Страница:
Разумеется, написанное для «Урсинус уикли» еще не имеет ничего общего с настоящей литературой. Но при всем при том колонка «Загубленный диплом» стала первым для Сэлинджера опытом печатных публикаций. Более того, она нашла своего читателя – и не важно, что этот читатель часто бывал разочарован.
Из газетных текстов разве что один, ранний, имел хотя бы отдаленное отношение к личным переживаниям Сэлинджера, а именно к его решению поступить в Урсинус-колледж. Он опубликован 10 октября 1938 года и озаглавлен «Рассказ»: «Жил-был парень, который замучился отращивать усы. Тот же самый парень не хотел работать на своего папочку – и ни на какого другого бессмысленного дядьку тоже не хотел. Поэтому он взял и снова пошел в колледж».
Хотел Джерри работать на «папочку» или не хотел, но, отучившись всего семестр, он вернулся в Нью-Йорк. Несмотря на то что оценки в Урсинус-колледже у него были неважные, Сэлинджеру там невероятно понравилось. О самом колледже и о проведенном в его стенах времени он всегда отзывался наилучшим образом. В конце концов именно там он принял решение сделать своей профессией писательство. Теперь, чтобы воплотить это решение в жизнь, ему требовались уверенность в себе, убежденность в собственной правоте… и помощь близкого человека.
У родителей Сэлинджер поддержки не искал – он просто поставил их перед фактом, что намерен стать писателем. Мать, как всегда, полностью одобрила выбор сына, отец же отнесся к нему скептически.
В 1938 году Соединенные Штаты еще полностью не оправились от последствий Великой депрессии. Все девять кризисных лет Соломону удавалось уберечь семью от царивших вокруг нищеты и отчаяния. Видя, как терпят крах даже самые талантливые предприниматели, он понимал: и ему тоже в любой момент может грозить разорение. Поэтому решение Джерри казалось Соломону безответственным и рискованным. Если трещина в отношениях между отцом и сыном к этому времени уже существовала, то теперь она стала только шире. Даже много лет спустя Сэлинджеру трудно было простить отца за близорукость и неверие в сына.
Помощь пришла Сэлинджеру не от родителей, а от постороннего поначалу человека. В Вэлли-Фордж у Джерри был приятель Уильям Фейсон, живший в Нью-Йорке на Стейтен-Айленде. Когда Сэлинджер заканчивал учебу, Фейсон – он выпустился из училища раньше – познакомил его со своей старшей сестрой.
Элизабет Мюррей, как звали сестру, долго жила в Шотландии и как раз только что вернулась оттуда с мужем и дочерью десяти лет. Утонченная тридцатилетняя особа, прекрасно образованная и повидавшая мир, совершенно покорила Сэлинджера и в скором времени стала для него главным авторитетом. Элизабет со своей стороны полностью поддерживала его выбор.
Они проводили долгие вечера в кафе и ресторанах Гринич-Виллидж за разговорами о литературе и о первых писательских опытах Сэлинджера. Он читал ей свои рассказы, она предлагала варианты их улучшения. По совету Элизабет Сэлинджер начал читать Фрэнсиса Скотта Фицджеральда, в котором нашел родственную душу, а не только пример для подражания.
Элизабет Мюррей вошла в жизнь Сэлинджера в тот момент, когда ему особенно нужны были помощь и сочувствие, – за это он всегда испытывал к ней глубокую благодарность. Доверительная дружба между ними сохранялась многие годы.
К концу 1938 года Сэлинджер окончательно решил стать профессиональным писателем. В качестве уступки родителям он согласился снова взяться за учебу – на сей раз чтобы учиться писательству.
Глава 2
Из газетных текстов разве что один, ранний, имел хотя бы отдаленное отношение к личным переживаниям Сэлинджера, а именно к его решению поступить в Урсинус-колледж. Он опубликован 10 октября 1938 года и озаглавлен «Рассказ»: «Жил-был парень, который замучился отращивать усы. Тот же самый парень не хотел работать на своего папочку – и ни на какого другого бессмысленного дядьку тоже не хотел. Поэтому он взял и снова пошел в колледж».
Хотел Джерри работать на «папочку» или не хотел, но, отучившись всего семестр, он вернулся в Нью-Йорк. Несмотря на то что оценки в Урсинус-колледже у него были неважные, Сэлинджеру там невероятно понравилось. О самом колледже и о проведенном в его стенах времени он всегда отзывался наилучшим образом. В конце концов именно там он принял решение сделать своей профессией писательство. Теперь, чтобы воплотить это решение в жизнь, ему требовались уверенность в себе, убежденность в собственной правоте… и помощь близкого человека.
У родителей Сэлинджер поддержки не искал – он просто поставил их перед фактом, что намерен стать писателем. Мать, как всегда, полностью одобрила выбор сына, отец же отнесся к нему скептически.
В 1938 году Соединенные Штаты еще полностью не оправились от последствий Великой депрессии. Все девять кризисных лет Соломону удавалось уберечь семью от царивших вокруг нищеты и отчаяния. Видя, как терпят крах даже самые талантливые предприниматели, он понимал: и ему тоже в любой момент может грозить разорение. Поэтому решение Джерри казалось Соломону безответственным и рискованным. Если трещина в отношениях между отцом и сыном к этому времени уже существовала, то теперь она стала только шире. Даже много лет спустя Сэлинджеру трудно было простить отца за близорукость и неверие в сына.
Помощь пришла Сэлинджеру не от родителей, а от постороннего поначалу человека. В Вэлли-Фордж у Джерри был приятель Уильям Фейсон, живший в Нью-Йорке на Стейтен-Айленде. Когда Сэлинджер заканчивал учебу, Фейсон – он выпустился из училища раньше – познакомил его со своей старшей сестрой.
Элизабет Мюррей, как звали сестру, долго жила в Шотландии и как раз только что вернулась оттуда с мужем и дочерью десяти лет. Утонченная тридцатилетняя особа, прекрасно образованная и повидавшая мир, совершенно покорила Сэлинджера и в скором времени стала для него главным авторитетом. Элизабет со своей стороны полностью поддерживала его выбор.
Они проводили долгие вечера в кафе и ресторанах Гринич-Виллидж за разговорами о литературе и о первых писательских опытах Сэлинджера. Он читал ей свои рассказы, она предлагала варианты их улучшения. По совету Элизабет Сэлинджер начал читать Фрэнсиса Скотта Фицджеральда, в котором нашел родственную душу, а не только пример для подражания.
Элизабет Мюррей вошла в жизнь Сэлинджера в тот момент, когда ему особенно нужны были помощь и сочувствие, – за это он всегда испытывал к ней глубокую благодарность. Доверительная дружба между ними сохранялась многие годы.
К концу 1938 года Сэлинджер окончательно решил стать профессиональным писателем. В качестве уступки родителям он согласился снова взяться за учебу – на сей раз чтобы учиться писательству.
Глава 2
Первые опыты
В январе 1939 года Сэлинджер записался на два курса в Колумбийский университет. Сочинять рассказы студентов учил редактор журнала «Стори» Уит Бернетт, а поэтическое мастерство преподавал поэт и драматург Чарльз Хэнсон Таун. Сэлинджер к тому времени еще колебался, какому словесному жанру себя посвятить. Любитель театра, он вполне видел себя автором киносценариев, но писать рассказы ему было не менее интересно. Поэтому он и занялся сразу двумя предметами – и в том и в другом наставниками были признанные мастера, разительно отличавшиеся один от другого в смысле стиля и общего подхода к творчеству.
Уит Бернетт любил рискованные предприятия. В 1931 году, в самый разгар Великой депрессии, он со своей тогдашней женой Мартой Фоули затеял издавать в Вене журнал «Стори». В 1933 году супруги перебрались в Нью-Йорк, где их редакция обосновалась на Четвертой авеню. По замыслу Бернетта, журнал «Стори» должен был знакомить публику с произведениями молодых талантливых писателей – как правило, теми, что были отвергнуты более консервативными и массовыми изданиями. Эстетическое чутье Бернетта обычно не подводило – именно он открыл миру таких авторов, как Теннесси Уильямс, Норманн Мейлер и Трумэн Капоте. В 1939 году, при весьма скромном тираже около 21 тысячи экземпляров и вечно шатком финансовом положении, «Стори» высоко котировался в писательских кругах и считался самым актуальным литературным изданием.
В противоположность Бернетту, Чарльз Хэнсон Таун являл собой воплощение солидности. К 1939 году, в свои шестьдесят один, Таун отметился едва ли не во всех мыслимых областях словесности. Зарабатывал он редакторством, поочередно и весьма успешно возглавляя ряд широко известных журналов, в том числе «Космополитен», «Макклюрс» и «Харперс базар». При всей загруженности редакторской работой он всегда находил время писать.
Назвать его «плодовитым» и «разноплановым» – значит не сказать ничего. Таун произвел на свет изрядное количество пьес, романов, песенных текстов и даже как-то составил руководство по этикету. Но любовью всей его жизни была поэзия. Его лирика, как и произведения во всех остальных жанрах, пользовалась успехом, поскольку полностью отвечала ожиданиям читателей. Стихи у Тауна всегда рифмованные, полные цветастых фраз – в его время как раз этого и требовала публика. Характерный образец его поэтического творчества – стихотворение «Самоубийца», написанное в 1919 году:
Поступление в Колумбийский университет стало для Сэлинджера третьей попыткой получить высшее образование. В Урсинус-колледже он бахвалился перед однокашниками, что когда-нибудь напишет Великий Американский Роман. Под предлогом того, что только так смогут раскрыться его способности, он выбил у родителей разрешение заняться в университете писательским мастерством. Но, несмотря на это, с самого начала семестра был, как и прежде, вял и рассеян. На курсе у Бернетта Сэлинджер редко брал слово и за все время так практически ничего и не написал. Спустя годы Бернетт напоминал бывшему студенту, как тот отсиживался в заднем ряду, бесцельно глазея в окно[25].
К поэтическому курсу Сэлинджер относился гораздо добросовестнее. Очевидно, ему больше хотелось подражать Чарльзу Хэнсону Тауну, чем Уиту Бернетту, – как литератор, Таун пользовался гораздо большим успехом, к тому же Сэлинджер разделял его интерес к театру. Прозаических университетских работ Сэлинджера до нас не дошло, зато в архиве Чарльза Хэнсона Тауна, среди студенческих сочинений 1939 года, сохранилось стихотворение, подписанное «Джерри Сэлинджер» и озаглавленное «Ранняя осень в Центральном парке». Начинается оно так: «Слякоть и хмарь, обреченные тлению листья…»[26]
В конце первого семестра в Колумбийском университете Сэлинджер получил в награду – скорее за усердие, чем за проявленные таланты – экземпляр поэтического сборника Тауна «Апрельская песнь», вышедшего в 1937 году. Не исключено, впрочем, что эту книгу получили все его соученики по поэтическому курсу. Экземпляр Сэлинджера снабжен дарственной надписью:
Как-то Бернетт решил вслух прочитать студентам рассказ Уильяма Фолкнера «Когда наступает ночь». Он читал эту вещь ровным, бесстрастным голосом. «Фолкнер говорил с нами напрямую, без всяких посредников, – писал позже Сэлинджер. – Бернетт ни разу не вторгся между автором и его возлюбленным молчаливым читателем»[27]. Это чтение послужило Сэлинджеру уроком писательского самоограничения и уважения к читателю. На всю жизнь усвоив поданный Бернеттом урок, он всегда старался оставаться словно бы в стороне, не вклиниваться между читателем и повествованием, подавлять свое авторское присутствие, чтобы оно не мешало непосредственному восприятию читателем героев и их поступков.
Как позднее вспоминал Сэлинджер, Бернетт частенько опаздывал на занятия и заканчивал их раньше положенного, но свой предмет преподавал толково и доступно. Он заражал учеников своей любовью к жанру рассказа, и сама эта любовь давала им больше, чем подробнейшие объяснения. Знакомя студентов с авторами самого разного ранга, пишущими в самой разнообразной стилистике, Бернетт не навязывал своего отношения и тем самым внушал студентам мысль, что умение читать книги не менее важное, чем умение их хорошо писать.
В конце концов Сэлинджер поддался обаянию Уита Бернетта, начал активнее участвовать в занятиях и писать дома, для себя. Понапрасну просидев в аудитории целый семестр, – глядя в окно и перебрасываясь шуточками с соседями, – осенью он предпринял вторую попытку и снова записался на курс к Бернетту.
С сентября Сэлинджер начал посещать занятия, которые Бернетт вел вечером по понедельникам. Он опять тихо сидел в заднем ряду, и ничто не говорило о том, что в Джерри происходит важная перемена. Что он мало-помалу изживает в себе насмешливую самоуверенность, под знаком которой проходили прежние годы его учебы. В письме, адресованном Бернетту в ноябре 1939 года, Сэлинджер с сожалением признает, что был до сих пор слишком ленив и чрезмерно занят собственным «я».
Теперь он настроился на самый серьезный лад и после одного из занятий, собравшись с духом, вручил преподавателю подборку своих рассказов. Бегло просмотрев ее, Бернетт был поражен – под маской безразличия в парне с заднего ряда скрывался незаурядный талант. «Казалось, что эти несколько рассказов написаны на одном дыхании, – вспоминал Бернетт много лет спустя. – Большинство из них были потом опубликованы»[28].
К концу осеннего семестра Сэлинджер уже считал Уита Бернетта своим наставником, его отзывы и советы были для Джерри исключительно важны, а авторитет непререкаем. Сэлинджер буквально из кожи лез вон, лишь бы снискать благосклонность Бернетта. В письмах той поры, изобилующих признаниями в собственном невежестве и дифирамбами в адрес наставника, он предстает самым что ни на есть восторженным юношей. Джерри настолько благодарен Бернетту за принятое в нем участие, что клянется пойти ради него на все, что угодно, – разве что не на убийство[29].
Осенью 1939 года Сэлинджер написал рассказ «Молодые люди» и показал его Бернетту. Бернетт, которому вещь чрезвычайно понравилась, предложил отослать ее в «Кольерс», иллюстрированный журнал, где рассказы размещались в окружении назойливой рекламы. Публикация рассказов в «Кольерс», «Сатердей ивнинг пост», «Харперс базар» и подобных им женских журналах, в так называемом глянце, в 1930-е и 1940-е годы была самым обычным делом.
Утром 21 ноября Сэлинджер собственноручно отнес рукопись в редакцию «Кольерс». Там ее прочитали – и, в полном соответствии с опасениями автора[30], отвергли. Таково было первое столкновение Сэлинджера с превратностями писательского ремесла, и ему хватило мужества признать этот опыт не напрасным.
Проведя своего студента через искус глянцем, Бернетт забрал рукопись «Молодых людей» себе. Несколько недель она пролежала в редакции «Стори», пока главный редактор решал, печатать рассказ или нет. Сэлинджеру, которому Бернетт ничего определенного не обещал, эти недели наверняка показались вечностью.
Бернетт не собирался протаскивать Сэлинджера в печать. Не сказать, что он открыл в парне, который отмалчивался на занятиях в заднем ряду, редкостное литературное дарование и проложил ему прямую дорогу к славе. Сначала он заставил Джерри самого попытать счастья. Как литературному наставнику Бернетту, должно быть, хотелось опубликовать произведение своего подопечного, но как учитель он прежде предоставил ему возможность испробовать другие варианты и взял рассказ только после того, как Сэлинджеру отказали в другом журнале.
Джерри только-только отметил свой двадцать первый день рождения, когда в январе 1940 года редакция «Стори» уведомила его, что рассказ «Молодые люди» будет напечатан в ближайшем номере. В ответ Сэлинджер сообщил Уиту Бернетту, что он «потрясен» известием и наконец может вздохнуть с облегчением. «Ну и слава богу! – воспроизводил он вероятную реакцию однокашников. – А то мы думали, это все один треп»[31]. Теперь вдохновленному успехом Сэлинджеру не терпелось целиком посвятить себя писательскому труду – в Колумбийский университет он после каникул больше не вернулся. Его формальное образование на этом было завершено.
Поверив, что «Молодые люди» открыли ему путь к блестящей литературной карьере, Сэлинджер носился с рассказом как с долгожданным младенцем. Пятого февраля редакция «Стори» сообщила, что собирается рассылать рекламные листки с анонсом рассказа и известием о появлении на литературной сцене нового имени. Сэлинджер с удовольствием составил список адресов, по которым хотел бы, чтобы была доставлена реклама, а вскоре после этого получил сигнальный экземпляр номера с рассказом.
По словам Сэлинджера, каждый день ожидания публикации был для него как канун Рождества. Он без конца строил планы, где бы лучше отметить выход рассказа, а пока сидел дома – родители в это время куда-то уехали, предоставив Джерри самому себе, – целыми днями слушал пластинки, пил пиво, устраиваясь с пишущей машинкой то в одной, то в другой комнате, и вслух, не смущаясь отсутствием слушателей, читал свои вещи[32].
Только 24 февраля, то есть почти через полтора месяца после того, как журнал принял его рукопись, Сэлинджер вспомнил, что надо бы поблагодарить редакцию «Стори». На восторженное письмо Джерри Бернетт ответил с отеческой теплотой. Он выразил надежду, что в напечатанном виде рассказ не разочарует «критического глаза» автора, и пригласил Сэлинджера на ежегодный майский ужин Писательского клуба[33]. Тот с радостью принял приглашение.
Наконец сочинение Дж. Д. Сэлинджера было представлено миру – пять страниц в весеннем номере журнала «Стори» занимал рассказ, за который автору с некоторой задержкой было заплачено 25 долларов.
В рассказе в нелепом виде выведены чем-то похожие на самого Сэлинджера и на его богатых приятелей персонажи, глубоко озабоченные пустяковыми обстоятельствами своего бездумного существования. Это довольно типичная для того времени вещь, написанная под сильным влиянием Фицджеральда.
Рассказ «Молодые люди» состоит по большей части из диалога между не пользующейся успехом девушкой по имени Эдна Филлипс и Уильямом Джеймсоном-младшим, застенчивым юношей, вечно грызущим ногти и поглощающим скотч бокал за бокалом. Дело происходит на вечеринке, беседа клеится плохо – Эдна тщетно пытается завладеть вниманием Джеймсона, а тот тем временем не сводит глаз с кукольной блондинки, охмуряющей поклонников в соседней комнате.
Подобно многим будущим персонажам Сэлинджера, парни и девушки в «Молодых людях» беспрерывно курят. Это дает автору возможность ввести опорную деталь – черный, изукрашенный блестками портсигар, в котором у Эдны в итоге кончаются сигареты. Когда Джеймсону удается наконец избавиться от ее общества, Эдна поднимается наверх, в комнаты, куда ни ей, ни остальным гостям заходить не полагается.
Двадцать минут спустя она возвращается. Соблазнительная блондинка сидит в окружении парней. Один из них сжимает стакан с виски в одной руке и обкусывает ногти на другой. Эдна открывает свой портсигар в блестках – в нем откуда-то взялись штук десять сигарет. Она закуривает и просит компанию поставить другую пластинку. Эдна Филлипс хочет танцевать.
В годы затянувшейся Великой депрессии публике нравилось читать о богатых и беззаботных. Но рассказ «Молодые люди» отнюдь не внушал читателю зависть к цветущей юности, а знакомил его с неприглядной правдой о высших слоях общества. В рассказе разоблачалась пустота и заурядность жизни, которую ведут изнеженные молодые люди: персонажи первого опубликованного Сэлинджером произведения скучны и истеричны, заученные навыки поведения не позволяют им взглянуть на себя со стороны или проявить сочувствие к другому.
Когда эйфория от публикации «Молодых людей» начала проходить, Сэлинджер обнаружил, что следующие его рассказы никто покупать не спешит. На протяжении восьми месяцев он предлагал их разным журналам, а те неизменно отказывали. Делая вид, что не принимает этого близко к сердцу, он убеждал всех, что для него важен сам процесс сочинительства, писал Уиту Бернетту о своем окончательном решении выбрать карьеру писателя. На самом же деле Сэлинджеру с трудом удавалось побороть уныние, он даже подумывал, не стать ли ему актером или драматургом.
В марте 1940 года Сэлинджер показал Бернетту рассказ «Оставшиеся в живых», написанный, видимо, еще в 1939 году. Бернетт счел произведение талантливым, но финал показался ему несколько невнятным, и он вернул рукопись автору на доработку. В апреле Сэлинджер передал редактору «Стори» написанный в форме эмоционального диалога рассказ «Повидайся с Эдди».
Его героиня – эгоистичная роковая красотка, от скуки ломающая жизнь окружающим ее людям. Бернетт снова не взял рассказ в печать, но на сей раз попытался смягчить отказ словами, что, хотя лично ему эта вещь нравится, в «Стори» нет для нее места[34]. Шестнадцатого апреля он отправил Сэлинджеру письмо, в котором посоветовал ему обратиться в журнал «Эсквайр», и приложил к письму рекомендательную записку, адресованную редактору «Эсквайра» Арнольду Гингричу. Чтобы не показать, насколько он разочарован, Сэлинджер уже на следующий день поблагодарил Бернетта за одобрительный отзыв. «Он почти полностью меня удовлетворил»[35], – уклончиво писал Сэлинджер, а рассказ «Повидайся с Эдди» вместе с рекомендацией Бернетта в это время уже находился на пути в редакцию «Эсквайра». Там рассказ не приняли, а затем «Повидайся с Эдди» был отвергнут еще несколькими изданиями.
Несмотря на это, в мае интересы Сэлинджера взялось представлять престижное литературное агентство с Мэдисон-авеню «Гарольд Обер». Начинающего писателя поручили заботам Дороти Олдинг. Ей было 30 лет, в агентстве она проработала два года и могла похвастаться такими клиентами, как Перл Бак[36] и Агата Кристи. Но для Сэлинджера гораздо важнее было, что среди клиентов «Гарольда Обера» числился его кумир Фрэнсис Скотт Фицджеральд.
Однако, если Джерри надеялся, что Дороти Олдинг обеспечит ему публикации в журналах, то надежды его оказались напрасными. Вскоре после подписания контракта с «Гарольдом Обером» он упомянул в письме, что один из его рассказов вот-вот должен появиться в «Харперс базар». Но «Харперс базар» впервые напечатал Сэлинджера только в 1949 году, а о рассказе, так в этом журнале и не опубликованном, никаких сведений не сохранилось. В августе Сэлинджер послал Бернетту еще один рассказ. Название его неизвестно, напечатан он не был.
Сэлинджер мог утешать себя тем, что у Скотта Фицджеральда тоже был период, когда он не мог ничего напечатать. Собственно, чтобы взглянуть на окна квартиры, в которой Фицджеральд когда-то переживал череду издательских отказов, Сэлинджеру, выйдя из дома, надо было пройти всего один квартал – первое манхэттенское жилище Фицджеральда, где он поселился за полтора месяца до рождения Джерри, находилось на Лексингтон-авеню, 1395, угол 92-й улицы.
Видя, что у «Гарольда Обера» не получается продвинуть его рассказы в печать, Сэлинджер снова начал задумываться о занятии драматургией. У него были планы переделать «Молодых людей» в пьесу и сыграть в ней главную мужскую роль. Какое-то время он пробовал силы в написании радиосценариев, сотрудничая с программой, которую продюсировало издательство «Стори пресс»[37]. Больших успехов в радиодраматургии Сэлинджер не добился и даже порывался было прекратить писать. «В двадцать один год я казался себе конченым человеком»[38], – печаловался он.
В конце лета 1940 года Сэлинджер на месяц отправился в путешествие по Новой Англии и Канаде, чтобы спокойно поразмыслить о будущем. Одиночество и смена обстановки пошли ему на пользу – он начал сочинять большой рассказ, герои которого встретились и беседуют в холле гостиницы. Из Квебека он с воодушевлением писал Бернетту: «В этом городе полно сюжетов». На волне воодушевления Сэлинджер укрепился в мысли, что писание рассказов станет делом его жизни. Позднее, в периоды творческого застоя, он отправлялся за вдохновением в Канаду.
Из путешествия Сэлинджер вернулся преисполненным надежд, но жизнь не спешила их оправдать. Четвертого сентября журнал «Стори» отверг еще один его рассказ. В тот же день Сэлинджер дописал начатый им в Канаде рассказ про встречу в гостинице и послал его некоему Жаку Шамбрену, которого Бернетт в марте мимоходом рекомендовал ему в качестве агента[39]. Он хотел, чтобы Шамбрен предложил рассказ редакции «Сатердей ивнинг пост»[40].
О дальнейшей судьбе рассказа (как, кстати, и о человеке по фамилии Шамбрен) ничего не известно, но очевидно, что к публикации он принят не был. Но Сэлинджер не оступился – достал, как он сам выразился, «со дня ящика письменного стола» рассказ «Оставшиеся в живых», переписал его и послал Бернетту, приложив записку, в которой смиренно извинялся за несовершенство своего произведения. Как автор и ожидал, Бернетт рассказ не напечатал и на этом его следы затерялись.
Несмотря на неудачи, Сэлинджер не унывал. В сентябре он сообщил Уиту Бернетту и Элизабет Мюррей, что собирается написать автобиографический роман, который «станет новым словом»[41] в литературе. Трудно было представить, что такого он мог рассказать о своей жизни, что заставило бы людей этот роман покупать, однако Бернетту идея понравилась. С учетом прохладной реакции на предыдущие его сочинения живой интерес Бернетта к задуманному роману должен был показаться Сэлинджеру несколько неожиданным, но он тогда был молод и наивен, хотя, скорее всего, наивным себя не считал. Если он надеялся, что в ожидании ненаписанного романа Бернетт станет благосклоннее относиться к его рассказам, то надежда его оказалась напрасной. Редактор «Стори» все настойчивее требовал у Сэлинджера рукопись романа, один за другим отвергая рассказы.
Уит Бернетт любил рискованные предприятия. В 1931 году, в самый разгар Великой депрессии, он со своей тогдашней женой Мартой Фоули затеял издавать в Вене журнал «Стори». В 1933 году супруги перебрались в Нью-Йорк, где их редакция обосновалась на Четвертой авеню. По замыслу Бернетта, журнал «Стори» должен был знакомить публику с произведениями молодых талантливых писателей – как правило, теми, что были отвергнуты более консервативными и массовыми изданиями. Эстетическое чутье Бернетта обычно не подводило – именно он открыл миру таких авторов, как Теннесси Уильямс, Норманн Мейлер и Трумэн Капоте. В 1939 году, при весьма скромном тираже около 21 тысячи экземпляров и вечно шатком финансовом положении, «Стори» высоко котировался в писательских кругах и считался самым актуальным литературным изданием.
В противоположность Бернетту, Чарльз Хэнсон Таун являл собой воплощение солидности. К 1939 году, в свои шестьдесят один, Таун отметился едва ли не во всех мыслимых областях словесности. Зарабатывал он редакторством, поочередно и весьма успешно возглавляя ряд широко известных журналов, в том числе «Космополитен», «Макклюрс» и «Харперс базар». При всей загруженности редакторской работой он всегда находил время писать.
Назвать его «плодовитым» и «разноплановым» – значит не сказать ничего. Таун произвел на свет изрядное количество пьес, романов, песенных текстов и даже как-то составил руководство по этикету. Но любовью всей его жизни была поэзия. Его лирика, как и произведения во всех остальных жанрах, пользовалась успехом, поскольку полностью отвечала ожиданиям читателей. Стихи у Тауна всегда рифмованные, полные цветастых фраз – в его время как раз этого и требовала публика. Характерный образец его поэтического творчества – стихотворение «Самоубийца», написанное в 1919 году:
Не очень понятно, чему именно Сэлинджер надеялся выучиться у автора такого рода стихов. Скорее всего, в Тауне его привлекла не поэтическая слава, а репутация признанного драматурга. Однако в университете Таун преподавал именно стихосложение, и, таким образом, Сэлинджеру пришлось изучать род литературы, к которому он никогда прежде не проявлял сколько-нибудь заметного интереса.
Когда неверной поступью отправился он к Богу,
Прервав на полуслове песнь, не довершив трудов,
Кто знает, что за мрачною он прошагал дорогой
И много ль одолел долин, стремнин, холмов?
С улыбкой грустной, чаю я, его Создатель встретил.
– О, нерадивый, – молвил Он, – куда ж ты так спешил?
Что книгу жизни прочитать непросто, ты заметил.
Но азбуку ее, увы, не доучил.
Поступление в Колумбийский университет стало для Сэлинджера третьей попыткой получить высшее образование. В Урсинус-колледже он бахвалился перед однокашниками, что когда-нибудь напишет Великий Американский Роман. Под предлогом того, что только так смогут раскрыться его способности, он выбил у родителей разрешение заняться в университете писательским мастерством. Но, несмотря на это, с самого начала семестра был, как и прежде, вял и рассеян. На курсе у Бернетта Сэлинджер редко брал слово и за все время так практически ничего и не написал. Спустя годы Бернетт напоминал бывшему студенту, как тот отсиживался в заднем ряду, бесцельно глазея в окно[25].
К поэтическому курсу Сэлинджер относился гораздо добросовестнее. Очевидно, ему больше хотелось подражать Чарльзу Хэнсону Тауну, чем Уиту Бернетту, – как литератор, Таун пользовался гораздо большим успехом, к тому же Сэлинджер разделял его интерес к театру. Прозаических университетских работ Сэлинджера до нас не дошло, зато в архиве Чарльза Хэнсона Тауна, среди студенческих сочинений 1939 года, сохранилось стихотворение, подписанное «Джерри Сэлинджер» и озаглавленное «Ранняя осень в Центральном парке». Начинается оно так: «Слякоть и хмарь, обреченные тлению листья…»[26]
В конце первого семестра в Колумбийском университете Сэлинджер получил в награду – скорее за усердие, чем за проявленные таланты – экземпляр поэтического сборника Тауна «Апрельская песнь», вышедшего в 1937 году. Не исключено, впрочем, что эту книгу получили все его соученики по поэтическому курсу. Экземпляр Сэлинджера снабжен дарственной надписью:
Так или иначе, в один прекрасный момент с Сэлинджером произошло нечто, что вывело его из полусонного состояния. И произошло это на занятии не у Тауна, как можно было бы подумать, а у Бернетта. Случай, на первый взгляд малозаметный, имел огромное значение для Сэлинджера.Джерому Сэлинджеру,
за постоянное усердие на занятиях весеннего семестра 1939 года
в Колумбийском университете,
от Чарльза Хэнсона Тауна, Нью-Йорк, 24 мая 1939.
Как-то Бернетт решил вслух прочитать студентам рассказ Уильяма Фолкнера «Когда наступает ночь». Он читал эту вещь ровным, бесстрастным голосом. «Фолкнер говорил с нами напрямую, без всяких посредников, – писал позже Сэлинджер. – Бернетт ни разу не вторгся между автором и его возлюбленным молчаливым читателем»[27]. Это чтение послужило Сэлинджеру уроком писательского самоограничения и уважения к читателю. На всю жизнь усвоив поданный Бернеттом урок, он всегда старался оставаться словно бы в стороне, не вклиниваться между читателем и повествованием, подавлять свое авторское присутствие, чтобы оно не мешало непосредственному восприятию читателем героев и их поступков.
Как позднее вспоминал Сэлинджер, Бернетт частенько опаздывал на занятия и заканчивал их раньше положенного, но свой предмет преподавал толково и доступно. Он заражал учеников своей любовью к жанру рассказа, и сама эта любовь давала им больше, чем подробнейшие объяснения. Знакомя студентов с авторами самого разного ранга, пишущими в самой разнообразной стилистике, Бернетт не навязывал своего отношения и тем самым внушал студентам мысль, что умение читать книги не менее важное, чем умение их хорошо писать.
В конце концов Сэлинджер поддался обаянию Уита Бернетта, начал активнее участвовать в занятиях и писать дома, для себя. Понапрасну просидев в аудитории целый семестр, – глядя в окно и перебрасываясь шуточками с соседями, – осенью он предпринял вторую попытку и снова записался на курс к Бернетту.
С сентября Сэлинджер начал посещать занятия, которые Бернетт вел вечером по понедельникам. Он опять тихо сидел в заднем ряду, и ничто не говорило о том, что в Джерри происходит важная перемена. Что он мало-помалу изживает в себе насмешливую самоуверенность, под знаком которой проходили прежние годы его учебы. В письме, адресованном Бернетту в ноябре 1939 года, Сэлинджер с сожалением признает, что был до сих пор слишком ленив и чрезмерно занят собственным «я».
Теперь он настроился на самый серьезный лад и после одного из занятий, собравшись с духом, вручил преподавателю подборку своих рассказов. Бегло просмотрев ее, Бернетт был поражен – под маской безразличия в парне с заднего ряда скрывался незаурядный талант. «Казалось, что эти несколько рассказов написаны на одном дыхании, – вспоминал Бернетт много лет спустя. – Большинство из них были потом опубликованы»[28].
К концу осеннего семестра Сэлинджер уже считал Уита Бернетта своим наставником, его отзывы и советы были для Джерри исключительно важны, а авторитет непререкаем. Сэлинджер буквально из кожи лез вон, лишь бы снискать благосклонность Бернетта. В письмах той поры, изобилующих признаниями в собственном невежестве и дифирамбами в адрес наставника, он предстает самым что ни на есть восторженным юношей. Джерри настолько благодарен Бернетту за принятое в нем участие, что клянется пойти ради него на все, что угодно, – разве что не на убийство[29].
Осенью 1939 года Сэлинджер написал рассказ «Молодые люди» и показал его Бернетту. Бернетт, которому вещь чрезвычайно понравилась, предложил отослать ее в «Кольерс», иллюстрированный журнал, где рассказы размещались в окружении назойливой рекламы. Публикация рассказов в «Кольерс», «Сатердей ивнинг пост», «Харперс базар» и подобных им женских журналах, в так называемом глянце, в 1930-е и 1940-е годы была самым обычным делом.
Утром 21 ноября Сэлинджер собственноручно отнес рукопись в редакцию «Кольерс». Там ее прочитали – и, в полном соответствии с опасениями автора[30], отвергли. Таково было первое столкновение Сэлинджера с превратностями писательского ремесла, и ему хватило мужества признать этот опыт не напрасным.
Проведя своего студента через искус глянцем, Бернетт забрал рукопись «Молодых людей» себе. Несколько недель она пролежала в редакции «Стори», пока главный редактор решал, печатать рассказ или нет. Сэлинджеру, которому Бернетт ничего определенного не обещал, эти недели наверняка показались вечностью.
Бернетт не собирался протаскивать Сэлинджера в печать. Не сказать, что он открыл в парне, который отмалчивался на занятиях в заднем ряду, редкостное литературное дарование и проложил ему прямую дорогу к славе. Сначала он заставил Джерри самого попытать счастья. Как литературному наставнику Бернетту, должно быть, хотелось опубликовать произведение своего подопечного, но как учитель он прежде предоставил ему возможность испробовать другие варианты и взял рассказ только после того, как Сэлинджеру отказали в другом журнале.
Джерри только-только отметил свой двадцать первый день рождения, когда в январе 1940 года редакция «Стори» уведомила его, что рассказ «Молодые люди» будет напечатан в ближайшем номере. В ответ Сэлинджер сообщил Уиту Бернетту, что он «потрясен» известием и наконец может вздохнуть с облегчением. «Ну и слава богу! – воспроизводил он вероятную реакцию однокашников. – А то мы думали, это все один треп»[31]. Теперь вдохновленному успехом Сэлинджеру не терпелось целиком посвятить себя писательскому труду – в Колумбийский университет он после каникул больше не вернулся. Его формальное образование на этом было завершено.
Поверив, что «Молодые люди» открыли ему путь к блестящей литературной карьере, Сэлинджер носился с рассказом как с долгожданным младенцем. Пятого февраля редакция «Стори» сообщила, что собирается рассылать рекламные листки с анонсом рассказа и известием о появлении на литературной сцене нового имени. Сэлинджер с удовольствием составил список адресов, по которым хотел бы, чтобы была доставлена реклама, а вскоре после этого получил сигнальный экземпляр номера с рассказом.
По словам Сэлинджера, каждый день ожидания публикации был для него как канун Рождества. Он без конца строил планы, где бы лучше отметить выход рассказа, а пока сидел дома – родители в это время куда-то уехали, предоставив Джерри самому себе, – целыми днями слушал пластинки, пил пиво, устраиваясь с пишущей машинкой то в одной, то в другой комнате, и вслух, не смущаясь отсутствием слушателей, читал свои вещи[32].
Только 24 февраля, то есть почти через полтора месяца после того, как журнал принял его рукопись, Сэлинджер вспомнил, что надо бы поблагодарить редакцию «Стори». На восторженное письмо Джерри Бернетт ответил с отеческой теплотой. Он выразил надежду, что в напечатанном виде рассказ не разочарует «критического глаза» автора, и пригласил Сэлинджера на ежегодный майский ужин Писательского клуба[33]. Тот с радостью принял приглашение.
Наконец сочинение Дж. Д. Сэлинджера было представлено миру – пять страниц в весеннем номере журнала «Стори» занимал рассказ, за который автору с некоторой задержкой было заплачено 25 долларов.
В рассказе в нелепом виде выведены чем-то похожие на самого Сэлинджера и на его богатых приятелей персонажи, глубоко озабоченные пустяковыми обстоятельствами своего бездумного существования. Это довольно типичная для того времени вещь, написанная под сильным влиянием Фицджеральда.
Рассказ «Молодые люди» состоит по большей части из диалога между не пользующейся успехом девушкой по имени Эдна Филлипс и Уильямом Джеймсоном-младшим, застенчивым юношей, вечно грызущим ногти и поглощающим скотч бокал за бокалом. Дело происходит на вечеринке, беседа клеится плохо – Эдна тщетно пытается завладеть вниманием Джеймсона, а тот тем временем не сводит глаз с кукольной блондинки, охмуряющей поклонников в соседней комнате.
Подобно многим будущим персонажам Сэлинджера, парни и девушки в «Молодых людях» беспрерывно курят. Это дает автору возможность ввести опорную деталь – черный, изукрашенный блестками портсигар, в котором у Эдны в итоге кончаются сигареты. Когда Джеймсону удается наконец избавиться от ее общества, Эдна поднимается наверх, в комнаты, куда ни ей, ни остальным гостям заходить не полагается.
Двадцать минут спустя она возвращается. Соблазнительная блондинка сидит в окружении парней. Один из них сжимает стакан с виски в одной руке и обкусывает ногти на другой. Эдна открывает свой портсигар в блестках – в нем откуда-то взялись штук десять сигарет. Она закуривает и просит компанию поставить другую пластинку. Эдна Филлипс хочет танцевать.
В годы затянувшейся Великой депрессии публике нравилось читать о богатых и беззаботных. Но рассказ «Молодые люди» отнюдь не внушал читателю зависть к цветущей юности, а знакомил его с неприглядной правдой о высших слоях общества. В рассказе разоблачалась пустота и заурядность жизни, которую ведут изнеженные молодые люди: персонажи первого опубликованного Сэлинджером произведения скучны и истеричны, заученные навыки поведения не позволяют им взглянуть на себя со стороны или проявить сочувствие к другому.
Когда эйфория от публикации «Молодых людей» начала проходить, Сэлинджер обнаружил, что следующие его рассказы никто покупать не спешит. На протяжении восьми месяцев он предлагал их разным журналам, а те неизменно отказывали. Делая вид, что не принимает этого близко к сердцу, он убеждал всех, что для него важен сам процесс сочинительства, писал Уиту Бернетту о своем окончательном решении выбрать карьеру писателя. На самом же деле Сэлинджеру с трудом удавалось побороть уныние, он даже подумывал, не стать ли ему актером или драматургом.
В марте 1940 года Сэлинджер показал Бернетту рассказ «Оставшиеся в живых», написанный, видимо, еще в 1939 году. Бернетт счел произведение талантливым, но финал показался ему несколько невнятным, и он вернул рукопись автору на доработку. В апреле Сэлинджер передал редактору «Стори» написанный в форме эмоционального диалога рассказ «Повидайся с Эдди».
Его героиня – эгоистичная роковая красотка, от скуки ломающая жизнь окружающим ее людям. Бернетт снова не взял рассказ в печать, но на сей раз попытался смягчить отказ словами, что, хотя лично ему эта вещь нравится, в «Стори» нет для нее места[34]. Шестнадцатого апреля он отправил Сэлинджеру письмо, в котором посоветовал ему обратиться в журнал «Эсквайр», и приложил к письму рекомендательную записку, адресованную редактору «Эсквайра» Арнольду Гингричу. Чтобы не показать, насколько он разочарован, Сэлинджер уже на следующий день поблагодарил Бернетта за одобрительный отзыв. «Он почти полностью меня удовлетворил»[35], – уклончиво писал Сэлинджер, а рассказ «Повидайся с Эдди» вместе с рекомендацией Бернетта в это время уже находился на пути в редакцию «Эсквайра». Там рассказ не приняли, а затем «Повидайся с Эдди» был отвергнут еще несколькими изданиями.
Несмотря на это, в мае интересы Сэлинджера взялось представлять престижное литературное агентство с Мэдисон-авеню «Гарольд Обер». Начинающего писателя поручили заботам Дороти Олдинг. Ей было 30 лет, в агентстве она проработала два года и могла похвастаться такими клиентами, как Перл Бак[36] и Агата Кристи. Но для Сэлинджера гораздо важнее было, что среди клиентов «Гарольда Обера» числился его кумир Фрэнсис Скотт Фицджеральд.
Однако, если Джерри надеялся, что Дороти Олдинг обеспечит ему публикации в журналах, то надежды его оказались напрасными. Вскоре после подписания контракта с «Гарольдом Обером» он упомянул в письме, что один из его рассказов вот-вот должен появиться в «Харперс базар». Но «Харперс базар» впервые напечатал Сэлинджера только в 1949 году, а о рассказе, так в этом журнале и не опубликованном, никаких сведений не сохранилось. В августе Сэлинджер послал Бернетту еще один рассказ. Название его неизвестно, напечатан он не был.
Сэлинджер мог утешать себя тем, что у Скотта Фицджеральда тоже был период, когда он не мог ничего напечатать. Собственно, чтобы взглянуть на окна квартиры, в которой Фицджеральд когда-то переживал череду издательских отказов, Сэлинджеру, выйдя из дома, надо было пройти всего один квартал – первое манхэттенское жилище Фицджеральда, где он поселился за полтора месяца до рождения Джерри, находилось на Лексингтон-авеню, 1395, угол 92-й улицы.
Видя, что у «Гарольда Обера» не получается продвинуть его рассказы в печать, Сэлинджер снова начал задумываться о занятии драматургией. У него были планы переделать «Молодых людей» в пьесу и сыграть в ней главную мужскую роль. Какое-то время он пробовал силы в написании радиосценариев, сотрудничая с программой, которую продюсировало издательство «Стори пресс»[37]. Больших успехов в радиодраматургии Сэлинджер не добился и даже порывался было прекратить писать. «В двадцать один год я казался себе конченым человеком»[38], – печаловался он.
В конце лета 1940 года Сэлинджер на месяц отправился в путешествие по Новой Англии и Канаде, чтобы спокойно поразмыслить о будущем. Одиночество и смена обстановки пошли ему на пользу – он начал сочинять большой рассказ, герои которого встретились и беседуют в холле гостиницы. Из Квебека он с воодушевлением писал Бернетту: «В этом городе полно сюжетов». На волне воодушевления Сэлинджер укрепился в мысли, что писание рассказов станет делом его жизни. Позднее, в периоды творческого застоя, он отправлялся за вдохновением в Канаду.
Из путешествия Сэлинджер вернулся преисполненным надежд, но жизнь не спешила их оправдать. Четвертого сентября журнал «Стори» отверг еще один его рассказ. В тот же день Сэлинджер дописал начатый им в Канаде рассказ про встречу в гостинице и послал его некоему Жаку Шамбрену, которого Бернетт в марте мимоходом рекомендовал ему в качестве агента[39]. Он хотел, чтобы Шамбрен предложил рассказ редакции «Сатердей ивнинг пост»[40].
О дальнейшей судьбе рассказа (как, кстати, и о человеке по фамилии Шамбрен) ничего не известно, но очевидно, что к публикации он принят не был. Но Сэлинджер не оступился – достал, как он сам выразился, «со дня ящика письменного стола» рассказ «Оставшиеся в живых», переписал его и послал Бернетту, приложив записку, в которой смиренно извинялся за несовершенство своего произведения. Как автор и ожидал, Бернетт рассказ не напечатал и на этом его следы затерялись.
Несмотря на неудачи, Сэлинджер не унывал. В сентябре он сообщил Уиту Бернетту и Элизабет Мюррей, что собирается написать автобиографический роман, который «станет новым словом»[41] в литературе. Трудно было представить, что такого он мог рассказать о своей жизни, что заставило бы людей этот роман покупать, однако Бернетту идея понравилась. С учетом прохладной реакции на предыдущие его сочинения живой интерес Бернетта к задуманному роману должен был показаться Сэлинджеру несколько неожиданным, но он тогда был молод и наивен, хотя, скорее всего, наивным себя не считал. Если он надеялся, что в ожидании ненаписанного романа Бернетт станет благосклоннее относиться к его рассказам, то надежда его оказалась напрасной. Редактор «Стори» все настойчивее требовал у Сэлинджера рукопись романа, один за другим отвергая рассказы.