Он сказал, что был убежден в том, что сможет победить надсмотрщика, используя единственно лишь осознание того, что мелочные тираны принимают себя слишком серьезно, а воины — нет. Поэтому, следуя стратегическому плану своего благодетеля, дон Хуан опять получил работу на том же сахарном заводе. Никто не помнил, что он уже работал здесь в прошлом. Поденщики приходили на сахарный завод и уходили бесследно.
   Стратегия его предусматривала, что дон Хуан будет к услугам того, кто придет за очередной жертвой. Случилось так, что та же самая женщина пришла и остановила его, как это было несколько лет назад. Теперь он был еще сильнее физически.
   Началась та же процедура, однако стратегия предусматривала отказ от платы надсмотрщику с самого начала. Этот человек никогда не получал отказ и потому опешил. Он стал угрожать, что уволит дона Хуана с работы. В ответ дон Хуан пригрозил ему, что сам пойдет к дому госпожи и расскажет ей. Дон Хуан знал, что женщина, жена владельца завода, не знала, что вытворяли эти два надсмотрщика. Он сказал надсмотрщику, что знает где она живет, поскольку работал на близлежащих плантациях, заготовляя сахарный тростник. Этот человек начал торговаться, и дон Хуан потребовал от него денег прежде, чем он примет предложение пойти в дом хозяина. Надсмотрщик сдался и дал ему несколько бумажек. Дон Хуан прекрасно сознавал, что сговорчивость надсмотрщика — это только хитрость, чтобы заставить его идти в тот дом.
   — Наконец, тот же самый надсмотрщик привел меня опять в тот же дом, — сказал дон Хуан. — это была старинная усадьба, владельцем которой был человек с сахарного завода, богач, который либо знал, что происходит, но не интересовался этим, либо был настолько безразличен, что даже не замечал этого.
   — Как мы только прибыли туда, я побежал в дом, чтобы повидать госпожу. Я нашел ее, бросился на колени и поцеловал руку в знак благодарности. Оба надсмотрщика побагровели.
   Надсмотрщик в доме действовал тем же образом, что и прежде, но у меня была соответствующая экипировка для борьбы с ним: у меня были контроль, дисциплина, терпение и своевременность. Вышло так, как предусмотрел мой благодетель. Мой контроль позволял мне выполнять самые идиотские требования этого человека. Что действительно истощает нас в таких ситуациях, так это вздохи и ахи от чувства собственной важности. Каждый, у кого есть хоть на йоту гордости, будет разорван на части от чувства своего ничтожества.
   Я всецело делал все, что он от меня требовал. Я был радостен и полон сил и совсем не беспокоился ни о своей гордости, ни о своем страхе. Я был там как безукоризненный воин: настройка духа, когда кто-то попирает тебя, называется контролем.
   Дон Хуан объяснил мне, что стратегия его благодетеля требовала вместо того, чтобы чувствовать огорчение за себя, как было у него раньше, приступить немедленно к работе, составляя карту сильных сторон тирана, его слабостей и причуд.
   Он обнаружил, что сильнейшими сторонами тирана была насильственная природа его и смелость — ведь он выстрелил тогда в дона Хуана днем и прямо на глазах множества свидетелей. Его главной слабостью было то, что ему нравилась его служба и он не хотел подвергать себя опасности потерять ее, поэтому ни при каких обстоятельствах он не попытается убить дона Хуана внутри усадьбы в дневное время. Другой его слабостью было то, что он был семейным: у него были жена и ребенок, которые жили в лачуге вблизи дома.
   — Собрать всю эту информацию, пока тебя избивают, называется дисциплиной, — сказал дон Хуан. — этот человек был сущим дьяволом — он не знал пощады. Согласно взглядам новых видящих, деяния совершенного мелочного тирана не могут быть искуплены. Дон Хуан сказал, что два других атрибута воинственности, терпение и своевременность, которыми он еще не обладал, автоматически содержались в стратегии его благодетеля. Терпение — это бесстрастное ожидание: ни спешки, ни тревоги, просто поддержание того, что должно.
   — Я пресмыкался ежедневно, — продолжал дон Хуан, — иногда плача от ударов бича, и все же я был счастлив. Стратегия моего благодетеля была тем, что позволяло мне переходить от одного дня к другому без ненависти, я был воином. Я знал, что выжидаю, и знал, чего жду. В этом и состоит великая радость воинственности.
   Он добавил, что стратегия его благодетеля была направлена на то, чтобы систематически изводить этого человека, находя прикрытие высшего порядка, так же, как это делали видящие периода конкисты, которые прикрывали себя поддержкой церкви. Простой священник бывает иногда более могущественным, чем дворянин.
   Щитом дона Хуана была госпожа, нанявшая его на службу. Он преклонял перед ней колена и называл святой всякий раз, когда видел. Он упросил ее подарить ему медальон с изображением ее святого покровителя, чтобы он мог молиться ему о ее здоровье и благополучии.
   — Она мне дала такой медальон, — продолжал дон Хуан, — и это вывело из себя надсмотрщика. А когда я настроил слуг молиться по ночам, у него случился почти сердечный приступ. Я думаю, что тогда он и решил убить меня — он не мог мне позволить действовать так дальше.
   Как противодействие я организовал службу по четкам среди всех слуг дома. Хозяйка думала, что я совершаю дела благочестивого человека.
   После этого я уже не мог спокойно спать, и я не спал больше в своей кровати. Каждую ночь я залезал на крышу. Оттуда я видел этого человека, дважды искавшего меня среди ночи с убийством в глазах.
   Ежедневно он посылал меня чистить конюшни, надеясь, что я буду раздавлен насмерть, но у меня была перегородка из крепких досок, которой я загораживал один из углов и прятался за ней. Этого он не знал, так как его тошнило от
   Лошадей — еще одна его слабость, наиболее смертельная из всех, как потом оказалось.
   Дон Хуан сказал, что своевременность — это качество, которое управляет освобождением всего, что подготовлено. Контроль, дисциплина и терпение подобны дамбе, за которой все собрано. Своевременность — шлюз этой дамбы.
   Этот человек знал только насилие, с помощью которого он терроризировал. Если нейтрализовать это насилие, он становился почти беспомощен. Дон Хуан знал, что этот человек не осмелится убить его на виду у всего дома, поэтому однажды, в присутствии других рабочих и, конечно, на глазах своей госпожи, дон Хуан оскорбил его. Он назвал его трусом, который боится жены хозяина.
   Стратегия его благодетеля призывала быть начеку в ожидании такого момента, когда можно опрокинуть столы на мелочного тирана, неожиданные вещи всегда так происходят: нижайший из рабов неожиданно дурачит тирана, насмехается над ним, делает его смешным перед лицом значительных свидетелей, а затем убегает, не дав тирану времени на отмщение.
   — Мгновение спустя этот человек обезумел от ярости, а я уже преданно преклонил колени перед госпожой, — продолжал дон Хуан.
   Дон Хуан сказал, что когда госпожа вошла в дом, этот человек и его друзья позвали его на задний двор, якобы для выполнения какой-то работы. Этот человек был бледен — он побелел от гнева. По звуку его голоса дон Хуан знал, что он действительно собирается сделать. Дон Хуан притворился согласным, однако вместо того, чтобы идти на задний двор, он побежал в конюшню. Он надеялся, что лошади поднимут такой грохот, что хозяевам придется выйти, чтобы посмотреть, в чем дело. Он знал, что в этом случае тот человек не осмелится убить его: это было бы слышно, а страх того человека потерять службу был слишком обезоруживающим. Дон Хуан знал также, что он не войдет к лошадям, если его не вывести совершенно из себя.
   — Я заскочил в стойло к наиболее дикому жеребцу, — сказал дон Хуан, — а мелочный тиран, ослепленный гневом, вынул нож и заскочил за мной. Я тотчас скрылся за перегородкой. Конь лягнул его разок, и на этом все было кончено.
   Я провел шесть месяцев в этом доме и за это время изучил на своем опыте четыре атрибута воинственности. Благодаря им я преуспел. Ни разу я не пожалел себя и не заплакал от чувства оскорбленного достоинства. Я был весел и безмятежен мой контроль и дисциплина были так же остры, как всегда, и у меня были личные свидетельства того, что терпение и своевременность делают для безупречных воинов. И я ни разу не пожелал смерти этому человеку.
   Мой благодетель объяснил мне нечто весьма интересное. Терпение означает удержание в духе того, о чем воин знает, что это справедливо. Это не означает, что воин ходит вокруг, строя злобные интриги или планируя свести старые счеты. Терпение — это нечто независимое. Когда воин обрел контроль, дисциплину и своевременность, тогда терпение обеспечивает то, что должно произойти с тем, кто этого заслуживает.
   — Бывает ли так, что мелочные тираны выигрывают и убивают воина, столкнувшегося с ними? — спросил я.
   — Конечно. Было время, когда воины гибли, как мухи, — в начале конкисты. Их ряды поредели. Мелочные тираны могли любого придать смерти по прихоти. Под действием такого рода давления видящие достигли тончайших состояний.
   Дон Хуан сказал, что это было время, когда оставшиеся в живых видящие должны были доводить себя до предела, чтобы найти новые пути.
   — Новые видящие использовали мелочных тиранов, — сказал дон Хуан, пристально глядя на меня, — не только для того, чтобы освободиться от чувства собственной важности, но и для исполнения сложного маневра — выведения себя из этого мира. Ты поймешь этот маневр по мере того, как мы будем продвигаться в обсуждении искусства сознания и управления им.
   Я сказал дону Хуану, что хотел бы знать, могут ли в наше время мелочные тираны, которых он называет «мелюзгой», победить все же воина.
   — Во все времена, — ответил он. — последствия, конечно, не столь страшны, как в те отдаленные времена. Сейчас очевидно, что воины имеют шанс справиться или спастись и вернуться позже. Но есть и другая сторона этой проблемы: быть побежденным «мелюзгой» не смертельно, но разрушительно. Степень смертности, фигурально говоря, почти так же велика. Под этим я подразумеваю, что воин, скончавшийся под действием мелюзгового тиранчика, раздавлен в буквальном смысле слова своим собственным поражением и бесполезностью. Это и означает для меня «высокую смертность».
   — Как ты определяешь поражение?
   — Всякий, кто присоединяется к мелочным тиранам, потерпел поражение. Действовать в гневе, без контроля и дисциплины, не иметь терпения — это означает потерпеть поражение.
   — Что случается после того, как воин потерпел поражение?
   — Он либо перестраивается, либо оставляет поиск знания и присоединяется к рядам мелочных тиранов в обыкновенной жизни.
 

3. ЭМАНАЦИИ ОРЛА

   На другой день дон Хуан и я вышли на прогулку по дороге, ведущей в город Оаксаку. В это время дорога была пустынной. Было два часа дня. Мы неторопливо двигались, и дон Хуан совершенно неожиданно начал беседу. Он сказал, что наш разговор относительно мелочных тиранов был просто введением к теме сознания. Я заметил, что он открыл мне новую перспективу. Он попросил меня объяснить, что же я понял.
   Я сказал ему, что он положил конец тому спору, который мы вели несколько лет назад относительно индейцев яки. В процессе изложения своих учений для правой части он пытался мне рассказать о тех преимуществах, которые могли бы найти индейцы яки в притеснении. Я тогда страстно спорил и говорил, что невозможно найти преимущества в том извращенном положении, в каком они живут. И я сказал ему, что не могу понять, как он сам, будучи индейцем яки, не реагировал против этой явной несправедливости.
   Он выслушал внимательно, а затем, когда я был уверен, что он будет защищать свою точку зрения, он согласился с тем, что условия жизни индейцев яки действительно извращены. Но он отметил, что в этом отношении бесполезно выделять индейцев яки, потому что условия жизни всех людей вообще ненормальны.
   — Не огорчайся за бедных индейцев яки, — сказал тогда он, — подумай обо всем человечестве. А относительно индейцев яки я могу сказать, что они из счастливейших: они подавлены и благодаря этому некоторые из них в конце могут выйти победителями, а угнетатели, мелочные тираны, подавившие их, не имеют ни шанса даже в аду.
   Я немедленно ответил на это градом политических лозунгов — я совсем не понял его точки зрения. Он опять пытался изложить мне всю концепцию мелочных тиранов, но все это прошло мимо меня. И только теперь все встало на свое место.
   — Ничего еще не стало на свое место, — сказал он, посмеиваясь над тем, что я рассказал ему. — завтра, когда ты будешь в своем нормальном состоянии сознания, ты даже не вспомнишь о том, что сейчас понял.
   Я почувствовал себя совершенно подавленным, потому что знал, что он прав.
   — То, что происходит сейчас с тобой, было и со мной, — продолжал он. — мой благодетель, нагваль Хулиан, заставлял меня понять в состоянии повышенного сознания то, что ты осознал относительно мелочных тиранов, и я кончил тем, что в своей повседневной жизни изменил свое мнение, сам не зная почему.
   — Я всегда был угнетаемым, поэтому у меня была реальная злоба по отношению к своим угнетателям. Вообрази себе мое удивление, когда я обнаружил, что ищу компании мелочных тиранов — я подумал, что сошел с ума.
   Мы дошли до места на той стороне дороги, где оставались полупогребенными старым обвалом несколько больших валунов. Дон Хуан направился к ним и сел на плоский камень. Он жестом указал мне сесть рядом, лицом к нему, и сразу без всяких предисловий начал объяснения относительно искусства управления сознанием. Он сказал, что есть ряд истин, которые были открыты видящими, древними и новыми, относительно сознания, и что эти истины были выстроены в определенной последовательности с целью их понимания.
   Он объяснил, что мастерство управления сознанием состоит в усвоении всей последовательности таких истин. И первая истина состоит в том, что наше знакомство с воспринимаемым нами миром принуждает нас верить, что мы окружены предметами, существующими сами по себе и независимо, так, как мы их воспринимаем, тогда как в действительности нет мира предметов, а есть вселенная эманаций орла. Он сказал также, что прежде, чем он объяснит мне эманации орла, он должен рассказать мне относительно неведомого и непостижимого.
   Он сказал также, что прежде, чем он объяснит мне эманации орла, он должен рассказать мне относительно неведомого и непостижимого. Он сказал, что большинство истин относительно сознания открыты древними видящими, однако порядок их расстановки выработан новыми видящими, а без этого порядка они почти непостижимы.
   Он сказал, что отсутствие поиска порядка — одна из величайших ошибок древних видящих. Смертельным следствием этого явилось допущение того, что неведомое и непостижимое — это одно и то же. И только новые видящие исправили эту ошибку. Они установили границы и определили неведомое как нечто, скрытое от человека, одетое, возможно, устрашающим образом, однако находящееся все-таки в пределах человеческой досягаемости. Неведомое в свое время становится известным. Непостижимое, с другой стороны — это неописуемое, немыслимое, неосуществимое. Это что-то такое, что никогда не будет нам известно, однако это что-то есть там — ослепляющее и в то же время устрашающее в своей огромности.
   — Как могут видящие сделать это различие? — спросил я.
   — Есть простое правило большого пальца, — сказал он. — перед лицом неведомого человек предприимчив: свойство неведомого — вселять в нас чувство надежды и счастья. Человек чувствует себя крепким и оживленным — даже опасения, которые оно вызывает, содержат что-то многообещающее. Новые видящие увидели, что человек выявляет свои лучшие качества перед лицом неведомого.
   Он сказал далее, что когда за неведомое принимается непостижимое, результаты разрушительны. Видящие чувствуют себя опустошенными, запутавшимися, ужасная подавленность овладевает ими: их тело теряет тонус, их разум и трезвость блуждают, так как у непостижимого совершенно отсутствуют энергетизирующие эффекты. Оно за пределами человеческой досягаемости и в него не следует вторгаться по глупости или даже с предосторожностями. Новые видящие осознали, что в этом случае следует быть готовыми заплатить неимоверную цену за легчайший контакт с ним.
   Дон Хуан объяснил, что новым видящим, чтобы победить, пришлось преодолеть ужасные барьеры старой традиции. И в то же время, когда начался новый цикл, никто из них определенно не знал, какие процедуры из этой огромной традиции правильны, а какие нет. Очевидно было, что что-то не так со старыми видящими, однако новые не знали, что именно. Они начали с предположения, что все, что делали их предшественники, ошибочно. Эти древние видящие были мастерами догадок, например, они допустили, что их способность видеть оберегает их. Они думали, что они неприкосновенны, и это длилось до тех пор, пока завоеватели не раздавили их и не предали многих из них страшной смерти. У древних видящих вообще не было никакой защиты, хотя они были полностью уверены, что неуязвимы.
   Новые видящие не стали попусту терять время на размышления о том, что же случилось. Вместо этого, они начали набрасывать карту неведомого, чтобы выделить его из непостижимого.
   — Как они стали картографировать неведомое, дон Хуан? — спросил я.
   — Посредством контролируемого использования видения, — ответил он.
   Я сказал, что, задавая вопрос, я намеревался узнать, что представляет собой картографирование неведомого. Он ответил, что картографировать неведомое — значит делать его доступным нашему восприятию. Постоянно практикуя видение, новые видящие обнаружили, что неведомое и ведомое в действительности лежат на одном и том же фундаменте, поскольку оба они находятся в пределах человеческого восприятия. В действительности видящие могут в любой момент оставить известное и войти в неведомое.
   А то, что находится за пределами нашей способности восприятия, это непостижимое. И различие между ним и неведомым критическое. Путаница между ними может поставить видящих в очень опасное положение при встрече с непостижимым.
   — Когда это произошло с древними видящими, — продолжал дон Хуан. — они решили, что не сработали их процедуры: им никогда не приходило в голову, что большинство из того, чем они занимались, находится за пределами нашего понимания. И это было ужасной ошибкой с их стороны, за которую они дорого заплатили.
   — Что случилось после того, как различие между неведомым и непостижимым было осознано? — спросил я.
   — Начался новый цикл, — ответил он. — это различие и является границей между новым и старым: все, что сделали новые видящие, исходит из понимания этого различия.
   Дон Хуан сказал, что видение является критическим элементом в разрушении мира древних видящих и в реконструкции новых взглядов. Именно через видение новые видящие открыли некоторые неопровержимые факты, которыми они воспользовались, чтобы прийти к определенным, революционным для них выводам относительно природы мира и человека. Эти выводы, позволившие начать новый цикл, и были теми истинами, которые дон Хуан излагал мне относительно сознания.
   Дон Хуан пригласил меня сопровождать его в центр города для прогулки вокруг площади. По пути мы стали беседовать о машинах и разных тонких инструментах. Он сказал, что инструменты — это продолжение наших органов чувств, а я настаивал на том, что есть инструменты и не из этой категории, поскольку они выполняют функции, которые мы физиологически не в состоянии выполнить.
   — Наши органы чувств способны на все, — заверил он.
   — Я могу дать тебе подходящий пример, — сказал я. — есть инструменты, способные принимать радиоволны, приходящие из космоса, а наши чувства не могут их улавливать.
   — Я убежден в другом, — сказал он. — я думаю, что наши чувства могут уловить все, что находится в нашем окружении.
   — Ну, а как насчет ультразвука? — настаивал я. — у нас нет органического снаряжения, чтобы слышать его.
   — Видящие убеждены, что мы коснулись пока очень малой части самих себя, — ответил он.
   Он погрузился на время в размышления, как бы пытаясь решить, что сказать дальше. Затем он улыбнулся.
   — Первой истиной относительно сознания, как я уже сказал тебе, — начал он. — Является то, что окружающий нас мир совсем не таков, как мы думаем. Мы думаем, что это мир вещей, а он таким не является.
   Он помедлил, как бы оценивая эффект своих слов. Я сказал ему, что согласен с этой предпосылкой, поскольку все можно свести к полю энергии. Он сказал, что я интуитивно почти проник в истину, однако выразить — это не значит проверить. Он сказал, что его не интересует мое согласие или несогласие, а интересует моя попытка понять, что содержится в этой истине.
   — Ты не можешь быть свидетелем поля энергии, — продолжал он. — по крайней мере, как средний человек, однако если бы ты был способен видеть его, ты был бы видящим и в этом случае ты объяснял бы истины сознания. Понимаешь ли ты то, что я говорю?
   Далее он сказал, что выводы, к которым мы приходим рациональным путем, имеют очень мало влияния на изменение нашего жизненного пути. Поэтому так бесконечно велико число людей, имеющих яснейшие убеждения, однако действующих все время вопреки им. Единственным оправданием для себя они считают то, что «человеку свойственно ошибаться».
   — Первой их истиной является убеждение, что мир таков, каким кажется, однако это не так: он не так прочен и реален, как нас пытается убедить наше восприятие, однако он не призрак. Мир — это не иллюзия, как о нем иногда говорят, он реален с одной стороны и не реален с другой. Обрати на это особое внимание, поскольку это следует понять, а не просто принять. Мы воспринимаем — это твердый факт, однако же, что мы воспринимаем, это факт не того же рода, поскольку мы учимся тому, что воспринимать.
   Что-то оттуда действует на наши чувства — это та часть, которая реальна. Нереально то, что наши органы чувств говорят нам об этом. Возьмем, например, гору. Наши органы чувств говорят нам, что это объект: он имеет размеры, цвет, форму. Мы даже разбиваем горы по категориям, и это, пожалуй, верно. Относительно этого пока все верно, дефект только в том, что нам никогда не приходит в голову, что наши органы чувств играют лишь поверхностную роль, а наши чувства воспринимают так потому, что особая черта нашего сознания заставляет их делать это.
   Я опять начал соглашаться с ним, но не потому, что хотел этого, я не вполне понял его аргументы, скорее всего я просто среагировал на угрожающую обстановку. Он остановил меня.
   — Я воспользовался словом «мир», — продолжал дон Хуан. — для обозначения всего, что окружает нас. У меня есть, конечно, лучший термин, но он будет для тебя малопонятным. Видящие говорят, что мы думаем, что это мир предметов только потому, что таково наше сознание. Но то, что реально там находится, так это эманации орла — текучие, всегда в движении, и все же неизменные, вечные.
   Когда я захотел спросить его, что же представляют собой эманации орла, он остановил меня жестом. Он пояснил, что одно из наиболее драматических открытий, которое нам завещали древние видящие, то, что смыслом существования всех чувствующих существ является рост сознания. Дон Хуан назвал это колоссальным открытием.
   В полушутливом тоне он спросил меня, не знаю ли я лучшего ответа на этот вопрос, который всегда преследовал человека — вопрос о смысле нашего существования. Я встал незамедлительно в защитную позицию и начал говорить о бессмысленности постановки этого вопроса, поскольку на него нет логического ответа. Я сказал ему, что для того, чтобы обсудить этот предмет, нам следовало бы поговорить о религиозных верованиях и обратить все это в дело веры.
   — Древние видящие не просто говорили о вере, — сказал он. — хотя они и не были столь практичны, как новые видящие, однако они были достаточно практичны, чтобы понять то, что видят. То, на что я хотел обратить внимание своим вопросом, так сильно тебя расстроившим, состоит в том, что только наша рациональность не может подойти к этому вопросу о смысле нашего существования. Всякий раз, когда она это делает, ответ превращается в дело веры. Древние видящие пошли другим путем и нашли ответ, который основан не только на вере.
   Он сказал, что древние видящие, встречаясь с несказанными препятствиями, в действительности видели ту неописуемую силу, которая является источником всех чувствующих существ. Они называли ее орлом, поскольку в тех немногих взглядах украдкой, какие они могли вынести, они видели ее в виде чего-то, напоминающего пестрого черно-белого орла бесконечной протяженности.
   Они видели, что этот орел наделяет сознанием, орел творит чувствующие существа так, чтобы они могли жить и обогащать сознание, данное им вместе с жизнью. Они также увидели, что орел пожирает это самое обогащенное сознание после того, как чувствующие существа лишаются его в момент смерти.