Страница:
Кто-то еще… Воображаемые лица поплыли перед ним.
Профессор Фентон поднял щеколду и открыл дверь.
Снова темнота. Но так как он выбрал большую спальню в задней части дома, значит, перед ним находится коридор с маленькими спальнями на каждой стороне. Впереди слева из-под двери выбивалась узенькая полоска света.
Фентон двинулся вперед, ноги его дрожали. В коридоре ощущался тот же неприятный запах, что и в комнате. Добравшись до двери освещенного помещения, он не стал стучать, а просто, приподняв запор, открыл ее наполовину.
Профессор почувствовал, как будто с его теперь ставших острыми глаз внезапно спала вуаль и он вышел из длинного тоннеля на открытое пространство.
У стены, напротив двери, стояло нечто вроде туалетного столика. Единственная свеча, оплывающая в раскрашенном фарфоровом канделябре, отбрасывала тусклые отблески на золотую раму продолговатого зеркала, расположенного у стены узкой стороной к туалетному столу.
Перед зеркалом кто-то сидел на дубовом стуле спиной к профессору. Но он не мог видеть лица, так как узкая спинка стула, обитая желтым узорчатым материалом с рядами маленьких круглых дырочек, загораживала ему зеркало.
Фентон лишь понял, что это женщина, так как ее длинные черные волосы свободно опускались на плечи, прижимаясь к спинке стула. Казалось, незнакомка поджидала его, так как даже не шевельнулась при щелканье запора и скрипе открывающейся двери.
На мгновение профессор испугался, что увидит ее лицо, чувствуя, что в этом случае рухнет последний барьер между его собственной жизнью и происходившим двести пятьдесят лет назад.
Но женщина не дала Фентону времени задуматься над этим, даже если бы он того хотел. Она поднялась, отодвинула стул и повернулась к нему. Несколько секунд профессор смотрел на нее в тупом изумлении.
— Мэри! — воскликнул он.
Глава 2. Скандальное поведение двух леди
Глава 3. Лидия в коричневом и яд
Профессор Фентон поднял щеколду и открыл дверь.
Снова темнота. Но так как он выбрал большую спальню в задней части дома, значит, перед ним находится коридор с маленькими спальнями на каждой стороне. Впереди слева из-под двери выбивалась узенькая полоска света.
Фентон двинулся вперед, ноги его дрожали. В коридоре ощущался тот же неприятный запах, что и в комнате. Добравшись до двери освещенного помещения, он не стал стучать, а просто, приподняв запор, открыл ее наполовину.
Профессор почувствовал, как будто с его теперь ставших острыми глаз внезапно спала вуаль и он вышел из длинного тоннеля на открытое пространство.
У стены, напротив двери, стояло нечто вроде туалетного столика. Единственная свеча, оплывающая в раскрашенном фарфоровом канделябре, отбрасывала тусклые отблески на золотую раму продолговатого зеркала, расположенного у стены узкой стороной к туалетному столу.
Перед зеркалом кто-то сидел на дубовом стуле спиной к профессору. Но он не мог видеть лица, так как узкая спинка стула, обитая желтым узорчатым материалом с рядами маленьких круглых дырочек, загораживала ему зеркало.
Фентон лишь понял, что это женщина, так как ее длинные черные волосы свободно опускались на плечи, прижимаясь к спинке стула. Казалось, незнакомка поджидала его, так как даже не шевельнулась при щелканье запора и скрипе открывающейся двери.
На мгновение профессор испугался, что увидит ее лицо, чувствуя, что в этом случае рухнет последний барьер между его собственной жизнью и происходившим двести пятьдесят лет назад.
Но женщина не дала Фентону времени задуматься над этим, даже если бы он того хотел. Она поднялась, отодвинула стул и повернулась к нему. Несколько секунд профессор смотрел на нее в тупом изумлении.
— Мэри! — воскликнул он.
Глава 2. Скандальное поведение двух леди
— Ник! — ответила женщина, произнеся это короткое слово с какой-то странной интонацией.
Звук собственного голоса нервировал Фентона, и поэтому он продолжал молча смотреть на женщину. Мэри Гренвилл никогда в жизни не называла его Ником. И тем не менее, это был ее голос. Более того, невзирая на различия — от едва заметных до… скажем, шокирующих — Фентон скорее ощущал, чем знал, что это Мэри.
Так как профессор привык смотреть на девушку с высоты своего роста, ему было досадно обнаружить, что она всего на полголовы ниже его. Теперь его рост, должно быть, около пяти фунтов шести дюймов. А Мэри ни в каком смысле не выглядела ребенком. То, что Фентон заметил явственные свидетельства этого, весьма его напугало.
Девушка стояла перед ним, завернувшись в искусно скроенный, хотя чем-то испачканный халат из желтого шелка, отороченный белым мехом на рукавах и воротнике. При тусклом пламени свечи ее белая кожа выглядела туманной и дымчатой, какой она показалась ему вчера вечером.
Мэри слегка запрокинула голову. Улыбка и взгляд ее серых глаз вызывали у Фентона смутное беспокойство.
Внезапно он решил, что понял все.
— Мэри! — заговорил профессор, используя обычное современное произношение. — Мне не приснился этот разговор прошлым вечером, а ты сочувствовала мне искренне, а не из вежливости. Ты перенеслась в прошлое вместе со мной!
Но это оказалось неправильным подходом.
Женское кокетство моментально исчезло. Девушка испуганно отпрянула от него.
— Ник! — воскликнула она, словно умоляя прекратить глупые шутки. — Ты говоришь по-английски, как какой-то черномазый! Если ты спятил, так перенеси свое внимание на какую-нибудь другую женщину!
Слушая ее речь, Фентон вспомнил записанные им граммофонные пластинки. С помощью зафиксированных фонетически пьес и писем того времени стало возможным реконструировать тогдашнее произношение. Профессор часто имитировал его, забавляя своих коллег в Кембридже.
Взяв себя в руки, он отвесил девушке куда более глубокий и изысканный поклон, чем это мог бы сделать сэр Николас Фентон.
— Если это не слишком обеспокоит вас, мадам, — сказал он, подражая ее произношению, но выговаривая слова более мягко, — могу я попросить вас объясниться?
Девушка отлично его поняла, но подход вновь оказался неправильным.
— Безумец! — закричала она, задыхаясь от гнева и словно стараясь в него плюнуть. — Вино и шлюхи вышибли у тебя мозги, как у милорда Рочестера!8
« Должно быть, я сущий дьявол!»— с тревогой подумал профессор Фентон. Однако он наконец нашел верную тактику.
— Придержи свой язык! — внезапно заорал он. — Тело Христово! Неужели нужно визжать, как рыбная торговка, если мужчина обращается с тобой с придворной галантностью?
Правая рука женщины, поднятая, словно для защиты, безвольно опустилась. Огонек свечи колебался среди теней. Откинув назад черные вьющиеся волосы, женщина выпрямилась. Выражение ее лица стало робким и умоляющим, в глазах появились слезы.
— Прости меня! — взмолилась она, ничуть не напоминая недавнюю тигрицу. — Я расстроилась, что ты поместил меня напротив спальни твоей жены, и едва помню, что говорила.
— Ты сказала, что я пьян или спятил! — продолжал бушевать Фентон, довольный хорошим исполнением своей роли.
— Дорогой, я признаю, что была неправа!
— А я, со своей стороны, признаю, что вел не слишком праведную жизнь. Ну ничего, мы еще можем все исправить. А сейчас, — смеясь, предложил он, — давай притворимся, что начинаем все сначала, что мы с тобой никогда не встречались и не знаем друг друга. Кто вы такая?
Длинные ресницы молодой женщины удивленно приподнялись, затем вновь опустились. Выражение ее лица стало слащавым и хитрым.
— Если вы не знаете меня, сэр, — улыбаясь, ответила она, — значит, меня не знает ни один мужчина на земле!
— Чума на всех мужчин на земле! Как ваше имя?
— Я Мэгдален Йорк, кого вы, будучи в хорошем настроении, называли Мег. А кто такая Мэри?
Мэгдален Йорк…
В рукописи Джайлса Коллинса упоминалась» мадам Мэгдален Йорк «. Слово» мадам» обозначало не обязательно замужнюю женщину, а просто даму благородного происхождения, так же как вежливое «миссис» перед фамилией актрисы подчеркивало ее респектабельность. Однако эта женщина мало походила на свое изображение, возможно, по вине гравера. Она была…
— Сэр Ник! — льстиво произнесла женщина по имени Мег, явно спрашивая себя, обнять ли ей собеседника или некоторое время держаться на расстоянии. Затем она выскользнула из-за туалетного столика, и Фентон впервые увидел в зеркале собственное отражение.
— Черт возьми! — выругался он.
На сей раз гравер сработал на славу. Из-за стекла и из-под коричневой в белую полоску шелковой чалмы на него смотрело смуглое, но отнюдь не некрасивое лицо с длинным носом и тонкой черточкой усов над добродушным ртом.
«Сэр Николас Фентон, родился 25 декабря 1649 года, умер…» Да ведь ему сейчас не больше двадцати шести лет! Он всего на год старше Мэри… вернее этой женщины, Мег. Новые тревожные мысли зашевелились в голове профессора Фентона, пребывающего в облике сэра Ника. Под коричневым, расшитым алыми цветами халатом он напряг мускулы рук и ощупал плоский живот.
— Ну что? — усмехнулась Мег за его плечом. — Надеюсь, ты не собираешься опять изображать сумасшедшего?
— Конечно, нет. Я просто проверял, — и он провел рукой по подбородку, — хорошо ли я выбрит.
— Как будто мне не все равно! — Ее тон внезапно изменился: — Дорогой, ты ведь не намерен и в самом деле изменить свой образ жизни?
— А тебе бы этого не хотелось?
Обернувшись, Фентон поставил свечу на стол, чтобы тусклый свет падал на Мег Йорк.
— Что касается общения с другими женщинами, то безусловно, — теперь она говорила серьезно, ее лицо слегка порозовело, но голос звучал мягко. — Я ведь так любила тебя эти два года! Ты не оставишь меня?
— Как бы я мог это сделать?
— Ну, просто как предположение… — пробормотала Мег.
Задумчиво глядя в пол, она как бы нечаянно позволила распахнуться халату, под которым не было положенной для леди семнадцатого столетия ночной рубашки.
Приходится с сожалением признать, что желание тотчас обуяло Фентона. У него закружилась голова от ощущения ее близости.
«Так не пойдет», — подумал член совета колледжа Парацельса, с максимальным достоинством опускаясь на стул с высокой спинкой. Но он забыл о своем уменьшившемся росте и неожиданно ударился о сиденье.
Все это время Мег наблюдала за ним из-под полуопущенных ресниц. Не разжимая губ, она издала подобие усмешки.
— Значит, ты исправившийся распутник? — заметила молодая женщина. — Фи!
Поистине, женщины обладают весьма странным чувством юмора.
Затем усмешка исчезла с губ Мег, хотя румянец по-прежнему оставался на ее щеках.
— Я уже говорила тебе, — продолжала она. — Я так на тебя разозлилась за то, что ты поместил меня напротив комнаты твоей жены, в результате чего, если бы нас поймали, начался бы страшный скандал, что готова была тебя убить! Но я уже обо всем забыла. Почему нас должно заботить, что она подумает?
— В самом деле, почему? — откликнулся Фентон хриплым голосом.
Его нервы были напряжены, точно рыба на крючке; руки тряслись от напряжения. Фентон поднялся, и Мег раскрыла объятия. Но он не должен прикасаться к ней… по крайней мере, теперь. Внезапно Мег бросила быстрый взгляд через плечо.
— Дверь! — прошептала она. — Глупец, ты забыл закрыть дверь! Слушай! Что это?
— Какой-то шум!.. В чем дело?.. Я…
— Ты не слышал треска трутницы? — осведомилась Мег, в бешенстве топнув ногой. — Мой дражайший кузен, твоя супруга будет здесь, прежде чем ты успеешь сосчитать у себя пальцы на руках! Садись скорее!
Впоследствии профессор Фентон сконфуженно признавался, что произнес в этот момент ругательство, характерное для позднего периода Реставрации9, даже не подозревая, что оно ему известно. Очевидно, на мгновение он полностью перевоплотился в сэра Ника.
Но профессор опустился на стул, и сэр Ник исчез.
Фентон пытался сконцентрировать внимание на чисто академических проблемах. Закусив губу, Мег продемонстрировала зубы, ровные и белые, как у собаки, хотя в то время только самые отчаянные чистюли уделяли зубам большее внимание, нежели редкая чистка их намыленным прутиком. Без сомнения, причина состояла в грубой и твердой пище. Однако тело Мег было белым и чистым, хотя в те годы… Стоп! Рассуждения на отвлеченные темы вновь устремили его мысли в ненужном направлении.
В коридоре щелкнул запор. Шелест тафты и движущийся огонек свечи свидетельствовали, что в комнату кто-то вошел.
— Дражайшая Лидия! — вполголоса произнесла Мег, закутываясь в халат и придавая взгляду выражение детской невинности.
«Женщина, — подумал Фентон, не осмеливаясь глянуть через плечо, — изображение которой я… э-э… лелеял девять лет».
Сделав над собой усилие, он повернулся.
Лидия, леди Фентон, была полностью одета, словно отправляясь на бал при дворе. Платье из розовой тафты не имело рукавов; низкий вырез в форме сердца был оторочен венецианским кружевом; юбка, начинаясь от тонкой талии, доходила до лодыжек. Мягкие светло-каштановые волосы были уложены в виде чепца, с несколькими локонами, нависающими над ушами в соответствии с модой, введенной Луизой де Керуаль10.
Фигура также отличалась привлекательностью. Лидия была чуть ниже Мег; к тому же Фентон знал, что розово-голубая юбка скрывает высокие каблуки. Лидию Фентон можно было бы назвать более чем хорошенькой, если бы не одна деталь.
Ее руки, плечи и грудь покрывал толстый слой белой пудры. Наскоро наложенная косметика превращала лицо в красно-белую маску. На белой, как у трупа, коже выделялись алыми пятнами щеки и губы. В углу рта и рядом с левым веком чернели микроскопические бумажные «мушки»в форме сердец.
Результат получался более чем плачевным. Казалось, что на лице двадцатилетней девушки намалевана маска семидесятилетней старухи. Она выглядела восковой фигурой, спустившейся с постамента.
— Дражайшая кузина! — любезно произнесла Мег.
Нетвердой походкой Лидия двинулась к камину слева от нее. Накрыв свечу колпачком, она поставила ее на каминную полку. Фентон не мог разглядеть как следует ее лицо, но красивые голубые глаза, наполненные слезами, были видны и под безобразной маской.
Тогда Фентон проделал странную вещь. Приподняв стул за высокую спинку, он с грохотом швырнул его на пол.
— Наш добрый повелитель Карл II11, — забубнил он, словно в трансе, — милостью Божией король Англии, Шотландии и Ирландии, почивает сейчас во дворце Уайтхолл12…
— Или где-нибудь в другом месте, — хихикнула Мег, приподняв плечо. — А в чем дело?
Лидия не удостоила ее вниманием.
— Сэр, — тихим и нежным голосом обратилась она к Фентону, — признайтесь, что я терпела многое. Но чтобы вы и эта тварь в трех ярдах от моей двери…
Мег облокотилась спиной на туалетный столик. Ее открытый рот символизировал удивление и оскорбленную невинность.
— Это мерзко! Чудовищно! — Мег поежилась. — Любезная кузина! Надеюсь, вы не думаете, что Ник и я…
Лидия по-прежнему не смотрела на нее. Возможно, именно это удерживало Мег от бегства, а может быть, поведение профессора Фентона. Низко поклонившись Лидии, он поднес к губам ее руку.
— Миледи, — вежливо заговорил Фентон, — я не пребываю в неведении по поводу моей жестокости в отношении вас. Могу я попросить у вас прощения? — Опустившись на колени, он поднялся вновь. — Я ведь не грубый и бесчувственный мужлан, каковым вы меня считаете. Будет ли мне позволено изменить мое поведение?
В голубых глазах Лидии появилось выражение, пронзившее его сердце жалостью, подобной физической боли.
— Вы просите моего прощения? — прошептала она. — А я от всего сердца прошу у вас того же.
Затем в ее взгляде мелькнул страх.
— Поклянитесь, — взмолилась она, — что вы не играете мной!
— Клянусь рыцарской честью, которая еще во мне осталась.
— Тогда избавьтесь от нее! — заявила Лидия, сжимая руки. — Не удерживайте ее здесь ни на ночь, ни на один час! Умоляю! Я знаю, что она погубит вас! Она…
Без колебаний Мег схватила со стола ручное зеркало и запустила им в Лидию. Не задев ни ее, ни Фентона, зеркало вылетело через открытую дверь и разбилось в коридоре.
«Право, — подумал профессор Фентон из Кембриджа, — эти люди, кажется, абсолютно лишены сдерживающих центров». Однако он почувствовал, что вены у него на шее набухли от гнева, впадать в который вовсе не входило в его намерения.
— Сука! — завизжала Мег.
— Шлюха! — ответила Лидия.
— Уродина!
— Охотница за мужчинами!
— Охотница за мужчинами, вот как? — повторила Мег, взбешенная этим самым страшным оскорблением. Резко повернувшись и не обращая внимание на состояние своего халата она указала на разбросанные на туалетном столике носовые платки, пузырьки и коробочки с мазями для удаления косметики.
— Значит, это я не могу показать свое лицо, не намазавшись, потому что у меня французская болезнь?13 — осведомилась она. — Или невинная добродетельная жена, дочь полоумного индепендента14, внучка повешенного и проклятого цареубийцы, которая опасна для мужчин, потому что у нее…
Мег снова сделала паузу.
Фентон ощутил, как его лицо исказилось от бешеного гнева; тьма заволокла его зрение, разум и душу. Обеими руками он поднял над головой тяжелый стул, словно тот был сделан из фанеры, явно намереваясь размозжить им голову Мег Йорк.
Впервые испугавшись по-настоящему, Мег завизжала, отскочила и опустилась на четвереньки, так что волосы полностью закрыли ей лицо. Пальцы с длинными ногтями подняли тучи пыли с яркого ковра.
Жизнь ей спасло то, что сэр Ник питал к ней слишком сильную страсть, чтобы убить, а профессор Фентон, словно с усилиями удерживающий крышку гроба, откуда рвалась наружу душа сэра Ника, почувствовал, что борьба прекратилась, и позволил крышке захлопнуться.
Руки и ноги Фентона дрожали, когда он опустил стул на пол. Внутри он ощущал тошноту. Заметив в зеркале собственное смертельно-бледное лицо с изогнутыми черными бровями и тонкой линией усов, Фентон не узнал себя и стал дико озираться в поисках постороннего. Наконец он начал успокаиваться.
— Надеюсь, я не испугал вас, мадам? — хрипло осведомился профессор у Лидии, а не у Мег.
— Только немного, — ответила Лидия. — Вы отошлете ее?
За спиной Фентона послышалось тихое насмешливое хихиканье.
Мег, все еще стоя на четвереньках между столом и кроватью, посмотрела на него сквозь пряди черных волос, прищурившись и усмехаясь плотно сжатым ртом. Он понимал, что, за исключением краткого момента испуга, эта царственная потаскуха наслаждалась происходящим.
Фентон направился к двери, справедливо считая, что перенес более чем достаточно испытаний для одной ночи.
— Все будет, как вы желаете, — сказал он Лидии, положив руку на ее обнаженное плечо. — Но… не сейчас. Этой ночью, дорогая мадам, я буду спать один. Мне надо подумать о будущем. Так что, — закончил он, стоя на пороге, — доброй ночи вам обеим.
Хотя Фентон захлопнул за собой дверь, он забыл о деревянном запоре. Дверь вновь приоткрылась на дюйм, пропуская бледную вертикальную полоску света в темный коридор. На полпути к собственной спальне Фентон прислонил голову к стенной панели, пытаясь собраться с мыслями.
Дважды за эту ночь сэр Ник почти, если не полностью, одержал над ним верх. И не только при помощи гнева. Дьявол (которого в дальнейшем не следует недооценивать) из осторожности упомянул только гнев, обойдя молчанием физическое влечение, каким-то непостижимым образом связанное с гневом и не уступающее ему в силе. Но физическое влечение подразумевалось само собой — оно становится автоматическим при двадцатишестилетнем возрасте и крепком здоровье.
Фентон начинал понимать характер сэра Ника, Испытывая страсть к Мег Йорк, он не мог прогнать ее или причинить ей вред. Однако сэр Ник не мог так поступить и с женой, которую по-своему любил. Может ли справиться с подобной ситуацией мужчина в возрасте пятидесяти восьми лет? А так как это еще не возраст дряхлого старика, то хочет ли Фентон с ней справиться? Он с ужасом ощутил, что в глубине души разделяет чувства сэра Ника, хотя и обещал избавиться от Мег на следующий день.
Однако его подлинная проблема заключалась не в этом, а в аккуратном манускрипте Джайлса Коллинса.
Ровно через месяц, если ему не удастся это предотвратить, Лидия должна погибнуть от яда. Жертвой была она. А лицом, которое он давно подозревал в убийстве, благодаря определенным указаниям в рукописи, являлась Мег Йорк!
Скрипя кожаными туфлями, Фентон двинулся к двери своей спальни.
Звук собственного голоса нервировал Фентона, и поэтому он продолжал молча смотреть на женщину. Мэри Гренвилл никогда в жизни не называла его Ником. И тем не менее, это был ее голос. Более того, невзирая на различия — от едва заметных до… скажем, шокирующих — Фентон скорее ощущал, чем знал, что это Мэри.
Так как профессор привык смотреть на девушку с высоты своего роста, ему было досадно обнаружить, что она всего на полголовы ниже его. Теперь его рост, должно быть, около пяти фунтов шести дюймов. А Мэри ни в каком смысле не выглядела ребенком. То, что Фентон заметил явственные свидетельства этого, весьма его напугало.
Девушка стояла перед ним, завернувшись в искусно скроенный, хотя чем-то испачканный халат из желтого шелка, отороченный белым мехом на рукавах и воротнике. При тусклом пламени свечи ее белая кожа выглядела туманной и дымчатой, какой она показалась ему вчера вечером.
Мэри слегка запрокинула голову. Улыбка и взгляд ее серых глаз вызывали у Фентона смутное беспокойство.
Внезапно он решил, что понял все.
— Мэри! — заговорил профессор, используя обычное современное произношение. — Мне не приснился этот разговор прошлым вечером, а ты сочувствовала мне искренне, а не из вежливости. Ты перенеслась в прошлое вместе со мной!
Но это оказалось неправильным подходом.
Женское кокетство моментально исчезло. Девушка испуганно отпрянула от него.
— Ник! — воскликнула она, словно умоляя прекратить глупые шутки. — Ты говоришь по-английски, как какой-то черномазый! Если ты спятил, так перенеси свое внимание на какую-нибудь другую женщину!
Слушая ее речь, Фентон вспомнил записанные им граммофонные пластинки. С помощью зафиксированных фонетически пьес и писем того времени стало возможным реконструировать тогдашнее произношение. Профессор часто имитировал его, забавляя своих коллег в Кембридже.
Взяв себя в руки, он отвесил девушке куда более глубокий и изысканный поклон, чем это мог бы сделать сэр Николас Фентон.
— Если это не слишком обеспокоит вас, мадам, — сказал он, подражая ее произношению, но выговаривая слова более мягко, — могу я попросить вас объясниться?
Девушка отлично его поняла, но подход вновь оказался неправильным.
— Безумец! — закричала она, задыхаясь от гнева и словно стараясь в него плюнуть. — Вино и шлюхи вышибли у тебя мозги, как у милорда Рочестера!8
« Должно быть, я сущий дьявол!»— с тревогой подумал профессор Фентон. Однако он наконец нашел верную тактику.
— Придержи свой язык! — внезапно заорал он. — Тело Христово! Неужели нужно визжать, как рыбная торговка, если мужчина обращается с тобой с придворной галантностью?
Правая рука женщины, поднятая, словно для защиты, безвольно опустилась. Огонек свечи колебался среди теней. Откинув назад черные вьющиеся волосы, женщина выпрямилась. Выражение ее лица стало робким и умоляющим, в глазах появились слезы.
— Прости меня! — взмолилась она, ничуть не напоминая недавнюю тигрицу. — Я расстроилась, что ты поместил меня напротив спальни твоей жены, и едва помню, что говорила.
— Ты сказала, что я пьян или спятил! — продолжал бушевать Фентон, довольный хорошим исполнением своей роли.
— Дорогой, я признаю, что была неправа!
— А я, со своей стороны, признаю, что вел не слишком праведную жизнь. Ну ничего, мы еще можем все исправить. А сейчас, — смеясь, предложил он, — давай притворимся, что начинаем все сначала, что мы с тобой никогда не встречались и не знаем друг друга. Кто вы такая?
Длинные ресницы молодой женщины удивленно приподнялись, затем вновь опустились. Выражение ее лица стало слащавым и хитрым.
— Если вы не знаете меня, сэр, — улыбаясь, ответила она, — значит, меня не знает ни один мужчина на земле!
— Чума на всех мужчин на земле! Как ваше имя?
— Я Мэгдален Йорк, кого вы, будучи в хорошем настроении, называли Мег. А кто такая Мэри?
Мэгдален Йорк…
В рукописи Джайлса Коллинса упоминалась» мадам Мэгдален Йорк «. Слово» мадам» обозначало не обязательно замужнюю женщину, а просто даму благородного происхождения, так же как вежливое «миссис» перед фамилией актрисы подчеркивало ее респектабельность. Однако эта женщина мало походила на свое изображение, возможно, по вине гравера. Она была…
— Сэр Ник! — льстиво произнесла женщина по имени Мег, явно спрашивая себя, обнять ли ей собеседника или некоторое время держаться на расстоянии. Затем она выскользнула из-за туалетного столика, и Фентон впервые увидел в зеркале собственное отражение.
— Черт возьми! — выругался он.
На сей раз гравер сработал на славу. Из-за стекла и из-под коричневой в белую полоску шелковой чалмы на него смотрело смуглое, но отнюдь не некрасивое лицо с длинным носом и тонкой черточкой усов над добродушным ртом.
«Сэр Николас Фентон, родился 25 декабря 1649 года, умер…» Да ведь ему сейчас не больше двадцати шести лет! Он всего на год старше Мэри… вернее этой женщины, Мег. Новые тревожные мысли зашевелились в голове профессора Фентона, пребывающего в облике сэра Ника. Под коричневым, расшитым алыми цветами халатом он напряг мускулы рук и ощупал плоский живот.
— Ну что? — усмехнулась Мег за его плечом. — Надеюсь, ты не собираешься опять изображать сумасшедшего?
— Конечно, нет. Я просто проверял, — и он провел рукой по подбородку, — хорошо ли я выбрит.
— Как будто мне не все равно! — Ее тон внезапно изменился: — Дорогой, ты ведь не намерен и в самом деле изменить свой образ жизни?
— А тебе бы этого не хотелось?
Обернувшись, Фентон поставил свечу на стол, чтобы тусклый свет падал на Мег Йорк.
— Что касается общения с другими женщинами, то безусловно, — теперь она говорила серьезно, ее лицо слегка порозовело, но голос звучал мягко. — Я ведь так любила тебя эти два года! Ты не оставишь меня?
— Как бы я мог это сделать?
— Ну, просто как предположение… — пробормотала Мег.
Задумчиво глядя в пол, она как бы нечаянно позволила распахнуться халату, под которым не было положенной для леди семнадцатого столетия ночной рубашки.
Приходится с сожалением признать, что желание тотчас обуяло Фентона. У него закружилась голова от ощущения ее близости.
«Так не пойдет», — подумал член совета колледжа Парацельса, с максимальным достоинством опускаясь на стул с высокой спинкой. Но он забыл о своем уменьшившемся росте и неожиданно ударился о сиденье.
Все это время Мег наблюдала за ним из-под полуопущенных ресниц. Не разжимая губ, она издала подобие усмешки.
— Значит, ты исправившийся распутник? — заметила молодая женщина. — Фи!
Поистине, женщины обладают весьма странным чувством юмора.
Затем усмешка исчезла с губ Мег, хотя румянец по-прежнему оставался на ее щеках.
— Я уже говорила тебе, — продолжала она. — Я так на тебя разозлилась за то, что ты поместил меня напротив комнаты твоей жены, в результате чего, если бы нас поймали, начался бы страшный скандал, что готова была тебя убить! Но я уже обо всем забыла. Почему нас должно заботить, что она подумает?
— В самом деле, почему? — откликнулся Фентон хриплым голосом.
Его нервы были напряжены, точно рыба на крючке; руки тряслись от напряжения. Фентон поднялся, и Мег раскрыла объятия. Но он не должен прикасаться к ней… по крайней мере, теперь. Внезапно Мег бросила быстрый взгляд через плечо.
— Дверь! — прошептала она. — Глупец, ты забыл закрыть дверь! Слушай! Что это?
— Какой-то шум!.. В чем дело?.. Я…
— Ты не слышал треска трутницы? — осведомилась Мег, в бешенстве топнув ногой. — Мой дражайший кузен, твоя супруга будет здесь, прежде чем ты успеешь сосчитать у себя пальцы на руках! Садись скорее!
Впоследствии профессор Фентон сконфуженно признавался, что произнес в этот момент ругательство, характерное для позднего периода Реставрации9, даже не подозревая, что оно ему известно. Очевидно, на мгновение он полностью перевоплотился в сэра Ника.
Но профессор опустился на стул, и сэр Ник исчез.
Фентон пытался сконцентрировать внимание на чисто академических проблемах. Закусив губу, Мег продемонстрировала зубы, ровные и белые, как у собаки, хотя в то время только самые отчаянные чистюли уделяли зубам большее внимание, нежели редкая чистка их намыленным прутиком. Без сомнения, причина состояла в грубой и твердой пище. Однако тело Мег было белым и чистым, хотя в те годы… Стоп! Рассуждения на отвлеченные темы вновь устремили его мысли в ненужном направлении.
В коридоре щелкнул запор. Шелест тафты и движущийся огонек свечи свидетельствовали, что в комнату кто-то вошел.
— Дражайшая Лидия! — вполголоса произнесла Мег, закутываясь в халат и придавая взгляду выражение детской невинности.
«Женщина, — подумал Фентон, не осмеливаясь глянуть через плечо, — изображение которой я… э-э… лелеял девять лет».
Сделав над собой усилие, он повернулся.
Лидия, леди Фентон, была полностью одета, словно отправляясь на бал при дворе. Платье из розовой тафты не имело рукавов; низкий вырез в форме сердца был оторочен венецианским кружевом; юбка, начинаясь от тонкой талии, доходила до лодыжек. Мягкие светло-каштановые волосы были уложены в виде чепца, с несколькими локонами, нависающими над ушами в соответствии с модой, введенной Луизой де Керуаль10.
Фигура также отличалась привлекательностью. Лидия была чуть ниже Мег; к тому же Фентон знал, что розово-голубая юбка скрывает высокие каблуки. Лидию Фентон можно было бы назвать более чем хорошенькой, если бы не одна деталь.
Ее руки, плечи и грудь покрывал толстый слой белой пудры. Наскоро наложенная косметика превращала лицо в красно-белую маску. На белой, как у трупа, коже выделялись алыми пятнами щеки и губы. В углу рта и рядом с левым веком чернели микроскопические бумажные «мушки»в форме сердец.
Результат получался более чем плачевным. Казалось, что на лице двадцатилетней девушки намалевана маска семидесятилетней старухи. Она выглядела восковой фигурой, спустившейся с постамента.
— Дражайшая кузина! — любезно произнесла Мег.
Нетвердой походкой Лидия двинулась к камину слева от нее. Накрыв свечу колпачком, она поставила ее на каминную полку. Фентон не мог разглядеть как следует ее лицо, но красивые голубые глаза, наполненные слезами, были видны и под безобразной маской.
Тогда Фентон проделал странную вещь. Приподняв стул за высокую спинку, он с грохотом швырнул его на пол.
— Наш добрый повелитель Карл II11, — забубнил он, словно в трансе, — милостью Божией король Англии, Шотландии и Ирландии, почивает сейчас во дворце Уайтхолл12…
— Или где-нибудь в другом месте, — хихикнула Мег, приподняв плечо. — А в чем дело?
Лидия не удостоила ее вниманием.
— Сэр, — тихим и нежным голосом обратилась она к Фентону, — признайтесь, что я терпела многое. Но чтобы вы и эта тварь в трех ярдах от моей двери…
Мег облокотилась спиной на туалетный столик. Ее открытый рот символизировал удивление и оскорбленную невинность.
— Это мерзко! Чудовищно! — Мег поежилась. — Любезная кузина! Надеюсь, вы не думаете, что Ник и я…
Лидия по-прежнему не смотрела на нее. Возможно, именно это удерживало Мег от бегства, а может быть, поведение профессора Фентона. Низко поклонившись Лидии, он поднес к губам ее руку.
— Миледи, — вежливо заговорил Фентон, — я не пребываю в неведении по поводу моей жестокости в отношении вас. Могу я попросить у вас прощения? — Опустившись на колени, он поднялся вновь. — Я ведь не грубый и бесчувственный мужлан, каковым вы меня считаете. Будет ли мне позволено изменить мое поведение?
В голубых глазах Лидии появилось выражение, пронзившее его сердце жалостью, подобной физической боли.
— Вы просите моего прощения? — прошептала она. — А я от всего сердца прошу у вас того же.
Затем в ее взгляде мелькнул страх.
— Поклянитесь, — взмолилась она, — что вы не играете мной!
— Клянусь рыцарской честью, которая еще во мне осталась.
— Тогда избавьтесь от нее! — заявила Лидия, сжимая руки. — Не удерживайте ее здесь ни на ночь, ни на один час! Умоляю! Я знаю, что она погубит вас! Она…
Без колебаний Мег схватила со стола ручное зеркало и запустила им в Лидию. Не задев ни ее, ни Фентона, зеркало вылетело через открытую дверь и разбилось в коридоре.
«Право, — подумал профессор Фентон из Кембриджа, — эти люди, кажется, абсолютно лишены сдерживающих центров». Однако он почувствовал, что вены у него на шее набухли от гнева, впадать в который вовсе не входило в его намерения.
— Сука! — завизжала Мег.
— Шлюха! — ответила Лидия.
— Уродина!
— Охотница за мужчинами!
— Охотница за мужчинами, вот как? — повторила Мег, взбешенная этим самым страшным оскорблением. Резко повернувшись и не обращая внимание на состояние своего халата она указала на разбросанные на туалетном столике носовые платки, пузырьки и коробочки с мазями для удаления косметики.
— Значит, это я не могу показать свое лицо, не намазавшись, потому что у меня французская болезнь?13 — осведомилась она. — Или невинная добродетельная жена, дочь полоумного индепендента14, внучка повешенного и проклятого цареубийцы, которая опасна для мужчин, потому что у нее…
Мег снова сделала паузу.
Фентон ощутил, как его лицо исказилось от бешеного гнева; тьма заволокла его зрение, разум и душу. Обеими руками он поднял над головой тяжелый стул, словно тот был сделан из фанеры, явно намереваясь размозжить им голову Мег Йорк.
Впервые испугавшись по-настоящему, Мег завизжала, отскочила и опустилась на четвереньки, так что волосы полностью закрыли ей лицо. Пальцы с длинными ногтями подняли тучи пыли с яркого ковра.
Жизнь ей спасло то, что сэр Ник питал к ней слишком сильную страсть, чтобы убить, а профессор Фентон, словно с усилиями удерживающий крышку гроба, откуда рвалась наружу душа сэра Ника, почувствовал, что борьба прекратилась, и позволил крышке захлопнуться.
Руки и ноги Фентона дрожали, когда он опустил стул на пол. Внутри он ощущал тошноту. Заметив в зеркале собственное смертельно-бледное лицо с изогнутыми черными бровями и тонкой линией усов, Фентон не узнал себя и стал дико озираться в поисках постороннего. Наконец он начал успокаиваться.
— Надеюсь, я не испугал вас, мадам? — хрипло осведомился профессор у Лидии, а не у Мег.
— Только немного, — ответила Лидия. — Вы отошлете ее?
За спиной Фентона послышалось тихое насмешливое хихиканье.
Мег, все еще стоя на четвереньках между столом и кроватью, посмотрела на него сквозь пряди черных волос, прищурившись и усмехаясь плотно сжатым ртом. Он понимал, что, за исключением краткого момента испуга, эта царственная потаскуха наслаждалась происходящим.
Фентон направился к двери, справедливо считая, что перенес более чем достаточно испытаний для одной ночи.
— Все будет, как вы желаете, — сказал он Лидии, положив руку на ее обнаженное плечо. — Но… не сейчас. Этой ночью, дорогая мадам, я буду спать один. Мне надо подумать о будущем. Так что, — закончил он, стоя на пороге, — доброй ночи вам обеим.
Хотя Фентон захлопнул за собой дверь, он забыл о деревянном запоре. Дверь вновь приоткрылась на дюйм, пропуская бледную вертикальную полоску света в темный коридор. На полпути к собственной спальне Фентон прислонил голову к стенной панели, пытаясь собраться с мыслями.
Дважды за эту ночь сэр Ник почти, если не полностью, одержал над ним верх. И не только при помощи гнева. Дьявол (которого в дальнейшем не следует недооценивать) из осторожности упомянул только гнев, обойдя молчанием физическое влечение, каким-то непостижимым образом связанное с гневом и не уступающее ему в силе. Но физическое влечение подразумевалось само собой — оно становится автоматическим при двадцатишестилетнем возрасте и крепком здоровье.
Фентон начинал понимать характер сэра Ника, Испытывая страсть к Мег Йорк, он не мог прогнать ее или причинить ей вред. Однако сэр Ник не мог так поступить и с женой, которую по-своему любил. Может ли справиться с подобной ситуацией мужчина в возрасте пятидесяти восьми лет? А так как это еще не возраст дряхлого старика, то хочет ли Фентон с ней справиться? Он с ужасом ощутил, что в глубине души разделяет чувства сэра Ника, хотя и обещал избавиться от Мег на следующий день.
Однако его подлинная проблема заключалась не в этом, а в аккуратном манускрипте Джайлса Коллинса.
Ровно через месяц, если ему не удастся это предотвратить, Лидия должна погибнуть от яда. Жертвой была она. А лицом, которое он давно подозревал в убийстве, благодаря определенным указаниям в рукописи, являлась Мег Йорк!
Скрипя кожаными туфлями, Фентон двинулся к двери своей спальни.
Глава 3. Лидия в коричневом и яд
Проснувшись на следующее утро, Фентон не испытывал ощущения, как будто он спит, а сразу же понял, где находится.
Тусклый утренний свет проникал сквозь полог кровати, вновь плотно задвинутый и усиливавший неприятный запах в комнате. Однако Фентон редко чувствовал себя таким счастливым и бодрым. Напрягая мускулы под ночным халатом, он глубоко втягивал воздух в легкие.
Удивительно, когда испытываешь ощущение такой свежести в пятьдесят… нет, ведь ему только двадцать шесть! Ночные беспокойства казались ему легкими как перышко. Вышвырнуть Мег из дома и спасти жизнь Лидии — что может быть проще?
Даже если Мег невиновна, все равно, скатертью ей дорога!
— Мир, плоть и дьявол, — пробормотал профессор Фентон. — Я бросил вызов всем троим, — он улыбнулся. — Однако, «Si la jeunesse savait, si la vieillesse pouvait»15, а так как во мне сочетаются молодость и старость, то я имею шанс выйти победителем.
Внезапно кто-то резко отодвинул полог с левой стороны.
В отверстии стоял худой низкорослый человек в темном костюме хорошего покроя и шелковых чулках. Чтобы определить его личность, Фентону оказалось достаточным вспомнить гравюру.
Это был Джайлс Коллинс, слуга и секретарь сэра Ника. Его ярко-рыжие волосы торчали ежиком над длинной и тощей физиономией, как у пуританина16, однако в глазах и складке рта ощущалось нечто порочное. Природная наглость нередко побуждала его дерзить хозяину, правда, до известных пределов. В то же время, как Фентон знал не из рукописи Джайлса, а из других источников, он был во всех отношениях преданным слугой.
— Доброго вам утра, сэр и хозяин, — подобострастно произнес Джайлс.
Перевернувшись на другой бок, Фентон быстро продумал фразы и тон, которые ему следовало использовать.
— Привет, проклятый мошенник! — проворчал он, абсолютно верно воссоздавая утреннюю манеру разговора сэра Ника. — Уже явился приставать со своими делами?
— Да, и с вашими тоже. Вижу, что вчера вечером вы опять надрались. И почему вы не одеваете нормальную ночную рубашку, даже когда я ее для вас приготовлю?
— Она чертовски неудобна.
— В некоторых отношениях, безусловно, — согласился Джайлс, насмешливо улыбаясь. — Ох уж эти леди! Конечно, когда мадам Йорк… — последовало подробное и весьма пикантное описание действий упомянутой дамы, которое нет нужды здесь воспроизводить.
— Придержи язык, черт бы тебя побрал!
Рыжеволосый Джайлс сжался, словно воздушный шар, который проткнули иглой, и казался оскорбленным.
— Ну-ну, — буркнул Фентон. — Я не хотел тебя обидеть.
— А я хотел только верно служить вам, сэр, — льстиво ответил Джайлс.
— Что касается шлюхи по имени Мэгдален Йорк, то она оставит этот дом, как только мы сможем найти для нее карету. Куда она отправится, меня не заботит. Я с ней покончил, понятно?
Фентон умолк, видя, что Джайлс, склонив набок свою пуританскую физиономию, устремил на него взгляд, который нельзя было назвать ни льстивым, ни дерзким.
— Что теперь беспокоит тебя, Джайлс?
— Ничего, сэр, — ответил Джайлс. — Просто те же слова я неоднократно слышал от вас и раньше.
Фентон сел в постели. Джайлс неслышно шагнул к столу у изголовья, где черный парик, заново причесанный и завитый, по-прежнему стоял на подставке. Рядом с ним теперь находился тяжелый серебряный поднос с серебряной чашкой; наполненной горячим шоколадом.
Подняв поднос, Джайлс искусно поместил его на колени Фентону. Столь же проворно он отодвинул остальные занавесы, прикрепив их петлями к шестам в ногах кровати. Фентон, потягивая шоколад, украдкой оглядывал комнату.
В окне сзади он мог видеть только клочок серого неба и колеблемые ветром верхушки деревьев. Оконные портьеры из красно-белой парчи были раздвинуты. Восточный ковер на полу играл такими яркими красками, что Фентон зажмурил глаза. Тяжеловесная дубовая мебель не вносила радости в обстановку. Профессору казалось, что низкий потолок и стены с коричневыми панелями сдавливают его со всех сторон.
Он недовольно морщился над шоколадом, отличавшимся резким и приторным вкусом, однако молодое горло способно проглотить все что угодно. Джайлс внимательно наблюдал за ним.
— Сэр, вам следует поторапливаться, — заныл он, ломая руки. — Уже поздно…
— Как поздно?
— Девятый час. А лорд Джордж скоро должен прийти.
— По-твоему, это поздно? — осведомился Фентон, изображая зевоту с похмелья. — Ну, ты, Морковная Башка, быстро говори, какие сейчас день, число и месяц. А если хочешь, можешь назвать и год.
Окинув его недовольным взглядом, Джайлс сообщил, что сегодня вторник, 10 мая 1675 года от Рождества Христова.
Значит, подумал Фентон, он перенесся в прошлое сразу же после полуночи. Дьявол всегда придерживается если не духа, то буквы сделки. А лорд Джордж, очевидно, Джордж Харуэлл, второй сын графа Бристольского, ближайший друг и собутыльник сэра Ника.
— Ваша одежда, дорогой сэр! — сказал Джайлс, бегавший от стула к стулу, на которых лежали различные детали костюма. — Скромные цвета, но они подчеркивают ваше благородство. Черные бархатные камзол и штаны, черные чулки и шпага работы Клеменса Хорнна.
Джайлс задержался у стула, где висел узкий кожаный пояс, к которому была прикреплена шпага с серебряным эфесом.
— Вам сегодня, возможно, предстоит кровавая работа, — добавил он. — Думаю, вы заходите слишком далеко.
— Кровавая работа? — переспросил Фентон. — Захожу слишком далеко?
Ни о чем подобном в манускрипте не упоминалось — возможно, это событие вовсе не произошло, или же о нем умолчали из деликатности.
Тусклый утренний свет проникал сквозь полог кровати, вновь плотно задвинутый и усиливавший неприятный запах в комнате. Однако Фентон редко чувствовал себя таким счастливым и бодрым. Напрягая мускулы под ночным халатом, он глубоко втягивал воздух в легкие.
Удивительно, когда испытываешь ощущение такой свежести в пятьдесят… нет, ведь ему только двадцать шесть! Ночные беспокойства казались ему легкими как перышко. Вышвырнуть Мег из дома и спасти жизнь Лидии — что может быть проще?
Даже если Мег невиновна, все равно, скатертью ей дорога!
— Мир, плоть и дьявол, — пробормотал профессор Фентон. — Я бросил вызов всем троим, — он улыбнулся. — Однако, «Si la jeunesse savait, si la vieillesse pouvait»15, а так как во мне сочетаются молодость и старость, то я имею шанс выйти победителем.
Внезапно кто-то резко отодвинул полог с левой стороны.
В отверстии стоял худой низкорослый человек в темном костюме хорошего покроя и шелковых чулках. Чтобы определить его личность, Фентону оказалось достаточным вспомнить гравюру.
Это был Джайлс Коллинс, слуга и секретарь сэра Ника. Его ярко-рыжие волосы торчали ежиком над длинной и тощей физиономией, как у пуританина16, однако в глазах и складке рта ощущалось нечто порочное. Природная наглость нередко побуждала его дерзить хозяину, правда, до известных пределов. В то же время, как Фентон знал не из рукописи Джайлса, а из других источников, он был во всех отношениях преданным слугой.
— Доброго вам утра, сэр и хозяин, — подобострастно произнес Джайлс.
Перевернувшись на другой бок, Фентон быстро продумал фразы и тон, которые ему следовало использовать.
— Привет, проклятый мошенник! — проворчал он, абсолютно верно воссоздавая утреннюю манеру разговора сэра Ника. — Уже явился приставать со своими делами?
— Да, и с вашими тоже. Вижу, что вчера вечером вы опять надрались. И почему вы не одеваете нормальную ночную рубашку, даже когда я ее для вас приготовлю?
— Она чертовски неудобна.
— В некоторых отношениях, безусловно, — согласился Джайлс, насмешливо улыбаясь. — Ох уж эти леди! Конечно, когда мадам Йорк… — последовало подробное и весьма пикантное описание действий упомянутой дамы, которое нет нужды здесь воспроизводить.
— Придержи язык, черт бы тебя побрал!
Рыжеволосый Джайлс сжался, словно воздушный шар, который проткнули иглой, и казался оскорбленным.
— Ну-ну, — буркнул Фентон. — Я не хотел тебя обидеть.
— А я хотел только верно служить вам, сэр, — льстиво ответил Джайлс.
— Что касается шлюхи по имени Мэгдален Йорк, то она оставит этот дом, как только мы сможем найти для нее карету. Куда она отправится, меня не заботит. Я с ней покончил, понятно?
Фентон умолк, видя, что Джайлс, склонив набок свою пуританскую физиономию, устремил на него взгляд, который нельзя было назвать ни льстивым, ни дерзким.
— Что теперь беспокоит тебя, Джайлс?
— Ничего, сэр, — ответил Джайлс. — Просто те же слова я неоднократно слышал от вас и раньше.
Фентон сел в постели. Джайлс неслышно шагнул к столу у изголовья, где черный парик, заново причесанный и завитый, по-прежнему стоял на подставке. Рядом с ним теперь находился тяжелый серебряный поднос с серебряной чашкой; наполненной горячим шоколадом.
Подняв поднос, Джайлс искусно поместил его на колени Фентону. Столь же проворно он отодвинул остальные занавесы, прикрепив их петлями к шестам в ногах кровати. Фентон, потягивая шоколад, украдкой оглядывал комнату.
В окне сзади он мог видеть только клочок серого неба и колеблемые ветром верхушки деревьев. Оконные портьеры из красно-белой парчи были раздвинуты. Восточный ковер на полу играл такими яркими красками, что Фентон зажмурил глаза. Тяжеловесная дубовая мебель не вносила радости в обстановку. Профессору казалось, что низкий потолок и стены с коричневыми панелями сдавливают его со всех сторон.
Он недовольно морщился над шоколадом, отличавшимся резким и приторным вкусом, однако молодое горло способно проглотить все что угодно. Джайлс внимательно наблюдал за ним.
— Сэр, вам следует поторапливаться, — заныл он, ломая руки. — Уже поздно…
— Как поздно?
— Девятый час. А лорд Джордж скоро должен прийти.
— По-твоему, это поздно? — осведомился Фентон, изображая зевоту с похмелья. — Ну, ты, Морковная Башка, быстро говори, какие сейчас день, число и месяц. А если хочешь, можешь назвать и год.
Окинув его недовольным взглядом, Джайлс сообщил, что сегодня вторник, 10 мая 1675 года от Рождества Христова.
Значит, подумал Фентон, он перенесся в прошлое сразу же после полуночи. Дьявол всегда придерживается если не духа, то буквы сделки. А лорд Джордж, очевидно, Джордж Харуэлл, второй сын графа Бристольского, ближайший друг и собутыльник сэра Ника.
— Ваша одежда, дорогой сэр! — сказал Джайлс, бегавший от стула к стулу, на которых лежали различные детали костюма. — Скромные цвета, но они подчеркивают ваше благородство. Черные бархатные камзол и штаны, черные чулки и шпага работы Клеменса Хорнна.
Джайлс задержался у стула, где висел узкий кожаный пояс, к которому была прикреплена шпага с серебряным эфесом.
— Вам сегодня, возможно, предстоит кровавая работа, — добавил он. — Думаю, вы заходите слишком далеко.
— Кровавая работа? — переспросил Фентон. — Захожу слишком далеко?
Ни о чем подобном в манускрипте не упоминалось — возможно, это событие вовсе не произошло, или же о нем умолчали из деликатности.