Картленд Барбара. От ненависти до любви

   Но тут она вспомнила, как благосклонна оказалась к ней судьба, и устыдилась своих мыслей.
   — Я хочу поблагодарить вас, отец, за вашу неоценимую щедрость и доброту, за то, что спасли меня и позволили остаться в вашем доме, и, конечно же, за то, что помогли мне найти способ вернуться в Англию. — Атейла протянула руки к старому священнику.
   — Бог отвечает на мои молитвы, — просто ответил священник. — Я знаю, дитя мое, твое возвращение на родину родителей было предназначено, но не забывай, это и твоя родина тоже, хотя сначала тебе придется нелегко.
   У девушки возникло чувство, что отец Игнатий знает все о ее переживаниях, как бы ни старалась она скрыть их от него.
   «Если мне там будет уж очень плохо, — сказала она себе, — я обязательно вернусь».
   Впрочем, Атейла знала, что глупо даже думать об этом попытаться привыкнуть к Англии и к родственникам своего отца, если, конечно, ей удастся найти их.
   А потом всех закружила предпосадочная суета, пассажиры поднимались на борт, и было приятно думать, что после всей толчеи на палубе они окажутся наконец в отдельной каюте, которую заказал для них друг отца Игнатия. Еще он заказал для них железнодорожные билеты первого класса от Гибралтара до Мадрида и из Мадрида в Кале.
   — Вам надо будет пересесть в Мадриде, — сказал отец Игнатий Атейле, — но когда вы доберетесь туда, узнайте в кассе, как вам побыстрее добраться до Англии.
   — Спасибо, я так и сделаю, — ответила Атейла.
   — Может быть, — продолжал священник, — вам лучше сесть на корабль в Гавре, а не в Кале, но, к сожалению, я не располагаю достаточной информацией, чтобы помочь тебе.
   Атейла поблагодарила его снова, но в глубине души она надеялась, что все пройдет гладко Она уверяла себя, что в городе наверняка легче найти правильный путь, чем посреди безлюдной пустыми, Прощаться с отцом Игнатием было тяжело. Рвалась последняя ниточка, которая связывала девушку с прежней жизнью. Она словно отппавлялась в одинокое плавание, и не было рядом проводника, готового помочь в трудную минуту, и даже компаса.
   — Да благословит и да сохранит тебя Господь, дитя мое, — напутствовал ее отец Игнатий. — Как бы ни было тебе трудно, молись дитя мое, и Господь не оставит тебя своей помощью.
   Он повернулся и сошел на берег. Атейла и Фелисити помахали ему на прощание, заработал мотор, корабль качнулся и плавно отошел от причала.
   Фелисити хотелось побегать по палубе, но вокруг было слишком много народу, и Атейла уговорила ее пойти в каюту.
   — У нас теперь свой маленький домик на этом корабле, — объяснила она девочке. — Давай устроимся в нем поуютнее, а если тебе захочется поесть или попить, я позову стюарда и он все принесет.
   Девочка никак не могла угомониться, и тогда Атейла рассказала ей о том, как однажды они с отцом заплыли на маленькой лодочке на середину озера, как водоворот закрутил их и они с трудом выбрались.
   Фелисити слушала, широко открыв глаза, потом попросила рассказать еще. Это был прекрасный способ утихомирить девочку. Слушая рассказы, она забывала обо всем на свете и сидела тихо-тихо. Правда, Атейла иногда уставала от собственного голоса, и ей хотелось поразмышлять в тишине.
   Когда корабль останавливался в портах, они развлекались, покупая себе местные лакомства. В испанских портах продавали экзотические фрукты, а во французских — пирожки и пирожные, которые казались Атейле чудом кулинарного искусства.
   Фелисити оказалась довольно смышленой и иногда говорила об очень серьезных вещах, отчего казалась старше своих лет.
   Вскоре после отплытия она сказала Атейле:
   — Когда он вернется домой, то будет удивлен, узнав, что я уехала.
   — Да, я уверена, он удивится, — ответила Атейла.
   — Да, а еще он обрадуется, — сказала Фелисити. — Потому что он не любит меня. Почему он не любит меня?
   — Ты ошибаешься, — поспешила ответить Атейла. — Он, конечно, любит тебя, но бывает недоволен, когда ты поступаешь не правильно.
   Фелисити покачала головой, встряхнула темными кудряшками.
   — Нет, он не любит меня. Мала говорит, это потому, что он не любит моего папу.
   Атейла промолчала, не зная, что на это ответить, и через секунду Фелисити продолжила:
   — У меня целых два отца! У всех девочек только один папа, а у меня два.
   — Значит, тебе повезло. А мой папа умер, и теперь у меня нет ни одного. Эти слова отвлекли Фелисити.
   — А почему умер ваш папа? Атейла рассказала ей о том, как на них напали разбойники, девочка внимательно слушала.
   — А вас тоже хотели убить? Атейла кивнула.
   — Они ранили меня и думали, что я мертва. Но Господь сохранил мне жизнь, может, для того, чтобы я помогла тебе попасть в Англию.
   Фелисити задумалась:
   — А мама сказала, что моя гувернантка многое расскажет мне об Англии.
   — Я хотела бы, — сказала Атейла, — но я и сама очень давно там не была, так что, может, это тебе придется учить меня!
   Фелисити засмеялась:
   — Я много помню чего об Англии и смогу многому научить вас!
   Когда они наконец добрались до Кале, Атейле казалось, что они в пути уже много месяцев. Ее распоряжения по поводу предварительного заказа билетов безукоризненно исполнялись. Их встречали с большим уважением, хотя невероятное количество багажа, который они везли с собой, вызывало веселое недоумение. Зато при пересадках вокруг них всегда крутилась толпа носильщиков. Дорогие чемоданы позволяли надеяться на щедрые чаевые.
   Путешествие через Ла-Манш прошло спокойно. Правда, Атейла, беспокоясь о том, чтобы у девочки не началась морская болезнь, уговорила Фелисити лечь, и, к ее радости, ребенок заснул.
   Потом они долго ехали поездом до Лондона, где Атейла узнала, какой поезд идет на север.
   Фелисити устала и проголодалась, поэтому Атейла решила немного отложить продолжение путешествия. Она попросила начальника станции порекомендовать ей респектабельную гостиницу в каком-нибудь тихом месте.
   Взглянув на элегантно одетую девушку, тот не колеблясь заверил ее, что Браун-Отель на Довер-стрит — самое подходящее место для нее и ребенка. Атейла последовала его совету, но на следующее утро, получив счет, была ошеломлена его размерами.
   Да, большие чаевые, которых от нее ждали, шикарные условия путешествия довольно быстро поглощали деньги графини. Еще Атейла заметила, что марокканские франки ценились очень низко. Она, правда, не сомневалась, что денег до Рот-Касла ей хватит, но что она будет делать потом, девушка не представляла. Похоже, к концу путешествия ей грозило полное безденежье.
   Однако после прекрасного завтрака в отеле, думать об этом не хотелось. Атейла даже согласилась на предложение управляющего упаковать им с собой в дорогу обед, хотя это тоже стоило денег, которые ужасающе быстро исчезали.
   Управляющий отеля отправил к поезду посыльного, который должен был договориться о размещении багажа. Нужно было не забыть щедро вознаградить его за труды. Когда поезд наконец отправился, Фелисити сказала:
   — Я устала путешествовать, мне хочется покататься на своем пони под ярким солнышком.
   Атейла подумала, что ей и самой этого хотелось бы, но солнца не было, плотные темные облака низко висли над землей, да дождь барабанил в стекло.
   Атейла вспомнила детский стишок:
   «За мартовскими ветрами и апрельскими ливнями придут цветы мая».
   Май еще не наступил, а в апреле английская погода совершенно непредсказуема. С того момента, как они покинули Гибралтар, стало холодно, и Атейла радовалась, что у нее есть плащ, хотя каждый раз, надевая его, испытывала неловкость: слишком это была дорогая вещь. Она думала о том, что ее плащ стоит больше, чем отец получил за все свои труды.
   Плащик Фелисити, с бархатным воротничком и оборками, края которых были оторочены белым горностаем, был тоже очень мил. К нему имелась еще муфточка, тоже отделанная мехом. Когда Атейла достала эти вещи из чемодана, Фелисити воскликнула:
   — Я давным-давно не надевала их, в Танжере они были не нужны.
   — Конечно, — согласилась Атейла, — ведь там было очень жарко. Но сейчас они тебе пригодятся. Здесь, в Англии, бывает очень холодно, даже весной.
   — Как сейчас? — спросила Фелисити. — Значит, Моn Pare был прав: здесь все противно и безобразно, я хочу домой.
   Атейла подумала, что ей тоже неуютно, но вслух этого говорить не стала и постаралась отвлечь Фелисити от грустных мыслей.
   Они ехали на эдинбургском экспрессе, и девушка рассчитывала, что в Рот-Касл они прибудут около пяти вечера. Однако поезд задержался на двух станциях, и было уже позже шести, когда поезд наконец остановился около маленькой станции, надпись на которой гласила: «Рот-Касл».
   Проводник открыл двери вагона и помог им выйти. Потом состав немного подали вперед, чтобы багажный вагон оказался рядом с платформой. Единственный носильщик бесконечно долго, как показалось Атейле, разгружал вагон.
   — Вы собираетесь в Касл, леди? — поинтересовался он. — Но здесь нет экипажа, который довез бы вас.
   — Тогда я хотела бы нанять его. Носильщик сдвинул кепку набок и почесал в затылке.
   — Боюсь, сейчас уже слишком поздно. У нас не было никаких указаний, насчет вашего приезда.
   — Но нам необходимо попасть туда, — в отчаянии сказала Атейла. — Вы же видите, малышка едва на ногах стоит от усталости. Мы так давно в дороге!
   — А его светлость ждет вас? Вопрос был неожиданный, но чувствуя, что отвечать «нет» было бы глупо, Атейла сказала:
   — Я надеюсь. Если только почта не задерживается, он должен был получить мое письмо.
   Ее объяснение, по-видимому, удовлетворило носильщика, потому что он сказал:
   — Мы посмотрим, что можно сделать, а вы пока присядьте и подождите.
   — Я устала, — захныкала Фелисити, — я хочу увидеть замок.
   — Придется немножко подождать, — попыталась успокоить ее Атейла. — Скоро за нами пришлют.
   — А почему нас не ждет экипаж? Фелисити сказала это так надменно, что Атейла с улыбкой подумала, как привык к роскоши этот ребенок и как далека его жизнь от жизни обыкновенных людей.
   Чтобы спрятаться от ветра и дождя, они прошли в крошечную комнату ожидания на станции, и Атейла разожгла огонь в маленьком камине. Огонь немного развеселил Фелисити, которая с любопытством следила за всеми действиями девушки.
   А Атейла тем временем больше всего была озабочена тем, чтобы не испачкать длинные замшевые перчатки, которые придавали ее костюму законченность.
   Она очень надеялась, что понравится графу и тот оставит ее в Рот-Касле, хотя бы ненадолго, в качестве гувернантки Фелисити. Она тщательно все обдумала во время путешествия и была твердо намерена убедить графа. В конце концов, зачем ему искать другую гувернантку? Наверняка для этого потребуется много времени.
   Проблема была в том, что после того, как она заплатит носильщику и оплатит экипаж до замка, от денег, которые дала ей графиня, не останется ни гроша.
   — Я должна заработать хоть сколько-нибудь, — твердо сказала она сама себе. — Тогда я смогу уехать, когда захочу.
   Огонь в камине ярко горел, Фелисити грела руки, когда в комнату вошел носильщик.
   — Я нашел для вас экипаж, леди, — сказал он. — Но это только потому, что вы едете в замок. Я убедил Джима Робертса отвезти вас, хотя ему пришлось заново запрягать лошадь, которую он уже поставил в стойло.
   — Я вам очень благодарна, — ответила Атейла. Она поняла, что носильщику придется заплатить вдвое, да и Джиму Робертсу, похоже.
   Вскоре подъехала старая крытая коляска. От нее пахло сеном и кожей. Увидев гору багажа, Джим Роберте категорически заявил:
   — Это все не поместится.
   — Но вы можете сделать две поездки, — предложила Атейла. — А если здесь найдется место, где оставить часть вещей, то их можно забрать и завтра.
   Ее слова немного успокоили Джима Робертса, и они с носильщиком начали загружать коляску. Удалось разместить почти половину чемоданов в коляске, а несколько коробок со шляпами положили на сиденье. На станции остались четыре больших чемодана, за которыми решили прислать на следующий день.
   Пока они ехали, сгустились сумерки, и Джим Роберте зажег фонари по обеим сторонам коляски.
   — Ну, теперь ты мне покажешь замок, — сказала Атейла.
   — Нет, я забыла! Я совсем не помню, как он выглядит, — сердито ответила девочка.
   — Но ты же не забыла своего папу? Фелисити задумалась. Потом она сказала:
   — Папа очень сердился на маму. Он кричал на нее, а она плакала.
   Атейла промолчала, не найдя, что сказать в ответ, а девочка добавила:
   — А потом я и мама уехали к Моn Pare, и он был очень рад видеть маму и никогда не кричал на нее.
   Атейла, чтобы отвлечь Фелисити, попросила:
   — Расскажи мне о замке. Он очень старый?
   — Он холодный. Я хочу обратно, к солнцу! Я хочу к маме!
   Чувствуя, что девочка сейчас расплачется, Атейла крепко обняла ее.
   — Прижмись ко мне, — сказала она, — так нам будет теплее, а я расскажу тебе про озеро, которое однажды мы видели с папой. В нем было полно крокодилов. Они были такие страшные…
   Атейла рассказывала, пока не заметила, что коляска въезжает в огромные каменные ворота с нишами по обеим сторонам. Зубчатый верх ворот делал их уменьшенным подобием замка.
   Потом они долго ехали по темной аллее, а где-то вдали Атейла видела, как ей казалось, освещенные окна. Внезапно аллея кончилась, и перед ними возник Рот-Касл. Замок казался огромным. В центре помещалась круглая башня, которую окружало множество башен. Их силуэты четко рисовались на фоне неба.
   — Вот мы и приехали, — волнуясь, сказала Атейла. — Посмотри, какой большой и красивый у тебя замок!
   Когда они подъехали поближе, девушка подумала, что слово «красивый» совсем не подходит к описанию Рот-Касла. Это было что-то темное и угрожающее. Что-то в нем пугало Атейлу. Потом она сказала себе, что это смешно: просто она устала, а в темноте никакое здание не покажется красивым.
   Когда они подъехали еще ближе, Атейла увидела, что свет горит только в двух окнах. Единственный тусклый фонарь освещал огромную входную дверь под готической аркой.
   Усталые лошади остановились, но девушка осталась сидеть в коляске, надеясь, что слуги в замке догадаются, что кто-то прибыл, и откроют дверь.
   Однако дверь не открывалась, и наконец Джим Роберте слез со своего места и медленно поднялся по лестнице, ступая так, словно шел босиком по льду.
   Он дернул за шнурок, и железный колокольчик несколько раз звякнул. Атейле показалась, что прошла вечность, прежде чем дверь открылась. Девушка решила, что настало время позвать Фелисити. Она открыла дверцу коляски и сказала:
   — Пойдем со мной, дорогая. Сейчас ты согреешься.
   Она взяла девочку за руку, и они вместе поднялись по ступенькам. Пожилой дворецкий в дверях изумленно уставился на гору багажа.
   — Граф дома? — спросила Атейла. Уже задав этот вопрос, она с ужасом подумала: а что, если граф в отъезде и дворецкий не впустит их? К счастью, тот ответил:
   — Его светлость у себя, мадам, но я сомневаюсь в том, что он ждет посетителей.
   — Понятно, но я все же хотела бы увидеть его, так как у меня дело чрезвычайной важности.
   — Его светлость встретится с вами, мадам, только в том случае, если вам назна… Он не договорил, Атейла прервала его.
   — Не могли бы вы в таком случае передать его светлости, что я привезла его дочь, леди Фелисити?
   Дворецкий в немом изумлении перевел взгляд с Атейлы на девочку. Через несколько секунд он сказал уже совсем другим тоном:
   — Должен сказать, ваша светлость, что вы очень выросли с тех пор, как я видел вас в последний раз.
   — Мне уже восемь, — объявила Фелисити. — И я помню эти флаги. — Она показала на стену, на которой висели древние знамена.
   — Да, да, — улыбнулся дворецкий, — ваша светлость всегда хотела поиграть ими. Но если дотронуться до них, они рвутся.
   — А почему они так легко рвутся?
   — Потому что они очень, очень древние, ваша светлость, — ответил дворецкий. Он перевел взгляд на Атейлу:
   — Пройдемте со мной, мадам, я сообщу его светлости о вашем приезде. Он будет очень, очень удивлен.
   Атейла ничего не ответила, и дворецкий повел их через мраморный холл, устланный персидскими коврами.
   — Я распоряжусь насчет вашего багажа, мадам. Предполагаю, ее светлость останется здесь?
   — Надеюсь, — ответила Атейла, — нам больше некуда идти в такой поздний час.
   Видя, что дворецкий собирается уходить, она добавила:
   — Я должна расплатиться с возничим.
   — Предоставьте это мне, — ответил дворецкий и закрыл дверь комнаты.
   Они оказались в гостиной. Газовые фонари у камина и большая масляная лампа на столе освещали комнату. Стол был завален книгами. Присмотревшись, Атейла заметила, что книги лежат повсюду. Мягкие удобные диваны и кресла дополняли интерьер. В камине ярко горел огонь. Атейла была уверена, что это личная комната графа, в которой он проводит время, когда хочет побыть один.
   — Ты помнишь эту комнату? — спросила она у Фелисити.
   Девочка ничего не ответила. Она сидела на диване, пытаясь положить голову на подушку, но ей мешала круглая шляпа с широкими полями.
   — Я устала, — проговорила она, — и хочу пить.
   — Я попрошу принести тебе попить, когда мы сможем подняться наверх, — сказала Атейла. — Ты понимаешь, наш поезд опоздал и мы приехали гораздо позже, чем рассчитывали. Не огорчайся, если придется подождать до завтра, чтобы получить все, что тебе хочется.
   — Я устала, — повторила Фелисити. Она зевнула, стараясь поудобнее устроиться на диване.
   Атейла помогла ей снять шляпу, распустила волосы, и кудри рассыпались по плечам девочки. Сейчас она была очень мила.
   Неожиданно Атейле пришла в голову ужасная мысль: что с ними будет, если граф не захочет принять их так поздно или вообще не захочет видеть свою дочь, которую без предупреждения прислала его жена. Эта мысль уже посещала ее во время путешествия. Она жалела, что не узнала у графини, предупредила ли она своего мужа о возвращении ребенка. Сейчас страх с новой силой навалился на нее. . Конечно, ее дело было просто отвезти ребенка в Англию. Она не может отвечать за то, чем это обернется. Так убеждала себя Атейла, прекрасно понимая, что полюбила девочку и не может не волноваться о ее судьбе.
   Неожиданно дверь открылась. Атейла испуганно подняла глаза. Однако это был всего лишь дворецкий.
   — Его светлость ужинает, мадам, — сказал он. — Когда он закончит, я думаю, он примет вас.
   Не дожидаясь, пока девушка что-нибудь ответит, он повернулся и вышел. Атейле совсем не понравились его слова: «Я думаю, он примет вас», но она постаралась себя успокоить: «А что еще ему остается делать?»
   Фелисити опять расхныкалась.
   — Я хочу пить. Пусть мне чего-нибудь принесут.
   Атейла окинула взглядом комнату, надеясь увидеть графин с водой, но его не оказалось.
   Она боялась выглянуть в холл, чтобы не наткнуться на самого графа, когда он будет выходить из столовой. Ее поведение могло бы показаться ему странным.
   Атейла была уверена, что дворецкий и слуги ждут в столовой, пока он поужинает. Наверное, поэтому им так долго не открывали.
   — Извини, дорогая, — сказала она Фелисити. — Пока я ничего не могу тебе дать, но скоро кто-нибудь придет, и я попрошу принести тебе такого же вкусного молока, которое ты пила в гостинице.
   Она сразу заметила, с каким удовольствием девочка пила густое, со сливками, английское молоко. Такого ни в Танжере, ни во Франции, конечно, не бывало. Атейла сама обожала его в детстве. Однако в Африке такого молока достать было невозможно, она совсем без него не скучала, пока вновь не попробовала в отеле.
   Время шло, никто не приходил. Часы на камине пробили одиннадцать. Фелисити замолкла, только дышала ровно и спокойно. Атейла поняла, что она заснула. Осторожно, чтобы не разбудить ребенка, Атейла подняла две маленькие ножки в белых носочках на диван и присела рядом.
   Неожиданно дверь распахнулась, и в комнату вошел граф. Взглянув на него, Атейла ощутила необъяснимый страх.
   Граф казался очень высоким и сильным. Волосы у него были такие же черные, как у Фелисити. Нахмуренные брови сплошной черной линией нависали над темными глазами. Когда он подошел поближе, Атейла заметила, что его губы сжаты в тонкую прямую линию.
   Атейла нервно вскочила на ноги. Граф посмотрел на нее, потом на спящую девочку, затем вновь на нее.
   — Кто вы такая? — спросил он. — И какого черта вы здесь делаете?

Глава 3

   Его громовой голос заполнил комнату. Атейла буквально лишилась дара речи. Потом, собравшись с духом, девушка прошептала:
   — Я привезла вашу дочь… домой.
   — По чьему указанию? — прогремел граф. — Впрочем, зачем спрашивать? Отправляйтесь обратно, туда, откуда приехали.
   Атейла в немом оцепенении уставилась на него. Когда она заговорила, ее голос звучал очень тихо и робко:
   — Это… невозможно!
   — Нет ничего невозможного! — оборвал ее граф. — И скажите той, кто прислала вас сюда, что у меня нет ни малейшего желания общаться с ней, кроме как через адвокатов.
   Он повернулся и направился к двери, коротко бросив через плечо:
   — Убирайтесь отсюда и побыстрее! Было очевидно, что, сказав это, он собирался уйти. Не в силах сдержаться, Атейла с криком ужаса бросилась к нему:
   — Вы не можете… так поступить! Вы не можете… вот так вот, просто прогнать нас в такое время, ночью!
   — А почему нет? — спросил граф. — Я вас сюда не приглашал. Уверен, вы можете найти более подходящее место для ночлега.
   Он говорил нарочито оскорбительным тоном, но Атейла была слишком взволнована, чтобы обращать на это внимание. Чувствуя себя совершенно беспомощной, она взмолилась:
   — Пожалуйста… Мы были в пути много дней… Я не смогла бы сейчас забрать Фелисити отсюда, даже если бы нам было куда идти… Она слишком устала.
   — Это ваши проблемы!
   — Вы не понимаете, мы без перерыва проделали весь путь от Танжера.
   Граф обернулся к ней, и на его лице девушка прочла явное удивление.
   — Из Танжера? — переспросил он. — Я думал, что она сейчас в…
   Он оборвал себя и язвительно произнес:
   — В любом случае это не мое дело! Она забрала у меня ребенка три года назад, пусть сама и воспитывает ее.
   — Вы не можете так говорить! — возразила Атейла. — Фелисити… не была счастлива там, где жила… Поэтому ее мать настояла на том, чтобы девочка вернулась сюда… домой.
   Граф засмеялся:
   — Домой?! А вы не находите, что уже поздновато для этого? Нет уж! Забирайте этого ребенка обратно, к ее матери, и будь она проклята!
   Может, именно это последнее проклятие окончательно вывело Атейлу из терпения.
   Она была напугана, но в то же время ненавидела графа за его грубость и жестокость по отношению к Фелисити.
   Она понятия не имела о том, каким бешеным огнем горели ее серые глаза, когда она бросила ему в лицо:
   — Хорошо, ваша светлость, если это ваше последнее слово, то мы с Фелисити немедленно покинем ваш дом. Но, так как нам совершенно некуда идти, я думаю, вы не будете против, если мы переночуем у вас на лестнице или в конюшне. Боюсь, что в такой поздний час другого пристанища нам не найти.
   В этих словах было не меньше злости, чем в словах графа, и это ошеломило его. Он сказал:
   — Но вы же как-то добрались сюда!
   — Мы наняли экипаж на станции, где, кстати, еще остался наш багаж. Нас привез один из местных жителей, но сейчас, я думаю, он уже вернулся домой.
   Будто посчитав ее объяснение достаточно убедительным, граф отошел от двери и прошел к камину. Он встал к нему спиной, внимательно глядя на спящую девочку. Сходство между ними было совершенно очевидным, но лицо графа ничуть не смягчилось. Он смотрел на Фелисити так, будто всей душой ненавидел девочку и горько сожалел о том, что она вновь оказалась в замке.
   Атейла медленно отошла от двери и вернулась к дивану. Когда она присела на краешек, где сидела раньше, Фелисити потянулась и приоткрыла глаза. Сначала она удивленно обвела глазами комнату, словно вспоминая, где она, потом увидела графа. Внимательно посмотрев на него, она полувопросительно произнесла:
   — Папа?
   — Так ты еще помнишь меня? — мрачно спросил он.
   — Вы мой папа! — сказала Фелисити, словно убеждая себя. — А мама сказала, что вы подарите мне пони, потому что у вас много лошадей.
   — С чего это ты решила, что я подарю тебе что-нибудь? — резко спросил граф, будто перед ним был взрослый человек. — Ведь ты сбежала и бросила меня!
   — Но я вернулась, — ответила Фелисити. — И я очень устала и хочу пить.
   Атейла взглянула на графа. Через минуту неохотно, словно не желая сдаваться, он сказал:
   — Что ж, придется вам остаться здесь на эту ночь. Я скажу Доусону, чтобы он проводил вас к управляющему домом.
   Прежде чем Атейла успела что-либо ответить, он вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. Фелисити зевнула и сказала:
   — Я хочу пить! Я очень хочу пить!
   — Я уверена, тебе что-нибудь сейчас принесут, — успокоила ее Атейла.
   Она чувствовала, что выиграла эту битву, хоть она и истощила все ее силы — и моральные и физические. Только сейчас девушка осознала, что могло бы случиться, если бы граф выгнал их из замка.
   В комнату вошел дворецкий и проводил их наверх, где пожилая женщина в черном платье, со связкой ключей на поясе, ждала их.
   Поднимаясь по лестнице, Атейла про себя благодарила Бога за то, что тот не отвернулся от них и не позволил выкинуть их на улицу без гроша в кармане.