Страница:
Это и было первое знамение моего грядущего кувырка – А еще в день отъезда когда я собрался автостопом во Фриско, всех повидать, и вообще мне надоела моя еда (кисель забыл, после всего этого копченого сала и кукурузной муки без киселя в лесу никуда) (или без кока-колы) (или без чего-нибудь еще) – И вот пора ехать, я уже напуган этим йодистым ударом у моря и скукой в хижине, беру всю еду которая может пропасть, долларов на двадцать, и раскладываю на доске перед крыльцом для соек, енота, мыши и всех остальных, собираюсь и ухожу – Но перед уходом соображаю: домик-то все же не мой (вот оно второе знамение безумия), я не имею права прятать хозяйский крысиный яд, как делал подкармливая мышь – И вот как добропорядочный гость в чужом доме я снимаю крышку с крысиного яда, но в качестве компромисса просто оставляю банку на полке чтоб никто не упрекнул – Так и ухожу – А пока меня не было, а… Сейчас узнаете.
10
11
10
Вставленный, бодрый и устремленный в никуда, как сказал бы Гу Нин, я вприпрыжку удаляюсь прочь от моего милого убежища, с рюкзаком за спиной, выдержав всего три недели и всего три-четыре дня скуки, город притягивает меня – «Уходишь в радости, возвращаешься в печали», – говорит Фома Кемпийский о глупцах что спешат на поиски удовольствий, как школяры субботним вечером спешат к припаркованной машине, болтая, поправляя галстуки и в предвкушении потирая руки, чтобы проснуться воскресным утром в скорбных кроватях, постеленных маменькой – Когда я выхожу с каньонной тропы на шоссе по эту сторону моста, погода отличная – и вот они тысячи и тысячи туристов, ползут в своих машинах по опасным поворотам охая и ахая на величественную синюю панораму моря моющего калифорнийское побережье – Я уверен что в два счета доеду до Монтерея, а там на автобус и к ночи попаду во Фриско, на большую шумную пьянку со всей компанией, уже наверно вернулся Дэйв Уэйн, да и Коди всегда готов оторваться, опять же девочки, все дела – я совсем забыл как всего три недели назад в ужасе бежал из этого липкого города – Но не велело ли мне море возвращаться к моей собственной реальности?
Но как же все-таки красиво, особенно вид на север где берег разворачивается прихотливыми изгибами и дремлют горы под медленными облаками, прямо древняя Испания или на самом деле настоящая староиспанская Калифорния, старый пиратский Монтерей каким он предстал испанцам когда они вышли из-за поворота на своих великолепных шлюпах и увидели сонную тучную сушу над барашковым ковриком прибоя – Прямо земля обетованная – Магия старого Монтерея, Биг Сура и Санта-Круза – И я самонадеянно поправляю лямки рюкзака и топаю по обочине оглядываясь через плечо, чтобы голосовать.
Я уже несколько лет не ездил стопом и вскоре начинаю понимать что в Америке кое-что изменилось и подвозить перестали (особенно конечно на такой чисто туристической трассе, ни грузовиков, ни служебных машин) – Лоснящиеся длинные фургоны всех расцветок, белые, розовые, голубые, один за другим мягко шуршат мимо, за рулем муженек в дурацкой бейсболке с длинным козырьком, придающей ему бессмысленно-идиотский вид – Рядом женушка, главный американский босс, с ухмылкой и в темных очках, если он даже захочет меня подобрать, она ни за что не позволит – А на заднем сиденье детки, детишки, детишечки, миллионы детишек всех возрастов визжат и дерутся из-за мороженого, пачкая ванильной сластью новые тартановые чехлы – Нет больше места стопщику, хотя казалось бы можно запихнуть эту сволочь, как кроткого преступника или молчаливого убийцу, в самый дальний отсек фургона, но увы, нет! там болтается десять тысяч вешалок с прекрасно вычищенными и выглаженными костюмами и платьями всех размеров, чтобы выглядеть семейством миллионера, если вздумается перекусить яичницей с ветчиной в придорожной столовой – Стоит папашиным брюкам слегка помяться, его немедленно заставят переодеться в свежеснятые с вешалки и гнать дальше, вот так вот, мрачно, хотя втайне он возможно вздыхает о старой доброй рыбалке в одиночку или с друзьями – Но сегодня, в 1960-х, всеми его помыслами владеет PTA и некогда тосковать по большой реке, по старым заношенным штанам, связке свежепойманной рыбы, палатке и ночному костру за бутылочкой бурбона – Пора привыкать к мотелям и паркингам, носить в салон салфетки для всей оравы и мыть машину прежде чем пуститься в обратный путь – А если ему охота исследовать тихие тайные отдаленные уголки Америки, хода нет, теперь штурманом стала леди с ухмылкой и в темных очках, сидит ухмыляясь над своей заранее заготовленной картой маршрутов, какие распространяют среди отпускников радостные агенты в галстуках, да и сами отпускники были бы в галстуках (раз уж на то пошло), но отпускная мода – спортивная рубашка, бейсболка с длинным козырьком, темные очки, глаженые брюки и первые ботиночки младенца, болтающиеся в золотом свете над приборным щитком – И тут я такой красивый стою на трассе с прискорбно огромным рюкзачищем и возможно с некоторым ужасом в глазах от тех ночей на берегу под гигантскими черными скалами, для этих людей просто апофеоз противоположности всем их отпускным идеалам, и конечно они едут мимо – Наверное тысяч пять машин, ну может три, проехало мимо в тот день и никто и не подумал остановиться – Что поначалу нисколько не напрягло меня; любуясь великолепным побережьем я думал: «Ну и что, прогуляюсь, подумаешь, 14 миль» – А по дороге можно увидеть много интересного: морских львов тявкающих на скалах внизу, тихие старые бревенчатые фермы на холмах или стада коров пасущихся и красующихся на сонных лугах на фоне безбрежно-синего океана – Но у походных башмаков моих сравнительно тонкие подметки, солнце раскаляет дорогу, жар проникает насквозь и я постепенно натираю ноги – Хромаю и думаю: что ж такое? ага, понятно, волдыри – Сажусь на обочину, разуваюсь, достаю аптечку, мажу мазью, перевязываю, иду дальше – Но тяжесть рюкзака плюс жар от дороги делают свое дело, ноги болят все сильнее, пока я не соображаю что необходимо поймать машину или я никогда не доберусь до Монтерея.
Но туристы, благослови их Бог, не знают что со мной, думают пошел парень в поход, ну и катят мимо, голосуй не голосуй – Похоже, я попал, семь миль позади, но впереди еще семь а я не могу ступить ни шагу – Кроме того хочется пить, а по дороге ни заправок, ничего – Ступни горят и кровоточат, день превращается в сплошную пытку, с девяти утра до четырех дня я прополз девять миль, наконец принужден сесть и менять повязки – Обувшись могу лишь кое-как семенить чтобы не слишком тревожить волдыри – Так что туристы (которых к вечеру становится меньше) ясно видят: хромает по трассе человек с тяжелым рюкзаком и просит подвезти, но боятся: вдруг это голливудский киношный хичхайкер с пушкой за пазухой, мало ли, еще рюкзак этот, вдруг он сбежал с кубинской войны – А если у него там расчлененка? Но как уже сказано я их не виню.
Единственная машина которая могла бы меня подобрать едет в другую сторону, обратно к Суру, раздолбанная колымага откуда машет мне бородатый дядька, небось фолкер из серии «Южный берег, милый берег», но в конце концов маленький грузовичок причаливает к обочине в 50 футах впереди и я из последних сил ковыляю к нему по лезвиям ножей в моих ступнях – Парень с собакой – Довезет до ближайшей заправки, а там поворачивает – Но узнав что у меня беда с ногами довозит прямиком до автостанции в Монтерее – Жест доброй воли – Без особых причин, и я особо не жаловался, просто мельком упомянул что ноги натер.
Я хочу угостить его пивом, но он едет домой ужинать, так что я захожу на станцию, отряхиваюсь, переодеваюсь, перепаковываюсь, оставляю рюкзак в камере хранения, покупаю билет и потихонечку хромаю гулять по полным голубого тумана улицам Монтерея, легкий как перышко и счастливый как миллионер – Все, это был мой последний стоп – И знак: NO RIDES.
Но как же все-таки красиво, особенно вид на север где берег разворачивается прихотливыми изгибами и дремлют горы под медленными облаками, прямо древняя Испания или на самом деле настоящая староиспанская Калифорния, старый пиратский Монтерей каким он предстал испанцам когда они вышли из-за поворота на своих великолепных шлюпах и увидели сонную тучную сушу над барашковым ковриком прибоя – Прямо земля обетованная – Магия старого Монтерея, Биг Сура и Санта-Круза – И я самонадеянно поправляю лямки рюкзака и топаю по обочине оглядываясь через плечо, чтобы голосовать.
Я уже несколько лет не ездил стопом и вскоре начинаю понимать что в Америке кое-что изменилось и подвозить перестали (особенно конечно на такой чисто туристической трассе, ни грузовиков, ни служебных машин) – Лоснящиеся длинные фургоны всех расцветок, белые, розовые, голубые, один за другим мягко шуршат мимо, за рулем муженек в дурацкой бейсболке с длинным козырьком, придающей ему бессмысленно-идиотский вид – Рядом женушка, главный американский босс, с ухмылкой и в темных очках, если он даже захочет меня подобрать, она ни за что не позволит – А на заднем сиденье детки, детишки, детишечки, миллионы детишек всех возрастов визжат и дерутся из-за мороженого, пачкая ванильной сластью новые тартановые чехлы – Нет больше места стопщику, хотя казалось бы можно запихнуть эту сволочь, как кроткого преступника или молчаливого убийцу, в самый дальний отсек фургона, но увы, нет! там болтается десять тысяч вешалок с прекрасно вычищенными и выглаженными костюмами и платьями всех размеров, чтобы выглядеть семейством миллионера, если вздумается перекусить яичницей с ветчиной в придорожной столовой – Стоит папашиным брюкам слегка помяться, его немедленно заставят переодеться в свежеснятые с вешалки и гнать дальше, вот так вот, мрачно, хотя втайне он возможно вздыхает о старой доброй рыбалке в одиночку или с друзьями – Но сегодня, в 1960-х, всеми его помыслами владеет PTA и некогда тосковать по большой реке, по старым заношенным штанам, связке свежепойманной рыбы, палатке и ночному костру за бутылочкой бурбона – Пора привыкать к мотелям и паркингам, носить в салон салфетки для всей оравы и мыть машину прежде чем пуститься в обратный путь – А если ему охота исследовать тихие тайные отдаленные уголки Америки, хода нет, теперь штурманом стала леди с ухмылкой и в темных очках, сидит ухмыляясь над своей заранее заготовленной картой маршрутов, какие распространяют среди отпускников радостные агенты в галстуках, да и сами отпускники были бы в галстуках (раз уж на то пошло), но отпускная мода – спортивная рубашка, бейсболка с длинным козырьком, темные очки, глаженые брюки и первые ботиночки младенца, болтающиеся в золотом свете над приборным щитком – И тут я такой красивый стою на трассе с прискорбно огромным рюкзачищем и возможно с некоторым ужасом в глазах от тех ночей на берегу под гигантскими черными скалами, для этих людей просто апофеоз противоположности всем их отпускным идеалам, и конечно они едут мимо – Наверное тысяч пять машин, ну может три, проехало мимо в тот день и никто и не подумал остановиться – Что поначалу нисколько не напрягло меня; любуясь великолепным побережьем я думал: «Ну и что, прогуляюсь, подумаешь, 14 миль» – А по дороге можно увидеть много интересного: морских львов тявкающих на скалах внизу, тихие старые бревенчатые фермы на холмах или стада коров пасущихся и красующихся на сонных лугах на фоне безбрежно-синего океана – Но у походных башмаков моих сравнительно тонкие подметки, солнце раскаляет дорогу, жар проникает насквозь и я постепенно натираю ноги – Хромаю и думаю: что ж такое? ага, понятно, волдыри – Сажусь на обочину, разуваюсь, достаю аптечку, мажу мазью, перевязываю, иду дальше – Но тяжесть рюкзака плюс жар от дороги делают свое дело, ноги болят все сильнее, пока я не соображаю что необходимо поймать машину или я никогда не доберусь до Монтерея.
Но туристы, благослови их Бог, не знают что со мной, думают пошел парень в поход, ну и катят мимо, голосуй не голосуй – Похоже, я попал, семь миль позади, но впереди еще семь а я не могу ступить ни шагу – Кроме того хочется пить, а по дороге ни заправок, ничего – Ступни горят и кровоточат, день превращается в сплошную пытку, с девяти утра до четырех дня я прополз девять миль, наконец принужден сесть и менять повязки – Обувшись могу лишь кое-как семенить чтобы не слишком тревожить волдыри – Так что туристы (которых к вечеру становится меньше) ясно видят: хромает по трассе человек с тяжелым рюкзаком и просит подвезти, но боятся: вдруг это голливудский киношный хичхайкер с пушкой за пазухой, мало ли, еще рюкзак этот, вдруг он сбежал с кубинской войны – А если у него там расчлененка? Но как уже сказано я их не виню.
Единственная машина которая могла бы меня подобрать едет в другую сторону, обратно к Суру, раздолбанная колымага откуда машет мне бородатый дядька, небось фолкер из серии «Южный берег, милый берег», но в конце концов маленький грузовичок причаливает к обочине в 50 футах впереди и я из последних сил ковыляю к нему по лезвиям ножей в моих ступнях – Парень с собакой – Довезет до ближайшей заправки, а там поворачивает – Но узнав что у меня беда с ногами довозит прямиком до автостанции в Монтерее – Жест доброй воли – Без особых причин, и я особо не жаловался, просто мельком упомянул что ноги натер.
Я хочу угостить его пивом, но он едет домой ужинать, так что я захожу на станцию, отряхиваюсь, переодеваюсь, перепаковываюсь, оставляю рюкзак в камере хранения, покупаю билет и потихонечку хромаю гулять по полным голубого тумана улицам Монтерея, легкий как перышко и счастливый как миллионер – Все, это был мой последний стоп – И знак: NO RIDES.
11
Следующее знамение – во Фриско, когда, отлично выспавшись в гостиничке на скид-роу, я отправляюсь к Монсанто в книжную лавку «Огни большого города», он рад мне, улыбается: «А мы как раз в следующие выходные собирались тебя навестить, надо было подождать», но что-то в его выражении не то – И когда мы остаемся одни, он говорит: «Твоя мама прислала письмо – кот у вас помер».
Для большинства людей смерть кота – ерунда, для меньшинства – кое-что значит, но для меня, честное слово, это все равно что смерть младшего братца – Я его ужасно любил, еще детенышем он спал у меня на ладони свесив башку или просто мурлыкал пока я таскал его так часами – Пушистым меховым браслетом обвивался вокруг запястья и мурчал-мурчал, причем когда он вырос, я все равно его так носил, совсем уже большой был кот, поднимешь его двумя руками над головой, а он все мурлычет, полностью мне доверял – И отбывая из Нью-Йорка в свое лесное убежище я поцеловал его на прощанье и велел ждать меня: «Attende pour mué kitigingoo» [5] – Но мама написала что он умер на следующую же ночь! Может быть вы лучше поймете меня, если сами прочтете письмо:
«Воскресенье, 20 июля 1960. Дорогой Сын, боюсь, тебя не порадует мое письмо, потому что новости плохие. Даже не знаю как сказать, но крепись, милый. Я сама еле держусь. Малыша Тайка больше нет. В субботу он был в полном порядке и кушал хорошо, а ночью я смотрела кино по телевизору. Примерно в полвторого стало его тошнить и рвать. Я хотела помочь, но бесполезно (to no availe). Его трясло как от холода, я завернула его в Одеяло и его стошнило прямо на меня. Тут и пришел ему конец. Надо ли говорить каково мне теперь и через что я прошла. Не спала «до Рассвета», все пыталась как-то оживить его но куда там. К четырем часам я поняла что это все, в шесть вышла копать могилку. В жизни не делала ничего печальнее, сердце мое разрывалось когда я хоронила бедняжку нашего любимого Тайка, ведь он такой же человек как мы с тобой. Закопала я его под жимолостью, в углу у забора. Ни спать ни есть не могу. Все смотрю и думаю: вдруг выйдет из подпола, замяучит «мау, вау». Просто совсем заболела, а самое странное было когда хоронила: черные Дрозды, которых я кормила всю Зиму, как будто поняли что случилось. Ей-Богу Сынок, правда. Прилетела целая стая, много-много, они кружили над головой и кричали, и когда все было сделано целый час еще сидели на заборе, не улетали – Никогда не забуду – Жалко фотоаппарата не было, но Бог и я знаем и видели. Милый мой, знаю как тебя это расстроило, но я должна была как-то написать… Теперь вот болею, не телом а душа болит… Прямо поверить и понять не могу, как это так нет больше нашего Малыша Тайка – не увижу никогда как он вылезает из своего «Домика» или Гуляет по зеленой травке… P.S. Домик-то придется мне разобрать, не могу смотреть как он стоит пустой – вот так. Милый, пиши мне скорей и береги себя. Молись настоящему «Богу» – Твоя старая Мама х х х х х х».
И когда Монсанто мне это сказал – а я сидел счастливо улыбаясь как всякий покончивший с долгим уединением, будь то лесная избушка или больничная койка – бац, сердце так и ухнуло, с такой же идиотской беспомощностью как тогда у моря, когда я сделал слишком глубокий вдох – все предчувствия одно к одному.
Монсанто видит что я страшно расстроен, видит как моя улыбочка (с самого Монтерея, просто от радости вернуться из отшельничества в мир, бродить по улицам взирая на все подряд с мона-лизьей благосклонностью) – как эта улыбочка тает превращаясь в гримасу боли – Откуда ему знать, я ведь не рассказывал ему и сейчас вряд ли стану рассказывать, что мои отношения с этим да и со всеми предыдущими котами всегда были немножко странными: я каким-то образом психологически отождествлял их со своим умершим в детстве братом Жераром, который меня трех-четырехлетнего научил любить кошек, мы с ним лежали на полу на животах и смотрели как они лакают молоко – Смерть Тайка – смерть «братца» – Монсанто видит в каком я состоянии и говорит: «Может тебе лучше вернуться в лес еще на пару недель – или хочешь опять напиться» – «Напиться хочу, да» – Ведь все равно как-то все уже назрело, все ждут, я так мечтал в лесу о тысяче безумных вечеринок – Хорошо еще что я узнал о смерти Тайка в моем любимом развеселом Сан-Франциско, дома бы просто с ума сошел, а так сразу пошел и надрался с ребятами, и радостная улыбочка время от времени возвращалась ко мне – и исчезала опять ибо сама по себе стала теперь напоминанием о смерти, и под конец трехнедельного угара все новости все же свели меня с ума, обрушившись на меня в тот ужасный день Святой Каролины Морей, как я его называю – Нет, надо по порядку, иначе все путается.
Тем временем бедняга Монсанто, литературная душа, хочет перетереть со мной всякие литературные новости, кто что пишет и поделывает, а потом в лавку приходит Фэган (в подвал где стоит старинное конторское бюро, тоже повод для расстройства: всю юность мечтал я о деловой литературной жизни и о таком вот бюро, сочетая образ отца с образом самого себя как писателя, а Монсанто этого достиг в два прыжка – Широкоплечий, голубоглазый, розовощекий Монсанто с вечной улыбкой из-за которой его прозвали в колледже Смайлером, улыбкой про которую часто думаешь: «она правда настоящая?» – пока не понимаешь, что если Монсанто вдруг перестанет ее носить, мир возможно рухнет – Настолько неотделимая от него улыбка что исчезновение ее просто немыслимо – Слова, слова, слова, на самом деле отличный парень, вот увидите, и сейчас он по-человечески сочувствует, понимая что не следует мне с горя пускаться в запой: «В любом случае, – говорит, – ты же можешь вернуться туда попозже, а?» – «О’кей, Лорри» – «Написал чего-нибудь?» – «Записывал звуки моря, потом все расскажу – Блин, это были самые счастливые три недели в моей жизни, а теперь вот надо же, бедный Тайк – Ты б его видел, такой огромный прекрасный персиковый» – «Ну ничего, есть же мой пес Гомер – и кстати как там Альф?» – «Альф Священный Буйвол, хе-хе, стоит себе в тени под деревом, случайно увидишь – можно и испугаться, но я его кормил, яблоками там, дробленой пшеницей» – (как печальны и терпеливы звери, подумал я, вспомнив глаза Тайка и глаза Альфа, эх смерть, только подумать, эта возмутительная и странная вещь настигает всех людей да и Смайлера настигнет, беднягу Смайлера, и беднягу пса его Гомера и всех нас) – Самое ужасное – каково там сейчас моей маме одной в доме без маленького друга за три тысячи миль отсюда (и представьте себе, потом я узнал что какие-то дурацкие битники в поисках меня высадили дверное стекло и так перепугали ее что она вынуждена была до самого конца лета забаррикадировать дверь мебелью).
Но вот старина Бен Фэган хмыкает и пыхтит трубочкой, так какого черта вешать на взрослых людей, поэтов между прочим, свои проблемы – И мы с Беном и его дружком Джонси, таким же хмыкающим трубокуром, заходим в бар («Майкс Плейс») по пиву, поначалу клянусь не напиваться, мы даже отправляемся в парк и долго беседуем на солнышке которое в этих краях всегда сменяется восхитительными дымчатыми сумерками – Мы сидим в парке возле большой белой итальянской церкви, смотрим на играющих детей, на прохожих, меня почему-то поражает спешащая мимо блондинка: «Куда она торопится? ждет ли ее тайный любовник-матрос? или просто сверхурочная машинопись в конторе? представляешь, Бен, если бы мы знали куда идут все эти люди, к какой двери, в какой ресторан, на какое тайное свидание» – «Похоже сидя там в лесу ты накопил кучу энергии, сокровенной внутренней жизни» – Уж Бен-то знает, сам месяцами жил в лесах – Бен здорово исхудал за 5 лет, с тех веселых пор как мы были «бродягами Дхармы», но это все тот же старина Бен, что похмыкивая склоняется заполночь над «Ланкаватарой» и пишет стихи о дождевых каплях – Уж он-то меня знает, он знает что этой ночью я напьюсь и буду пить несколько недель как положено, пока не допьюсь до такой степени изнурения что уже ни с кем не смогу разговаривать, и тогда он придет и будет просто молча сидеть рядом и попыхивать своей трубочкой пока я сплю – Такой уж он человек – Я ему про Тайка, но некоторые люди любят кошек, а некоторые нет, хотя у Бена дома всегда какой-нибудь котенок водился – У него на полу соломенная циновка а на ней подушка, и Бен сидит на подушке скрестив ноги перед дымящимся чайником, а на полках сплошной Паунд, Уоллес Стивенс и Гертруда Стайн – Странный спокойный поэт в ком только-только начали распознавать большого тайного мудреца (у него есть строчки: «Когда я уезжаю из города, все друзья возвращаются в загул»). Вот и я сейчас собираюсь в загул.
Ведь все равно вернулся Дэйв Уэйн, так и вижу как он потирает руки в предвкушении очередного отрыва, как год назад когда он вез меня с западного побережья в Нью-Йорк с япошкой-хипстером Джорджем Басо, дзен-мастером, на матрасе в заднем отсеке джипа (по кличке «Вилли»), лихо мы прокатились, через Лас-Вегас и Сент-Луис, ночевали в дорогих мотелях и всю дорогу пили только лучший шотландский виски из горла – Насколько приятнее ездить вот так чем угрохать 190 долларов на самолет – Кроме того Дэйв еще не знаком с нашими великим Коди и мечтает познакомиться – И мы с Беном неторопливо идем из парка в бар на Коламбус-стрит, где я заказываю первый двойной бурбон с имбирным элем.
Снаружи мерцает огнями сказочная игрушечная улица, я чувствую как веселье растет в груди – Теперь я вспоминаю Биг Сур с пронзительно-ясной любовью и болью, и даже смерть Тайка как-то вписывается во все это, правда я еще не догадываюсь насколько чудовищно то что предстоит – Мы звоним Дэйву Уэйну вернувшемуся из Рено и он подъезжает к бару на своем джипстере, он великолепный водитель (когда-то работал таксистом), болтает без умолку и никогда не делает ошибок, на самом деле не хуже Коди, правда это трудно себе представить, назавтра я даже спрашиваю Коди так ли это – Но опытные водилы ревнивы, они всегда ищут друг у друга ошибки: «Да ну что там твой Дэйв Уэйн, он поворачивать не умеет, притормаживает вместо того чтобы пролетать поворот на полной скорости, их делать надо, повороты» – Между прочим кстати говоря мне столько надо сказать о последующих трех роковых неделях что я даже не знаю с чего начать.
Жизнь вообще на самом деле – До чего разнообразна! – «А как там старичок Джордж Басо?» – «Старичок Джордж Басо, в общем-то, помирает от тюбика в больнице под Тьюлером» – «Ох, Дэйв, надо же его навестить» – «Да-с сэр, давай завтра» – Дэйв как всегда без денег, но мне-то что, у меня их море, назавтра я иду и меняю чеки на 500 долларов, вот я каков, так что старина Дэйв отлично оттянется – Дэйв не дурак пожрать и выпить, да и я не откажусь – Еще он зацепил в Рено парнишку по имени Рон Блейк, симпатичный блондинчик мечтающий стать певцом, звездой, новым Чет Бейкером и щеголяет хипстерскими манерами, которые, может, прокатили бы 5, 10 или даже 25 лет назад, а сейчас это позерство, я врубаюсь что он разводила и пытается как-то развести Дэйва (непонятно только на что) – А Дэйв Уэйн такой длинный поджарый рыжий валлиец, вечно норовящий свалить на своем «Вилли» на рыбалку в Орегон на Рог-Ривер, где он знает заброшенный шахтерский лагерь, или пошляться по пустынным дорогам, а потом внезапно появиться в городе и устроить гулянку, при этом замечательный поэт и есть в нем что-то такое чему могут хотеть подражать хипстерствующие парнишки – Едва ли не лучшее трепло в мире, забавное невероятно – Вот увидите – Это они с Джорджем Басо открыли фантастически простую истину, что вся Америка разгуливает с грязной задницей, ибо современная гигиена отвергла древний ритуал омовения после сортира – говорит Дэйв: «Американцы возят с собой все эти вешалки с глажеными шмотками как ты верно заметил, обливаются с головы до ног одеколоном, носят подмышечные прокладки или что у них там подмышками, падают в обморок при виде пятнышка на рубашке или платье, белье и носки меняют наверное по два раза в день, ходят такие важные, думают что они самые чистые люди на земле, а задницы у них грязные – Скажи прикол? а ну-ка дай присосаться» – и тянет руку к моем бухлу, я заказываю еще два, я увлечен, Дэйв может заказывать все что угодно в любом количестве – «Президент Соединенных Штатов, епископат, министры-шминистры, большие шишки, все вплоть до распоследнего рабочего на заводе со всей его свирепой гордостью, кинозвезды, служащие, главные инженеры, президенты юридических и рекламных агентств в шелковых рубашках с галстуками, с дорогими чемоданчиками где хранятся всяческие дорогущие английские импортные массажные щетки, бритвенные приборы, помады и духи, – все они ходят с грязной жопой! А всего-то нужно мыть ее с мылом! и ни единому человеку в Америке это в голову не пришло! ничего смешнее быть не может! и при этом они называют нас грязными немытыми битниками – в то время как у нас единственных чистые задницы!» – Вся эта тема с мытьем задницы быстро распространилась от побережья до побережья, и все знакомые, мои и Дэйва, пустились в этот великий крестовый поход, и надо сказать неплохая идея – Я вообще у Монсанто в сортире учредил полку для мыла и каждый должен был приносить туда банку с водой – Монсанто об этом еще не знал: «Ты понимаешь, что пока мы не скажем бедному Лоренцо Монсанто, великому писателю, что он ходит с грязной жопой, он так и будет ходить?» – «Давай скажем прямо сейчас!» – «Конечно, промедление смерти подобно… кроме того ты знаешь, как это действует на людей? у них образуется зияющее чувство вины, причем они сами не понимают откуда оно берется, они едут на работу в электричке благоухая свежим бельем и одеколоном, но что-то их грызет, что-то не так, они чувствуют это и не знают в чем дело!» – И мы мчимся за угол, в лавку Монсанто.
К этому моменту мы уже здорово приподнялись – Фэган как всегда свалил: «Вы ребята давайте продолжайте, а я пойду-ка домой да залягу в ванну с книжицей» – «Домой» – это туда где живут в частности Дэйв Уэйн и Рон Блейк – Старая четырехэтажная меблирашка на окраине негритянского района Сан-Франциско, где в разных комнатах жили Дэйв, Бен, Джонси, художник Лэнни Медоуз, бешеный канадский француз пьяница Паскаль и негр по фамилии Джонсон – все со своими рюкзаками, матрасами, книгами и прочим скарбом, и каждый по очереди раз в неделю покупал продукты и готовил большой общий обед на кухне – все они сообща платили ренту и умудрялись жить – с вечеринками, девчонками, гостями приносящими бухло – долларов на семь в неделю – Отличное место, но несколько сумасшедшее, в частности потому что художник Лэнни Медоуз, меломан, выставил хай-фай-колонку на кухню, а пластинки ставит у себя в комнате, так что не успеет очередной повар сосредоточиться над своим маллигановским жарким, как ему на голову обрушиваются стравинские динозавры – А по ночам праздники битья бутылок, ими обычно заправляет псих Паскаль, душа-человек, пока не нажрется – Короче полный дурдом, ровно такими журналисты пытаются изобразить битников, но при всем том безобидное и приятное сборище молодых холостяков и вообще удачное воплощение хорошей идеи – В какую комнату ни заглянешь – найдешь специалиста, скажем заглянул к Бену и спрашиваешь: «Что сказал Бодхидхарма Второму Патриарху?» – «Он сказал: пошел на хуй, да уподобится ум твой стене, не гонись за внешним деланием и не доставай меня своими внешними планами» – «И тот пошел и стал на голову в снегу?» – «Нет, то был Му Дак» – Или зайдешь к Дэйву Уэйну, а он сидит скрестив ноги на матрасе читая Джейн Остин, и спросишь: «Как готовить бефстроганов?» – «Бефстроганов – очень просто, берешь мясо, тушишь хорошенько с луком, охлаждаешь, добавляешь грибов и сметаны побольше, сейчас спущусь покажу, только главу дочитаю, хороший роман, интересно что там дальше будет» – Или заходишь к негру и просишь одолжить магнитофон, потому что на кухне происходит любопытная беседа между Дулуозом, МакЛиром, Монсанто и неким газетчиком – Ибо кухня является также и гостиной где все сидят среди тарелок и пепельниц и принимают гостей – Например в прошлом году пришла 16-летняя красотка-японка брать у меня интервью, но ее сопровождал китаец-художник – Телефон звонит не умолкая – Даже соседи, крутые джазовые негры, захаживают с бутылками (Эдвард Кул и кое-кто еще) – Дзен, джаз, бухло, трава, все дела, казалось бы полное раздолбайство – а только глядишь, кто-то из «битников» аккуратно белит стены своей комнаты, а рамы и дверные косяки обводит красной красочкой – Или кто-нибудь возьмет да вымоет пол в гостиной. Для странствующих посетителей вроде меня или Рона Блейка всегда находится запасной матрас.
Для большинства людей смерть кота – ерунда, для меньшинства – кое-что значит, но для меня, честное слово, это все равно что смерть младшего братца – Я его ужасно любил, еще детенышем он спал у меня на ладони свесив башку или просто мурлыкал пока я таскал его так часами – Пушистым меховым браслетом обвивался вокруг запястья и мурчал-мурчал, причем когда он вырос, я все равно его так носил, совсем уже большой был кот, поднимешь его двумя руками над головой, а он все мурлычет, полностью мне доверял – И отбывая из Нью-Йорка в свое лесное убежище я поцеловал его на прощанье и велел ждать меня: «Attende pour mué kitigingoo» [5] – Но мама написала что он умер на следующую же ночь! Может быть вы лучше поймете меня, если сами прочтете письмо:
«Воскресенье, 20 июля 1960. Дорогой Сын, боюсь, тебя не порадует мое письмо, потому что новости плохие. Даже не знаю как сказать, но крепись, милый. Я сама еле держусь. Малыша Тайка больше нет. В субботу он был в полном порядке и кушал хорошо, а ночью я смотрела кино по телевизору. Примерно в полвторого стало его тошнить и рвать. Я хотела помочь, но бесполезно (to no availe). Его трясло как от холода, я завернула его в Одеяло и его стошнило прямо на меня. Тут и пришел ему конец. Надо ли говорить каково мне теперь и через что я прошла. Не спала «до Рассвета», все пыталась как-то оживить его но куда там. К четырем часам я поняла что это все, в шесть вышла копать могилку. В жизни не делала ничего печальнее, сердце мое разрывалось когда я хоронила бедняжку нашего любимого Тайка, ведь он такой же человек как мы с тобой. Закопала я его под жимолостью, в углу у забора. Ни спать ни есть не могу. Все смотрю и думаю: вдруг выйдет из подпола, замяучит «мау, вау». Просто совсем заболела, а самое странное было когда хоронила: черные Дрозды, которых я кормила всю Зиму, как будто поняли что случилось. Ей-Богу Сынок, правда. Прилетела целая стая, много-много, они кружили над головой и кричали, и когда все было сделано целый час еще сидели на заборе, не улетали – Никогда не забуду – Жалко фотоаппарата не было, но Бог и я знаем и видели. Милый мой, знаю как тебя это расстроило, но я должна была как-то написать… Теперь вот болею, не телом а душа болит… Прямо поверить и понять не могу, как это так нет больше нашего Малыша Тайка – не увижу никогда как он вылезает из своего «Домика» или Гуляет по зеленой травке… P.S. Домик-то придется мне разобрать, не могу смотреть как он стоит пустой – вот так. Милый, пиши мне скорей и береги себя. Молись настоящему «Богу» – Твоя старая Мама х х х х х х».
И когда Монсанто мне это сказал – а я сидел счастливо улыбаясь как всякий покончивший с долгим уединением, будь то лесная избушка или больничная койка – бац, сердце так и ухнуло, с такой же идиотской беспомощностью как тогда у моря, когда я сделал слишком глубокий вдох – все предчувствия одно к одному.
Монсанто видит что я страшно расстроен, видит как моя улыбочка (с самого Монтерея, просто от радости вернуться из отшельничества в мир, бродить по улицам взирая на все подряд с мона-лизьей благосклонностью) – как эта улыбочка тает превращаясь в гримасу боли – Откуда ему знать, я ведь не рассказывал ему и сейчас вряд ли стану рассказывать, что мои отношения с этим да и со всеми предыдущими котами всегда были немножко странными: я каким-то образом психологически отождествлял их со своим умершим в детстве братом Жераром, который меня трех-четырехлетнего научил любить кошек, мы с ним лежали на полу на животах и смотрели как они лакают молоко – Смерть Тайка – смерть «братца» – Монсанто видит в каком я состоянии и говорит: «Может тебе лучше вернуться в лес еще на пару недель – или хочешь опять напиться» – «Напиться хочу, да» – Ведь все равно как-то все уже назрело, все ждут, я так мечтал в лесу о тысяче безумных вечеринок – Хорошо еще что я узнал о смерти Тайка в моем любимом развеселом Сан-Франциско, дома бы просто с ума сошел, а так сразу пошел и надрался с ребятами, и радостная улыбочка время от времени возвращалась ко мне – и исчезала опять ибо сама по себе стала теперь напоминанием о смерти, и под конец трехнедельного угара все новости все же свели меня с ума, обрушившись на меня в тот ужасный день Святой Каролины Морей, как я его называю – Нет, надо по порядку, иначе все путается.
Тем временем бедняга Монсанто, литературная душа, хочет перетереть со мной всякие литературные новости, кто что пишет и поделывает, а потом в лавку приходит Фэган (в подвал где стоит старинное конторское бюро, тоже повод для расстройства: всю юность мечтал я о деловой литературной жизни и о таком вот бюро, сочетая образ отца с образом самого себя как писателя, а Монсанто этого достиг в два прыжка – Широкоплечий, голубоглазый, розовощекий Монсанто с вечной улыбкой из-за которой его прозвали в колледже Смайлером, улыбкой про которую часто думаешь: «она правда настоящая?» – пока не понимаешь, что если Монсанто вдруг перестанет ее носить, мир возможно рухнет – Настолько неотделимая от него улыбка что исчезновение ее просто немыслимо – Слова, слова, слова, на самом деле отличный парень, вот увидите, и сейчас он по-человечески сочувствует, понимая что не следует мне с горя пускаться в запой: «В любом случае, – говорит, – ты же можешь вернуться туда попозже, а?» – «О’кей, Лорри» – «Написал чего-нибудь?» – «Записывал звуки моря, потом все расскажу – Блин, это были самые счастливые три недели в моей жизни, а теперь вот надо же, бедный Тайк – Ты б его видел, такой огромный прекрасный персиковый» – «Ну ничего, есть же мой пес Гомер – и кстати как там Альф?» – «Альф Священный Буйвол, хе-хе, стоит себе в тени под деревом, случайно увидишь – можно и испугаться, но я его кормил, яблоками там, дробленой пшеницей» – (как печальны и терпеливы звери, подумал я, вспомнив глаза Тайка и глаза Альфа, эх смерть, только подумать, эта возмутительная и странная вещь настигает всех людей да и Смайлера настигнет, беднягу Смайлера, и беднягу пса его Гомера и всех нас) – Самое ужасное – каково там сейчас моей маме одной в доме без маленького друга за три тысячи миль отсюда (и представьте себе, потом я узнал что какие-то дурацкие битники в поисках меня высадили дверное стекло и так перепугали ее что она вынуждена была до самого конца лета забаррикадировать дверь мебелью).
Но вот старина Бен Фэган хмыкает и пыхтит трубочкой, так какого черта вешать на взрослых людей, поэтов между прочим, свои проблемы – И мы с Беном и его дружком Джонси, таким же хмыкающим трубокуром, заходим в бар («Майкс Плейс») по пиву, поначалу клянусь не напиваться, мы даже отправляемся в парк и долго беседуем на солнышке которое в этих краях всегда сменяется восхитительными дымчатыми сумерками – Мы сидим в парке возле большой белой итальянской церкви, смотрим на играющих детей, на прохожих, меня почему-то поражает спешащая мимо блондинка: «Куда она торопится? ждет ли ее тайный любовник-матрос? или просто сверхурочная машинопись в конторе? представляешь, Бен, если бы мы знали куда идут все эти люди, к какой двери, в какой ресторан, на какое тайное свидание» – «Похоже сидя там в лесу ты накопил кучу энергии, сокровенной внутренней жизни» – Уж Бен-то знает, сам месяцами жил в лесах – Бен здорово исхудал за 5 лет, с тех веселых пор как мы были «бродягами Дхармы», но это все тот же старина Бен, что похмыкивая склоняется заполночь над «Ланкаватарой» и пишет стихи о дождевых каплях – Уж он-то меня знает, он знает что этой ночью я напьюсь и буду пить несколько недель как положено, пока не допьюсь до такой степени изнурения что уже ни с кем не смогу разговаривать, и тогда он придет и будет просто молча сидеть рядом и попыхивать своей трубочкой пока я сплю – Такой уж он человек – Я ему про Тайка, но некоторые люди любят кошек, а некоторые нет, хотя у Бена дома всегда какой-нибудь котенок водился – У него на полу соломенная циновка а на ней подушка, и Бен сидит на подушке скрестив ноги перед дымящимся чайником, а на полках сплошной Паунд, Уоллес Стивенс и Гертруда Стайн – Странный спокойный поэт в ком только-только начали распознавать большого тайного мудреца (у него есть строчки: «Когда я уезжаю из города, все друзья возвращаются в загул»). Вот и я сейчас собираюсь в загул.
Ведь все равно вернулся Дэйв Уэйн, так и вижу как он потирает руки в предвкушении очередного отрыва, как год назад когда он вез меня с западного побережья в Нью-Йорк с япошкой-хипстером Джорджем Басо, дзен-мастером, на матрасе в заднем отсеке джипа (по кличке «Вилли»), лихо мы прокатились, через Лас-Вегас и Сент-Луис, ночевали в дорогих мотелях и всю дорогу пили только лучший шотландский виски из горла – Насколько приятнее ездить вот так чем угрохать 190 долларов на самолет – Кроме того Дэйв еще не знаком с нашими великим Коди и мечтает познакомиться – И мы с Беном неторопливо идем из парка в бар на Коламбус-стрит, где я заказываю первый двойной бурбон с имбирным элем.
Снаружи мерцает огнями сказочная игрушечная улица, я чувствую как веселье растет в груди – Теперь я вспоминаю Биг Сур с пронзительно-ясной любовью и болью, и даже смерть Тайка как-то вписывается во все это, правда я еще не догадываюсь насколько чудовищно то что предстоит – Мы звоним Дэйву Уэйну вернувшемуся из Рено и он подъезжает к бару на своем джипстере, он великолепный водитель (когда-то работал таксистом), болтает без умолку и никогда не делает ошибок, на самом деле не хуже Коди, правда это трудно себе представить, назавтра я даже спрашиваю Коди так ли это – Но опытные водилы ревнивы, они всегда ищут друг у друга ошибки: «Да ну что там твой Дэйв Уэйн, он поворачивать не умеет, притормаживает вместо того чтобы пролетать поворот на полной скорости, их делать надо, повороты» – Между прочим кстати говоря мне столько надо сказать о последующих трех роковых неделях что я даже не знаю с чего начать.
Жизнь вообще на самом деле – До чего разнообразна! – «А как там старичок Джордж Басо?» – «Старичок Джордж Басо, в общем-то, помирает от тюбика в больнице под Тьюлером» – «Ох, Дэйв, надо же его навестить» – «Да-с сэр, давай завтра» – Дэйв как всегда без денег, но мне-то что, у меня их море, назавтра я иду и меняю чеки на 500 долларов, вот я каков, так что старина Дэйв отлично оттянется – Дэйв не дурак пожрать и выпить, да и я не откажусь – Еще он зацепил в Рено парнишку по имени Рон Блейк, симпатичный блондинчик мечтающий стать певцом, звездой, новым Чет Бейкером и щеголяет хипстерскими манерами, которые, может, прокатили бы 5, 10 или даже 25 лет назад, а сейчас это позерство, я врубаюсь что он разводила и пытается как-то развести Дэйва (непонятно только на что) – А Дэйв Уэйн такой длинный поджарый рыжий валлиец, вечно норовящий свалить на своем «Вилли» на рыбалку в Орегон на Рог-Ривер, где он знает заброшенный шахтерский лагерь, или пошляться по пустынным дорогам, а потом внезапно появиться в городе и устроить гулянку, при этом замечательный поэт и есть в нем что-то такое чему могут хотеть подражать хипстерствующие парнишки – Едва ли не лучшее трепло в мире, забавное невероятно – Вот увидите – Это они с Джорджем Басо открыли фантастически простую истину, что вся Америка разгуливает с грязной задницей, ибо современная гигиена отвергла древний ритуал омовения после сортира – говорит Дэйв: «Американцы возят с собой все эти вешалки с глажеными шмотками как ты верно заметил, обливаются с головы до ног одеколоном, носят подмышечные прокладки или что у них там подмышками, падают в обморок при виде пятнышка на рубашке или платье, белье и носки меняют наверное по два раза в день, ходят такие важные, думают что они самые чистые люди на земле, а задницы у них грязные – Скажи прикол? а ну-ка дай присосаться» – и тянет руку к моем бухлу, я заказываю еще два, я увлечен, Дэйв может заказывать все что угодно в любом количестве – «Президент Соединенных Штатов, епископат, министры-шминистры, большие шишки, все вплоть до распоследнего рабочего на заводе со всей его свирепой гордостью, кинозвезды, служащие, главные инженеры, президенты юридических и рекламных агентств в шелковых рубашках с галстуками, с дорогими чемоданчиками где хранятся всяческие дорогущие английские импортные массажные щетки, бритвенные приборы, помады и духи, – все они ходят с грязной жопой! А всего-то нужно мыть ее с мылом! и ни единому человеку в Америке это в голову не пришло! ничего смешнее быть не может! и при этом они называют нас грязными немытыми битниками – в то время как у нас единственных чистые задницы!» – Вся эта тема с мытьем задницы быстро распространилась от побережья до побережья, и все знакомые, мои и Дэйва, пустились в этот великий крестовый поход, и надо сказать неплохая идея – Я вообще у Монсанто в сортире учредил полку для мыла и каждый должен был приносить туда банку с водой – Монсанто об этом еще не знал: «Ты понимаешь, что пока мы не скажем бедному Лоренцо Монсанто, великому писателю, что он ходит с грязной жопой, он так и будет ходить?» – «Давай скажем прямо сейчас!» – «Конечно, промедление смерти подобно… кроме того ты знаешь, как это действует на людей? у них образуется зияющее чувство вины, причем они сами не понимают откуда оно берется, они едут на работу в электричке благоухая свежим бельем и одеколоном, но что-то их грызет, что-то не так, они чувствуют это и не знают в чем дело!» – И мы мчимся за угол, в лавку Монсанто.
К этому моменту мы уже здорово приподнялись – Фэган как всегда свалил: «Вы ребята давайте продолжайте, а я пойду-ка домой да залягу в ванну с книжицей» – «Домой» – это туда где живут в частности Дэйв Уэйн и Рон Блейк – Старая четырехэтажная меблирашка на окраине негритянского района Сан-Франциско, где в разных комнатах жили Дэйв, Бен, Джонси, художник Лэнни Медоуз, бешеный канадский француз пьяница Паскаль и негр по фамилии Джонсон – все со своими рюкзаками, матрасами, книгами и прочим скарбом, и каждый по очереди раз в неделю покупал продукты и готовил большой общий обед на кухне – все они сообща платили ренту и умудрялись жить – с вечеринками, девчонками, гостями приносящими бухло – долларов на семь в неделю – Отличное место, но несколько сумасшедшее, в частности потому что художник Лэнни Медоуз, меломан, выставил хай-фай-колонку на кухню, а пластинки ставит у себя в комнате, так что не успеет очередной повар сосредоточиться над своим маллигановским жарким, как ему на голову обрушиваются стравинские динозавры – А по ночам праздники битья бутылок, ими обычно заправляет псих Паскаль, душа-человек, пока не нажрется – Короче полный дурдом, ровно такими журналисты пытаются изобразить битников, но при всем том безобидное и приятное сборище молодых холостяков и вообще удачное воплощение хорошей идеи – В какую комнату ни заглянешь – найдешь специалиста, скажем заглянул к Бену и спрашиваешь: «Что сказал Бодхидхарма Второму Патриарху?» – «Он сказал: пошел на хуй, да уподобится ум твой стене, не гонись за внешним деланием и не доставай меня своими внешними планами» – «И тот пошел и стал на голову в снегу?» – «Нет, то был Му Дак» – Или зайдешь к Дэйву Уэйну, а он сидит скрестив ноги на матрасе читая Джейн Остин, и спросишь: «Как готовить бефстроганов?» – «Бефстроганов – очень просто, берешь мясо, тушишь хорошенько с луком, охлаждаешь, добавляешь грибов и сметаны побольше, сейчас спущусь покажу, только главу дочитаю, хороший роман, интересно что там дальше будет» – Или заходишь к негру и просишь одолжить магнитофон, потому что на кухне происходит любопытная беседа между Дулуозом, МакЛиром, Монсанто и неким газетчиком – Ибо кухня является также и гостиной где все сидят среди тарелок и пепельниц и принимают гостей – Например в прошлом году пришла 16-летняя красотка-японка брать у меня интервью, но ее сопровождал китаец-художник – Телефон звонит не умолкая – Даже соседи, крутые джазовые негры, захаживают с бутылками (Эдвард Кул и кое-кто еще) – Дзен, джаз, бухло, трава, все дела, казалось бы полное раздолбайство – а только глядишь, кто-то из «битников» аккуратно белит стены своей комнаты, а рамы и дверные косяки обводит красной красочкой – Или кто-нибудь возьмет да вымоет пол в гостиной. Для странствующих посетителей вроде меня или Рона Блейка всегда находится запасной матрас.