Кэрролл Льюис. Мерзейшая мощь

не подозревали, кто их написал. У него все шло в это утро как нельзя
лучше. Еще до завтрака он перекинулся словом о будущем Эджстоу и с
Фростом, и с Феей, и с самим Уизером. Все они считали, что правительство
прислушается к голосу народа (выраженному в газетах) и поставит город хотя
бы на время под надзор институтской полиции. Введут чрезвычайное
положение, дадут кому-нибудь полную власть. Больше всего подошел бы
Фиверстоун. Как член парламента, он представляет нацию; как сотрудник
Брэктона - университет, как сотрудник института - институт. Словом, в нем
слились воедино все стороны, которые иначе могли бы прийти к столкновению;
статьи, которые Марк должен был написать об этом к вечеру, напишутся сами
собой. Но и это не все. Из разговоров стало ясно, что есть и другая цель:
в свое время, когда вражда к институту дойдет до апогея, Фиверстоуном
можно и пожертвовать. Конечно, говорилось это туманней и короче, но Марку
было совершенно ясно, что Фиверстоун уже не в самом избранном кругу. Фея
заметила: "что с Дика взять, политик!..", Уизер, глубоко вздохнув, был
вынужден признать, что дарования лорда Фиверстоуна приносили больше плодов
на ранней стадии его научного пути. Марк не собирался подсиживать его и
даже не хотел сознательно, чтобы его подсидел кто-нибудь другой; но все
это было ему приятно. Приятно было и то, что он (как выражался про себя)
"вышел на Фроста". Он знал по опыту, что везде есть незаметный человек, на
котором почти все держится, и большой удачей было даже узнать, кто это.
Конечно, Марку не нравилась рыбья холодность Фроста и какая-то излишняя
правильность его черт, но каждое его слово (а говорил он мало) било в
точку, и Марк наслаждался беседами с ним. Вообще, удовольствие от беседы
все меньше зависело от приязни к собеседнику. Началось это, когда Марк
стал своим среди прогрессистов; и он считал, что это свидетельствует о
зрелости.
Уизер был с ним более чем любезен. К концу беседы он отвел его в
сторону и отечески спросил, как поживает супруга. ИО надеялся, что "слухи
о ее... э-э-э... нервной дистонии сильно преувеличены". "И какая сволочь
ему сказала?" - подумал Марк. "Дело в том, - продолжал Уизер, - что, ввиду
вашей высокой ответственной работы, институт пошел бы на то... э-э-э...
конечно, это между нами... я говорю по-дружески, вы понимаете,
неофициально... мы допустили бы исключение, и были бы счастливы видеть
вашу супругу среди нас".
До сих пор Марк не знал, что меньше всего на свете он хотел бы
увидеть здесь Джейн. Она не поняла бы стольких вещей - и того, почему он
столько пьет... ну, словом, всего, с утра до ночи. К своей (и к ее) чести,
Марк и представить себе не мог, чтобы она услышала хотя бы один из здешних
разговоров. При ней самый смех библиотечного кружка стал бы пустым и
призрачным; а то, что ему, Марку, представлялось сейчас простым и трезвым
подходом, показалось бы ей, а потом - и ему - цинизмом, фальшью,
злопыхательством. Окажись здесь Джейн, Беллбэри обратится в сплошное
непотребство, в жалкую дешевку. Марка просто затошнило при одной мысли о
том, как он учил бы Джейн умасливать Уизера или подыгрывать Фее. Он
туманно извинился, поблагодарил несколько раз и поскорее ушел.
Позже, днем, Фея подошла к нему и сказала на ухо, облокотившись на
его кресло:
- Ну, доигрался!
- Что такое? - спросил он.
- Не знаю, что с тобой, но старика ты довести умеешь. Опасные штучки,
опасные...
- О чем вы говорите?
- Мы тут сил не жалеем ради тебя, ублажаем его, думали - все. Он уже
собирался зачислить тебя в штат. Так нет же, пять минут поговорили - пять
минут, это подумать только! - и все к чертям. Психический ты, что ли...
- Да что ж такое случилось?
- Это ты мне скажи! Он про жену твою не говорил?
- Говорил. А что?
- Что ты ему ответил?
- Чтобы он не беспокоился, то, се... ну, поблагодарил, конечно.
Фея присвистнула.
- Да, - сказала она, нежно постучав по его голове костяшками пальцев,
- напортачил ты здорово. Ты понимаешь, на что он пошел? Такого у нас в
жизни не было. А ты его отшил. Он теперь ходит, ноет: "не доверяют мне",
"обидели". Ничего, он тебя обидит будь здоров! Раз ты не хочешь ее брать,
значит - не прижился у нас, так он понимает.
- Но это же бред какой-то! Я просто...
- Ты что, не мог ему сказать: "Хорошо, вызову"?
- Мне кажется, это мое дело.
- Мало ты по жене скучаешь!.. А мне говорили, она очень даже ничего.
Тут прямо на них пошел Уизер, и оба они замолчали.
За обедом Марк сел рядом с Филострато - поблизости не было никого из
своих. Итальянец был в духе и говорил много. Только что он приказал
срубить несколько больших красивых буков.
- Зачем вы это сделали, профессор? - спросил его кто-то через стол. -
От дома они далеко. Я даже люблю деревья.
- Да, да, - отвечал Филострато. - Садовые деревья красивы. Но не
дикие! Лесное дерево - сорняк. Однажды я видел поистине цивилизованное
дерево. То было в Персии. Французский атташе заказал его, ибо там была
скудная растительность. Оно было металлическое. Грубо сделано, примитивно
- но если его усовершенствовать? Изготовить из легкого металла, скажем -
алюминия. Придать ему полное сходство с настоящим...
- Вряд ли оно будет похоже, - усомнился его собеседник.
- Но какие преимущества! Вам надоело, что оно стоит на одном месте -
двое рабочих перенесут его, куда вы захотите. Оно бессмертно. С него не
опадают листья, на нем не вьют своих гнезд птицы, ни сырости, ни мусора,
ни мха.
- Вероятно, экземпляр-другой был бы даже забавен...
- Почему же один-другой? Согласен, теперь нам нужны леса, ради
атмосферы, но мы найдем химический способ. Зачем же тогда лес? По всей
земле не будет ничего, кроме искусственных деревьев. Мы очистим планету.
- Вы хотите сказать, - уточнил другой ученый, - что растительность не
нужна?
- Вот именно. Сами же вы бреетесь, - даже каждый день. А в свое время
мы побреем всю землю.
- А как же птицы?
- Я не оставил бы и птиц. На искусственном дереве будут сидеть
искусственные, заводные птицы. Устали - выключите. Ни перьев, ни гнезд, ни
яиц, ни всей этой грязи.
- Так и всякую жизнь уничтожишь! - воскликнул Марк.
- Безусловно. Гигиена этого требует. Послушайте, друзья мои. Когда вы
видите гниющий плод, вы ведь бросаете его - ибо в нем кишит жизнь!
- Интересно... - заметил первый ученый.
- А что вы называете грязью? Не органические ли продукты? Минералы,
говоря строго, грязи не порождают. Истинная грязь происходит от организмов
- пот, слюна, прочие выделения. "Нечистое" и "органическое" - синонимы.
- К чему же вы клоните, профессор? - удивился второй ученый. - Ведь
мы и сами организмы, в конце концов.
- Именно. В человеке органическая жизнь произвела Разум. Она сделала
свое дело. Больше она нам не нужна. Мы больше не нуждаемся в мире, кишащем
жизнью. Его словно покрыла плесень. И мы избавимся от нее. Конечно,
постепенно. Мы уже постигаем, как этого добиться. Мы учимся поддерживать
разум без тела. Мы учимся поддерживать тело химическими веществами, а не
мертвыми животными и растениями. Мы учимся воспроизводить себе подобных
без совокупления.
- Ну, в этом радости мало... - улыбнулся первый ученый.
- Дорогой мой, вы уже отделили от деторождения то, что вы зовете
радостью. Более того, сама ваша радость исчезает. Конечно, вы так не
думаете. Но взгляните на ваших женщин. Больше половины фригидны! Видите?
Сама природа начинает избавляться от анахронизмов. Когда они окончательно
исчезнут, станет возможной истинная цивилизация. Если бы вы были
крестьянином, вы бы это поняли. Станет ли кто пахать на быках? Нет, нет,
здесь нужны волы. Пока существует пол и все, что с ним связано, порядка не
будет. Когда человек отбросит его, человеком можно будет управлять.
Обед кончился и, вставая из-за стола, Филострато тихо сказал Марку:
- Сегодня в библиотеку не ходите. Понятно? Вы в опале. Зайдите ко
мне, побеседуем.
Марк пошел за ним, удивляясь и радуясь, что, хотя он в немилости у
самого ИО, Филострато остался ему верен. В кабинете, на втором этаже, Марк
уселся у камина, но хозяин продолжал расхаживать из угла в угол.
- Мне очень неприятно, мой молодой друг, - начал он, - что вы
испортили отношения с Уизером. Надо их снова наладить, понятно? Если он
предлагает вам вызвать жену, то почему бы вам ее не вызвать?
- Я и не думал, - сказал Марк, - что ему это так важно.
- Это важно не ему, - уточнил итальянец. - Этого хочет Глава.
- Глава? - удивился Марк. - Так он же подставное лицо! А ему-то зачем
моя жена?
- Вы ошибаетесь, - заметил Филострато, - он никак не подставное лицо.
Тон его был странен. Оба помолчали.
- То, что я говорил за обедом, - продолжил наконец профессор, -
истинная правда.
- Нет, зачем Джайлсу моя жена? - настойчиво повторил Марк.
- Джайлсу? - переспросил Филострато. - Причем тут Джайлс? Я сказал
вам, что за обедом говорил правду. Мы создаем стерильный мир. Чистый
разум, чистые минералы, больше ничего. Что унижает человека? Рождение,
соитие, смерть. По-видимому, мы сумеем освободить его от всего этого.
Марк стал сомневаться в том, нормален ли Филострато или хотя бы не
пьян ли.
- Кстати, жене вашей я не придаю никакого значения, - заметил тот. -
Что мне чьи-то жены? Вся эта сфера внушает мне отвращение. Но если ему это
важно... Видите ли, друг мой, вся суть в том, собираетесь ли вы стать
одним из нас.
- Я не совсем понимаю, - замялся Марк.
- Вы слишком далеко зашли, чтобы остаться в стороне. Вы - у
перекрестка, друг мой. Если вы попытаетесь пойти назад, вас ждут
неприятности, как этого глупца Хинджеста. Если же вы поистине объединитесь
с нами - весь мир... что я - вся Вселенная лежит у ваших ног!
- Конечно, я хочу быть с вами, - промолвил Марк, все больше волнуясь.
- Глава полагает, что вы можете стать поистине нашим, если привезете
свою жену. Вы нужны ему целиком, все - или ничего. Везите ее сюда. Она
тоже должна быть нашей.
При этих словах Марка словно окатило холодной водой. И все же... все
же здесь, сейчас, под взглядом блестящих глазок итальянца, он вообще не
мог представить себе Джейн.
- Глава скажет это вам, - продолжал Филострато.
- Джайлс приехал? - осведомился Марк.
Филострато, не отвечая, отдернул гардину и включил свет. Туман
рассеялся, поднялся ветер. Полная луна глядела на них. Казалось, на них
катится мяч. Бескровный свет залил комнату.
- Вот он, мир чистоты, - сказал Филострато. - Голый камень - ни
травы, ни лишайника, ни пылинки. Даже воздуха нет. Ничто не портится, не
гниет. Горный пик - словно пика, острая игла, которая может пронзить
ладонь. Под нею - черная тень, в тени - небывалый холод. Если же сделаешь
шаг, выйдешь из тени, ослепительный свет режет зрение, словно скальпель,
камень обжигает. Вы погибнете, конечно. Но и тогда не станете грязью. В
несколько секунд вы станете кучкой пепла - чистым, белым порошком. Никакой
ветер не развеет его, каждая мельчайшая пылинка останется на месте до
конца света... но это бессмыслица. Вселенной нет конца.
- Да, - согласился Марк, глядя на луну. - Мертвый мир.
- Нет! - почти прошептал Филострато, даже прошелестел, хотя обычно
голос у него был резкий. - Там есть жизнь.
- Мы это знаем? - спросил Марк.
- О, да, разумная жизнь. Внутри. Великая, чистая цивилизация. Они
очистили свой мир, почти избавились от органической жизни.
- Как же...
- Им не нужно ни рождаться, ни умирать. Они сохраняют разум,
сохраняют его живым, а органическое тело заменяют истинным чудом
прикладной биохимии. Им не нужна органическая пища. Вам понятно? Они почти
свободны от природы, они связаны с ней тонкой, очень тонкой нитью.
- Вы думаете, - спросил Марк, указывая на луну, - все это сделали они
сами?
- Что же здесь странного? Если убрать растительность, не будет ни
воздуха, ни воды.
- Зачем же это?
- Ради гигиены. Однако, дело их еще не кончено. Там есть и внешние
жители, как бы дикари. На другой стороне существует грязное пятно, с
лесами, водой и воздухом. Великая раса стремится дезинфицировать планету,
но дикари еще сопротивляются. Если бы перед вами предстала другая сторона,
вы бы увидели, как уменьшается зеленовато-голубое пятно, словно кто-то
чистит серебряную посуду.
- Откуда же вы это знаете?
- Я скажу вам об этом в другой раз. У Главы много источников
информации. Сейчас мне важно вдохновить вас. Я хочу, чтобы вы узнали, что
можно сделать... что мы сделаем. Мы победим смерть, другими словами -
победим органическую жизнь. Мы выведем из этого кокона Нового Человека,
бессмертного, свободного от природы. Природа была нам лестницей, и мы ее
оттолкнем.
- Вы думаете, вам удастся сохранить разум без тела?
- Мы уже начали.
Сердце у Марка сильно забилось, он забыл и Уизера, и Джейн.
- Глава, - проговорил Филострато, - уже по ту сторону смерти...
- Как, Джайлс умер?
- Причем тут Джайлс? Речь не о нем.
- А о ком же?
Тут постучали в дверь, и, не дожидаясь ответа, голос Страйка спросил:
- Готов он?
- О, да! Ведь вы готовы, мой друг?
- Вы ему объяснили? - спросил Страйк, входя. - Пути назад нет,
молодой человек. Глава ждет вас. Вы поняли? ГЛАВА. Вы узрите того, кто был
убит и живет. Воскресение Христово - символ. Сегодня вы увидите то, что
оно означало.
- О чем вы говорите?! - хрипло закричал Марк.
- Друг мой прав, - пояснил Филострато. - Глава живет вне животной
жизни. С точки зрения природы, это смерть, но вы услышите живой голос, и
скажу вам между нами - подчинитесь ему.
- Кому? - изумился Марк.
- Франсуа Алькасану, - ответил Филострато.
- Он же казнен... - проговорил Марк. Оба кивнули. Казалось, два лица
висят над ним в воздухе, как маски.
- Вы боитесь? - спросил Филострато. - Вам нечего бояться. Вы не из
тех, нет. Мы победили время. Мы победили пространство - один из нас летал
на другие планеты. Да, его убили, и записи его неясны, но мы создадим
другой корабль...
- Воцарится бессмертный человек, - сказал Страйк. - О нем глаголят
пророки.
- Конечно, - заметил Филострато, - поначалу это будет дано избранным,
немногим...
- А потом - всем? - спросил Марк.
- Нет, - отвечал Филострато, - потом это будет дано одному. Вы ведь
не глупы, мой друг? Власть человека над природой - басни для бедных. Вы
знаете, как и я, что это означает власть одних над другими при помощи
природы. "Человек" - абстракция. Есть лишь конкретные люди. Не человек
вообще, а некий человек обретет все могущество. Алькасан - первый его
набросок. Совершенным будет другой, возможно - я, возможно - вы.
- Грядет царь, - вещал Страйк, - вершащий суд на земле и правду на
небесах. Вы думали, это мифы? Но это свершится!
- Я не понимаю, не понимаю... - бормотал Марк.
- Ничего трудного здесь нет, - пояснил Филострато. - Мы нашли способ
сохранять жизнь в мертвеце. Алькасан был умным человеком. Теперь, когда он
живет вечно, он становится все умнее. Позже мы облегчим его существование
- надо признаться, оно сейчас не слишком комфортабельно. Вы понимаете
меня? Одним мы его облегчим, другим... не очень. Мы можем поддерживать
жизнь в мертвецах независимо от их воли. Тот, кто станет владыкой
Вселенной, будет давать вечную жизнь, кому захочет.
- Бог дарует одним вечное блаженство, другим - вечные муки, - вставил
Страйк.
- Бог? - переспросил Марк. - Я в Бога не верю.
- Да, - согласился Филострато, - Бога не было, но следует ли из
этого, что его и не будет?
- Здесь, в этом доме, - сказал Страйк, - вы увидите первый набросок
Вседержителя.
- Идете вы с нами? - спросил профессор.
- Конечно идет, - изрек бывший священник. - Или он полагает, что
можно не пойти и остаться в живых?
- А что до жены, - заключил профессор, - сделаете так, как вам велят.
Теперь Марка могли поддержать лишь бренди, выпитое за обедом, и
сбивчивое воспоминание о часах, проведенных когда-то с Джейн или с
друзьями. И еще - то омерзение, которое внушали ему два освещенных луной
лица. Всему этому противостоял страх, а помогала страху присущая молодым
мужчинам вера, что "потом все образуется". К страху и этому подобию
надежды присоединялась мысль о том, что ему доверили великую тайну.
- Да, - прошептал он, - да... конечно... иду.
Они вывели его из комнаты. В доме было уже тихо. Когда Марк
споткнулся, они взяли его под руки. По длинным коридорам, которых он не
видел, они дошли до ярко освещенных мест, где пахло чем-то непонятным.
Филострато что-то сказал в отверстие; открылась дверь.
Марк оказался в помещении, похожем на операционный зал. Встретил их
какой-то человек в белом халате.
- Снимите костюм, - указал Филострато. Раздеваясь, Марк увидел, что
стена напротив него вся в каких-то счетчиках. От пола к стене тянулись
трубки и шланги, и казалось, что перед тобой многоокая тварь со
щупальцами. Человек в халате смотрел на дрожащие стрелки. Когда все трое
разделись, они долго мыли руки, и Филострато вынул щипцами из стеклянного
бака три белых халата. Дали им и маски, и перчатки, как у хирургов. Потом
на счетчики смотрел Филострато. "Так, так, - приговаривал он. - Еще
немного воздуха. Нет, меньше, до деления 0,3. Теперь свет. Немного
раствора. Так (он обернулся к Страйку и Стэддоку). Готовы?"
И он повел их к двери в многоокой стене.

9. ГОЛОВА САРАЦИНА

- Это был самый страшный сон, - рассказывала Джейн следующим утром.
Она сидела в голубой комнате перед Ним и Грэйс Айронвуд.
- Да, - согласился он. - Пожалуй, вам труднее всего... пока не
начнется битва.
- Мне снилась темная комната, - продолжала Джейн. - Там странно
пахло, и раздавались странные звуки. Потом зажегся свет, очень яркий, но я
долго не могла понять, на что смотрю. А когда я поняла... я бы проснулась,
но я себе не позволила. Сперва мне показалось, что в воздухе висит лицо.
Не голова, а именно лицо, вы понимаете, - борода, нос, глаза - нет, глаз
не было видно за темными очками. А над глазами - ничего. Когда я привыкла
к свету, я очень испугалась. Я думала, что это маска или муляж, но это
была не маска. Скорее это был человек в чалме... я никак не могу
объяснить. Нет, это была именно голова, но срезанная, верх срезан... и
что-то... ну, выкипало из нее. Что-то лезло из черепа. Вокруг была
какая-то пленка, не знаю что, как прозрачный мешок. Я увидела, что масса
эта дрожит или дергается, и сразу подумала: "Убейте же его, убейте, не
мучайте!.." Лицо было серое, рот открыт, губы сухие. Вы понимаете, я долго
смотрела на него, пока что-то случилось. Скоро я разобрала, что оно не
держится само собой, а стоит на какой-то подставке, на полочке, не знаю, а
от него тянутся трубки. То есть, от шеи. Да, и шея была, и даже
воротничок, а больше ничего - ни груди, ни тела. Я даже подумала, что у
этого человека - только голова и внутренности, я трубки приняла за кишки.
Но потом, не знаю как, я увидела, что они искусственные - тонкие резиновые
трубочки, какие-то баллончики, зажимы. Трубки уходили в стену. Потом,
наконец, что-то случилось...
- Вам не дурно, Джейн? - участливо спросила Грэйс Айронвуд.
- Нет, ничего, - поблагодарила Джейн. - Только трудно рассказывать.
Так вот, внезапно, как будто машину пустили, изо рта пошел воздух с
каким-то сухим, шершавым звуком. Потом я уловила ритм - пуф, пуф, пуф -
словно голова дышала. И тут случилось самое страшное - изо рта закапала
слюна. Я понимаю, это глупо, но мне его стало жалко, что у него нет рук, и
он не может вытереть губы. Но он их облизал. Как будто машина
налаживалась... Борода совсем мертвая, а губы над ней шевелятся. Потом в
комнату вошли трое, в белых халатах, в масках, они двигались осторожно,
как кошки по стене. Один был огромный, толстый, другой - худощавый. А
третий... - Джейн остановилась на секунду. - ...Это был Марк... мой муж.
- Вы уверены? - переспросил хозяин.
- Да, - крикнула Джейн. - Это был Марк, я знаю его походку. И
ботинки. И голос. Это был Марк.
- Простите меня, - сказал хозяин.
- Потом все трое встали перед головой, - продолжала Джейн, - и
поклонились ей. Я не знаю, смотрела она на них или нет, глаза закрывали
темные очки. Сперва она вот так дышала. Потом заговорила.
- По-английски? - спросила Грэйс Айронвуд.
- Нет, по-французски.
- Что она сказала?
- Я не очень хорошо знаю французский. И говорила она странно.
Рывками... как будто задыхалась. Без всякого выражения. И, конечно, лицо у
нее не двигалось...
- Хоть что-то вы поняли? - переспросил хозяин.
- Очень мало. Толстый, кажется, представил ей Марка. Она ему что-то
сказала. Марк попытался ответить, его я поняла, он тоже плохо знает
французский.
- Что он сказал?
- Что-то вроде: "через несколько дней, если смогу".
- И все?
- Да, почти все. Понимаете, Марк не мог это выдержать. Я знала, что
он не сможет... я даже хотела ему сказать. Я видела, что он сейчас упадет.
Кажется, я пыталась крикнуть: "Да он падает!" Но я не могла, конечно. Ему
стало плохо. Они его уволокли.
Все помолчали.
- И это все? - нарушила тишину Грэйс Айронвуд.
- Да, - подтвердила Джейн. - Больше я не помню. Я, наверное,
проснулась.
Хозяин глубоко вздохнул.
- Что ж, - обратился он к Грэйс Айронвуд. - Положение становится все
яснее и яснее. Надо сейчас же это обсудить. Все дома?
- Нет, д-р Димбл поехал в город, у него занятия. Он вернется только
вечером.
- Значит, вечером и соберемся, - он помолчал и обернулся к Джейн. -
Боюсь, это очень печально для вас, дитя мое, а для него - еще печальней.
- Для Марка, сэр?
Хозяин кивнул.
- Не сердитесь на него, - сказал он. - Ему очень плохо. Если нас
победят, плохо будет и нам. Если мы победим, мы спасем его, он еще не мог
далеко зайти. - Он снова помолчал, потом улыбнулся. - Мы привыкли
беспокоиться о мужьях. У Айви, например, муж в тюрьме.
- В тюрьме?
- Да, за кражу. Но он хороший человек. С ним все будет хорошо.
Каким страшным и гнусным ни казалось Джейн то, что окружало Марка,
этому все же нельзя было отказать в величии. Когда же хозяин сравнил его
участь с участью простого вора, Джейн покраснела от обиды и ничего не
ответила.
- И еще, - продолжал хозяин дома. - Надеюсь, вы поймете, почему я не
приглашаю вас на наше совещание.
- Конечно, сэр, - сказала Джейн, ничего не понимая.
- Видите ли, - пояснил Хозяин, - Макфи считает, что если вы узнаете
нашу догадку, она проникнет в ваши сны и лишит их объективной ценности.
Его переспорить трудно. Он скептик, а это очень важная должность.
- Я понимаю, - отозвалась Джейн.
- Конечно, речь идет только о догадках, - уточнил хозяин. - Вы не
должны слышать, как мы будем гадать. О том же, что мы знаем достоверно,
знать можете и вы... Макфи и сам захочет вам об этом поведать. Он
испугается, как бы мы с Грэйс не погрешили против объективности.
- Я понимаю... - снова сказала Джейн.
- Я бы очень хотел, чтобы он вам понравился. Мы с ним старые друзья.
Если нас разобьют, он будет поистине прекрасен. А что он будет делать,
если мы победим, я и представить себе не могу.


Наутро, проснувшись, Марк почувствовал, что у него болит голова,
особенно затылок, и вспомнил, что упал... и только тогда вспомнил все.
Конечно, он решил, что это страшный сон. Сейчас это все исчезнет. Какая
чушь! Только в бреду он видел когда-то, как передняя часть лошади бежит по
лугу, и это показалось ему смешным, хотя и очень страшным. Вот и здесь
такая же чушь.
Но он знал, что это правда. Более того, ему было стыдно, что он перед
ней сплоховал. Он хотел "быть сильным", но добрые качества, с которыми он
так боролся, еще держались, хотя бы как телесная слабость. Против
вивисекции он не возражал, но никогда ею не занимался. Он предлагал
"постепенно элиминировать некоторые группы лиц", но сам ни разу не
отправил разорившегося лавочника в работный дом и не видел, как умирает на
холодном чердаке старая гувернантка. Он не знал, что чувствуешь, когда ты
уже десять дней не пил горячего чаю.
"В общем, надо встать, - подумал он. - Надо что-то сделать с Джейн.
Видимо, придется привезти ее сюда". Он не помнил, когда и как сознание
решило это за него. Надо ее привезти, чтобы спасти свою жизнь. Перед этим
казались ничтожными и тяга в избранный круг, и потребность в работе. Речь
шла о жизни и смерти. Если они рассердятся, они его убьют, а потом, может
быть, оживят... О, Господи, хотя бы они умертвили эту страшную голову! Все
страхи в Беллбэри - он знал теперь, что каждый здесь трясся от страха -
только проекция этого, самого жуткого ужаса. Надо привезти Джейн. Делать
нечего.
Мы должны помнить, что в его сознании не закрепилась прочно ни одна
благородная мысль. Образование он получил не классическое и не
техническое, а просто современное. Его миновали и строгость абстракций, и
высота гуманистических традиций; а выправить это сам он не мог, ибо не
знал ни крестьянской смекалки, ни аристократической чести. Разбирался он
только в том, что не требовало знаний, и первая же угроза его телесной
жизни победила его. И потом, голова так болела, ему было так плохо...
Хорошо, что в шкафу есть бутылка. Он выпил и тогда смог побриться и
одеться.
К завтраку он опоздал, но это было неважно, есть он все равно не мог.
Выпив несколько чашек черного кофе, он пошел писать письмо Джейн и долго
сидел, рисуя что-то на промокашке. На что им Джейн, в конце концов? Почему
именно она? Неужели они поведут ее к Голове? Впервые за всю жизнь в душе
его забрезжило бескорыстное чувство; он пожалел, что встретил ее, женился
на ней, втянул ее в эту мерзость.
- Привет, - раздался голос над его головой. - Письма пишем, да?
- Черт! - подскочил Марк. - Я прямо ручку выронил.
- Подбери, - посоветовала мисс Хардкастл, присаживаясь на стол. Марк
подобрал ручку, не поднимая глаз. С тех пор, как его били в школе, он не
знал сочетания такой ненависти с таким страхом.