— Да, — ответила она.
— Тогда нажимайте кнопку! — Она нажала — и цепь соединилась. Прошло полминуты, может быть, даже три четверти, земля вдруг содрогнулась у них под ногами, но звука еще не было. И вдруг черная пелена, гораздо более непроницаемая, чем ночь, встала перед горой, и секундой позже последовал взрыв. Земля задрожала так, точно началось землетрясение. Облака непроницаемого черного дыма взлетели вверх, а минутой позже окрасились в ярко-красный цвет, и послышался вдруг такой гром, точно выстрелили сразу из десятков тысяч пушек. С быстротой, за которой едва успевал глаз, в воздух прыснули огненные языки, которые стали подниматься все выше и выше, сверкали, как молнии, пока, наконец, вся оторопевшая от испуга публика не оказалась на четверть мили вокруг объятой ярким пламенем, Взрыв следовал за взрывом, некоторые из них так и замирали с глухим ревом под землей, тогда как другие вылетали на воздух, Невидимые для зрителей острые осколки камней высоко взлетали чуть ли не до самого неба; громадные куски гранита в десять футов в поперечнике отлетали в сторону на сотни саженей, Конвульсии земли продолжались еще в течение трех минут, и языки пламени еще долго боролись с мраком ночи. Затем они стали угасать, все короче и короче становились вспышки, и наконец снова наступила тишина.
В эти страшные моменты, сама не зная почему, Иоанна так тесно прижалась к Альдосу, что он мог чувствовать легкое прикосновение ее волос и быстрое движение ее груди. Голос Блектона привел их в себя.
Он смеялся, и это был смех человека, который сознавал, что его работа выполнена хорошо.
— Здорово сделано! — восхищался он. — Завтра мы съездим туда и поглядим. Я изменил свое решение относительно «койота» № 28. Главный инженер Хэтчинс проедет здесь завтра после обеда, и мне хотелось бы, чтобы и он тоже поглядел.
И, обратившись к какому-то человеку, который вышел к нему из темноты, сказал ему:
— Грэтти, приготовьте № 28 к завтрашнему дню к четырем часам. Понимаете? Чтобы к четырем часам все было готово! Не к ночи, а к четырем часам!
А затем он сказал своим:
— Сейчас до нас дойдет противный запах и пыль. Поедемте домой!
И пока они шли до экипажа, Альдос все еще держал руку Иоанны в своей руке, и она не делала ни малейших усилий, чтобы ее отнять.
ГЛАВА XVIII
ГЛАВА XIX
ГЛАВА XX
— Тогда нажимайте кнопку! — Она нажала — и цепь соединилась. Прошло полминуты, может быть, даже три четверти, земля вдруг содрогнулась у них под ногами, но звука еще не было. И вдруг черная пелена, гораздо более непроницаемая, чем ночь, встала перед горой, и секундой позже последовал взрыв. Земля задрожала так, точно началось землетрясение. Облака непроницаемого черного дыма взлетели вверх, а минутой позже окрасились в ярко-красный цвет, и послышался вдруг такой гром, точно выстрелили сразу из десятков тысяч пушек. С быстротой, за которой едва успевал глаз, в воздух прыснули огненные языки, которые стали подниматься все выше и выше, сверкали, как молнии, пока, наконец, вся оторопевшая от испуга публика не оказалась на четверть мили вокруг объятой ярким пламенем, Взрыв следовал за взрывом, некоторые из них так и замирали с глухим ревом под землей, тогда как другие вылетали на воздух, Невидимые для зрителей острые осколки камней высоко взлетали чуть ли не до самого неба; громадные куски гранита в десять футов в поперечнике отлетали в сторону на сотни саженей, Конвульсии земли продолжались еще в течение трех минут, и языки пламени еще долго боролись с мраком ночи. Затем они стали угасать, все короче и короче становились вспышки, и наконец снова наступила тишина.
В эти страшные моменты, сама не зная почему, Иоанна так тесно прижалась к Альдосу, что он мог чувствовать легкое прикосновение ее волос и быстрое движение ее груди. Голос Блектона привел их в себя.
Он смеялся, и это был смех человека, который сознавал, что его работа выполнена хорошо.
— Здорово сделано! — восхищался он. — Завтра мы съездим туда и поглядим. Я изменил свое решение относительно «койота» № 28. Главный инженер Хэтчинс проедет здесь завтра после обеда, и мне хотелось бы, чтобы и он тоже поглядел.
И, обратившись к какому-то человеку, который вышел к нему из темноты, сказал ему:
— Грэтти, приготовьте № 28 к завтрашнему дню к четырем часам. Понимаете? Чтобы к четырем часам все было готово! Не к ночи, а к четырем часам!
А затем он сказал своим:
— Сейчас до нас дойдет противный запах и пыль. Поедемте домой!
И пока они шли до экипажа, Альдос все еще держал руку Иоанны в своей руке, и она не делала ни малейших усилий, чтобы ее отнять.
ГЛАВА XVIII
На следующее утро, когда Альдос сошел вниз в столовую, он был очень разочарован, обнаружив, что завтрак был накрыт только для двоих, а не для четверых. Было ясно, что мадам Блектон и Иоанна решили еще поспать.
Блектон заметил, как вопросительно оглядел стол его друг, и засмеялся.
— Нам придется позавтракать только вдвоем, — сказал он. — Разве вы не слышали, как они проболтали всю ночь напролет?
— Нет.
— Правда, вы находились от них далеко, а я — только через комнату. Знаете, дорогой мой, моя супруга просто истосковалась здесь по обществу, и обе они не расходились спать до двенадцати часов. Я даже посмотрел на часы. Может быть, они лежали уже в постелях, но только я все время слышал, как они жужжали, точно пчелы. Перестанут — и зажужжат, перестанут и зажужжат. Точно прорвавшаяся плотина. Одна кончает, другая начинает, а то и обе вместе. Понятно, почему они сейчас спят. — Окончив завтракать, Блектон посмотрел на часы.
— Семь часов, — сказал он. — Ну, поговорим после, часов в девять, когда поднимутся наши дамы. А тем временем, чем вы намерены заняться, Альдос?
— Думаю повидаться с Мак-Дональдом.
— А я побегу скорее к работам.
Они вышли вместе.
— Ну, вот и он сам! — указал на Мак-Дональда инженер. — Избавляет вас от труда разыскивать его. Ну, так помните же, Альдос! Не позже девяти!
Полминуты спустя Альдос уже шел навстречу Мак-Дональду.
— Они исчезли! — было первым словом старого горца.
— Исчезли?
— Да. Вся их шайка — Куэд, Кульвер Ранн, Дебар и та девица, что ездит на медведе. Они скрылись, и никто не знает куда.
Альдоса это удивило.
— Исчез также и караван Кульвера Ранна, — добавил нехотя Мак-Дональд. — Двадцать лошадей, включая шесть седел. Кто-то еще отправился с ними, только я еще не успел выяснить, кто.
— Отправились!.. — вздохнул Альдос.
Мак-Дональд утвердительно кивнул головой.
— Кульвер Ранн не станет терять времени по-пустому, раз запахло золотом, — продолжал он. — С ним Дебар и та девчонка. А остальные три седла под такими же разбойниками, как и они сами. Они приготовились к сражению.
— Ну, а Куэд?
Старый Дональд пожал плечами, и вдруг лицо Джона Альдоса потемнело.
— Я понимаю, — сказал он упавшим голосом. — Куэд скрылся, но он не с Кульвером Ранном. Он хочет заставить нас думать, что и он тоже уехал. Он хочет сделать так, чтобы мы не остерегались. Но он следит откуда-то и так и ждет, чтобы, как ястреб налететь на Иоанну! Он…
— Да, это так! — мрачно перебил его Мак-Дональд. — Вы правы, Джонни! Это один из его методов, — старый его метод по отношению к женщинам, — и теперь мы должны глядеть в оба за Иоанной. Это наша обязанность, Джонни. И если она вдруг исчезнет…
Альдос прислушался.
— Если она вдруг исчезнет, — закончил он, — то вы уже никогда ее больше не найдете.
— Мы будем беречь ее, — спокойно ответил Альдос. — Я буду при ней, Мак, целый день, а по ночам буду приходить к вам, чтобы делиться с вами новостями. Надеюсь, что пока я буду уходить, ее не выкрадут из дома Блектона.
Они простились, и в течение целого часа после этого разговора Альдос проходил около дома Блектона взад и вперед покуривая. Вернулся он в дом только тогда, когда увидел, что Блектон возвращается уже назад. Иоанна и мадам Блектон уже давно встали и ожидали их.
Все четверо поговорили с полчаса о вчерашнем взрыве и затем отправились к «койоту» № 28. Там не оказалось ни души. Блектон от удовольствия потирал себе руки.
— Все в порядке, — заговорил он. — Сегодня утром Грзгги заложил в него последний заряд и все, что теперь нам остается, — это терпеливо ожидать четырех часов.
Дыра в горе была квадратная. Футах в десяти от нее инженер остановился и указал на землю. По ней тянулось два провода, которые выходили из этой дыры.
— Эти провода, — объяснил инженер, — тянутся от самого заряда к батарее, которая находится в полумиле отсюда. Но мы соединяем их с батареей только в самую последнюю минуту, как вы видели это вчера. Иначе возможны случайности.
Он наклонился и вошел в устье туннеля, ведя за собой свою жену. Альдос протянул руку Иоанне. Быть может, футов двадцать они проследовали за Блектонами, тоже низко наклонив головы. Им казалось, что они вошли в темный, холодный колодезь, только слегка спускавшийся вниз, и едва могли рассмотреть впереди себя Блектона только тогда, когда он выпрямился.
Его голос звучал странно, точно выходил из-под земли.
— Теперь вы можете выпрямиться. Мы уже в камере. Не двигайтесь, а то в темноте можете на что-нибудь наткнуться. Здесь где-то должны быть фонари.
Он зажег спичку и, медленно обшаривая в темноте стену, стал разыскивать фонарь, все еще оборачиваясь назад и говоря:
— Вот вы сейчас стоите на десяти тоннах динамита, а вот здесь заложено пять тонн черного пороха…
Мадам Блектон слегка вскрикнула и остановила его. Спичка погасла.
— В чем дело, Пегги? — спросил он с беспокойством. — Что случилось?
— Ну, и зачем, спрашивается, ты зажигаешь здесь спички, — воскликнула Пегги, — когда под нами столько динамита? Ты просто с ума сошел, Поль!
Инженер засмеялся, и его смех раскатился по туннелю, точно дикий хохот гиганта. Иоанна вскрикнула, а мадам Блектон в страхе схватила Альдоса за руку.
— Вот! Нашел фонарь! — воскликнул Блектон. — Никакой опасности здесь нет, ни чуточки! Подождите минуточку, я все вам сейчас объясню.
Он зажег фонарь, и при его свете лица Иоанны и Пегги казались бледными и испуганными.
Он поднял фонарь вровень с плечом и, объясняя, направился далее в глубь туннеля. Все трое последовали за ним. Они прошли мимо бочонка, на котором был приклеен огарок свечи, Около бочонка стоял пустой ящик. Кроме этих вещей в туннеле не было больше ничего.
— А я думала, что он сплошь забит порохом и динамитом, — оправдывалась Пегги.
Она сказала это каким-то странным, дрожащим голосом.
— В чем дело, Пегги? — встревожился ее муж. — Ты озябла? Ты дрожишь?
— Д-д-д-а!..
Альдос почувствовал, как его дернула за рукав Иоанна.
— Надо вывести мадам Блектон на воздух, — сказала она тихонько. — А то она может простудиться!
Едва удерживаясь от смеха, Альдос направился к выходу из туннеля. Когда они вышли на солнечный свет, и он посмотрел на Иоанну, то оказалось, что он все еще держал ее за руку. Она с упреком посмотрела на него и вырвала руку.
— Да в чем дело? — воскликнул только теперь начинавший понимать Блектон. — Ведь ни малейшей опасности нет!
— Нет, уж я лучше посмотрю на все это издали, милый Поль. — ответила ему супруга. — А лучше всего поеду домой!
И, перейдя от слов к делу, она направилась к экипажу. Там она остановилась и, схватив в обе руки громадную руку мужа, стала любовно ее пожимать.
— Это удивительное сооружение, Поль! — заговорила она. — Я горжусь тобой, Поль! Но, откровенно говоря, была бы более довольна смотреть на все это издали в четыре часа.
Блектон с улыбкой поднял ее в экипаж.
— Вот почему я лучше предпочла бы, — созналась она Иоанне, когда они уже ехали домой, — чтобы Поль был пастором или кем-нибудь в этом роде. Я положительно старею с каждым днем, как только подумаю, что он там все время возится со всеми этими динамитами да порохом. В одну секунду можно стать ничем.
— А мне кажется, — ответила Иоанна, — что если бы я была мужчиной, то делала бы именно что-нибудь в таком же роде Я хотела бы быть мужчиной, но не пастором, дорогая Пегги, который ровно ничего не делает, а таким, который совершает громадные подвиги, — вот как те, которые взрывают горы, например, или открывают целые погребенные под песками города или — здесь она зашептала так тихо, что ее мог услышать только один Альдос, — или пишут книги!
Но тут ей пришлось громко вскрикнуть. Когда Пегги спросила ее, в чем дело, то она затруднилась сказать ей, что Джон Альдос так крепко сжал ей руку. Он и обратно ехал между двух дам.
— Так останешься калекой на всю жизнь, — упрекала она Альдоса полчаса спустя. — И я заслужила это, потому что слишком была любезна с вами. Теперь я начинаю убеждаться, что некоторые писатели прямо невыносимы!
— Не пройдемся ли мы с вами после обеда? — умолял он ее уже в двадцатый раз.
— Очень, очень сомневаюсь в этом.
— Но я прошу вас, леди Грэй.
— Подумаю.
Она оставила его одного и даже не оглянулась, когда вместе с Пегги Блектон входила в дом. Но когда оба они, Альдос и Блектон, отъезжали от дома, то увидели в окошке два лица, глядевшие им вслед, и две руки, махавшие им на прощанье.
— Иоанна и я хотим отправиться сегодня после обеда на прогулку, — обратился Альдос к Блектону по дороге, — и я хочу попросить вас не беспокоиться, если мы не вернемся к четырем часам. Не дожидайтесь нас. Мы будем смотреть на взрыв с какой-нибудь горы.
Блектон усмехнулся.
— Не беспокойтесь, не забраним вас! — сказал он. — С точки зрения постороннего наблюдателя, Джон, мне кажется, что вы собираетесь получить нечто большее, чем простую надежду.
— Я? Очень возможно. Только вы не забудете передать мистрис Блектон, что мы не вернемся к четырем часам?
— Нет, нет! К тому же имейте в виду, Джон…
Он втянул в себя дым чуть ли не сразу из всей трубки.
— К тому же имейте в виду, Джон, — закончил он, — что здешний пастор живет рядом со мной.
С этой минуты и вплоть до самого обеда Джон Альдос пребывал в какой-то совершенно нереальной атмосфере, точно во сне. Его надежды и счастье достигли своей наивысшей точки. Он был уверен, что Иоанна пойдет с ним, и, несмотря на все свои усилия доказать себе противное, все-таки чувствовал, что представляется самый подходящий случай для объяснения. Точно сквозь сон он осматривал работы Поля Блектона. А когда они возвратились вместе домой, он прошел прямо к себе в комнату, побрился, переоделся и приготовился к обеду.
Иоанна и Блектон уже ожидали его в столовой.
С первого же взгляда на Иоанну он почувствовал уверенность. Она была одета в серый костюм для прогулки. Никогда еще не казалось ему, что можно было так долго накрывать на стол и тысячу раз он посылал в кухню свои безмолвные ругательства. Ровно в час они сели за стол и ровно через час встали. Было четверть третьего, когда оба вышли из дому.
— Не пройтись ли нам в горы? — спросил он. — Оттуда интересно будет посмотреть на взрыв.
— Я заметила, — ответила Иоанна, точно не обращая внимания на его вопрос, — что в некоторых отношениях вы до мелочности наблюдательны. Так, например, относительно какого-нибудь завитка волос вы стоите вне конкуренции. Но зато во всем другом вы абсолютно слепы.
— Что вы этим хотите сказать? — встревожился он.
— Сегодня утром я потеряла свой шарф, а вы даже этого не заметили. А это для меня совсем необычный шарф. Я купила его еще в Каире и вовсе не хотела бы, чтобы и он тоже взлетел на воздух.
— То есть, как это понять?
— Да, да! Я потеряла его в туннеле. Когда мы входили в него, то он был еще на мне.
— Тогда вернемся за ним! — обрадовался он. — У нас еще достаточно времени впереди — так что взобраться на горы до взрыва еще успеем.
Двадцать минут спустя они уже подошли к мрачному устью туннеля. Там по-прежнему не было никого, и Альдос полез за спичками в карман.
— Подождите здесь, — сказал он. — Через две минуты я вернусь.
Он зажег спичку. Фонарь оказался на пустом ящике. Он зажег его, стал разыскивать шарф и вдруг услышал шелест. Он обернулся и увидел перед собой Иоанну, освещенную фонарем.
— Нашли? — спросила она.
— Нет еще.
Они наклонились над полом, и Иоанна с радостным криком подняла шарф. Когда оба выпрямились и посмотрели друг на друга, Альдос вдруг почувствовал, что сердце у него остановилось и что Иоанна сразу побледнела, как смерть. Туннель вдруг вздрогнул; до них донесся глухой отдаленный гул и когда Альдос подскочил к Иоанне, и схватив ее за руку, бросился к выходу, этот гул превратился в оглушительный рев; порыв ветра ворвался к ним в туннель, загасил фонарь и оставил их в темноте. Казалось, что вся гора закружилась вокруг них, и вдруг послышался дикий, полный отчаяния, крик Иоанны. Она заметила, что дневной свет перестал светить им в устье туннеля, и что их окружила со всех сторон глубокая, непроглядная темнота. Им в лицо хлынул поток пыли и мелких камней, так что пришлось отбежать от него назад — и они разъединились.
— Джон Альдос! Где вы?
— Я здесь, Иоанна! Я только хочу засветить фонарь!
Его дрожащие руки нашли, наконец, фонарь. Он зажег его вновь, и Иоанна подползла к нему, бледная, как смерть. Он держал фонарь над плечом, и вместе они уставились в ту сторону, где перед этим был выход из туннеля. Масса пыли застилала им глаза. Вход оказался заваленным. А затем они оба медленно обернулись друг к другу, и каждый понял то, в чем они не ошибались, потому что это была Смерть, которая уже зашептала свой беспокойный призыв в этом каменном гробу, притом самая ужасная из смертей, — и они оба стояли, не произнося ни слова, и смотрели друг на друга в этом полном ужаса молчаливом понимании.
Блектон заметил, как вопросительно оглядел стол его друг, и засмеялся.
— Нам придется позавтракать только вдвоем, — сказал он. — Разве вы не слышали, как они проболтали всю ночь напролет?
— Нет.
— Правда, вы находились от них далеко, а я — только через комнату. Знаете, дорогой мой, моя супруга просто истосковалась здесь по обществу, и обе они не расходились спать до двенадцати часов. Я даже посмотрел на часы. Может быть, они лежали уже в постелях, но только я все время слышал, как они жужжали, точно пчелы. Перестанут — и зажужжат, перестанут и зажужжат. Точно прорвавшаяся плотина. Одна кончает, другая начинает, а то и обе вместе. Понятно, почему они сейчас спят. — Окончив завтракать, Блектон посмотрел на часы.
— Семь часов, — сказал он. — Ну, поговорим после, часов в девять, когда поднимутся наши дамы. А тем временем, чем вы намерены заняться, Альдос?
— Думаю повидаться с Мак-Дональдом.
— А я побегу скорее к работам.
Они вышли вместе.
— Ну, вот и он сам! — указал на Мак-Дональда инженер. — Избавляет вас от труда разыскивать его. Ну, так помните же, Альдос! Не позже девяти!
Полминуты спустя Альдос уже шел навстречу Мак-Дональду.
— Они исчезли! — было первым словом старого горца.
— Исчезли?
— Да. Вся их шайка — Куэд, Кульвер Ранн, Дебар и та девица, что ездит на медведе. Они скрылись, и никто не знает куда.
Альдоса это удивило.
— Исчез также и караван Кульвера Ранна, — добавил нехотя Мак-Дональд. — Двадцать лошадей, включая шесть седел. Кто-то еще отправился с ними, только я еще не успел выяснить, кто.
— Отправились!.. — вздохнул Альдос.
Мак-Дональд утвердительно кивнул головой.
— Кульвер Ранн не станет терять времени по-пустому, раз запахло золотом, — продолжал он. — С ним Дебар и та девчонка. А остальные три седла под такими же разбойниками, как и они сами. Они приготовились к сражению.
— Ну, а Куэд?
Старый Дональд пожал плечами, и вдруг лицо Джона Альдоса потемнело.
— Я понимаю, — сказал он упавшим голосом. — Куэд скрылся, но он не с Кульвером Ранном. Он хочет заставить нас думать, что и он тоже уехал. Он хочет сделать так, чтобы мы не остерегались. Но он следит откуда-то и так и ждет, чтобы, как ястреб налететь на Иоанну! Он…
— Да, это так! — мрачно перебил его Мак-Дональд. — Вы правы, Джонни! Это один из его методов, — старый его метод по отношению к женщинам, — и теперь мы должны глядеть в оба за Иоанной. Это наша обязанность, Джонни. И если она вдруг исчезнет…
Альдос прислушался.
— Если она вдруг исчезнет, — закончил он, — то вы уже никогда ее больше не найдете.
— Мы будем беречь ее, — спокойно ответил Альдос. — Я буду при ней, Мак, целый день, а по ночам буду приходить к вам, чтобы делиться с вами новостями. Надеюсь, что пока я буду уходить, ее не выкрадут из дома Блектона.
Они простились, и в течение целого часа после этого разговора Альдос проходил около дома Блектона взад и вперед покуривая. Вернулся он в дом только тогда, когда увидел, что Блектон возвращается уже назад. Иоанна и мадам Блектон уже давно встали и ожидали их.
Все четверо поговорили с полчаса о вчерашнем взрыве и затем отправились к «койоту» № 28. Там не оказалось ни души. Блектон от удовольствия потирал себе руки.
— Все в порядке, — заговорил он. — Сегодня утром Грзгги заложил в него последний заряд и все, что теперь нам остается, — это терпеливо ожидать четырех часов.
Дыра в горе была квадратная. Футах в десяти от нее инженер остановился и указал на землю. По ней тянулось два провода, которые выходили из этой дыры.
— Эти провода, — объяснил инженер, — тянутся от самого заряда к батарее, которая находится в полумиле отсюда. Но мы соединяем их с батареей только в самую последнюю минуту, как вы видели это вчера. Иначе возможны случайности.
Он наклонился и вошел в устье туннеля, ведя за собой свою жену. Альдос протянул руку Иоанне. Быть может, футов двадцать они проследовали за Блектонами, тоже низко наклонив головы. Им казалось, что они вошли в темный, холодный колодезь, только слегка спускавшийся вниз, и едва могли рассмотреть впереди себя Блектона только тогда, когда он выпрямился.
Его голос звучал странно, точно выходил из-под земли.
— Теперь вы можете выпрямиться. Мы уже в камере. Не двигайтесь, а то в темноте можете на что-нибудь наткнуться. Здесь где-то должны быть фонари.
Он зажег спичку и, медленно обшаривая в темноте стену, стал разыскивать фонарь, все еще оборачиваясь назад и говоря:
— Вот вы сейчас стоите на десяти тоннах динамита, а вот здесь заложено пять тонн черного пороха…
Мадам Блектон слегка вскрикнула и остановила его. Спичка погасла.
— В чем дело, Пегги? — спросил он с беспокойством. — Что случилось?
— Ну, и зачем, спрашивается, ты зажигаешь здесь спички, — воскликнула Пегги, — когда под нами столько динамита? Ты просто с ума сошел, Поль!
Инженер засмеялся, и его смех раскатился по туннелю, точно дикий хохот гиганта. Иоанна вскрикнула, а мадам Блектон в страхе схватила Альдоса за руку.
— Вот! Нашел фонарь! — воскликнул Блектон. — Никакой опасности здесь нет, ни чуточки! Подождите минуточку, я все вам сейчас объясню.
Он зажег фонарь, и при его свете лица Иоанны и Пегги казались бледными и испуганными.
Он поднял фонарь вровень с плечом и, объясняя, направился далее в глубь туннеля. Все трое последовали за ним. Они прошли мимо бочонка, на котором был приклеен огарок свечи, Около бочонка стоял пустой ящик. Кроме этих вещей в туннеле не было больше ничего.
— А я думала, что он сплошь забит порохом и динамитом, — оправдывалась Пегги.
Она сказала это каким-то странным, дрожащим голосом.
— В чем дело, Пегги? — встревожился ее муж. — Ты озябла? Ты дрожишь?
— Д-д-д-а!..
Альдос почувствовал, как его дернула за рукав Иоанна.
— Надо вывести мадам Блектон на воздух, — сказала она тихонько. — А то она может простудиться!
Едва удерживаясь от смеха, Альдос направился к выходу из туннеля. Когда они вышли на солнечный свет, и он посмотрел на Иоанну, то оказалось, что он все еще держал ее за руку. Она с упреком посмотрела на него и вырвала руку.
— Да в чем дело? — воскликнул только теперь начинавший понимать Блектон. — Ведь ни малейшей опасности нет!
— Нет, уж я лучше посмотрю на все это издали, милый Поль. — ответила ему супруга. — А лучше всего поеду домой!
И, перейдя от слов к делу, она направилась к экипажу. Там она остановилась и, схватив в обе руки громадную руку мужа, стала любовно ее пожимать.
— Это удивительное сооружение, Поль! — заговорила она. — Я горжусь тобой, Поль! Но, откровенно говоря, была бы более довольна смотреть на все это издали в четыре часа.
Блектон с улыбкой поднял ее в экипаж.
— Вот почему я лучше предпочла бы, — созналась она Иоанне, когда они уже ехали домой, — чтобы Поль был пастором или кем-нибудь в этом роде. Я положительно старею с каждым днем, как только подумаю, что он там все время возится со всеми этими динамитами да порохом. В одну секунду можно стать ничем.
— А мне кажется, — ответила Иоанна, — что если бы я была мужчиной, то делала бы именно что-нибудь в таком же роде Я хотела бы быть мужчиной, но не пастором, дорогая Пегги, который ровно ничего не делает, а таким, который совершает громадные подвиги, — вот как те, которые взрывают горы, например, или открывают целые погребенные под песками города или — здесь она зашептала так тихо, что ее мог услышать только один Альдос, — или пишут книги!
Но тут ей пришлось громко вскрикнуть. Когда Пегги спросила ее, в чем дело, то она затруднилась сказать ей, что Джон Альдос так крепко сжал ей руку. Он и обратно ехал между двух дам.
— Так останешься калекой на всю жизнь, — упрекала она Альдоса полчаса спустя. — И я заслужила это, потому что слишком была любезна с вами. Теперь я начинаю убеждаться, что некоторые писатели прямо невыносимы!
— Не пройдемся ли мы с вами после обеда? — умолял он ее уже в двадцатый раз.
— Очень, очень сомневаюсь в этом.
— Но я прошу вас, леди Грэй.
— Подумаю.
Она оставила его одного и даже не оглянулась, когда вместе с Пегги Блектон входила в дом. Но когда оба они, Альдос и Блектон, отъезжали от дома, то увидели в окошке два лица, глядевшие им вслед, и две руки, махавшие им на прощанье.
— Иоанна и я хотим отправиться сегодня после обеда на прогулку, — обратился Альдос к Блектону по дороге, — и я хочу попросить вас не беспокоиться, если мы не вернемся к четырем часам. Не дожидайтесь нас. Мы будем смотреть на взрыв с какой-нибудь горы.
Блектон усмехнулся.
— Не беспокойтесь, не забраним вас! — сказал он. — С точки зрения постороннего наблюдателя, Джон, мне кажется, что вы собираетесь получить нечто большее, чем простую надежду.
— Я? Очень возможно. Только вы не забудете передать мистрис Блектон, что мы не вернемся к четырем часам?
— Нет, нет! К тому же имейте в виду, Джон…
Он втянул в себя дым чуть ли не сразу из всей трубки.
— К тому же имейте в виду, Джон, — закончил он, — что здешний пастор живет рядом со мной.
С этой минуты и вплоть до самого обеда Джон Альдос пребывал в какой-то совершенно нереальной атмосфере, точно во сне. Его надежды и счастье достигли своей наивысшей точки. Он был уверен, что Иоанна пойдет с ним, и, несмотря на все свои усилия доказать себе противное, все-таки чувствовал, что представляется самый подходящий случай для объяснения. Точно сквозь сон он осматривал работы Поля Блектона. А когда они возвратились вместе домой, он прошел прямо к себе в комнату, побрился, переоделся и приготовился к обеду.
Иоанна и Блектон уже ожидали его в столовой.
С первого же взгляда на Иоанну он почувствовал уверенность. Она была одета в серый костюм для прогулки. Никогда еще не казалось ему, что можно было так долго накрывать на стол и тысячу раз он посылал в кухню свои безмолвные ругательства. Ровно в час они сели за стол и ровно через час встали. Было четверть третьего, когда оба вышли из дому.
— Не пройтись ли нам в горы? — спросил он. — Оттуда интересно будет посмотреть на взрыв.
— Я заметила, — ответила Иоанна, точно не обращая внимания на его вопрос, — что в некоторых отношениях вы до мелочности наблюдательны. Так, например, относительно какого-нибудь завитка волос вы стоите вне конкуренции. Но зато во всем другом вы абсолютно слепы.
— Что вы этим хотите сказать? — встревожился он.
— Сегодня утром я потеряла свой шарф, а вы даже этого не заметили. А это для меня совсем необычный шарф. Я купила его еще в Каире и вовсе не хотела бы, чтобы и он тоже взлетел на воздух.
— То есть, как это понять?
— Да, да! Я потеряла его в туннеле. Когда мы входили в него, то он был еще на мне.
— Тогда вернемся за ним! — обрадовался он. — У нас еще достаточно времени впереди — так что взобраться на горы до взрыва еще успеем.
Двадцать минут спустя они уже подошли к мрачному устью туннеля. Там по-прежнему не было никого, и Альдос полез за спичками в карман.
— Подождите здесь, — сказал он. — Через две минуты я вернусь.
Он зажег спичку. Фонарь оказался на пустом ящике. Он зажег его, стал разыскивать шарф и вдруг услышал шелест. Он обернулся и увидел перед собой Иоанну, освещенную фонарем.
— Нашли? — спросила она.
— Нет еще.
Они наклонились над полом, и Иоанна с радостным криком подняла шарф. Когда оба выпрямились и посмотрели друг на друга, Альдос вдруг почувствовал, что сердце у него остановилось и что Иоанна сразу побледнела, как смерть. Туннель вдруг вздрогнул; до них донесся глухой отдаленный гул и когда Альдос подскочил к Иоанне, и схватив ее за руку, бросился к выходу, этот гул превратился в оглушительный рев; порыв ветра ворвался к ним в туннель, загасил фонарь и оставил их в темноте. Казалось, что вся гора закружилась вокруг них, и вдруг послышался дикий, полный отчаяния, крик Иоанны. Она заметила, что дневной свет перестал светить им в устье туннеля, и что их окружила со всех сторон глубокая, непроглядная темнота. Им в лицо хлынул поток пыли и мелких камней, так что пришлось отбежать от него назад — и они разъединились.
— Джон Альдос! Где вы?
— Я здесь, Иоанна! Я только хочу засветить фонарь!
Его дрожащие руки нашли, наконец, фонарь. Он зажег его вновь, и Иоанна подползла к нему, бледная, как смерть. Он держал фонарь над плечом, и вместе они уставились в ту сторону, где перед этим был выход из туннеля. Масса пыли застилала им глаза. Вход оказался заваленным. А затем они оба медленно обернулись друг к другу, и каждый понял то, в чем они не ошибались, потому что это была Смерть, которая уже зашептала свой беспокойный призыв в этом каменном гробу, притом самая ужасная из смертей, — и они оба стояли, не произнося ни слова, и смотрели друг на друга в этом полном ужаса молчаливом понимании.
ГЛАВА XIX
Иоанна первая нарушила молчание.
— Туннель завален! — прошептала она.
Ее голос звучал странно. Это уже не был голос Иоанны. Альдос не мог ей ответить; у него, точно петлей, перехватило горло, и кровь застыла, когда он вдруг увидел, каким бледным было ее лицо и какой ужас отражался в ее глазах. Некоторое время он не мог тронуться с места, а затем, точно вдруг что-то свалилось с плеч, исчез страх.
Он улыбнулся и протянул ей руку.
— Вероятно, случился обвал перед входом в туннель, — сказал он, вынуждая себя говорить таким тоном, точно ничего серьезного не произошло.
— Обвал… — повторила она безучастно.
Она приняла от него фонарь, и голыми руками Альдос принялся за дело. Но не прошло и пяти минут, как он должен был признать, что разгребать землю одними только пальцами было бы сплошным безумием. Голыми руками все равно нельзя было расчистить туннель. И все-таки он работал, врываясь пальцами в землю и в щебень, как животное, которое выкапывает для себя нору. Через несколько минут он действовал, как сумасшедший, мускулы его напрягались до крайней степени, разодранные руки кровоточили, и то и дело, как барабанный бой, в его ушах звучали слова Блектона: «Сегодня в четыре часа пополудни! Сегодня в четыре часа пополудни!»
Затем он докопался до плотной каменной массы. Она грузно уселась прямо на провод, придавив его к земле. Он выпрямился, достал платок, стер с лица пыль и пот и, когда подошел к Иоанне, то в выражении лица не было ни малейшего страха. При тусклом освещении лампы он даже улыбался.
— Напрасная работа, Иоанна!
Казалось, она не слышала его слов. Она смотрела на его руки. Затем приблизила к ним фонарь.
— У вас руки в крови, Джон!
В первый раз за все время она назвала его просто по имени, не прибавляя фамилии, и он был изумлен от спокойствия в ее голосе и от той нежности, с которой она коснулась его руки. В удивлении он стоял и молчал, и в этом наступившем продолжительном молчании было что-то страшное.
Вдруг они оба услышали, как у него в кармане затикали часы.
Все еще не спуская с него глаз, она спросила:
— Который час, Джон?
— Иоанна!..
— Я не боюсь, — прошептала она. — До сих пор я боялась, но теперь нет. Который час, Джон?
— Но уверяю вас, они откопают нас! — дико воскликнул он. — Неужели вы не верите, Иоанна, что они хватятся нас и откопают? Почему это невозможно? Ведь камень навалился на провод! Они должны нас откопать! Поэтому опасности нет, ни малейшей! Только холодно и неуютно, но мы ведь не боимся простуды!
— Который час? — повторила она тихонько.
Он вытащил часы и приблизил их к фонарю.
— Четверть четвертого, — сказал он. — В четыре часа они приступят к работам — Блектон и его артель. А ужинать мы будем уже дома.
— Четверть четвертого, — повторила Иоанна твердо. — Это значит…
Он насторожился.
— Это значит, — продолжала она, — что нам осталось жить всего только сорок пять минут.
И прежде чем он успел ей что-нибудь ответить, она сунула фонарь ему в одну руку, а другую сжала в обеих своих.
— Если нам осталось всего только сорок пять минут, — сказала она совершенно твердым голосом, — то не будем лгать друг перед другом! Альдос, я знаю, почему это случилось именно с вами. Это из-за меня. Вы столько сделали для меня за эти два дня, только за эти два дня, в которые многие рождаются, живут и умирают. Но в эти последние минуты я не хочу неправды. Вы знаете, и я знаю: провод ведет к батарее. То, что он прижат к земле, ровно ничего не значит. Надежды нет никакой. Мы оба знаем, что должно произойти в четыре часа. И все-таки мне не страшно.
Она поняла, что он собирается ей что-то сказать. Наконец он говорил:
— Здесь есть еще и другие фонари, Иоанна. Я видел их когда мы разыскивали ваш шарф. Я хочу зажечь их.
Он снял со стены два фонаря и зажег их. И еще огарок, стоявший на бочонке.
— Так веселее, — сказала она.
Она стояла в полном освещении высокая, стройная, прекрасная, как ангел. Губы ее были бледны, в лице не было ни кровинки.
— Джон! Джон Альдос!
— Что, Иоанна?..
Он подпрыгнул к ней, она отшатнулась, но все-таки улыбалась, улыбалась как-то ново и удивительно и протянула к нему руки.
— Джон, Джон, — заговорила она, — если вы хотите, то теперь можете говорить, что мои волосы прекрасны!
Затем она бросилась к нему в объятия. Он прижал к себе ее теплое тело, тесно прижавшееся к нему, а она подняла к нему голову, стала гладить его ладонями по щекам, то и дело повторяя его имя. Он держал ее, забыв обо всем на свете: о времени и пространстве и даже о самой смерти. Он целовал ее губы, волосы, глаза, сознавая только одно — что в этот смертный час он обрел целую жизнь, что ее руки гладили его по лицу и по волосам, что она в безумии повторяла его имя и любила его.
— Иоанна, Иоанна! — вдруг воскликнул он. — Это невозможно! Я жил для тебя, я ожидал тебя — все эти годы я ждал, ждал, ждал, когда ты ко мне придешь, и вот ты пришла, наконец, ко мне — стала моей, моя, моя! Нет, это невозможно! Этого не может быть никогда!..
Он высвободился из ее объятий, поднял фонарь и шаг за шагом стал исследовать туннель. Он весь был из сплошного камня, в нем не было ни отверстия, ни трещинки, сквозь которые он мог бы подать голос или подать сигнал выстрелом из револьвера. И он не кричал. Он знал, что это было бы ни к чему и что его голос прозвучал бы в этом туннеле, точно в склепе. Но, может быть, здесь находился еще какой-нибудь выход? Другого выхода не оказалось. Он вернулся к Иоанне. Она стояла на том же месте, где он ее оставил, и когда он взглянул на нее, все его страхи прошли. Он опустил фонарь на пол и подошел к ней поближе.
— Иоанна, — тихонько заговорил он, прижав обе руки к груди. — Ты не боишься?
— Нет, не боюсь.
— И ты знаешь?
— Да, знаю.
— Ты любишь меня, Иоанна?
— Как ни одного мужчину на свете.
— Но ведь всего только два дня!
— В них я прожила целую вечность.
— Ты хочешь быть моей женой?
— Да.
— Завтра?
— Какое счастье!.. — прошептала она и взяла его руками за щеки. — О, как я счастлива! Джон, я знала, что ты любишь меня, и так старалась, чтобы ты не подметил, как это делало меня счастливой! И так боялась, что ты никогда не объяснишься со мной — и вот, наконец, это случилось. Ах, Джон, Джон!..
Он притянул ее к себе поближе, прижался губами к ее губам, и оба они перестали дышать. Только слышалось в их ушах доносившееся из его кармана тиканье часов.
— Который час? — спросила она.
Он вытащил часы, оба они посмотрели на них и кровь в нем застыла.
— Двенадцать минут… проговорила она без малейшей дрожи в голосе. — Сядем, Джон, — ты на этом ящике, а я на полу, у твоих ног, — вот так.
— Я думаю, Джон, — сказала она тихонько, — что мы часто-часто сидели бы так, — я и ты— в особенности по вечерам.
Что-то подкатило ему к самому горлу, и он не ответил. Он слышал, как она задрожала, затрепетала и обвилась вокруг него руками.
И вот послышалось опять: тик-тик-тик…
Он почувствовал, как она стала нащупывать часы и, вынув их, повернула циферблатом к огню так, что увидели оба.
— Уже без трех минут четыре, Джон.
Часы выскользнули у нее из. пальцев. Теперь она села так, что своей щекой прижалась к его щеке, и ее руки обнимали его за шею.
За эти последние секунды, в которые, затаив дыхание, Альдос ожидал, когда пробьют лежавшие на полу часы ровно четыре, казалось, могли бы возникнуть, достигнуть своего расцвета и погибнуть целые миры, могли бы быть написаны истории целых империй и родиться и сойти в могилы тысячи людей, — так долго они тянулись. Он никогда не мог вспомнить потом, как долго они ждали; он не представлял себе, с какой силой прижимал к себе тогда Иоанну. Секунды, минуты и потом еще минуты — его мозг отупел, и он сидел в безумном молчании и ждал. А часы тикали, и это казалось ударами молотка.
Сперва ему казалось, что этот звук долетал до него сквозь ее волосы. Он раздавался где-то над ним, вокруг него, это уже было не тиканье часов, а настоящие удары, упорные, сотрясающие, впивавшиеся прямо в камень. Они становились все слышнее и слышнее, и от них стал содрогаться воздух. Альдос поднял голову. С глазами, как у безумного, он огляделся вокруг и прислушался. Руки его разжались, он выпустил их них уже потерявшую сознание Иоанну, и она, как мертвая, сползла на землю. Он стоял, не мигая, и это настойчивое тук-тук-тук, в сотни раз более громкое, чем тиканье его часов, давило на мозг. Неужели он сошел с ума? Он пошел нетвердой походкой к заваленному выходу из туннеля — и вдруг стал орать, кричать во весь голос, насколько хватало сил, и два раза, теперь уже как настоящий сумасшедший, подбегал к Иоанне, хватал ее за руки, рыдал, звал ее по имени и затем принимался снова орать и снова звать ее по имени. Она пошевельнулась, открыла глаза и с таким же выражением, с каким люди смотрят на человека, внезапно сошедшего с ума, не узнавала его и только повторяла:
— Джон… Джон…
Он схватил ее за руки и с криком побежал вместе с нею к выходу из туннеля.
— Слушай! Слушай! — дико закричал он. — Разве ты не слышишь? Это они… Это Блектон, Блектон и его люди! Слушай… Слушай… Это звук лопат и молотков! Иоанна, Иоанна, мы спасены!
Она не понимала еще, что он говорил. Он волочил ее за co6ой по полу, держа ее за руки, но рассудок все-таки возвращался к ней. Альдос увидел, как она напрягала силы, чтобы понять его, чтобы, по крайней мере, хоть сообразить, в чем дело, и стал целовать ее в губы, стараясь побороть в себе крайнее возбуждение, которое все еще заставляло его дико и в то же время радостно кричать.
— Это Блектон! — то и дело повторял он. — Это Блектон и его люди! Слушай! Разве ты не слышишь, как вонзаются в землю их ломы и как стучат их молотки!
— Туннель завален! — прошептала она.
Ее голос звучал странно. Это уже не был голос Иоанны. Альдос не мог ей ответить; у него, точно петлей, перехватило горло, и кровь застыла, когда он вдруг увидел, каким бледным было ее лицо и какой ужас отражался в ее глазах. Некоторое время он не мог тронуться с места, а затем, точно вдруг что-то свалилось с плеч, исчез страх.
Он улыбнулся и протянул ей руку.
— Вероятно, случился обвал перед входом в туннель, — сказал он, вынуждая себя говорить таким тоном, точно ничего серьезного не произошло.
— Обвал… — повторила она безучастно.
Она приняла от него фонарь, и голыми руками Альдос принялся за дело. Но не прошло и пяти минут, как он должен был признать, что разгребать землю одними только пальцами было бы сплошным безумием. Голыми руками все равно нельзя было расчистить туннель. И все-таки он работал, врываясь пальцами в землю и в щебень, как животное, которое выкапывает для себя нору. Через несколько минут он действовал, как сумасшедший, мускулы его напрягались до крайней степени, разодранные руки кровоточили, и то и дело, как барабанный бой, в его ушах звучали слова Блектона: «Сегодня в четыре часа пополудни! Сегодня в четыре часа пополудни!»
Затем он докопался до плотной каменной массы. Она грузно уселась прямо на провод, придавив его к земле. Он выпрямился, достал платок, стер с лица пыль и пот и, когда подошел к Иоанне, то в выражении лица не было ни малейшего страха. При тусклом освещении лампы он даже улыбался.
— Напрасная работа, Иоанна!
Казалось, она не слышала его слов. Она смотрела на его руки. Затем приблизила к ним фонарь.
— У вас руки в крови, Джон!
В первый раз за все время она назвала его просто по имени, не прибавляя фамилии, и он был изумлен от спокойствия в ее голосе и от той нежности, с которой она коснулась его руки. В удивлении он стоял и молчал, и в этом наступившем продолжительном молчании было что-то страшное.
Вдруг они оба услышали, как у него в кармане затикали часы.
Все еще не спуская с него глаз, она спросила:
— Который час, Джон?
— Иоанна!..
— Я не боюсь, — прошептала она. — До сих пор я боялась, но теперь нет. Который час, Джон?
— Но уверяю вас, они откопают нас! — дико воскликнул он. — Неужели вы не верите, Иоанна, что они хватятся нас и откопают? Почему это невозможно? Ведь камень навалился на провод! Они должны нас откопать! Поэтому опасности нет, ни малейшей! Только холодно и неуютно, но мы ведь не боимся простуды!
— Который час? — повторила она тихонько.
Он вытащил часы и приблизил их к фонарю.
— Четверть четвертого, — сказал он. — В четыре часа они приступят к работам — Блектон и его артель. А ужинать мы будем уже дома.
— Четверть четвертого, — повторила Иоанна твердо. — Это значит…
Он насторожился.
— Это значит, — продолжала она, — что нам осталось жить всего только сорок пять минут.
И прежде чем он успел ей что-нибудь ответить, она сунула фонарь ему в одну руку, а другую сжала в обеих своих.
— Если нам осталось всего только сорок пять минут, — сказала она совершенно твердым голосом, — то не будем лгать друг перед другом! Альдос, я знаю, почему это случилось именно с вами. Это из-за меня. Вы столько сделали для меня за эти два дня, только за эти два дня, в которые многие рождаются, живут и умирают. Но в эти последние минуты я не хочу неправды. Вы знаете, и я знаю: провод ведет к батарее. То, что он прижат к земле, ровно ничего не значит. Надежды нет никакой. Мы оба знаем, что должно произойти в четыре часа. И все-таки мне не страшно.
Она поняла, что он собирается ей что-то сказать. Наконец он говорил:
— Здесь есть еще и другие фонари, Иоанна. Я видел их когда мы разыскивали ваш шарф. Я хочу зажечь их.
Он снял со стены два фонаря и зажег их. И еще огарок, стоявший на бочонке.
— Так веселее, — сказала она.
Она стояла в полном освещении высокая, стройная, прекрасная, как ангел. Губы ее были бледны, в лице не было ни кровинки.
— Джон! Джон Альдос!
— Что, Иоанна?..
Он подпрыгнул к ней, она отшатнулась, но все-таки улыбалась, улыбалась как-то ново и удивительно и протянула к нему руки.
— Джон, Джон, — заговорила она, — если вы хотите, то теперь можете говорить, что мои волосы прекрасны!
Затем она бросилась к нему в объятия. Он прижал к себе ее теплое тело, тесно прижавшееся к нему, а она подняла к нему голову, стала гладить его ладонями по щекам, то и дело повторяя его имя. Он держал ее, забыв обо всем на свете: о времени и пространстве и даже о самой смерти. Он целовал ее губы, волосы, глаза, сознавая только одно — что в этот смертный час он обрел целую жизнь, что ее руки гладили его по лицу и по волосам, что она в безумии повторяла его имя и любила его.
— Иоанна, Иоанна! — вдруг воскликнул он. — Это невозможно! Я жил для тебя, я ожидал тебя — все эти годы я ждал, ждал, ждал, когда ты ко мне придешь, и вот ты пришла, наконец, ко мне — стала моей, моя, моя! Нет, это невозможно! Этого не может быть никогда!..
Он высвободился из ее объятий, поднял фонарь и шаг за шагом стал исследовать туннель. Он весь был из сплошного камня, в нем не было ни отверстия, ни трещинки, сквозь которые он мог бы подать голос или подать сигнал выстрелом из револьвера. И он не кричал. Он знал, что это было бы ни к чему и что его голос прозвучал бы в этом туннеле, точно в склепе. Но, может быть, здесь находился еще какой-нибудь выход? Другого выхода не оказалось. Он вернулся к Иоанне. Она стояла на том же месте, где он ее оставил, и когда он взглянул на нее, все его страхи прошли. Он опустил фонарь на пол и подошел к ней поближе.
— Иоанна, — тихонько заговорил он, прижав обе руки к груди. — Ты не боишься?
— Нет, не боюсь.
— И ты знаешь?
— Да, знаю.
— Ты любишь меня, Иоанна?
— Как ни одного мужчину на свете.
— Но ведь всего только два дня!
— В них я прожила целую вечность.
— Ты хочешь быть моей женой?
— Да.
— Завтра?
— Какое счастье!.. — прошептала она и взяла его руками за щеки. — О, как я счастлива! Джон, я знала, что ты любишь меня, и так старалась, чтобы ты не подметил, как это делало меня счастливой! И так боялась, что ты никогда не объяснишься со мной — и вот, наконец, это случилось. Ах, Джон, Джон!..
Он притянул ее к себе поближе, прижался губами к ее губам, и оба они перестали дышать. Только слышалось в их ушах доносившееся из его кармана тиканье часов.
— Который час? — спросила она.
Он вытащил часы, оба они посмотрели на них и кровь в нем застыла.
— Двенадцать минут… проговорила она без малейшей дрожи в голосе. — Сядем, Джон, — ты на этом ящике, а я на полу, у твоих ног, — вот так.
— Я думаю, Джон, — сказала она тихонько, — что мы часто-часто сидели бы так, — я и ты— в особенности по вечерам.
Что-то подкатило ему к самому горлу, и он не ответил. Он слышал, как она задрожала, затрепетала и обвилась вокруг него руками.
И вот послышалось опять: тик-тик-тик…
Он почувствовал, как она стала нащупывать часы и, вынув их, повернула циферблатом к огню так, что увидели оба.
— Уже без трех минут четыре, Джон.
Часы выскользнули у нее из. пальцев. Теперь она села так, что своей щекой прижалась к его щеке, и ее руки обнимали его за шею.
За эти последние секунды, в которые, затаив дыхание, Альдос ожидал, когда пробьют лежавшие на полу часы ровно четыре, казалось, могли бы возникнуть, достигнуть своего расцвета и погибнуть целые миры, могли бы быть написаны истории целых империй и родиться и сойти в могилы тысячи людей, — так долго они тянулись. Он никогда не мог вспомнить потом, как долго они ждали; он не представлял себе, с какой силой прижимал к себе тогда Иоанну. Секунды, минуты и потом еще минуты — его мозг отупел, и он сидел в безумном молчании и ждал. А часы тикали, и это казалось ударами молотка.
Сперва ему казалось, что этот звук долетал до него сквозь ее волосы. Он раздавался где-то над ним, вокруг него, это уже было не тиканье часов, а настоящие удары, упорные, сотрясающие, впивавшиеся прямо в камень. Они становились все слышнее и слышнее, и от них стал содрогаться воздух. Альдос поднял голову. С глазами, как у безумного, он огляделся вокруг и прислушался. Руки его разжались, он выпустил их них уже потерявшую сознание Иоанну, и она, как мертвая, сползла на землю. Он стоял, не мигая, и это настойчивое тук-тук-тук, в сотни раз более громкое, чем тиканье его часов, давило на мозг. Неужели он сошел с ума? Он пошел нетвердой походкой к заваленному выходу из туннеля — и вдруг стал орать, кричать во весь голос, насколько хватало сил, и два раза, теперь уже как настоящий сумасшедший, подбегал к Иоанне, хватал ее за руки, рыдал, звал ее по имени и затем принимался снова орать и снова звать ее по имени. Она пошевельнулась, открыла глаза и с таким же выражением, с каким люди смотрят на человека, внезапно сошедшего с ума, не узнавала его и только повторяла:
— Джон… Джон…
Он схватил ее за руки и с криком побежал вместе с нею к выходу из туннеля.
— Слушай! Слушай! — дико закричал он. — Разве ты не слышишь? Это они… Это Блектон, Блектон и его люди! Слушай… Слушай… Это звук лопат и молотков! Иоанна, Иоанна, мы спасены!
Она не понимала еще, что он говорил. Он волочил ее за co6ой по полу, держа ее за руки, но рассудок все-таки возвращался к ней. Альдос увидел, как она напрягала силы, чтобы понять его, чтобы, по крайней мере, хоть сообразить, в чем дело, и стал целовать ее в губы, стараясь побороть в себе крайнее возбуждение, которое все еще заставляло его дико и в то же время радостно кричать.
— Это Блектон! — то и дело повторял он. — Это Блектон и его люди! Слушай! Разве ты не слышишь, как вонзаются в землю их ломы и как стучат их молотки!
ГЛАВА XX
Наконец, Иоанна поняла, что взрыв не произошел и что это работали Блектон. и его люди, чтобы спасти их. Теперь она стала вслушиваться вместе с Альдосом, и тоже стала плакать от радости, потому что уже не могло быть никакого сомнения в том, что этот равномерный звук действительно исходил извне, раздавался по ту сторону туннеля и как-то странно заставлял содрогаться воздух около их ушей. Некоторое время оба они простояли молча, точно не вполне еще понимая, что могли вырваться из объятий смерти, и что другие люди старались их спасти. Они не старались задавать себе вопросов, почему «койот» не был взорван или как догадались, что они находились именно в нем? И когда они стояли так и прислушивались, до них вдруг долетел чей-то голос. Он чуть-чуть слышался, точно кто-то говорил за десятки миль от них, — и все-таки они узнали, чей это был голос.