Страница:
взглядом.
Шум, возгласы, приветствия. Вернулись дяди. Началось обсуждение
поездки в Санта-Барбару, но напряженное это веселье каким-то образом
разбивалось о тяжелое молчание.
Ни один из взрослых не оглядывался, но всех томило предчувствие
чего-то плохого.
Только дети - и даже тетя Гертруда не примыкала к их числу -
сознавали полную ПУСТОТУ неверного дяди. Позиция ленивого, вялого,
полубессознательного существа. Внешне он имел убедительный человеческий
облик, как будто никогда не сосредотачивал свой голод под этой крышей,
никогда не позволял своим мыслям крутиться в сознании детей, никогда не
вспоминал о красных влажных празднествах, происходивших в другие времена и
в других местах.
Теперь он испытывал насыщение. Переваривая, он стал излучать
медленные дремотные волны, и все взрослые зевали и удивлялись - почему. Но
даже теперь он был пустым, ненастоящим. Чувство, что он здесь никто, не
покидало маленькие, острые, во все проникающие сознания, которые видели
его таким, какой он есть.
Позже, когда пришла пора ложиться спать, лишь Чарльз хотел говорить о
дяде.
У Джейн было такое чувство, будто Беатрис немного выросла с начала
дня. Бобби читал "Джунгли" - или притворялся, что читает, с огромным
удовольствием рассматривая картинки с изображением тигра Шер Хана. Эмилия
отвернулась к стене и делала вид, что спит.
- Меня позвала тетя Бетти, - сказала Джейн.
Она чувствовала молчаливый упрек.
- Я пыталась ускользнуть от нее так быстро, как только могла. Она
хотела примерить на мне тот новый воротничок.
- О!
Извинение было принято, но Беатрис по-прежнему отказывалась говорить.
Джейн подошла к кровати Эмилии и обняла малышку.
- Ты сердишься на меня, Эмилия?
- Нет.
- Сердишься, я знаю. Но я ничего не могла сделать, дорогая.
- Все в порядке, - сказала Эмилия. - Неважно.
- Все сверкает и сияет, - сонным голосом произнес Чарльз, - как
рождественская елка.
Беатрис круто повернулась к нему.
- Заткнись, Чарльз! - крикнула она.
Тетя Бетти просунула голову в комнату.
- В чем дело, дети? - спросила она.
- Ничего, тетя, - ответила Беатрис. - Просто мы играем.
Сытый, удовлетворенный, лежал ОН в своем гнезде. Дом стал тихим.
Обитатели его заснули. Даже неверный дядя спал, ибо Руггедо был хорошим
мимом.
Неверный дядя не был фантомом, не был всего лишь проекцией Руггедо.
Как амеба тянет к еде псевдоподии, так и Руггедо увеличился и создал
неверного дядю. Но на этом параллель кончалась. Ибо неверный дядя не был
эластичным расширением, которое можно было бы изъять по желанию.
Скорее ОН - ОНО - было перманентной конечностью, как рука у человека.
Мозг с помощью нервной системы посылает сигнал, рука протягивается, пальцы
хватают - и вот она, еда. Но расширение Руггедо имело меньше ограничений.
Оно не было постоянно связано законами человеческой плоти. Руку можно было
отдернуть назад, а неверный дядя выглядел и действовал как человек, лишь
глаза выдавали его.
Существуют законы, подчиняться которым должен был даже Руггедо.
Естественные законы мира связывают его до известных пределов. Существуют
циклы.
Жизнь мотылька-гусеницы подчинена циклам, и прежде чем кокон
распадется, и произойдет метаморфоза, гусеница должна есть.
Изменение может произойти не раньше, чем придет время. И Руггедо не
мог измениться теперь, раньше, чем закончится цикл.
Потом произойдет другая метаморфоза, как это уже бывало в немыслимой
вечности его прошлого - миллионы удивительных мутаций.
Но в настоящее время он был связан законами идущего цикла. Расширение
не могло быть изъято. И неверный дядя был его частью, а оно было частью
неверного дяди.
Тело Скудлера и голова Скудлера.
По темному дому гуляли все не прекращающиеся, не затихающие волны
насыщения, медленно, почти незаметно ускорявшиеся к той нервной пульсации
алчности, что всегда следует за процессом пищеварения, завершая его.
Тетя Бетти повернулась на другой бок и начала посапывать. В другой
комнате неверный дядя, не просыпаясь, тоже повернулся на спину и тоже
засопел.
Искусство мимики было развито очень хорошо...
И снова был день - и пульс дома изменился и по темпу, и по
настроению.
- Если мы собираемся в Санта-Барбару, - сказала бабушка Китон, - то
сегодня я хочу отвести детей к дантисту. Нужно привести в порядок их зубы,
а с доктором Гувером трудно договориться и насчет одного ребенка, не
говоря уже о четырех. Джейн, твоя мама писала мне, что ты была у дантиста
месяц тому назад, так что тебе идти не нужно.
После этих слов детей обуяла невысказанная тревога. Ни один из них не
сказал ничего по этому поводу. Лишь когда бабушка Китон повела детей за
ворота, Беатрис немного задержалась. Джейн стояла у дверей, наблюдая.
Беатрис, не оглядываясь, протянула руку, схватила руку Джейн и пожала ее.
И это было все.
Но ответственность была возложена.
Слова были не нужны. Беатрис дала понять, что теперь заботы
передавались Джейн. Ответственность лежала на ней.
Джейн не осмелилась надолго откладывать дело. Слишком хорошо она
осознала, каким тонким показателем процесса является все увеличивающаяся
депрессия взрослых.
Руггедо снова начинал испытывать голод.
Она наблюдала за своими двоюродными братьями и сестрами, пока они не
исчезли за перечными деревьями. Через некоторое время рокот троллейбуса
сообщил о том, что надеяться на их возвращение нечего.
Тогда Джейн пошла к мяснику и купила два фунта мяса. Выпив содовой,
она вернулась домой.
Здесь она почувствовала, как пульс ее ускорил свой бег.
Взяв на кухне кувшин, Джейн положила в него мясо и проскользнула в
ванную. С ее ношей, и без всех других, добраться до чердака было трудно,
но она все же добралась. В теплом молчании, царившем под крышей, она
остановилась и ждала, почти надеясь на то, что тетя Бетти снова позовет
ее. Но ничьих голосов слышно не было.
Простой механизм предстоящих ей действий делал страх не таким острым.
Кроме того, ей едва исполнилось девять. Но на чердаке было темно.
Балансируя, Джейн прошла по балке и шла так, пока не достигла
планки-мостика.
Ступив на него, она ощутила вибрацию под ногами.
Раз-два - вот халва,
Три-четыре - заплатили,
Пять-шесть - можно есть,
Семь-восемь...
Два раза у нее не получалось, но в третий - удалось. Нужно было
освободить мозг от конкретных мыслей. Она пересекла мостик, свернула и...
В этом месте было сумрачно, почти темно... Здесь пахло холодом и
сыростью подземелья. Безо всякого удивления она поняла, что находится
глубоко внизу, возможно, под домом, а, может быть, и очень далеко от него.
Но она принимала такую возможность, как и все остальные чудеса.
Ничто ее не удивляло.
Странно, но она как будто знала путь.
Она шла в крошечное, замкнутое пространство - и в то же самое время
блуждала некоторое время по полым, с низкими покрытиями, бесконечным,
очень тусклым, пахнувшим холодом и влагой местам. О таких местах даже
думать неприятно, не то что блуждать по ним, имея при себе только кувшин с
мясом...
ОНО нашло мясо приемлемым.
Позже, пытаясь вспомнить, Джейн не смогла определить, что же это было
за ОНО. Она не знала, как предложить еду, но ОНО ее приняло, где-то в этом
месте парадоксального пространства и запаха, где оно лежало, грезя о
других мирах и запахах.
Она лишь знала, что темнота снова закружилась вокруг нее, подмигивая
маленькими огоньками, когда ОНО пожирало еду.
Воспоминания перебегали из его разума в ее разум, как будто оба они
были сделаны из единой ткани. На этот раз она видела все яснее. Она видела
огромное крылатое существо в блестящей клетке, она прыгнула вместе с
Руггедо, ощутила биение крыльев, почувствовала взметнувшуюся в теле волну
голода, живо вкусила жар, сладость, солоноватость упруго бившей струи.
Это было смешанное воспоминание. Смешанные в нем другие жертвы
бились, схваченные ИМ, роняли перья, извивались.
Когда ОН ел, все его жертвы сливались в воспоминаниях в одну огромную
жертву.
Самое сильное воспоминание было и последним. Джейн увидела сад,
наполненный цветами, каждый из которых был ее роста. Фигуры, скрытые
одеяниями с капюшонами, скрытно двигались среди цветов, а в чашечке
гигантского цветка лежала жертва со светлыми волосами, и цепи на ней
сверкали. Джейн показалось, будто она сама крадется среди этих молчаливых
фигур, и что она - ОНО - Руггедо - в другой личине идет рядом с ней к
приносимому в жертву. Это было первое ЕГО воспоминание о человеческой
жертве. Джейн хотела бы побольше об этом узнать. Моральные критерии не
играли для нее роли. Еда есть еда.
Но это воспоминание перешло в другую картину, и она так и не узнала
окончания. Впрочем, оно было и не нужно. У всех подобных воспоминаний был
только один конец. Возможно, для нее было удачей то, что Руггедо не
остановился надолго именно на этом моменте своих кровавых пиршеств.
Семнадцать-восемнадцать -
Пора собираться.
Девятнадцать-двадцать...
Она осторожно балансировала на балке, неся пустой кувшин. На чердаке
пахло пылью. Это помогло ей отогнать прочь красные пары, клубившиеся в ее
воспоминаниях.
Когда дети вернулись, Беатрис просто спросила:
- Сделала?
Джейн кивнула. Табу по-прежнему было в силе. Вопрос этот обсуждался
ими лишь в случае крайней необходимости. А томительный, вялый жар дома,
психическая пустота неверного дяди ясно показывали, что опасность снова на
время отступила...
- Прочитай мне о Маугли, бабушка, - попросил Бобби.
Бабушка Китон села, надела очки и взяла Киплинга. Остальные дети,
довольные, устроились рядом с ней. Бабушка читала о гибели Шер Хана, о
том, как животные отправились в глубокое, узкое ущелье ловить тигра, и о
сотрясающем землю паническом бегстве, превратившем убийцу в кровавую кашу.
- Ну вот, - сказала бабушка Китон.
Она закрыла книгу.
- Вот вам и конец Шер Хана. Теперь он мертв.
- Нет, - сонным голосом возразил Бобби.
- Конечно же, да - стадо убило его.
- Только в конце, бабушка. Если ты начнешь сначала, Шер Хан снова
будет здесь.
Бобби был, конечно, слишком мал для того, чтобы понять, что такое
смерть.
Ведь убивают же тебя иногда при игре в ковбоев и индейцев, и в этом
нет ничего ни плохого, ни печального. Смерть - просто один из необходимых
для выражения своих мыслей терминов.
Дядя Лью курил трубку и, морща коричневую кожу под глазами, смотрел
на дядю Берта, который, прикусив губу, долго колебался, прежде чем начать
действия. Но дядя Лью все равно выиграл партию в шахматы. Дядя Джеймс
подмигнул тете Гертруде и сказал, что ему бы хотелось пройтись, и что не
составила бы она ему компанию. Она согласилась.
После их ухода тетя Бетти подняла голову и презрительно фыркнула.
- Когда они вернутся, мы посмотрим, как от них будет пахнуть. И зачем
только ты это допускаешь?
Бабушка Китон лишь усмехнулась и потрепала Бобби по волосам. Он уснул
у нее на коленях, сжав руки в кулачки. Щеки его зарумянились.
У окна горбилась тощая фигура дяди Симона.
Он смотрел в окно и молчал.
- Если мы едем завтра утром в Санта-Барбару, дети, - сказала тетя
Бетти, - нужно сегодня пораньше лечь спать.
Так они и сделали.
К утру у Бобби поднялась температура, и бабушка Китон отказалась
рисковать его жизнью ради поездки в Санта-Барбару. Это ввергло Бобби в
состояние угрюмости, но послужило решением проблемы, многие часы не
дававшей детям покоя. Потом раздался телефонный звонок, и отец Джейн
сообщил, что сегодня приедет за ней, и что у нее появился маленький
братик. Джейн, не имевшая на этот счет иллюзий, была довольна и надеялась,
что теперь ее мама перестанет болеть.
Совещание состоялось перед завтраком в комнате Бобби.
- Ты знаешь, что делать, Бобби? - спросила Беатрис. - Обещаешь, что
сделаешь?
- Угу. Обещаю.
- Ты сможешь сделать это сегодня, Дженни, до того, как приедет твой
папа? Тебе лучше купить побольше мяса и оставить его Бобби.
- Я не могу купить мясо без денег, - сказал Бобби.
Как-то неохотно Беатрис пересчитала то, что осталось от маленького
капитала Джейн, и вручила ему. Бобби спрятал деньги под подушку и поправил
красную фланелевую повязку, обматывающую его шею.
- Кусается, - сказал он. - Все равно я не болен.
- Это все от тех зеленых груш, которые ты вчера ел, - язвительно
сказала Эмилия. - Думаешь, никто тебя не видел?
Вбежал Чарльз, который был внизу. Он шумно дышал.
- Эй, знаете, что случилось? - проговорил он. - ОН ушиб ногу. Теперь
ОН не может ехать в Санта-Барбару. Держу пари, ОН нарочно это сделал.
- Черт возьми! - сказала Джейн. - Как?
- ОН сказал, что подвернул ее на лестнице. Держу пари, что ОН врет.
Просто ОН не хочет ехать.
- Может быть, ОН не может, - сказала Беатрис.
Она руководствовалась своей интуицией. Больше они об этом не
говорили. Но, в общем-то, Беатрис, Эмилия и Чарльз были довольны, что ОН
не поедет с ними в Санта-Барбару.
Чтобы разместить всех и уложить багаж, понадобилось два такси.
Бабушка Китон, неверный дядя и Джейн стояли на крыльце и махали
отъезжающим. Автомобили исчезли в облаке пыли. Джейн решительно взяла у
Бобби часть денег и пошла к мяснику. Вернулась она тяжело нагруженная.
Неверный дядя приковылял, опираясь на палку, на террасу и сел на
солнце. Бабушка Китон приготовила для Бобби омерзительное, но полезное
питье, а Джейн решила не делать того, что ей предстояло сделать, до
дневных часов. Бобби читал "Джунгли", спотыкаясь на трудных словах.
На некоторое время установилось перемирие.
Джейн долго не могла забыть этот день.
Все запахи были особенно отчетливыми: запах пекущегося хлеба с кухни,
густой аромат цветов, слегка отдающий пылью густо-коричневый запах,
источаемый нагретыми солнцем коврами и мебелью. Бабушка Китон поднялась к
себе в спальню намазать питательным кремом руки и лицо. Джейн примостилась
у ворот и наблюдала.
Это была уютная комнатка, милая на свой, особый лад. Занавески были
так туго накрахмалены, что сверкали какой-то особой белизной, а стол был
уставлен всякими завораживающими взор предметами - подушечками для
булавок, сделанными в форме куколок, крошечными китайскими красными
башмачками, еще более крошечной серой китайской мышкой, брошью-камеей с
портретом бабушки в детстве.
Медленно, но настойчиво биение пульса усиливалось и здесь, в этой
спальне, где никакое вмешательство было невозможно.
Сразу после ленча зазвонил звонок.
Оказалось, что это отец Джейн, приехавший за ней из Сан-Франциско. Он
торопился на поезд, такси ждало у дома, и оставалось лишь время для
короткого разговора. Но все же Джейн улучила минутку и побежала наверх
попрощаться с Бобби и сказать ему, где спрятано мясо.
- Хорошо, Джейн, - сказал Бобби. - До свидания.
Она знала, что ей не следовало бы оставлять это дело на Бобби.
Чувство ответственности мучило ее всю дорогу до станции.
Как сквозь какую-то дымку до нее доносились голоса взрослых,
обсуждающих задержку поезда. Говорили, что он будет очень поздно.
Отец сказал, что в город приехал цирк...
Цирк был хорош. Она почти забыла о Бобби и о том, что может
произойти, если он не выполнит своего обещания. Голубел ранний вечер,
когда они вместе с другими людьми выходили из-под тента. А потом сквозь
просветы в толпе Джейн увидела маленькую знакомую фигурку, и внутри у нее
все оборвалось. Она знала - мистер Ларкин увидел Бобби почти в то же
мгновение. Он громко окликнул его, и через мгновение дети смотрели друг на
друга.
Пухлое лицо Бобби было угрюмым.
- Твоя бабушка знает о том, что ты здесь? - спросил мистер Ларкин.
- Думаю, что нет, - ответил Бобби.
- Тебя следовало бы отшлепать, молодой человек. А ну-ка, идемте.
Нужно немедленно ей позвонить. Она будет смертельно беспокоиться.
В аптеке, когда он звонил, Джейн смотрела на своего двоюродного
брата. Она страдала от гнета первой тяжкой ноши зрелости, сознавая свою
ответственность.
- Бобби, - спросила она тихо, - ты сделал?
- Ты оставила меня одного, - мрачно ответил Бобби.
Наступило молчание.
Мистер Ларкин вернулся.
- Никто не отвечает. Я вызвал такси. Мы как раз успеем завезти Бобби
домой до отхода поезда.
Почти всю дорогу они молчали. Что бы ни случилось в доме, Джейн не
думала об этом - такова была автоматическая защитная реакция мозга. Как бы
там ни было, теперь было слишком поздно что-либо предпринимать.
Когда такси подъехало к дому, тот оказался ярко освещенным. На
крыльце стояли люди. Свет блистал на значке полицейского офицера.
- Подождите здесь, ребятишки, - сказал мистер Ларкин.
В его голосе звучала тревога.
- Не выходите из машины.
Шофер такси пожал плечами и развернул газету. Мистер Ларкин торопливо
направился к крыльцу. Джейн очень тихо сказала Бобби:
- Ты не сделал.
Это даже не было обвинением.
- А мне все равно, - прошептал в ответ Бобби. - Я устал от этой игры.
Я хотел играть во что-нибудь другое.
Он хихикнул.
- А вообще, я победил, - объявил он.
- Как? Что случилось?
- Полиция приехала, и я знал, что они приедут. ОН об этом даже не
подумал - вот я и победил!
- Но как?
- Ну, это похоже на "Джунгли". Помнишь, как убивают тигра?
Привязывают к стволу дерева ребенка, а когда появляется тигр, - бух!
Только все дети уехали в Санта-Барбару, и ты тоже уехала. И тогда я
заменил их бабушкой. Я думал, что она не стала бы возражать. Она же много
с нами играет. И потом, ведь все равно, кроме нее никого не было.
- Но, Бобби, "ребенок" - вовсе не означает такого ребенка, как мы!..
Имеется в виду ребенок козы, и поэтому...
- О! - прошептал Бобби. - Ну да, конечно. Но я думал, что бабушка
подойдет. Она слишком толстая, чтобы быстро бегать.
Он мрачно усмехнулся.
- ОН дурак, - сказал он. - ЕМУ бы нужно было знать, что когда для
тигра привязывают детеныша, приходит охотник. А ОН ничего не знает. Когда
я сказал ЕМУ, что запер бабушку в ее комнате, а больше никого нет, я
подумал, что он догадается.
У Бобби был довольный вид.
- Я хитрый. Я ЕМУ через окно сказал. Я думал, что ОН может подумать,
будто я и есть детеныш. Но ОН не подумал. ОН сразу быстро пошел наверх. ОН
даже забыл, что ЕМУ нужно хромать. Думаю, в это время ОН уже здорово хотел
есть.
Бобби посмотрел в сторону крыльца, на котором царило оживление.
- Может быть, полицейские уже схватили ЕГО, - бросил он безразличным
тоном. - Это же самое простое. Я победил.
Джейн не могла следовать за его мыслями.
- Она умерла? - очень тихо спросила она.
Бобби посмотрел на нее. Это слово имело для него совсем другой смысл.
Оно что-то значило лишь постольку, поскольку подходило для игры. И потом,
для него тигр никогда не успевал добраться до детеныша.
Мистер Ларкин возвращался к такси. Он шел очень медленно и ступал не
слишком уверенно.
Джейн не могла видеть его лицо...
...Дело, конечно, замяли; дети, знавшие гораздо больше, чем опекавшие
их взрослые, с бесполезным упорством отгораживались от подробностей
случившегося. С тем же бесполезным упорством, с каким дети пытались раньше
защитить взрослых. Но кроме двух старших девочек, остальных это особенно
не заботило. Игра была окончена, бабушка уехала в долгое путешествие, из
которого ей не суждено было вернуться.
Они достаточно хорошо понимали, что это означает.
С другой стороны, неверному дяде тоже пришлось уехать, как было им
сказано, в большую больницу, где о нем станут всю жизнь заботиться.
Это тоже не слишком их озадачило, ибо было вне границ их опыта. Их
понимание смерти было очень несовершенным, но все остальное вообще
являлось для них полной тайной. Сейчас, когда их интерес угас, они вообще
мало вспоминали о прошлом. Лишь Бобби иногда слушал "Джунгли" с
необычайным вниманием, ожидая, не уведут ли на этот раз тигра, вместо
того, чтобы убить на месте. Конечно, этого ни разу не произошло. Очевидно,
в реальной жизни тигры были другими.
Долгое время после этого в кошмарах воображения Джейн устремлялась к
таким вещам, которые она не позволяла себе помнить наяву. Она видела
бабушкину спальню такой, какой видела ее в тот последний раз, с белыми
занавесками, с солнечным светом, красным китайским башмачком и
куколкой-булавочницей. Бабушка втирала крем в морщинистые руки и выглядела
все более нервной по мере того, как алчные волны голода наполняли дом,
исходя от ужасного пустого места где-то внизу.
Должно быть, ОНО было очень голодным.
Неверный дядя притворился, будто у него болит лодыжка; он крутился и
ворочался на кушетке, этот полый человек, пустой и глухой ко всему, кроме
потребности в веществе, к красной еде, без которой он не мог жить. Хищное
существо внизу пульсировало от голода, алкая еды.
Со стороны Бобби было очень мудро говорить через окно, когда он
передавал свое сообщение-приманку.
Запертая в комнате наверху бабушка, должно быть, уже обнаружила к
этому времени, что не может выйти. Ее толстые, испещренные крапинками
пальцы, скользкие от крема, тщетно пытались повернуть ручку.
Джейн много раз слышала во сне звук шагов.
Эти шаги, которых она не слышала никогда, были для нее более громкими
и реальными, чем те, которые ей приходилось слышать наяву. Она с
уверенностью знала, какими они должны быть: топ-топ, топ-топ, две ступени
за шаг, и бабушка прислушивается с тревогой, зная, что дядя с его больной
ногой не может так ходить. Тогда-то она и вскочила с бьющимся сердцем,
думая о ворах.
Все это длилось недолго: одного лишь биения сердца, должно быть,
хватило на то, чтобы шаги протопали через коридор. К тому времени весь
дом, наверное, дрожал и пульсировал от триумфального голодного рева. Шаги
попадали в ритм этому биению. С ужасающей нацеленностью они звучали в
коридоре все ближе. А потом в замке повернулся ключ...
А потом...
А потом Джейн обычно просыпалась...
"Маленькие мальчики не могут нести ответственности", - много раз
говорила себе Джейн тогда и позже. После этого она долго не видела Бобби,
а когда увидела, он успел обо всем забыть, слишком много было новых
впечатлений. Он получил на Рождество игрушки и пошел в школу.
Когда он услышал о том, что неверный дядя умер в психиатрической
лечебнице, то с трудом понял, о ком идет речь, ибо для младших детей
неверный дядя никогда не был членом семьи, только частью игры, в которую
они играли и победили.
Мало-помалу непонятная депрессия, некогда угнетавшая домочадцев,
сделалась менее явной и пропала. После смерти бабушки она на какое-то
время сделалась более сильной и отчаянной, но все отнесли это
обстоятельство за счет шока. Когда она исчезла, это только подтвердило
предположение.
Странно, но холодная, ограниченная логика Бобби оказалась верной.
Руггедо не играл бы честно, если бы ввел в игру нового неверного дядю, и
Бобби верил, что ОН будет соблюдать правила. ОН соблюдал их, ибо они были
законом, нарушить который ОН не мог.
Руггедо и неверный дядя были частью единого целого, связанного
основным циклом. Связь этих двух частей не могла оборваться, прежде чем
закончится цикл.
Так что в конце концов Руггедо остался беспомощным.
В сумасшедшем доме неверный дядя медленно умирал от голода. Он не
желал притрагиваться к тому, что ему предлагали. Голова и тело умерли
вместе, и дом бабушки Китон снова стал спокойным местом.
Вспоминал ли Бобби когда-нибудь о случившемся, об этом никто не знал.
Его действия направлялись превосходной логикой, ограниченной только его
опытом: если ты совершил что-либо потенциально плохое, придет полицейский
и заберет тебя.
Он устал от игры. Лишь тонкий инстинкт удерживал его от того, чтобы
бросить ее и начать играть во что-то другое.
Он хотел победить, и он победил.
Ни один взрослый не сделал бы того, что сделал Бобби, - но ребенок -
совсем другое существо. По стандартам взрослых ребенка нельзя назвать
здравомыслящим из-за путей, которыми движутся его мысли и из-за того, что
он делает и чего хочет.
Назовем его демоном.
Шум, возгласы, приветствия. Вернулись дяди. Началось обсуждение
поездки в Санта-Барбару, но напряженное это веселье каким-то образом
разбивалось о тяжелое молчание.
Ни один из взрослых не оглядывался, но всех томило предчувствие
чего-то плохого.
Только дети - и даже тетя Гертруда не примыкала к их числу -
сознавали полную ПУСТОТУ неверного дяди. Позиция ленивого, вялого,
полубессознательного существа. Внешне он имел убедительный человеческий
облик, как будто никогда не сосредотачивал свой голод под этой крышей,
никогда не позволял своим мыслям крутиться в сознании детей, никогда не
вспоминал о красных влажных празднествах, происходивших в другие времена и
в других местах.
Теперь он испытывал насыщение. Переваривая, он стал излучать
медленные дремотные волны, и все взрослые зевали и удивлялись - почему. Но
даже теперь он был пустым, ненастоящим. Чувство, что он здесь никто, не
покидало маленькие, острые, во все проникающие сознания, которые видели
его таким, какой он есть.
Позже, когда пришла пора ложиться спать, лишь Чарльз хотел говорить о
дяде.
У Джейн было такое чувство, будто Беатрис немного выросла с начала
дня. Бобби читал "Джунгли" - или притворялся, что читает, с огромным
удовольствием рассматривая картинки с изображением тигра Шер Хана. Эмилия
отвернулась к стене и делала вид, что спит.
- Меня позвала тетя Бетти, - сказала Джейн.
Она чувствовала молчаливый упрек.
- Я пыталась ускользнуть от нее так быстро, как только могла. Она
хотела примерить на мне тот новый воротничок.
- О!
Извинение было принято, но Беатрис по-прежнему отказывалась говорить.
Джейн подошла к кровати Эмилии и обняла малышку.
- Ты сердишься на меня, Эмилия?
- Нет.
- Сердишься, я знаю. Но я ничего не могла сделать, дорогая.
- Все в порядке, - сказала Эмилия. - Неважно.
- Все сверкает и сияет, - сонным голосом произнес Чарльз, - как
рождественская елка.
Беатрис круто повернулась к нему.
- Заткнись, Чарльз! - крикнула она.
Тетя Бетти просунула голову в комнату.
- В чем дело, дети? - спросила она.
- Ничего, тетя, - ответила Беатрис. - Просто мы играем.
Сытый, удовлетворенный, лежал ОН в своем гнезде. Дом стал тихим.
Обитатели его заснули. Даже неверный дядя спал, ибо Руггедо был хорошим
мимом.
Неверный дядя не был фантомом, не был всего лишь проекцией Руггедо.
Как амеба тянет к еде псевдоподии, так и Руггедо увеличился и создал
неверного дядю. Но на этом параллель кончалась. Ибо неверный дядя не был
эластичным расширением, которое можно было бы изъять по желанию.
Скорее ОН - ОНО - было перманентной конечностью, как рука у человека.
Мозг с помощью нервной системы посылает сигнал, рука протягивается, пальцы
хватают - и вот она, еда. Но расширение Руггедо имело меньше ограничений.
Оно не было постоянно связано законами человеческой плоти. Руку можно было
отдернуть назад, а неверный дядя выглядел и действовал как человек, лишь
глаза выдавали его.
Существуют законы, подчиняться которым должен был даже Руггедо.
Естественные законы мира связывают его до известных пределов. Существуют
циклы.
Жизнь мотылька-гусеницы подчинена циклам, и прежде чем кокон
распадется, и произойдет метаморфоза, гусеница должна есть.
Изменение может произойти не раньше, чем придет время. И Руггедо не
мог измениться теперь, раньше, чем закончится цикл.
Потом произойдет другая метаморфоза, как это уже бывало в немыслимой
вечности его прошлого - миллионы удивительных мутаций.
Но в настоящее время он был связан законами идущего цикла. Расширение
не могло быть изъято. И неверный дядя был его частью, а оно было частью
неверного дяди.
Тело Скудлера и голова Скудлера.
По темному дому гуляли все не прекращающиеся, не затихающие волны
насыщения, медленно, почти незаметно ускорявшиеся к той нервной пульсации
алчности, что всегда следует за процессом пищеварения, завершая его.
Тетя Бетти повернулась на другой бок и начала посапывать. В другой
комнате неверный дядя, не просыпаясь, тоже повернулся на спину и тоже
засопел.
Искусство мимики было развито очень хорошо...
И снова был день - и пульс дома изменился и по темпу, и по
настроению.
- Если мы собираемся в Санта-Барбару, - сказала бабушка Китон, - то
сегодня я хочу отвести детей к дантисту. Нужно привести в порядок их зубы,
а с доктором Гувером трудно договориться и насчет одного ребенка, не
говоря уже о четырех. Джейн, твоя мама писала мне, что ты была у дантиста
месяц тому назад, так что тебе идти не нужно.
После этих слов детей обуяла невысказанная тревога. Ни один из них не
сказал ничего по этому поводу. Лишь когда бабушка Китон повела детей за
ворота, Беатрис немного задержалась. Джейн стояла у дверей, наблюдая.
Беатрис, не оглядываясь, протянула руку, схватила руку Джейн и пожала ее.
И это было все.
Но ответственность была возложена.
Слова были не нужны. Беатрис дала понять, что теперь заботы
передавались Джейн. Ответственность лежала на ней.
Джейн не осмелилась надолго откладывать дело. Слишком хорошо она
осознала, каким тонким показателем процесса является все увеличивающаяся
депрессия взрослых.
Руггедо снова начинал испытывать голод.
Она наблюдала за своими двоюродными братьями и сестрами, пока они не
исчезли за перечными деревьями. Через некоторое время рокот троллейбуса
сообщил о том, что надеяться на их возвращение нечего.
Тогда Джейн пошла к мяснику и купила два фунта мяса. Выпив содовой,
она вернулась домой.
Здесь она почувствовала, как пульс ее ускорил свой бег.
Взяв на кухне кувшин, Джейн положила в него мясо и проскользнула в
ванную. С ее ношей, и без всех других, добраться до чердака было трудно,
но она все же добралась. В теплом молчании, царившем под крышей, она
остановилась и ждала, почти надеясь на то, что тетя Бетти снова позовет
ее. Но ничьих голосов слышно не было.
Простой механизм предстоящих ей действий делал страх не таким острым.
Кроме того, ей едва исполнилось девять. Но на чердаке было темно.
Балансируя, Джейн прошла по балке и шла так, пока не достигла
планки-мостика.
Ступив на него, она ощутила вибрацию под ногами.
Раз-два - вот халва,
Три-четыре - заплатили,
Пять-шесть - можно есть,
Семь-восемь...
Два раза у нее не получалось, но в третий - удалось. Нужно было
освободить мозг от конкретных мыслей. Она пересекла мостик, свернула и...
В этом месте было сумрачно, почти темно... Здесь пахло холодом и
сыростью подземелья. Безо всякого удивления она поняла, что находится
глубоко внизу, возможно, под домом, а, может быть, и очень далеко от него.
Но она принимала такую возможность, как и все остальные чудеса.
Ничто ее не удивляло.
Странно, но она как будто знала путь.
Она шла в крошечное, замкнутое пространство - и в то же самое время
блуждала некоторое время по полым, с низкими покрытиями, бесконечным,
очень тусклым, пахнувшим холодом и влагой местам. О таких местах даже
думать неприятно, не то что блуждать по ним, имея при себе только кувшин с
мясом...
ОНО нашло мясо приемлемым.
Позже, пытаясь вспомнить, Джейн не смогла определить, что же это было
за ОНО. Она не знала, как предложить еду, но ОНО ее приняло, где-то в этом
месте парадоксального пространства и запаха, где оно лежало, грезя о
других мирах и запахах.
Она лишь знала, что темнота снова закружилась вокруг нее, подмигивая
маленькими огоньками, когда ОНО пожирало еду.
Воспоминания перебегали из его разума в ее разум, как будто оба они
были сделаны из единой ткани. На этот раз она видела все яснее. Она видела
огромное крылатое существо в блестящей клетке, она прыгнула вместе с
Руггедо, ощутила биение крыльев, почувствовала взметнувшуюся в теле волну
голода, живо вкусила жар, сладость, солоноватость упруго бившей струи.
Это было смешанное воспоминание. Смешанные в нем другие жертвы
бились, схваченные ИМ, роняли перья, извивались.
Когда ОН ел, все его жертвы сливались в воспоминаниях в одну огромную
жертву.
Самое сильное воспоминание было и последним. Джейн увидела сад,
наполненный цветами, каждый из которых был ее роста. Фигуры, скрытые
одеяниями с капюшонами, скрытно двигались среди цветов, а в чашечке
гигантского цветка лежала жертва со светлыми волосами, и цепи на ней
сверкали. Джейн показалось, будто она сама крадется среди этих молчаливых
фигур, и что она - ОНО - Руггедо - в другой личине идет рядом с ней к
приносимому в жертву. Это было первое ЕГО воспоминание о человеческой
жертве. Джейн хотела бы побольше об этом узнать. Моральные критерии не
играли для нее роли. Еда есть еда.
Но это воспоминание перешло в другую картину, и она так и не узнала
окончания. Впрочем, оно было и не нужно. У всех подобных воспоминаний был
только один конец. Возможно, для нее было удачей то, что Руггедо не
остановился надолго именно на этом моменте своих кровавых пиршеств.
Семнадцать-восемнадцать -
Пора собираться.
Девятнадцать-двадцать...
Она осторожно балансировала на балке, неся пустой кувшин. На чердаке
пахло пылью. Это помогло ей отогнать прочь красные пары, клубившиеся в ее
воспоминаниях.
Когда дети вернулись, Беатрис просто спросила:
- Сделала?
Джейн кивнула. Табу по-прежнему было в силе. Вопрос этот обсуждался
ими лишь в случае крайней необходимости. А томительный, вялый жар дома,
психическая пустота неверного дяди ясно показывали, что опасность снова на
время отступила...
- Прочитай мне о Маугли, бабушка, - попросил Бобби.
Бабушка Китон села, надела очки и взяла Киплинга. Остальные дети,
довольные, устроились рядом с ней. Бабушка читала о гибели Шер Хана, о
том, как животные отправились в глубокое, узкое ущелье ловить тигра, и о
сотрясающем землю паническом бегстве, превратившем убийцу в кровавую кашу.
- Ну вот, - сказала бабушка Китон.
Она закрыла книгу.
- Вот вам и конец Шер Хана. Теперь он мертв.
- Нет, - сонным голосом возразил Бобби.
- Конечно же, да - стадо убило его.
- Только в конце, бабушка. Если ты начнешь сначала, Шер Хан снова
будет здесь.
Бобби был, конечно, слишком мал для того, чтобы понять, что такое
смерть.
Ведь убивают же тебя иногда при игре в ковбоев и индейцев, и в этом
нет ничего ни плохого, ни печального. Смерть - просто один из необходимых
для выражения своих мыслей терминов.
Дядя Лью курил трубку и, морща коричневую кожу под глазами, смотрел
на дядю Берта, который, прикусив губу, долго колебался, прежде чем начать
действия. Но дядя Лью все равно выиграл партию в шахматы. Дядя Джеймс
подмигнул тете Гертруде и сказал, что ему бы хотелось пройтись, и что не
составила бы она ему компанию. Она согласилась.
После их ухода тетя Бетти подняла голову и презрительно фыркнула.
- Когда они вернутся, мы посмотрим, как от них будет пахнуть. И зачем
только ты это допускаешь?
Бабушка Китон лишь усмехнулась и потрепала Бобби по волосам. Он уснул
у нее на коленях, сжав руки в кулачки. Щеки его зарумянились.
У окна горбилась тощая фигура дяди Симона.
Он смотрел в окно и молчал.
- Если мы едем завтра утром в Санта-Барбару, дети, - сказала тетя
Бетти, - нужно сегодня пораньше лечь спать.
Так они и сделали.
К утру у Бобби поднялась температура, и бабушка Китон отказалась
рисковать его жизнью ради поездки в Санта-Барбару. Это ввергло Бобби в
состояние угрюмости, но послужило решением проблемы, многие часы не
дававшей детям покоя. Потом раздался телефонный звонок, и отец Джейн
сообщил, что сегодня приедет за ней, и что у нее появился маленький
братик. Джейн, не имевшая на этот счет иллюзий, была довольна и надеялась,
что теперь ее мама перестанет болеть.
Совещание состоялось перед завтраком в комнате Бобби.
- Ты знаешь, что делать, Бобби? - спросила Беатрис. - Обещаешь, что
сделаешь?
- Угу. Обещаю.
- Ты сможешь сделать это сегодня, Дженни, до того, как приедет твой
папа? Тебе лучше купить побольше мяса и оставить его Бобби.
- Я не могу купить мясо без денег, - сказал Бобби.
Как-то неохотно Беатрис пересчитала то, что осталось от маленького
капитала Джейн, и вручила ему. Бобби спрятал деньги под подушку и поправил
красную фланелевую повязку, обматывающую его шею.
- Кусается, - сказал он. - Все равно я не болен.
- Это все от тех зеленых груш, которые ты вчера ел, - язвительно
сказала Эмилия. - Думаешь, никто тебя не видел?
Вбежал Чарльз, который был внизу. Он шумно дышал.
- Эй, знаете, что случилось? - проговорил он. - ОН ушиб ногу. Теперь
ОН не может ехать в Санта-Барбару. Держу пари, ОН нарочно это сделал.
- Черт возьми! - сказала Джейн. - Как?
- ОН сказал, что подвернул ее на лестнице. Держу пари, что ОН врет.
Просто ОН не хочет ехать.
- Может быть, ОН не может, - сказала Беатрис.
Она руководствовалась своей интуицией. Больше они об этом не
говорили. Но, в общем-то, Беатрис, Эмилия и Чарльз были довольны, что ОН
не поедет с ними в Санта-Барбару.
Чтобы разместить всех и уложить багаж, понадобилось два такси.
Бабушка Китон, неверный дядя и Джейн стояли на крыльце и махали
отъезжающим. Автомобили исчезли в облаке пыли. Джейн решительно взяла у
Бобби часть денег и пошла к мяснику. Вернулась она тяжело нагруженная.
Неверный дядя приковылял, опираясь на палку, на террасу и сел на
солнце. Бабушка Китон приготовила для Бобби омерзительное, но полезное
питье, а Джейн решила не делать того, что ей предстояло сделать, до
дневных часов. Бобби читал "Джунгли", спотыкаясь на трудных словах.
На некоторое время установилось перемирие.
Джейн долго не могла забыть этот день.
Все запахи были особенно отчетливыми: запах пекущегося хлеба с кухни,
густой аромат цветов, слегка отдающий пылью густо-коричневый запах,
источаемый нагретыми солнцем коврами и мебелью. Бабушка Китон поднялась к
себе в спальню намазать питательным кремом руки и лицо. Джейн примостилась
у ворот и наблюдала.
Это была уютная комнатка, милая на свой, особый лад. Занавески были
так туго накрахмалены, что сверкали какой-то особой белизной, а стол был
уставлен всякими завораживающими взор предметами - подушечками для
булавок, сделанными в форме куколок, крошечными китайскими красными
башмачками, еще более крошечной серой китайской мышкой, брошью-камеей с
портретом бабушки в детстве.
Медленно, но настойчиво биение пульса усиливалось и здесь, в этой
спальне, где никакое вмешательство было невозможно.
Сразу после ленча зазвонил звонок.
Оказалось, что это отец Джейн, приехавший за ней из Сан-Франциско. Он
торопился на поезд, такси ждало у дома, и оставалось лишь время для
короткого разговора. Но все же Джейн улучила минутку и побежала наверх
попрощаться с Бобби и сказать ему, где спрятано мясо.
- Хорошо, Джейн, - сказал Бобби. - До свидания.
Она знала, что ей не следовало бы оставлять это дело на Бобби.
Чувство ответственности мучило ее всю дорогу до станции.
Как сквозь какую-то дымку до нее доносились голоса взрослых,
обсуждающих задержку поезда. Говорили, что он будет очень поздно.
Отец сказал, что в город приехал цирк...
Цирк был хорош. Она почти забыла о Бобби и о том, что может
произойти, если он не выполнит своего обещания. Голубел ранний вечер,
когда они вместе с другими людьми выходили из-под тента. А потом сквозь
просветы в толпе Джейн увидела маленькую знакомую фигурку, и внутри у нее
все оборвалось. Она знала - мистер Ларкин увидел Бобби почти в то же
мгновение. Он громко окликнул его, и через мгновение дети смотрели друг на
друга.
Пухлое лицо Бобби было угрюмым.
- Твоя бабушка знает о том, что ты здесь? - спросил мистер Ларкин.
- Думаю, что нет, - ответил Бобби.
- Тебя следовало бы отшлепать, молодой человек. А ну-ка, идемте.
Нужно немедленно ей позвонить. Она будет смертельно беспокоиться.
В аптеке, когда он звонил, Джейн смотрела на своего двоюродного
брата. Она страдала от гнета первой тяжкой ноши зрелости, сознавая свою
ответственность.
- Бобби, - спросила она тихо, - ты сделал?
- Ты оставила меня одного, - мрачно ответил Бобби.
Наступило молчание.
Мистер Ларкин вернулся.
- Никто не отвечает. Я вызвал такси. Мы как раз успеем завезти Бобби
домой до отхода поезда.
Почти всю дорогу они молчали. Что бы ни случилось в доме, Джейн не
думала об этом - такова была автоматическая защитная реакция мозга. Как бы
там ни было, теперь было слишком поздно что-либо предпринимать.
Когда такси подъехало к дому, тот оказался ярко освещенным. На
крыльце стояли люди. Свет блистал на значке полицейского офицера.
- Подождите здесь, ребятишки, - сказал мистер Ларкин.
В его голосе звучала тревога.
- Не выходите из машины.
Шофер такси пожал плечами и развернул газету. Мистер Ларкин торопливо
направился к крыльцу. Джейн очень тихо сказала Бобби:
- Ты не сделал.
Это даже не было обвинением.
- А мне все равно, - прошептал в ответ Бобби. - Я устал от этой игры.
Я хотел играть во что-нибудь другое.
Он хихикнул.
- А вообще, я победил, - объявил он.
- Как? Что случилось?
- Полиция приехала, и я знал, что они приедут. ОН об этом даже не
подумал - вот я и победил!
- Но как?
- Ну, это похоже на "Джунгли". Помнишь, как убивают тигра?
Привязывают к стволу дерева ребенка, а когда появляется тигр, - бух!
Только все дети уехали в Санта-Барбару, и ты тоже уехала. И тогда я
заменил их бабушкой. Я думал, что она не стала бы возражать. Она же много
с нами играет. И потом, ведь все равно, кроме нее никого не было.
- Но, Бобби, "ребенок" - вовсе не означает такого ребенка, как мы!..
Имеется в виду ребенок козы, и поэтому...
- О! - прошептал Бобби. - Ну да, конечно. Но я думал, что бабушка
подойдет. Она слишком толстая, чтобы быстро бегать.
Он мрачно усмехнулся.
- ОН дурак, - сказал он. - ЕМУ бы нужно было знать, что когда для
тигра привязывают детеныша, приходит охотник. А ОН ничего не знает. Когда
я сказал ЕМУ, что запер бабушку в ее комнате, а больше никого нет, я
подумал, что он догадается.
У Бобби был довольный вид.
- Я хитрый. Я ЕМУ через окно сказал. Я думал, что ОН может подумать,
будто я и есть детеныш. Но ОН не подумал. ОН сразу быстро пошел наверх. ОН
даже забыл, что ЕМУ нужно хромать. Думаю, в это время ОН уже здорово хотел
есть.
Бобби посмотрел в сторону крыльца, на котором царило оживление.
- Может быть, полицейские уже схватили ЕГО, - бросил он безразличным
тоном. - Это же самое простое. Я победил.
Джейн не могла следовать за его мыслями.
- Она умерла? - очень тихо спросила она.
Бобби посмотрел на нее. Это слово имело для него совсем другой смысл.
Оно что-то значило лишь постольку, поскольку подходило для игры. И потом,
для него тигр никогда не успевал добраться до детеныша.
Мистер Ларкин возвращался к такси. Он шел очень медленно и ступал не
слишком уверенно.
Джейн не могла видеть его лицо...
...Дело, конечно, замяли; дети, знавшие гораздо больше, чем опекавшие
их взрослые, с бесполезным упорством отгораживались от подробностей
случившегося. С тем же бесполезным упорством, с каким дети пытались раньше
защитить взрослых. Но кроме двух старших девочек, остальных это особенно
не заботило. Игра была окончена, бабушка уехала в долгое путешествие, из
которого ей не суждено было вернуться.
Они достаточно хорошо понимали, что это означает.
С другой стороны, неверному дяде тоже пришлось уехать, как было им
сказано, в большую больницу, где о нем станут всю жизнь заботиться.
Это тоже не слишком их озадачило, ибо было вне границ их опыта. Их
понимание смерти было очень несовершенным, но все остальное вообще
являлось для них полной тайной. Сейчас, когда их интерес угас, они вообще
мало вспоминали о прошлом. Лишь Бобби иногда слушал "Джунгли" с
необычайным вниманием, ожидая, не уведут ли на этот раз тигра, вместо
того, чтобы убить на месте. Конечно, этого ни разу не произошло. Очевидно,
в реальной жизни тигры были другими.
Долгое время после этого в кошмарах воображения Джейн устремлялась к
таким вещам, которые она не позволяла себе помнить наяву. Она видела
бабушкину спальню такой, какой видела ее в тот последний раз, с белыми
занавесками, с солнечным светом, красным китайским башмачком и
куколкой-булавочницей. Бабушка втирала крем в морщинистые руки и выглядела
все более нервной по мере того, как алчные волны голода наполняли дом,
исходя от ужасного пустого места где-то внизу.
Должно быть, ОНО было очень голодным.
Неверный дядя притворился, будто у него болит лодыжка; он крутился и
ворочался на кушетке, этот полый человек, пустой и глухой ко всему, кроме
потребности в веществе, к красной еде, без которой он не мог жить. Хищное
существо внизу пульсировало от голода, алкая еды.
Со стороны Бобби было очень мудро говорить через окно, когда он
передавал свое сообщение-приманку.
Запертая в комнате наверху бабушка, должно быть, уже обнаружила к
этому времени, что не может выйти. Ее толстые, испещренные крапинками
пальцы, скользкие от крема, тщетно пытались повернуть ручку.
Джейн много раз слышала во сне звук шагов.
Эти шаги, которых она не слышала никогда, были для нее более громкими
и реальными, чем те, которые ей приходилось слышать наяву. Она с
уверенностью знала, какими они должны быть: топ-топ, топ-топ, две ступени
за шаг, и бабушка прислушивается с тревогой, зная, что дядя с его больной
ногой не может так ходить. Тогда-то она и вскочила с бьющимся сердцем,
думая о ворах.
Все это длилось недолго: одного лишь биения сердца, должно быть,
хватило на то, чтобы шаги протопали через коридор. К тому времени весь
дом, наверное, дрожал и пульсировал от триумфального голодного рева. Шаги
попадали в ритм этому биению. С ужасающей нацеленностью они звучали в
коридоре все ближе. А потом в замке повернулся ключ...
А потом...
А потом Джейн обычно просыпалась...
"Маленькие мальчики не могут нести ответственности", - много раз
говорила себе Джейн тогда и позже. После этого она долго не видела Бобби,
а когда увидела, он успел обо всем забыть, слишком много было новых
впечатлений. Он получил на Рождество игрушки и пошел в школу.
Когда он услышал о том, что неверный дядя умер в психиатрической
лечебнице, то с трудом понял, о ком идет речь, ибо для младших детей
неверный дядя никогда не был членом семьи, только частью игры, в которую
они играли и победили.
Мало-помалу непонятная депрессия, некогда угнетавшая домочадцев,
сделалась менее явной и пропала. После смерти бабушки она на какое-то
время сделалась более сильной и отчаянной, но все отнесли это
обстоятельство за счет шока. Когда она исчезла, это только подтвердило
предположение.
Странно, но холодная, ограниченная логика Бобби оказалась верной.
Руггедо не играл бы честно, если бы ввел в игру нового неверного дядю, и
Бобби верил, что ОН будет соблюдать правила. ОН соблюдал их, ибо они были
законом, нарушить который ОН не мог.
Руггедо и неверный дядя были частью единого целого, связанного
основным циклом. Связь этих двух частей не могла оборваться, прежде чем
закончится цикл.
Так что в конце концов Руггедо остался беспомощным.
В сумасшедшем доме неверный дядя медленно умирал от голода. Он не
желал притрагиваться к тому, что ему предлагали. Голова и тело умерли
вместе, и дом бабушки Китон снова стал спокойным местом.
Вспоминал ли Бобби когда-нибудь о случившемся, об этом никто не знал.
Его действия направлялись превосходной логикой, ограниченной только его
опытом: если ты совершил что-либо потенциально плохое, придет полицейский
и заберет тебя.
Он устал от игры. Лишь тонкий инстинкт удерживал его от того, чтобы
бросить ее и начать играть во что-то другое.
Он хотел победить, и он победил.
Ни один взрослый не сделал бы того, что сделал Бобби, - но ребенок -
совсем другое существо. По стандартам взрослых ребенка нельзя назвать
здравомыслящим из-за путей, которыми движутся его мысли и из-за того, что
он делает и чего хочет.
Назовем его демоном.