Касарес Б А. Герой женщин

-- частью с продуктами, частью с кухонной утварью и посудой, -- два
охотничьих ружья и винчестер.
Излив жене свое естественное возмущение молодым инженером, дон Николас
с той самой минуты начал развлекаться от души и веселил других. Все трое
уселись на передок, в воздухе свистнул бич, и в холодный осенний день они
двинулись по старым следам через грязное поле к заброшенному жилищу ягуара,
где их ждали опасности и несчастья.
Они миновали участок Пропащего, пастбище Констансио, и тут впереди
мелькнула лиса.
-- Это лиса или собака? -- спросил Лартиге. -- Лиса, -- ответил дон
Николас.
-- Я думал, их уже здесь не осталось.
-- Их и не было; но молодежь уехала в столицу, края обезлюдели, и
зверье вернулось.
-- Какое зверье?
-- Не пугайтесь, если вам встретятся лисы, дикие коты или порой даже
вискача.
-- Прошу заметить, что вы не упомянули ягуара.
И Лартиге добавил, наполовину в шутку, наполовину всерьез, что эти
края, похоже, и сейчас такие же пустынные и опасные, "как в старину, когда
их называли дикими".
Путь был долгим, хватило времени обсудить самые разные темы. Зашел
разговор и о Бруно; дон Николас снова припомнил его отменных лошадей, его
тяжбы, его вышитые жилеты и дурную славу шулера и драчуна.
Уже подъезжая к заброшенному дому, Верона и Лартиге заговорили о
ковбойском фильме, который видели когда-то -- один в Ла-Плате, другой -- в
Буэнос-Айресе. Оба забыли, как он назывался, но ясно помнили сцену в салуне,
где створки долго раскачивались после каждого толчка. Конечно, героиня
убегала с кем-то, уносилась верхом в даль прерий после непременной драки
между хозяином салуна в нарядном, причудливо расшитом жилете и одним из
посетителей, прятавшим в голенище небольшой острый нож.
-- С кем же убежала кинозвезда? -- спросила Лаура.
-- Понятно, с героем, -- ответил дон Николас. -- С кем же еще?
-- Герой женщин, -- заметила Лаура, -- далеко не всегда герой в глазах
мужчин.
-- Вы глубоко правы, -- отозвался Лартиге, -- но не забывайте, сеньора,
что в фильмах герой только один.
Впереди показалась густая рощица. Что-то побудило Лартиге спросить:
-- Это там?
-- Да, -- ответил Верона.
Вблизи стало видно, что в роще растут не только обычные эвкалипты, но и
казуарины, тополя, ивы, самые разнообразные фруктовые деревья, душистые
травы, тростник, и все окружено живой изгородью. Сам дом был большой,
квадратной формы; на одно-скатнойпологойкрышебыливидныбитыечерепицы.
Повозка остановилась; Лартиге принялся за разгрузку, но Верона попросил
его обождать.
-- Не спешите, молодой человек. Прежде всего надо убедиться, можно ли
провести здесь ночь или лучше сразу повернуть назад.
Они обошли дом. При виде комнат Лаура и Лартиге не раз издавали
восхищенные возгласы. Верона покачал головой.
-- Дом в плохом состоянии, -- сказал он. -- По существу, здесь нет ни
дверей, ни окон.
-- Зато, -- поспешил откликнуться Лартиге, -- есть стены и крыша.
-- К счастью, мы привезли множество пончо, -- заметила Лаура.
Вдали раздался скрип колодезного колеса.
-- Из колодца еще берут воду? -- спросил Лартиге.
-- Соседи чинят его, когда надо. Вода там очень вкусная.
С помощью Лартиге Лаура начала приводить комнаты в порядок. Верона,
хотя ничего и не делал, вдруг почувствовал, что очень устал, и вышел на
свежий воздух, словно ему захотелось побыть одному. Он вспомнил, что недавно
(но в связи с чем?) Лаура сказала ему: "Ты сущий ребенок", и подумал: "Так
или иначе, мы все ведем себя, как дети. Даже Лаура теперь играет в уборку
вместе с молодым Лартиге, забывая о том, что это не дом, а жалкие
развалины".
Задумавшись, он миновал рощу и оказался в открытом поле, а потом -- на
берегу озера и только тут с неудовольствием заметил, что не взял с собой
винчестер. "Если я столкнусь с ягуаром, мне останется лишь скрестить руки и
ждать, пока он уйдет. Впрочем, -- укорил он себя, -- теперь пришел мой черед
играть в то, что ягуар существует". Озеро было большое, по берегам рос
густой камыш, повсюду виднелись птицы. Он долго стоял, глядя на воду или
просто в никуда, -- отрешенный, недовольный, печальный.
По возвращении его ожидал сюрприз. Дом
внутри стал совсем иным. Молодые люди отмыли стены и пол, вырвали
сорняки, завесили щели
цветными пончо.
-- Это столовая, -- сказала Лаура. -- Идем, я покажу тебе спальни. --
Здесь наша спальня, -- сказал Верона.
-- Тебе нравится?
-- Очень, так бы и остался здесь навсегда. -- Посмотрим мою комнату, --
позвал Лартиге.
На столе возле кровати Верона увидел знаменитую тетрадь марки
"выпускник", в которой молодой человек записывал сны. Она сразу бросалась в
глаза.
Лаура послала мужчин за дровами. Когда они вернулись, Лаура попросила
их еще немного прогуляться.
-- Не сердитесь, но когда женщина занята стряпней, мужчина лишний, --
объяснила она.
Думая не столько о том, куда идти, сколько о том, как бы не попасть в
лужи, они забрались в заросли тростника, в самое низкое место.
-- Скажите мне правду, -- попросил инженер. -- Для вас ягуар существует
или не существует?
-- Мы затем сюда и приехали, чтобы выяснить это, потому не надо
торопиться. Пока же предположим, что он существует. Из чистой
предосторожности, верно? Чтобы он не застал нас врасплох.
Они медленно продвигались вперед, отводя тростник руками.
-- В таких местах, -- заметил инженер, -- ягуар может притаиться где
угодно. Притаиться и подстерегать нас.
-- Вот я и говорю. И хуже всего, что мы не взяли собаку.
-- Если ягуар прячется неподалеку, собака обнаружила бы его...
-- Куда раньше нас, -- закончил дон Николас. Инженер нервно рассмеялся:
-- Мы обнаружим его, когда он вцепится нам в горло.
-- Вот именно. Кроме того, собака -- большое подспорье в сражении с
хищником. Но не забывайте, что нас могут ждать и другие опасности, помимо
ягуара.
-- Вы уже говорили, что в доме -- кто знает -- укрывается какой-нибудь
бродяга.
-- Но я не сказал, что есть и другая опасность: мы можем нечаянно
ранить друг друга.
-- С какой стати?
-- Так бывало не раз. Представьте, что вы идете направо, а я налево.
Вдруг я вижу: в кустах что-то шевелится. Прицеливаюсь и стреляю. А это не
ягуар; это вы. Такие случаи происходили и будут происходить. Чтобы избежать
этого, я позволю себе напомнить очень важное правило: когда мы выходим
порознь, ружья оставляем дома. Договорились?
-- Как вам угодно.
-- Вы не очень-то согласны со мной. Никто не верит в несчастье, пока
оно не стряслось.
-- Ничего не случится, дон Николас.
-- Однако мы договорились, что ни вы, ни я не берем ружей, если выходим
поодиночке?
-- Договорились, дон Николас. Но вот сейчас мы вышли вдвоем, а ружей
при нас нет.
-- Поверьте, это большая неосторожность.
Они устали, проголодались, но терпели. Потом Лаура щедро вознаградила
их: ужин начался с наваристого и ароматного супа, затем последовала курица,
вызвавшая массу похвал, а венцом трапезы стал замечательный молочный крем.
Прекрасная еда в сопровождении добрых вин отнюдь не нагнала на них дремоту,
а, наоборот, еще больше расположила друг к другу, и завязался оживленный
разговор.
Инженер и Лаура в один голос стали просить Верону рассказать им о
Бруно. Дон Николас утверждал, что то был несдержанный и эгоистичный человек.
-- Он был крут даже со своими братьями, -- говорил Верона. -- Никогда
не проявлялась в нем привязанность к людям одной с ним крови, столь
естественная у большинства смертных. Я бы обрисовал его как человека старого
времени, ярого противника перемен и прогресса. Точно живой, он стоит у меня
перед глазами: я словно вижу его волосы, блестящие и даже чуть жирноватые --
он употреблял брильянтин с запахом фиалок, и это было очень заметно,
особенно при взгляде на волнистую прядь, падавшую на лоб; его длинные усы,
которые, как говорили злые языки, он каждое утро нафабривал и подравнивал.
Его отличало некое броское щегольство, и он первый -- чтобы не сказать
единственный -- начал носить вышитые жилеты.
-- Но ведь трусом его не назовешь? -- спросила Лаура.
-- К этому я и веду: кое-кто, побуждаемый справедливым возмущением,
хотел было поставить его на место, но в смятении убеждался, что он не только
хитер и низок, но еще и храбр и, пожалуй, решительнее, чем его противники,
ибо не останавливался ни перед чем.
Обсудив эту любопытную разновидность местного землевладельца -- из тех,
что жили здесь в старину, -- они перешли к теме прогресса в нашей стране и,
в частности, к относительным достоинствам прогресса и традиции. Оба проявили
себя красноречивыми собеседниками, хорошо знающими предмет и даже
остроумными. Быть может, их воодушевляло тайное желание блеснуть перед
дамой. Лартиге распространялся о "современном консерваторстве", а Верона
заявил, что в эту ночь в этом заброшенном доме как нельзя лучше представлен
во всей полноте "политический спектр страны".
Под утро они наконец поддались уговорам Лауры и разошлись. Оба устали,
но были довольны собой, спором и даже соперником, которого даровала им
судьба.
В субботу, пока Лаура готовила обед, мужчины отправились на берег
озера. Каждый взял с собой ружье.
-- Слышали? -- спросил Лартиге.
-- Что?
-- Как что? Рычание, конечно.
Из зарослей взмыли вверх стаи птиц.
-- Наверное, я старею, -- снисходительно заметил Верона. -- Доктора
говорят, что иные старики плохо слышат.
В течение дня они не раз прочесывали окрестности в поисках ягуара, ели
до отвала и спорили.
Вечером Лаура была прелестна как никогда. Она изменила прическу, надела
новое платье, которого муж еще не видел, коралловое ожерелье и браслет.
Мужчины были в ударе. Желая, быть может, щегольнуть перед Лаурой предельной
беспристрастностью или просто доказать собственное благородство, они к концу
вечера как бы поменялись ролями: после некоторых споров каждый встал на
позицию противника, так что консерватор возлагал теперь свои надежды на
преобразование общества, а радикал -- на уважение к традициям. Если смотреть
на них из сегодняшнего дня, эти вдохновенные собеседники, сидящие за столом
поздней ночью где-то в прошлом, посреди наших необозримых полей, рисуются
мне как бы овеянными ореолом романтики. Я уже говорил: то были люди иного
времени.
Незаметно зевнув, Лаура спросила:
-- Почему бы вам не продолжить разговор завтра? Пора спать.
Они пожелали друг другу доброй ночи. Лартиге пошел в свою комнату;
супруги -- в свою.
Лартиге лег не сразу, вспоминая весь разговор, повторяя свои и чужие
аргументы. Наконец он разделся и потушил свечу. Через несколько минут
нащупал спички, зажег свечу, встал, переставил ружье поближе и вновь
бросился на койку. Сам по себе ягуар мало его беспокоил, но если добавить
сюда отсутствие дверей и окон, ситуация представлялась в менее приятном
свете. "Хорошо еще, что этот призрак, шумевший тут прежде, не трогает нас".
Потом он понял, что призрак его совершенно не тревожит: но вовсе не радостно
думать, что он может проснуться от удара звериной лапы. Он вздрогнул, потом
пришел в себя. "Но я не ослышался. Думаю, что не ослышался. Это было
рычание". Откуда оно донеслось? "Кто знает, откуда, но все равно это где-то
близко". В качестве первой меры он дотронулся до ружья. Потом затаился,
чтобы прислушаться, наконец, поспешно встал и вышел наружу. В свете луны
деревья казались выше. Когда луна ушла за облака, Лартиге стал нервно
вглядываться в темноту. Потом осторожно приблизился к пончо, закрывавшему
вход в соседнюю комнату, и прошептал:
-- Вы слышали? Вы ничего не слышали? -- повторил он.
-- Ничего, -- отозвался дон Николас. -- А ваша жена?
-- Если вы ее еще не разбудили, -- ответил дон Николас тихо и
рассерженно, -- моя жена спит.
Лартиге отказался от дальнейших расспросов и, прижимаясь спиной к
стене, вернулся в свою спальню. Он подумал, что Верона был прав: им не надо
было оставаться. "В тот же четверг нам следовало отправиться назад; без
дверей и окон мы здесь как на ладони. Одно утешение, что у меня пропадет
всякое желание встречаться с ягуаром".
Не зная, что делать с собой, он снова прилег на койку. Он
предчувствовал, что проведет ночь без сна, но все оказалось куда хуже: мысль
о том, что, открыв глаза, он прежде всего увидит ягуара, мешала их закрыть.
Ни за что нельзя допустить, чтобы его застали врасплох. Прислушиваясь к
ночным звукам, он старался различать их порознь, чтобы сразу уловить шаги
приближающегося зверя. Он представил себе все звуки в целом в виде ивовой
кроны, тогда каждый из них -- это отдельная ветвь с листьями. Следить за
каждой ветвью становилось все труднее -- ветер качал их, они скрещивались и
сплетались. Инженер крепко уснул.
Ему снился ягуар. Конечно, как это водится во сне, ягуар был не совсем
ягуаром, а дом -- не совсем этим домом; во всяком случае, он, лежа на своей
кровати, видел, как ягуар великолепным прыжком проникает в спальню Вероны и
его жены. В отдельных деталях сцена напоминала кадры ковбойского фильма.
Внезапно он припомнил, каким на самом деле был дом. С трудом он убедил себя,
что видеть все это из его комнаты невозможно. Он понял, что спит, и
проснулся. Потом он объяснял, что сон показался ему необыкновенно важным; у
него уже вошло в привычку сразу записывать сны, и теперь он зажег свечу,
подвинул тетрадь и сел за стол. Наверное, ветер утих, потому что лишь
изредка до него доносился легкий шелест листвы; а когда эти звуки смолкали,
он не слышал ничего, или, быть может, следовало сказать иначе: он слышал
глубокую тишину. Эта тишина привлекла его внимание, в ней было нечто
странное; она словно говорила, что происходит нечто странное; царя вовне,
она словно отражала его состояние, его чувства; может быть, предчувствие.
Обдумав все, он встревожился; оправдываясь этим, встал -- больше ждать было
немыслимо. Он накинул клеенчатый плащ, вышел на галерею, торопливо шагнул к
соседней комнате, стараясь понять, что же происходит. У него сложилась в уме
нелепая фраза -- он сказал или подумал: "Тишина там, внутри". И вправду, не
было слышно даже дыхания спящих. Ему стало страшно. "Зверь убил их обоих". И
тотчас он устыдился своего страха, "Если кого и убьют, так это меня -- когда
я разбужу Верону из-за этих бредней". Он вернулся к себе. Потом Лартиге
снова лег, но свечи не тушил. До рассвета уже недолго, подумал он, а дневной
свет развеет эти страхи, от которых он уже не находил себе места. Хуже всего
была полная тишина в доме. Прошлой ночью он так ясно слышал храп Вероны, что
боялся вовсе не сомкнуть глаз. "Если бы теперь он храпел, -- размышлял
инженер с тоской, -- я заснул бы как младенец". Думаю, человек жаждет
уснуть, чтобы ускользнуть от ночи. В наших душах все еще живет страх перед
ночной тьмой.
Когда прозвучал выстрел (где-то в зарослях, совсем недалеко), Лартиге
понял, что оставаться в комнате невыносимо. Он снова набросил плащ, вышел на
галерею, замер у входа в соседнюю спальню; прислушался. Там по-прежнему
царила тишина. Не дыша, он слегка отодвинул пончо: набрался храбрости и
вошел; достаточно было чиркнуть спичкой, чтобы убедиться: комната была
пуста. Лартиге зажег свечу и быстро осмотрелся. "Пятен крови нет, --
пробормотал он. -- Винчестера тоже".
Новый выстрел. Он вспомнил о ружье и пошел за ним. Подумал об их
уговоре не брать ружей, когда они ходят поодиночке, но решил, что Верона
первый нарушил уговор, а в такую ночь бродить безоружным -- непростительная
глупость.
Он пойдет теперь в направлении последнего выстрела. "Да, но куда? --
спросил он себя и, поколебавшись мгновение, воскликнул: -- Стреляли в
тростнике". Он побежал, потом пошел медленнее, подумав: "А вдруг он встретит
меня выстрелом?" Каким-то образом он оказался в гуще колючих кустов, которые
больно царапались. Лицо у него горело огнем. Он пошел назад, отыскивая
дорогу к дому, но выбрался не к дому, а к зарослям тростника. "Я
окончательно запутался", -- подумал он. Раздался еще один выстрел.
Обрадовавшись, что теперь-то идет куда надо, он побежал, поскользнулся, упал
в лужу. Встал на ноги -- мокрый, весь в глине, -- перелез через проволоку,
продрался сквозь живую изгородь и очутился на открытом месте -- в
придорожной канаве. Хотя уже рассветало, он не сразу заметил Верону, который
сидел неподалеку, на краю канавы, уткнув лицо в руки.
-- Что случилось, дон Николас?
-- Сами видите.
-- А где ваша жена?
-- Он увел ее, друг мой, он ее увел. Когда я опомнился, их уже не было.
-- Кто ее увел?
-- Уму непостижимо: я даже не шевельнулся, думая, что сплю. До сих пор
поверить не могу, что это не сон.
-- Отчего вы не позвали на помощь? Вдвоем мы бы его одолели.
-- Меня опередили, потому нельзя было терять ни минуты. Но вас я звал.
Звал как мог. Вы слышали выстрелы? Будь мы вдвоем, все было бы иначе.
-- Прочешем заросли?
-- Бесполезно. Можете быть уверены, они уже далеко. Чтобы знать, куда
они направились, надо сперва найти следы, но на это уже нет времени. Сейчас
они наверняка на другом берегу ручья -- в Рауче, в Реаль-Аудиенсии, кто
знает где.
-- Если вы подождете, я поднимусь на мельницу.
-- Я с вами.
Сверху равнина казалась нарисованной: тонкие линии проволочных оград
делили ее на большие прямоугольники: озера блестели как зеркала, рощи вокруг
усадеб или хижин зеленели -- а дальние синели, -- словно острова,
разбросанные в бескрайних просторах. Они вглядывались изо всех сил, но так и
не обнаружили беглецов. Вдруг на горизонте показалась движущаяся точка.
-- Это они, -- возбужденно воскликнул Лартиге.
-- Не думаю. Кто-то едет сюда. -- Откуда вы знаете? -- Теперь уже
видно, что точка увеличилась.
Чуть позже Верона заверил, что это всадник, идущий рысью или коротким
галопом. Он скакал по той же дороге, на которой они только что встретились.
Вскоре они различили зеленоватую форму и догадались, кто это был.
-- Бароффио, -- сказал Верона. -- Объезжает поля.
-- Как обещал, -- добавил Лартиге. Они спустились на дорогу. Наверное,
Верона выглядел очень встревоженным, потому что офицер немедленно спросил:
-- Что случилось, дон Николас? Этот же вопрос недавно задал Лартиге.
-- У меня увели жену, Бароффио, увели.
--Кто?
-- Мне кажется, я еще сплю. Но это не сон.
-- Человек не виноват в том, что на него валится. Кто же это был?
-- Ягуар, Бароффио.
-- Невероятно.
-- Я видел его своими глазами.
-- Расскажите, как все произошло.
-- Мы спали. По крайней мере, я крепко спал. Меня разбудило отчетливое
рычание, и я увидел ягуара, прыгавшего в окно. Не успел я поднять винчестер,
как он уже уволок мою жену.
-- Однако я слышал выстрелы, -- сказал Бароффио. -- Слышал их
отчетливо.
-- Выстрелы в воздух, -- ответил Лартиге.
-- Я сразу же бросился за ними вслед. Один только раз я заметил их
вдали, на прогалине. Бруно тащил ее за руку, -- объяснил дон
Николас.
-- Высказали -- Бруно?
-- Да, Бруно. В свете луны я ясно видел вышитый жилет.
-- И вы не стреляли? -- спросил Бароффио.
-- Стрелял и промахнулся.
-- Поверить не могу.
-- Я тоже. Когда я добежал до прогалины, они уже исчезли.
-- Вы были одни, верно?
-- Мы были вдвоем, -- сказал Лартиге. Верона посмотрел на него, словно
желая что-то спросить.
-- Вы хотите сказать, -- уточнил офицер, -- что, преследуя беглецов, вы
ни на минуту не разлучались?
-- Это доказывают наши ружья, -- подтвердил Лартиге. -- Мы договорились
не брать ружей, когда ходим порознь.
-- Почему вы стреляли в воздух? И снова ответил Лартиге.
-- Чтобы подбодрить сеньору, -- сказал он. -- Чтобы она знала: мы ее
ищем. Чтобы она знала: мы не бросили ее в беде.
-- И последний вопрос, конечно, совсем второстепенный: почему на
инженера, что называется, страшно смотреть, а дон Николас ничуть не
забрызган и не поцарапан?
-- Вот вам наглядная разница между местным жителем и горожанином, --
ответил Лартиге.
-- Вы тут разговариваете, -- жалобно воскликнул дон Николас, -- а ягуар
уносит Лауру все дальше. В эти минуты они уже, наверное, на краю света.
-- У него были лошади?
-- Он взял наших. Упряжку из фургона.
-- Попробую собрать нескольких соседей, -- заявил офицер. -- Вместе оно
вернее.
О беглецах так ничего и не узнали. Полицейская часть, доставленная из
Лас-Флореса или из Асуля, а по словам иных, даже из Ла-Платы, обыскала дом и
заросли, но единственное, что они обнаружили, -- это коралловый браслет,
лежавший в траве у прогалины. Поскольку показания Вероны совпадали с
заявлениями инженера, дело вскоре было закрыто.
Но еще до этого Верона пришел к инженеру в гости. Усевшись в кабинете,
за закрытыми дверями, он начал так:
-- С вашего разрешения, я задам вам вопрос, который не перестает
занимать меня с того самого мига, когда мы встретили Бароффио на дороге,
возле мельницы. Не обижайтесь, но почему вы ему солгали?
-- Потому что вы говорили правду, -- немедленно ответил Лартиге, -- а
мне подумалось, что офицер может вам не поверить.
-- Почему офицер мог мне не поверить?
-- Ну, все, что вы говорили, было довольно странно.
-- Мне самому это показалось странным, но не в первую минуту, а потом,
когда я немного пришел в себя. Но я не понимаю вот чего: почему вы решили,
что я говорю правду?
-- Вы сказали, что видели, как ягуар прыгал в окно. И как он уволок
вашу жену.
-- Так оно и было.
-- И что это был Бруно. И на нем был вышитый жилет.
-- Пока я рассказывал, мне не казалось странным, что ягуар -- это
старина Бруно.
-- Вы говорили о том, что видели. -- Откуда вы знаете?
-- Помните, я рассказывал вам про мою тетрадь?
-- Марки "выпускник"? Почему-то я обратил внимание на эту тетрадь,
заглянув к вам в комнату в день приезда. Диву даешься, как быстро Лаура
смогла навести порядок. Какое умение делать дом жилым и уютным.
-- Теперь, сеньор, окажите любезность прочесть абзац из этой тетради.
Одну минуту, она у меня в спальне.
Наконец Верона прочел:
"В окно, мягко пригнувшись, скользнул ягуар. Когда я опомнился, он уже
уводил Лауру. Одной рукой он обвивал ее талию. Наружность его совпадала с
описанием дона Николаса. Бруно был высокий человек с правильными чертами
лица и не-
приятным взглядом, изобличавшим в нем злую душу; он напомнил мне
негодяев из ковбойских фильмов. Я заметил, что на нем был один из этих
знаменитых вышитых жилетов, с рисунком в виде лавровых листьев". - Помолчав,
дон Николас спросил:
-- Вы объясните мне, как вам удалось видеть все это, не находясь в
комнате? Полагаю, что вас в комнате не было?
-- Это был сон, сеньор.
-- Какой уж сон. Я наблюдал за происходившим собственными глазами,
наяву, как сейчас.
-- Во сне не кажется странным, что ягуар может одновременно быть
человеком.
-- Сны, милый юноша, одно из того немногого, что мы можем назвать нашей
собственностью. До сих пор я не слышал, чтобы сны видели вместе. Даже с
Лаурой мы не видели одинаковых снов, а ведь она -- часть моей жизни, так что
лучше не надо. Покончив с этим, я задам вам последний вопрос, раз вы были
свидетелем этого события. Ягуар, или Бруно, -- как он ее уводил? Он тащил
ее?
-- Да нет, не совсем, сеньор.
-- Говорите откровенно.
-- Вы уже прочли в тетради: он обнимал ее за талию. Только не
обижайтесь.
-- Почему я должен обижаться?
-- Не знаю... И потом, вы сказали, что он ее волок.
-- Это было в первый момент, я сказал так из самолюбия, еще не измерив
всей глубины моего горя.
-- Мне не хотелось бы его оживлять.
-- Наоборот: ваши слова дают мне надежду. Когда вы солгали Бароффио, я
заподозрил, что вы все знаете. Теперь я уверен: вы знаете, что я сказал
правду. Значит, я не спал. И значит, тут не было преступления или насилия.
Лаура ушла.
-- Пожалуй, что так.
-- А раз она ушла, то может и вернуться.