Страница:
— Я не должен был этого делать.
— Но… ведь это произошло… и теперь… теперь я точно знаю… что люблю вас.
— Вы не должны так говорить, Делора.
— Но это… правда.
— Если это правда, то я вдвойне сожалею о сделанном; вы же должны заставить себя поверить в то, что запутались в своих чувствах. Вы впервые оказались в центре боевых действий — а в таких случаях иногда происходят и более странные вещи, о которых бывает лучше — и легче — забыть.
В каюте вновь воцарилась тишина. Через некоторое время Делора, всхлипывая, смогла выговорить:
— Так… вам не понравился… поцелуй! Я же никогда… никогда не испытывала ничего подобного!
Конрад понял, что девушка вот-вот расплачется и поспешил ответить:
— Что вы, это было изумительно, но мне стыдно за то, что я потерял контроль над собой и своими действиями, а это непростительно для капитана.
— Я думала… что вы поцеловали меня не как капитан… а как… как мужчина.
Конрад ничего не ответил — ведь это было правдой.
Но, боясь, что Делора может наговорить еще глупостей, он повернулся к двери.
— Мне еще многое нужно сделать.
— Нет! Нет… пожалуйста, не уходите… я должна вам еще кое-что сказать.
Не в силах отвергнуть ее мольбу, он подошел и сел во второе кресло.
Девушка протянула к нему руки — он взял их в свои.
Он ощутил дрожь ее пальцев, усилием воли подавив в себе желание покрыть их поцелуями.
Она вцепилась в его пальцы, как утопающий хватается за спасательный круг. Затем, изменившимся голосом, она произнесла:
— Я… я люблю вас… и даже если вы… не любите меня… я буду любить вас… всю жизнь… до самой смерти.
— Делора, вам не следует говорить подобные вещи.
— Но это правда… я действительно люблю вас… я сделаю все, что вы захотите… пожалуйста… но продолжайте любить меня… хотя бы как родственницу.
— Любить вас!.. — вырвалось у Конрада.
Делора, словно боясь своих слов, откинулась в кресле, прижимая руки к груди.
— Я думаю, — шепотом добавила она, — я надеюсь… что, даже пытаясь подавить в себе это… вы любите меня… хоть капельку.
Темнота царившая в каюте и нежность ее голоса волновали Конрада; от близости девушки и ее прикосновений сердце его едва не выскакивало из груди; он больше не мог сдерживаться.
— Я люблю тебя! Конечно же, я люблю тебя! Но мы прекрасно понимаем, что между нами ничего не может быть!
— Но это уже было! И… мой дорогой кузен… этого… этого я ждала всю жизнь.
— Но, любимая, у нашей любви нет будущего. Я обязан выполнить приказ и передать тебя в руки губернатора. То, что я влюбился в женщину, полностью зависящую от меня, идет вразрез с моими понятиями о чести, не говоря уже о мнении остальных.
— Когда я была здесь… во время битвы… я так боялась за тебя… я решила, что если… если тебя убьют… я наложу на себя руки.
— Тебе не следует так говорить, — ответил Конрад.
Он не вполне понимал, как это произошло, но Делора уже сидела в его кресле, в его объятиях, и он целовал ее — так же как несколько минут назад, но еще более настойчиво.
Конрад целовал Делору до тех пор, пока во всем мире для него не осталось ничего, кроме очарования ее губ, мягкости и аромата ее тела и безумия его любви.
Мысли его затуманились, он ясно сознавал только одно — Делора была его идеалом.
Где-то в глубинах его души хранился образ женщины его мечты, женщины, которую он уже отчаялся найти.
И теперь, за несколько дней узнав живость ума девушки, разносторонность ее характера и силу воли, он понял, что любит ее.
Кроме того, она была настолько притягательна и желанна, что ему с трудом верилось в то, что когда-то он желал иную женщину.
Когда Конрад оторвался от Делоры, она прошептала:
— Скажи, что любишь меня… скажи лишь раз… и я обещаю… что больше не побеспокою тебя.
— Ты действительно считаешь, что причиняешь мне беспокойство? Я люблю тебя, моя драгоценная Делора, люблю так, что не могу выразить это словами; я раньше и не представлял, что можно так любить!
Он провел рукой по ее щеке и продолжил:
— Мне кажется, что это сон, в котором я нашел совершенство, достиг недостижимого.
Он понимал, что она хочет поправить его, сказать, что это не сон, что она рядом, прямо перед ним, но слова были излишни.
Так прошло несколько минут — или, быть может, несколько веков — как вдруг они услышали голос Эбигейл, Доносящийся из-за двери и отстранились друг от друга.
Конрад встал и зажег лампу; в этот момент вошла Эбигейл, за ней следовал стюард с подносом, на котором красовался чайный прибор.
Служанка, словно не доверяя стюарду, несла в руках заварочный чайник, и войдя в каюту быстро — боясь, что может не устоять при качке — поставила на стол.
— Все в темноте сидите, миледи? — громко спросила она.
— Я не могу зажечь лампу, — ответил Конрад, словно вопрос был адресован ему. — Бриггс, посмотри, можно ли ее починить?
— Да, сэр!
Стюард поставил поднос на стол.
— Кузина, когда выпьете чаю, можете вернуться в свою каюту, — произнес он нарочито спокойным голосом.
Сказав это, он вышел, раздумывая, что бы было, если бы он не зашел проведать Делору после битвы.
К облегчению Конрада, его ждало много работы, кроме того, по различным причинам его желали видеть несколько офицеров.
Весь оставшийся вечер он не видел Делоры и, вернувшись в свою каюту, долгое время не мог заснуть, спрашивая себя, не одиноко ли ей сейчас без него.
«Что же мне теперь делать?» — раздумывал он, в то время как «Непобедимый» несся вперед во мраке ночи, скрипя и вздыхая, словно сопереживая капитану.
Когда настал новый день, Конрад твердо решил взять себя в руки и убедить Делору в том, что в действительности она не любит его и то, что она назвала любовью — лишь детское влечение.
«В конце концов, в своей жизни она знала не так уж много мужчин, — говорил он себе. — Может ли она быть полностью уверена в том, что это настоящая и долгая любовь?»
Затем он спросил себя, стоит ли умалять то прекрасное неземное чувство, охватившее их, совершая тем самым почти что акт вандализма.
Но затем его мысли возвратились к исходному вопросу.
Что он может сделать?
Он задавался этим вопросом и когда поднялся на полуют, живо представляя себе, как в это время в каюте, прямо под ним, в кровати с синими занавесями, спит Делора; ведь после того, как он оставит ее на Антигуа, ему придется спать в этой же кровати — в одиночестве.
Конрад знал, что эта мысль теперь не оставит его, ибо всего за несколько дней их общения друг с другом Делора сумела полностью покорить его сердце.
И он спрашивал себя, так ли важно, что они знакомы столь малое время.
Он был уверен, что их встреча была предначертана судьбой, возможно, они уже были вместе в прошлых жизнях.
Впервые увидев ее — хотя ранее он гнал эту мысль — Конрад почувствовал что они были когда-то знакомы, и встретились после тысячелетней разлуки.
Поток его мыслей прервало появление гардемарина.
— В чем дело, Кэмпбелл?
— Если вам будет угодно, сэр, леди Делора изъявила желание немедленно видеть вас.
Конрад нахмурился.
Он знал, что по кораблю могут поползти слухи, если станет известно, что Делора посылает за ним в столь ранний час, и решил убедить ее впредь не совершать столь необдуманных поступков.
— Сообщи ее светлости, что я навещу ее при первой возможности.
— Будет сделано, сэр!
Гардемарин убежал, после чего Конрад долго беседовал с боцманом и матросом, стоящим у штурвала. Лишь закончив разговор, он спустился в каюту, в которой его уже давно дожидалась Делора.
Он постучался и, получив разрешение, вошел, придав лицу немного суровое выражение.
Конрад почувствовал, как от одной мысли о встрече с Делорой сердце его забилось сильнее, а стук в висках, не утихавший с того момента, как он впервые поцеловал ее, усилился.
Увидев выражение лица девушки он понял, что за ним послали не по простой прихоти.
— Что произошло?
Некоторое время Делора была не в состоянии говорить; потом собравшись с духом она выпалила:
— Миссис… миссис Мельхиш… она умерла этой ночью!
Эбигейл нашла ее… когда… когда пошла позвать ее.
— Она мертва? Как это произошло?
— Она всегда жаловалась… на слабое сердце… но, вероятно, она так страдала… а я ей не верила… Я чувствую себя такой виноватой… я должна была посидеть с ней во время битвы.
— Ты была в моей каюте в соответствии с моим распоряжением.
— Да, я знаю. Но когда я спросила у Эбигейл, как поступить с миссис Мельхиш, она ответила, что было бы не правильно тревожить ее, ведь у нее так плохо со здоровьем.
— Эбигейл была права. Подожди здесь. Я пойду, посмотрю, что там происходит сейчас.
Он прошел в каюту, выделенную миссис Мельхиш.
Она была небольшой, хотя и более уютной, чем та каюта, которую Барнетт занимал на «Тигре».
Войдя, Конрад обнаружил, что Эбигейл уже уложила покойницу, закрыла ей глаза и сложила руки на груди.
— Мне очень жаль, Эбигейл, — произнес Конрад.
— Это было неизбежно. Покойная относилась к тому типу людей, которые постоянно чувствуют недомогание.
— Значит, теперь ее светлость осталась одна без компаньонки, — продолжил Конрад, думая о своем.
— Не более, чем при болезни миссис Мельхиш; кроме того, она была плохой компаньонкой для молодой девушки.
— Но незамужнюю девушку всегда должна сопровождать компаньонка.
— Не стоит беспокоиться, сэр, — ответила Эбигейл тоном няни, поучающей ребенка. — Что произошло, того уж не изменить. Ее светлость хотя бы пообщается с людьми. Ведь она жила в окружении слуг, и ей так не хватало общения с ровней.
— Но неужели по соседству не находилось для нее компании?
— Соседи, достойные дружбы с ее светлостью, не допускались в дом его светлостью.
Тон, каким это было произнесено ясно говорил об отношении Эбигейл к графу. Понимая, что пора заканчивать разговор, Конрад сказал:
— Я велю корабельному плотнику сделать гроб для миссис Мельхиш. Мне кажется, чем быстрее она будет похоронена, тем меньше будет страдать ее светлость. Не вижу смысла затягивать траур.
— Вы правы, сэр. С вашей стороны было бы очень любезно не оставлять ее светлость надолго наедине с ее мыслями.
Конрад не ответил, подумав, что не может проводить с Делорой и половины того времени, которое он желал бы подарить ей.
События складывались наихудшим для нее образом, и по той откровенности, с какой разговаривала с ним Делора, Конрад понял, что ее тоже терзают и страшат мысли о будущем.
— Чертовски сложная ситуация! — пробормотал он.
Но утро шло своим чередом, и Конрад, как хорошо отлаженная машина, автоматически исполнял свои обязанности, в то время как все его помыслы были обращены к маленькой, испуганной девушке, страдающей от одиночества в капитанской каюте.
Похороны миссис Мельхиш состоялись тем же вечером.
Несколько гвардейцев несли траурный караул, пока Конрад — за неимением на корабле капеллана — вел панихиду.
Назначенный на судно капеллан сообщил о своей болезни в день отплытия, и на поиски нового уже не было времени.
Конрад остался даже доволен этим.
У него сложилось невысокое мнение о корабельных священниках. Большинство из них были неудавшимися сухопутными священниками, пошедшими работать на флот лишь для того, чтобы не остаться не у дел.
Лишь единицы из них могли действительно помочь юнгам и гардемаринам побороть тоску по дому, вдохновить матросов, утешить людей, на долгое время оказавшихся вдали от своих родных и близких.
Большинство капелланов либо проводили все плавание в беспробудном пьянстве, либо надоедая матросам длинными и заунывными службами, которые могли длиться бесконечно, если бы не приказ капитана, ограничивающий выделенное на них время.
Делоре казалось, что Конрад читает заупокойную гораздо выразительнее, чем любой священник.
Она чувствовала, что на глаза у нее наворачиваются слезы, и причиной тому была не только смерть миссис Мельхиш, но и то, что любовь к Конраду заставляла ее переживать сильнейшие эмоции, лишь при одном виде его.
— Я люблю тебя! — кричало все ее существо, когда Конрад дочитывал молитву.
Затем она молилась, молилась, чтобы небеса смилостивились и позволили ей остаться с Конрадом навсегда.
— Боже, пожалуйста… сделай так… чтобы мы всегда были вместе. Разреши мне любить его… быть с ним… и, пожалуйста, храни его!
Ей казалось, что молитвы ее воспаряют над серостью моря и устремляются прямо к небесам; она молилась столь неистово, что, казалось, сейчас тучи разойдутся, и Бог явит свой лик.
Но небо так и оставалось свинцово серым, в далекой дымке сливаясь с безбрежностью моря.
Но вот служба закончилась, и тело миссис Мельхиш ушло на дно океана.
Когда Конрад вел Делору обратно в каюту, она ничего не видела из-за душивших ее слез.
— Ты очень расстроена, Делора, — тихо сказал он.
— На самом деле, я плачу не из-за нее, — ответила Делора, отнимая от глаз платок. — Просто смерть кажется такой… беспощадной. Если бы она осталась жива… она смогла бы… еще многое сделать.
— Так мы думаем, когда молоды. Но с возрастом в сердце приходит мир и покой, возможно, старикам смерть кажется не такой уж неприглядной.
Делора откинула капюшон и слегка улыбнулась:
— У тебя есть ответ на любой вопрос. Ты такой умный. — Их взгляды встретились, и девушка добавила:
— И такой… замечательный!
— Если ты продолжишь говорить подобные вещи, все мои благие намерения относительно нашего дальнейшего поведения рассеются, как дым. Ты должна помочь мне вести себя, как положено капитану — ведь это нелегко.
— А кого волнует наше поведение? Море? Звезды? Или моего будущего мужа, который женится на мне исключительно из-за денег?
Конрад даже испугался — такая горечь прозвучала в ее словах. Не в силах сдержать себя, он подошел и обнял Делору.
— Что бы не случилось, ты не из тех, кого легко сломить; ты встречаешь трудности с завидным мужеством. Но с этого момента — и до самого конца нашего путешествия — ты должна быть счастлива. Обещай мне, что больше никогда не будешь говорить подобным тоном.
Конрад прижал ее к себе, девушка спрятала лицо у него на плече и замерла.
Через несколько мгновений она подняла голову и посмотрела на него — в глазах ее почти не осталось печали, теперь они излучали свет, идущий казалось, из самого сердца.
— Это приказ, капитан? — поинтересовалась Делора и на губах ее заиграла улыбка.
Глава 5
— Но… ведь это произошло… и теперь… теперь я точно знаю… что люблю вас.
— Вы не должны так говорить, Делора.
— Но это… правда.
— Если это правда, то я вдвойне сожалею о сделанном; вы же должны заставить себя поверить в то, что запутались в своих чувствах. Вы впервые оказались в центре боевых действий — а в таких случаях иногда происходят и более странные вещи, о которых бывает лучше — и легче — забыть.
В каюте вновь воцарилась тишина. Через некоторое время Делора, всхлипывая, смогла выговорить:
— Так… вам не понравился… поцелуй! Я же никогда… никогда не испытывала ничего подобного!
Конрад понял, что девушка вот-вот расплачется и поспешил ответить:
— Что вы, это было изумительно, но мне стыдно за то, что я потерял контроль над собой и своими действиями, а это непростительно для капитана.
— Я думала… что вы поцеловали меня не как капитан… а как… как мужчина.
Конрад ничего не ответил — ведь это было правдой.
Но, боясь, что Делора может наговорить еще глупостей, он повернулся к двери.
— Мне еще многое нужно сделать.
— Нет! Нет… пожалуйста, не уходите… я должна вам еще кое-что сказать.
Не в силах отвергнуть ее мольбу, он подошел и сел во второе кресло.
Девушка протянула к нему руки — он взял их в свои.
Он ощутил дрожь ее пальцев, усилием воли подавив в себе желание покрыть их поцелуями.
Она вцепилась в его пальцы, как утопающий хватается за спасательный круг. Затем, изменившимся голосом, она произнесла:
— Я… я люблю вас… и даже если вы… не любите меня… я буду любить вас… всю жизнь… до самой смерти.
— Делора, вам не следует говорить подобные вещи.
— Но это правда… я действительно люблю вас… я сделаю все, что вы захотите… пожалуйста… но продолжайте любить меня… хотя бы как родственницу.
— Любить вас!.. — вырвалось у Конрада.
Делора, словно боясь своих слов, откинулась в кресле, прижимая руки к груди.
— Я думаю, — шепотом добавила она, — я надеюсь… что, даже пытаясь подавить в себе это… вы любите меня… хоть капельку.
Темнота царившая в каюте и нежность ее голоса волновали Конрада; от близости девушки и ее прикосновений сердце его едва не выскакивало из груди; он больше не мог сдерживаться.
— Я люблю тебя! Конечно же, я люблю тебя! Но мы прекрасно понимаем, что между нами ничего не может быть!
— Но это уже было! И… мой дорогой кузен… этого… этого я ждала всю жизнь.
— Но, любимая, у нашей любви нет будущего. Я обязан выполнить приказ и передать тебя в руки губернатора. То, что я влюбился в женщину, полностью зависящую от меня, идет вразрез с моими понятиями о чести, не говоря уже о мнении остальных.
— Когда я была здесь… во время битвы… я так боялась за тебя… я решила, что если… если тебя убьют… я наложу на себя руки.
— Тебе не следует так говорить, — ответил Конрад.
Он не вполне понимал, как это произошло, но Делора уже сидела в его кресле, в его объятиях, и он целовал ее — так же как несколько минут назад, но еще более настойчиво.
Конрад целовал Делору до тех пор, пока во всем мире для него не осталось ничего, кроме очарования ее губ, мягкости и аромата ее тела и безумия его любви.
Мысли его затуманились, он ясно сознавал только одно — Делора была его идеалом.
Где-то в глубинах его души хранился образ женщины его мечты, женщины, которую он уже отчаялся найти.
И теперь, за несколько дней узнав живость ума девушки, разносторонность ее характера и силу воли, он понял, что любит ее.
Кроме того, она была настолько притягательна и желанна, что ему с трудом верилось в то, что когда-то он желал иную женщину.
Когда Конрад оторвался от Делоры, она прошептала:
— Скажи, что любишь меня… скажи лишь раз… и я обещаю… что больше не побеспокою тебя.
— Ты действительно считаешь, что причиняешь мне беспокойство? Я люблю тебя, моя драгоценная Делора, люблю так, что не могу выразить это словами; я раньше и не представлял, что можно так любить!
Он провел рукой по ее щеке и продолжил:
— Мне кажется, что это сон, в котором я нашел совершенство, достиг недостижимого.
Он понимал, что она хочет поправить его, сказать, что это не сон, что она рядом, прямо перед ним, но слова были излишни.
Так прошло несколько минут — или, быть может, несколько веков — как вдруг они услышали голос Эбигейл, Доносящийся из-за двери и отстранились друг от друга.
Конрад встал и зажег лампу; в этот момент вошла Эбигейл, за ней следовал стюард с подносом, на котором красовался чайный прибор.
Служанка, словно не доверяя стюарду, несла в руках заварочный чайник, и войдя в каюту быстро — боясь, что может не устоять при качке — поставила на стол.
— Все в темноте сидите, миледи? — громко спросила она.
— Я не могу зажечь лампу, — ответил Конрад, словно вопрос был адресован ему. — Бриггс, посмотри, можно ли ее починить?
— Да, сэр!
Стюард поставил поднос на стол.
— Кузина, когда выпьете чаю, можете вернуться в свою каюту, — произнес он нарочито спокойным голосом.
Сказав это, он вышел, раздумывая, что бы было, если бы он не зашел проведать Делору после битвы.
К облегчению Конрада, его ждало много работы, кроме того, по различным причинам его желали видеть несколько офицеров.
Весь оставшийся вечер он не видел Делоры и, вернувшись в свою каюту, долгое время не мог заснуть, спрашивая себя, не одиноко ли ей сейчас без него.
«Что же мне теперь делать?» — раздумывал он, в то время как «Непобедимый» несся вперед во мраке ночи, скрипя и вздыхая, словно сопереживая капитану.
Когда настал новый день, Конрад твердо решил взять себя в руки и убедить Делору в том, что в действительности она не любит его и то, что она назвала любовью — лишь детское влечение.
«В конце концов, в своей жизни она знала не так уж много мужчин, — говорил он себе. — Может ли она быть полностью уверена в том, что это настоящая и долгая любовь?»
Затем он спросил себя, стоит ли умалять то прекрасное неземное чувство, охватившее их, совершая тем самым почти что акт вандализма.
Но затем его мысли возвратились к исходному вопросу.
Что он может сделать?
Он задавался этим вопросом и когда поднялся на полуют, живо представляя себе, как в это время в каюте, прямо под ним, в кровати с синими занавесями, спит Делора; ведь после того, как он оставит ее на Антигуа, ему придется спать в этой же кровати — в одиночестве.
Конрад знал, что эта мысль теперь не оставит его, ибо всего за несколько дней их общения друг с другом Делора сумела полностью покорить его сердце.
И он спрашивал себя, так ли важно, что они знакомы столь малое время.
Он был уверен, что их встреча была предначертана судьбой, возможно, они уже были вместе в прошлых жизнях.
Впервые увидев ее — хотя ранее он гнал эту мысль — Конрад почувствовал что они были когда-то знакомы, и встретились после тысячелетней разлуки.
Поток его мыслей прервало появление гардемарина.
— В чем дело, Кэмпбелл?
— Если вам будет угодно, сэр, леди Делора изъявила желание немедленно видеть вас.
Конрад нахмурился.
Он знал, что по кораблю могут поползти слухи, если станет известно, что Делора посылает за ним в столь ранний час, и решил убедить ее впредь не совершать столь необдуманных поступков.
— Сообщи ее светлости, что я навещу ее при первой возможности.
— Будет сделано, сэр!
Гардемарин убежал, после чего Конрад долго беседовал с боцманом и матросом, стоящим у штурвала. Лишь закончив разговор, он спустился в каюту, в которой его уже давно дожидалась Делора.
Он постучался и, получив разрешение, вошел, придав лицу немного суровое выражение.
Конрад почувствовал, как от одной мысли о встрече с Делорой сердце его забилось сильнее, а стук в висках, не утихавший с того момента, как он впервые поцеловал ее, усилился.
Увидев выражение лица девушки он понял, что за ним послали не по простой прихоти.
— Что произошло?
Некоторое время Делора была не в состоянии говорить; потом собравшись с духом она выпалила:
— Миссис… миссис Мельхиш… она умерла этой ночью!
Эбигейл нашла ее… когда… когда пошла позвать ее.
— Она мертва? Как это произошло?
— Она всегда жаловалась… на слабое сердце… но, вероятно, она так страдала… а я ей не верила… Я чувствую себя такой виноватой… я должна была посидеть с ней во время битвы.
— Ты была в моей каюте в соответствии с моим распоряжением.
— Да, я знаю. Но когда я спросила у Эбигейл, как поступить с миссис Мельхиш, она ответила, что было бы не правильно тревожить ее, ведь у нее так плохо со здоровьем.
— Эбигейл была права. Подожди здесь. Я пойду, посмотрю, что там происходит сейчас.
Он прошел в каюту, выделенную миссис Мельхиш.
Она была небольшой, хотя и более уютной, чем та каюта, которую Барнетт занимал на «Тигре».
Войдя, Конрад обнаружил, что Эбигейл уже уложила покойницу, закрыла ей глаза и сложила руки на груди.
— Мне очень жаль, Эбигейл, — произнес Конрад.
— Это было неизбежно. Покойная относилась к тому типу людей, которые постоянно чувствуют недомогание.
— Значит, теперь ее светлость осталась одна без компаньонки, — продолжил Конрад, думая о своем.
— Не более, чем при болезни миссис Мельхиш; кроме того, она была плохой компаньонкой для молодой девушки.
— Но незамужнюю девушку всегда должна сопровождать компаньонка.
— Не стоит беспокоиться, сэр, — ответила Эбигейл тоном няни, поучающей ребенка. — Что произошло, того уж не изменить. Ее светлость хотя бы пообщается с людьми. Ведь она жила в окружении слуг, и ей так не хватало общения с ровней.
— Но неужели по соседству не находилось для нее компании?
— Соседи, достойные дружбы с ее светлостью, не допускались в дом его светлостью.
Тон, каким это было произнесено ясно говорил об отношении Эбигейл к графу. Понимая, что пора заканчивать разговор, Конрад сказал:
— Я велю корабельному плотнику сделать гроб для миссис Мельхиш. Мне кажется, чем быстрее она будет похоронена, тем меньше будет страдать ее светлость. Не вижу смысла затягивать траур.
— Вы правы, сэр. С вашей стороны было бы очень любезно не оставлять ее светлость надолго наедине с ее мыслями.
Конрад не ответил, подумав, что не может проводить с Делорой и половины того времени, которое он желал бы подарить ей.
События складывались наихудшим для нее образом, и по той откровенности, с какой разговаривала с ним Делора, Конрад понял, что ее тоже терзают и страшат мысли о будущем.
— Чертовски сложная ситуация! — пробормотал он.
Но утро шло своим чередом, и Конрад, как хорошо отлаженная машина, автоматически исполнял свои обязанности, в то время как все его помыслы были обращены к маленькой, испуганной девушке, страдающей от одиночества в капитанской каюте.
Похороны миссис Мельхиш состоялись тем же вечером.
Несколько гвардейцев несли траурный караул, пока Конрад — за неимением на корабле капеллана — вел панихиду.
Назначенный на судно капеллан сообщил о своей болезни в день отплытия, и на поиски нового уже не было времени.
Конрад остался даже доволен этим.
У него сложилось невысокое мнение о корабельных священниках. Большинство из них были неудавшимися сухопутными священниками, пошедшими работать на флот лишь для того, чтобы не остаться не у дел.
Лишь единицы из них могли действительно помочь юнгам и гардемаринам побороть тоску по дому, вдохновить матросов, утешить людей, на долгое время оказавшихся вдали от своих родных и близких.
Большинство капелланов либо проводили все плавание в беспробудном пьянстве, либо надоедая матросам длинными и заунывными службами, которые могли длиться бесконечно, если бы не приказ капитана, ограничивающий выделенное на них время.
Делоре казалось, что Конрад читает заупокойную гораздо выразительнее, чем любой священник.
Она чувствовала, что на глаза у нее наворачиваются слезы, и причиной тому была не только смерть миссис Мельхиш, но и то, что любовь к Конраду заставляла ее переживать сильнейшие эмоции, лишь при одном виде его.
— Я люблю тебя! — кричало все ее существо, когда Конрад дочитывал молитву.
Затем она молилась, молилась, чтобы небеса смилостивились и позволили ей остаться с Конрадом навсегда.
— Боже, пожалуйста… сделай так… чтобы мы всегда были вместе. Разреши мне любить его… быть с ним… и, пожалуйста, храни его!
Ей казалось, что молитвы ее воспаряют над серостью моря и устремляются прямо к небесам; она молилась столь неистово, что, казалось, сейчас тучи разойдутся, и Бог явит свой лик.
Но небо так и оставалось свинцово серым, в далекой дымке сливаясь с безбрежностью моря.
Но вот служба закончилась, и тело миссис Мельхиш ушло на дно океана.
Когда Конрад вел Делору обратно в каюту, она ничего не видела из-за душивших ее слез.
— Ты очень расстроена, Делора, — тихо сказал он.
— На самом деле, я плачу не из-за нее, — ответила Делора, отнимая от глаз платок. — Просто смерть кажется такой… беспощадной. Если бы она осталась жива… она смогла бы… еще многое сделать.
— Так мы думаем, когда молоды. Но с возрастом в сердце приходит мир и покой, возможно, старикам смерть кажется не такой уж неприглядной.
Делора откинула капюшон и слегка улыбнулась:
— У тебя есть ответ на любой вопрос. Ты такой умный. — Их взгляды встретились, и девушка добавила:
— И такой… замечательный!
— Если ты продолжишь говорить подобные вещи, все мои благие намерения относительно нашего дальнейшего поведения рассеются, как дым. Ты должна помочь мне вести себя, как положено капитану — ведь это нелегко.
— А кого волнует наше поведение? Море? Звезды? Или моего будущего мужа, который женится на мне исключительно из-за денег?
Конрад даже испугался — такая горечь прозвучала в ее словах. Не в силах сдержать себя, он подошел и обнял Делору.
— Что бы не случилось, ты не из тех, кого легко сломить; ты встречаешь трудности с завидным мужеством. Но с этого момента — и до самого конца нашего путешествия — ты должна быть счастлива. Обещай мне, что больше никогда не будешь говорить подобным тоном.
Конрад прижал ее к себе, девушка спрятала лицо у него на плече и замерла.
Через несколько мгновений она подняла голову и посмотрела на него — в глазах ее почти не осталось печали, теперь они излучали свет, идущий казалось, из самого сердца.
— Это приказ, капитан? — поинтересовалась Делора и на губах ее заиграла улыбка.
Глава 5
Дни для Делоры пролетели незаметно, и хотя небо было хмурым и пасмурным, все вокруг как будто озарялось волшебным солнечным светом.
Но вскоре положение изменилось столь же быстро, как в одночасье меняется направление ветра — только что надо было бороться с сильным юго-западным ветром, и вот уже дует легкий бриз с юго-востока, а над головой голубеет ясное небо.
Море было столь же чистым и голубым, как глаза Делоры, а дельфины и летающие рыбы выполняли свои трюки с грацией балерин.
Казалось абсолютно невероятным, что Конрад находится рядом, но это было сущей правдой, и Делора могла видеть его, слышать его голос и даже касаться его, когда они оставались наедине.
Любовь к нему словно освещала всю ее изнутри и делала ее еще прекраснее, чем раньше.
И счастье их как будто передалось всем на корабле.
Матросы пели и насвистывали какие-то мелодии во время работы, а вечерами с нижней палубы доносились звуки волынки.
Делора больше не просила матросов играть для нее, так как Конрад сказал, что, по его мнению, на борту нет выдающихся талантов, но их голоса, раздававшиеся отовсюду, забирались ли они на мачту или чистили палубу, всегда поднимали ей настроение и наполняли душу радостью.
Конрад, казалось, совершенно расслабился в атмосфере счастья: он устраивал званые обеды в своей каюте, и если офицеры не могли присутствовать, он обедал наедине с Делорой.
Иногда он чувствовал укоры совести, и тут же вспоминал ее слова: кто на борту может осуждать их поведение? Совсем скоро они должны уже добраться до Антигуа, и Конрад поклялся себе, что там расстанется с ней навсегда.
Он понимал, что не перенесет известия о ее свадьбе с другим или, что еще ужаснее, о том, что она выходит замуж за Граммеля, который — на пару с ее подлым братцем — будет потирать руки, получив ее состояние.
Когда он думал об этом, его пронизывала такая боль, что он вынужден был вставать среди ночи и безостановочно подниматься на палубу и спускаться обратно, зная, что только физическая нагрузка может облегчить его душевные страдания.
Когда же он оставался наедине с Делорой, это было так весело и чудесно, что, казалось, эти моменты останутся в памяти до самой смерти.
— Расскажи мне о себе, — просила она нежным голосом, — что ты любил, когда был маленьким? Когда ты впервые решил стать моряком?
И Конрад рассказывал ей о том, о чем никогда не говорил никакой другой женщине. Рисуемые им картины детства и юности наполняли ее сердце еще большей любовью к нему и желанием иметь сына, похожего на него.
Невозможно было избавиться от мысли, что если у нее будет ребенок от того человека, который собирается сейчас на ней жениться, он, возможно, будет похож на своего ужасного отца. Эта мысль заставляла ее содрогаться.
Они слишком сильно любили друг друга, чтобы причинять ненужные страдания разговорами о том, что должно произойти, когда они достигнут берегов Антигуа, и тактично обходили их стороной.
Тем не менее, мысли об этом не оставляли их ни на миг и читались в глубине их глаз, поэтому когда Конрад видел, что Делора нервничает, а ее губы трогательно дрожат, он заключал ее в свои объятия и целовал ее так, что она не могла уже думать ни о ком и ни о чем, кроме него.
— Возможно, я совершила ошибку, — сказала она однажды вечером.
Обед был уже закончен, и они сидели на диване, взяв друг друга за руки.
— Какую ошибку? — спросил он.
— Возможно… это потому что мир круглый… мы вынуждены путешествовать, не видя перед собой никакой цели… и плыть, плыть в бесконечном пространстве.
Конрад засмеялся.
— Скоро мы должны увидеть землю. Наши запасы почти исчерпаны, необходимо раздобыть овощи, фрукты и, главное, пресную воду.
— Эбигейл утверждает, что надо кипятить все, что я пью.
— Это очень мудро с ее стороны, — сказал Конрад, — и все-таки мне будет намного спокойнее, когда мы снова наполним бочки водой, а вы, увидев фрукты, растущие прямо на деревьях и множество цветов повсюду, сразу поймете, что находитесь в Вест-Индии.
Наступила тишина. Он вспомнил о том, что еще ожидает их в Вест-Индии, и заключил Делору в объятия.
Больше они ни о чем не думали, а только шептали друг другу слова любви, и все остальное не имело никакого значения.
С каждым днем становилось теплее, Делора больше не носила свой плащ, отороченный мехом, и выходила на прогулки в очаровательном кисейном платье, а вскоре ей уже стал необходим зонтик для защиты от палящего солнца.
В тот день, казалось, все вокруг лучилось светом, и Конрад, стоя на юте, наблюдал за Делорой, которая находилась внизу на палубе и выглядела в летнем платье настолько изящно, что могла хоть сейчас предстать перед королевой.
Он, не отрываясь, смотрел на нее, и словно под воздействием магнетизма его глаз, она взглянула наверх, и улыбка озарила ее прекрасное лицо.
На мгновение они почувствовали взаимную близость, словно находились в объятиях друг друга, и Конрад почти слышал синхронное биение их пылающих сердец.
Внезапно впечатление это рассеялось — он услышал крик из рубки.
— Смотрите, там паруса! И, кажется, слышны пушечные выстрелы! — Конрад послал гардемарина на мачту разузнать все подробнее.
Через минуту тот доложил:
— Мне кажется, впереди находятся несколько судов, сэр, но я не могу быть уверен.
Появился Диккен и спросил;
— Начинать готовиться к бою, сэр?
— Да, командор, — ответил Конрад, — проследите, пожалуйста, чтобы орудия были заряжены и находились в полной готовности.
Ветер был попутный и дул с достаточной силой, что позволило «Непобедимому» двигаться точно по курсу, и некоторое время спустя Конрад смог увидеть в подзорную трубу, что происходит впереди.
Небольшой караван из четырех или пяти торговых судов, шедших под британским флагом, был атакован двумя каперами.
Никогда в жизни Конрад не видел таких больших и совершенных судов этого типа. Несомненно, они были только что построены и оснащены новейшим оружием, и торговые корабли не имели никакого шанса выстоять против них.
Как только они подошли ближе, Конрад увидел, что британские суда теснятся в одном месте, каждый корабль старается держаться ближе к соседнему, и расстояние между судами было таким, что Конрад понял — их капитаны в панике.
Команда «Непобедимого» находилась в полной боевой готовности. Конрад знал, что защитные укрепления, которыми они располагают, достаточно слабы, но утешал хотя бы тот факт, что они могут оказывать сопротивление и атаковать противника.
Еще задолго до того, как они оказались в пределах досягаемости врага, Конрад подумал о проблеме, которая их ожидает: невозможно было открыть огонь по каперам, не повредив при этом торговые корабли. На военных судах будто прочитали его мысли — каперы встали против ветра таким образом, чтобы британские корабли оказались между ними и «Непобедимым».
Хотя военные корабли принадлежали врагу, их продолговатые, черные корпуса и остроконечные мачты с парусами были потрясающе красивым зрелищем, которое не могло оставить равнодушным ни одного моряка.
На борту каждого судна противника служило по меньшей мере сто пятьдесят человек, а сами корабли, с парусами, наполненными ветром, оставляющие пенный след за кормой, являли собой угрожающую картину.
Конрад знал, что для атаки военных кораблей ему необходимо втиснуться между ними и торговым караваном. Каперы как будто снова угадали его намерения и резко сменили курс, приблизившись к британским судам; в следующий момент Конрад увидел вспышки выстрелов.
Он был достаточно проницателен, чтобы понять — в намерения каперов не входило потопление торговых кораблей.
Они хотели только присвоить их груз и, если удастся, отправить сами корабли в ближайший американский порт в качестве военных трофеев.
Превосходство в огневой мощи, несомненно, было на стороне противника, а выбранная ими стратегия запугивания явно плохо влияла на моральный настрой команд британских судов.
Конрад следил за вражескими кораблями, вычислял их скорость, наблюдал изменения курса.
Один из каперов, находящихся по правому борту, приблизился к каравану первым, и у Конрада появилось в распоряжении одна или две минуты, чтобы расправиться со вторым кораблем.
— Два румба на правый борт! — приказал он.
— Два румба на правый борт! — отозвался старший офицер.
«Непобедимый» развернулся и, ухитряясь держаться по ветру, проскользнул между капером и ближайшим торговым судном. Хотя для подобных маневров было очень мало места, «Непобедимому» это удалось, и британский капитан, спасая свой корабль, как можно быстрее ушел с его пути.
— Всем приготовиться! — закричал Конрад. — Командор, как только мы приблизимся к каперу, дайте залп из всех орудий!
Прогремел оглушительный залп пушек, выстреливших одновременно. Конрад увидел, что на капере падают мачты, ощутил необыкновенный эмоциональный подъем, но в этот момент острая боль пронзила его ногу, и все вокруг внезапно погрузилось в темноту.
Конрад пришел в сознание, услышав громкие голоса. Его удивляло, что они умудряются создавать столько шума, в то время как его голова просто раскалывается на части, а какая-то сила словно прижимает его к полу.
Затем сквозь туман, превратившийся из черного в темно-красный, он различил голос, говоривший:
— Я вынужден настаивать, миледи, на выполнении моих требований. Я — хирург, и мне решать, делать ампутацию или нет.
— Что бы вы мне ни сказали, я вам не позволю трогать ногу капитана Хорна без его разрешения!
Голос был мягкий, но не терпящий возражений, и, осознав, кому он принадлежит, Конрад открыл глаза. Он хотел спросить, что, черт возьми, происходит, но с его губ не могло сорваться ни слова.
Затем, увидев людей, склонившихся над ним, он понял, что находится на операционном столе и, с внезапной болью в сердце, попытался понять, куда он ранен.
Теперь он смог различить склоненную над ним Делору и услышал ее голос:
— Ты очнулся! Ты меня слышишь?
— Я — тебя — слышу.
Его голос сначала был очень слаб, но затем немного окреп.
— Послушай, кузен, это очень важно, — сказала Делора. — Доктор хочет ампутировать тебе ногу. Но это всего лишь ранение крупной картечью, и мы с Эбигейл постараемся сделать так, чтобы ты смог снова встать на ноги.
— Это чрезвычайно маловероятно, капитан, — вмешался врач, — вам прекрасно известно, что вы можете умереть, если начнется гангрена.
— Пожалуйста, Конрад, пожалуйста, давайте попробуем спасти ногу, — умоляла Делора.
Конраду казалось, что он ранен не в ногу, а в голову, все вокруг расплывалось, и было очень трудно на чем-либо сконцентрироваться.
Но он пересилил себя и тогда до него дошел смысл слов Делоры. Он всегда питал отвращение к корабельным врачам, которые кромсали раненых, словно говяжьи туши.
Но вскоре положение изменилось столь же быстро, как в одночасье меняется направление ветра — только что надо было бороться с сильным юго-западным ветром, и вот уже дует легкий бриз с юго-востока, а над головой голубеет ясное небо.
Море было столь же чистым и голубым, как глаза Делоры, а дельфины и летающие рыбы выполняли свои трюки с грацией балерин.
Казалось абсолютно невероятным, что Конрад находится рядом, но это было сущей правдой, и Делора могла видеть его, слышать его голос и даже касаться его, когда они оставались наедине.
Любовь к нему словно освещала всю ее изнутри и делала ее еще прекраснее, чем раньше.
И счастье их как будто передалось всем на корабле.
Матросы пели и насвистывали какие-то мелодии во время работы, а вечерами с нижней палубы доносились звуки волынки.
Делора больше не просила матросов играть для нее, так как Конрад сказал, что, по его мнению, на борту нет выдающихся талантов, но их голоса, раздававшиеся отовсюду, забирались ли они на мачту или чистили палубу, всегда поднимали ей настроение и наполняли душу радостью.
Конрад, казалось, совершенно расслабился в атмосфере счастья: он устраивал званые обеды в своей каюте, и если офицеры не могли присутствовать, он обедал наедине с Делорой.
Иногда он чувствовал укоры совести, и тут же вспоминал ее слова: кто на борту может осуждать их поведение? Совсем скоро они должны уже добраться до Антигуа, и Конрад поклялся себе, что там расстанется с ней навсегда.
Он понимал, что не перенесет известия о ее свадьбе с другим или, что еще ужаснее, о том, что она выходит замуж за Граммеля, который — на пару с ее подлым братцем — будет потирать руки, получив ее состояние.
Когда он думал об этом, его пронизывала такая боль, что он вынужден был вставать среди ночи и безостановочно подниматься на палубу и спускаться обратно, зная, что только физическая нагрузка может облегчить его душевные страдания.
Когда же он оставался наедине с Делорой, это было так весело и чудесно, что, казалось, эти моменты останутся в памяти до самой смерти.
— Расскажи мне о себе, — просила она нежным голосом, — что ты любил, когда был маленьким? Когда ты впервые решил стать моряком?
И Конрад рассказывал ей о том, о чем никогда не говорил никакой другой женщине. Рисуемые им картины детства и юности наполняли ее сердце еще большей любовью к нему и желанием иметь сына, похожего на него.
Невозможно было избавиться от мысли, что если у нее будет ребенок от того человека, который собирается сейчас на ней жениться, он, возможно, будет похож на своего ужасного отца. Эта мысль заставляла ее содрогаться.
Они слишком сильно любили друг друга, чтобы причинять ненужные страдания разговорами о том, что должно произойти, когда они достигнут берегов Антигуа, и тактично обходили их стороной.
Тем не менее, мысли об этом не оставляли их ни на миг и читались в глубине их глаз, поэтому когда Конрад видел, что Делора нервничает, а ее губы трогательно дрожат, он заключал ее в свои объятия и целовал ее так, что она не могла уже думать ни о ком и ни о чем, кроме него.
— Возможно, я совершила ошибку, — сказала она однажды вечером.
Обед был уже закончен, и они сидели на диване, взяв друг друга за руки.
— Какую ошибку? — спросил он.
— Возможно… это потому что мир круглый… мы вынуждены путешествовать, не видя перед собой никакой цели… и плыть, плыть в бесконечном пространстве.
Конрад засмеялся.
— Скоро мы должны увидеть землю. Наши запасы почти исчерпаны, необходимо раздобыть овощи, фрукты и, главное, пресную воду.
— Эбигейл утверждает, что надо кипятить все, что я пью.
— Это очень мудро с ее стороны, — сказал Конрад, — и все-таки мне будет намного спокойнее, когда мы снова наполним бочки водой, а вы, увидев фрукты, растущие прямо на деревьях и множество цветов повсюду, сразу поймете, что находитесь в Вест-Индии.
Наступила тишина. Он вспомнил о том, что еще ожидает их в Вест-Индии, и заключил Делору в объятия.
Больше они ни о чем не думали, а только шептали друг другу слова любви, и все остальное не имело никакого значения.
С каждым днем становилось теплее, Делора больше не носила свой плащ, отороченный мехом, и выходила на прогулки в очаровательном кисейном платье, а вскоре ей уже стал необходим зонтик для защиты от палящего солнца.
В тот день, казалось, все вокруг лучилось светом, и Конрад, стоя на юте, наблюдал за Делорой, которая находилась внизу на палубе и выглядела в летнем платье настолько изящно, что могла хоть сейчас предстать перед королевой.
Он, не отрываясь, смотрел на нее, и словно под воздействием магнетизма его глаз, она взглянула наверх, и улыбка озарила ее прекрасное лицо.
На мгновение они почувствовали взаимную близость, словно находились в объятиях друг друга, и Конрад почти слышал синхронное биение их пылающих сердец.
Внезапно впечатление это рассеялось — он услышал крик из рубки.
— Смотрите, там паруса! И, кажется, слышны пушечные выстрелы! — Конрад послал гардемарина на мачту разузнать все подробнее.
Через минуту тот доложил:
— Мне кажется, впереди находятся несколько судов, сэр, но я не могу быть уверен.
Появился Диккен и спросил;
— Начинать готовиться к бою, сэр?
— Да, командор, — ответил Конрад, — проследите, пожалуйста, чтобы орудия были заряжены и находились в полной готовности.
Ветер был попутный и дул с достаточной силой, что позволило «Непобедимому» двигаться точно по курсу, и некоторое время спустя Конрад смог увидеть в подзорную трубу, что происходит впереди.
Небольшой караван из четырех или пяти торговых судов, шедших под британским флагом, был атакован двумя каперами.
Никогда в жизни Конрад не видел таких больших и совершенных судов этого типа. Несомненно, они были только что построены и оснащены новейшим оружием, и торговые корабли не имели никакого шанса выстоять против них.
Как только они подошли ближе, Конрад увидел, что британские суда теснятся в одном месте, каждый корабль старается держаться ближе к соседнему, и расстояние между судами было таким, что Конрад понял — их капитаны в панике.
Команда «Непобедимого» находилась в полной боевой готовности. Конрад знал, что защитные укрепления, которыми они располагают, достаточно слабы, но утешал хотя бы тот факт, что они могут оказывать сопротивление и атаковать противника.
Еще задолго до того, как они оказались в пределах досягаемости врага, Конрад подумал о проблеме, которая их ожидает: невозможно было открыть огонь по каперам, не повредив при этом торговые корабли. На военных судах будто прочитали его мысли — каперы встали против ветра таким образом, чтобы британские корабли оказались между ними и «Непобедимым».
Хотя военные корабли принадлежали врагу, их продолговатые, черные корпуса и остроконечные мачты с парусами были потрясающе красивым зрелищем, которое не могло оставить равнодушным ни одного моряка.
На борту каждого судна противника служило по меньшей мере сто пятьдесят человек, а сами корабли, с парусами, наполненными ветром, оставляющие пенный след за кормой, являли собой угрожающую картину.
Конрад знал, что для атаки военных кораблей ему необходимо втиснуться между ними и торговым караваном. Каперы как будто снова угадали его намерения и резко сменили курс, приблизившись к британским судам; в следующий момент Конрад увидел вспышки выстрелов.
Он был достаточно проницателен, чтобы понять — в намерения каперов не входило потопление торговых кораблей.
Они хотели только присвоить их груз и, если удастся, отправить сами корабли в ближайший американский порт в качестве военных трофеев.
Превосходство в огневой мощи, несомненно, было на стороне противника, а выбранная ими стратегия запугивания явно плохо влияла на моральный настрой команд британских судов.
Конрад следил за вражескими кораблями, вычислял их скорость, наблюдал изменения курса.
Один из каперов, находящихся по правому борту, приблизился к каравану первым, и у Конрада появилось в распоряжении одна или две минуты, чтобы расправиться со вторым кораблем.
— Два румба на правый борт! — приказал он.
— Два румба на правый борт! — отозвался старший офицер.
«Непобедимый» развернулся и, ухитряясь держаться по ветру, проскользнул между капером и ближайшим торговым судном. Хотя для подобных маневров было очень мало места, «Непобедимому» это удалось, и британский капитан, спасая свой корабль, как можно быстрее ушел с его пути.
— Всем приготовиться! — закричал Конрад. — Командор, как только мы приблизимся к каперу, дайте залп из всех орудий!
Прогремел оглушительный залп пушек, выстреливших одновременно. Конрад увидел, что на капере падают мачты, ощутил необыкновенный эмоциональный подъем, но в этот момент острая боль пронзила его ногу, и все вокруг внезапно погрузилось в темноту.
Конрад пришел в сознание, услышав громкие голоса. Его удивляло, что они умудряются создавать столько шума, в то время как его голова просто раскалывается на части, а какая-то сила словно прижимает его к полу.
Затем сквозь туман, превратившийся из черного в темно-красный, он различил голос, говоривший:
— Я вынужден настаивать, миледи, на выполнении моих требований. Я — хирург, и мне решать, делать ампутацию или нет.
— Что бы вы мне ни сказали, я вам не позволю трогать ногу капитана Хорна без его разрешения!
Голос был мягкий, но не терпящий возражений, и, осознав, кому он принадлежит, Конрад открыл глаза. Он хотел спросить, что, черт возьми, происходит, но с его губ не могло сорваться ни слова.
Затем, увидев людей, склонившихся над ним, он понял, что находится на операционном столе и, с внезапной болью в сердце, попытался понять, куда он ранен.
Теперь он смог различить склоненную над ним Делору и услышал ее голос:
— Ты очнулся! Ты меня слышишь?
— Я — тебя — слышу.
Его голос сначала был очень слаб, но затем немного окреп.
— Послушай, кузен, это очень важно, — сказала Делора. — Доктор хочет ампутировать тебе ногу. Но это всего лишь ранение крупной картечью, и мы с Эбигейл постараемся сделать так, чтобы ты смог снова встать на ноги.
— Это чрезвычайно маловероятно, капитан, — вмешался врач, — вам прекрасно известно, что вы можете умереть, если начнется гангрена.
— Пожалуйста, Конрад, пожалуйста, давайте попробуем спасти ногу, — умоляла Делора.
Конраду казалось, что он ранен не в ногу, а в голову, все вокруг расплывалось, и было очень трудно на чем-либо сконцентрироваться.
Но он пересилил себя и тогда до него дошел смысл слов Делоры. Он всегда питал отвращение к корабельным врачам, которые кромсали раненых, словно говяжьи туши.