– Ты имеешь в виду пилюли?
– Да, ты захватил их с собой, не так ли?
– Я не такой дурак, чтобы оставить их где-то. Они смертельны – по крайней мере, так говорил тот парень.
– Мой друг, который дал мне его адрес, утверждал, что они не подведут. Он использовал их в Восточной Африке, и результат не заставил себя ждать.
– Знаю, Шелмадин, но я не в силах сделать подобное; не с Себастьяном.
– Он стоит на твоем пути, разве не так? Он суров и бессердечен. Что касается Себастьяна, я бессильна. Я перепробовала все. Не думаю, что в нем есть что-то человеческое. И в любом случае, из тебя получился бы гораздо более занятный герцог.
– Ты дьявол, разве не так, Шелмадин? – вскричал Маркус Рилл. – Когда доходит до дела, женщина всегда оказывается безжалостнее любого мужчины.
– Решай сам, – поторопила его леди Шелмадин. – Если ты предпочитаешь сесть в тюрьму, как я могу остановить тебя! Они не придут в восторг от того чека, который ты подделал. Как мне сказали, наказание за мошенничество довольно суровое.
– Прекрати, Шелмадин! Хорошо! У нас нет другого выхода, так? Ты совершенно уверена, что следов от яда не останется?
– Тебе предстоит всего лишь положить одну таблетку в его кофе или вино. Не делай этого, разумеется, когда вы с ним останетесь наедине. Если он умрет, нежелательно оказаться единственным свидете… Ты захватил их сюда, полагаю? Ты не лжешь мне?
– Нет, нет, они наверху, в ящике туалетного стола. Но мне это не нравится. Я, вероятно, бываю груб, но я никогда не совершал убийства!
– Тогда все в порядке! Поступай как хочешь, но не жди, что я стану навещать тебя в тюрьме. И не надейся, что я убегу через пролив, чтобы жить в нищете в какой-нибудь иностранной трущобе. На свете существуют другие мужчины!
– Шелмадин! Я сделаю то, о чем ты говоришь! Другого выхода нет.
– Тогда договорились, – хлопнула в ладоши леди Шелмадин. – Теперь, ради бога, позволь мне вернуться в постель. Если нас застанут здесь, это может вызвать подозрение.
– И ты выйдешь за меня замуж, Шелмадин, когда все закончится?
Раздался воркующий смех.
– Мне всегда хотелось стать герцогиней! И бриллианты, Маркус, конечно, очень мне к лицу!
Послышался звук открывающейся двери.
– Подожди, Шелмадин! Ты не можешь уйти вот так. – Дверь закрылась. – Проклятая женщина! Вероятно, меня оставили прибраться здесь.
Маркус подошел к французским окнам, чтобы закрыть их. Огни погасли, один за другим, пока Вирджиния не догадалась, что Маркус вышел только с одной свечой в руке. Затем настала полная темнота!
Вирджиния вся дрожала, тело покрылось потом, как будто ее окунули в холодную воду. Не может быть! Ей, должно быть, все это приснилось! Люди не способны на такие поступки. Она не могла поверить тому, что услышала. Наверное, никто не поверит, если она расскажет о разговоре, который только что подслушала. Если она сейчас же пойдет к герцогу, он посмеется над ней: возможно ли, чтобы два члена аристократического общества оказались способны на такое преступление! К словам неизвестной девушки из Америки вряд ли захотят прислушаться…
Она медленно двинулась вдоль стены дома, тихонько поднялась по боковой лестнице в свою спальню. Комната производила впечатление теплой, уютной и безопасной. Ситец в цветочек, мягкий ковер, элегантная обстановка были частью замка, частью безукоризненного прошлого английской аристократии.
Преступление должно совершиться – преступление столь ужасное, что ей невыносимо было думать об этом. И Вирджиния абсолютно беспомощна. Никто не поверит ей… герцог на краю гибели!
Она представила, как он принимает яд. Она представила, как он умирает. Однако ее руки были связаны, она не могла предотвратить этого злодеяния. Не в силах сдержать крика ужаса, Вирджиния поняла, что любит его.
Глава 8
– Да, ты захватил их с собой, не так ли?
– Я не такой дурак, чтобы оставить их где-то. Они смертельны – по крайней мере, так говорил тот парень.
– Мой друг, который дал мне его адрес, утверждал, что они не подведут. Он использовал их в Восточной Африке, и результат не заставил себя ждать.
– Знаю, Шелмадин, но я не в силах сделать подобное; не с Себастьяном.
– Он стоит на твоем пути, разве не так? Он суров и бессердечен. Что касается Себастьяна, я бессильна. Я перепробовала все. Не думаю, что в нем есть что-то человеческое. И в любом случае, из тебя получился бы гораздо более занятный герцог.
– Ты дьявол, разве не так, Шелмадин? – вскричал Маркус Рилл. – Когда доходит до дела, женщина всегда оказывается безжалостнее любого мужчины.
– Решай сам, – поторопила его леди Шелмадин. – Если ты предпочитаешь сесть в тюрьму, как я могу остановить тебя! Они не придут в восторг от того чека, который ты подделал. Как мне сказали, наказание за мошенничество довольно суровое.
– Прекрати, Шелмадин! Хорошо! У нас нет другого выхода, так? Ты совершенно уверена, что следов от яда не останется?
– Тебе предстоит всего лишь положить одну таблетку в его кофе или вино. Не делай этого, разумеется, когда вы с ним останетесь наедине. Если он умрет, нежелательно оказаться единственным свидете… Ты захватил их сюда, полагаю? Ты не лжешь мне?
– Нет, нет, они наверху, в ящике туалетного стола. Но мне это не нравится. Я, вероятно, бываю груб, но я никогда не совершал убийства!
– Тогда все в порядке! Поступай как хочешь, но не жди, что я стану навещать тебя в тюрьме. И не надейся, что я убегу через пролив, чтобы жить в нищете в какой-нибудь иностранной трущобе. На свете существуют другие мужчины!
– Шелмадин! Я сделаю то, о чем ты говоришь! Другого выхода нет.
– Тогда договорились, – хлопнула в ладоши леди Шелмадин. – Теперь, ради бога, позволь мне вернуться в постель. Если нас застанут здесь, это может вызвать подозрение.
– И ты выйдешь за меня замуж, Шелмадин, когда все закончится?
Раздался воркующий смех.
– Мне всегда хотелось стать герцогиней! И бриллианты, Маркус, конечно, очень мне к лицу!
Послышался звук открывающейся двери.
– Подожди, Шелмадин! Ты не можешь уйти вот так. – Дверь закрылась. – Проклятая женщина! Вероятно, меня оставили прибраться здесь.
Маркус подошел к французским окнам, чтобы закрыть их. Огни погасли, один за другим, пока Вирджиния не догадалась, что Маркус вышел только с одной свечой в руке. Затем настала полная темнота!
Вирджиния вся дрожала, тело покрылось потом, как будто ее окунули в холодную воду. Не может быть! Ей, должно быть, все это приснилось! Люди не способны на такие поступки. Она не могла поверить тому, что услышала. Наверное, никто не поверит, если она расскажет о разговоре, который только что подслушала. Если она сейчас же пойдет к герцогу, он посмеется над ней: возможно ли, чтобы два члена аристократического общества оказались способны на такое преступление! К словам неизвестной девушки из Америки вряд ли захотят прислушаться…
Она медленно двинулась вдоль стены дома, тихонько поднялась по боковой лестнице в свою спальню. Комната производила впечатление теплой, уютной и безопасной. Ситец в цветочек, мягкий ковер, элегантная обстановка были частью замка, частью безукоризненного прошлого английской аристократии.
Преступление должно совершиться – преступление столь ужасное, что ей невыносимо было думать об этом. И Вирджиния абсолютно беспомощна. Никто не поверит ей… герцог на краю гибели!
Она представила, как он принимает яд. Она представила, как он умирает. Однако ее руки были связаны, она не могла предотвратить этого злодеяния. Не в силах сдержать крика ужаса, Вирджиния поняла, что любит его.
Глава 8
Всю ночь Вирджиния металась в постели или лежала, глядя в темноту, сбитая с толку своими мыслями и чувствами. Она понимала, что каким-то образом должна спасти герцога, не только потому, что любит его. Никогда, в самых диких фантазиях, она не представляла, что убийство такое несложное дело и что оно заранее может быть спланировано. Ее шокировало его неприкрытое зверство. Она знала, что должна предотвратить его, какие бы последствия это ни имело лично для нее, – и все же оставался вопрос: как?
Вирджиния не могла заставить себя рассказать герцогу о планах его кузена, замыслившего убить его. Она представляла выражение недоумения и недоверчивости, которое появится на лице Себастьяна. И даже если герцог поверит ей, что он сможет предпринять? Обвинить Маркуса и раскрыть, что его ночной разговор с леди Шелмадин был подслушан неизвестной молодой американкой?
Нет, окружающие станут насмехаться над абсурдностью подобной мысли. И если бы она рассказала кому-то еще, не члену семьи – адвокату, доктору или даже человеку, связанному с полицией, – они не смогли бы действовать, пока не стало бы слишком поздно. Что они смогут сказать тогда – что она была права? Но какое утешение принесли бы эти слова?
С какой бы стороны она ни подходила к этой проблеме, решение задачи, похоже, оставалось одно – ждать, пока герцог не умрет, и тогда объявить, каким негодяем оказался Маркус Рилл.
Вирджиния закрыла глаза и вновь ощутила дрожь, вспомнив слова герцога. Ранее она не представляла, что можно так реагировать на голос мужчины. Но теперь Вирджиния поняла, что герцогу достаточно только находиться рядом с ней, только говорить с ней этим низким голосом, в котором, казалось, за каждым словом скрывалась подавленная страсть, чтобы почувствовать, как оживает и трепещет каждый нерв в ее теле.
Вирджиния поняла, когда они сидели бок о бок на скамье на полянке, что, если он протянет руки и прикоснется к ней, она не сможет противиться ему. Куда-то ушли ее гордость, ее осторожность, ее ненависть. Случилось невероятное: он обратил ее пылкую, страстную ненависть к нему в любовь, которую невозможно было отрицать. Ее мозг все еще пытался повторять снова и снова, что он обманщик и охотник за состоянием, но ее тело предало Вирджинию. Она хотела его, стремилась к нему!
Вирджиния обнаружила, что вновь и вновь повторяет шепотом слова, которые говорил ей герцог. Она обнаружила, что вспоминает каждое его движение. Она обнаружила, что оживляет в памяти их совместную поездку верхом, тот момент на террасе в «Сердце королевы», когда она поняла, что он увлечен ею.
И все же какая-то небольшая часть ее разума, критическая и холодная, задавала вопросы: какое значение имеет для него любовь? Насколько глубокой и насколько прочной она окажется? Не является ли все это на самом деле просто сильным увлечением порочного и страстного мужчины новым хорошеньким личиком?
В конце концов, Вирджиния не могла больше мучить себя вопросами, осаждавшими ее. После долгих часов самокритического анализа своих действий она не оказалась ближе к разрешению проблемы, которая сейчас стала самой важной: как ей спасти жизнь герцога?
В том, как Маркус Рилл и леди Шелмадин обсуждали план избавления от него, не было никакого притворства, их злонамеренность была явной, и это убедило Вирджинию, что они, несомненно, приведут свой план в действие.
Она вылезла из постели и раздвинула занавески. Небо на востоке только начинало светлеть, звезды слабо мерцали в самой его вышине. Над озером поднимался туман, окружавший стволы деревьев в парке. Стая диких уток снялась с места и исчезла в разгорающейся заре.
Кругом царили тишина и покой. Громадные дубы, простоявшие сотни лет, казались часовыми, стерегущими покой старого поместья. Здесь царил мир, и, слушая первые песни птиц, невозможно было представить, что безжалостные интриги способны разбить безмятежность этого уютного уголка.
– Возможно, мне все приснилось, – прошептала Вирджиния. – Возможно, мой разум вообразил, что я слышала это.
Внезапное движение внизу заставило ее выглянуть из окна, и она увидела прямо под своим окном Маркуса Рилла, спускавшегося по ступенькам дома и направлявшегося к конюшням. Он был одет в бриджи для верховой езды и держал в руке хлыст. И тогда Вирджиния поняла, что кто-то еще не смог заснуть, кто-то еще метался и ворочался в постели, возможно борясь всю ночь с угрызениями своей совести.
Вирджиния бросила взгляд на часы, стоявшие на каминной полке. Было около пяти часов. Слишком рано, прислуга еще спит, но, несомненно, Маркус Рилл разбудит одного из конюшенных мальчиков и потребует, чтобы тот оседлал лошадь.
Несколько секунд Вирджиния стояла, наблюдая за ним, пока он не скрылся из вида, а затем внезапно поняла, что должна делать. Она схватила с кресла у изголовья кровати свой пеньюар, сшитый из плотного белого крепдешина, накинула его и крепко затянула пояс вокруг талии.
Это опасно, но она знала, что другого выхода нет. Бесшумно она открыла свою дверь. В коридоре было темно, и она двинулась на ощупь. Ее ночные туфли едва скользили по мягкому ковру.
Требовалось пройти значительное расстояние от ее комнаты до площадки второго этажа, где находились покои более важных гостей, выходившие в широкий коридор, к которому вела парадная лестница. Вирджиния знала, где комната Маркуса Рилла, потому что, когда поднималась накануне по лестнице после ленча, он вышел из комнаты и улыбнулся при виде ее своей развратной улыбкой. К счастью, ее сопровождала мисс Маршбанкс, так что ему не удалось вовлечь ее в разговор.
Площадку парадной лестницы освещали первые слабые лучи зари, проникавшие сквозь витражные стекла высоких окон в холле. Кругом царила тишина. Слышалось только тиканье дедовских часов и пение птиц за окнами. Вирджиния проскользнула в тень напротив двери Маркуса Рилла. Прикоснувшись к ручке двери, на мгновение она заколебалась, почувствовав, как сердце чуть ли не выпрыгивает из груди.
Допустим, она ошиблась! Возможно, по какому-то чрезвычайному поводу он повернул от конюшни и вновь оказался в своей спальне! Что он подумает при виде ее? Что он скажет? Но Вирджиния понимала, что ее собственное положение в этом деле не имело никакого значения. Главное – герцог! Герцог, которого нужно было спасти любой ценой!
Очень, очень осторожно она повернула ручку. Шторы на окнах раздвинуты, но комната была пуста. Кровать в беспорядке – свидетельство того, что она была права: Маркусу Риллу не удалось заснуть. Его пижама валялась на полу.
Вирджиния быстро нашла глазами интересующий ее предмет: комод с ящиками, который, как она поняла, использовали в качестве туалетного столика, с небольшим поворачивающимся зеркалом в раме красного дерева над ним. Щетки для волос Маркуса Рилла с ручками из слоновой кости лежали рядом с шкатулкой, в которой хранились его бритвы.
Вирджиния быстро пересекла комнату и выдвинула верхний ящик. В нем лежали носки, галстуки, носовые платки, но больше ничего. Она попыталась поискать в другом ящике. Здесь были какие-то письма, кожаная коробка для воротничков, коробка для запонок и маленькая плоская оловянная коробка. Ничего похожего на то, что она искала. Вирджиния представляла себе, что таблетки должны храниться в белой коробочке, такой, которую обычно используют фармацевты.
Она в растерянности вглядывалась в открытый ящик, вспоминая, что Маркус совершенно определенно говорил: яд хранится в ящике туалетного стола. Она оглядела комнату. В одном углу стоял высокий комод, в другом – письменный стол, в центре – несколько столиков; ничего такого, что можно было бы назвать туалетным столом.
Затем она вытащила из глубины ящика оловянную коробку, уже весьма потрепанную. На крышке разглядела полустершуюся надпись: «Первая помощь», а под ней красный крест. Вирджиния предположила, что это был набор предметов для оказания первой помощи, который Маркус Рилл, вероятно, возил с собой, когда служил в действующей армии.
Она открыла ее и с первого взгляда поняла, что нашла то, что искала. В коробке были бинты, ножницы и какие-то маленькие бутылочки. Но в центре лежал футлярчик для пилюль, точно такой, как она представляла. Вытащила его и увидела, что здесь хранятся четыре маленькие белые таблетки. Вирджиния была уверена, что это тот самый яд, о котором говорили Маркус Рилл и леди Шелмадин.
Четыре таблетки, и каждая настолько ядовитая, что способна убить человека! Она нашла их!
Вирджиния закрыла коробку, положила ее на место и задвинула ящик. Затем поспешно, сжимая в руке футлярчик с пилюлями, на цыпочках пересекла комнату. Теперь бы успеть вернуться незамеченной в свою спальню и уничтожить пилюли, пока они не нанесли вреда!
Вирджиния открыла дверь комнаты, вышла в коридор – и тут… Она застыла на месте. По коридору шел герцог, одетый в бриджи для верховой езды. На поводке он держал Диззи, старого ревматического мопса герцогини.
Секунду он не видел Вирджинию. Он, почти ничего не замечая, смотрел перед собой, как человек, занятый собственными мыслями. Только чуть не налетев на нее, он увидел Вирджинию. Она стояла неподвижно, как будто окаменев, сжимая в руках футлярчик с пилюлями и подняв к нему бледное испуганное лицо.
Несколько секунд герцог с недоумением смотрел на Вирджинию. Затем кровь отхлынула от его лица, и оно стало таким же смертельно бледным, как и ее лицо. Его взгляд метался, он, похоже, улавливал мельчайшие детали ее внешности: длинный белый пеньюар, волосы, спадавшие по плечам почти до талии, глаза, потемневшие, как можно было понять, от удивления и ужаса.
Долгие, долгие мгновения ни один из них не мог произнести ни звука. Когда герцог заговорил, его голос звучал сурово, за его словами скрывался гнев, контролируемый, тем не менее, железной волей.
– Так вот где лежат ваши интересы, мисс Лангхолм!
Вирджиния чувствовала себя так, словно он ударил ее хлыстом.
– Я думал, что вы не такая, как другие женщины, – продолжал герцог, – но вижу, что ошибся. Так это мой кузен владеет ключом от вашей любви! До чего же слеп мужчина, не видящий, что происходит под его носом…
Он умолк, а Вирджиния задрожала так сильно, что пилюли выпали из ее руки и рассыпались по полу. С трудом она обрела голос.
– Я… я хотела бы… объяснить, – начала она прерывающимся шепотом, но герцог отмахнулся:
– Думаю, мисс Лангхолм, вы злоупотребили моим гостеприимством до крайних пределов, и ваш отъезд будет организован сегодня же днем.
Он направился к лестнице, и Вирджиния протянула к нему руку.
– Подождите! – умоляла она.
Герцог не мог идти быстро, потому что мопс натягивал поводок. Прежде чем он успел удержать его, старый пес рванулся к одной из белых пилюль, выпавшей из футлярчика и подкатившейся к нему. Мопс жадно схватил пилюлю, а затем, поскольку герцог тащил его за поводок к лестнице, проковылял несколько шагов. Но тут что-то произошло – захрипев, пес упал на пол, медленно перекатился на спину и замер…
Герцог, застигнутый на первой ступеньке лестницы, повернул голову, чтобы посмотреть, что случилось. Поспешно подобрав оставшиеся три таблетки, Вирджиния заговорила:
– Это, это… предназначалось для вас!
– Что вы имеете в виду? – резко спросил герцог.
Эти пилюли, – голос Вирджинии дрожал, когда она протягивала их ему, – они предназначались, чтобы убить вас. Поэтому… я выкрала их. Чтобы… спасти вас.
Герцог наклонился, снял поводок с ошейника мопса и, обойдя умершую собаку, подошел к Вирджинии. Он пристально глядел в ее лицо.
– Скажите мне правду, – грубо заговорил он. – Что вы делали в той спальне?
Теперь Вирджиния не боялась ни его взгляда, ни его рук, схвативших ее за плечи.
– Это правда, – ответила она. – Они… они хотели убить вас. Я знала, что вы мне не поверите, поэтому я… украла пилюли.
Герцог не отрывал от нее глаз, пытаясь понять правду. Похоже, то, что он увидел, убедило его. Он посмотрел в оба конца коридора.
– Мы не можем разговаривать здесь. – Взял Вирджинию под локоть, герцог отвел ее на несколько шагов от того места, где они стояли. Открыв дверь, он втолкнул ее в комнату и запер за ними дверь.
Вирджиния увидела, что они находятся в маленькой комнате, которая, по ее предположению, служила будуаром одного из великолепных покоев, предназначавшихся для высокопоставленных гостей замка. Это был очаровательный кабинет в нежно розовых тонах, и, хотя этими покоями не пользовались, воздух благоухал ароматом цветов, стоявших на боковых столиках. Так было заведено, как узнала Вирджиния от мисс Маршбанкс.
Герцог пересек комнату и раздвинул занавески. Пространство заполнилось светом. Он повернулся к Вирджинии, стоявшей около двери все еще с застывшей тревогой в глазах.
– А теперь расскажите мне, что все это значит, – приказал он.
Вирджиния медленно подошла к нему, держа в руке футлярчик.
– Вчера ночью, когда я… я оставила вас… – начала она тихо и затем, отведя взгляд в сторону, потому что ей стыдно было разоблачать подлость людей, которых он знал и которым доверял, передала ему то, что подслушала накануне.
– Почему вы не пришли ко мне? – спросил герцог, когда она закончила.
В первый раз за эти ужасные минуты Вирджиния посмотрела ему в лицо:
– А вы поверили бы мне? Разве вы не подумали бы, что я просто паникерша, создающая ненужный переполох? Или женщина, чье воображение переступает все границы?
– Вы правы, – честно признался он. – Трудно было бы поверить в такую историю. Даже сейчас, когда там лежит подохший пес, мне трудно поверить, что Маркус способен решиться на убийство.
– Почему вы не дали ему денег? Если преступление не удастся ему в этот раз, он, скорее всего, попытается снова.
– Я не могу дать ему такую большую сумму. Даже если бы я дал ему деньги, что толку? Подобное случалось десятки раз в прошлом и будет продолжаться впредь. Нет конца его алчности, нет конца его глупости. – Он наклонился и взял пилюли у Вирджинии. – Нам остается одно: попытаться выиграть время.
– Как? – спросила Вирджиния.
Герцог открыл футлярчик и посмотрел на пилюли.
– В моей спальне есть совершенно безвредные таблетки, которые давным-давно дал мне врач, лечивший меня от лихорадки. Я могу подложить их, и на некоторое время Маркус будет в недоумении, почему они не действуют.
– У него всего неделя на то, чтобы найти деньги, – напомнила Вирджиния.
– Глупец! Непроходимый глупец! – воскликнул герцог с внезапным гневом. – Последний раз он поклялся мне на Библии, что не будет больше играть в азартные игры. Я заплатил его долги деньгами, в которых сам остро нуждался, а сейчас, не прошло и полугода, он опять в том же положении, как прежде!
– Тогда что вы предпримете?
– Не знаю. Возможно, предъявлю ему обвинение, скажу, что мне известны его замыслы. Но такое заявление могло бы вовлечь вас в разбирательство, а этого я ни за что не допущу.
– Я не стану возражать, – ответила Вирджиния. – Если… если это спасет вашу жизнь.
Она говорила, не обдумывая своих слов, а затем почувствовала, как краска бросилась в лицо, так как увидела, что глаза герцога вопросительно смотрят на нее.
– Вирджиния! – произнес он, и теперь тон его стал совершенно иным. – Простите ли вы меня за то, что я наговорил вам только что? Не думаю, что вы когда-нибудь поймете, что значило для меня увидеть, как вы выходите из спальни этого человека. Увидеть вас такой, как вы выглядите сейчас: по-домашнему, с распущенными по плечам удивительными волосами. Если бы вы только знали, как страстно желал я увидеть вас именно такой.
– Я… я думаю, что, наверное, мне… следует вернуться в мою комнату… – начала Вирджиния, но больше ничего не могла сказать, так как руки герцога вновь оказались на ее плечах, заключив ее в объятия.
– Почему вы пытались спасти меня? – спросил герцог. – Я должен знать ответ.
Его лицо склонилось к ней, и ее внезапно охватила робость.
– Ответьте мне, – потребовал он. Вирджиния утратила голос. Казалось, он замер у нее в горле. Она ощущала только прикосновение его рук, его близость. Она чувствовала, что дрожит всем телом.
– Посмотрите на меня, Вирджиния. – Герцог говорил тихо, но повелительно. – Посмотрите на меня, – повторил он с настойчивостью, которой нельзя было не повиноваться.
Не в силах противостоять его власти над ней, Вирджиния подняла глаза. Долгое, долгое мгновение они смотрели друг на друга, и мир, казалось, закружился вокруг них в бешеном водовороте. Внезапно, издав какое-то неразборчивое восклицание, герцог потерял самообладание. Он схватил Вирджинию в объятия, его губы искали ее.
– О, моя дорогая… моя радость… моя любовь, – бормотал он. – Я настолько дорог тебе, что ты спасла меня. Я дорог тебе! Только это имеет значение. Боже мой! Вирджиния, я люблю тебя!
Он страстно целовал ее – ее губы, ее глаза, шею, волосы. Вирджиния почувствовала, что его страсть накрывает и ее, как приливная волна, и она уступила ему, понимая, что его пламя разожгло в ней ответный огонь и что поцелуи соединили их так, что из двоих отдельных людей они превратились в единое целое…
Прошло какое-то время, которое показалось им вечностью, мир застыл в неподвижности, и они забыли обо всем, кроме них самих. Наконец они вернулись к реальности.
– Я должен отпустить тебя, – хрипло произнес герцог. – О, Вирджиния, я и не представлял, что любовь может быть такой!
Герцог все еще сжимал ее в объятиях, и теперь Вирджиния склонила голову на его плечо. Он смотрел на ее полуоткрытые губы, на пылающее румянцем лицо, на глаза, потемневшие от страсти, которую он пробудил в ней.
– Ты прекрасна! – пробормотал он. – Ты прекраснее всех женщин на свете… Но я должен оставить тебя, прежде чем пробудится весь дом, чтобы поменять таблетки. Я должен найти слуг и объяснить им, что Диззи сдох от сердечного приступа. Как удачно, что я услышал, как он скребется у двери моей матери, требуя, чтобы его выпустили.
– Да… ты должен сделать… все это, – хриплым голосом произнесла Вирджиния, но смысл ее слов не был важен, имело значение лишь то, что она произносила их для него.
– Я люблю тебя! Я люблю тебя! – восклицал герцог.
Он снова поцеловал ее долгим страстным поцелуем, а она крепко прижалась к нему, как ребенок, который боялся остаться в темноте и вдруг обрел безопасность и защиту.
– Мы должны идти, дорогая, поговорим сегодня позднее. Я думаю, что в данный момент Маркусу не следует знать, что его план провалился.
– Нет, нет! Потому что он попытается сделать что-то другое!
– И в следующий раз тебе, возможно, не удастся спасти меня. Я все еще не могу взять в толк, что исключительно тебе я обязан своей жизнью. О, моя радость, когда-нибудь я отплачу тебе.
– Я только хочу, чтобы ты остался жив, – прошептала Вирджиния.
Он снова целовал и целовал ее, пока, наконец, неохотно, как бы против своей воли, не разжал объятий.
– Мне не следует смотреть на тебя, – сказал он, – иначе я не смогу уйти.
Герцог пересек комнату и отпер дверь. Выглянул в коридор.
– Никого не видно, – сообщил он. – Спокойно возвращайся в свою комнату и попытайся отдохнуть. Сегодня утром нам лучше не совершать прогулку верхом, я должен кое за чем присмотреть.
– Конечно, я понимаю, – согласилась Вирджиния, хотя в глубине души была разочарована.
Она проскользнула мимо герцога, почувствовав, как его губы прижались к ее волосам, а затем быстро прошла по коридору, не оглядываясь назад. В своей комнате она бросилась на постель, дрожа от только что пережитой радости и удивления, все еще чувствуя на своих губах жадные губы герцога.
«Он любит меня, и я люблю его», – твердила она себе. Однако исподволь ей не давал покоя все тот же недоверчивый, циничный голос. «Насколько сильно? – спрашивал он. – Как много ты значишь для него?»
Ужасно трудно было спуститься вниз к завтраку, где ее уже поджидала мисс Маршбанкс, без умолку болтающая о своих планах на день.
– Сразу после завтрака мне предстоит ехать в деревню, – объявила она. – Не надо ли что-нибудь получить для вас на почте?
– Вы ездите туда каждое утро? – между делом спросила Вирджиния и была удивлена, заметив, какое неприступное выражение появилось на лице мисс Маршбанкс.
– Не каждое утро, – ответила она уклончиво, – только если ее милость дает мне кое-какие поручения.
Вирджинии хотелось бы задать еще вопросы, но инстинктивно она поняла, что они неуместны.
«Какие секреты могут быть связаны с поездками мисс Маршбанкс в деревню? – спрашивала она себя. – Я действительно придумываю небылицы! Нахожу заговоры и интриги там, где их просто не может быть!»
Завтрак закончился, Вирджиния взяла свой блокнот и решительно направилась в библиотеку, но обнаружила, что совершенно не в состоянии сосредоточиться. Книги, которые накануне приводили ее в восторг, теперь показались скучными и лишенными жизни. Они рассказывали только о прошлом; она же целиком была поглощена настоящим и будущим.
Вирджиния думала о том, что делает герцог. Ее интересовало, подложил ли уже Маркус одну из подмененных таблеток в его кофе за завтраком или попридержал ее до ленча, чтобы растворить в вине. Наконец, она расставила книги по местам в книжных шкафах и села, бессмысленно рисуя в своем блокноте.
Вирджиния собиралась написать тете в Америку, но что она могла сообщить? «Я познакомилась со своим мужем и влюбилась в него. Он в опасности, его могут убить». Тетя подумала бы, что ее племянница сошла с ума.
Вирджиния сидела, безутешно глядя на лица, которые нарисовала в своем блокноте, когда дверь открылась и вошла герцогиня.
Вирджиния не могла заставить себя рассказать герцогу о планах его кузена, замыслившего убить его. Она представляла выражение недоумения и недоверчивости, которое появится на лице Себастьяна. И даже если герцог поверит ей, что он сможет предпринять? Обвинить Маркуса и раскрыть, что его ночной разговор с леди Шелмадин был подслушан неизвестной молодой американкой?
Нет, окружающие станут насмехаться над абсурдностью подобной мысли. И если бы она рассказала кому-то еще, не члену семьи – адвокату, доктору или даже человеку, связанному с полицией, – они не смогли бы действовать, пока не стало бы слишком поздно. Что они смогут сказать тогда – что она была права? Но какое утешение принесли бы эти слова?
С какой бы стороны она ни подходила к этой проблеме, решение задачи, похоже, оставалось одно – ждать, пока герцог не умрет, и тогда объявить, каким негодяем оказался Маркус Рилл.
Вирджиния закрыла глаза и вновь ощутила дрожь, вспомнив слова герцога. Ранее она не представляла, что можно так реагировать на голос мужчины. Но теперь Вирджиния поняла, что герцогу достаточно только находиться рядом с ней, только говорить с ней этим низким голосом, в котором, казалось, за каждым словом скрывалась подавленная страсть, чтобы почувствовать, как оживает и трепещет каждый нерв в ее теле.
Вирджиния поняла, когда они сидели бок о бок на скамье на полянке, что, если он протянет руки и прикоснется к ней, она не сможет противиться ему. Куда-то ушли ее гордость, ее осторожность, ее ненависть. Случилось невероятное: он обратил ее пылкую, страстную ненависть к нему в любовь, которую невозможно было отрицать. Ее мозг все еще пытался повторять снова и снова, что он обманщик и охотник за состоянием, но ее тело предало Вирджинию. Она хотела его, стремилась к нему!
Вирджиния обнаружила, что вновь и вновь повторяет шепотом слова, которые говорил ей герцог. Она обнаружила, что вспоминает каждое его движение. Она обнаружила, что оживляет в памяти их совместную поездку верхом, тот момент на террасе в «Сердце королевы», когда она поняла, что он увлечен ею.
И все же какая-то небольшая часть ее разума, критическая и холодная, задавала вопросы: какое значение имеет для него любовь? Насколько глубокой и насколько прочной она окажется? Не является ли все это на самом деле просто сильным увлечением порочного и страстного мужчины новым хорошеньким личиком?
В конце концов, Вирджиния не могла больше мучить себя вопросами, осаждавшими ее. После долгих часов самокритического анализа своих действий она не оказалась ближе к разрешению проблемы, которая сейчас стала самой важной: как ей спасти жизнь герцога?
В том, как Маркус Рилл и леди Шелмадин обсуждали план избавления от него, не было никакого притворства, их злонамеренность была явной, и это убедило Вирджинию, что они, несомненно, приведут свой план в действие.
Она вылезла из постели и раздвинула занавески. Небо на востоке только начинало светлеть, звезды слабо мерцали в самой его вышине. Над озером поднимался туман, окружавший стволы деревьев в парке. Стая диких уток снялась с места и исчезла в разгорающейся заре.
Кругом царили тишина и покой. Громадные дубы, простоявшие сотни лет, казались часовыми, стерегущими покой старого поместья. Здесь царил мир, и, слушая первые песни птиц, невозможно было представить, что безжалостные интриги способны разбить безмятежность этого уютного уголка.
– Возможно, мне все приснилось, – прошептала Вирджиния. – Возможно, мой разум вообразил, что я слышала это.
Внезапное движение внизу заставило ее выглянуть из окна, и она увидела прямо под своим окном Маркуса Рилла, спускавшегося по ступенькам дома и направлявшегося к конюшням. Он был одет в бриджи для верховой езды и держал в руке хлыст. И тогда Вирджиния поняла, что кто-то еще не смог заснуть, кто-то еще метался и ворочался в постели, возможно борясь всю ночь с угрызениями своей совести.
Вирджиния бросила взгляд на часы, стоявшие на каминной полке. Было около пяти часов. Слишком рано, прислуга еще спит, но, несомненно, Маркус Рилл разбудит одного из конюшенных мальчиков и потребует, чтобы тот оседлал лошадь.
Несколько секунд Вирджиния стояла, наблюдая за ним, пока он не скрылся из вида, а затем внезапно поняла, что должна делать. Она схватила с кресла у изголовья кровати свой пеньюар, сшитый из плотного белого крепдешина, накинула его и крепко затянула пояс вокруг талии.
Это опасно, но она знала, что другого выхода нет. Бесшумно она открыла свою дверь. В коридоре было темно, и она двинулась на ощупь. Ее ночные туфли едва скользили по мягкому ковру.
Требовалось пройти значительное расстояние от ее комнаты до площадки второго этажа, где находились покои более важных гостей, выходившие в широкий коридор, к которому вела парадная лестница. Вирджиния знала, где комната Маркуса Рилла, потому что, когда поднималась накануне по лестнице после ленча, он вышел из комнаты и улыбнулся при виде ее своей развратной улыбкой. К счастью, ее сопровождала мисс Маршбанкс, так что ему не удалось вовлечь ее в разговор.
Площадку парадной лестницы освещали первые слабые лучи зари, проникавшие сквозь витражные стекла высоких окон в холле. Кругом царила тишина. Слышалось только тиканье дедовских часов и пение птиц за окнами. Вирджиния проскользнула в тень напротив двери Маркуса Рилла. Прикоснувшись к ручке двери, на мгновение она заколебалась, почувствовав, как сердце чуть ли не выпрыгивает из груди.
Допустим, она ошиблась! Возможно, по какому-то чрезвычайному поводу он повернул от конюшни и вновь оказался в своей спальне! Что он подумает при виде ее? Что он скажет? Но Вирджиния понимала, что ее собственное положение в этом деле не имело никакого значения. Главное – герцог! Герцог, которого нужно было спасти любой ценой!
Очень, очень осторожно она повернула ручку. Шторы на окнах раздвинуты, но комната была пуста. Кровать в беспорядке – свидетельство того, что она была права: Маркусу Риллу не удалось заснуть. Его пижама валялась на полу.
Вирджиния быстро нашла глазами интересующий ее предмет: комод с ящиками, который, как она поняла, использовали в качестве туалетного столика, с небольшим поворачивающимся зеркалом в раме красного дерева над ним. Щетки для волос Маркуса Рилла с ручками из слоновой кости лежали рядом с шкатулкой, в которой хранились его бритвы.
Вирджиния быстро пересекла комнату и выдвинула верхний ящик. В нем лежали носки, галстуки, носовые платки, но больше ничего. Она попыталась поискать в другом ящике. Здесь были какие-то письма, кожаная коробка для воротничков, коробка для запонок и маленькая плоская оловянная коробка. Ничего похожего на то, что она искала. Вирджиния представляла себе, что таблетки должны храниться в белой коробочке, такой, которую обычно используют фармацевты.
Она в растерянности вглядывалась в открытый ящик, вспоминая, что Маркус совершенно определенно говорил: яд хранится в ящике туалетного стола. Она оглядела комнату. В одном углу стоял высокий комод, в другом – письменный стол, в центре – несколько столиков; ничего такого, что можно было бы назвать туалетным столом.
Затем она вытащила из глубины ящика оловянную коробку, уже весьма потрепанную. На крышке разглядела полустершуюся надпись: «Первая помощь», а под ней красный крест. Вирджиния предположила, что это был набор предметов для оказания первой помощи, который Маркус Рилл, вероятно, возил с собой, когда служил в действующей армии.
Она открыла ее и с первого взгляда поняла, что нашла то, что искала. В коробке были бинты, ножницы и какие-то маленькие бутылочки. Но в центре лежал футлярчик для пилюль, точно такой, как она представляла. Вытащила его и увидела, что здесь хранятся четыре маленькие белые таблетки. Вирджиния была уверена, что это тот самый яд, о котором говорили Маркус Рилл и леди Шелмадин.
Четыре таблетки, и каждая настолько ядовитая, что способна убить человека! Она нашла их!
Вирджиния закрыла коробку, положила ее на место и задвинула ящик. Затем поспешно, сжимая в руке футлярчик с пилюлями, на цыпочках пересекла комнату. Теперь бы успеть вернуться незамеченной в свою спальню и уничтожить пилюли, пока они не нанесли вреда!
Вирджиния открыла дверь комнаты, вышла в коридор – и тут… Она застыла на месте. По коридору шел герцог, одетый в бриджи для верховой езды. На поводке он держал Диззи, старого ревматического мопса герцогини.
Секунду он не видел Вирджинию. Он, почти ничего не замечая, смотрел перед собой, как человек, занятый собственными мыслями. Только чуть не налетев на нее, он увидел Вирджинию. Она стояла неподвижно, как будто окаменев, сжимая в руках футлярчик с пилюлями и подняв к нему бледное испуганное лицо.
Несколько секунд герцог с недоумением смотрел на Вирджинию. Затем кровь отхлынула от его лица, и оно стало таким же смертельно бледным, как и ее лицо. Его взгляд метался, он, похоже, улавливал мельчайшие детали ее внешности: длинный белый пеньюар, волосы, спадавшие по плечам почти до талии, глаза, потемневшие, как можно было понять, от удивления и ужаса.
Долгие, долгие мгновения ни один из них не мог произнести ни звука. Когда герцог заговорил, его голос звучал сурово, за его словами скрывался гнев, контролируемый, тем не менее, железной волей.
– Так вот где лежат ваши интересы, мисс Лангхолм!
Вирджиния чувствовала себя так, словно он ударил ее хлыстом.
– Я думал, что вы не такая, как другие женщины, – продолжал герцог, – но вижу, что ошибся. Так это мой кузен владеет ключом от вашей любви! До чего же слеп мужчина, не видящий, что происходит под его носом…
Он умолк, а Вирджиния задрожала так сильно, что пилюли выпали из ее руки и рассыпались по полу. С трудом она обрела голос.
– Я… я хотела бы… объяснить, – начала она прерывающимся шепотом, но герцог отмахнулся:
– Думаю, мисс Лангхолм, вы злоупотребили моим гостеприимством до крайних пределов, и ваш отъезд будет организован сегодня же днем.
Он направился к лестнице, и Вирджиния протянула к нему руку.
– Подождите! – умоляла она.
Герцог не мог идти быстро, потому что мопс натягивал поводок. Прежде чем он успел удержать его, старый пес рванулся к одной из белых пилюль, выпавшей из футлярчика и подкатившейся к нему. Мопс жадно схватил пилюлю, а затем, поскольку герцог тащил его за поводок к лестнице, проковылял несколько шагов. Но тут что-то произошло – захрипев, пес упал на пол, медленно перекатился на спину и замер…
Герцог, застигнутый на первой ступеньке лестницы, повернул голову, чтобы посмотреть, что случилось. Поспешно подобрав оставшиеся три таблетки, Вирджиния заговорила:
– Это, это… предназначалось для вас!
– Что вы имеете в виду? – резко спросил герцог.
Эти пилюли, – голос Вирджинии дрожал, когда она протягивала их ему, – они предназначались, чтобы убить вас. Поэтому… я выкрала их. Чтобы… спасти вас.
Герцог наклонился, снял поводок с ошейника мопса и, обойдя умершую собаку, подошел к Вирджинии. Он пристально глядел в ее лицо.
– Скажите мне правду, – грубо заговорил он. – Что вы делали в той спальне?
Теперь Вирджиния не боялась ни его взгляда, ни его рук, схвативших ее за плечи.
– Это правда, – ответила она. – Они… они хотели убить вас. Я знала, что вы мне не поверите, поэтому я… украла пилюли.
Герцог не отрывал от нее глаз, пытаясь понять правду. Похоже, то, что он увидел, убедило его. Он посмотрел в оба конца коридора.
– Мы не можем разговаривать здесь. – Взял Вирджинию под локоть, герцог отвел ее на несколько шагов от того места, где они стояли. Открыв дверь, он втолкнул ее в комнату и запер за ними дверь.
Вирджиния увидела, что они находятся в маленькой комнате, которая, по ее предположению, служила будуаром одного из великолепных покоев, предназначавшихся для высокопоставленных гостей замка. Это был очаровательный кабинет в нежно розовых тонах, и, хотя этими покоями не пользовались, воздух благоухал ароматом цветов, стоявших на боковых столиках. Так было заведено, как узнала Вирджиния от мисс Маршбанкс.
Герцог пересек комнату и раздвинул занавески. Пространство заполнилось светом. Он повернулся к Вирджинии, стоявшей около двери все еще с застывшей тревогой в глазах.
– А теперь расскажите мне, что все это значит, – приказал он.
Вирджиния медленно подошла к нему, держа в руке футлярчик.
– Вчера ночью, когда я… я оставила вас… – начала она тихо и затем, отведя взгляд в сторону, потому что ей стыдно было разоблачать подлость людей, которых он знал и которым доверял, передала ему то, что подслушала накануне.
– Почему вы не пришли ко мне? – спросил герцог, когда она закончила.
В первый раз за эти ужасные минуты Вирджиния посмотрела ему в лицо:
– А вы поверили бы мне? Разве вы не подумали бы, что я просто паникерша, создающая ненужный переполох? Или женщина, чье воображение переступает все границы?
– Вы правы, – честно признался он. – Трудно было бы поверить в такую историю. Даже сейчас, когда там лежит подохший пес, мне трудно поверить, что Маркус способен решиться на убийство.
– Почему вы не дали ему денег? Если преступление не удастся ему в этот раз, он, скорее всего, попытается снова.
– Я не могу дать ему такую большую сумму. Даже если бы я дал ему деньги, что толку? Подобное случалось десятки раз в прошлом и будет продолжаться впредь. Нет конца его алчности, нет конца его глупости. – Он наклонился и взял пилюли у Вирджинии. – Нам остается одно: попытаться выиграть время.
– Как? – спросила Вирджиния.
Герцог открыл футлярчик и посмотрел на пилюли.
– В моей спальне есть совершенно безвредные таблетки, которые давным-давно дал мне врач, лечивший меня от лихорадки. Я могу подложить их, и на некоторое время Маркус будет в недоумении, почему они не действуют.
– У него всего неделя на то, чтобы найти деньги, – напомнила Вирджиния.
– Глупец! Непроходимый глупец! – воскликнул герцог с внезапным гневом. – Последний раз он поклялся мне на Библии, что не будет больше играть в азартные игры. Я заплатил его долги деньгами, в которых сам остро нуждался, а сейчас, не прошло и полугода, он опять в том же положении, как прежде!
– Тогда что вы предпримете?
– Не знаю. Возможно, предъявлю ему обвинение, скажу, что мне известны его замыслы. Но такое заявление могло бы вовлечь вас в разбирательство, а этого я ни за что не допущу.
– Я не стану возражать, – ответила Вирджиния. – Если… если это спасет вашу жизнь.
Она говорила, не обдумывая своих слов, а затем почувствовала, как краска бросилась в лицо, так как увидела, что глаза герцога вопросительно смотрят на нее.
– Вирджиния! – произнес он, и теперь тон его стал совершенно иным. – Простите ли вы меня за то, что я наговорил вам только что? Не думаю, что вы когда-нибудь поймете, что значило для меня увидеть, как вы выходите из спальни этого человека. Увидеть вас такой, как вы выглядите сейчас: по-домашнему, с распущенными по плечам удивительными волосами. Если бы вы только знали, как страстно желал я увидеть вас именно такой.
– Я… я думаю, что, наверное, мне… следует вернуться в мою комнату… – начала Вирджиния, но больше ничего не могла сказать, так как руки герцога вновь оказались на ее плечах, заключив ее в объятия.
– Почему вы пытались спасти меня? – спросил герцог. – Я должен знать ответ.
Его лицо склонилось к ней, и ее внезапно охватила робость.
– Ответьте мне, – потребовал он. Вирджиния утратила голос. Казалось, он замер у нее в горле. Она ощущала только прикосновение его рук, его близость. Она чувствовала, что дрожит всем телом.
– Посмотрите на меня, Вирджиния. – Герцог говорил тихо, но повелительно. – Посмотрите на меня, – повторил он с настойчивостью, которой нельзя было не повиноваться.
Не в силах противостоять его власти над ней, Вирджиния подняла глаза. Долгое, долгое мгновение они смотрели друг на друга, и мир, казалось, закружился вокруг них в бешеном водовороте. Внезапно, издав какое-то неразборчивое восклицание, герцог потерял самообладание. Он схватил Вирджинию в объятия, его губы искали ее.
– О, моя дорогая… моя радость… моя любовь, – бормотал он. – Я настолько дорог тебе, что ты спасла меня. Я дорог тебе! Только это имеет значение. Боже мой! Вирджиния, я люблю тебя!
Он страстно целовал ее – ее губы, ее глаза, шею, волосы. Вирджиния почувствовала, что его страсть накрывает и ее, как приливная волна, и она уступила ему, понимая, что его пламя разожгло в ней ответный огонь и что поцелуи соединили их так, что из двоих отдельных людей они превратились в единое целое…
Прошло какое-то время, которое показалось им вечностью, мир застыл в неподвижности, и они забыли обо всем, кроме них самих. Наконец они вернулись к реальности.
– Я должен отпустить тебя, – хрипло произнес герцог. – О, Вирджиния, я и не представлял, что любовь может быть такой!
Герцог все еще сжимал ее в объятиях, и теперь Вирджиния склонила голову на его плечо. Он смотрел на ее полуоткрытые губы, на пылающее румянцем лицо, на глаза, потемневшие от страсти, которую он пробудил в ней.
– Ты прекрасна! – пробормотал он. – Ты прекраснее всех женщин на свете… Но я должен оставить тебя, прежде чем пробудится весь дом, чтобы поменять таблетки. Я должен найти слуг и объяснить им, что Диззи сдох от сердечного приступа. Как удачно, что я услышал, как он скребется у двери моей матери, требуя, чтобы его выпустили.
– Да… ты должен сделать… все это, – хриплым голосом произнесла Вирджиния, но смысл ее слов не был важен, имело значение лишь то, что она произносила их для него.
– Я люблю тебя! Я люблю тебя! – восклицал герцог.
Он снова поцеловал ее долгим страстным поцелуем, а она крепко прижалась к нему, как ребенок, который боялся остаться в темноте и вдруг обрел безопасность и защиту.
– Мы должны идти, дорогая, поговорим сегодня позднее. Я думаю, что в данный момент Маркусу не следует знать, что его план провалился.
– Нет, нет! Потому что он попытается сделать что-то другое!
– И в следующий раз тебе, возможно, не удастся спасти меня. Я все еще не могу взять в толк, что исключительно тебе я обязан своей жизнью. О, моя радость, когда-нибудь я отплачу тебе.
– Я только хочу, чтобы ты остался жив, – прошептала Вирджиния.
Он снова целовал и целовал ее, пока, наконец, неохотно, как бы против своей воли, не разжал объятий.
– Мне не следует смотреть на тебя, – сказал он, – иначе я не смогу уйти.
Герцог пересек комнату и отпер дверь. Выглянул в коридор.
– Никого не видно, – сообщил он. – Спокойно возвращайся в свою комнату и попытайся отдохнуть. Сегодня утром нам лучше не совершать прогулку верхом, я должен кое за чем присмотреть.
– Конечно, я понимаю, – согласилась Вирджиния, хотя в глубине души была разочарована.
Она проскользнула мимо герцога, почувствовав, как его губы прижались к ее волосам, а затем быстро прошла по коридору, не оглядываясь назад. В своей комнате она бросилась на постель, дрожа от только что пережитой радости и удивления, все еще чувствуя на своих губах жадные губы герцога.
«Он любит меня, и я люблю его», – твердила она себе. Однако исподволь ей не давал покоя все тот же недоверчивый, циничный голос. «Насколько сильно? – спрашивал он. – Как много ты значишь для него?»
Ужасно трудно было спуститься вниз к завтраку, где ее уже поджидала мисс Маршбанкс, без умолку болтающая о своих планах на день.
– Сразу после завтрака мне предстоит ехать в деревню, – объявила она. – Не надо ли что-нибудь получить для вас на почте?
– Вы ездите туда каждое утро? – между делом спросила Вирджиния и была удивлена, заметив, какое неприступное выражение появилось на лице мисс Маршбанкс.
– Не каждое утро, – ответила она уклончиво, – только если ее милость дает мне кое-какие поручения.
Вирджинии хотелось бы задать еще вопросы, но инстинктивно она поняла, что они неуместны.
«Какие секреты могут быть связаны с поездками мисс Маршбанкс в деревню? – спрашивала она себя. – Я действительно придумываю небылицы! Нахожу заговоры и интриги там, где их просто не может быть!»
Завтрак закончился, Вирджиния взяла свой блокнот и решительно направилась в библиотеку, но обнаружила, что совершенно не в состоянии сосредоточиться. Книги, которые накануне приводили ее в восторг, теперь показались скучными и лишенными жизни. Они рассказывали только о прошлом; она же целиком была поглощена настоящим и будущим.
Вирджиния думала о том, что делает герцог. Ее интересовало, подложил ли уже Маркус одну из подмененных таблеток в его кофе за завтраком или попридержал ее до ленча, чтобы растворить в вине. Наконец, она расставила книги по местам в книжных шкафах и села, бессмысленно рисуя в своем блокноте.
Вирджиния собиралась написать тете в Америку, но что она могла сообщить? «Я познакомилась со своим мужем и влюбилась в него. Он в опасности, его могут убить». Тетя подумала бы, что ее племянница сошла с ума.
Вирджиния сидела, безутешно глядя на лица, которые нарисовала в своем блокноте, когда дверь открылась и вошла герцогиня.