Страница:
– О, это слабое утешение для тех, кто сидит за такими стенами, даже для сильных духом! Так о чем же вы мечтаете, пленница? О бессмертной жизни высоко в горах?
– О, нет! Меня скорее прельщают долины и заколдованные озера.
– Это потому, что вас заколдовали. Разве вы забыли, что Ундина обрела бессмертие, потому что искупалась в горной реке, текущей с Олимпа? Но любовь к простому смертному приковала ее к земле и лишила бессмертия. А ваши оковы такие же прочные?
– Вовсе нет! – весело рассмеялась Мона. – Пока мною движет исключительно любопытство и желание понять и почувствовать жизнь во всех ее проявлениях. Я хочу сама докопаться до самых глубин бытия, а потом взлететь на самые головокружительные высоты.
– Отлично. Только не забывайте, лишь богам позволительны такие желания, лишь они могут восседать на вершине Олимпа, а потом опускаться на самое дно.
– Да, я знаю, что только боги могут возноситься в самую недоступную высь. Но разве, когда ставишь на кон все, – это не есть проявление человеческого мужества?
– Хотите полюбоваться рассветом в сказочно прекрасной березовой роще?
– Да! Но как?
Вместо ответа молодой человек молча указал на длинный серебристый лимузин, припаркованный возле дома. Издали он напоминал затвердевшую ртуть. Она молча взглянула на автомобиль.
– Рассвет наступает в четыре часа. Так что мы еще успеем вернуться до окончания бала, – поспешил успокоить молодой человек, словно прочитав ее мысли.
Магия этой волшебной ночи, негромкая музыка, доносящаяся из бальной залы и уносящая на своих волнах куда-то вдаль. Ах, о каких условностях можно толковать в такой момент? Право же, это лишь небольшое приключение! Оно явилось Моне, словно мираж, предстающий в пустыне перед изнемогающим от жажды путником. Слегка поколебавшись, она проговорила серьезным тоном:
– Я согласна. И я вам верю.
Молодой человек протянул ей руки и помог перебраться через крохотную пропасть, разделяющую два дома. Через распахнутую балконную дверь они вошли в гостиную. В комнате было темно, и только над большой картиной горело бра. И это была единственная вещь, которую можно было разглядеть во всех подробностях. Портрет французской маркизы восемнадцатого века: напудренный парик, уложенный в сотни причудливых завитков, безукоризненный наряд, в котором все ленты и шнурки были завязаны по всем правилам, а кружева накрахмалены и топорщились во все стороны. Глаза молодой женщины искрились, и в них прыгали веселые чертики. Чувствовалось, что модель изо всех сил пытается сохранить серьезность, но это ей плохо удается: губы сами собой непроизвольно растягиваются в слегка лукавой улыбке, и видно, что она вот-вот разразится веселым заразительным смехом. Бесспорно, это был настоящий живописный шедевр, созданный неизвестным художником, ибо, глядя на улыбающуюся красавицу, зрителю тоже невольно хотелось рассмеяться.
Мона, двигаясь словно во сне, позволила своему спутнику свести себя по широкой парадной лестнице в просторный холл. Воистину, дом оказался полон чудес. Высокая жаровня-камин в углу, отделанная алебастром, была раскалена докрасна, уголья мерцали и отсвечивали пурпурными всполохами, освещая две массивные двери из стекла и металла. Прямо перед камином нежился в тепле устрашающего вида волкодав. Шерсть его блестела и переливалась, пес настороженно следил за каждым их шагом, готовый в любую минуту прыгнуть и преградить дорогу нежеланным гостям.
Молодой человек открыл платяной шкаф, извлек оттуда меховой палантин из шелковистых соболей и закутал в него Мону. Потом широко распахнул парадную дверь, они вышли на улицу и сели в автомобиль. Издалека доносились обрывки веселой ритмичной музыки, слышался шум голосов, смех. Но вокруг них царила тишина. Особая тишина, полная самых необыкновенных и волшебных сказок.
Машина стремительно летела по безлюдным улицам. Мимо проносились дома с зашторенными окнами, спящие привратники, пустынные рыночные площади. Вскоре они миновали предместье, и автомобиль, сделав резкий поворот, свернул на боковую дорогу в сторону Уимблдона. Деревья и кустарники, окаймлявшие дорогу с двух сторон, загораживали видимость и мешали рассмотреть окрестности. Но вот машина въехала на старинный каменный мост, и Мона увидела перед собой бескрайние пастбища. Далеко, у самого горизонта, чернела небольшая рощица. Машина, уверенно петляя по проселочной дороге, поднималась все выше и выше в гору, пока наконец не встала на самой вершине холма среди высоких белоствольных берез, отливающих в темноте матовым серебром. Вокруг было тихо-тихо, дорога, по которой они только что ехали, уже утонула в густых клубах сероватого тумана. Его тяжелые клочья неслышно скользили между стволами деревьев, обволакивая все вокруг себя, подобно сну, из которого хочешь вырваться и не можешь, снова и снова проваливаясь в бездну сказочных видений. Казалось, они доехали до самого края вселенной, и там, за этой рощей, уже ничего нет. Пустота. Все забыть и ничего не помнить.
Какое-то время Мона сидела молча, не в силах вымолвить ни слова. Ее спутник взял ее за руку и негромко продекламировал:
Из груди Моны вырвался невольный вздох. Она повернулась к своему спутнику и впервые увидела его уже при свете наступившего дня. Темные волосы зачесаны вверх и открывают высокий лоб. Темно-карие глаза смотрят на нее с легкой, но не обидной насмешкой. Красиво очерченный рот, но губы плотно сжаты, сильная челюсть. Нижняя часть лица явно компенсирует некоторую беспечность всего облика. Общее впечатление какой-то развязности, впрочем, ничего отталкивающего. Молодой человек иронично улыбался под ее пристальным взглядом.
– Твой верный раб, Ундина! Царица, победившая ночь!
Неловкость первого мгновения прошла, и Мона весело рассмеялась этой напыщенной шутке.
– Скажем так: твой верный соучастник преступления.
– А сейчас, моя богиня, нам надо возвращаться назад в Лондон. Пора опускаться с небес на грешную землю в царство сплошного материализма и будничных дел.
Молодой человек нажал на акселератор, и машина лихо сорвалась с места. Вскоре они выехали на шоссе. Свежий утренний ветерок приятно бодрил и отгонял сонливость. Новый день начался.
Лондон встретил их первыми утренними хлопотами. Город просыпался, стряхивал с себя ночные сновидения, чистился и приводил себя в порядок.
Подъехав к особняку леди Дэшли, они услышали, что там все еще громыхает оркестр. Усталые музыканты из последних сил пытались потрафить нескольким неуемным парам, все еще продолжающим танцевать, и это после танцевального марафона, длившегося ночь напролет. Мона решила, что не стоит привлекать к себе излишнего внимания, а потому вернулась в дом не через парадный вход, а прежним путем. И снова ее провели через анфиладу комнат в этом диковинном особняке, правда на сей раз она успела разглядеть старинную резную мебель и не менее старинные гобелены, висевшие по стенам. А вот и юная маркиза с ее веселой улыбкой. Мона невольно замедлила шаг перед уже знакомым портретом.
– Наверное, ей бы тоже понравилось наше ночное приключение, – сказала она, обращаясь к молодому человеку.
– О, да! Эта женщина просто обожала приключения. Пожалуй, это был ее единственный недостаток: страсть к приключениям. Ее молодость прошла при дворе. Знаете, французский двор обожал не только шик. Озорство и веселые проказы там тоже были в чести. Правда, многим проказникам сполна доставалось от своего короля. Но они стоически сносили королевскую немилость. Маркиза, кстати, приняла мученическую смерть во время революции, спасая своего любовника. Но на гильотину она поднялась с гордо поднятой головой и небрежной улыбкой на устах. Впрочем, должен сказать вам, моя дорогая Ундина, маркиза всегда была исключительно земной женщиной. В ее жилах текла вовсе не голубая, а самая что ни на есть алая кровь, не имеющая ничего общего с холодным эликсиром бессмертия, который, как известно, струится в телах фей.
Молодой человек бросил на Мону внимательный взгляд. Потом, не говоря ни слова, легким движением привлек девушку к себе и снова какое-то время молча рассматривал ее прекрасное взволнованное лицо. Мона опустила глаза, и на щеки упала густая тень от ресниц. Он склонился и нежно поцеловал ее в губы. Ей показалось, что время остановилось. Какое волшебное, какое неземное ощущение подарил ей этот поцелуй. Но уже в следующее мгновение молодой человек разжал кольцо своих рук, подвел Мону к балкону и все так же молча помог перебраться на балкон соседнего дома. Лишь на короткое мгновенье он задержал ее руку в своей, чтобы запечатлеть прощальный поцелуй.
– Оревуар, моя Ундина! Сегодня боги были необыкновенно щедры ко мне!
Она обернулась, чтобы ответить, но на балконе уже никого не было. Он ушел. Исчез так же неожиданно и стремительно, как и возник перед нею ночью. Девушка вздохнула и уныло поплелась в бальный зал. Он был уже почти пуст.
Глава 4
– О, нет! Меня скорее прельщают долины и заколдованные озера.
– Это потому, что вас заколдовали. Разве вы забыли, что Ундина обрела бессмертие, потому что искупалась в горной реке, текущей с Олимпа? Но любовь к простому смертному приковала ее к земле и лишила бессмертия. А ваши оковы такие же прочные?
– Вовсе нет! – весело рассмеялась Мона. – Пока мною движет исключительно любопытство и желание понять и почувствовать жизнь во всех ее проявлениях. Я хочу сама докопаться до самых глубин бытия, а потом взлететь на самые головокружительные высоты.
– Отлично. Только не забывайте, лишь богам позволительны такие желания, лишь они могут восседать на вершине Олимпа, а потом опускаться на самое дно.
– Да, я знаю, что только боги могут возноситься в самую недоступную высь. Но разве, когда ставишь на кон все, – это не есть проявление человеческого мужества?
– Хотите полюбоваться рассветом в сказочно прекрасной березовой роще?
– Да! Но как?
Вместо ответа молодой человек молча указал на длинный серебристый лимузин, припаркованный возле дома. Издали он напоминал затвердевшую ртуть. Она молча взглянула на автомобиль.
– Рассвет наступает в четыре часа. Так что мы еще успеем вернуться до окончания бала, – поспешил успокоить молодой человек, словно прочитав ее мысли.
Магия этой волшебной ночи, негромкая музыка, доносящаяся из бальной залы и уносящая на своих волнах куда-то вдаль. Ах, о каких условностях можно толковать в такой момент? Право же, это лишь небольшое приключение! Оно явилось Моне, словно мираж, предстающий в пустыне перед изнемогающим от жажды путником. Слегка поколебавшись, она проговорила серьезным тоном:
– Я согласна. И я вам верю.
Молодой человек протянул ей руки и помог перебраться через крохотную пропасть, разделяющую два дома. Через распахнутую балконную дверь они вошли в гостиную. В комнате было темно, и только над большой картиной горело бра. И это была единственная вещь, которую можно было разглядеть во всех подробностях. Портрет французской маркизы восемнадцатого века: напудренный парик, уложенный в сотни причудливых завитков, безукоризненный наряд, в котором все ленты и шнурки были завязаны по всем правилам, а кружева накрахмалены и топорщились во все стороны. Глаза молодой женщины искрились, и в них прыгали веселые чертики. Чувствовалось, что модель изо всех сил пытается сохранить серьезность, но это ей плохо удается: губы сами собой непроизвольно растягиваются в слегка лукавой улыбке, и видно, что она вот-вот разразится веселым заразительным смехом. Бесспорно, это был настоящий живописный шедевр, созданный неизвестным художником, ибо, глядя на улыбающуюся красавицу, зрителю тоже невольно хотелось рассмеяться.
Мона, двигаясь словно во сне, позволила своему спутнику свести себя по широкой парадной лестнице в просторный холл. Воистину, дом оказался полон чудес. Высокая жаровня-камин в углу, отделанная алебастром, была раскалена докрасна, уголья мерцали и отсвечивали пурпурными всполохами, освещая две массивные двери из стекла и металла. Прямо перед камином нежился в тепле устрашающего вида волкодав. Шерсть его блестела и переливалась, пес настороженно следил за каждым их шагом, готовый в любую минуту прыгнуть и преградить дорогу нежеланным гостям.
Молодой человек открыл платяной шкаф, извлек оттуда меховой палантин из шелковистых соболей и закутал в него Мону. Потом широко распахнул парадную дверь, они вышли на улицу и сели в автомобиль. Издалека доносились обрывки веселой ритмичной музыки, слышался шум голосов, смех. Но вокруг них царила тишина. Особая тишина, полная самых необыкновенных и волшебных сказок.
Машина стремительно летела по безлюдным улицам. Мимо проносились дома с зашторенными окнами, спящие привратники, пустынные рыночные площади. Вскоре они миновали предместье, и автомобиль, сделав резкий поворот, свернул на боковую дорогу в сторону Уимблдона. Деревья и кустарники, окаймлявшие дорогу с двух сторон, загораживали видимость и мешали рассмотреть окрестности. Но вот машина въехала на старинный каменный мост, и Мона увидела перед собой бескрайние пастбища. Далеко, у самого горизонта, чернела небольшая рощица. Машина, уверенно петляя по проселочной дороге, поднималась все выше и выше в гору, пока наконец не встала на самой вершине холма среди высоких белоствольных берез, отливающих в темноте матовым серебром. Вокруг было тихо-тихо, дорога, по которой они только что ехали, уже утонула в густых клубах сероватого тумана. Его тяжелые клочья неслышно скользили между стволами деревьев, обволакивая все вокруг себя, подобно сну, из которого хочешь вырваться и не можешь, снова и снова проваливаясь в бездну сказочных видений. Казалось, они доехали до самого края вселенной, и там, за этой рощей, уже ничего нет. Пустота. Все забыть и ничего не помнить.
Какое-то время Мона сидела молча, не в силах вымолвить ни слова. Ее спутник взял ее за руку и негромко продекламировал:
Постепенно небо стало светлеть и наливаться всеми оттенками розового. Стали различимы все, даже самые крохотные, веточки на деревьях, которые, казалось, были не настоящими, а будто вырезанными рукой какого-то искусного мастера. На горизонте пурпурно-алые всполохи сменялись спокойным янтарным сиянием, а потом снова аметистовые и сапфировые брызги разукрашивали небо от края до края. И вот показался солнечный диск. Самые первые лучи, играя и переливаясь, пробежались по кронам деревьев, скользнули по стволам берез, и мгновенно все вокруг ожило, зашевелилось, наполнилось нестройным щебетом проснувшихся птиц.
Час, когда ярче сны и холоднее ветер,
О ночи мрак и пиршество рассвета…
Из груди Моны вырвался невольный вздох. Она повернулась к своему спутнику и впервые увидела его уже при свете наступившего дня. Темные волосы зачесаны вверх и открывают высокий лоб. Темно-карие глаза смотрят на нее с легкой, но не обидной насмешкой. Красиво очерченный рот, но губы плотно сжаты, сильная челюсть. Нижняя часть лица явно компенсирует некоторую беспечность всего облика. Общее впечатление какой-то развязности, впрочем, ничего отталкивающего. Молодой человек иронично улыбался под ее пристальным взглядом.
– Твой верный раб, Ундина! Царица, победившая ночь!
Неловкость первого мгновения прошла, и Мона весело рассмеялась этой напыщенной шутке.
– Скажем так: твой верный соучастник преступления.
– А сейчас, моя богиня, нам надо возвращаться назад в Лондон. Пора опускаться с небес на грешную землю в царство сплошного материализма и будничных дел.
Молодой человек нажал на акселератор, и машина лихо сорвалась с места. Вскоре они выехали на шоссе. Свежий утренний ветерок приятно бодрил и отгонял сонливость. Новый день начался.
Лондон встретил их первыми утренними хлопотами. Город просыпался, стряхивал с себя ночные сновидения, чистился и приводил себя в порядок.
Подъехав к особняку леди Дэшли, они услышали, что там все еще громыхает оркестр. Усталые музыканты из последних сил пытались потрафить нескольким неуемным парам, все еще продолжающим танцевать, и это после танцевального марафона, длившегося ночь напролет. Мона решила, что не стоит привлекать к себе излишнего внимания, а потому вернулась в дом не через парадный вход, а прежним путем. И снова ее провели через анфиладу комнат в этом диковинном особняке, правда на сей раз она успела разглядеть старинную резную мебель и не менее старинные гобелены, висевшие по стенам. А вот и юная маркиза с ее веселой улыбкой. Мона невольно замедлила шаг перед уже знакомым портретом.
– Наверное, ей бы тоже понравилось наше ночное приключение, – сказала она, обращаясь к молодому человеку.
– О, да! Эта женщина просто обожала приключения. Пожалуй, это был ее единственный недостаток: страсть к приключениям. Ее молодость прошла при дворе. Знаете, французский двор обожал не только шик. Озорство и веселые проказы там тоже были в чести. Правда, многим проказникам сполна доставалось от своего короля. Но они стоически сносили королевскую немилость. Маркиза, кстати, приняла мученическую смерть во время революции, спасая своего любовника. Но на гильотину она поднялась с гордо поднятой головой и небрежной улыбкой на устах. Впрочем, должен сказать вам, моя дорогая Ундина, маркиза всегда была исключительно земной женщиной. В ее жилах текла вовсе не голубая, а самая что ни на есть алая кровь, не имеющая ничего общего с холодным эликсиром бессмертия, который, как известно, струится в телах фей.
Молодой человек бросил на Мону внимательный взгляд. Потом, не говоря ни слова, легким движением привлек девушку к себе и снова какое-то время молча рассматривал ее прекрасное взволнованное лицо. Мона опустила глаза, и на щеки упала густая тень от ресниц. Он склонился и нежно поцеловал ее в губы. Ей показалось, что время остановилось. Какое волшебное, какое неземное ощущение подарил ей этот поцелуй. Но уже в следующее мгновение молодой человек разжал кольцо своих рук, подвел Мону к балкону и все так же молча помог перебраться на балкон соседнего дома. Лишь на короткое мгновенье он задержал ее руку в своей, чтобы запечатлеть прощальный поцелуй.
– Оревуар, моя Ундина! Сегодня боги были необыкновенно щедры ко мне!
Она обернулась, чтобы ответить, но на балконе уже никого не было. Он ушел. Исчез так же неожиданно и стремительно, как и возник перед нею ночью. Девушка вздохнула и уныло поплелась в бальный зал. Он был уже почти пуст.
Глава 4
Солнце пробивалось сквозь плотно задернутые шелковые шторы, и все в комнате утопало в золотом мареве. Крохотные часики, расписанные эмалью, мерно тикали на прикроватном столике, нарушая тишину спальни. Но вот прямо под окном, на проезжей части улицы, громко просигналило такси, и этот резкий звук, ударившись о горячий асфальт, полетел вверх, будоража тех, кто еще нежился в кровати. Мона слегка вздохнула во сне, перевернулась на спину и проснулась. Некоторое время она просто лежала, бездумно разглядывая комнату и приходя в себя после крепкого сна, а потом, бросив взгляд на часики, позвонила в колокольчик. В ожидании завтрака она опять начала перебирать события минувшей ночи.
Обычно по утрам людям свойственно трезвомыслие. Вот и Мона с некоторым удивлением и даже с изумлением вспоминала свои взбалмошные похождения. То, что ночью представлялось ей лишь невинной забавой и веселым приключением, сейчас, при свете дня, выглядело глупейшей выходкой, если не сказать больше. Вот уж действительно, завтрак придуман не для романтиков. Романтизм, точно нежный цветок, сразу увядает, соприкоснувшись с прозой бытия. Да и о какой романтике можно толковать, разглядывая тарелку с овсянкой или запихивая в рот яичницу с беконом? Как известно, на сытый желудок о высокой поэзии не потолкуешь. Какое счастье, что вчера ее никто не видел!
Мона содрогнулась, представив себе, как бы отозвалась о ее поступке мать, узнай она о ночной вылазке дочери за город. И тут же пулей пронеслась в голове еще одна мысль.
– А о чем, интересно, он думает сейчас? – беззвучно прошептала она, чувствуя, как кровь прихлынула к щекам.
Нет, она действительно сумасшедшая! Подумать только! Решиться на столь безумную авантюру. И все же это было прекрасно. Великолепный восход солнца, необыкновенно обходительный и учтивый кавалер, пожалуй, только эти два обстоятельства с легкостью перевесят любые неприятные последствия, которые может повлечь ее ночное приключение. Но бог даст, все обойдется без последствий. Да и с молодым человеком она, судя по всему, встретится не скоро. К тому времени события ночной поездки за город немного забудутся, чувство неловкости пройдет, и она сможет без смущения посмотреть ему в глаза. Нет, она решительно не собирается ни о чем жалеть!
Мона сладко зевнула и протянула руку к столику, чтобы взять ежедневник. В нем она старательно отмечала наиболее важные дела на грядущий день. Примерки у портних, скучные, но обязательные визиты к родственникам, что еще? Запись на время пятичасового чая заставила ее слегка нахмуриться. «Встреча с Сэлли и Чарльзом в ресторане отеля «Карлтон».
Сэлли и Чарльз. Странно, но эти два имени, стоящие рядом, вызвали у нее неприятное чувство. Почему? Они ведь видятся с Сэлли почти каждый день, то у них на Белгрейв-сквер, то в роскошном особняке на Парк-Лейн, который мистер Катс специально снял для своей семьи на время летнего сезона. Подруги делились друг с другом буквально всем: как прошел вчерашний бал, с кем познакомились накануне вечером, чье еще сердце брошено к их ногам. Обычно все эти разговоры происходили за ланчем или за чашечкой вечернего чая. Но если по каким-то причинам ланч и чай предназначались для встреч с другими людьми, тогда обязательная совместная прогулка по городу с двенадцати до часу дня. В это время со знанием дела прочесывались дорогие магазины на Роу-стрит, после чего следовало неизменное мороженое и кофе для восстановления сил в знаменитом кафе-мороженом на Белгрейв-сквер под названием «У Гантса».
Мона заметила, что в последнее время Сэлли просто сгорает от желания бывать у них в доме каждый день. От ее зоркого взгляда не ускользнула и еще одна деталь: всякий раз, когда на пороге появляется Сэлли, в холле уже обязательно торчит Чарльз. И тут же начинает с энтузиазмом предлагать девушкам свои услуги чичероне, обещая сопровождать барышень хоть на край света. А недавно она и вовсе попала в очень неловкую ситуацию. Лакей сообщил, что звонит мисс Катс. Мона вихрем помчалась к телефону, но, взяв трубку, услышала на другом конце: «Это ты, дорогой Чарльз?» Потом, конечно, последовали объяснения. Дескать, она просто ослышалась, и все такое. Но все это показалось Моне весьма подозрительным.
– Хотя с какой стати я должна переживать за них? – задалась она резонным вопросом.
Что плохого, что ее лучшая подруга влюбилась в ее брата? О таком можно только мечтать. Но как ни уговаривала себя Мона, роман Сэлли с Чарльзом скорее огорчал, чем радовал. Сэлли еще совсем ребенок, думала она с тревогой. Все ее чувства и переживания мгновенно отражаются у нее на лице. Девушка еще не научилась контролировать себя, она слишком порывиста, слишком импульсивна, легко влюбляется и так же легко переходит от любви к ненависти. К тому же она просто не умеет различать полутона и оттенки человеческих эмоций. Для нее черное – это черное, а белое – белое. Да, у ее подруги золотое сердце, но в сочетании с бешеным темпераментом получается гремучая смесь. В этом мире Сэлли интересуют только люди. Она равнодушна к искусствам, не любит музыку, слепа и глуха ко всем тем проявлениям красоты, которыми полон окружающий мир. До сих пор все ее эмоции были так или иначе связаны не с абстрактными переживаниями, не с игрой воображения, а с вполне конкретными людьми из плоти и крови. И вряд ли кто-то сможет остановить Сэлли, когда она кого-то полюбит. Она, с ее напором, с рано проснувшейся чувственностью, сметет на своем пути любого. Ее не удержат никакие препоны, никакие условности и соображения морали. Но вот чего нет в характере Сэлли, так это хитрости и коварства. Интриговать, строить козни, плести хитроумные сети – это не в ее натуре. Сэлли привыкла идти к цели прямым путем, идти и получать то, чего ей хочется. Чисто американская напористость в сочетании с сильной волей всегда помогали и помогают ей добиваться желаемого. Искренняя и прямодушная, Сэлли и в других людях не замечает лицемерия. Про таких людей обычно говорят, что они готовы видеть друга в любой собаке, пока та не укусит.
Увы-увы! Чарльз, обворожительный Ромео, успевший вскружить головы уже не одному десятку Джульетт, был совсем не таков, каким он рисовался Сэлли в ее розовых мечтах, ослепленной своими чувствами к молодому человеку, и Мона хорошо это понимала. Как легко можно погубить полураскрытый бутон нежнейших чувств, бездумно сорвав его бесцеремонной рукой.
Но Чарльз всегда слишком занят собой, чтобы думать о других. Едва ли он, глядя на Сэлли, отдает себе отчет в том, какое счастье само плывет ему в руки. О, эта дивная переходная пора, когда девочка, еще вчера неловкий подросток, вдруг начинает ощущать себя взрослой, и в душе юной девушки внезапно просыпается женщина. И вот уже холодный бутон белой розы начинает наливаться пурпурными красками вспыхнувших чувств и желаний. Ах, многие мужчины отдали бы душу за первую любовь такой девушки. Но только не Чарльз! Для него Сэлли – лишь еще одна пара свежих глаз, с обожанием следящих за каждым его шагом. Это алые губки, пока еще не целованные никем, это пылкий восторг слушательницы его бесконечных историй, готовой аплодировать любому его слову. Да, сейчас он увлечен Сэлли. Но что будет завтра, когда на горизонте замаячит новое увлечение, и вчерашняя фаворитка будет низвержена со своего трона?
Что касается брака, то отношение Чарльза к институту семьи всегда было и осталось резко отрицательным. По его мнению, сверкающие узы Гименея слишком скоро превращаются в тусклые стальные оковы, которые не снять и не разорвать. Так что ни о какой свадьбе не может быть и речи. А потому Мона мучилась в полной неопределенности, не зная, что ей делать и как помешать нежелательному развитию событий. Да и как она может помешать? Наверняка Чарльза только позабавят ее усилия расстроить его роман с Сэлли. Он будет откровенно потешаться, наблюдая с полупрезрительной улыбкой за ее неловкими попытками. А Сэлли с ее буйным темпераментом, та и вообще ни перед чем не остановится, когда узнает о намерении подруги разлучить ее с Чарльзом. Пусть рушится мир, но торжествует любовь. Так, кажется, говорят классики. Вот и Сэлли с легкостью пожертвует дружбой с Моной, не задумываясь о последствиях.
Все еще поглощенная невеселыми мыслями, Мона медленно оделась, выбрав в качестве наряда бледно-голубое платье и шляпу с широкими полями. Спустившись вниз, она кликнула своего песика, приглашая его на прогулку в парк. Породистый терьер по кличке Вогс (подарок отца ей на день рождения, сделанный задним числом), еще совсем щенок, мягкий, пушистый, толстенький. Очень забавное создание, но большой проказник. Его самая большая страсть – кожаная обувь, преимущественно та, что на ногах у гостей. Перед таким искушением песик просто не может устоять, и всякий раз изумленные гости лишь в немом бешенстве рассматривают изжеванные останки того, что еще час тому назад было роскошной парой туфель ручной работы. При этом виновник, на морде которого написано сплошное удовольствие, будет оживленно прыгать у ног, словно ожидая очередной порции лакомства за свою проделку. И что с ним станешь после этого делать? Злость улетучивается от одного только взгляда на этого невинного шалуна, и все в итоге кончается общим смехом. После чего щенок с гордым видом начинает носиться как угорелый по всем комнатам, громко лаять, оживленно махать хвостом, словно приглашая всех засвидетельствовать, что в этом доме живет чрезвычайно умный пес.
Хотя щенок был подарен Моне сравнительно недавно, он уже успел крепко привязаться к хозяйке и просто обожал ее. Только она могла успокоить расходившегося шалуна всего двумя словами: «Вогс, перестань!» И песик тут же пристыженно поджимал хвост, ложился на пузико и с самым удрученным выражением подползал к Моне, вымаливая прощение. Ну, а уж стоило ей произнести одно слово «Прогулка!», и весь дом буквально сотрясался от неуемных восторгов малыша.
Вот и сегодня после обязательной порции радостного визга, громкого лая, целой серии прыжков и кульбитов они наконец вышли на улицу и направились в сторону Роу-стрит. Несмотря на сравнительно ранний час, улицы были запружены народом. От раскаленного асфальта несло жаром, и было трудно дышать. А потому упоительная прохлада тенистых уголков Гайд-парка показалась Моне настоящим раем. Они с Вогсом постарались побыстрее прошмыгнуть мимо Гайд-парк-корнер, самого оживленного и шумного перекрестка в Лондоне. Здесь всегда царит толчея, а в открытых кафе полно разодетых в пух и прах мужчин и женщин, громким полушепотом комментирующих все, что попадает в их поле зрения. Ненависть, зависть, злоба – вот что обычно читается на их ухоженных лицах, изрядно сдобренных косметикой. Все скамейки на центральных аллеях парка тоже были заняты, но чуть дальше, прямо напротив штаб-квартиры Королевской конной гвардии, целые ряды зеленых скамеек уже стояли полупустыми. Лишь на некоторых восседали няни с младенцами, да кое-где маячила одинокая фигура бездомного, наслаждавшегося сиестой на свежем воздухе.
Мона тоже устроилась на одной из пустующих скамеек, решив сделать короткую передышку. Вогс весело носился вокруг, внимательно изучая каждого прохожего, оказавшегося рядом. Между деревьями поблескивала серебристая гладь озера Серпантин. Оттуда доносились громкие голоса мальчишек, весело барахтающихся в прохладной воде, разбрасывая вокруг себя целые фонтаны брызг. Несколько ребят сгрудились на берегу, наблюдая за старшими братьями, демонстрировавшими искусство настоящего взрослого плавания. Откуда-то издалека долетал едва слышный гул городского транспорта, скорее, похожий на урчание сытого кота после сытной трапезы. Но здесь, в тиши парка, эти звуки совсем не раздражали, как не раздражало жужжание пчел и прочих насекомых, которые роились в тени деревьев.
Вниз по Роу-стрит медленно проследовал всадник на необыкновенно красивой лошади. Мона, одинаково любившая все живое и восхищавшаяся всеми животными на свете, тут же принялась с восторгом рассматривать лошадь: красавица гнедая с гордо посаженной головой и с прекрасной выездкой. Всадник был достоин своей лошади. Молодой человек держался в седле не просто уверенно, но с раскованной легкостью и изяществом. Моне даже показалось, что он ей знаком. Но, приглядевшись повнимательнее, она поняла, что ошиблась. Так часто бывает, когда, встречаясь с незнакомцем, мы испытываем странное чувство узнаваемости, будто уже видели его где-то раньше. Заметив пристальный взгляд девушки, молодой человек тоже посмотрел прямо на нее. И Мона даже успела различить серый цвет глаз, красивый ровный загар на приятном лице, безошибочно сообщавшем каждому о хорошем происхождении и весьма безбедном существовании. На какую-то долю секунды их взгляды встретились, но Мона тут же отвернулась.
Иное дело Вогс. По каким-то лишь одному ему понятным причинам он моментально воспылал жуткой неприязнью к чужой лошади, посмевшей привлечь внимание хозяйки. Издав злобный рык, он с лаем набросился на нее сзади, норовя укусить за ногу. Лошадь, пораженная подобной бесцеремонностью, сперва резко рванула вперед, но, остановленная твердой рукой всадника, замерла на месте, а уже в следующее мгновение лягнула обидчика обеими ногами сразу. Мона издала крик ужаса, увидев, как ее любимец взлетел в воздух и тут же упал вниз, бездыханно распростершись на земле. Она пулей переметнулась через низкие перила ограды и подхватила Вогса на руки. Молодой человек тоже быстро спешился и подбежал к ней. Он начал бережно ощупывать безвольное тельце щенка и через пару минут с улыбкой облегчения доложил Моне:
– Слава богу, никаких переломов! Бедняга! Он просто в шоке. К тому же удар его слегка оглушил.
При последних словах терьер открыл глаза, слабо вильнул хвостиком и даже попытался лизнуть Моне руку.
– Мне очень жаль, что так вышло, – сказал незнакомец сокрушенно.
И по его интонации Мона поняла, что ему действительно очень жаль, хотя его вины в случившемся, разумеется, не было.
Она тоже улыбнулась ему в ответ, давая понять, что извинения приняты.
– Как вы думаете, стоит показать малыша ветеринару? – спросила она.
– По правде сказать, думаю, в этом нет особой нужды. С этим забиякой все будет в полном порядке, уверен. Но, если позволите, я с радостью доставлю вас обоих домой. Это – самое малое, что я могу сделать в сложившихся обстоятельствах, чтобы загладить свою вину.
– Благодарю вас. С удовольствием, – просто ответила Мона, и они довольно странной компанией (Мона, все еще держа на руках потрясенного Вогса, молодой человек со своей красавицей лошадью под уздцы) медленно пошли в сторону Альберт-Гейт, где под деревьями стоял спортивный «Бентли». Возле машины их дожидался грум, чтобы забрать лошадь. Мона уселась на переднее сиденье.
– Куда едем? – коротко поинтересовался у нее водитель и, услышав адрес, не удержался от удивленного возгласа. – Да вы, наверное, дочь леди Вивьен! Надо же! Какое поразительное совпадение! А я сегодня приглашен к вам на ланч. Ваша матушка прислала мне приглашение еще несколько недель назад, любезно пообещав предоставить возможность встретиться с американским послом.
– Как забавно! – рассмеялась Мона. – Получается, мы познакомились несколько преждевременно. Тогда отложим до полудня наше официальное представление друг другу.
– Но вы, я надеюсь, не держите на меня зла? – умоляющим тоном спросил молодой человек. – Мне невыносима мысль, что вы затаили в сердце обиду, и мне придется сидеть за одним столом с девушкой, в глазах которой я буду читать откровенную неприязнь.
Обычно по утрам людям свойственно трезвомыслие. Вот и Мона с некоторым удивлением и даже с изумлением вспоминала свои взбалмошные похождения. То, что ночью представлялось ей лишь невинной забавой и веселым приключением, сейчас, при свете дня, выглядело глупейшей выходкой, если не сказать больше. Вот уж действительно, завтрак придуман не для романтиков. Романтизм, точно нежный цветок, сразу увядает, соприкоснувшись с прозой бытия. Да и о какой романтике можно толковать, разглядывая тарелку с овсянкой или запихивая в рот яичницу с беконом? Как известно, на сытый желудок о высокой поэзии не потолкуешь. Какое счастье, что вчера ее никто не видел!
Мона содрогнулась, представив себе, как бы отозвалась о ее поступке мать, узнай она о ночной вылазке дочери за город. И тут же пулей пронеслась в голове еще одна мысль.
– А о чем, интересно, он думает сейчас? – беззвучно прошептала она, чувствуя, как кровь прихлынула к щекам.
Нет, она действительно сумасшедшая! Подумать только! Решиться на столь безумную авантюру. И все же это было прекрасно. Великолепный восход солнца, необыкновенно обходительный и учтивый кавалер, пожалуй, только эти два обстоятельства с легкостью перевесят любые неприятные последствия, которые может повлечь ее ночное приключение. Но бог даст, все обойдется без последствий. Да и с молодым человеком она, судя по всему, встретится не скоро. К тому времени события ночной поездки за город немного забудутся, чувство неловкости пройдет, и она сможет без смущения посмотреть ему в глаза. Нет, она решительно не собирается ни о чем жалеть!
Мона сладко зевнула и протянула руку к столику, чтобы взять ежедневник. В нем она старательно отмечала наиболее важные дела на грядущий день. Примерки у портних, скучные, но обязательные визиты к родственникам, что еще? Запись на время пятичасового чая заставила ее слегка нахмуриться. «Встреча с Сэлли и Чарльзом в ресторане отеля «Карлтон».
Сэлли и Чарльз. Странно, но эти два имени, стоящие рядом, вызвали у нее неприятное чувство. Почему? Они ведь видятся с Сэлли почти каждый день, то у них на Белгрейв-сквер, то в роскошном особняке на Парк-Лейн, который мистер Катс специально снял для своей семьи на время летнего сезона. Подруги делились друг с другом буквально всем: как прошел вчерашний бал, с кем познакомились накануне вечером, чье еще сердце брошено к их ногам. Обычно все эти разговоры происходили за ланчем или за чашечкой вечернего чая. Но если по каким-то причинам ланч и чай предназначались для встреч с другими людьми, тогда обязательная совместная прогулка по городу с двенадцати до часу дня. В это время со знанием дела прочесывались дорогие магазины на Роу-стрит, после чего следовало неизменное мороженое и кофе для восстановления сил в знаменитом кафе-мороженом на Белгрейв-сквер под названием «У Гантса».
Мона заметила, что в последнее время Сэлли просто сгорает от желания бывать у них в доме каждый день. От ее зоркого взгляда не ускользнула и еще одна деталь: всякий раз, когда на пороге появляется Сэлли, в холле уже обязательно торчит Чарльз. И тут же начинает с энтузиазмом предлагать девушкам свои услуги чичероне, обещая сопровождать барышень хоть на край света. А недавно она и вовсе попала в очень неловкую ситуацию. Лакей сообщил, что звонит мисс Катс. Мона вихрем помчалась к телефону, но, взяв трубку, услышала на другом конце: «Это ты, дорогой Чарльз?» Потом, конечно, последовали объяснения. Дескать, она просто ослышалась, и все такое. Но все это показалось Моне весьма подозрительным.
– Хотя с какой стати я должна переживать за них? – задалась она резонным вопросом.
Что плохого, что ее лучшая подруга влюбилась в ее брата? О таком можно только мечтать. Но как ни уговаривала себя Мона, роман Сэлли с Чарльзом скорее огорчал, чем радовал. Сэлли еще совсем ребенок, думала она с тревогой. Все ее чувства и переживания мгновенно отражаются у нее на лице. Девушка еще не научилась контролировать себя, она слишком порывиста, слишком импульсивна, легко влюбляется и так же легко переходит от любви к ненависти. К тому же она просто не умеет различать полутона и оттенки человеческих эмоций. Для нее черное – это черное, а белое – белое. Да, у ее подруги золотое сердце, но в сочетании с бешеным темпераментом получается гремучая смесь. В этом мире Сэлли интересуют только люди. Она равнодушна к искусствам, не любит музыку, слепа и глуха ко всем тем проявлениям красоты, которыми полон окружающий мир. До сих пор все ее эмоции были так или иначе связаны не с абстрактными переживаниями, не с игрой воображения, а с вполне конкретными людьми из плоти и крови. И вряд ли кто-то сможет остановить Сэлли, когда она кого-то полюбит. Она, с ее напором, с рано проснувшейся чувственностью, сметет на своем пути любого. Ее не удержат никакие препоны, никакие условности и соображения морали. Но вот чего нет в характере Сэлли, так это хитрости и коварства. Интриговать, строить козни, плести хитроумные сети – это не в ее натуре. Сэлли привыкла идти к цели прямым путем, идти и получать то, чего ей хочется. Чисто американская напористость в сочетании с сильной волей всегда помогали и помогают ей добиваться желаемого. Искренняя и прямодушная, Сэлли и в других людях не замечает лицемерия. Про таких людей обычно говорят, что они готовы видеть друга в любой собаке, пока та не укусит.
Увы-увы! Чарльз, обворожительный Ромео, успевший вскружить головы уже не одному десятку Джульетт, был совсем не таков, каким он рисовался Сэлли в ее розовых мечтах, ослепленной своими чувствами к молодому человеку, и Мона хорошо это понимала. Как легко можно погубить полураскрытый бутон нежнейших чувств, бездумно сорвав его бесцеремонной рукой.
Но Чарльз всегда слишком занят собой, чтобы думать о других. Едва ли он, глядя на Сэлли, отдает себе отчет в том, какое счастье само плывет ему в руки. О, эта дивная переходная пора, когда девочка, еще вчера неловкий подросток, вдруг начинает ощущать себя взрослой, и в душе юной девушки внезапно просыпается женщина. И вот уже холодный бутон белой розы начинает наливаться пурпурными красками вспыхнувших чувств и желаний. Ах, многие мужчины отдали бы душу за первую любовь такой девушки. Но только не Чарльз! Для него Сэлли – лишь еще одна пара свежих глаз, с обожанием следящих за каждым его шагом. Это алые губки, пока еще не целованные никем, это пылкий восторг слушательницы его бесконечных историй, готовой аплодировать любому его слову. Да, сейчас он увлечен Сэлли. Но что будет завтра, когда на горизонте замаячит новое увлечение, и вчерашняя фаворитка будет низвержена со своего трона?
Что касается брака, то отношение Чарльза к институту семьи всегда было и осталось резко отрицательным. По его мнению, сверкающие узы Гименея слишком скоро превращаются в тусклые стальные оковы, которые не снять и не разорвать. Так что ни о какой свадьбе не может быть и речи. А потому Мона мучилась в полной неопределенности, не зная, что ей делать и как помешать нежелательному развитию событий. Да и как она может помешать? Наверняка Чарльза только позабавят ее усилия расстроить его роман с Сэлли. Он будет откровенно потешаться, наблюдая с полупрезрительной улыбкой за ее неловкими попытками. А Сэлли с ее буйным темпераментом, та и вообще ни перед чем не остановится, когда узнает о намерении подруги разлучить ее с Чарльзом. Пусть рушится мир, но торжествует любовь. Так, кажется, говорят классики. Вот и Сэлли с легкостью пожертвует дружбой с Моной, не задумываясь о последствиях.
Все еще поглощенная невеселыми мыслями, Мона медленно оделась, выбрав в качестве наряда бледно-голубое платье и шляпу с широкими полями. Спустившись вниз, она кликнула своего песика, приглашая его на прогулку в парк. Породистый терьер по кличке Вогс (подарок отца ей на день рождения, сделанный задним числом), еще совсем щенок, мягкий, пушистый, толстенький. Очень забавное создание, но большой проказник. Его самая большая страсть – кожаная обувь, преимущественно та, что на ногах у гостей. Перед таким искушением песик просто не может устоять, и всякий раз изумленные гости лишь в немом бешенстве рассматривают изжеванные останки того, что еще час тому назад было роскошной парой туфель ручной работы. При этом виновник, на морде которого написано сплошное удовольствие, будет оживленно прыгать у ног, словно ожидая очередной порции лакомства за свою проделку. И что с ним станешь после этого делать? Злость улетучивается от одного только взгляда на этого невинного шалуна, и все в итоге кончается общим смехом. После чего щенок с гордым видом начинает носиться как угорелый по всем комнатам, громко лаять, оживленно махать хвостом, словно приглашая всех засвидетельствовать, что в этом доме живет чрезвычайно умный пес.
Хотя щенок был подарен Моне сравнительно недавно, он уже успел крепко привязаться к хозяйке и просто обожал ее. Только она могла успокоить расходившегося шалуна всего двумя словами: «Вогс, перестань!» И песик тут же пристыженно поджимал хвост, ложился на пузико и с самым удрученным выражением подползал к Моне, вымаливая прощение. Ну, а уж стоило ей произнести одно слово «Прогулка!», и весь дом буквально сотрясался от неуемных восторгов малыша.
Вот и сегодня после обязательной порции радостного визга, громкого лая, целой серии прыжков и кульбитов они наконец вышли на улицу и направились в сторону Роу-стрит. Несмотря на сравнительно ранний час, улицы были запружены народом. От раскаленного асфальта несло жаром, и было трудно дышать. А потому упоительная прохлада тенистых уголков Гайд-парка показалась Моне настоящим раем. Они с Вогсом постарались побыстрее прошмыгнуть мимо Гайд-парк-корнер, самого оживленного и шумного перекрестка в Лондоне. Здесь всегда царит толчея, а в открытых кафе полно разодетых в пух и прах мужчин и женщин, громким полушепотом комментирующих все, что попадает в их поле зрения. Ненависть, зависть, злоба – вот что обычно читается на их ухоженных лицах, изрядно сдобренных косметикой. Все скамейки на центральных аллеях парка тоже были заняты, но чуть дальше, прямо напротив штаб-квартиры Королевской конной гвардии, целые ряды зеленых скамеек уже стояли полупустыми. Лишь на некоторых восседали няни с младенцами, да кое-где маячила одинокая фигура бездомного, наслаждавшегося сиестой на свежем воздухе.
Мона тоже устроилась на одной из пустующих скамеек, решив сделать короткую передышку. Вогс весело носился вокруг, внимательно изучая каждого прохожего, оказавшегося рядом. Между деревьями поблескивала серебристая гладь озера Серпантин. Оттуда доносились громкие голоса мальчишек, весело барахтающихся в прохладной воде, разбрасывая вокруг себя целые фонтаны брызг. Несколько ребят сгрудились на берегу, наблюдая за старшими братьями, демонстрировавшими искусство настоящего взрослого плавания. Откуда-то издалека долетал едва слышный гул городского транспорта, скорее, похожий на урчание сытого кота после сытной трапезы. Но здесь, в тиши парка, эти звуки совсем не раздражали, как не раздражало жужжание пчел и прочих насекомых, которые роились в тени деревьев.
Вниз по Роу-стрит медленно проследовал всадник на необыкновенно красивой лошади. Мона, одинаково любившая все живое и восхищавшаяся всеми животными на свете, тут же принялась с восторгом рассматривать лошадь: красавица гнедая с гордо посаженной головой и с прекрасной выездкой. Всадник был достоин своей лошади. Молодой человек держался в седле не просто уверенно, но с раскованной легкостью и изяществом. Моне даже показалось, что он ей знаком. Но, приглядевшись повнимательнее, она поняла, что ошиблась. Так часто бывает, когда, встречаясь с незнакомцем, мы испытываем странное чувство узнаваемости, будто уже видели его где-то раньше. Заметив пристальный взгляд девушки, молодой человек тоже посмотрел прямо на нее. И Мона даже успела различить серый цвет глаз, красивый ровный загар на приятном лице, безошибочно сообщавшем каждому о хорошем происхождении и весьма безбедном существовании. На какую-то долю секунды их взгляды встретились, но Мона тут же отвернулась.
Иное дело Вогс. По каким-то лишь одному ему понятным причинам он моментально воспылал жуткой неприязнью к чужой лошади, посмевшей привлечь внимание хозяйки. Издав злобный рык, он с лаем набросился на нее сзади, норовя укусить за ногу. Лошадь, пораженная подобной бесцеремонностью, сперва резко рванула вперед, но, остановленная твердой рукой всадника, замерла на месте, а уже в следующее мгновение лягнула обидчика обеими ногами сразу. Мона издала крик ужаса, увидев, как ее любимец взлетел в воздух и тут же упал вниз, бездыханно распростершись на земле. Она пулей переметнулась через низкие перила ограды и подхватила Вогса на руки. Молодой человек тоже быстро спешился и подбежал к ней. Он начал бережно ощупывать безвольное тельце щенка и через пару минут с улыбкой облегчения доложил Моне:
– Слава богу, никаких переломов! Бедняга! Он просто в шоке. К тому же удар его слегка оглушил.
При последних словах терьер открыл глаза, слабо вильнул хвостиком и даже попытался лизнуть Моне руку.
– Мне очень жаль, что так вышло, – сказал незнакомец сокрушенно.
И по его интонации Мона поняла, что ему действительно очень жаль, хотя его вины в случившемся, разумеется, не было.
Она тоже улыбнулась ему в ответ, давая понять, что извинения приняты.
– Как вы думаете, стоит показать малыша ветеринару? – спросила она.
– По правде сказать, думаю, в этом нет особой нужды. С этим забиякой все будет в полном порядке, уверен. Но, если позволите, я с радостью доставлю вас обоих домой. Это – самое малое, что я могу сделать в сложившихся обстоятельствах, чтобы загладить свою вину.
– Благодарю вас. С удовольствием, – просто ответила Мона, и они довольно странной компанией (Мона, все еще держа на руках потрясенного Вогса, молодой человек со своей красавицей лошадью под уздцы) медленно пошли в сторону Альберт-Гейт, где под деревьями стоял спортивный «Бентли». Возле машины их дожидался грум, чтобы забрать лошадь. Мона уселась на переднее сиденье.
– Куда едем? – коротко поинтересовался у нее водитель и, услышав адрес, не удержался от удивленного возгласа. – Да вы, наверное, дочь леди Вивьен! Надо же! Какое поразительное совпадение! А я сегодня приглашен к вам на ланч. Ваша матушка прислала мне приглашение еще несколько недель назад, любезно пообещав предоставить возможность встретиться с американским послом.
– Как забавно! – рассмеялась Мона. – Получается, мы познакомились несколько преждевременно. Тогда отложим до полудня наше официальное представление друг другу.
– Но вы, я надеюсь, не держите на меня зла? – умоляющим тоном спросил молодой человек. – Мне невыносима мысль, что вы затаили в сердце обиду, и мне придется сидеть за одним столом с девушкой, в глазах которой я буду читать откровенную неприязнь.