Страница:
Разморенные жарой, все согласились с предложением герцога не сходить на берег до обеда, после которого они смогут, если захотят, переплыть на шлюпке к отелю «Зимний дворец».
Лили, свежая и влекущая, в белом муслиновом с кружевами платье и широкополой светлой шляпке, затенявшей ее прекрасное лицо, была только рада согласиться со всем, что не требовало больших усилий.
Она не любила жару, потому как боялась, что кожа покраснеет от солнца и это нарушит гармонию белизны и огненных волос.
Когда наконец они подплыли к берегу в судовой шлюпке, Лили опустилась в одно из плетеных кресел на веранде «Зимнего дворца» и, обслуживаемая высоким официантом-суданцем в белом джеллабе с красным кушаком, не имела никакого желания идти куда-либо.
— Как насчет осмотра окрестностей? — услышала она Джимми, обращавшегося к герцогу.
— Завтра, — ответил герцог. — Зачем спешить? Я собираюсь остаться тут на несколько дней, и, если вы захотите отведать здешнюю кухню, мы можем отужинать как-нибудь вечером в «Зимнем дворце».
— Это было бы замечательно! — воскликнула Эми. — Я просмотрела список гостей, и, хотя они еще не прибыли, я знаю довольно многих, кто остановится здесь на этой неделе.
— Тогда мы, конечно, должны будем пригласить их к нам на яхту, — сказал герцог. — Я не хотел бы, чтобы вы заскучали в своей собственной компании или в моем обществе.
— Разве такое возможно? — нежно спросила Лили.
Взгляд, который она обратила на герцога, говорил ему, что она не представляет себе, что в его обществе можно когда-либо соскучиться.
Стало прохладнее, тени сгущались и вытягивались, и они собрались возвращаться на яхту.
Когда все уселись в шлюпку, которая должна была доставить их к яхте, где стюарды ожидали, чтобы помочь им подняться на борт, герцог неожиданно сказал:
— Отправляйтесь. Я скоро последую за вами. Хочу немного поразмяться.
— Хочешь, чтобы я пошел с тобой? — машинально спросил Гарри.
— Нет, Гарри. Оставайся в компании за меня.
Он быстро отошел от них, прежде чем Лили успела что-либо сказать, и она нахмурилась при мысли, что он останется один и без нее.
Но затем она подумала, что не очень-то хочется ходить по пыли, да и несмотря на наступившую прохладу, ее утомляло любое движение.
Она понимала, что герцогу необходима разминка. Он каждое утро совершал заплывы от яхты, пока они плыли вверх по Нилу, и, несмотря на то что друзья поддразнивали и пугали его нападением крокодилов, он продолжал нырять в воду с кормы.
Ежедневно он бодро играл также в бадминтон с Гарри и Джимми. Иногда, если удавалось уговорить Чарльза, они играли вчетвером.
«Это пойдет ему на пользу, — успокаивала себя Лили, — а возвратившись, он найдет меня еще более пленительной!»
Как только они вернулись на яхту, она отправилась в свою каюту переодеваться в прозрачное платье, подчеркивающее каждую линию ее совершенной фигуры.
Она не присоединилась к гостям герцога, а прошла к нему в каюту и легла на софу в ожидании его возвращения.
Герцог быстро пошел вдоль берега реки, он ждал этого момента весь день. Он пытался вспомнить то, что читал о храме Луксора, который назывался так в путеводителях для туристов.
Он предполагал, что, дождавшись вечера, сможет избежать встречи с множеством туристов, приходивших сюда из отеля, и действительно, приближаясь к храму, он с облегчением заметил, что там никого нет.
У массивных пилонов стояли шесть колоссальных, хорошо сохранившихся статуй Рамзеса II.
Он вошел через врата в огромный Зал Рамзеса II, окруженный двойными рядами массивных колонн, и, проходя между этими возвышающимися над ним столбами, герцог ощущал, что он не вступает в прошлое, а как будто никогда и не покидал его.
Перед собой он увидел внушительную колоннаду с капителями в виде «раскрытого цветка» папируса, которая, как было написано в книгах, вела в другой огромный двор.
Несколько минут герцог впитывал атмосферу царившего вокруг великолепия, как бы прислушиваясь к самому себе и воспринимая все не только визуально, но и каким-то подспудным чутьем.
Он двинулся дальше, тихо ступая по мягкому песку туда, где тени казались контрастно черными по сравнению с белыми колоннами.
Встав в узком проходе между колоннами и посмотрев в сторону реки, он увидел профиль женщины.
В какой-то момент, поглощенный собственными мыслями, он не сразу сориентировался, живая она или выгравирована на одной из колонн.
Он понял лишь, что ее прямой нос и слегка заостренный подбородок были частью Египта и тем, что он искал здесь.
Он не сводил с нее глаз, пытаясь собраться с мыслями и ясно понимая только одно: перед ним была воплощенная красота веков.
Она двинулась, и он уже не сомневался, что перед ним реальное существо, хотя фигура по-прежнему оставалась в тени и виднелось только ее лицо.
Герцог подошел поближе и, уже обретя чувство реальности, разглядел молодую женщину, скорее девушку.
Ее платье, слившееся с тенью колонн, было нежно-голубым, волосы ни светлые и ни темные, а с таким же оттенком, как у поверхности камня, тронутого лучами солнца.
Когда он почти подошел к ней, она будто не слышала его, но знала о его присутствии и повернулась к нему лицом — герцог оказался перед парой пронзительно голубых глаз. Он машинально остановился и замер.
Они глядели друг на друга, пока он не заговорил первым, но словно между ними было не короткое расстояние, а невидимая бездна времен.
— Извините меня, если я напугал вас. Я не думал, что здесь кто-нибудь есть.
Он подумал вдруг, что она не ответит. Но она тихо и мелодично произнесла:
— Вечером здесь бывает мало посетителей.
— На это я и надеялся.
Он приблизился и увидел, что она глядела между колоннами туда, где через реку простирался изумительный вид на Долину Царей.
Чувствуя, что должен что-то сказать и вместе с тем не заводить неуместного легковесного разговора, он заметил:
— Вы слишком молоды, чтобы интересоваться смертью.
Она вновь повернулась к таинственным холмам вдали, розовеющим в лучах заходящего солнца.
— Египетское слово, которое мы переводим как «гробница», — сказала она после паузы, показавшейся герцогу долгой, — означает «обитель вечности».
— Они верили в жизнь после смерти?
— Конечно, — ответила она, — а поскольку у них было ясное представление, какова она будет, то брали с собой все, что должно было пригодиться им в новом мире, в который они уходили.
Герцог подумал, что как раз об этом-то он и хотел знать, но не находил в книгах, в которых содержался лишь длинный перечень фараонов и не менее длинное описание богов, которым они поклонялись.
— Расскажите мне, во что они веровали.
— Благополучие их души зависело от сохранности тела, — отвечала она. — Когда же исчезало тело, исчезал и дух.
Это объяснило герцогу многое из того, что было неясно ему прежде.
Он понял, почему древние египтяне скрывали своих умерших фараонов в тайных гробницах и почему помещали туда их личные вещи, одежду, украшения, мебель, оружие, колесницы и даже еду.
— Они были счастливыми людьми, — задумчиво сказала девушка. — Фараонов изображают тиранами, жестоко обращавшимися со своими рабами, которые возводили для них пирамиды, представляют безжалостными к приближенным и порочными в личной жизни… но это не так.
— Как вы узнали столько о них? — поинтересовался герцог.
Она улыбнулась, и герцог увидел перед собой чудесное создание, прелестнее которого он еще не встречал, и она совершенно не походила на его прежние представления об идеале красоты.
Она странным образом сочеталась с этим местом, будто являлась его частью, как ему и показалось вначале, когда он заметил ее.
— Я живу здесь, — ответила она на его вопрос, и он с удивлением взглянул на нее.
— Круглый год?
— Да. По крайней мере с тех пор, как мой отец приехал в Луксор.
— А до этого?
— Мы ездили по стране, порой разбивая лагерь в пустыне.
Он не сводил с нее изумленного взгляда.
Она казалась столь утонченной и хрупкой, у нее были такие нежные черты лица и изящные руки с длинными тонкими пальцами, что ему трудно было представить, как она может вынести жару и лишения в бесконечных песках.
— Ваш отец египтолог? — спросил он, найдя вероятное объяснение.
Она вновь улыбнулась, и герцог удивился, что ее забавляет его вопрос. Она объяснила:
— В глубине души он действительно египтолог. Но он несколько лет назад приехал в Египет как миссионер, и это его истинная работа.
— Миссионер?
Герцог с трудом мог поверить, что она говорит правду.
Он всегда представлял себе миссионеров надоедливыми людьми, которые вмешивались в устоявшуюся религию аборигенов и обычно становились обузой в странах, куда их не звали.
И это прекрасное создание менее всего соответствовало его представлению о дочери миссионера.
— Вы говорите так, будто ваш отец не очень преуспевающий миссионер, — сказал он наконец.
Она тихонько рассмеялась, и ее нежный мелодичный смех, казалось, рождается от шелеста листьев ананаса, колыхавшихся от веявшего с реки вечернего бриза.
— Папа, на его беду, влюбился в Египет, — сказала она. — Это часто случалось с теми, кто попадал сюда, и история Египта так завораживает их, что они не в состоянии освободиться от ее чар, как от восхитительного сна.
Герцог подумал, что с ним начинает происходить то же самое.
— Я хотел бы встретиться с вашим отцом. Мне кажется, что он мог бы разъяснить мне многое, в чем я не могу разобраться сам.
— Жаль, что это невозможно. Папа уже две недели лежит в лихорадке.
Она взглянула на герцога и решила объяснить, почему она здесь:
— Я сижу с отцом по ночам, а наша служанка ухаживает за ним днем, когда я сначала сплю, а потом прихожу сюда.
— Вы показывали его доктору? — спросил герцог.
Девушка покачала головой.
— Папа — медицинский миссионер, и я тоже знаю медицину. Мы делаем все возможное, но нильская лихорадка очень коварна. Во г почему вам нельзя контактировать с ним.
Взглянув на герцога, она подумала, что он может испугаться возможности заразиться от нее, поэтому объяснила:
— Думаю, что у меня иммунитет. Я ухаживала за многими детьми и женщинами, болевшими лихорадкой, но сама не заражалась.
— Мне трудно представить вас за таким занятием, заметил герцог. — Когда я только что увидел вас, то принял ваш профиль за изображение, высеченное на колонне, к которой вы прислонялись, вы показались видением тысячелетней древности.
Он сказал это полушутя, но, поскольку она промолчала и пауза затянулась, добавил:
— Возможно, вы действительно жили здесь в прошлом!
Он почувствовал, как странно прозвучали его слова, и она могла не ответить либо рассмеяться, однако герцог услышал другое:
— Я знаю… что жила… и вы… тоже жили!
Герцог замер от неожиданности, недоверчиво взглянув на нее, и она быстро произнесла:
— Я не должна была говорить этого. Извините… мне пора возвращаться… к отцу.
Она отошла от колонны, и герцог сумел разглядеть ее стройную фигуру, довольно высокий рост и очень тонкую талию. Она была полна той гибкой фации, которой отличалось одно из выгравированных изваяний при входе в храм.
На ней было длинное платье, старомодно застегнутое до шеи, простое и без украшений.
Однако на ней это невзрачное платье смотрелось столь же изящно и красиво, как и все вокруг них.
— Пожалуйста, не покидайте меня, — сказал герцог. — Если мне нельзя видеть вашего отца, то хотелось бы услышать ответы на мучащие меня вопросы от вас. Обещаю быть очень прилежным учеником, изучая эту страну, к которой почему-то меня так сильно влечет.
Герцогу так отчаянно хотелось удержать ее, что он пустил в ход все свое обаяние, никогда прежде не подводившее его.
Он видел, что она колеблется, не зная, как поступить.
— Расскажите мне об этом храме, — попросил он.
Он чувствовал, как она недовольна собой, что проговорилась о чем-то слишком личном, и теперь, подобно провинившемуся ребенку, хотела убежать и забыть об этом.
— Что вы… уже знаете… о нем? — спросила она.
Она пыталась говорить сдержанным тоном, будто о чем-то не очень важном.
— Мне придется признаться в крайнем невежестве, — отвечал герцог.
Она слегка улыбнулась, и уже когда они вернулись во двор между колоннад, он сказал:
— По-моему, нам следует представиться друг другу. Я — герцог Дарлестонский и прибыл сюда лишь нынешним утром на яхте, которую вы можете видеть на причале у противоположного берега.
— Я заметила ее.
Он подумал, что девушка наверняка сравнивает его яхту с судами фараонов или, может быть, с кораблем под шелковыми, надушенными парусами, на котором Клеопатра спускалась вниз по Нилу навстречу Марку Антонию.
Он и сам чувствовал, что титул герцога вряд ли может соперничать с титулом фараонов.
— А теперь назовите свое имя, — сказал он.
— Ириза, — ответила она, и он улыбнулся.
— Оно подходит вам. А ваша фамилия?
Ему показалось, что она на мгновение заколебалась, прежде чем ответить:
— Гэррон.
Будто избегая дальнейших расспросов, она стала показывать ему некоторые из деталей Великого Зала.
Герцог слушал с интересом, но его не покидало чувство, что она рассказывает как гид, без доверительных ноток обычной беседы.
— Здесь производились некоторые раскопки, — говорила она, — но работы предстоит еще много. Как вы видите, храм в течение веков подстраивался под другие религии.
И она указала герцогу на маленькую мечеть, встроенную в стену зала снаружи и поднятую выше первоначального уровня основания храма.
— Странный контраст, — сказал он, — и все же я считаю, что все религии хороши для людей, которые верят в них.
— Конечно! — ответила Ириза. — Поэтому нелепо чужеземцам пытаться насаждать свою религию там, где у людей уже есть своя собственная.
— Если ваш отец придерживается того же мнения, я могу понять, почему он оставил свое миссионерство, чтобы сосредоточиться на Древнем Египте, — заметил герцог.
— Я не говорила этого, — быстро сказала Ириза.
— Значит, мне удается читать ваши мысли.
— Этого вы… не должны… делать!
— Почему?
— Потому что мысли являются очень интимной частью человека и чтение их означает вторжение в его личность.
— Я не думаю, что способен был на такое прежде, — ответил герцог, — но, слушая вас сейчас, я догадался о многом, о чем вы не говорили, так же, как, думаю, вы понимаете не сказанное мной.
Он и сам поражался своим словам, которые непроизвольно слетали с.: его губ и будто доносились откуда-то со стороны.
— Как вы можете… знать это?
— Может быть, на меня влияют магические чары, исходящие от храма и от вас. Но чувства мне подсказывают, что я будто прошел сквозь завесу из одного мира в другой и новый мир так же реален для меня, как тот, который я покинул.
Она быстро повернулась к нему, и в лучах заходящего солнца, заливавшего всю окрестность сумеречным золотом, волосы девушки словно засияли невиданным доселе светом, а глаза стали ярко-голубыми.
— Вы пугаете меня, — прошептала она. — Когда я увидела вас, мне показалось, что все это происходит во сне, и когда мы разговаривали, думала, что все еще сплю. Но я уже проснулась и хочу, чтобы вы ушли… и забыли, что… встретили меня.
— Почему же? — спросил герцог. — Мне хотелось бы побеседовать с вами. Если вы верите в судьбу, — а это, я знаю, так и есть, — значит, должны поверить и в то, что я пришел сегодня в этот храм один не по слепой случайности, и вы знаете, что вы тоже ждали меня здесь.
— Я… не ждала… — начала она.
Но она умолкла и сделала безнадежный жест, будто признавала тщетным противиться его словам.
— Давайте допустим, — настаивал он, — что боги или кто-то другой, управляющие нашей судьбой, свели нас вместе, поскольку есть предначертанная цель, и она заключается в том, по крайней мере для меня, чтобы постигнуть вещи, сокрытые от авторов очень скучных книг о Египте, которые считают, будто прошлое не оказывает влияния на будущее.
Он чувствовал, что его слова глубоко трогают ее, и она, сжав свои руки, сказала:
— Я понимаю вас, потому что… думаю… так же. Здесь можно очень многое познать, если только уметь… слушать. !
Здесь столько всего, что может помочь… здешнему народу и… другим тоже.
— Тогда начнем с обучения меня тому, что я должен знать, и, возможно, я сумею справиться и донести все это до нужных людей.
— А вы сможете… сделать это?
Она спросила с такой непосредственностью, точно любопытный ребенок, — Надеюсь, что да, — ответил герцог, — но прежде всего я, как вы понимаете, должен сам вполне убедиться в достоверности того, о чем говорю.
— Да, конечно, — отвечала она, — но я, возможно, не тот человек, который должен… учить вас. Если бы папа был сейчас здесь, все было бы… по-иному.
— Я думаю, что нам нужно продвигаться к этому познанию постепенно, — сказал герцог, — и я начну с того, что буду слушать богиню, которую зовут Ириза.
Она улыбнулась, понимая, что он сравнивает ее с великой богиней Изидой, изображенной на многих колоннах храма.
Она повела его за мечеть, туда, где стояли одиннадцать статуй фараонов из красного гранита, и среди них — уменьшенная копия царицы Нефертити.
Она ничего не говорила и лишь молча стояла, пока герцог смотрел на статуи.
Царица была чрезвычайно прекрасной, с роскошными толстыми косами, ниспадающими на грудь и закрывающими ее. Прелестное лицо было умиротворенным, а на губах словно блуждала едва заметная загадочная улыбка.
Она выглядела счастливой и в то же время сдержанной и величественной, как подобает царице.
— Ею вы были в прошлом? — тихо спросил герцог.
Ириза покачала головой.
— Нет.
— Кем же тогда?
— Я не хочу… говорить об этом… теперь.
— Но вы скажете когда-нибудь?
— М… может быть.
Она запнулась на этом слове, словно смутившись.
Они продолжали разглядывать рельефы храма, повествовавшие о великолепной процессии, проходившей когда-то от Луксора до храма Карнака.
— Я хотел бы завтра посетить Карнак, — сказал герцог.
Он взглянул на нее, и она поняла, что он просит ее показать ему великий храм Амона, которому посвящено множество страниц в путеводителях для туристов.
— Я покажу его вам, — сказала она после недолгой паузы, — но он не так прекрасен, как этот храм, и в нем нет такой магической атмосферы.
— Я поделюсь с вами своими впечатлениями после того, как увижу его.
Он решил убедиться в том, что она не исчезнет так, что он не сможет ее потом найти.
Герцог заметил, что тени удлиняются, становятся все гуще, и понял, что, как только солнце сядет, они окажутся в темноте, поскольку ночь наступает очень быстро.
— Я провожу вас до дома, — сказал он.
— В этом нет… необходимости.
— Но я должен буду сделать это. Согласитесь, не очень благоразумно ходить здесь одной.
— Со мной ничего не случится, — ответила она. — Местные жители знают меня и уважают папу.
— Несмотря на то что он пытается обратить их в другую веру?
— Боюсь, что он не очень усердно пытается сделать это, по крайней мере теперь.
— Чем же он занимается?
Герцог понимал, что его вопрос останется без ответа, но после небольшой паузы она сказала:
— С тех пор как мы приехали сюда, он интересуется раскопками и находками, которые производятся в гробницах.
— Его можно понять.
— Он считает, что не открыто еще очень многое и грабители продолжают свою деятельность и продают найденные сокровища туристам, особенно американцам.
— И тем не менее многие исследователи говорят, что все уже найдено.
Ириза улыбнулась.
— Папа не верит в это… как и я.
— Почему?
— Потому что мы знаем из документов, расшифрованных лишь недавно, что очень многие фараоны были тайно захоронены в гробницах, расположенных глубоко в этих утесах, и их не смогли обнаружить даже грабители.
— Но когда-нибудь их найдут, — сказал герцог.
— Папа надеется на это.
— А вы?
— Я вполне счастлива уноситься мысленно в прошлое и представлять себе спящих там царей и цариц такими, какими они были при жизни.
— Вы говорили, что они были счастливыми людьми?
— Очень счастливыми.
— А вы тоже счастливы?
Она улыбнулась в ответ, и, хотя ее улыбка напомнила ему улыбку царицы Нефертити, для герцога она была еще более прелестной.
— Да, вы счастливы! — сказал он с уверенностью.
Значительно позже он размышлял над тем, насколько необычной оказалась его встреча с дочерью миссионера, наверняка бедной, живущей на чужбине, видимо, без друзей, общаясь лишь со своим отцом, но вместе с тем она была такой счастливой, как, пожалуй, ни одна из знакомых ему женщин.
Ириза вывела его через заднюю сторону храма на открытое песчаное пространство с пальмовыми деревьями.
Вокруг нескольких глинобитных хижин все еще играли голые ребятишки.
Поодаль вырисовывалась группа высоких пальмовых деревьев, под которыми ярко цвели заросли кустарника, окружавшие дом.
Это была деревянная длинная и низкая постройка, и к ее террасе вдоль фасада взбегала лестница, расположенная в центральной части дома.
Над террасой был возведен небольшой крест, а за ним, несколько неуместно, был укреплен потрепанный флаг Соединенного Королевства.
— Так вот где вы живете! — сказал герцог.
— Я не могу пригласить вас, — сказала Ириза, когда они вышли из кустарника к дому. — Я не хочу, чтобы вы заболели нильской лихорадкой.
— Спасибо за заботу, — ответил герцог с привычной для него вежливостью.
Однако он тут же осознал, что она действительно беспокоится о нем.
Она протянула ему руку на прощание.
Держа ее за руку, герцог впервые заметил, что она не надела шляпу, как обычно принято здесь, что, видимо, было не в ее правилах, судя по строгости одежды. Волосы, уложенные большим узлом на затылке, удерживались заколками и небольшим голубым бантом.
Это сглаживало суровый фасон ее платья, придавало ей несколько беззаботный, веселый вид.
— Вы не представляете, насколько я благодарен вам, — сказал герцог, — за то, чему вы научили меня, и как я рад, что встретил вас.
Он произнес это с горячностью, удивившей его самого, и по тому, как метнулись над голубыми глазами ее ресницы, он понял, что смутил ее.
— Я буду ждать вас завтра на том же месте.
Она медлила с ответом, и он настойчиво сказал:
— Пожалуйста, не подведите меня!
— Я… я, может быть… не смогу прийти.
— Вы увиливаете, это не правда, — сказал он. — Вы говорили мне, что спите днем, поэтому мы могли бы встретиться в храме там же, в то же время, как и сегодня. Или чуть пораньше, чтобы успеть добраться до Карнака.
— Я… попытаюсь.
Она хотела уйти, но он все еще держал ее за руку.
— Я хочу, чтобы вы дали обещание — обещание, которое вы не нарушите. Именем какого бога египтяне дают обещание в таких случаях?
С легкой улыбкой на губах Ириза задумалась на мгновение и ответила:
— Тот — бог мудрости.
— А значит, и истины, и правды, — добавил герцог. — Итак, обещайте мне именем Тота, что вы придете завтра вечером и не заставите меня ждать и терзаться в сомнениях:
Действительно ли я видел вас, или мне все это пригрезилось, а разыскивая вас, приду сюда и не найду этого дома.
А не проявляет ли он излишнюю настойчивость, подумал герцог, заставляя ее давать клятвенное обещание. Она как будто прочла его мысли и сказала:
— Не стоит по такому… пустяку… беспокоить богов. Я приду, если моему отцу не станет хуже. В противном случае я пошлю кого-нибудь… передать вам, что я… задерживаюсь.
— Благодарю вас, — ответил герцог.
Взгляды их встретились, и она, будто внезапно осознав, кем он был, вспомнив о его титуле, чуть присела в небольшом реверансе.
— Доброй ночи, ваша светлость, — сказала она и прошла по тропинке между кустами к деревянному дому.
Герцог постоял, думая, что она обернется, поднявшись на террасу.
Еще ни разу женщина, уходившая от него, не скрывалась, не обернувшись, и он приготовился улыбнуться ей и помахать рукой.
Однако Ириза прямо через террасу вошла в полуоткрытую дверь дома.
К герцогу закралось тревожное ощущение, что боги, вероятно, способны и забрать то, что сами даровали, и он может никогда не увидеть ее вновь.
Глава 5
Герцог проснулся рано и лежал, планируя свой день, что начал делать еще накануне вечером.
Вернувшись вчера на яхту, он после всех новых впечатлений с трудом мог сразу включиться в болтовню и смех гостей.
Они сидели на палубе и пили шампанское, и он сразу увидел, что Лили с ними не было, и понял, где она находится.
У него не было желания с ней общаться, поэтому он дождался, когда настало время переодеваться к ужину, и прошел прямо в спальную каюту, где камердинер уже приготовил ему ванну.
Он знал, что Лили услышит, как он разговаривает с камердинером, если она все еще оставалась в соседней каюте, и поймет, что он не присоединился к ней, хотя она и ждала его.
Лили была слишком умна, чтобы выказать свое недовольство, когда герцог присоединился ко всем перед ужином.
Лили, свежая и влекущая, в белом муслиновом с кружевами платье и широкополой светлой шляпке, затенявшей ее прекрасное лицо, была только рада согласиться со всем, что не требовало больших усилий.
Она не любила жару, потому как боялась, что кожа покраснеет от солнца и это нарушит гармонию белизны и огненных волос.
Когда наконец они подплыли к берегу в судовой шлюпке, Лили опустилась в одно из плетеных кресел на веранде «Зимнего дворца» и, обслуживаемая высоким официантом-суданцем в белом джеллабе с красным кушаком, не имела никакого желания идти куда-либо.
— Как насчет осмотра окрестностей? — услышала она Джимми, обращавшегося к герцогу.
— Завтра, — ответил герцог. — Зачем спешить? Я собираюсь остаться тут на несколько дней, и, если вы захотите отведать здешнюю кухню, мы можем отужинать как-нибудь вечером в «Зимнем дворце».
— Это было бы замечательно! — воскликнула Эми. — Я просмотрела список гостей, и, хотя они еще не прибыли, я знаю довольно многих, кто остановится здесь на этой неделе.
— Тогда мы, конечно, должны будем пригласить их к нам на яхту, — сказал герцог. — Я не хотел бы, чтобы вы заскучали в своей собственной компании или в моем обществе.
— Разве такое возможно? — нежно спросила Лили.
Взгляд, который она обратила на герцога, говорил ему, что она не представляет себе, что в его обществе можно когда-либо соскучиться.
Стало прохладнее, тени сгущались и вытягивались, и они собрались возвращаться на яхту.
Когда все уселись в шлюпку, которая должна была доставить их к яхте, где стюарды ожидали, чтобы помочь им подняться на борт, герцог неожиданно сказал:
— Отправляйтесь. Я скоро последую за вами. Хочу немного поразмяться.
— Хочешь, чтобы я пошел с тобой? — машинально спросил Гарри.
— Нет, Гарри. Оставайся в компании за меня.
Он быстро отошел от них, прежде чем Лили успела что-либо сказать, и она нахмурилась при мысли, что он останется один и без нее.
Но затем она подумала, что не очень-то хочется ходить по пыли, да и несмотря на наступившую прохладу, ее утомляло любое движение.
Она понимала, что герцогу необходима разминка. Он каждое утро совершал заплывы от яхты, пока они плыли вверх по Нилу, и, несмотря на то что друзья поддразнивали и пугали его нападением крокодилов, он продолжал нырять в воду с кормы.
Ежедневно он бодро играл также в бадминтон с Гарри и Джимми. Иногда, если удавалось уговорить Чарльза, они играли вчетвером.
«Это пойдет ему на пользу, — успокаивала себя Лили, — а возвратившись, он найдет меня еще более пленительной!»
Как только они вернулись на яхту, она отправилась в свою каюту переодеваться в прозрачное платье, подчеркивающее каждую линию ее совершенной фигуры.
Она не присоединилась к гостям герцога, а прошла к нему в каюту и легла на софу в ожидании его возвращения.
Герцог быстро пошел вдоль берега реки, он ждал этого момента весь день. Он пытался вспомнить то, что читал о храме Луксора, который назывался так в путеводителях для туристов.
Он предполагал, что, дождавшись вечера, сможет избежать встречи с множеством туристов, приходивших сюда из отеля, и действительно, приближаясь к храму, он с облегчением заметил, что там никого нет.
У массивных пилонов стояли шесть колоссальных, хорошо сохранившихся статуй Рамзеса II.
Он вошел через врата в огромный Зал Рамзеса II, окруженный двойными рядами массивных колонн, и, проходя между этими возвышающимися над ним столбами, герцог ощущал, что он не вступает в прошлое, а как будто никогда и не покидал его.
Перед собой он увидел внушительную колоннаду с капителями в виде «раскрытого цветка» папируса, которая, как было написано в книгах, вела в другой огромный двор.
Несколько минут герцог впитывал атмосферу царившего вокруг великолепия, как бы прислушиваясь к самому себе и воспринимая все не только визуально, но и каким-то подспудным чутьем.
Он двинулся дальше, тихо ступая по мягкому песку туда, где тени казались контрастно черными по сравнению с белыми колоннами.
Встав в узком проходе между колоннами и посмотрев в сторону реки, он увидел профиль женщины.
В какой-то момент, поглощенный собственными мыслями, он не сразу сориентировался, живая она или выгравирована на одной из колонн.
Он понял лишь, что ее прямой нос и слегка заостренный подбородок были частью Египта и тем, что он искал здесь.
Он не сводил с нее глаз, пытаясь собраться с мыслями и ясно понимая только одно: перед ним была воплощенная красота веков.
Она двинулась, и он уже не сомневался, что перед ним реальное существо, хотя фигура по-прежнему оставалась в тени и виднелось только ее лицо.
Герцог подошел поближе и, уже обретя чувство реальности, разглядел молодую женщину, скорее девушку.
Ее платье, слившееся с тенью колонн, было нежно-голубым, волосы ни светлые и ни темные, а с таким же оттенком, как у поверхности камня, тронутого лучами солнца.
Когда он почти подошел к ней, она будто не слышала его, но знала о его присутствии и повернулась к нему лицом — герцог оказался перед парой пронзительно голубых глаз. Он машинально остановился и замер.
Они глядели друг на друга, пока он не заговорил первым, но словно между ними было не короткое расстояние, а невидимая бездна времен.
— Извините меня, если я напугал вас. Я не думал, что здесь кто-нибудь есть.
Он подумал вдруг, что она не ответит. Но она тихо и мелодично произнесла:
— Вечером здесь бывает мало посетителей.
— На это я и надеялся.
Он приблизился и увидел, что она глядела между колоннами туда, где через реку простирался изумительный вид на Долину Царей.
Чувствуя, что должен что-то сказать и вместе с тем не заводить неуместного легковесного разговора, он заметил:
— Вы слишком молоды, чтобы интересоваться смертью.
Она вновь повернулась к таинственным холмам вдали, розовеющим в лучах заходящего солнца.
— Египетское слово, которое мы переводим как «гробница», — сказала она после паузы, показавшейся герцогу долгой, — означает «обитель вечности».
— Они верили в жизнь после смерти?
— Конечно, — ответила она, — а поскольку у них было ясное представление, какова она будет, то брали с собой все, что должно было пригодиться им в новом мире, в который они уходили.
Герцог подумал, что как раз об этом-то он и хотел знать, но не находил в книгах, в которых содержался лишь длинный перечень фараонов и не менее длинное описание богов, которым они поклонялись.
— Расскажите мне, во что они веровали.
— Благополучие их души зависело от сохранности тела, — отвечала она. — Когда же исчезало тело, исчезал и дух.
Это объяснило герцогу многое из того, что было неясно ему прежде.
Он понял, почему древние египтяне скрывали своих умерших фараонов в тайных гробницах и почему помещали туда их личные вещи, одежду, украшения, мебель, оружие, колесницы и даже еду.
— Они были счастливыми людьми, — задумчиво сказала девушка. — Фараонов изображают тиранами, жестоко обращавшимися со своими рабами, которые возводили для них пирамиды, представляют безжалостными к приближенным и порочными в личной жизни… но это не так.
— Как вы узнали столько о них? — поинтересовался герцог.
Она улыбнулась, и герцог увидел перед собой чудесное создание, прелестнее которого он еще не встречал, и она совершенно не походила на его прежние представления об идеале красоты.
Она странным образом сочеталась с этим местом, будто являлась его частью, как ему и показалось вначале, когда он заметил ее.
— Я живу здесь, — ответила она на его вопрос, и он с удивлением взглянул на нее.
— Круглый год?
— Да. По крайней мере с тех пор, как мой отец приехал в Луксор.
— А до этого?
— Мы ездили по стране, порой разбивая лагерь в пустыне.
Он не сводил с нее изумленного взгляда.
Она казалась столь утонченной и хрупкой, у нее были такие нежные черты лица и изящные руки с длинными тонкими пальцами, что ему трудно было представить, как она может вынести жару и лишения в бесконечных песках.
— Ваш отец египтолог? — спросил он, найдя вероятное объяснение.
Она вновь улыбнулась, и герцог удивился, что ее забавляет его вопрос. Она объяснила:
— В глубине души он действительно египтолог. Но он несколько лет назад приехал в Египет как миссионер, и это его истинная работа.
— Миссионер?
Герцог с трудом мог поверить, что она говорит правду.
Он всегда представлял себе миссионеров надоедливыми людьми, которые вмешивались в устоявшуюся религию аборигенов и обычно становились обузой в странах, куда их не звали.
И это прекрасное создание менее всего соответствовало его представлению о дочери миссионера.
— Вы говорите так, будто ваш отец не очень преуспевающий миссионер, — сказал он наконец.
Она тихонько рассмеялась, и ее нежный мелодичный смех, казалось, рождается от шелеста листьев ананаса, колыхавшихся от веявшего с реки вечернего бриза.
— Папа, на его беду, влюбился в Египет, — сказала она. — Это часто случалось с теми, кто попадал сюда, и история Египта так завораживает их, что они не в состоянии освободиться от ее чар, как от восхитительного сна.
Герцог подумал, что с ним начинает происходить то же самое.
— Я хотел бы встретиться с вашим отцом. Мне кажется, что он мог бы разъяснить мне многое, в чем я не могу разобраться сам.
— Жаль, что это невозможно. Папа уже две недели лежит в лихорадке.
Она взглянула на герцога и решила объяснить, почему она здесь:
— Я сижу с отцом по ночам, а наша служанка ухаживает за ним днем, когда я сначала сплю, а потом прихожу сюда.
— Вы показывали его доктору? — спросил герцог.
Девушка покачала головой.
— Папа — медицинский миссионер, и я тоже знаю медицину. Мы делаем все возможное, но нильская лихорадка очень коварна. Во г почему вам нельзя контактировать с ним.
Взглянув на герцога, она подумала, что он может испугаться возможности заразиться от нее, поэтому объяснила:
— Думаю, что у меня иммунитет. Я ухаживала за многими детьми и женщинами, болевшими лихорадкой, но сама не заражалась.
— Мне трудно представить вас за таким занятием, заметил герцог. — Когда я только что увидел вас, то принял ваш профиль за изображение, высеченное на колонне, к которой вы прислонялись, вы показались видением тысячелетней древности.
Он сказал это полушутя, но, поскольку она промолчала и пауза затянулась, добавил:
— Возможно, вы действительно жили здесь в прошлом!
Он почувствовал, как странно прозвучали его слова, и она могла не ответить либо рассмеяться, однако герцог услышал другое:
— Я знаю… что жила… и вы… тоже жили!
Герцог замер от неожиданности, недоверчиво взглянув на нее, и она быстро произнесла:
— Я не должна была говорить этого. Извините… мне пора возвращаться… к отцу.
Она отошла от колонны, и герцог сумел разглядеть ее стройную фигуру, довольно высокий рост и очень тонкую талию. Она была полна той гибкой фации, которой отличалось одно из выгравированных изваяний при входе в храм.
На ней было длинное платье, старомодно застегнутое до шеи, простое и без украшений.
Однако на ней это невзрачное платье смотрелось столь же изящно и красиво, как и все вокруг них.
— Пожалуйста, не покидайте меня, — сказал герцог. — Если мне нельзя видеть вашего отца, то хотелось бы услышать ответы на мучащие меня вопросы от вас. Обещаю быть очень прилежным учеником, изучая эту страну, к которой почему-то меня так сильно влечет.
Герцогу так отчаянно хотелось удержать ее, что он пустил в ход все свое обаяние, никогда прежде не подводившее его.
Он видел, что она колеблется, не зная, как поступить.
— Расскажите мне об этом храме, — попросил он.
Он чувствовал, как она недовольна собой, что проговорилась о чем-то слишком личном, и теперь, подобно провинившемуся ребенку, хотела убежать и забыть об этом.
— Что вы… уже знаете… о нем? — спросила она.
Она пыталась говорить сдержанным тоном, будто о чем-то не очень важном.
— Мне придется признаться в крайнем невежестве, — отвечал герцог.
Она слегка улыбнулась, и уже когда они вернулись во двор между колоннад, он сказал:
— По-моему, нам следует представиться друг другу. Я — герцог Дарлестонский и прибыл сюда лишь нынешним утром на яхте, которую вы можете видеть на причале у противоположного берега.
— Я заметила ее.
Он подумал, что девушка наверняка сравнивает его яхту с судами фараонов или, может быть, с кораблем под шелковыми, надушенными парусами, на котором Клеопатра спускалась вниз по Нилу навстречу Марку Антонию.
Он и сам чувствовал, что титул герцога вряд ли может соперничать с титулом фараонов.
— А теперь назовите свое имя, — сказал он.
— Ириза, — ответила она, и он улыбнулся.
— Оно подходит вам. А ваша фамилия?
Ему показалось, что она на мгновение заколебалась, прежде чем ответить:
— Гэррон.
Будто избегая дальнейших расспросов, она стала показывать ему некоторые из деталей Великого Зала.
Герцог слушал с интересом, но его не покидало чувство, что она рассказывает как гид, без доверительных ноток обычной беседы.
— Здесь производились некоторые раскопки, — говорила она, — но работы предстоит еще много. Как вы видите, храм в течение веков подстраивался под другие религии.
И она указала герцогу на маленькую мечеть, встроенную в стену зала снаружи и поднятую выше первоначального уровня основания храма.
— Странный контраст, — сказал он, — и все же я считаю, что все религии хороши для людей, которые верят в них.
— Конечно! — ответила Ириза. — Поэтому нелепо чужеземцам пытаться насаждать свою религию там, где у людей уже есть своя собственная.
— Если ваш отец придерживается того же мнения, я могу понять, почему он оставил свое миссионерство, чтобы сосредоточиться на Древнем Египте, — заметил герцог.
— Я не говорила этого, — быстро сказала Ириза.
— Значит, мне удается читать ваши мысли.
— Этого вы… не должны… делать!
— Почему?
— Потому что мысли являются очень интимной частью человека и чтение их означает вторжение в его личность.
— Я не думаю, что способен был на такое прежде, — ответил герцог, — но, слушая вас сейчас, я догадался о многом, о чем вы не говорили, так же, как, думаю, вы понимаете не сказанное мной.
Он и сам поражался своим словам, которые непроизвольно слетали с.: его губ и будто доносились откуда-то со стороны.
— Как вы можете… знать это?
— Может быть, на меня влияют магические чары, исходящие от храма и от вас. Но чувства мне подсказывают, что я будто прошел сквозь завесу из одного мира в другой и новый мир так же реален для меня, как тот, который я покинул.
Она быстро повернулась к нему, и в лучах заходящего солнца, заливавшего всю окрестность сумеречным золотом, волосы девушки словно засияли невиданным доселе светом, а глаза стали ярко-голубыми.
— Вы пугаете меня, — прошептала она. — Когда я увидела вас, мне показалось, что все это происходит во сне, и когда мы разговаривали, думала, что все еще сплю. Но я уже проснулась и хочу, чтобы вы ушли… и забыли, что… встретили меня.
— Почему же? — спросил герцог. — Мне хотелось бы побеседовать с вами. Если вы верите в судьбу, — а это, я знаю, так и есть, — значит, должны поверить и в то, что я пришел сегодня в этот храм один не по слепой случайности, и вы знаете, что вы тоже ждали меня здесь.
— Я… не ждала… — начала она.
Но она умолкла и сделала безнадежный жест, будто признавала тщетным противиться его словам.
— Давайте допустим, — настаивал он, — что боги или кто-то другой, управляющие нашей судьбой, свели нас вместе, поскольку есть предначертанная цель, и она заключается в том, по крайней мере для меня, чтобы постигнуть вещи, сокрытые от авторов очень скучных книг о Египте, которые считают, будто прошлое не оказывает влияния на будущее.
Он чувствовал, что его слова глубоко трогают ее, и она, сжав свои руки, сказала:
— Я понимаю вас, потому что… думаю… так же. Здесь можно очень многое познать, если только уметь… слушать. !
Здесь столько всего, что может помочь… здешнему народу и… другим тоже.
— Тогда начнем с обучения меня тому, что я должен знать, и, возможно, я сумею справиться и донести все это до нужных людей.
— А вы сможете… сделать это?
Она спросила с такой непосредственностью, точно любопытный ребенок, — Надеюсь, что да, — ответил герцог, — но прежде всего я, как вы понимаете, должен сам вполне убедиться в достоверности того, о чем говорю.
— Да, конечно, — отвечала она, — но я, возможно, не тот человек, который должен… учить вас. Если бы папа был сейчас здесь, все было бы… по-иному.
— Я думаю, что нам нужно продвигаться к этому познанию постепенно, — сказал герцог, — и я начну с того, что буду слушать богиню, которую зовут Ириза.
Она улыбнулась, понимая, что он сравнивает ее с великой богиней Изидой, изображенной на многих колоннах храма.
Она повела его за мечеть, туда, где стояли одиннадцать статуй фараонов из красного гранита, и среди них — уменьшенная копия царицы Нефертити.
Она ничего не говорила и лишь молча стояла, пока герцог смотрел на статуи.
Царица была чрезвычайно прекрасной, с роскошными толстыми косами, ниспадающими на грудь и закрывающими ее. Прелестное лицо было умиротворенным, а на губах словно блуждала едва заметная загадочная улыбка.
Она выглядела счастливой и в то же время сдержанной и величественной, как подобает царице.
— Ею вы были в прошлом? — тихо спросил герцог.
Ириза покачала головой.
— Нет.
— Кем же тогда?
— Я не хочу… говорить об этом… теперь.
— Но вы скажете когда-нибудь?
— М… может быть.
Она запнулась на этом слове, словно смутившись.
Они продолжали разглядывать рельефы храма, повествовавшие о великолепной процессии, проходившей когда-то от Луксора до храма Карнака.
— Я хотел бы завтра посетить Карнак, — сказал герцог.
Он взглянул на нее, и она поняла, что он просит ее показать ему великий храм Амона, которому посвящено множество страниц в путеводителях для туристов.
— Я покажу его вам, — сказала она после недолгой паузы, — но он не так прекрасен, как этот храм, и в нем нет такой магической атмосферы.
— Я поделюсь с вами своими впечатлениями после того, как увижу его.
Он решил убедиться в том, что она не исчезнет так, что он не сможет ее потом найти.
Герцог заметил, что тени удлиняются, становятся все гуще, и понял, что, как только солнце сядет, они окажутся в темноте, поскольку ночь наступает очень быстро.
— Я провожу вас до дома, — сказал он.
— В этом нет… необходимости.
— Но я должен буду сделать это. Согласитесь, не очень благоразумно ходить здесь одной.
— Со мной ничего не случится, — ответила она. — Местные жители знают меня и уважают папу.
— Несмотря на то что он пытается обратить их в другую веру?
— Боюсь, что он не очень усердно пытается сделать это, по крайней мере теперь.
— Чем же он занимается?
Герцог понимал, что его вопрос останется без ответа, но после небольшой паузы она сказала:
— С тех пор как мы приехали сюда, он интересуется раскопками и находками, которые производятся в гробницах.
— Его можно понять.
— Он считает, что не открыто еще очень многое и грабители продолжают свою деятельность и продают найденные сокровища туристам, особенно американцам.
— И тем не менее многие исследователи говорят, что все уже найдено.
Ириза улыбнулась.
— Папа не верит в это… как и я.
— Почему?
— Потому что мы знаем из документов, расшифрованных лишь недавно, что очень многие фараоны были тайно захоронены в гробницах, расположенных глубоко в этих утесах, и их не смогли обнаружить даже грабители.
— Но когда-нибудь их найдут, — сказал герцог.
— Папа надеется на это.
— А вы?
— Я вполне счастлива уноситься мысленно в прошлое и представлять себе спящих там царей и цариц такими, какими они были при жизни.
— Вы говорили, что они были счастливыми людьми?
— Очень счастливыми.
— А вы тоже счастливы?
Она улыбнулась в ответ, и, хотя ее улыбка напомнила ему улыбку царицы Нефертити, для герцога она была еще более прелестной.
— Да, вы счастливы! — сказал он с уверенностью.
Значительно позже он размышлял над тем, насколько необычной оказалась его встреча с дочерью миссионера, наверняка бедной, живущей на чужбине, видимо, без друзей, общаясь лишь со своим отцом, но вместе с тем она была такой счастливой, как, пожалуй, ни одна из знакомых ему женщин.
Ириза вывела его через заднюю сторону храма на открытое песчаное пространство с пальмовыми деревьями.
Вокруг нескольких глинобитных хижин все еще играли голые ребятишки.
Поодаль вырисовывалась группа высоких пальмовых деревьев, под которыми ярко цвели заросли кустарника, окружавшие дом.
Это была деревянная длинная и низкая постройка, и к ее террасе вдоль фасада взбегала лестница, расположенная в центральной части дома.
Над террасой был возведен небольшой крест, а за ним, несколько неуместно, был укреплен потрепанный флаг Соединенного Королевства.
— Так вот где вы живете! — сказал герцог.
— Я не могу пригласить вас, — сказала Ириза, когда они вышли из кустарника к дому. — Я не хочу, чтобы вы заболели нильской лихорадкой.
— Спасибо за заботу, — ответил герцог с привычной для него вежливостью.
Однако он тут же осознал, что она действительно беспокоится о нем.
Она протянула ему руку на прощание.
Держа ее за руку, герцог впервые заметил, что она не надела шляпу, как обычно принято здесь, что, видимо, было не в ее правилах, судя по строгости одежды. Волосы, уложенные большим узлом на затылке, удерживались заколками и небольшим голубым бантом.
Это сглаживало суровый фасон ее платья, придавало ей несколько беззаботный, веселый вид.
— Вы не представляете, насколько я благодарен вам, — сказал герцог, — за то, чему вы научили меня, и как я рад, что встретил вас.
Он произнес это с горячностью, удивившей его самого, и по тому, как метнулись над голубыми глазами ее ресницы, он понял, что смутил ее.
— Я буду ждать вас завтра на том же месте.
Она медлила с ответом, и он настойчиво сказал:
— Пожалуйста, не подведите меня!
— Я… я, может быть… не смогу прийти.
— Вы увиливаете, это не правда, — сказал он. — Вы говорили мне, что спите днем, поэтому мы могли бы встретиться в храме там же, в то же время, как и сегодня. Или чуть пораньше, чтобы успеть добраться до Карнака.
— Я… попытаюсь.
Она хотела уйти, но он все еще держал ее за руку.
— Я хочу, чтобы вы дали обещание — обещание, которое вы не нарушите. Именем какого бога египтяне дают обещание в таких случаях?
С легкой улыбкой на губах Ириза задумалась на мгновение и ответила:
— Тот — бог мудрости.
— А значит, и истины, и правды, — добавил герцог. — Итак, обещайте мне именем Тота, что вы придете завтра вечером и не заставите меня ждать и терзаться в сомнениях:
Действительно ли я видел вас, или мне все это пригрезилось, а разыскивая вас, приду сюда и не найду этого дома.
А не проявляет ли он излишнюю настойчивость, подумал герцог, заставляя ее давать клятвенное обещание. Она как будто прочла его мысли и сказала:
— Не стоит по такому… пустяку… беспокоить богов. Я приду, если моему отцу не станет хуже. В противном случае я пошлю кого-нибудь… передать вам, что я… задерживаюсь.
— Благодарю вас, — ответил герцог.
Взгляды их встретились, и она, будто внезапно осознав, кем он был, вспомнив о его титуле, чуть присела в небольшом реверансе.
— Доброй ночи, ваша светлость, — сказала она и прошла по тропинке между кустами к деревянному дому.
Герцог постоял, думая, что она обернется, поднявшись на террасу.
Еще ни разу женщина, уходившая от него, не скрывалась, не обернувшись, и он приготовился улыбнуться ей и помахать рукой.
Однако Ириза прямо через террасу вошла в полуоткрытую дверь дома.
К герцогу закралось тревожное ощущение, что боги, вероятно, способны и забрать то, что сами даровали, и он может никогда не увидеть ее вновь.
Глава 5
Герцог проснулся рано и лежал, планируя свой день, что начал делать еще накануне вечером.
Вернувшись вчера на яхту, он после всех новых впечатлений с трудом мог сразу включиться в болтовню и смех гостей.
Они сидели на палубе и пили шампанское, и он сразу увидел, что Лили с ними не было, и понял, где она находится.
У него не было желания с ней общаться, поэтому он дождался, когда настало время переодеваться к ужину, и прошел прямо в спальную каюту, где камердинер уже приготовил ему ванну.
Он знал, что Лили услышит, как он разговаривает с камердинером, если она все еще оставалась в соседней каюте, и поймет, что он не присоединился к ней, хотя она и ждала его.
Лили была слишком умна, чтобы выказать свое недовольство, когда герцог присоединился ко всем перед ужином.