Страница:
«Что это, – хмуро думал Иван Трофимович, – совесть стала просыпаться? Поздновато. Уязвленное самолюбие? Это уж совсем поздно. Глаза открылись на все то, что творится в районе? Так ты и раньше все это знал, видел и понимал. Нет, не так. Делал вид, что не понимал, отключал здравый смысл. А теперь вот к старости захотелось уважения к самому себе, а ему, этому уважению, и опереться не на что».
Старший следователь прокуратуры Иван Трофимович Пугачев прекрасно был осведомлен о криминогенной обстановке в районе. И не по тем цифрам, которые попадали в официальную статистику, а истинным. И все эти годы делал вид, что это его не касается. Сейчас он вспомнил, и ему стало страшно. Меньше чем за десять лет в районе было изнасиловано 220 девушек. Это только те, кто подал заявление. А ведь часть из них потом забрали свои заявления. А сколько грабежей, нападений, нанесения тяжких телесных повреждений? Все эти дела были закрыты.
А еще сотни пропавших без вести. Можно, конечно, сослаться на близость Северного Кавказа, клеймить нехорошими словами чеченцев, которые воруют честных граждан, увозят к себе для рабского использования их труда. Такое тоже бывало. Иногда. Но это всегда были работяги, бомжи. А тут идет речь об исчезновении предпринимателей, других достойных людей и их родственников.
Кстати вспомнилось о рабском труде! А ведь есть в районе некая фирма-сельхозпроизводитель «Агро-Нова», которая оскандалилась в начале этого года, предоставив подложные сведения и получив из федерального и краевого бюджетов субсидии на сумму свыше 15 миллионов рублей. Не с этой ли фирмой пару лет назад было связано дело об использовании якобы рабского труда на своих землях? Не раз поступала такая информация. И как-то милиция выезжала на место с проверкой и вроде бы кого-то освободила, но уголовного дела так никто и не возбуждал.
Но это все мелочи. А взрыв гранаты во дворе главы районной избирательной комиссии в 2001 году, а убийство главы администрации Романовского района Василия Запорожца в 2002 году… Дела-то все нераскрытые, и никто их раскрывать не собирается. Это Пугачев знает совершенно точно. Из этой же категории закрытое дело о вымогательстве у гражданина Бондаренко 10 тысяч долларов 2009 года, о расстреле отца и сына Богатыревых в сентябре 2003 года, нераскрытое зверское убийство Анатолия Смольянинова в ноябре 2008 года. Все ты знаешь, старый хрыч, все понимаешь. Ты даже можешь назвать мировых судей Данилова и Маняхина, которые откровенно злоупотребляют тем, что отказывают гражданам в приеме заявлений.
– Разрешите, Иван Трофимович? – без стука в кабинет вошел молодой следователь Володя Черемисов. – Результаты экспертизы получили.
– А? А, результаты. – Пугачев посмотрел на своего помощника мутными глазами, с трудом выходя из состояния глубокой задумчивости. – Да, давай. Что там эксперты накопали?
С Володей Черемисовым Пугачев работал вместе уже больше трех лет. Этот серьезный дотошный парень ему нравился, он сразу оценил знания молодого следователя, аккуратность, вдумчивость, аналитический ум. Черемисов стал ему хорошим помощником, многое ловил на лету, многому быстро научился, многое перенял.
А еще он был очень дисциплинирован и исполнителен. Пугачев только сейчас подумал, что эти качества он все эти годы ценил в Черемисове больше других. «Вот и еще один показатель того, что я старался прожить жизнь удобно, – с горечью подумал Иван Трофимович. – Послушный мне нравился помощник, вот что было удобно, а не то, что он умный».
– Найденная в стороне пуля соответствует тому же оружию, – начал докладывать Володя, – из которого были убиты Борисов и его водитель. Но есть и сюрприз, Иван Трофимович!
– Да? Какой?
– На пуле удалось обнаружить частички каучукового состава материала, из которого изготавливают автомобильные шины. Сейчас в лаборатории пытаются определить по составу материала производителя, но я уверен, что это материал шин автомобиля Борисова. Ему просто прострелили колесо, чтобы остановить в нужном месте.
– И что тебе дает эта информация? – поморщился Пугачев. – Толку от нее…
– Она подтверждает непричастность Величко.
Пугачев внутренне чертыхнулся и почувствовал, что краснеет от стыда. Он не подумал о старике стороже. Он давно уже отучился думать о простых людях, вообще о тех людях, о которых можно было не думать. Александр Васильевич Величко, которого на ферме звали просто Василичем, был ночным сторожем. Иногда он подряжался в промежутке между сменами на починку чего-нибудь, по другим хозяйственным делам. И ездил он на ферму из дома на велосипеде. Самого Василича и его велосипед нашли неподалеку в пруду. Сразу сложилась версия, что Величко подговорили остановить машину своего шефа, а потом убили как свидетеля. Теперь старик вроде бы оказывался непричастен к убийству Борисова.
– Значит, ты считаешь, Володя, что его утопили потому, что он видел, как убивают Борисова?
– Уверен. Или как убивают, или как готовятся.
– Других причин смерти Величко, кроме утопления, не определили?
– Нет. Еще, Иван Трофимович, я подготовил информацию для рассылки по подразделениям внутренних дел. Судя по тому что машина с пробитым колесом с места не двигалась, ее могли увезти на эвакуаторе. Ночью эвакуатор с машиной в кузове – вещь заметная. Могли видеть.
– Могли просто поставить запаску и угнать «Бентли» своим ходом, – возразил Пугачев, постепенно начиная мыслить привычно и освобождаясь от недавних угрюмых размышлений.
– Могли, – с готовностью согласился Черемисов. – На этот счет я тоже подготовил запросы для рассылки. «Бентли» тоже вещь заметная, могли на постах увидеть и запомнить. Я вот чего не понимаю, Иван Трофимович. На кой черт им было угонять машину? Явно же заказное убийство, явно целью был сам Борисов, потому что водителя убили как свидетеля. Зачем связываться с угоном машины? Понятно, что, разобрав ее на запчасти, они выгадают приличную сумму от продажи, но это же улики. Что-то я не представляю себе профессионального киллера, который крадет вещи своей жертвы из жадности.
«Я тоже не представляю, – подумал Пугачев. – И мысль, что это не киллер, а местная распоясавшаяся шпана, которую кто-то тут содержит, пришла мне в голову давно. Это лишний раз подтверждает, что Борисов был неугоден кому-то из местных. Что кому-то нужны деньги Борисова, его бизнес. А убивали просто бандиты, а никакой не профессионал-киллер. Я это понял, но мыслишку эту оставил про запас. Что-то мне подсказывает, что делиться ею нельзя ни с кем и что подтверждение не заставит себя долго ждать».
Внутренний телефон на столе Пугачева издал призывную трель, и оба следователя посмотрели на него с неудовольствием. В начале рабочего дня этот звонок мог означать только вызов к руководству. А таких вызовов никто никогда не любил.
– Слушаю, Пугачев! – пробурчал в трубку Иван Трофимович. – Что-о? А ты… ну да, конечно. Молодец. Спасибо.
– Что-то случилось? – насторожился Черемисов.
– Н-н-да-а, – неопределенно ответил Пугачев, барабаня по столу пальцами и глядя в окно. После продолжительной паузы он закончил свою мысль, но уже в ином контексте. – Вот ведь как бывает, Володя! Пришла беда – отворяй ворота. Борисова убили, а его жена этой ночью скончалась в больнице. Она на сохранении лежала, вечером приступ истерики странный был, а ночью… вроде сердце остановилось. У нее проблемы со здоровьем были, долго не решались они детей рожать. Вот и решились. Ни родителей, ни детей.
Глава 2
Старший следователь прокуратуры Иван Трофимович Пугачев прекрасно был осведомлен о криминогенной обстановке в районе. И не по тем цифрам, которые попадали в официальную статистику, а истинным. И все эти годы делал вид, что это его не касается. Сейчас он вспомнил, и ему стало страшно. Меньше чем за десять лет в районе было изнасиловано 220 девушек. Это только те, кто подал заявление. А ведь часть из них потом забрали свои заявления. А сколько грабежей, нападений, нанесения тяжких телесных повреждений? Все эти дела были закрыты.
А еще сотни пропавших без вести. Можно, конечно, сослаться на близость Северного Кавказа, клеймить нехорошими словами чеченцев, которые воруют честных граждан, увозят к себе для рабского использования их труда. Такое тоже бывало. Иногда. Но это всегда были работяги, бомжи. А тут идет речь об исчезновении предпринимателей, других достойных людей и их родственников.
Кстати вспомнилось о рабском труде! А ведь есть в районе некая фирма-сельхозпроизводитель «Агро-Нова», которая оскандалилась в начале этого года, предоставив подложные сведения и получив из федерального и краевого бюджетов субсидии на сумму свыше 15 миллионов рублей. Не с этой ли фирмой пару лет назад было связано дело об использовании якобы рабского труда на своих землях? Не раз поступала такая информация. И как-то милиция выезжала на место с проверкой и вроде бы кого-то освободила, но уголовного дела так никто и не возбуждал.
Но это все мелочи. А взрыв гранаты во дворе главы районной избирательной комиссии в 2001 году, а убийство главы администрации Романовского района Василия Запорожца в 2002 году… Дела-то все нераскрытые, и никто их раскрывать не собирается. Это Пугачев знает совершенно точно. Из этой же категории закрытое дело о вымогательстве у гражданина Бондаренко 10 тысяч долларов 2009 года, о расстреле отца и сына Богатыревых в сентябре 2003 года, нераскрытое зверское убийство Анатолия Смольянинова в ноябре 2008 года. Все ты знаешь, старый хрыч, все понимаешь. Ты даже можешь назвать мировых судей Данилова и Маняхина, которые откровенно злоупотребляют тем, что отказывают гражданам в приеме заявлений.
– Разрешите, Иван Трофимович? – без стука в кабинет вошел молодой следователь Володя Черемисов. – Результаты экспертизы получили.
– А? А, результаты. – Пугачев посмотрел на своего помощника мутными глазами, с трудом выходя из состояния глубокой задумчивости. – Да, давай. Что там эксперты накопали?
С Володей Черемисовым Пугачев работал вместе уже больше трех лет. Этот серьезный дотошный парень ему нравился, он сразу оценил знания молодого следователя, аккуратность, вдумчивость, аналитический ум. Черемисов стал ему хорошим помощником, многое ловил на лету, многому быстро научился, многое перенял.
А еще он был очень дисциплинирован и исполнителен. Пугачев только сейчас подумал, что эти качества он все эти годы ценил в Черемисове больше других. «Вот и еще один показатель того, что я старался прожить жизнь удобно, – с горечью подумал Иван Трофимович. – Послушный мне нравился помощник, вот что было удобно, а не то, что он умный».
– Найденная в стороне пуля соответствует тому же оружию, – начал докладывать Володя, – из которого были убиты Борисов и его водитель. Но есть и сюрприз, Иван Трофимович!
– Да? Какой?
– На пуле удалось обнаружить частички каучукового состава материала, из которого изготавливают автомобильные шины. Сейчас в лаборатории пытаются определить по составу материала производителя, но я уверен, что это материал шин автомобиля Борисова. Ему просто прострелили колесо, чтобы остановить в нужном месте.
– И что тебе дает эта информация? – поморщился Пугачев. – Толку от нее…
– Она подтверждает непричастность Величко.
Пугачев внутренне чертыхнулся и почувствовал, что краснеет от стыда. Он не подумал о старике стороже. Он давно уже отучился думать о простых людях, вообще о тех людях, о которых можно было не думать. Александр Васильевич Величко, которого на ферме звали просто Василичем, был ночным сторожем. Иногда он подряжался в промежутке между сменами на починку чего-нибудь, по другим хозяйственным делам. И ездил он на ферму из дома на велосипеде. Самого Василича и его велосипед нашли неподалеку в пруду. Сразу сложилась версия, что Величко подговорили остановить машину своего шефа, а потом убили как свидетеля. Теперь старик вроде бы оказывался непричастен к убийству Борисова.
– Значит, ты считаешь, Володя, что его утопили потому, что он видел, как убивают Борисова?
– Уверен. Или как убивают, или как готовятся.
– Других причин смерти Величко, кроме утопления, не определили?
– Нет. Еще, Иван Трофимович, я подготовил информацию для рассылки по подразделениям внутренних дел. Судя по тому что машина с пробитым колесом с места не двигалась, ее могли увезти на эвакуаторе. Ночью эвакуатор с машиной в кузове – вещь заметная. Могли видеть.
– Могли просто поставить запаску и угнать «Бентли» своим ходом, – возразил Пугачев, постепенно начиная мыслить привычно и освобождаясь от недавних угрюмых размышлений.
– Могли, – с готовностью согласился Черемисов. – На этот счет я тоже подготовил запросы для рассылки. «Бентли» тоже вещь заметная, могли на постах увидеть и запомнить. Я вот чего не понимаю, Иван Трофимович. На кой черт им было угонять машину? Явно же заказное убийство, явно целью был сам Борисов, потому что водителя убили как свидетеля. Зачем связываться с угоном машины? Понятно, что, разобрав ее на запчасти, они выгадают приличную сумму от продажи, но это же улики. Что-то я не представляю себе профессионального киллера, который крадет вещи своей жертвы из жадности.
«Я тоже не представляю, – подумал Пугачев. – И мысль, что это не киллер, а местная распоясавшаяся шпана, которую кто-то тут содержит, пришла мне в голову давно. Это лишний раз подтверждает, что Борисов был неугоден кому-то из местных. Что кому-то нужны деньги Борисова, его бизнес. А убивали просто бандиты, а никакой не профессионал-киллер. Я это понял, но мыслишку эту оставил про запас. Что-то мне подсказывает, что делиться ею нельзя ни с кем и что подтверждение не заставит себя долго ждать».
Внутренний телефон на столе Пугачева издал призывную трель, и оба следователя посмотрели на него с неудовольствием. В начале рабочего дня этот звонок мог означать только вызов к руководству. А таких вызовов никто никогда не любил.
– Слушаю, Пугачев! – пробурчал в трубку Иван Трофимович. – Что-о? А ты… ну да, конечно. Молодец. Спасибо.
– Что-то случилось? – насторожился Черемисов.
– Н-н-да-а, – неопределенно ответил Пугачев, барабаня по столу пальцами и глядя в окно. После продолжительной паузы он закончил свою мысль, но уже в ином контексте. – Вот ведь как бывает, Володя! Пришла беда – отворяй ворота. Борисова убили, а его жена этой ночью скончалась в больнице. Она на сохранении лежала, вечером приступ истерики странный был, а ночью… вроде сердце остановилось. У нее проблемы со здоровьем были, долго не решались они детей рожать. Вот и решились. Ни родителей, ни детей.
Глава 2
– Белов! – заорал Игнатьев в сторону коридора, перегнувшись через стол.
Потный и до крайности пыльный Паша Астахов, оперуполномоченный уголовного розыска, поморщился от зычного голоса начальника ОВД, но промолчал. В этом был весь майор Игнатьев: большой, грубовато бесцеремонный, прямолинейный, но справедливый. Таким, как Игнатьев, подчиненные прощали многое, потому что в глубине души считали их настоящими мужиками. Особенно если начальник был профессионалом, а не карьеристом, трясущимся за безопасность собственного зада.
В Павловском отделе внутренних дел их было всего двадцать с небольшим человек. Оперативники, участковые и другие, положенные по штату службы. До райцентра тридцать восемь километров, обслуживаемая территория включает не один десяток мелких населенных пунктов. И майор Игнатьев отвечал тут за все. И за профилактику, и за раскрытие преступлений, за качественное дознание. Да мало ли за что.
Вот и сейчас перед ним сидел Астахов, который принес ценнейшую информацию. Добывали они ее не один месяц, нервов начальство из Управления попортило всем и каждому основательно. Но наконец удалось выйти на канал транзита наркотиков через подведомственную территорию. Если бы дурь распространяли на участке, обслуживаемом Павловским ОВД, то накрыть наркодельцов было бы проще. Всегда можно проследить цепочку от какого-нибудь наркомана до продавца, а от того – к более крупному посреднику, а уж от того – к поставщику. Но в селах и аулах жил иной контингент граждан. Это в городах молодежи средство для расслабления требуется. А тут и молодежи-то кот наплакал, она в города уезжает. А те, кто остались, – либо старики, либо мужики и бабы, работающие в сельском хозяйстве. Это не потребитель.
Хотя Игнатьев не считал себя ответственным за то, что чисто географически канал поставки наркотиков пролег через его территорию, но считал своим долгом в лепешку расшибиться, но перекрыть его. Примерно так он и ставил вопрос перед оперативниками. И вот Пашка привез-таки агентурную информацию. Где он пропадал неделю, в какое дерьмо залезал, только гадать приходится, но привез. И сидел теперь перед майором довольный. И даже старший опер Сашка Белов, который отвечал за оперативную работу в отделе, не стал его слушать, а сразу отправил с докладом к майору. Дело предстояло такое, что привлекать придется много сил и средств.
– Белов! – снова заорал Игнатьев в сторону коридора. – Уснул, что ли?
– Да здесь я, – послышался голос, и в дверях появился крупный светловолосый парень в рубашке навыпуск.
– Я долго звать буду? – проворчал Игнатьев.
– Зосима Иванович, – улыбнулся Белов. – Так у меня же люди в кабинете, документы на столе. Пока убрал, пока сейф запер, пока извинился, между прочим, и попросил подождать.
– Ладно, ладно, – примирительно сказал Игнатьев, явно уловивший специально вставленную часть фразы «извинился, между прочим». – Ты в курсе?
– Естественно. Я Пашку послал вам доложить, пока я там закругляюсь с делами. Надо брать, и своими силами. Если Управление подключим, то через день все забудут, что это мы расстарались канал перекрыть. Не люблю, когда заслуженные поощрения мимо нас проходят.
– Ладно, поощрения пока подождут. Значит, ты говоришь, Павел, что они партию повезут на двух машинах, чтобы в дороге не перекладывать?
– Совершенно верно, – кивнул Астахов. – Товар из Чечни. На развилке они разойдутся: одна машина уйдет в Прохладный, а вторая через Павловское на Кисловодск. Между прочим, никто не отреагировал, что там, в основной партии, еще и оружие будет.
– Отреагировали, молодец, – ответил Игнатьев. – Так… времени у нас с вами кот наплакал.
– Обычно вы говорите «птичка написала», – не удержался от комментария Астахов, слывший самым большим шутником и весельчаком в отделе.
– Н-да, птичка, – отозвался майор, задумчиво глянув будто сквозь оперативника. – Значит, так, ты, Саша, готовь своих ребят, прикинь план операции.
– На развилке? – насторожился Белов. – Обе машины хотите взять?
– Нет, обе мы брать не будем. Во-первых, не наша территория, и я должен поставить Управление в известность. Они обязательно кинут своих людей, и смысла там рисоваться нам не будет. Сообщу, и пусть сами разруливают. Не сообщить я права не имею, а самовольничать…
– Это точно, – вздохнул Белов, – с нашим районным начальством только начни бодаться. Хотя победителей не судят! А может, рискнем, а потом скажем, что времени предупредить не было? Ох, уйдет информация из Управления, ох, уйдет!
– А оно нам нужно? – шевельнул плечами Астахов. – Да пусть подавятся своей долей славы. Мне, например, не жалко. Оно, знаете ли, как говорит Зосима Иванович, чем дальше в лес, тем своя рубашка ближе к телу.
– Свои трусы ближе к заднице! – рявкнул Игнатьев. – Рассуждают они тут. Мне эту задницу и подставлять придется, если что! – Майор помолчал с минуту, потом уже тише добавил: – Сам знаю, что может уйти. Сообщу, но попозже вечером. Перед вечерней планеркой, чтобы все на местах были, и дежурный в эфир по рации не орал.
– Информация у них другим путем уходит, – усмехнулся Белов.
– Знаю, – скривился Игнатьев и сплюнул.
Отправив оперативников готовиться к операции, Игнатьев еще долго расхаживал по кабинету, засунув руки в карманы и угрюмо глядя себе под ноги. Он понимал, что, не сообщив об имеющейся оперативной информации, он почти ничем не рискует. Возьмут они одну машину, которая пойдет через них на Кисловодск, и доказывай потом, что они тут знали, а чего не знали. Но у майора были свои собственные представления о чести и служебном долге. Знать и не сообщить – это не только нарушение долга, но и подлость по отношению к своим коллегам, которые служат в РУВД.
Но это было не самое неприятное в мыслях Игнатьева. Самым неприятным было другое. Сообщив о транзите наркотиков в последний момент, он ставил оперативников из Управления в сложное положение. У них не останется времени на подготовку, делать придется все на скорую руку, а это может привести к человеческим жертвам. На такое Игнатьев пойти не мог. Он выругался самыми грязными словами, которые только знал, и взялся за телефон. Если сообщать, то сейчас и только самому начальнику РУВД. В крайнем случае его заместителю по оперативной работе.
Оперативникам майор о своем звонке ничего говорить не стал. Это его дело, его груз. Хорошо, что в ночной темноте не видно глаз. И когда в два часа ночи уже на месте засады Белов спросил его о звонке в Управление, Игнатьев коротко ответил, что позвонил, и сразу перешел к вопросу операции.
Всего было решено задействовать для операции перехвата шестерых оперативников, включая самого Белова, и три машины. В одну полицейскую «девяносто девятую» с проблесковыми маячками на крыше он посадил двоих оперов, одетых в специальные костюмы ГИБДД с полосками светоотражающей ткани и оранжевые жилеты. Они должны были изображать патруль ДПС и сделать все для того, чтобы машина с преступниками остановилась. Вторая машина без опознавательных знаков полиции поможет перекрыть шоссе. И третья машина, за рулем которой сидел сам Сашка Белов, признанный лучший водитель отдела, перекроет обратный путь преступникам, если им удастся развернуться.
Обе машины, которые должны блокировать путь, Игнатьев убрал с шоссе и загнал в лесополосу. Преступники могли издалека увидеть их на обочине в свете фар и просто изменить маршрут. Из этих же соображений Белов с одним из своих оперов в третьей машине курсировали сейчас в районе развилки дороги Прохладный – Кисловодск. Зная марку машины и ее номер, они должны будут предупредить группу захвата о том, что преступники движутся в их сторону. А затем принять меры, чтобы последние не смогли удрать в обратном направлении. Если преступники каким-то чудом что-то пронюхают и поменяют машины, у Белова имелись еще кое-какие приметы в запасе, чтобы опознать их.
– Каштан, я Двойка, – послышался в динамике рации голос Белова. – Я на КП. Объект прошел. Светло-серый «Фольксваген Бора», номер 234. Приметы совпадают.
– Двойка, направление? – нетерпеливо потребовал Игнатьев.
– К вам идут, – весело ответил оперативник, – к вам!
– Сколько человек в машине?
– Предположительно двое.
Белов отпустил машину преступников на расстояние около двухсот метров и тронулся следом. Трасса была пустынной, и он хорошо видел впереди себя красные фонари иномарки. Машины, в основном встречные, попались всего четыре раза, да и те были «КамАЗами» дальнобойщиков. Долго висеть на хвосте не стоило. При такой загруженности трассы преступники довольно быстро могут насторожиться, заметив, что какая-то машина держится от них на одном и том же расстоянии. И Белов неторопливо пошел на сближение.
Стрелка спидометра легла на цифру 110. «Фольксваген» четко держал 90, наверное, чтобы не привлекать внимания ГИБДД. Расстояние постепенно сокращалось. Когда Белов нагнал иномарку и собрался пойти на обгон, из-за поворота выскочил здоровенный трейлер. Пришлось снизить скорость и пристроиться за «Фольксвагеном». Сыщики воспользовались светом встречных фар, чтобы разглядеть что-нибудь в салоне машины преступников, но стекла впереди идущего автомобиля были сильно затонированы и ничего, кроме смутных силуэтов, они не увидели.
– Бардак, – проворчал Белов, – пол-Кавказа проехали, а их никто за такие стекла не наказал.
– Все оплачено, – усмехнулся его напарник. – У нас на постах вопросы решаются быстро – под хруст банкнот.
Наконец удалось обогнать иномарку, и Белов надавил на педаль газа до конца. До места, где намечен захват, оставалось всего километров пятнадцать, а ему еще надо было незаметно для преступников уйти с дороги, притаиться, чтобы потом зайти сзади, когда их остановят.
Через несколько километров он достиг места, которое его устраивало. И поворот на пересеченной местности, за которым преступники не увидят его огней, и поворот к поселку Фрунзе, на который он в принципе мог уйти. За пышными кронами деревьев фар автомобиля все равно бы с трассы видно не было. Белов резко сбросил скорость и нажал на тормоз, машину понесло боком, но он вывернул руль и ловко съехал с дороги. Теперь заднюю скорость – и под мостик через овражек. Все, фары потушены, двигатель заглушен.
Через три минуты из-за поворота выскочил «Фольксваген». Мелькнули фары, и машина ушла за второй поворот. Белов прислушался, затем повернул ключ в замке зажигания. Теперь ему предстояло километров десять проехать без включенных фар. Причем на приличной скорости. «Хорошо еще, что ночь лунная», – подумал сыщик и надавил на педаль газа.
Игнатьев, получив сообщение, что минуты через три преступники будут на месте, с беспокойством смотрел на дорогу. Пересеченная местность не давала возможности увидеть машину заранее, а с перекрыванием проезжей части можно было и опоздать. Наконец за ближайшим холмом небо и кроны деревьев осветились на какое-то время, потом опять стало темно. Ясно, что машина идет с включенным дальним светом, пока нет встречных. Преодолеть последний спуск и последний подъем преступники могли за пару минут, а то и меньше. Времени не оставалось. Игнатьев отдал приказ, и в лесополосе заработали двигатели машин, не включая фар, они стали выползать к обочине. Первым вылезла на асфальт полицейская «девяносто девятая». И сразу же со склона ударили фары, осветив все вокруг.
Водитель «девяносто девятой» уже не ждал команд, а принял решение самостоятельно. И сделал он это вовремя. Когда смотришь на фару, то расстояние до встречной машины определить точно практически невозможно. И он вовремя включил габаритные огни своей машины и сине-белый маячок на крыше. Вторая машина выскочила на асфальт, хрустнув амортизаторами, и встала рядом с первой. Тут же раздался визг тормозов, и «Фольксваген» понесло боком на две перекрывшие ему дорогу машины.
– Выйти из машины, руки держать на виду! – рявкнул в мегафон Игнатьев. – Не делать резких движений, иначе будем стрелять на поражение!
Передние дверцы «Фольксвагена» медленно открылись.
– Всем выйти, руки на капот машины! – еще громче заорал майор.
Наконец показались две фигуры. Одна пониже, в темной короткой куртке, вторая повыше, в светлом костюме. Тот, что был в костюме, прикрыл глаза рукой и закричал капризным начальственным голосом:
– Что тут творится? Кто старший? На каком основании вы это делаете?
Трое оперативников, стоя на одном колене, держали на мушке автоматов машину, Игнатьев опустил на асфальт мегафон и решительно шагнул вперед.
Обыск машины и людей занял всего пару минут. Ни наркотиков, ни оружия в салоне и багажнике не нашли. Могли быть тайники, но это уже дело экспертов. А вот пассажир «Фольксвагена» в светлом костюме приготовил большой сюрприз.
– Вы не имеете права! – орал он с пеной у рта. – Вы что, читать не умеете? У вас в руках мое удостоверение депутата. Я пользуюсь депутатской неприкосновенностью! Я требую, чтобы меня тотчас же отпустили и освободили моего водителя с машиной. Вы ответите за это безобразие по закону!
Игнатьев рискнул задержать депутата на три часа, но потом все же, после безуспешных попыток допросить его, велел отпустить. Что бы там ему ни удалось потом доказать, но с этим типом он влип в неприятности. В восемь утра Белов доложил, что в машине ничего противозаконного не обнаружено. Даже следов.
– Отпечатки пальцев с кузова и из салона все сняли?
– По максимуму, – кивнул сыщик.
– Выписывай постановление. Задержим его на трое суток. Депутат уехал?
– С полчаса назад. Вышел и давай названивать по мобильнику. Думаю, что не только машину вызывал. Наверняка успел нажаловаться.
– Да и хрен с ним! – огрызнулся Игнатьев.
– Хрен-то с ним, – не очень весело улыбнулся Белов, – а вот какие шишки на нас теперь посыпятся… Между прочим, что он делал в этой машине, вот вопрос? По силе давления, которое на нас будут оказывать, мы сразу поймем, на каком уровне прошла утечка информации.
– Щас! – оскалил зубы Игнатьев. – Генерал тебе лично позвонит! Поручат мелкой сошке наизнанку нас вывернуть, вот и утрись.
Допросы Пугачев вел вяло. Большую часть поручал Черемисову, потому что не видел никакого положительного результата. Обязаны были допросить всю смену на ферме, вот и допрашивали. Сейчас перед ним сидела женщина лет пятидесяти, пышнотелая, румяная. Работала она на ферме завхозом, в хозяйстве с первого дня, но отвечала на вопросы скупо и неохотно. И уж совсем не к месту после каждого ответа прикладывала платочек к сухим глазам.
– Борисов предупреждал, что заедет на вашу ферму поздно вечером? – монотонно задавал вопросы Пугачев.
– Может, и предупреждал, – пожала женщина округлыми плечами, – только заведующую. Мое-то дело маленькое, мое дело, чтобы халаты были у всех и чистые, инвентарь в исправности содержался, ремонтировался вовремя, на складе порядок был.
– Во сколько уехал с фермы Величко?
– Не знаю. Я уже домой ушла к тому времени, а Василич еще починкой занимался. Как закончил, так и уехал.
– В тот день он говорил что-нибудь о Борисове? Что с просьбой обратиться хочет или по иной причине упоминал Борисова?
– Да не было вроде таких разговоров…
Отвечала женщина охотно, но все ее ответы укладывались, если составить краткое резюме допроса, буквально в несколько фраз: «Ничего не знаю, ничего не видела, ничего не слышала». «Ну и хрен с вами, – недовольно подумал Пугачев, – не хотите, и не больно надо. Вам жить, вам на вашей совести все это останется. Если она у вас есть. – И тут же снова накатило на него это новое непонятно откуда выплывшее состояние. – У них совесть! А у меня самого совесть есть? Мне начальство почти открытым текстом намекнуло, что «глухарь» это чистейший. Что убийство совершено по заказу, что доказательств не соберем, а сам киллер уже за пару тысяч километров отсюда. И чтобы я не беспокоился, шепнули, что лишнее нераскрытое преступление никак не отразится на поощрениях в связи со скорым почетным уходом на пенсию. И вот я сижу и поплевываю. И Борисов для меня ничто, и заказчик для меня ничто. Сытая жизнь, достойная пенсия, а остальное ерунда».
Что-то шевельнулось глубоко в душе, раздражающее, нарушающее покой А вот взять и назло всем раскрыть это убийство, припереть к стене тех, кто стоит за этим делом! Что, не ожидали? «Можно, – подумал Пугачев, отгоняя эту неудобную мысль, – только не прижмешь их. Вовремя почувствуют, что у меня доказательства есть, и вмешаются. А потом? Потом или дело отдадут другому, кому в голову дурные мысли не приходят, или мне оставят, но внушение сделают. А может, вот так же найдут под утро на улице с простреленной башкой, и другой следователь будет сидеть и мучиться. Мысль дурную будет отгонять, что вот возьмет и всем назло раскроет убийство, припрет к стене злодеев».
Следующей в списке людей, которых следовало допросить, у Пугачева стояла Оксана Селиванова. Местная девушка, работавшая в доме Борисовых поварихой. То, что бизнесмен, судя по всему, с удовольствием давал работу своим односельчанам, Пугачев уже понял. Понял он и то, что Борисова все его окружение побаивалось, но любило. Придирчив был, это точно. Однако если человек работал добросовестно, с полной самоотдачей, то средств на его поощрение Борисов не жалел. Очень силен был командный дух, который смог поднять прирожденный лидер. Но вот нашелся кто-то, решивший все это сломать. Или под себя подмять, или конкурента раздавить.
Пугачев опять с раздражением попытался отогнать от себя мысли, которые не имели для него никакого значения. Начальство дало понять вполне определенно – дело пополнить всеми необходимыми составляющими, оформить в соответствии с существующими требованиями и ни о чем не беспокоиться. А он сидит тут и гипотезы строит!
Потный и до крайности пыльный Паша Астахов, оперуполномоченный уголовного розыска, поморщился от зычного голоса начальника ОВД, но промолчал. В этом был весь майор Игнатьев: большой, грубовато бесцеремонный, прямолинейный, но справедливый. Таким, как Игнатьев, подчиненные прощали многое, потому что в глубине души считали их настоящими мужиками. Особенно если начальник был профессионалом, а не карьеристом, трясущимся за безопасность собственного зада.
В Павловском отделе внутренних дел их было всего двадцать с небольшим человек. Оперативники, участковые и другие, положенные по штату службы. До райцентра тридцать восемь километров, обслуживаемая территория включает не один десяток мелких населенных пунктов. И майор Игнатьев отвечал тут за все. И за профилактику, и за раскрытие преступлений, за качественное дознание. Да мало ли за что.
Вот и сейчас перед ним сидел Астахов, который принес ценнейшую информацию. Добывали они ее не один месяц, нервов начальство из Управления попортило всем и каждому основательно. Но наконец удалось выйти на канал транзита наркотиков через подведомственную территорию. Если бы дурь распространяли на участке, обслуживаемом Павловским ОВД, то накрыть наркодельцов было бы проще. Всегда можно проследить цепочку от какого-нибудь наркомана до продавца, а от того – к более крупному посреднику, а уж от того – к поставщику. Но в селах и аулах жил иной контингент граждан. Это в городах молодежи средство для расслабления требуется. А тут и молодежи-то кот наплакал, она в города уезжает. А те, кто остались, – либо старики, либо мужики и бабы, работающие в сельском хозяйстве. Это не потребитель.
Хотя Игнатьев не считал себя ответственным за то, что чисто географически канал поставки наркотиков пролег через его территорию, но считал своим долгом в лепешку расшибиться, но перекрыть его. Примерно так он и ставил вопрос перед оперативниками. И вот Пашка привез-таки агентурную информацию. Где он пропадал неделю, в какое дерьмо залезал, только гадать приходится, но привез. И сидел теперь перед майором довольный. И даже старший опер Сашка Белов, который отвечал за оперативную работу в отделе, не стал его слушать, а сразу отправил с докладом к майору. Дело предстояло такое, что привлекать придется много сил и средств.
– Белов! – снова заорал Игнатьев в сторону коридора. – Уснул, что ли?
– Да здесь я, – послышался голос, и в дверях появился крупный светловолосый парень в рубашке навыпуск.
– Я долго звать буду? – проворчал Игнатьев.
– Зосима Иванович, – улыбнулся Белов. – Так у меня же люди в кабинете, документы на столе. Пока убрал, пока сейф запер, пока извинился, между прочим, и попросил подождать.
– Ладно, ладно, – примирительно сказал Игнатьев, явно уловивший специально вставленную часть фразы «извинился, между прочим». – Ты в курсе?
– Естественно. Я Пашку послал вам доложить, пока я там закругляюсь с делами. Надо брать, и своими силами. Если Управление подключим, то через день все забудут, что это мы расстарались канал перекрыть. Не люблю, когда заслуженные поощрения мимо нас проходят.
– Ладно, поощрения пока подождут. Значит, ты говоришь, Павел, что они партию повезут на двух машинах, чтобы в дороге не перекладывать?
– Совершенно верно, – кивнул Астахов. – Товар из Чечни. На развилке они разойдутся: одна машина уйдет в Прохладный, а вторая через Павловское на Кисловодск. Между прочим, никто не отреагировал, что там, в основной партии, еще и оружие будет.
– Отреагировали, молодец, – ответил Игнатьев. – Так… времени у нас с вами кот наплакал.
– Обычно вы говорите «птичка написала», – не удержался от комментария Астахов, слывший самым большим шутником и весельчаком в отделе.
– Н-да, птичка, – отозвался майор, задумчиво глянув будто сквозь оперативника. – Значит, так, ты, Саша, готовь своих ребят, прикинь план операции.
– На развилке? – насторожился Белов. – Обе машины хотите взять?
– Нет, обе мы брать не будем. Во-первых, не наша территория, и я должен поставить Управление в известность. Они обязательно кинут своих людей, и смысла там рисоваться нам не будет. Сообщу, и пусть сами разруливают. Не сообщить я права не имею, а самовольничать…
– Это точно, – вздохнул Белов, – с нашим районным начальством только начни бодаться. Хотя победителей не судят! А может, рискнем, а потом скажем, что времени предупредить не было? Ох, уйдет информация из Управления, ох, уйдет!
– А оно нам нужно? – шевельнул плечами Астахов. – Да пусть подавятся своей долей славы. Мне, например, не жалко. Оно, знаете ли, как говорит Зосима Иванович, чем дальше в лес, тем своя рубашка ближе к телу.
– Свои трусы ближе к заднице! – рявкнул Игнатьев. – Рассуждают они тут. Мне эту задницу и подставлять придется, если что! – Майор помолчал с минуту, потом уже тише добавил: – Сам знаю, что может уйти. Сообщу, но попозже вечером. Перед вечерней планеркой, чтобы все на местах были, и дежурный в эфир по рации не орал.
– Информация у них другим путем уходит, – усмехнулся Белов.
– Знаю, – скривился Игнатьев и сплюнул.
Отправив оперативников готовиться к операции, Игнатьев еще долго расхаживал по кабинету, засунув руки в карманы и угрюмо глядя себе под ноги. Он понимал, что, не сообщив об имеющейся оперативной информации, он почти ничем не рискует. Возьмут они одну машину, которая пойдет через них на Кисловодск, и доказывай потом, что они тут знали, а чего не знали. Но у майора были свои собственные представления о чести и служебном долге. Знать и не сообщить – это не только нарушение долга, но и подлость по отношению к своим коллегам, которые служат в РУВД.
Но это было не самое неприятное в мыслях Игнатьева. Самым неприятным было другое. Сообщив о транзите наркотиков в последний момент, он ставил оперативников из Управления в сложное положение. У них не останется времени на подготовку, делать придется все на скорую руку, а это может привести к человеческим жертвам. На такое Игнатьев пойти не мог. Он выругался самыми грязными словами, которые только знал, и взялся за телефон. Если сообщать, то сейчас и только самому начальнику РУВД. В крайнем случае его заместителю по оперативной работе.
Оперативникам майор о своем звонке ничего говорить не стал. Это его дело, его груз. Хорошо, что в ночной темноте не видно глаз. И когда в два часа ночи уже на месте засады Белов спросил его о звонке в Управление, Игнатьев коротко ответил, что позвонил, и сразу перешел к вопросу операции.
Всего было решено задействовать для операции перехвата шестерых оперативников, включая самого Белова, и три машины. В одну полицейскую «девяносто девятую» с проблесковыми маячками на крыше он посадил двоих оперов, одетых в специальные костюмы ГИБДД с полосками светоотражающей ткани и оранжевые жилеты. Они должны были изображать патруль ДПС и сделать все для того, чтобы машина с преступниками остановилась. Вторая машина без опознавательных знаков полиции поможет перекрыть шоссе. И третья машина, за рулем которой сидел сам Сашка Белов, признанный лучший водитель отдела, перекроет обратный путь преступникам, если им удастся развернуться.
Обе машины, которые должны блокировать путь, Игнатьев убрал с шоссе и загнал в лесополосу. Преступники могли издалека увидеть их на обочине в свете фар и просто изменить маршрут. Из этих же соображений Белов с одним из своих оперов в третьей машине курсировали сейчас в районе развилки дороги Прохладный – Кисловодск. Зная марку машины и ее номер, они должны будут предупредить группу захвата о том, что преступники движутся в их сторону. А затем принять меры, чтобы последние не смогли удрать в обратном направлении. Если преступники каким-то чудом что-то пронюхают и поменяют машины, у Белова имелись еще кое-какие приметы в запасе, чтобы опознать их.
– Каштан, я Двойка, – послышался в динамике рации голос Белова. – Я на КП. Объект прошел. Светло-серый «Фольксваген Бора», номер 234. Приметы совпадают.
– Двойка, направление? – нетерпеливо потребовал Игнатьев.
– К вам идут, – весело ответил оперативник, – к вам!
– Сколько человек в машине?
– Предположительно двое.
Белов отпустил машину преступников на расстояние около двухсот метров и тронулся следом. Трасса была пустынной, и он хорошо видел впереди себя красные фонари иномарки. Машины, в основном встречные, попались всего четыре раза, да и те были «КамАЗами» дальнобойщиков. Долго висеть на хвосте не стоило. При такой загруженности трассы преступники довольно быстро могут насторожиться, заметив, что какая-то машина держится от них на одном и том же расстоянии. И Белов неторопливо пошел на сближение.
Стрелка спидометра легла на цифру 110. «Фольксваген» четко держал 90, наверное, чтобы не привлекать внимания ГИБДД. Расстояние постепенно сокращалось. Когда Белов нагнал иномарку и собрался пойти на обгон, из-за поворота выскочил здоровенный трейлер. Пришлось снизить скорость и пристроиться за «Фольксвагеном». Сыщики воспользовались светом встречных фар, чтобы разглядеть что-нибудь в салоне машины преступников, но стекла впереди идущего автомобиля были сильно затонированы и ничего, кроме смутных силуэтов, они не увидели.
– Бардак, – проворчал Белов, – пол-Кавказа проехали, а их никто за такие стекла не наказал.
– Все оплачено, – усмехнулся его напарник. – У нас на постах вопросы решаются быстро – под хруст банкнот.
Наконец удалось обогнать иномарку, и Белов надавил на педаль газа до конца. До места, где намечен захват, оставалось всего километров пятнадцать, а ему еще надо было незаметно для преступников уйти с дороги, притаиться, чтобы потом зайти сзади, когда их остановят.
Через несколько километров он достиг места, которое его устраивало. И поворот на пересеченной местности, за которым преступники не увидят его огней, и поворот к поселку Фрунзе, на который он в принципе мог уйти. За пышными кронами деревьев фар автомобиля все равно бы с трассы видно не было. Белов резко сбросил скорость и нажал на тормоз, машину понесло боком, но он вывернул руль и ловко съехал с дороги. Теперь заднюю скорость – и под мостик через овражек. Все, фары потушены, двигатель заглушен.
Через три минуты из-за поворота выскочил «Фольксваген». Мелькнули фары, и машина ушла за второй поворот. Белов прислушался, затем повернул ключ в замке зажигания. Теперь ему предстояло километров десять проехать без включенных фар. Причем на приличной скорости. «Хорошо еще, что ночь лунная», – подумал сыщик и надавил на педаль газа.
Игнатьев, получив сообщение, что минуты через три преступники будут на месте, с беспокойством смотрел на дорогу. Пересеченная местность не давала возможности увидеть машину заранее, а с перекрыванием проезжей части можно было и опоздать. Наконец за ближайшим холмом небо и кроны деревьев осветились на какое-то время, потом опять стало темно. Ясно, что машина идет с включенным дальним светом, пока нет встречных. Преодолеть последний спуск и последний подъем преступники могли за пару минут, а то и меньше. Времени не оставалось. Игнатьев отдал приказ, и в лесополосе заработали двигатели машин, не включая фар, они стали выползать к обочине. Первым вылезла на асфальт полицейская «девяносто девятая». И сразу же со склона ударили фары, осветив все вокруг.
Водитель «девяносто девятой» уже не ждал команд, а принял решение самостоятельно. И сделал он это вовремя. Когда смотришь на фару, то расстояние до встречной машины определить точно практически невозможно. И он вовремя включил габаритные огни своей машины и сине-белый маячок на крыше. Вторая машина выскочила на асфальт, хрустнув амортизаторами, и встала рядом с первой. Тут же раздался визг тормозов, и «Фольксваген» понесло боком на две перекрывшие ему дорогу машины.
– Выйти из машины, руки держать на виду! – рявкнул в мегафон Игнатьев. – Не делать резких движений, иначе будем стрелять на поражение!
Передние дверцы «Фольксвагена» медленно открылись.
– Всем выйти, руки на капот машины! – еще громче заорал майор.
Наконец показались две фигуры. Одна пониже, в темной короткой куртке, вторая повыше, в светлом костюме. Тот, что был в костюме, прикрыл глаза рукой и закричал капризным начальственным голосом:
– Что тут творится? Кто старший? На каком основании вы это делаете?
Трое оперативников, стоя на одном колене, держали на мушке автоматов машину, Игнатьев опустил на асфальт мегафон и решительно шагнул вперед.
Обыск машины и людей занял всего пару минут. Ни наркотиков, ни оружия в салоне и багажнике не нашли. Могли быть тайники, но это уже дело экспертов. А вот пассажир «Фольксвагена» в светлом костюме приготовил большой сюрприз.
– Вы не имеете права! – орал он с пеной у рта. – Вы что, читать не умеете? У вас в руках мое удостоверение депутата. Я пользуюсь депутатской неприкосновенностью! Я требую, чтобы меня тотчас же отпустили и освободили моего водителя с машиной. Вы ответите за это безобразие по закону!
Игнатьев рискнул задержать депутата на три часа, но потом все же, после безуспешных попыток допросить его, велел отпустить. Что бы там ему ни удалось потом доказать, но с этим типом он влип в неприятности. В восемь утра Белов доложил, что в машине ничего противозаконного не обнаружено. Даже следов.
– Отпечатки пальцев с кузова и из салона все сняли?
– По максимуму, – кивнул сыщик.
– Выписывай постановление. Задержим его на трое суток. Депутат уехал?
– С полчаса назад. Вышел и давай названивать по мобильнику. Думаю, что не только машину вызывал. Наверняка успел нажаловаться.
– Да и хрен с ним! – огрызнулся Игнатьев.
– Хрен-то с ним, – не очень весело улыбнулся Белов, – а вот какие шишки на нас теперь посыпятся… Между прочим, что он делал в этой машине, вот вопрос? По силе давления, которое на нас будут оказывать, мы сразу поймем, на каком уровне прошла утечка информации.
– Щас! – оскалил зубы Игнатьев. – Генерал тебе лично позвонит! Поручат мелкой сошке наизнанку нас вывернуть, вот и утрись.
Допросы Пугачев вел вяло. Большую часть поручал Черемисову, потому что не видел никакого положительного результата. Обязаны были допросить всю смену на ферме, вот и допрашивали. Сейчас перед ним сидела женщина лет пятидесяти, пышнотелая, румяная. Работала она на ферме завхозом, в хозяйстве с первого дня, но отвечала на вопросы скупо и неохотно. И уж совсем не к месту после каждого ответа прикладывала платочек к сухим глазам.
– Борисов предупреждал, что заедет на вашу ферму поздно вечером? – монотонно задавал вопросы Пугачев.
– Может, и предупреждал, – пожала женщина округлыми плечами, – только заведующую. Мое-то дело маленькое, мое дело, чтобы халаты были у всех и чистые, инвентарь в исправности содержался, ремонтировался вовремя, на складе порядок был.
– Во сколько уехал с фермы Величко?
– Не знаю. Я уже домой ушла к тому времени, а Василич еще починкой занимался. Как закончил, так и уехал.
– В тот день он говорил что-нибудь о Борисове? Что с просьбой обратиться хочет или по иной причине упоминал Борисова?
– Да не было вроде таких разговоров…
Отвечала женщина охотно, но все ее ответы укладывались, если составить краткое резюме допроса, буквально в несколько фраз: «Ничего не знаю, ничего не видела, ничего не слышала». «Ну и хрен с вами, – недовольно подумал Пугачев, – не хотите, и не больно надо. Вам жить, вам на вашей совести все это останется. Если она у вас есть. – И тут же снова накатило на него это новое непонятно откуда выплывшее состояние. – У них совесть! А у меня самого совесть есть? Мне начальство почти открытым текстом намекнуло, что «глухарь» это чистейший. Что убийство совершено по заказу, что доказательств не соберем, а сам киллер уже за пару тысяч километров отсюда. И чтобы я не беспокоился, шепнули, что лишнее нераскрытое преступление никак не отразится на поощрениях в связи со скорым почетным уходом на пенсию. И вот я сижу и поплевываю. И Борисов для меня ничто, и заказчик для меня ничто. Сытая жизнь, достойная пенсия, а остальное ерунда».
Что-то шевельнулось глубоко в душе, раздражающее, нарушающее покой А вот взять и назло всем раскрыть это убийство, припереть к стене тех, кто стоит за этим делом! Что, не ожидали? «Можно, – подумал Пугачев, отгоняя эту неудобную мысль, – только не прижмешь их. Вовремя почувствуют, что у меня доказательства есть, и вмешаются. А потом? Потом или дело отдадут другому, кому в голову дурные мысли не приходят, или мне оставят, но внушение сделают. А может, вот так же найдут под утро на улице с простреленной башкой, и другой следователь будет сидеть и мучиться. Мысль дурную будет отгонять, что вот возьмет и всем назло раскроет убийство, припрет к стене злодеев».
Следующей в списке людей, которых следовало допросить, у Пугачева стояла Оксана Селиванова. Местная девушка, работавшая в доме Борисовых поварихой. То, что бизнесмен, судя по всему, с удовольствием давал работу своим односельчанам, Пугачев уже понял. Понял он и то, что Борисова все его окружение побаивалось, но любило. Придирчив был, это точно. Однако если человек работал добросовестно, с полной самоотдачей, то средств на его поощрение Борисов не жалел. Очень силен был командный дух, который смог поднять прирожденный лидер. Но вот нашелся кто-то, решивший все это сломать. Или под себя подмять, или конкурента раздавить.
Пугачев опять с раздражением попытался отогнать от себя мысли, которые не имели для него никакого значения. Начальство дало понять вполне определенно – дело пополнить всеми необходимыми составляющими, оформить в соответствии с существующими требованиями и ни о чем не беспокоиться. А он сидит тут и гипотезы строит!