Картленд Барбара. Уроки куртизанки

   Лили кинула быстрый взгляд через плечо.
   К своему раздражению, она увидела, что Джордж не покинул террасу, а продолжает сидеть в плетеном кресле с сигарой в руке и увлеченно беседует с одним из гостей. Джорджу уже наскучило прогуливаться по парку, но Лили опасалась, что он может увязаться за ними из чистого упрямства, или, вернее, потому, что его подозрения, касающиеся Дрого, были все еще живы.
   Ускользнуть от цепких глаз Джорджа было не так-то легко: он обладал хорошо развитым внутренним чутьем, которое никогда ему не отказывало и которое скрадывало некоторый недостаток ума.
   Увидев, что ее муж увлечен беседой, Лили после минутного колебания сдалась.
   Секундой позже они с герцогом, взявшись за руки, скрылись за высокой стеной из вьющихся мелких роз и исчезли из поля зрения тех, кто мог бы заметить их с террасы. Схватив Лили за руку, Роухэмптон увлек ее прямо через газон и потащил по дорожке, ведущей вниз, к пруду с кувшинками.
   Здесь, на берегу пруда, стояла надежно укрытая от глаз купой глициний маленькая беседка.
   Лили запыхалась на ходу и не сразу смогла возразить герцогу, который обнял ее нетерпеливо и пылко, стоило им только достичь этого места.
   Наконец она отдышалась.
   — Дрого! Ты глупец! — вскричала Лили. — Ты рискуешь всем нашим планом. Если Джордж застанет нас здесь, он никогда не простит меня, никогда!
   — Зачем ты так нервничаешь, дорогая? — нежно спросил герцог, заглядывая под прелестную соломенную шляпку, украшенную рюшами из голубого тюля. — Я люблю тебя!
   Лили улыбнулась и кокетливо прищурилась, прикрыв глаза длинными ресницами. Было совершенно невозможно сердиться на Дрого, к тому же они так давно не оставались наедине, ни разу с тех пор, как они прибыли в Котильон.
   — Я люблю тебя, — повторил Роухэмптон. — И я хочу поговорить с тобой. Мне не нравится то, что происходит.
   — Что именно?
   — Моя помолвка с Корнелией. Это нелепая ситуация. Девушка слишком чиста и наивна. Она не догадывается ни о чем.
   — Слава богу, что не догадывается! — воскликнула Лили. — А чего бы ты хотел, Дрого? Ты можешь себе представить, что кто-нибудь захочет выйти замуж за тебя, если узнает, что это только прикрытие твоей любовной связи с кем-то другим?
   — Да, да, я понимаю, — хмурясь, пробормотал герцог с каким-то беззащитным выражением лица. — Все из-за того, что я чувствую себя так неловко в этой щекотливой ситуации. Мне совершенно нечего сказать такой юной девушке…
   — Которая скоро станет замужней женщиной, — с горечью заметила Лили.
   Дрого обвил талию Лили обеими руками и потянул вниз на деревянную скамейку.
   — Когда ты уговорила меня сделать предложение этой девушке, я как-то не думал о ней как о человеке. Тогда она была для меня только средством для достижения наших целей. А теперь мне вдруг стало жаль ее.
   Лили пожала плечами.
   — Ну и глупо! — произнесла она недовольно и раздраженно. — Кроме всего прочего, Корнелия только выиграет во всех отношениях, выйдя за тебя замуж. Ты один из наиболее знатных и завидных женихов во всей Англии. Корнелия, может быть, и богата, но она не очень-то привлекательна, бедняжка, и, хоть она и племянница Джорджа, она никогда не будет вращаться в том обществе, где она находится сейчас, если только… не выйдет замуж за тебя!
   Лили сделала паузу и, видя, что герцог все еще выглядит огорченным, протянула руку и накрыла его ладонь своей.
   — Ты же не хочешь, чтобы мы расстались навсегда? — жалобно протянула она.
   — Ты прекрасно знаешь, что это единственная вещь, которую я никогда не смогу вынести, — ответил Роухэмптон, сжимая ее руки в своих. — Но почему мы не можем быть честными и искренними в нашей любви? Почему мы не можем быть тем, кто мы есть, — мужчиной и женщиной, которые любят друг друга? Почему наше общественное положение должно перевешивать наши чувства, почему наши титулы значат больше, чем наши сердца?
   Легкий смешок Лили прозвучал резким диссонансом в ответ на серьезный и взволнованный тон герцога.
   — Ты впрямь полагаешь, что мы были бы счастливы в шалаше? Мой дорогой Дрого, старики говорят: «Когда бедность входит в дверь, любовь улетает через окно». Это очень мудро. И еще одна пословица, которую обычно говаривала моя няня: «Позор — безжалостный учитель». А мы будем самыми счастливыми в мире любовниками, притом оставаясь там, где мы сейчас.
   — Но это значит постоянно лгать, хитрить, изворачиваться, — горячо возразил герцог.
   — А почему бы и нет? Конечно, мы могли бы пойти другим, респектабельным путем. Я могла бы официально развестись с Джорджем — дорогим, глупым, невообразимым Джорджем. А ты перестал бы быть веселым, обворожительным и очень-очень испорченным и осел бы дома как примерный супруг и нежный отец…
   — Я этого не хочу, — раздраженно прервал Лили герцог, — я хочу только тебя. Так ты не любишь меня настолько, Лили, чтобы убежать со мной?
   — Нет, дорогой, не люблю, — уверенным голосом сказала Лили. — Нам пришлось бы поселиться в Монте-Карло и мучиться мыслью, придут ли к нам с визитом наши знакомые, приехавшие отдохнуть, или нет. А они скорее всего будут избегать нас или просто не удостоят нас вниманием.
   Кроме того, мы не сможем любить друг друга, если мы перестанем быть самими собой. Я люблю в тебе именно тебя, то есть хозяина Котильона, которого можно встретить в самом знатном и изысканном обществе, на каждом балу или важном приеме. Ты любишь меня, потому что я — это я, а это значит… О! Что же это значит?
   — Самая красивая женщина, которую я когда-либо видел, — с почтением произнес Роухэмптон.
   Это был именно тот ответ, которого ожидала Лили. Она нежно улыбнулась.
   — Это наши цепи. Мы узники самих себя, и ничто не сделает нас свободными.
   — Это-то и пугает меня.
   — Глупости! — живо отреагировала Лили. — Ты знаешь так же хорошо, как и я, что можешь получить в этом мире все, что только пожелаешь.
   — Кроме тебя.
   — Ты получишь и меня тоже в тот день, когда женишься на Корнелии и усыпишь подозрения Джорджа.
   — А что же с Корнелией?
   — Дорогой мой, она скорее всего останется довольна. Она не имеет ни малейшего подозрения ни о чем, кроме того, что ты выбрал ее в жены.
   — Против своего желания, — отозвался герцог. — Но мне все равно жаль ее.
   — О! Да она самая везучая молодая особа во всем мире, — сказала Лили. — Корнелия выйдет замуж за тебя, получит твой титул, станет хозяйкой Котильона. Что еще может выпросить девушка у своей феи-крестной?
   Лили смотрела на Роухэмптона так нежно и говорила так мягко, что тот улыбнулся ей против своего желания.
   — Ты способна внушить мне абсолютно все, что пожелаешь.
   — Просто я знаю, что так будет лучше для нас обоих.
   Лили приблизила свое лицо к лицу герцога, но, когда он страстно сжал ее в своих объятиях, тут же вырвалась прочь.
   — Тише, тише, — предостерегающе заметила Лили. — Я не могу вернуться к гостям с растрепанной прической.
   — Я схожу с ума, когда вижу тебя такой красивой, такой холодной и неприступной! — вскричал герцог. — Видеть тебя рядом и знать, что не смею подойти к тебе.
   — Ты теперь должен соблюдать осторожность еще больше, чем прежде, — пояснила Лили. — Потом будет проще. А сейчас нам надо возвращаться.
   — Сначала поцелуй меня так крепко, как любишь меня.
   Секунду Лили колебалась, но затем, забыв о всякой осторожности, которую сама же требовала от герцога, она страстно прижалась к его губам.
   Поцелуй длился всего лишь мгновение, и, прежде чем герцог успел заключить ее в свои жаркие объятия, Лили отпрянула прочь и вскочила на ноги.
   — Наше отсутствие могут заметить, — сказала она. — Идем же быстрее, я боюсь.
   Герцог боролся с мучительным желанием снова обнять Лили, осыпая ее поцелуями, но суровый вид его возлюбленной заставил его покорно выбраться из укромной тенистой беседки на яркий солнечный свет.
   Они возвращались обратно к дому молча, и герцог чувствовал, как в нем растет досада и раздражение. Красота Лили отравляла его, ему было трудно заставить себя не смотреть непрерывно в ее сторону. Но когда герцог с трудом урывал мимолетную возможность побыть с Лили наедине, ей все равно удавалось ускользнуть от него, избегая откровенных разговоров и уклоняясь от его пылких ласк.
   Всю предыдущую ночь герцог провел без сна, ощущая, как в нем разгорается сомнение, так ли уж необходим этот фарс с женитьбой для того, чтобы сохранить Лили в своей жизни. Ему стоило больших усилий признаться самому себе, что бессмысленный круговорот балов и великосветских приемов важнее для нее, чем их любовь.
   Но, с другой стороны, думал герцог Роухэмптон, Лили не так уж и не права. Он не представлял ее себе ведущей скромный уединенный образ жизни на юге Франции или путешествующей в бесконечных поисках нового дома и нового круга знакомств. Жизнь Лили предназначалась для официальных приемов в Букингемском дворце и Аскоте, пышных балов в Девоншире, Лондондерри, Саферленд-Хаус и загородных прогулок в Котильоне. Жизнь Лили была неотделима от жизни лондонского высшего света. И если ее, как одну из этих прекрасных роз, пересадить в другое место, она зачахнет и умрет. И возможно, говорил себе герцог, бредя по посыпанной гравием дорожке меж цветов, то, что требует Лили от него, это его плата за любовь такого же хрупкого и эфемерного существа, как эти изнеженные розы, поворачивающие свои головки к солнцу.
   — Дрого, ты здесь? Мы искали тебя, куда ты пропал? — раздался звонкий голос герцогини, прервавший его мысли. Его мать направлялась к нему прямо через газон, изящно приподнимая край нарядного кремового цвета платья и держа над головой зонтик от солнца. Она казалась столь элегантной, что герцог залюбовался своей матерью, невольно сравнивая ее со сверкающей красотой Лили. Затем он перевел глаза и увидел за спиной матери Корнелию. Глаза ее были скрыты темными очками, и Дрого не мог уловить выражения ее лица.
   Он почувствовал прилив сильного раздражения, ощутив себя на мгновение напроказившим ребенком, застигнутым на месте преступления.
   И он сделал вид, что не замечает Корнелию, пока мать в необычно резком тоне не произнесла:
   — Корнелия хотела бы взглянуть на пруд с белыми лилиями, Дрого.
   Это выглядело так, словно она умышленно посылала его обратно к пруду с девушкой, с которой он был помолвлен, зная, что происходило в беседке несколько минут назад. У герцога не было причин подозревать мать в подобной проницательности, но, даже не стремясь скрыть свое раздражение, он обратился к Корнелии почти грубо:
   — Идемте со мной, если хотите посмотреть на пруд.
   Они шли молча. С того вечера, когда после обеда было объявлено об их помолвке, они впервые остались наедине. Дрого знал, что для большинства гостей эта новость явилась немалым сюрпризом. Эмили рассказала ему, что, узнав о помолвке, многие не смогли удержаться от изумленных возгласов. Позже он услышал, как его мать охотно рассказывает о богатстве Корнелии, и увидел понимающие улыбки на лицах слушателей, это раздражало его еще больше.
   Все это было сумасшествием. Так он думал теперь и удивлялся, как он мог решиться на такой шаг. Он чувствовал себя выбитым из колеи, хотя отдавал себе отчет, что тем из его друзей, кому станет известна вся эта история, его сомнения покажутся абсурдом.
   В обществе, в котором вращался герцог, любовные истории воспринимались в порядке вещей. Начало этой моде положил сам король еще будучи принцем Уэльским, когда, не скрывая, стал отдавать предпочтение обществу прекрасной Лили Лангтри: затем «джерсийская Лили» была вытеснена другими красавицами. В настоящий момент Его Величество удостоил своим вниманием миссис Джордж Кеннел, что ни для кого не было секретом.
   С тех пор, как только Дрого мог припомнить, приемы в Котильоне всегда сопровождались любовными историями гостей его матери. Он не мог вспомнить, в каком возрасте он понял, что его мать тоже имела любовников, которые, на время во всяком случае, делали Котильон своим домом.
   Всегда это был кто-то, подобный Гарри, сопровождавший ее во время прогулок, бывший ее партнером в бридж по вечерам, льстивший, прислуживающий и угождающий ей непрестанно.
   Поэтому Эмили в порядке вещей воспринимала то, что ее сын имеет любовные связи и его избранница на текущий момент приглашалась на каждый прием в Котильоне до тех пор, пока необходимость в этом не отпадала и новая леди не сменяла предыдущую.
   В жизни Дрого было много женщин. Одни вызывали одобрение его матери и друзей, и он появлялся с ними везде, имена других держались в секрете, Дрого встречался с ними только в Лондоне и никогда не упоминал о них в Котильоне.
   В том, что Дрого влюбился в Лили Бедлингтон, не было ничего неожиданного ни для его матери, ни для его друзей, которые видели в этом только проявление его хорошего вкуса. Лили была одной из них, и они любили ее. Она была persona grata в Котильоне. К этой любовной связи относились благосклонно, как к само собой разумеющейся, так же как и к тому, что рано или поздно он женится. Эмили Роухэмптон частенько заговаривала об этом:
   — Я удалюсь в Довер-Хаус. Мне будет жаль покинуть Котильон, но иногда мне кажется занимательным поменять в нем хозяйку. Вполне возможно, я отправлюсь путешествовать в Индию. У меня никогда не находилось времени для этого, хотя некий любезнейший махараджа настойчиво приглашал меня. Еще я собираюсь посетить Америку — Вандербильты зовут меня снова и снова.
   И, разумеется, у меня будет собственный дом в Лондоне. Твоя жена предпочтет Роухэмптон-Хаус, но я говорю о небольшом доме на Керзон-стрит или Беркли-стрит. Возможно, я буду принимать тебя в нем иногда…
   Герцог хорошо изучил интонации материнского голоса и прекрасно понимал, что обозначают этот тон и улыбка. Он чувствовал смутное раздражение от того, что ему так прозрачно намекают на возможность супружеской измены еще до того, как он избрал себе жену. Теперь он сделал свой выбор.
   Корнелия и Дрого подошли к пруду, заросшему кувшинками. Корнелия смотрела на воду, стоя с опущенной головой. Ее лицо было скрыто от него широкими полями ее шляпы.
   — Красиво, правда? — спросил герцог.
   — Да, очень, — тихо отозвалась она.
   «Как сможем мы вытерпеть всю жизнь вместе? — неожиданно подумал он. — Неужели у нее нет ни собственного характера, ни собственных интересов?»
   До этого он чувствовал к Корнелии жалость, но теперь внезапно ощутил только злость и раздражение. Лили была права. Он даст ей свое имя, свой громкий титул, и этого ей будет предостаточно.
   — Ну, теперь, когда вы насмотрелись на пруд, может, мы вернемся обратно к моей матери? — резко спросил герцог.
   Корнелия вмиг растеряла все мысли и слова, которые были у нее заготовлены для беседы. Из-за того, что голова ее была низко опущена, герцог не заметил, что щеки ее неожиданно залились ярким румянцем. В прежнем молчании они вернулись к тому месту, где герцогиня с Лили оживленно болтали. Герцог оставил Корнелию в их обществе и один быстро направился к дому.
   Лили была глупа во многих отношениях, но только не там, где на карту были поставлены ее собственные интересы. Она сообразила, что Дрого крайне раздражен и, возможно, склонен пересмотреть то, что она спланировала. Поэтому после возвращения из Котильона она употребила все свои усилия на то, чтобы предотвратить разрыв.
   Герцог и Корнелия виделись каждый день, но никогда не оставались вдвоем. Лили следила за этим. Новость о помолвке была большим событием сезона. Жениха и невесту приглашали наперебой, устраивая ленчи, обеды и приемы в их честь.
   Дом лорда Веллингтона на Парк-лейн был наводнен визитерами.
   Лили крайне искусно управлялась со всем.
   Корнелия отчаянно желала побыть с герцогом наедине и молила о случае поговорить с ним без участия третьих лиц, но это было невозможно.
   И хотя она видела герцога каждый день, они продолжали оставаться такими же незнакомыми и чужими друг другу людьми, как и в тот день, когда они впервые танцевали вместе в Лондондерри-Хаус.
   Они посещали бал за балом, обед за обедом в обществе друг друга. Они ездили за город, катались в Гайд-парке, уезжали для игры в поло в Харлингэм и в теннис — в Уимблдон. И, хотя герцог всегда был подле нее, Корнелия чувствовала, что они разделены пропастью более широкой и глубокой, чем Ирландское море.
   В действительности же дни проходили для нее как в тумане, сквозь который она не могла воспринимать реальность. Корнелия чувствовала себя так, как если бы она окончательно утратила силу воли или перестала быть самой собой. Часами она должна была безропотно выстаивать в одежде, приколотой к ней булавками, в мастерских портних. Примерялись шляпы, вечерние туалеты, нижнее белье, туфли, перчатки и чулки.
   Тетя Лили все решала за нее. И только оставаясь наедине с Виолеттой, Корнелия вновь становилась собой и могла говорить о том, что лежало у нее на сердце.
   — Я жду не дождусь, когда все это закончится, Виолетта. Скорей бы выйти замуж и уехать от всей этой суеты. Я хочу быть вдвоем с его светлостью.
   — Вы очень устанете, если будете делать так много всего, мисс. Должны ли вы обязательно ехать на бал сегодня вечером?
   — Да, конечно, — ответила Корнелия, — и, кроме того, я хочу быть там. Я хочу увидеть его светлость. Мы будем танцевать вместе. Но, к сожалению, очень трудно беседовать во время танца. И, ах! Виолетта! Я до смешного стесняюсь его.
   В Ирландии я не стеснялась никого. Обычно я болтала без остановки до тех пор, пока окружающие не начинали подсмеиваться и говорить, что я болтушка. Я не стеснялась друзей отца, которые приходили к нам в дом. Мы поддразнивали друг друга, а потом смеялись вместе. Здесь все иначе.
   Друзья тети Лили говорят о вещах, которых я не понимаю, о людях, которых я не знаю. А если я пытаюсь присоединиться к их беседе, они тут же замолкают, уставившись на меня.
   — Если хотите знать мое мнение, мисс, вы посещаете слишком много балов, — сказала Виолетта. — Почему бы вам не предложить его светлости побыть вдвоем? Например, прогуляться вместе в парк.
   — Если бы я только могла, — вздохнула Корнелия. — Но я не уверена, что тетя Лили допустит это. Когда я предложила ей сделать так, чтобы вокруг нас было поменьше гостей, она рассердилась. Только одно хорошо в замужестве, Виолетта. Я стану свободной. Если ты девушка, то тебе не разрешено думать и поступать по-своему.
   — Вы совсем-совсем уверены, мисс, что хотите выйти замуж за его светлость?
   Корнелия в удивлении подняла глаза на свою горничную.
   — Конечно, Виолетта. Я говорила тебе, что даже не могу выразить, насколько сильно я люблю его. Когда он входит в гостиную, я чувствую, что задыхаюсь, а затем, неожиданно, удивительная дрожь пробегает по мне. Когда он рядом, я как в раю. Я ощущаю его присутствие везде, а в один прекрасный день мы будем навсегда принадлежать друг другу!
   — Я надеюсь, что вы будете очень счастливы, . мисс, — тихим голосом произнесла Виолетта.
   — Я знаю, что буду, — доверительно сказала Корнелия. Она глянула на палец, украшенный бриллиантом в форме сердца. — Сердце! Свое сердце он вручил мне. Виолетта, я такая счастливая — ужасно, ужасно счастливая!
   Виолетта издала непонятный сдавленный звук и отвернулась, казалось, целиком погрузившись в уборку спальни.
   Корнелия с мечтательным выражением на лице продолжала свою болтовню, обращаясь скорее к себе, чем к горничной:
   — Меня пугает мысль, что я должна буду присматривать за таким огромным поместьем, как Котильон, да еще большим домом в Лондоне. Но затем я вспоминаю, что его светлость будет рядом со мной. Я не верю, что что-то может страшить рядом с герцогом, кроме, может, него самого. Он пугает меня иногда, когда взгляд его делается сердитым или раздраженным. Я смотрела на него вчера вечером за обедом и внезапно поняла, что он хочет того же, что и я. Чтобы вокруг него не сидели все эти люди, чтобы он мог уединиться со мной и поговорить там, где нет болтовни, шума, оркестра.
   — Вы уже сказали его светлости, какую любовь испытываете к нему, мисс? — спросила Виолетта.
   — Конечно, нет, — ответила Корнелия. — Я слишком стесняюсь произнести это вслух. Но я думаю, он все понимает. Возможно, он тоже стесняется меня, потому что он ни разу еще не заговаривал со мной о любви. Но раз он предложил мне выйти замуж за него, значит, он любит меня.
   Чего же больше может мужчина предложить женщине, которую любит!
   — Ax, мисс, мисс! — воскликнула Виолетта, но Корнелия не слушала ее.
   — Тетя Лили все время твердит мне, какая я удачливая, — продолжала она. — Она говорит мне это всякий раз, и в Котильоне, и в Лондоне. Она показала мне других девушек, которые хотели бы выйти замуж за герцога, но на которых тот не обращал внимания. Она думает, что я не понимаю своего счастья. Но это не так, я все понимаю, я только не могу словами выразить свой восторг.
   Я не могу признаться ей, что творится в моем сердце. И еще меньше могу признаться его светлости.
   — Примите мой совет, мисс: вы должны сами управлять своей жизнью и делать то, что хочется вам, а не то, чего хочет от вас ее милость госпожа Бедлингтон.
   Корнелия взглянула на горничную и улыбнулась.
   — Тебе не нравится ее милость, правда, Виолетта? Нет, можешь не отвечать мне. Я знаю, ты пытаешься не выдавать своих чувств, но я замечала, как меняется выражение твоего лица, когда тетя Лили входит в комнату. Я знаю, ты не любишь ее. Интересно, почему? Все восторгаются ею. И это неудивительно, ведь она такая красивая.
   — Да, это правда, ее милость очень красива, — коротко согласилась Виолетта.
   — Я хотела бы походить на нее, но я знаю, что никогда не смогу. Никакие парикмахеры и портнихи в мире не помогут мне стать такой привлекательной, как тетя Лили.
   — Почему вы не расстанетесь со своими очками, мисс? — спросила Виолетта.
   — Я раскрою тебе тайну: я собираюсь снять их в день свадьбы. Я просто не смогу сейчас предстать перед друзьями тети Лили, если сниму очки. Думаю, будет лучше, если я буду прятать свои глаза, чтобы они не догадались, что я о них думаю.
   — А что же его светлость?
   Корнелия неожиданно смолкла.
   — Я надеялась… да, я надеялась, что он попросит меня снять очки, когда мы останемся наедине, но он никогда не заговаривал об этом. Правда, мы никогда не остаемся вдвоем. Так я не буду дожидаться, пока он попросит меня об этом.
   Я сниму их под покровом вуали, когда войду в церковь.
   — Я рада этому, мисс. Кто-нибудь говорил вам уже, что у вас удивительные глаза?
   — Нет, в Англии никто.
   — Конечно, нет, мисс. Потому что никто здесь не видел вас как следует.
   — Это правда.
   — Может быть, вы все-таки снимете очки, мисс?
   — Нет, не раньше свадьбы… только если его светлость попросит меня прежде об этом.
   Как уже сказала Корнелия Виолетте, она никогда не оставалась с герцогом наедине. Когда они посещали Оперу, герцог сидел в ложе рядом с ней, но тут же рядом находилась тетя Лили, и любое слово, как бы тихо Корнелия ни произнесла его, могло быть ею подслушано. Когда они ездили кататься в парк, герцог сидел напротив Корнелии, спиной к кучеру, но тетя Лили неизменно была рядом с ними. Она беспрерывно болтала о вещах, забавлявших и развлекавших герцога, и выглядела необыкновенно эффектно в боа из перьев, обвивавшем ее плечи, и с зонтиком от солнца, защищавшим от солнечных лучей ее изумительную кожу.
   По мере того как приближался день свадьбы, Корнелия обнаружила, что и без того нечастые моменты ее свиданий с герцогом становятся все реже и короче. Трудно было выкроить хоть минуту в день, когда бы Корнелия не была занята покупками или примерками или не писала письмо за письмом, благодаря за свадебные подарки, которых с каждым днем прибывало все больше.
   Уже можно было заставить стол площадью в несколько акров всем этим фарфором, хрусталем, серебром, огромным количеством ювелирных украшений: колец, брошей, браслетов. Корнелия рассматривала все и восхищалась. За день до свадьбы ее дядя преподнес ей жемчужное колье.
   — О, дядя Джордж, как вы добры ко мне! — воскликнула Корнелия. — Я никогда и не мечтала иметь такую прекрасную вещь! Я надену его в день свадьбы.
   — Лучше не делать этого, — заметила Лили. — Жемчуг означает слезу.
   — Я уверена, что этот чудесный жемчуг означает что-то другое, — отозвалась Корнелия. — И я не боюсь суеверий. Я надену его, потому что, вы это знаете, я очень удачливая!
   Она слегка покраснела, когда произнесла эту фразу, и заметила, что улыбка сошла с лица Лили.
   — Надевай что хочешь, — сказала Лили резко, — но только потом не жалуйся, что я не предупреждала тебя.
   — В самом деле, Лили, — вмешался лорд Бедлингтон, — ты говоришь так, будто ожидаешь заранее, что Корнелия будет несчастлива!
   — Все невесты плачут во время медового месяца, — уклончиво сказала Лили, — Это очень волнующее время. Ты помнишь, Джордж, как часто я плакала?
   Корнелия улыбнулась, но при этом подумала про себя, что ее тетя глупа. Радуясь своему жемчугу, она не устояла перед порывом броситься наверх, чтобы продемонстрировать его Виолетте.
   Но в спальне никого не оказалось.
   Корнелия приложила жемчуг к своей шее, и он показался ей теплым и нежным. Корнелию восхищало, как привлекательно выглядит он на ее коже, и мечтала, как герцог тоже будет восхищаться им.
   Герцогиня Роухэмптон среди прочих подарков тоже прислала ей украшения — диадему, бриллиантовое колье и длинные серьги в виде капель.
   Но как бы ни были они роскошны и красивы, Корнелия предпочитала свой жемчуг. Своим переливчатым блеском и легкостью он почему-то напомнил ей Ирландию, ее небо после дождя и реку во время разлива.