Страница:
Против таких воздушных ударов нельзя было устоять в течение долгого времени. Через два дня польское наступление к югу от Бзуры было остановлено, и опасность для 8-й армии миновала.
Кстати, армия внесла свой вклад в нарушение «безопасности» люфтваффе. По срочной просьбе группы армий «Юг» полк парашютистов, входящий в резерв Верховного командования, был на «Ju-52» и выброшен в районе к северу от Лодзи. Парашютисты относились к войскам, которые люфтваффе создавало в обстановке строжайшей секретности. Известные как 7-я авиадивизия, они включали в себя и десантников, и парашютистов под командой генерал-лейтенанта Курта Штудента.
На своей базе в Легнице 7-я авиадивизия находилась в состоянии постоянной боевой готовности к выполнению операций за линией фронта, которые планировались в такой очередности: вначале в Диршау, потом взять мост через Вислу у Пулавы, далее создать плацдарм на Сане у Ярослава. Но каждый раз в последний момент приказы отменялись, когда парашютисты уже сидели в самолетах и до вылета оставалось немного времени.
Казалось, что Верховное командование не хотело раскрывать для посторонних факт наличия этого «секретного оружия». Поэтому тем более непонятно, почему на фронте Бзуры использовались только десантники, то есть IR 16 полковника Крейзинга. Штудент обозвал приказ «началом распродажи 7-й авиадивизии». Парашютисты остались на базе. Все, что они делали, это охраняли аэродромы и штабы в зоне польских коммуникаций. Как заявил Штудент: «Мы даже отказались от возможности хоть немного потренироваться».
В ночь с 12 на 13 сентября польскому командующему генералу Кутржебе пришлось переправить назад через Бзуру свои дивизии, и эта новая дислокация стала новым фокусом для атак. Кольцо германского окружения еще не сомкнулось, и в течение нескольких дней поляки пытались прорваться на восток к Варшаве и Модлину.
Пока бой полыхал в различных местах, люфтваффе непрерывно проводило одну атаку за другой сотнями самолетов, а кульминации эти атаки на малых высотах достигли 16 и 17 сентября. На этот раз в бой была введена даже Gruppe дальних истребителей из Восточной Пруссии.
С самого начала кампании большинство воздушных боев над Варшавой велось двухмоторными «Ме-110» из I/LG 1 майора Грабмана. Теперь они базировались на узкой фронтовой ВПП у слияния Бзуры и Вислы в Габине. Грабман ограничил время пребывания каждой эскадрильи над объектом до всего лишь десяти минут: пять минут на подлет, пять минут на уход. Но в течение этого короткого времени его летчикам было приказано использовать все вооружение, как пулеметы, так и 20-миллиметровые пушки.
Им не надо было искать объекты. Ими было все, что движется: на дорогах, проселках, в полях и на опушках – везде, где остатки польской армии пытались вырваться из окружения.
А дома, на базе в Восточной Пруссии, командиры эскадрилий рапортовали командиру Грабману, молча смотревшему в их лица, а потом выразившему общее мнение: «Отлично подрались!»
Генерал Кутржеба так докладывал о неоднократных налетах «Штук» и «хеншелей» на скопления его войск по обе стороны от Бзуры и на мостах и бродах через нее:
«Около десяти часов утра был совершен жуткий налет на переправу у Витковице, который не имеет прецедента по числу самолетов, жестокости их атак и акробатической смелости их летчиков. Каждое передвижение, каждое скопление войск, каждое направление атаки попадает под разрушительную бомбежку с воздуха. Это настоящий ад на земле. Мосты разрушены, броды блокированы, а ожидающие колонны войск косит огонь немцев…»
В другом месте он пишет:
«Трое нас – мой начальник штаба, еще один офицер и я сам – укрылись в зарослях берез возле деревни Мышчори. И тут мы оставались, не смея пошевелиться, до полудня, когда прекратился воздушный налет. Мы знали, что это лишь на короткое время, но если бы мы там оставались, шансы уцелеть для каждого из нас были бы ничтожными».
18 и 19 сентября сопротивление поляков прекратилось. Немногим дивизиям и группам отставших солдат удалось, держась вблизи Вислы, пробраться через Кампиновские леса к Модлину. Но основная масса польской армии, насчитывавшая 170 000 человек, была взята в плен. Впервые роль, сыгранная люфтваффе в наземной операции, стала решающей.
Пока бушевало сражение на Бзуре, главнокомандующий люфтваффе в Берлине провел в жизнь два важных решения в отношении использования люфтваффе в будущем:
1. Начиная с 12 сентября, но главным образом спустя неделю из Польши было выведено и возвращено на родину большое число бомбардировщиков, пикирующих бомбардировщиков, дальних и ближних истребителей.
2. Требования операции «Seaside» – массированной бомбардировки Варшавы – вновь появились в приказах по люфтваффе.
13 сентября командующему авиацией Рихтгофену было по телефону приказано вступить в бой с врагом в северо-западном районе города и направить не только «Штуки», но и горизонтальные бомбардировщики.
Последующие комментарии Рихтгофена по поводу недостаточной подготовки были таковы:
«В бою участвовало только 183 самолета… В небе над целью царил невообразимый хаос. Ни одно подразделение не начинало атаку в предписанное время, а во время бомбометания самолеты чуть ли не сталкивались друг с другом. Внизу полыхало море пламени и дыма, так что объективная оценка результатов бомбежки была невозможна».
И это называется первым «террористическим» налетом Второй мировой войны! Имеющиеся документальные свидетельства говорят об обратном. Ежедневные боевые приказы Верховного командования люфтваффе включали в себя повторяющееся предписание: «Только военные объекты». И даже они не должны «подвергаться бомбежке, если расположены в густонаселенных районах». (Директива на 2 сентября.)
Приказ о широкомасштабном налете на Варшаву 17 сентября, подписанный самим Герингом, гласит:
«Приоритет при налетах должен отдаваться коммунальным сооружениям (водо-, газо– и энергоснабжения), казармам и складам с боеприпасами, зданиям воеводства, цитадели, военному министерству, генеральной инспекции, транспортным узлам и известным артиллерийским позициям».
Эта схема, на которой очень выделялись военные установки, являлась частью детального материала по целеуказанию, который был в распоряжении экипажа каждого самолета.
Придерживалось ли люфтваффе своих инструкций? Среди многих иных доказательств на этот счет имеется доклад французского воздушного атташе в Варшаве генерала Арманго. 14 сентября он информировал свое правительство в Париже:
«Должен подчеркнуть, что операции германской авиации ведутся в соответствии с правилами ведения войны. Атакуются только военные объекты. Если и имели место случаи гибели и ранения гражданских лиц, то это лишь потому, что они находились вблизи от таких объектов. Важно, чтобы это стало известно во Франции и Англии, чтобы не последовали беспричинные репрессии и чтобы мы сами не развязали тотальную войну в воздухе».
После сражения на Бзуре кольцо германского окружения еще туже затянулось на соседних очагах сопротивления в Варшаве и Модлине, но только 24 сентября германские армии были по-настоящему готовы для наступления. Восемь дней назад начались попытки убедить поляков сдаться без боя – «во избежание ненужного кровопролития и разрушения города». И когда германский эмиссар вернулся без результата, 16 сентября десятки «Не-111» из I/KG 4 стали кружить над столицей. Под аккомпанемент осенней грозы они сбросили на город миллион листовок. Они уговаривали население в течение двенадцати часов покинуть город по дорогам, ведущим на восток, если военное командование не примет ультиматум о мирной сдаче.
На следующее утро поляки сообщили о том, что направляют своего эмиссара для переговоров об эвакуации гражданского населения и дипломатического корпуса. В результате этого массированное наступление, намеченное на 17 сентября силами обоих германских воздушных флотов, было отменено. Но польский парламентер так и не появился.
В тот же самый день Красная армия вторглась в Восточную Польшу. Это заставило Гитлера поторопиться. Русские хотели достичь ранее оговоренной демаркационной линии, включавшей Вислу у Варшавы,[6]3 октября. К тому времени польская столица должна быть в немецких руках.
Листовки разбрасывались четыре раза: 18, 19, 22 и 24 сентября. Четыре раза польскому руководству объяснялось, что продолжение сопротивления бессмысленно и что ответственность за последующие жертвы в городе ляжет на польских лидеров. Но поляки не отвечали. Вместо этого они укрепляли оборону, рыли окопы вдоль улиц и превращали жилые дома в крепости. Перед предстоящей уличной войной забаррикадировались свыше 100 000 солдат.
Но вначале удар нанесло люфтваффе. С 8.00 25 сентября над Варшавой развернулось жуткое зрелище. Помимо горизонтальных и пикирующих бомбардировщиков, непрерывно сбрасывавших свой смертоносный груз на западную часть города, над домами гудели тридцать транспортных самолетов «Ju-52», загруженных зажигательными бомбами, которые по два солдата на каждом самолете лопатами выгребали за борт.
Рихтгофен, которому Геринг поручил проведение воздушной операции, имел в тот день в своем распоряжении не менее восьми Gruppen пикирующих бомбардировщиков общей численностью около 240 «Ju-87B». Но ни один из них не мог нести на борту зажигательные бомбы, а вместо ожидавшейся Geschwader «Хейнкель-111» ему дали только одну Gruppe транспортных машин. Неуклюжие «Ju-52» стали легкой добычей для польских зенитчиков, и два самолета рухнули, объятые пламенем. Более того, «бомбометание с угольными лопатами» – едва ли совершенный метод ведения боевых действий. Из-за сильного восточного ветра несколько зажигательных бомб упало на свою собственную пехоту.
При виде всего этого войска 8-й армии, образующей западный сектор осадного кольца, пришли в такую ярость, что потребовали немедленно прекратить всякую бомбежку. Несмотря на то что лишь несколько дней назад люфтваффе выручило ту же самую армию в критическом положении на Бзуре, она теперь отказывалась от помощи авиации. Бомбежка, утверждал генерал Бласковиц, только вызывает пожары и дым, которые закрывают от взора объекты, по которым хочет вести огонь его собственная артиллерия.
В десять часов произошла драматическая сцена, когда Рихтгофен полетел в штаб 8-й армии, чтобы исправить положение. Но ни Бласковиц, ни главнокомандующий сухопутными войсками фон Браухич не уделили ни малейшего внимания его аргументам. Тут вмешался и сам Гитлер. Как каменный, он выслушал спор генералов, а затем повернулся к Рихтгофену и произнес одну фразу:
– Продолжайте в том же духе!
Часть вторая
Глава 1
Кстати, армия внесла свой вклад в нарушение «безопасности» люфтваффе. По срочной просьбе группы армий «Юг» полк парашютистов, входящий в резерв Верховного командования, был на «Ju-52» и выброшен в районе к северу от Лодзи. Парашютисты относились к войскам, которые люфтваффе создавало в обстановке строжайшей секретности. Известные как 7-я авиадивизия, они включали в себя и десантников, и парашютистов под командой генерал-лейтенанта Курта Штудента.
На своей базе в Легнице 7-я авиадивизия находилась в состоянии постоянной боевой готовности к выполнению операций за линией фронта, которые планировались в такой очередности: вначале в Диршау, потом взять мост через Вислу у Пулавы, далее создать плацдарм на Сане у Ярослава. Но каждый раз в последний момент приказы отменялись, когда парашютисты уже сидели в самолетах и до вылета оставалось немного времени.
Казалось, что Верховное командование не хотело раскрывать для посторонних факт наличия этого «секретного оружия». Поэтому тем более непонятно, почему на фронте Бзуры использовались только десантники, то есть IR 16 полковника Крейзинга. Штудент обозвал приказ «началом распродажи 7-й авиадивизии». Парашютисты остались на базе. Все, что они делали, это охраняли аэродромы и штабы в зоне польских коммуникаций. Как заявил Штудент: «Мы даже отказались от возможности хоть немного потренироваться».
В ночь с 12 на 13 сентября польскому командующему генералу Кутржебе пришлось переправить назад через Бзуру свои дивизии, и эта новая дислокация стала новым фокусом для атак. Кольцо германского окружения еще не сомкнулось, и в течение нескольких дней поляки пытались прорваться на восток к Варшаве и Модлину.
Пока бой полыхал в различных местах, люфтваффе непрерывно проводило одну атаку за другой сотнями самолетов, а кульминации эти атаки на малых высотах достигли 16 и 17 сентября. На этот раз в бой была введена даже Gruppe дальних истребителей из Восточной Пруссии.
С самого начала кампании большинство воздушных боев над Варшавой велось двухмоторными «Ме-110» из I/LG 1 майора Грабмана. Теперь они базировались на узкой фронтовой ВПП у слияния Бзуры и Вислы в Габине. Грабман ограничил время пребывания каждой эскадрильи над объектом до всего лишь десяти минут: пять минут на подлет, пять минут на уход. Но в течение этого короткого времени его летчикам было приказано использовать все вооружение, как пулеметы, так и 20-миллиметровые пушки.
Им не надо было искать объекты. Ими было все, что движется: на дорогах, проселках, в полях и на опушках – везде, где остатки польской армии пытались вырваться из окружения.
А дома, на базе в Восточной Пруссии, командиры эскадрилий рапортовали командиру Грабману, молча смотревшему в их лица, а потом выразившему общее мнение: «Отлично подрались!»
Генерал Кутржеба так докладывал о неоднократных налетах «Штук» и «хеншелей» на скопления его войск по обе стороны от Бзуры и на мостах и бродах через нее:
«Около десяти часов утра был совершен жуткий налет на переправу у Витковице, который не имеет прецедента по числу самолетов, жестокости их атак и акробатической смелости их летчиков. Каждое передвижение, каждое скопление войск, каждое направление атаки попадает под разрушительную бомбежку с воздуха. Это настоящий ад на земле. Мосты разрушены, броды блокированы, а ожидающие колонны войск косит огонь немцев…»
В другом месте он пишет:
«Трое нас – мой начальник штаба, еще один офицер и я сам – укрылись в зарослях берез возле деревни Мышчори. И тут мы оставались, не смея пошевелиться, до полудня, когда прекратился воздушный налет. Мы знали, что это лишь на короткое время, но если бы мы там оставались, шансы уцелеть для каждого из нас были бы ничтожными».
18 и 19 сентября сопротивление поляков прекратилось. Немногим дивизиям и группам отставших солдат удалось, держась вблизи Вислы, пробраться через Кампиновские леса к Модлину. Но основная масса польской армии, насчитывавшая 170 000 человек, была взята в плен. Впервые роль, сыгранная люфтваффе в наземной операции, стала решающей.
Пока бушевало сражение на Бзуре, главнокомандующий люфтваффе в Берлине провел в жизнь два важных решения в отношении использования люфтваффе в будущем:
1. Начиная с 12 сентября, но главным образом спустя неделю из Польши было выведено и возвращено на родину большое число бомбардировщиков, пикирующих бомбардировщиков, дальних и ближних истребителей.
2. Требования операции «Seaside» – массированной бомбардировки Варшавы – вновь появились в приказах по люфтваффе.
13 сентября командующему авиацией Рихтгофену было по телефону приказано вступить в бой с врагом в северо-западном районе города и направить не только «Штуки», но и горизонтальные бомбардировщики.
Последующие комментарии Рихтгофена по поводу недостаточной подготовки были таковы:
«В бою участвовало только 183 самолета… В небе над целью царил невообразимый хаос. Ни одно подразделение не начинало атаку в предписанное время, а во время бомбометания самолеты чуть ли не сталкивались друг с другом. Внизу полыхало море пламени и дыма, так что объективная оценка результатов бомбежки была невозможна».
И это называется первым «террористическим» налетом Второй мировой войны! Имеющиеся документальные свидетельства говорят об обратном. Ежедневные боевые приказы Верховного командования люфтваффе включали в себя повторяющееся предписание: «Только военные объекты». И даже они не должны «подвергаться бомбежке, если расположены в густонаселенных районах». (Директива на 2 сентября.)
Приказ о широкомасштабном налете на Варшаву 17 сентября, подписанный самим Герингом, гласит:
«Приоритет при налетах должен отдаваться коммунальным сооружениям (водо-, газо– и энергоснабжения), казармам и складам с боеприпасами, зданиям воеводства, цитадели, военному министерству, генеральной инспекции, транспортным узлам и известным артиллерийским позициям».
Эта схема, на которой очень выделялись военные установки, являлась частью детального материала по целеуказанию, который был в распоряжении экипажа каждого самолета.
Придерживалось ли люфтваффе своих инструкций? Среди многих иных доказательств на этот счет имеется доклад французского воздушного атташе в Варшаве генерала Арманго. 14 сентября он информировал свое правительство в Париже:
«Должен подчеркнуть, что операции германской авиации ведутся в соответствии с правилами ведения войны. Атакуются только военные объекты. Если и имели место случаи гибели и ранения гражданских лиц, то это лишь потому, что они находились вблизи от таких объектов. Важно, чтобы это стало известно во Франции и Англии, чтобы не последовали беспричинные репрессии и чтобы мы сами не развязали тотальную войну в воздухе».
После сражения на Бзуре кольцо германского окружения еще туже затянулось на соседних очагах сопротивления в Варшаве и Модлине, но только 24 сентября германские армии были по-настоящему готовы для наступления. Восемь дней назад начались попытки убедить поляков сдаться без боя – «во избежание ненужного кровопролития и разрушения города». И когда германский эмиссар вернулся без результата, 16 сентября десятки «Не-111» из I/KG 4 стали кружить над столицей. Под аккомпанемент осенней грозы они сбросили на город миллион листовок. Они уговаривали население в течение двенадцати часов покинуть город по дорогам, ведущим на восток, если военное командование не примет ультиматум о мирной сдаче.
На следующее утро поляки сообщили о том, что направляют своего эмиссара для переговоров об эвакуации гражданского населения и дипломатического корпуса. В результате этого массированное наступление, намеченное на 17 сентября силами обоих германских воздушных флотов, было отменено. Но польский парламентер так и не появился.
В тот же самый день Красная армия вторглась в Восточную Польшу. Это заставило Гитлера поторопиться. Русские хотели достичь ранее оговоренной демаркационной линии, включавшей Вислу у Варшавы,[6]3 октября. К тому времени польская столица должна быть в немецких руках.
Листовки разбрасывались четыре раза: 18, 19, 22 и 24 сентября. Четыре раза польскому руководству объяснялось, что продолжение сопротивления бессмысленно и что ответственность за последующие жертвы в городе ляжет на польских лидеров. Но поляки не отвечали. Вместо этого они укрепляли оборону, рыли окопы вдоль улиц и превращали жилые дома в крепости. Перед предстоящей уличной войной забаррикадировались свыше 100 000 солдат.
Но вначале удар нанесло люфтваффе. С 8.00 25 сентября над Варшавой развернулось жуткое зрелище. Помимо горизонтальных и пикирующих бомбардировщиков, непрерывно сбрасывавших свой смертоносный груз на западную часть города, над домами гудели тридцать транспортных самолетов «Ju-52», загруженных зажигательными бомбами, которые по два солдата на каждом самолете лопатами выгребали за борт.
Рихтгофен, которому Геринг поручил проведение воздушной операции, имел в тот день в своем распоряжении не менее восьми Gruppen пикирующих бомбардировщиков общей численностью около 240 «Ju-87B». Но ни один из них не мог нести на борту зажигательные бомбы, а вместо ожидавшейся Geschwader «Хейнкель-111» ему дали только одну Gruppe транспортных машин. Неуклюжие «Ju-52» стали легкой добычей для польских зенитчиков, и два самолета рухнули, объятые пламенем. Более того, «бомбометание с угольными лопатами» – едва ли совершенный метод ведения боевых действий. Из-за сильного восточного ветра несколько зажигательных бомб упало на свою собственную пехоту.
При виде всего этого войска 8-й армии, образующей западный сектор осадного кольца, пришли в такую ярость, что потребовали немедленно прекратить всякую бомбежку. Несмотря на то что лишь несколько дней назад люфтваффе выручило ту же самую армию в критическом положении на Бзуре, она теперь отказывалась от помощи авиации. Бомбежка, утверждал генерал Бласковиц, только вызывает пожары и дым, которые закрывают от взора объекты, по которым хочет вести огонь его собственная артиллерия.
В десять часов произошла драматическая сцена, когда Рихтгофен полетел в штаб 8-й армии, чтобы исправить положение. Но ни Бласковиц, ни главнокомандующий сухопутными войсками фон Браухич не уделили ни малейшего внимания его аргументам. Тут вмешался и сам Гитлер. Как каменный, он выслушал спор генералов, а затем повернулся к Рихтгофену и произнес одну фразу:
– Продолжайте в том же духе!
Часть вторая
СЕВЕРОМОРСКИЙ ТРЕУГОЛЬНИК
Глава 1
ОБЩАЯ ЦЕЛЬ: ФЛОТЫ
4 сентября 1939 года в полдень небо над Гельголандской бухтой заволокли плотные облака. Леденящий северо-западный ветер гнал низко над водами Северного моря дождевые тучи прямо к берегам Германии. Иногда они стлались всего лишь в 100 метрах над волнами. И в этом районе группа тяжелых двухмоторных самолетов пробивалась на восток. Пять из них шли на некоторой дистанции от другой пятерки. В такую погоду опознавательные знаки на крыльях и фюзеляже были практически неразличимы.
Однако это были не германские машины, а британские: десять самых скоростных бомбардировщиков Королевских военно-воздушных сил «бристоль-бленхейм». На следующий день после того, как их страна объявила о вступлении в войну, они шли в свою первую атаку. «Погода над Гельголандом была отвратительнейшая, – писал командир эскадрильи К. С. Доран, который летел в первой пятерке самолетов 110-й эскадрильи. – Плотная облачность, похоже, начиналась от поверхности моря и кончалась на 5500 метрах высоты. Нам пришлось держаться ниже ее кромки, чтобы иметь хоть какой-то шанс обнаружить нашу цель. Поэтому мы и снизились до уровня моря…»
А цель заслуживала внимания. Утром самолет-разведчик обнаружил несколько германских военных кораблей в фарватере Шиллиг возле Вильгельмсхафена и Брунсбюттеле в устье Эльбы. Но радиограмма, полученная в Англии, была нечеткой, и было решено, хотя и с нетерпением, дождаться возвращения самолета-разведчика.
Наконец к полудню он приземлился на аэродроме в Витоне. Фотографии, которые он привез с собой, подтверждали его сообщение. Линейные крейсеры «Gneisenau» и «Scharnhorst» были на Эльбе, а «карманный линкор» «Admiral Scheer» вместе с крейсерами и эсминцами – в Шиллигском фарватере. Командование бомбардировочной авиации решило немедленно нанести удар. Но его нельзя было нанести так быстро.
Из-за погодных условий атаковать можно было только на малых высотах. Но «бленхеймы» оснащены «полубронебойными» бомбами, которые пробивают броню лишь тогда, когда сброшены с высоты. Доран пишет далее: «Поэтому 500-фунтовые S.A.P. были заменены на 500-фунтовые G.P. с детонацией через одиннадцать секунд… Война шла всего лишь двадцать четыре часа, а бомбовую нагрузку сменили уже четыре раза».
Но вот машины готовы. Было разрешено лететь лишь лучшим пилотам. Пять «бленхеймов» из 110-й эскадрильи и пять из 107-й рванулись с аэродрома Ваттишем во тьму. Еще пять взлетело с Витона, но они заблудились и после нескольких часов полета вернулись, не выполнив задание.
А тем временем Доран летел на восток во главе своей пятерки «бленхеймов», упрямо меняя курс, когда расчетное время прибытия в точку разворота истекало.
Когда «бленхеймы» развернулись на юг к германскому берегу, видимость была практически нулевой. Однажды внизу во мраке появились передовые патрульные катера, расплывчатые, как привидения, и тут же исчезли. А потом неожиданно появился берег.
Доран вгляделся в карту и стал сравнивать ее с местностью. Справа острова, а за ними материк, а слева какой-то глубокий залив. Это было устье Джейда. Они оказались прямо по курсу на Вильгельмсхафен, прямо к цели!
«Невероятное сочетание удачи и расчета, – такова была его оценка. – Через несколько минут нижняя кромка облаков поднялась до 150 метров, и мы увидели крупное торговое судно, но нет, это был „Admiral Scheer“».
Группа сразу же рассредоточилась. Первые три «бленхейма» построились в линию впереди, отделяемые друг от друга короткими промежутками, и устремились прямо на германский линкор. Четвертая и пятая машины ушли влево и вправо и, быстро набрав высоту, скрылись в облаках. Им предстояло атаковать корабль с обеих сторон и отвлекать зенитный огонь противника. У германской ПВО не будет времени, чтобы разобраться, какой самолет первым ринется в атаку.
Таким был, по крайней мере, план, разработанный британцами. Молниеносная атака на жертву со всех сторон пятью «бленхеймами» на высоте мачт, и все это – в течение одиннадцати секунд. Потому что после одиннадцати секунд истекает время, на которое рассчитаны взрыватели бомб, и если к этому времени последний «бленхейм» не успеет уйти, его могут поразить взрывы бомб, сброшенных первым самолетом.
На бумаге план был хорош. А на практике он, конечно, зависел от очень маленьких, но решающих изменений.
«Admiral Scheer» стоял на якоре в фарватере Шиллиг. На его борту команда занималась исполнением обычных обязанностей. Высоко вверху, на площадке фок-мачты, стоял офицер-зенитчик. Вместе с офицером люфтваффе он только что просматривал опознавательные таблицы для самолетов. И тут же ожил громкоговоритель: «От наблюдателя левого борта – зенитке на юте! Господин капитан 2-го ранга: три самолета на шесть часов?!»
Лейтенант посмотрел в бинокль на корму. К кораблю быстро приближались три черные точки.
Это было не по правилам. Лейтенант сердито потряс головой. Сколько раз надо говорить этим парням из люфтваффе, чтобы держались от всех боевых кораблей на расстоянии! Потому что артиллеристы могут выйти из себя и сбить их к чертовой бабушке.
Вдруг офицер люфтваффе крикнул:
– Это не наши! Это же «бристоль-бленхеймы»!
Через несколько секунд по кораблю загремели колокола воздушной тревоги. Доран пишет: «Мы видели матросов, которые мыли палубу, прохаживались по баку, а другие члены команды стояли без дела на палубе. Но когда они догадались о наших враждебных намерениях, рванулись бежать как сумасшедшие».
Первая бомба упала на них еще до выстрелов. Пролетев возле самой мачты, она проскрежетала по диагонали через ют. В корабль врезались две тяжелые бомбы. Одна углубилась в палубу и затихла. Вторая попрыгала по палубе и соскользнула за борт. Без взрыва! И тут, наконец, зенитная артиллерия открыла лихорадочный огонь по удаляющимся «бленхеймам».
Почти тут же на них упали очередные бомбы с тем же результатом, что и первые. Одна из них погрузилась в воду, подняв гигантский фонтан, совсем рядом с планширом – особенно опасное место в случае использования бомб с замедленным взрывателем, потому что такие бомбы могут сработать как мины и пробить корпус корабля значительно ниже ватерлинии.
Но здесь фарватер Шиллиг стал настоящим адом. На большом пространстве воздух прошивали очереди трассирующих снарядов, извергавшихся зенитными пушками, – с кораблей и с многочисленных береговых батарей, – которые переводили свой огонь на каждый самолет, вынырнувший из облаков.
Третий «бленхейм» не долетел до «Admiral Scheer», в какой-то сотне метров резко развернулся и ушел, потому что, как объяснял Доран, он не мог выйти на цель в пределах предписанных одиннадцати секунд. Его бомбы плюхнули в воду, не причинив никакого вреда. То же самое произошло с четвертым и пятым самолетами – кроме того, что один из них, изрешеченный зенитными снарядами, вспыхнул и врезался в море рядом с птичьим заповедником Меллум.
Пяти «бленхеймам» из 107-й эскадрильи пришлось хуже. Атакуя чуть позже, чем эскадрилья Дорана, они приняли на себя весь удар противовоздушной обороны, теперь пришедшей в полную боеготовность. Только один из них вернулся: все остальные были сбиты. Правда, один «бленхейм» врезался в носовую часть крейсера «Emden», пробив в нем большую дыру и приведя к первым жертвам германского военно-морского флота в этой войне.
И это стало единственным положительным результатом внезапной и смелой атаки. А что же стало с бомбами с 11-секундными детонаторами, упавшими на «Admiral Scheer»? «Карманному линкору», как его прозвали англичане, повезло. Ни одна из бомб не взорвалась. Три попадания – три неудачи.
Также неудачной была атака в это же время четырнадцати бомбардировщиков «виккерс-веллингтон» на два самых больших боевых корабля, стоявшие возле Брунсбюттеля: «Gneisenau» и «Scharnhorst». Корабельная огневая противовоздушная завеса была практически непроницаема. Один «веллингтон» рухнул, объятый пламенем, второй достался германскому истребителю. Несмотря на то что погода была неблагоприятна для действий истребительной авиации, Gruppe II/JG 77 истребителей майора Гарри фон Бюлова взлетела с базы в Нордхольце. «Ме-109» сержанта Альфреда Хельда захватил «веллингтон» врасплох до того, как пилот сумел укрыться в облаках. Это был первый британский бомбардировщик, сбитый германским истребителем во Второй мировой войне. Вскоре после этого сержант Троич из той же самой Gruppe сбил «бленхейм».
Для британского командования бомбардировочной авиации результат налета 4 сентября был обескураживающим. Провалились надежды нанесения мощного удара по германскому флоту в самом начале войны. Практически ничего не было достигнуто – а заплачена такая дорогая цена. Из двадцати четырех улетевших бомбардировщиков семь не вернулись, а многие из остальных получили повреждения различной степени тяжести.
«RAF (Королевские ВВС), – писал историк британского адмиралтейства капитан Роскилл, – стремились испытать на практике свои теории о смертельном эффекте бомбовых ударов по боевым кораблям… Провал этих рейдов стал резким возражением тем, кто самоуверенно предсказывал, что воздушная мощь сделает крупные надводные корабли устаревшими».
С германской стороны ситуация была во многом схожей. В первые недели и месяцы войны существовало много параллелей между Королевскими ВВС и люфтваффе. И те и другие находились под влиянием приказов вести войну в бархатных перчатках со следующими конкретными негативами: «Ни одна из бомб не должна быть сброшена на вражескую территорию; ни один гражданский житель противника не должен пострадать; не разрешается атаковать вражеские торговые суда; запрещается летать над нейтральными странами».
Таким образом, для авиации обеих стран единственными законными объектами оставались вражеские корабли в открытом море или на рейде. А если они вдруг оказывались в гавани, доке или на якоре у причала, их нельзя было трогать.
Помимо того факта, что ни одна из сторон не желала брать на себя ответственность за начало бомбежек без разбора, у немцев была еще одна благовидная причина для нерешительности. Гитлер считал, что Британия скоро «проявит здравый смысл» и будет готова к мирным переговорам (это настроение наверняка изменили германские воздушные налеты). Более того, люфтваффе вначале надо было закончить Польскую кампанию, а уже потом собирать силы для наступления на Западе.[7]
Британское правительство того периода часто обвиняли в том, что в сентябре 1939 года оно не сумело использовать угрозу войны на двух фронтах, перед которой оказалась Германия. Концентрированные воздушные удары по опорным пунктам в Северо-Западной Германии наверняка вынудили бы Геринга вывести большую часть люфтваффе из Польши, облегчая тем самым военную ситуацию для поляков.
«Инерция и слабость наших политиков стали просто подарком для люфтваффе» – таков вердикт эксперта по британской войне в воздухе Дерека Вуда в работе, опубликованной в 1961 году.
Но военный кабинет Чемберлена твердо держался своей политики: никаких бомб на Германию до тех пор, пока Германия не начнет бомбить Англию.
В официальной истории «Royal Air Force 1939–1945» можно найти простое и трезвое объяснение. В конце сентября 1939 года бомбардировочная авиация передовой линии состояла всего лишь из тридцати трех эскадрилий, включавших 480 самолетов. Поскольку британцы приписывали своим противникам в три раза больше самолетов, «тотальная война была бы явно против наших интересов, пока не достигнут более удовлетворительный баланс сил. При целесообразности укрепления предписаний гуманизма… меры, применявшиеся в отношении бомбардировочной авиации, были такими, какие можно осуществлять, следуя политике сохранения и увеличения бомбардировочной авиации до тех пор, когда мы сможем „бросить перчатку“».
В Германии в сентябре 1939 года был человек, чьи руки были просто связаны. Это был генерал-лейтенант Ханс Фердинанд Гайслер, который со своим персоналом принял на себя административное командование воздушной обороной Гамбурга и располагался в Бланкенезе на Мантейфельштрассе. Гайслер руководил недавно сформированной 10-й авиадивизией, чьей основной задачей было воевать с морскими частями Британии.
Даже если бы строжайшие инструкции Геринга и не запрещали Гайслеру предпринимать какие-либо действия против самой Британии, он все равно не смог бы этого сделать, потому что в то время у него не было ни одного бомбардировщика. Его единственная Geschwader KG 26, которая все еще была в стадии формирования, была переведена в Польшу.
Хотя к середине сентября так называемая Geschwader «Лев» вернулась на свои боевые базы в Гельголандском заливе, она поначалу состояла всего лишь из двух Gruppen, включавших в себя около шестидесяти «Не-111». Большинство из летчиков и командиров эскадрилий, как и сам командир, полковник Ханс Зибург, ранее служили на флоте.
Командующий флотом Германии адмирал Эрих Редер с трудом согласился на перевод своих летчиков в люфтваффе. Годами эти два рода войск спорили, кому надлежит вести боевые операции в небе над морем, и, наконец, афоризм Геринга «Все, что летает, принадлежит мне» решил проблему. В морской авиации осталось лишь несколько береговых соединений, укомплектованных самолетами-разведчиками, и корабельная авиация.
В продолжение своего решения, что воздушная война над морем должна вестись люфтваффе, Геринг в ноябре 1938 года пообещал, что будет иметь тринадцать Geschwader бомбардировщиков, готовых к выполнению своих задач к 1942 году (Гитлер уверял его, что любая более ранняя война с Британией исключается). Это остановило бы всякое дальнейшее истощение оставшихся сил бомбардировочной авиации.
В сравнении с этим великолепным утверждением действительная численность на начало войны была в самом деле скромной – всего лишь две Gruppen из KG 26.
Однако это были не германские машины, а британские: десять самых скоростных бомбардировщиков Королевских военно-воздушных сил «бристоль-бленхейм». На следующий день после того, как их страна объявила о вступлении в войну, они шли в свою первую атаку. «Погода над Гельголандом была отвратительнейшая, – писал командир эскадрильи К. С. Доран, который летел в первой пятерке самолетов 110-й эскадрильи. – Плотная облачность, похоже, начиналась от поверхности моря и кончалась на 5500 метрах высоты. Нам пришлось держаться ниже ее кромки, чтобы иметь хоть какой-то шанс обнаружить нашу цель. Поэтому мы и снизились до уровня моря…»
А цель заслуживала внимания. Утром самолет-разведчик обнаружил несколько германских военных кораблей в фарватере Шиллиг возле Вильгельмсхафена и Брунсбюттеле в устье Эльбы. Но радиограмма, полученная в Англии, была нечеткой, и было решено, хотя и с нетерпением, дождаться возвращения самолета-разведчика.
Наконец к полудню он приземлился на аэродроме в Витоне. Фотографии, которые он привез с собой, подтверждали его сообщение. Линейные крейсеры «Gneisenau» и «Scharnhorst» были на Эльбе, а «карманный линкор» «Admiral Scheer» вместе с крейсерами и эсминцами – в Шиллигском фарватере. Командование бомбардировочной авиации решило немедленно нанести удар. Но его нельзя было нанести так быстро.
Из-за погодных условий атаковать можно было только на малых высотах. Но «бленхеймы» оснащены «полубронебойными» бомбами, которые пробивают броню лишь тогда, когда сброшены с высоты. Доран пишет далее: «Поэтому 500-фунтовые S.A.P. были заменены на 500-фунтовые G.P. с детонацией через одиннадцать секунд… Война шла всего лишь двадцать четыре часа, а бомбовую нагрузку сменили уже четыре раза».
Но вот машины готовы. Было разрешено лететь лишь лучшим пилотам. Пять «бленхеймов» из 110-й эскадрильи и пять из 107-й рванулись с аэродрома Ваттишем во тьму. Еще пять взлетело с Витона, но они заблудились и после нескольких часов полета вернулись, не выполнив задание.
А тем временем Доран летел на восток во главе своей пятерки «бленхеймов», упрямо меняя курс, когда расчетное время прибытия в точку разворота истекало.
Когда «бленхеймы» развернулись на юг к германскому берегу, видимость была практически нулевой. Однажды внизу во мраке появились передовые патрульные катера, расплывчатые, как привидения, и тут же исчезли. А потом неожиданно появился берег.
Доран вгляделся в карту и стал сравнивать ее с местностью. Справа острова, а за ними материк, а слева какой-то глубокий залив. Это было устье Джейда. Они оказались прямо по курсу на Вильгельмсхафен, прямо к цели!
«Невероятное сочетание удачи и расчета, – такова была его оценка. – Через несколько минут нижняя кромка облаков поднялась до 150 метров, и мы увидели крупное торговое судно, но нет, это был „Admiral Scheer“».
Группа сразу же рассредоточилась. Первые три «бленхейма» построились в линию впереди, отделяемые друг от друга короткими промежутками, и устремились прямо на германский линкор. Четвертая и пятая машины ушли влево и вправо и, быстро набрав высоту, скрылись в облаках. Им предстояло атаковать корабль с обеих сторон и отвлекать зенитный огонь противника. У германской ПВО не будет времени, чтобы разобраться, какой самолет первым ринется в атаку.
Таким был, по крайней мере, план, разработанный британцами. Молниеносная атака на жертву со всех сторон пятью «бленхеймами» на высоте мачт, и все это – в течение одиннадцати секунд. Потому что после одиннадцати секунд истекает время, на которое рассчитаны взрыватели бомб, и если к этому времени последний «бленхейм» не успеет уйти, его могут поразить взрывы бомб, сброшенных первым самолетом.
На бумаге план был хорош. А на практике он, конечно, зависел от очень маленьких, но решающих изменений.
«Admiral Scheer» стоял на якоре в фарватере Шиллиг. На его борту команда занималась исполнением обычных обязанностей. Высоко вверху, на площадке фок-мачты, стоял офицер-зенитчик. Вместе с офицером люфтваффе он только что просматривал опознавательные таблицы для самолетов. И тут же ожил громкоговоритель: «От наблюдателя левого борта – зенитке на юте! Господин капитан 2-го ранга: три самолета на шесть часов?!»
Лейтенант посмотрел в бинокль на корму. К кораблю быстро приближались три черные точки.
Это было не по правилам. Лейтенант сердито потряс головой. Сколько раз надо говорить этим парням из люфтваффе, чтобы держались от всех боевых кораблей на расстоянии! Потому что артиллеристы могут выйти из себя и сбить их к чертовой бабушке.
Вдруг офицер люфтваффе крикнул:
– Это не наши! Это же «бристоль-бленхеймы»!
Через несколько секунд по кораблю загремели колокола воздушной тревоги. Доран пишет: «Мы видели матросов, которые мыли палубу, прохаживались по баку, а другие члены команды стояли без дела на палубе. Но когда они догадались о наших враждебных намерениях, рванулись бежать как сумасшедшие».
Первая бомба упала на них еще до выстрелов. Пролетев возле самой мачты, она проскрежетала по диагонали через ют. В корабль врезались две тяжелые бомбы. Одна углубилась в палубу и затихла. Вторая попрыгала по палубе и соскользнула за борт. Без взрыва! И тут, наконец, зенитная артиллерия открыла лихорадочный огонь по удаляющимся «бленхеймам».
Почти тут же на них упали очередные бомбы с тем же результатом, что и первые. Одна из них погрузилась в воду, подняв гигантский фонтан, совсем рядом с планширом – особенно опасное место в случае использования бомб с замедленным взрывателем, потому что такие бомбы могут сработать как мины и пробить корпус корабля значительно ниже ватерлинии.
Но здесь фарватер Шиллиг стал настоящим адом. На большом пространстве воздух прошивали очереди трассирующих снарядов, извергавшихся зенитными пушками, – с кораблей и с многочисленных береговых батарей, – которые переводили свой огонь на каждый самолет, вынырнувший из облаков.
Третий «бленхейм» не долетел до «Admiral Scheer», в какой-то сотне метров резко развернулся и ушел, потому что, как объяснял Доран, он не мог выйти на цель в пределах предписанных одиннадцати секунд. Его бомбы плюхнули в воду, не причинив никакого вреда. То же самое произошло с четвертым и пятым самолетами – кроме того, что один из них, изрешеченный зенитными снарядами, вспыхнул и врезался в море рядом с птичьим заповедником Меллум.
Пяти «бленхеймам» из 107-й эскадрильи пришлось хуже. Атакуя чуть позже, чем эскадрилья Дорана, они приняли на себя весь удар противовоздушной обороны, теперь пришедшей в полную боеготовность. Только один из них вернулся: все остальные были сбиты. Правда, один «бленхейм» врезался в носовую часть крейсера «Emden», пробив в нем большую дыру и приведя к первым жертвам германского военно-морского флота в этой войне.
И это стало единственным положительным результатом внезапной и смелой атаки. А что же стало с бомбами с 11-секундными детонаторами, упавшими на «Admiral Scheer»? «Карманному линкору», как его прозвали англичане, повезло. Ни одна из бомб не взорвалась. Три попадания – три неудачи.
Также неудачной была атака в это же время четырнадцати бомбардировщиков «виккерс-веллингтон» на два самых больших боевых корабля, стоявшие возле Брунсбюттеля: «Gneisenau» и «Scharnhorst». Корабельная огневая противовоздушная завеса была практически непроницаема. Один «веллингтон» рухнул, объятый пламенем, второй достался германскому истребителю. Несмотря на то что погода была неблагоприятна для действий истребительной авиации, Gruppe II/JG 77 истребителей майора Гарри фон Бюлова взлетела с базы в Нордхольце. «Ме-109» сержанта Альфреда Хельда захватил «веллингтон» врасплох до того, как пилот сумел укрыться в облаках. Это был первый британский бомбардировщик, сбитый германским истребителем во Второй мировой войне. Вскоре после этого сержант Троич из той же самой Gruppe сбил «бленхейм».
Для британского командования бомбардировочной авиации результат налета 4 сентября был обескураживающим. Провалились надежды нанесения мощного удара по германскому флоту в самом начале войны. Практически ничего не было достигнуто – а заплачена такая дорогая цена. Из двадцати четырех улетевших бомбардировщиков семь не вернулись, а многие из остальных получили повреждения различной степени тяжести.
«RAF (Королевские ВВС), – писал историк британского адмиралтейства капитан Роскилл, – стремились испытать на практике свои теории о смертельном эффекте бомбовых ударов по боевым кораблям… Провал этих рейдов стал резким возражением тем, кто самоуверенно предсказывал, что воздушная мощь сделает крупные надводные корабли устаревшими».
С германской стороны ситуация была во многом схожей. В первые недели и месяцы войны существовало много параллелей между Королевскими ВВС и люфтваффе. И те и другие находились под влиянием приказов вести войну в бархатных перчатках со следующими конкретными негативами: «Ни одна из бомб не должна быть сброшена на вражескую территорию; ни один гражданский житель противника не должен пострадать; не разрешается атаковать вражеские торговые суда; запрещается летать над нейтральными странами».
Таким образом, для авиации обеих стран единственными законными объектами оставались вражеские корабли в открытом море или на рейде. А если они вдруг оказывались в гавани, доке или на якоре у причала, их нельзя было трогать.
Помимо того факта, что ни одна из сторон не желала брать на себя ответственность за начало бомбежек без разбора, у немцев была еще одна благовидная причина для нерешительности. Гитлер считал, что Британия скоро «проявит здравый смысл» и будет готова к мирным переговорам (это настроение наверняка изменили германские воздушные налеты). Более того, люфтваффе вначале надо было закончить Польскую кампанию, а уже потом собирать силы для наступления на Западе.[7]
Британское правительство того периода часто обвиняли в том, что в сентябре 1939 года оно не сумело использовать угрозу войны на двух фронтах, перед которой оказалась Германия. Концентрированные воздушные удары по опорным пунктам в Северо-Западной Германии наверняка вынудили бы Геринга вывести большую часть люфтваффе из Польши, облегчая тем самым военную ситуацию для поляков.
«Инерция и слабость наших политиков стали просто подарком для люфтваффе» – таков вердикт эксперта по британской войне в воздухе Дерека Вуда в работе, опубликованной в 1961 году.
Но военный кабинет Чемберлена твердо держался своей политики: никаких бомб на Германию до тех пор, пока Германия не начнет бомбить Англию.
В официальной истории «Royal Air Force 1939–1945» можно найти простое и трезвое объяснение. В конце сентября 1939 года бомбардировочная авиация передовой линии состояла всего лишь из тридцати трех эскадрилий, включавших 480 самолетов. Поскольку британцы приписывали своим противникам в три раза больше самолетов, «тотальная война была бы явно против наших интересов, пока не достигнут более удовлетворительный баланс сил. При целесообразности укрепления предписаний гуманизма… меры, применявшиеся в отношении бомбардировочной авиации, были такими, какие можно осуществлять, следуя политике сохранения и увеличения бомбардировочной авиации до тех пор, когда мы сможем „бросить перчатку“».
В Германии в сентябре 1939 года был человек, чьи руки были просто связаны. Это был генерал-лейтенант Ханс Фердинанд Гайслер, который со своим персоналом принял на себя административное командование воздушной обороной Гамбурга и располагался в Бланкенезе на Мантейфельштрассе. Гайслер руководил недавно сформированной 10-й авиадивизией, чьей основной задачей было воевать с морскими частями Британии.
Даже если бы строжайшие инструкции Геринга и не запрещали Гайслеру предпринимать какие-либо действия против самой Британии, он все равно не смог бы этого сделать, потому что в то время у него не было ни одного бомбардировщика. Его единственная Geschwader KG 26, которая все еще была в стадии формирования, была переведена в Польшу.
Хотя к середине сентября так называемая Geschwader «Лев» вернулась на свои боевые базы в Гельголандском заливе, она поначалу состояла всего лишь из двух Gruppen, включавших в себя около шестидесяти «Не-111». Большинство из летчиков и командиров эскадрилий, как и сам командир, полковник Ханс Зибург, ранее служили на флоте.
Командующий флотом Германии адмирал Эрих Редер с трудом согласился на перевод своих летчиков в люфтваффе. Годами эти два рода войск спорили, кому надлежит вести боевые операции в небе над морем, и, наконец, афоризм Геринга «Все, что летает, принадлежит мне» решил проблему. В морской авиации осталось лишь несколько береговых соединений, укомплектованных самолетами-разведчиками, и корабельная авиация.
В продолжение своего решения, что воздушная война над морем должна вестись люфтваффе, Геринг в ноябре 1938 года пообещал, что будет иметь тринадцать Geschwader бомбардировщиков, готовых к выполнению своих задач к 1942 году (Гитлер уверял его, что любая более ранняя война с Британией исключается). Это остановило бы всякое дальнейшее истощение оставшихся сил бомбардировочной авиации.
В сравнении с этим великолепным утверждением действительная численность на начало войны была в самом деле скромной – всего лишь две Gruppen из KG 26.