в плече исчезла.
   – Регенерация завершена. – На сей раз Оракул показался.
   Он был именно таким, каким Кайя его помнил: одновременно и похожим на человека, и явно, резко иным. Его лицо, его повадки, его голос вызывали желание бежать.
   Или атаковать.
   Уничтожить это столь раздражающее существо.
   – Неконтролируемый гормональный выброс при визуальном контакте является естественной реакцией измененных биологических объектов. Повышенная чувствительность психики к маркерам лицевой симметрии позволяет достигать нужного уровня контакта и управления.
   То есть так на Оракула реагирует не только Кайя? Их всех заставили бояться. Естественная реакция.
   – Система не обладает широким спектром воздействия на измененные биологические объекты. Объекты разумны. Объекты исполняют рекомендации системы. Система не вмешивается в действия объектов.
   – Ясно. Спасибо. Скажи, – Кайя нащупал старые шрамы, которые остались на месте, – ты знаешь про мой блок? Его возможно снять?
   – Вероятность гибели Кайя при условии внешнего вмешательства в ментальный рисунок с целью исправления – девяносто семь и девять десятых процента.
   Два процента на удачу.
   – А без помощи?
   – Недостаточно данных для расчета.
   Блок останется. И опасения подтвердились: ни Эдвард, ни Ллойд не помогут, если Кайя сам себя не спасет. Что ж, над этой проблемой он подумает позже.
   – Мне бы вымыться…
   Липкая жидкость застывала, пленка трескалась, шелушилась.
   – Одежду и назад. – Кайя надеялся, что просит не очень много. По лицу Оракула нельзя было прочесть, оскорбляет ли его подобная неблагодарность. Хотя вряд ли он в принципе способен оскорбляться.
   Он все-таки не живой.
   – Системе удалось стабилизировать ветку. Энергетическое наполнение достаточно для одного перехода. Система предупреждает, что последующий переход будет возможен спустя тысячу сто двадцать семь часов.
   – Учту.
   Не было больше пузырей и живых пещер. Помещение, куда Оракул проводил Кайя, имело куда более привычный вид. Серые стены, блестящие, словно покрытые лаком. Гладкий пол – не каменный, но сделанный из какого-то ровного, теплого на ощупь материала. Светящийся потолок. Прозрачная кабина.
   Из потолка кабины лилась вода, но не скапливалась в поддоне, куда-то уходила, а куда – Кайя не понял. Спрашивать постеснялся.
   Дикарь.
   Как есть дикарь, из тех, о которых Урфин рассказывал.
   И как дикарь шарахнулся от собственного отражения, когда полупрозрачная стена кабины превратилась в зеркало. Не узнал себя же без рисунка.
   Черные ленты исчезли. Вернутся ли? А если нет, то… Кайя наконец будет свободен от людей.
   Кабина его все-таки выпустила, а Оракул принес одежду, кольцо, медальон и нож.
   – Система отслеживает местонахождение объекта. Объект не покидал периметр.
   Объект. Изольда. Дома.
   В замке.
   Ждет.
   Домой хорошо возвращаться, когда ждут.
   – Система обращает внимание на нестабильность ситуации. Вероятность кризиса – шестьдесят семь целых и три десятых процента. Система не обладает достаточным объемом данных, чтобы рекомендовать оптимальную линию поведения.
   Одежда непривычного кроя из тонкой, словно паутина, ткани. И Кайя немного не по себе: не хотелось бы порвать ненароком. Но ткань оказывается довольно прочной и, соприкоснувшись с кожей, прилипает к ней. Уплотняется. Меняет очертания.
   – Система имеет необходимость в получении дополнительной информации о событиях региона.
   Обычная ткань. Обычная рубашка, льняная и не слишком новая. Штаны кожаные. Кажется, точь-в-точь такие, в которых Кайя здесь появился. Медленнее всего формируются сапоги.
   – Ты хочешь, чтобы я рассказал?
   – Система просит разрешения на активизацию дублирующей системы модулей наблюдения.
   Так. Если система дублирующая – Кайя несколько запутался в системах, – то должна быть и основная. И куда она подевалась?
   – Основная была ликвидирована предыдущим объектом.
   Отцом? Он уничтожил что-то – Кайя и примерно не представлял себе, как выглядят модули наблюдения, – принадлежащее Оракулу? И остался жив?
   Это означает, что Оракул не имеет той власти, которую ему приписывают.
   Он просит. Не приказывает, но просит.
   – Я могу отказаться?
   – Да. Система предупреждает о прогрессирующей ошибке достоверности прогнозирования. Интерполяция данных происходит без поправки на новые факторы, влияющие на конечный результат.
   Наверное, это плохо. Жить под наблюдением тоже нехорошо.
   – Задача системы – прогнозирование с целью сохранения стабильности мира. Отказ Кайя приведет к невозможности эффективного исполнения данной задачи. Система гарантирует сохранение и неприкосновенность полученных данных.
   Он – не враг, вряд ли друг, но не враг точно.
   – Модули позволят Кайя поддерживать связь с системой. Доступ к библиотекам будет открыт. Доступ к прогнозам будет открыт. Доступ мгновенного обмена информацией с другими объектами будет открыт.
   Библиотека. Информация. Прогнозы. Выходит, Кайя мог иметь все это, но отец в очередной раз обрезал связь с миром. Зачем?
   – Что я должен сделать?
   – Подтвердить возможность доступа вербально.
   – Подтверждаю.
   Оракул все-таки умел моргать. Медленно смыкал веки и медленно же открывал.
   – Дублирующая система модулей наблюдения активирована. Первичный сбор информации начат. Камера перехода ждет Кайя. Кайя следует ориентироваться на указатель.
   Красная лента возникла на полу. Она вела за двери и по коридору, который постепенно менялся, возвращаясь к тому, изначальному своему обличью. Камера перехода и вовсе показалась до боли родной.
   На этот раз не было взрыва, но исказившееся пространство вытолкнуло Кайя из камеры в храм. И только здесь он сообразил, что не поинтересовался, сколько же времени прошло. По ощущениям – немного. Но ощущения бывают обманчивы.
   В храме стояла знакомая тишина. Мурана, сперва отпрянувшая, потянулась к Кайя, желая убедиться, что это он. Жив. Цел.
   Дома.
   А город гудел, но не зло, скорее… странно?
   Хмельное какое-то веселье, с толикой безумия.
   Радость. Злость.
   Победа.
   Кого и над кем?
   Ночь. Костры жгут прямо на улицах. Музыка. Танцы. Люди пьяны.
   Цыгане.
   Торговцы.
   Стража.
   И люди в красных колпаках, которые наверняка что-то значат. Трое заступают дорогу Кайя и предлагают выпить за счастливые перемены.
   …Иза…
   Тишина. А в грудь тычут кружкой, расплескивая пойло на рубаху, только ткань не промокает.
   – Прочь.
   Кайя не слышит ответа.
   До замка далеко, но он все равно ее не слышит. Даже эхо. Бежит, расталкивая тех, с кем случается столкнуться по пути, и люди сами спешат освободить дорогу. Кричат вслед.
   Плевать.
   Мост. Ворота.
   Двор.
   Не откликается.
   Ее комната пуста, и давно. А в его собственной Кайя ждут.
   – С возвращением, ваша светлость. Вы это ищете? – Лорд-канцлер выложил на стол серый браслет.
   Система не лгала: маяк не покидал пределы замка. В отличие от Изольды.
   – Как долго я отсутствовал?
   Достаточно долго, чтобы опоздать.
   На сутки? Двое? В городе Изольды нет. Вывезли. Как далеко? В каком направлении?
   – Неделю. Боюсь, их светлость покинули пределы протектората.
   Не лжет. Но за неделю добраться до границы…
   – Присаживайтесь. – Кормак убрал руку от тамги. – Нам есть о чем поговорить.
   Кайя знал, о чем будет этот разговор. Сделка. Условия. Возможно, договор гарантией исполнения – Кормак не поверит слову. Торг, который лишен смысла.
   Согласие. И дальше как?
   – Вы не спешите мне угрожать. – Лорд-канцлер смотрел снизу вверх, с интересом и легкой иронией.
   – Повзрослел.
   – Это замечательно.
   Угрожать бессмысленно. Кормак не тот человек, который испугается угроз. Он знал, на что шел. Вывернуть?
   – Кстати, мой разум тоже трогать бессмысленно. Мне известно лишь общее направление. Остальным занимается посредник. Вот, – рядом с тамгой появился плоский камень темно-красного цвета, – это связь.
   Нить, протянутая между Кормаком и человеком, который находится за десятки лиг отсюда. Если связь прервется, Изольда умрет.
   Кто посредник? Кайя выяснит. Позже.
   – И договор. – Камень исчез в раструбе рукава, из второго Кормак вытащил бумаги. Патетичный жест престарелого фокусника. – Черновик. Но сами понимаете, что в ваших интересах не затягивать подписание. Посредника хватит еще на сутки.
   Этого человека даже убить не хочется. Смерть – это слишком быстро и просто.
   – Дункан, сколько у вас сыновей?
   – Пятеро.
   И дочь, которую вновь пытаются подсунуть Кайя.
   – А внуков?
   – Двенадцать… или тринадцать. Мальчиков.
   Есть, кажется, и правнук, пусть бы и формально не относящийся к роду Кормаков. Древо его рода давно переплелось корнями с иными деревьями. Родственные связи прочны. И не хватает лишь малости, чтобы возвысить свое имя над всеми.
   – Вы понимаете, что, когда я закончу, не останется никого?
   Не понимает. Надеется, что договор и закон его защитят.
   – Все-таки угрозы? А мне казалось, что мы нашли общий язык.
   Кормак не верит в старые сказки о войне и везении. Он слишком хорошо знал отца, а теперь ему кажется, что этого знания достаточно.
   – Час у меня есть?
   Часа для Оракула хватит?
   – Даже два. И, Кайя, не следует воспринимать все как трагедию. Месяц-другой подождете, пока страсти в городе поутихнут. Народ ведь рад ее уходу.
   Кайя понял. И запомнил.
   – Но память у людей короткая. Остынут, и вернете свою женщину. Подарите ей дом. Лечебницу. Еще что-нибудь…
   – Час.
   Кормак ушел. А система откликнулась на зов.
   – Вероятность кризиса – девяносто восемь и три десятых процента, – сообщил Оракул.
   Здесь он был неплотным. Призрак, вылитый из металла, прозрачность которого менялась, словно призрак изо всех сил пытался удержаться в этом мире. Но черты лица его по-прежнему вызывали глухое бешенство.
   – Ты можешь найти Изольду?
   Тамга на столе упреком: нельзя доверять технике. Нельзя доверять людям. А кому тогда можно?
   – Система не располагает возможностью идентифицировать объект среди множества иных объектов.
   Следовало ожидать.
   – Хорошо. Что будет, если я попытаюсь выиграть время и найти Изольду?
   – Вероятность гибели объекта – девяносто девять и восемь десятых процента.
   Кормак знает, что без договора он обречен. И угрозу исполнит.
   – И что мне делать?
   – Оптимального сценария поведения не существует.
   Решать самому. Глупо было надеяться, что система подскажет идеальный выход. У нее своя логика и своя задача. Она лишь инструмент, сложный, но инструмент.
   – Ты можешь вкратце рассказать, что происходит в городе? Основные моменты.
   Вот докладывал Оракул замечательно: кратко, точно и по делу.
   Итак.
   Изольду не вернуть.
   Кризиса не избежать.
   К здравому смыслу Кормака взывать бесполезно, он уверен, что полностью контролирует ситуацию. Подчинил Гильдии гарнизон. Заручился поддержкой народа. И готов принять капитуляцию.
   Кормак расписал все на годы вперед.
   Ему так кажется.
   – А теперь просчитай два варианта развития кризиса. – Кайя отложил бумаги. – Интересуют экономические и социальные показатели. Прогнозируемое число жертв. И судьба следующих объектов.
   Думать о них как о людях не получалось. А прогноз Оракула в целом совпал с выводами Кайя.
   – Система предупреждает, что второй вариант более деструктивен для Кайя. Система не гарантирует отсутствие необратимых изменений психики.
   Хорошо. Как там дядя говорил? Разрушить себя до основания? Условия создадут. Надо пользоваться возможностью. Оставшиеся полчаса ушли на то, чтобы внести изменения в черновик договора.
   Кормаку они пришлись не по вкусу.
   – Вы серьезно?
   – По обоим пунктам. Первый – мне нужны гарантии. Вы должны понимать, что любая попытка причинить вред Изольде повлечет за собой гибель вашего рода.
   …что, согласно сценарию, в любом случае произойдет в течение двух-трех лет. И Кормака вряд ли утешит, что его род будет лишь одним из многих. Но условиям договора это не противоречит: Кайя ведь не собирается никого убивать.
   – Второй. Мне нравятся паладины. Охота будет прекращена.
   …должен же Кайя сделать хоть что-то хорошее для мира, пока тот еще стоит.
   Лорд-канцлер пытался возражать. Но в конечном итоге подписал договор.
   Посредник откликнулся.
   Восточное побережье.
   Остров Роанок.
   Территория Ллойда. Тем лучше. Вряд ли Ллойду понравится, что его использовали.
 
   Умирать холодно.
   И долго.
   Меррон устала ждать. Точнее, она не помнила точно, сколько ждала, но наверняка долго. Просто так усталость не появляется. А холод жил снаружи. Он то накатывал, то исчезал, и тогда начинало казаться, что, быть может, Меррон вовсе и не умерла, что еще немного, и она откроет глаза.
   Заговорит.
   Позовет на помощь… ведь должен же хоть кто-нибудь ей помочь.
   Но когда Меррон набиралась сил, чтобы поднять веки – никогда прежде они не были столь тяжелы, – появлялась огненная кошка, которая ложилась на грудь. Кошка забирала последние крохи сил. А иногда, словно ей мало было просто лежать, кошка выпускала когти. И, длинные, они пробивали грудину, добирались до сердца.
   «Что я тебе сделала?» – спрашивала Меррон кошку. Не словами, мыслями, текучими, словно мед…
   …мед качали по осени. Старый бортник окуривал ульи полынью, снимал крышки, и ошалевшие пчелы ползали по голым рукам его. Никогда не жалили, точно знали – не заберет больше, чем нужно. Рамки с сотами отправлялись в поддон с высокими бортами, а на их место ставились новые.
   Бортник как-то посадил на ладонь Меррон пчелиную королеву. И Меррон стояла, гадая, как это удивительное существо управляется с целым ульем? Пчел ведь многие тысячи! Меррон пыталась считать, но они улетали и возвращались… улетали…
   Кошка смотрела на нее с упреком. Наверное, ей надоело приходить. Но кто же знал, что умирать так долго? Меррон постарается быстрее. Только пусть кошка вытащит когти из груди.
   Держат.
   И тяжесть ее.
   И тепло, которого вдруг стало слишком много, чтобы справиться. Голос. Кошки мурлычут, а не грохочут, как река на перевалах… Меррон бегала туда кораблики пускать. Деревянные, с тряпичным парусом. Кораблики научил резать конюх. Он постоянно еще табак жевал, сплевывая под ноги желтую вязкую слюну. А пальцев на левой руке имел всего три, но этой трехпалой лапой управлялся ловко.
   У Меррон так не выходило.
   У нее никогда и ничего толком не выходило. Даже умереть.
   «Но я постараюсь, – пообещала Меррон кошке. – А потом мы попадем в мир, где нет войны. Войны нет, а дерево должно остаться… я сделаю красивый корабль. Мы вместе его запустим. Знаю, что кошки воду не любят, но тебе же не обязательно купаться. Ты на берегу посидишь. Только вытащи когти».
   Кошка зашипела.
   Вот глупая.
   И Меррон тоже. Цеплялась за жизнь. Зачем? Кому Меррон здесь нужна, кроме тети. Только Бетти наверняка убили. Меррон знает это… откуда? Оттуда, откуда знает, что еще не мертва. И будь Меррон сильной, она бы выжила назло всем и еще, чтобы отомстить.
   Но Меррон слабая.
   Это ее тайна, о которой не знает никто, кроме кошки.
   А та смеется.
   Склоняется к лицу, щекочет длинными усами. Дышит. Какой мерзкий запах… кошка должна прекратить есть всякую гадость! Или хотя бы отодвинуться!
   Ей что, сложно?
   Наверное. И Меррон, желая избавиться от кошки, открывает глаза. Та и вправду исчезает, но в остальном ничего не меняется. Почти. Темно. Все еще жарко. Мокро, особенно под спиной. И грудь сдавило так, что дышать невозможно.
   – Вот так, дорогая…
   Как – так?
   Провал. Пробуждение.
   С каждым разом все более долгое. К Меррон возвращались чувства. Ее неподъемные ладони касались дерева. А нос обонял знакомую смесь химических веществ, некогда наполнявшую лабораторию дока. Но к этой смеси примешивались запахи соломы и навоза. Ее укрывали тяжелым овечьим тулупом, и порой в окружающем Меррон мире не оставалось ничего, кроме этого жаркого надежного убежища.
   Сам мир был невелик, размером с повозку, пожалуй.
   Позже Меррон убедилась в правильности догадки. Но сейчас она училась различать контуры вещей, заполнивших повозку. Ящики. Короба. Связки книг. И кофр с инструментами. Пучки сушеных трав свисают с потолка. Повозка едет, качается, и травы качаются тоже, пучки трутся друг о друга, ломают и роняют сухое былье на Меррон. Скоро она сумеет уловить и эти невесомые прикосновения.
   А потом, глядишь, заговорит.
   И спросит, почему она выжила.
   – Ты не выжила, – сказал док, убедившись, что Меррон способна его понимать. – Меррон Биссот, как и ее тетя, были убиты повстанцами.
   Какими повстанцами?
   – Теми, что пытались захватить власть в протекторате. Но лорд-канцлер, Совет и народное ополчение не позволили совершиться непоправимому…
   Меррон не видит лица дока, но различает оттенки его голоса. Ужасно то, что посмеяться вместе с ним не выйдет.
   – …Дар Биссот и леди Изольда вынуждены были бежать…
   Док замолкает, сжав запястье Меррон. Пульс считает? Зачем?
   Наверное, думает, что эта новость Меррон огорчит. Но она ведь все знала, раньше и потом, возле Башни, тоже.
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента