Страница:
Со времени заговора прошло немало лет, которые для нашего народа были годами страданий. Однако до сих пор подолжаются оживленные споры по поводу этого события. Одни считают людьми чести заговорщиков, другие – тех, кто отказался участвовать в заговоре. Предатели они или нет, я слишком уважаю его участников, которых, за редким исключением, лично знал или знаю, чтобы сомневаться в том, что они руководствовались самыми благородными побуждениями.
При том что наша группа армий достаточно успешно использовала сдерживающую стратегию там, где противник шел на прорыв особенно рьяно, – в районах, примыкающих к Флоренции, и на Адриатике (я имею в виду период до середины августа), ее усилия сберечь дивизии для битвы в Апеннинах оказались безуспешными; высвобождать-их для этой цели удавалось лишь в исключительных случаях.
Я придерживался той точки зрения, что после двух высадок противника на севере и на юге Франции, которые могли повлиять на ход всей войны, отвод находящихся под моим командованием войск с театра военных действий, отныне имевшего второстепенное значение, был неизбежным. Происшедшее недавно ухудшение ситуации на обоих основных театрах военных действий – на востоке и на западе – и напряженность, существовавшая на нашем Южном фронте, означали, что командованию потребуется изрядная уверенность в себе для того, чтобы вдохновить войска и дать им возможность проявить свое мужество. В этой критической ситуации приказы, смысл которых сводился к выведению тех или иных частей из боя с целью сберечь их для будущих сражений, вызывали у солдат впечатление, будто их командование действует наобум, без определенного плана.
В августе я еще раз проверил, как идет строительство укреплений на нашей линии обороны в горах, и остался удовлетворен проделанной работой. Больше всего в выполнении фортификационной программы удалось продвинуться на участке между Этрусскими Апеннинами и Адриатикой, где чувствовалось влияние Гейдриха. Благодаря этому я, предвидя, что возможный удар противника на левом фланге наверняка будет очень сильным, испытывал перед лицом этой опасности определенную уверенность. Все зависело от того, сможем ли мы вовремя перебросить к месту действия дивизии, которые должны были участвовать в предстоящей великой битве.
Мы в штабе группы армий придавали большое значение согласованию наших взглядов и оценок со взглядами командования Западного фронта на случай вторжения со стороны Генуэзского залива. Я попросил Верховное командование вермахта выработать общую стратегию для войск, действующих на стыке двух театров военных действий, но наверху вместо того, чтобы издать соответствующую директиву, мешкали и теряли время. Мы с Гра-циани были информированы о состоянии береговых укреплений, а также о силах и средствах 19-й армии на юге Франции, но совершенно не представляли себе, что она будет делать в случае высадки противника. Обладая большим опытом по части противодействия десантным операциям, я очень сильно сомневался в том, что 19-я армия сможет отразить удар, если он будет нанесен на ее участке. Береговая оборона не была организована соответствующим образом, а войска не обладали опытом участия в серьезных боях – и при этом надо было еще учитывать, что противник располагал превосходством в воздухе. Было ясно, что в случае успешной высадки войск альянса 19-я армия будет оттеснена назад на Альпийский фронт и в дело придется вступить группе армий С. Я считал, что противник не станет предпринимать массированного наступления в Альпах, поскольку это противоречило бы стратегической идее высадки на юге Франции. Но это означало, что нам тем более следует ожидать, что войска альянса попытаются закрепиться на итальянском фланге и, возможно, именно оттуда начнут наступление.
Эта оценка ситуации оказалась верной. Но когда вторжение противника началось, а Верховное командование вермахта, вероятно слишком оптимистично оценивая обстановку, так и не издало соответствующей директивы, я, поскольку связь с 19-й армией отсутствовала, предпринял все возможное для того, чтобы связаться с частями, расположенными на ее фланге, и со 157-й горнострелковой дивизией, рассеянной в горах. Нам удалось наладить контакт с 48-й пехотной дивизией, дислоцированной на побережье, и с этого момента она вошла в состав группы армий под командованием Грациани. В то же время с помощью разведывательных вылазок нам удалось наладить связь лишь с отдельными частями и подразделениями 157-й горнострелковой дивизии. Я счел, что решающим для проведения последующих операций в северо-западной части Италии является обладание горным перевалом в Альпах, представлявшим собой естественный рубеж/Захват этой доминирующей позиции войсками альянса позволил бы им, собрав мощный кулак, внезапным ударом проникнуть на возвышенную часть итальянской равнины. Это означало бы, что части противника соединятся с партизанскими отрядами, действовавшими в районе Турина – Милана, и прорвут наши позиции йа Лигурийском побережье, что, в свою очередь, если заглядывать далеко вперед, вполне могло привести к окружению наших войск в долине реки По. При этом не имело значения, когда этот удар будет нанесен. Альпийский перевал следовало удерживать до начала зимы, когда помехой планам противника станут погодные условия. Все эти соображения заставили меня бросить в бой 90-ю панцер-гренадерскую дивизию, чтобы подкрепить положение в Альпах и вывести из затруднительной ситуации остававшиеся там подразделения 157-й горнострелковой дивизии. Даже если бы я предложил использовать 90-ю панцер-гренадерскую дивизию в течение короткого периода времени, а затем как можно скорее заменить ее горнострелковыми частями, это все равно означало, что мне пришлось бы временно задействовать имевшиеся в моем распоряжении резервы.
Теоретически с начала августа моя группа армий была готова к перегруппировке сил противника на Апеннинском фронте. Однако, когда август перевалил за середину, стало совершенно ясно, что британская 8-я армия готовится к решающему наступлению на Адриатическом фронте с целью охвата и окружения наших войск. Хотя мы не знали, где и когда наступление будет начато, необходимо было сделать все возможное для того, чтобы завершить наши приготовления к его отражению. Как я уже отмечал, нами предпринимались большие усилия для создания необходимых резервов, но из-за постоянного вмешательства Верховного командования вермахта эти резервы таяли, словно снег на солнце в весеннее время.
Главный удар противника пришелся на 71-ю пехотную дивизию и был нанесен в тот момент, когда ее выводили с передовой в тыл. Это случилось ночью с 25 на 26 августа. Британским войскам удалось добиться эффекта внезапности. 26-я танковая дивизия прибыла на место слишком поздно и вступила в бой неудачно, что повлияло на положение на всем фронте. В ночь с 30 на 31 августа нам пришлось сдать первый рубеж «Зеленой линии», за которым на всей глубине Адриатического сектора не было равноценного второго рубежа.
Чтобы высвободить свежие части для Адриатического фронта, уже давно проводилась перегруппировка сил в Западных Альпах, вдоль побережья Генуэзского залива и по всей ширине Апеннин. Большие расстояния, превосходство альянса в воздухе и определенная нерасторопность в работе штабов в сочетании с вполне оправданными задержками, связанными с действиями противника, привели к тому, что передвижения наших войск оказались замедленными. Однако в начале сентября фронт в Западных Альпах и в Лигурии был укреплен, и началось насыщение войсками находившегося под особенно сильной угрозой левого фланга 14-й армии к северу от Флоренции – перед «Зеленой линией», но на большом удалении от нее. Левый фланг 10-й армии на Адриатическом побережье также был укреплен благодаря своевременному прибытию туда обладавших значительным боевым опытом 29-й и 90-й панцер-гренадер-ских дивизий и вновь переформированной 98-й пехотной дивизии. Я надеялся, что с этими силами мне удастся задержать наступление противника. Мои надежды оправдались: после боев, состоявшихся 17, 21 и 29 сентября, на фронте в районе Римини наступило затишье.
Наступление, предпринятое противником в начале сентября, после нескольких недель относительного спокойствия, на стыке 10-й и 14-й армий, привело к тому, что наши войска в соответствии с планом отошли на заранее подготовленные позиции на «Зеленой линии». Фронт наступления расширился, и в середине сентября бои на указанном направлении приняли упорный и масштабный характер – к счастью, это произошло не раньше, чем ослабление наступления в районе Римини стало очевидным. В то время как до этого момента я считал совершенно необходимым, чтобы 76-й танковый корпус избегал контакта с противником, и санкционировал уклонение его от прямых боестолкновений, в последние десять дней месяца я отдал его войскам приказ оказывать упорное сопротивление. Я надеялся, что это заставит командование сил альянса остановить наступление, что помогло бы нашей группе армий получить свободу действий, необходимую для того, чтобы поправить положение в районе Болоньи.
Тем не менее, противнику удалось весьма точно нащупать уязвимые участки на стыке 10-й и 14-й армий и использовать наши слабые места. В те недели, о которых идет речь, наше командование неоднократно передвигало стык между боевыми порядками двух армий, руководствуясь как сугубо географическими, так и тактическими соображениями. Начиная с середины октября положение южнее Болоньи стало давать основания для серьезной озабоченности. Если бы мы потеряли контроль над тем или иным сектором местности в долине По между Болоньей и Адриатикой, это не имело бы решающего значения; однако если бы нам не удалось удержать фронт южнее Бо-лоньи, тогда оборона всех наших позиций в долине По автоматически стала бы невозможной – а в этом случае наши войска следовало вовремя вывести оттуда, чтобы, по крайней мере, сохранить их и военное снаряжение. Следовательно, все наши наиболее боеспособные дивизии следовало сосредоточить именно в этой части Апеннин.
23 октября с четырех часов утра до семи вечера я занимался тем, что посещал штабы 10-й армии и почти всех дивизий, находившихся на передовой. У меня сложилось впечатление, что кризис миновал и что при слаженных действиях наши боеспособные части и соединения все еще могли нанести противнику поражение. Именно это и произошло 25-26 октября. Мой начальник штаба часто говорил, что то, что нам удалось удержать северные отроги Апеннин, было чудом. Бои продолжались восемь недель, из них в течение четырех – шести недель это были активные и крупномасштабные боевые действия, происходившие в местности, в которой очень трудно было проводить наступательную операцию. Погодные условия часто менялись, что было весьма типично для осени в Северной Италии. Потери были очень большими, снабжение недостаточным и подчас нерегулярным. Мы большей частью оказывали упорное сопротивление противнику. На тех участках, где оборону держали обладавшие высокой боеспособностью дивизии, усилия, предпринимавшиеся противником с целью продвижения вперед, и потери, которые он при этом нес, совершенно не соответствовали результатам, которых ему удавалось добиться. Октябрь истек, успехи войск альянса становились все менее впечатляющими, а их потери – все более серьезными. Противник действовал, используя оружие и технические средства, о которых мы не могли даже мечтать, а его солдаты воевали очень умело; тем не менее, их вера в быструю победу шла на убыль, симптомы усталости становились все более очевидными, а их удары слабели.
Битву в Апеннинах можно считать одной из славных страниц германской военной истории.
Жестокость сражений и то, что противник использовал в них большое количество живой силы и техники, свидетельствует, что Итальянский театр военных действий имел важное значение для альянса, которое нисколько не уменьшилось после высадки войск противника на юге Франции. В то время как участвовавшие в ней части и соединения были заменены иностранными дивизиями (бразильскими, итальянскими), действия авиации противника по непосредственной поддержке сухопутных войск после временного ослабления вновь приобрели былой уровень интенсивности; между тем военно-морские силы альянса, как ни странно, не предпринимали активных действий и чего-то выжидали. А тем временем партизанская война становилась все более активной по мере расширения партизанской организации.
Стратегия альянса значительно усовершенствовалась. Правда, противнику не удалось осуществить свои изначальные далеко идущие планы, поскольку он явно недостаточно использовал военно-морские силы и авиацию и применял танки лишь на узких участках фронта. Однако сами по себе его операции стали четко продуманными и организованными; командование противника ставило перед своими войсками соответствующие их силам и средствам задачи, а наступательные действия частей противника были концентрированными и проводились на значительных участках фронта и на большую глубину.
Дивизии альянса, давно принимавшие участие в боевых действиях на Средиземноморском театре военных действий, укрепили свою боевую мощь и отточили тактическое мастерство. Теперь противник стал не только оказывать своей пехоте поддержку артиллерией и танками, но и использовал данные авиаразведки, осуществлял целеуказание с воздуха, а также практиковал непосредственную поддержку наземных войск силами ВВС, доведя уровень координации действий до образцового. Части и соединения альянса с высокой степенью эффективности использовали технику. С другой стороны, уровень инициативы командиров отдельных частей и подразделений противника не претерпел существенных изменений к лучшему, и этот недостаток не могла компенсировать даже отлично налаженная система связи, позволявшая отправлять сообщения с помощью самых разнообразных беспроводных технических средств (впрочем, зачастую они не столько помогали, сколько мешали). Нам также было на руку то, что противник продолжал придерживаться обычного графика ротации частей, находившихся на передовой, не делая при этом никаких скидок на ситуацию, сложившуюся на том или ином участке фронта. Войска противника действительно очень нуждались в отдыхе, поскольку частям, прибывавшим на смену, требовалось время для акклиматизации и обучения действиям в местных условиях. Правда, они со своей стороны все больше стремились сократить периоды отдыха германских войск и старались помешать нашим военнослужащим восстанавливать силы, а также не допускать накопления нами большого количества боеприпасов и топлива.
Ситуация, сложившаяся после боев на Адриатике и в районе Болоньи, давала основания предполагать, что в ходе предстоящего наступления противник попытается взять основные силы германских войск в клещи. Было ясно, что, учитывая важность мостов через реку По и водные преграды перед ней, авиация альянса наверняка постарается сделать все возможное для того, чтобы разгромить наши тыловые коммуникации. Это могло бы иметь фатальные последствия для снабжения наших войск всем необходимым и для наших планов проведения операций весной 1945 года. Координировать наши действия на западном и восточном флангах Апеннинского полуострова было трудно из-за весьма серьезных различий в сложившейся ситуации. Западный фланг сильно отличался по конфигурации от восточного, где противник вот-вот должен был нанести свой главный удар; его прямоугольная форма таила в себе множество проблем. Запоздалый выход из боя в районе Генуи мог привести к уничтожению действовавшей там нашей группировки. К тому же силы, вполне достаточные в горах, могли стать легкой добычей для противника на равнинах с хорошо развитой дорожной сетью, а «Тессинская линия» укреплений находилась слишком далеко. Если же учесть, что во всей западной части Северной Италии действовали партизанские отряды, становилось ясно, что отступление будет для наших войск вдвойне опасным маневром. В то же время, при том что стратегическая важность всего западного фланга была очень мала, наличие там предприятий военной промышленности исключало возможность немедленной эвакуации оттуда наших частей. У нас действительно не было оснований предполагать, что в зимние месяцы в западной части Северной Италии возникнет какая-либо угроза нашим силам с моря или со стороны Западных Альп, хотя, разумеется, следовало ожидать воздушных ударов противника по заводам и фабрикам, тыловым коммуникациям и особенно по мостам. Однако германо-итальянская группировка в этом районе была небольшой (по численности она составляла примерно четыре дивизии), и, конечно, ее нельзя было оставлять без поддержки в качестве аванпоста, расположенного на значительном удалении от основных сил. Более того, входящие в нее части и соединениния, особенно германские (включая прекрасно подготовленную 5-ю горнострелковую дивизию), были нужны для обороны «Тессинской линии» укреплений, а позднее – «Альпийской линии». К* тому же без этих дивизий оказался бы под угрозой правый фланг 14-й армии. Между тем, если бы для его прикрытия пришлось выделять части 14-й и 10-й армий, столь серьезное сокращение численности личного состава этих соединений не позволило бы им удержать их участок фронта. Следовательно, мы должны были спланировать операцию, которая учитывала бы все эти весьма разнообразные соображения и могла быть начата в кратчайшие сроки по получении нашими войсками кодового сигнала «Осенний туман». Если бы нам удалось это сделать, у нас осталась бы лишь одна проблема: правильно выбрать момент для проведения такой операции с психологической точки зрения.
Восточная часть Итальянского фронта, во всяком случае та, что находилась к востоку от Исонцо, не была непосредственно связана с районом, где противник мог развернуть наступление. Зона к востоку от Гориции могла приобрести важное значение в случае, если бы в результате отступления правого фланга группы армий Е (Лер) оказалась оголенной Югославия и войска Тито или русских получили бы возможность проникнуть в район действий группы армий С. Если бы это произошло, возникла бы необходимость защищать этот фланг и создавать линию обороны, обращенную на восток. Однако без частей и соединений группы армий Е это было бы невозможно. Но даже если бы группа армий С отодвинула свой левый фланг назад в направлении Виллача, могли возникнуть обстоятельства, которые заставили бы ее сражаться одновременно на двух фронтах, а это было бы слишком. Группа армий Е действовала на Балканах автономно, то и дело вступая в стычки с партизанами Тито, пока в зоне ее операций не возникла угроза со стороны русских. В то время как командующий Юго-Западным фронтом начиная с 1943 года был озабочен защитой Триеста, Истрии и Фиуме от возможных морских десантных операций противника, перспективы защиты Югославии и Италии от наступления с востока и юга сознательно игнорировались. Когда осенью 1944 года угроза Югославии со стороны русских войск стала очевидной, по моей инициативе была проведена разведка местности по обе стороны от Любляны с целью создания там оборонительных рубежей. Местность оказалась очень подходящей для оборонительных действий, и в указанных районах, несмотря на значительную активность партизан, началось строительство укреплений.
Между тем назрела необходимость упростить систему командования и управления войсками в южной зоне. Я не возражал против передачи всего восточного Адриатического района группе армий Е при условии, что будет создано общее командование южного района, главной обязанностью которого станет контроль за положением на стыке между группами армий. В противном случае следовало сохранить прежнюю систему, несмотря на все ее недостатки.
Эти соображения были увязаны с планом действий группы армий С. 10-я и 14-я армии должны были, сражаясь с противником, в случае необходимости отступить за реку По и далее к «Альпийской линии».
Я верил, что эта тактика покажется приемлемой Верховному командованию вермахта и Гитлеру, поскольку иначе создание оборонительных позиций к югу и северу от По, которое весьма успешно продолжалось в течение всего лета, было бы пустой тратой времени.
В течение последних шести месяцев германские дивизии продемонстрировали настоящую воинскую доблесть. Боевые традиции и опыт компенсировали многие недостатки, и, если ряду командиров и младших офицеров нужно было пройти дополнительное обучение, были основания полагать, что они пройдут его в зимние месяцы. Нашим основным слабым местом оставалось отсутствие оперативной и непосредственной поддержки с воздуха. Этот недостаток нельзя было восполнить даже за счет выделения значительных сил зенитной артиллерии, а также использования прожекторов и других технических средств. Угроза нашим тыловым коммуникациям усиливалась по мере того, как площадь района боевых действий сокращалась и узкие проходы (например, проход Бреннера) становились все более опасными. Открытым также оставался вопрос о том, удастся ли нам ликвидировать нехватку оружия, боеприпасов и в первую очередь горючего.
В сложившейся ситуации нашему командованию нельзя было не придавать должного значения предстоящей битве, недооценивать ее возможную жестокость и масштабы и культивировать в войсках необоснованный оптимизм. Однако не следовало и слишком замыкаться на собственных трудностях и проявлять чрезмерный пессимизм. Вопрос стоял следующим образом: раз мы не смогли удержаться в Апеннинах, следовало ли нам отвести свои войска за По немедленно, или же лучше было сделать это непосредственно перед началом наступления противника? А может быть, имело смысл принять решающий бой на занимаемых позициях, на которых мы оказались не столько по собственному выбору, сколько под давлением обстоятельств?
Я решил, что поздней осенью 1944 года нам даже под прикрытием сильного арьергарда не следует выходить из непосредственного соприкосновения с противником и отходить. Наши маневры, предпринимаемые с целью избежать контакта с войсками альянса, невозможно было утаить от вражеской разведки и наблюдения с воздуха. Несмотря на сложный характер местности и непростые погодные условия, противник мог быстро продвинуться вперед следом за нами и к началу весны получить возможность развить хорошо подготовленное наступление на оборонительные рубежи в районе реки По. Мы в этом случае просто подарили бы ему большой участок труднопроходимой местности, который все еще имел огромное значение со всех точек зрения – и с чисто тактической, поскольку предоставлял значительные возможности для защиты от ударов с воздуха, и по сугубо экономическим причинам. Придя к такому мнению, я не стал отдавать приказ о начале операции «Осенний туман».
Я также решил, что нам не следует встречать противника на занимаемых нами в тот момент позициях; это означало бы поставить все будущее Итальянского театра военных действий на одну заведомо проигрышную карту. Поэтому, раз в наших оборонительных порядках имелись бреши, наличие которых нельзя было не учитывать, нам оставалось действовать, применяя в том или ином виде «стратегию сдерживания». Я специально употребляю в данном случае слова «в том или ином виде», поскольку только конкретная ситуация могла определить преимущественный характер наших действий – жесткая оборона или постепенное сдерживающее отступление. Если бы группа армий приняла такое решение, то вставал вопрос о том, как пережить зиму, сохранив как можно больше сил и средств. «Нервным центром» всего фронта был участок к югу от Болоньи. Если бы противник атаковал нас или улучшил свои собственные позиции где-нибудь еще, это имело бы лишь локальное значение. Но, поскольку местность восточнее Болоньи была весьма благоприятной, налицо были выгодные условия для наступления с юга, из Апеннин. Серьезное поражение в этой зоне могло оказать губительное воздействие на положение на всем фронте, особенно на левом фланге 10-й армии. Ситуация еще больше осложнялась моим решением обойти Болоныо и не допустить ее разрушения в ходе боевых действий.
Как относились ко всему этому Верховное командование вермахта и Гитлер?
Когда Гитлер высказался против операции «Осенний туман» в октябре, меня это не удивило. Собственно говоря, я предвидел, что так и будет, и мое первое предложение на этот счет было пробным шаром, пущенным мной с тем, чтобы заблаговременно проинформировать Верховное командование вермахта о развитии ситуации и возможных последствиях. Приступить к реализации моего плана немедленно означало бы пойти наперекор моему глубокому убеждению, состоявшему в том, что такую сложную операцию следовало тщательно Продумать и зафиксировать ее замысел на бумаге с указанием точного временного графика. Поэтому октябрьский отказ не был воспринят мной как знак того, что мое предложение отвергнуто раз и навсегда, и я был уверен, что мне удастся добиться его одобрения в случае, если положение станет критическим. Вопреки мнению моих критиков, я по-прежнему считаю, что шесть месяцев непрерывных боев от Гарильяно до Апеннин были не просто борьбой за каждый метр территории, что мне всегда удавалось убедить Гитлера согласиться с моими предложениями и добиться выхода моих войск из самых сложных ситуаций без больших потерь. По этой причине я был настроен достаточно оптимистично и верил, что в решающий момент мой план будет осуществлен.
При том что наша группа армий достаточно успешно использовала сдерживающую стратегию там, где противник шел на прорыв особенно рьяно, – в районах, примыкающих к Флоренции, и на Адриатике (я имею в виду период до середины августа), ее усилия сберечь дивизии для битвы в Апеннинах оказались безуспешными; высвобождать-их для этой цели удавалось лишь в исключительных случаях.
Я придерживался той точки зрения, что после двух высадок противника на севере и на юге Франции, которые могли повлиять на ход всей войны, отвод находящихся под моим командованием войск с театра военных действий, отныне имевшего второстепенное значение, был неизбежным. Происшедшее недавно ухудшение ситуации на обоих основных театрах военных действий – на востоке и на западе – и напряженность, существовавшая на нашем Южном фронте, означали, что командованию потребуется изрядная уверенность в себе для того, чтобы вдохновить войска и дать им возможность проявить свое мужество. В этой критической ситуации приказы, смысл которых сводился к выведению тех или иных частей из боя с целью сберечь их для будущих сражений, вызывали у солдат впечатление, будто их командование действует наобум, без определенного плана.
В августе я еще раз проверил, как идет строительство укреплений на нашей линии обороны в горах, и остался удовлетворен проделанной работой. Больше всего в выполнении фортификационной программы удалось продвинуться на участке между Этрусскими Апеннинами и Адриатикой, где чувствовалось влияние Гейдриха. Благодаря этому я, предвидя, что возможный удар противника на левом фланге наверняка будет очень сильным, испытывал перед лицом этой опасности определенную уверенность. Все зависело от того, сможем ли мы вовремя перебросить к месту действия дивизии, которые должны были участвовать в предстоящей великой битве.
Мы в штабе группы армий придавали большое значение согласованию наших взглядов и оценок со взглядами командования Западного фронта на случай вторжения со стороны Генуэзского залива. Я попросил Верховное командование вермахта выработать общую стратегию для войск, действующих на стыке двух театров военных действий, но наверху вместо того, чтобы издать соответствующую директиву, мешкали и теряли время. Мы с Гра-циани были информированы о состоянии береговых укреплений, а также о силах и средствах 19-й армии на юге Франции, но совершенно не представляли себе, что она будет делать в случае высадки противника. Обладая большим опытом по части противодействия десантным операциям, я очень сильно сомневался в том, что 19-я армия сможет отразить удар, если он будет нанесен на ее участке. Береговая оборона не была организована соответствующим образом, а войска не обладали опытом участия в серьезных боях – и при этом надо было еще учитывать, что противник располагал превосходством в воздухе. Было ясно, что в случае успешной высадки войск альянса 19-я армия будет оттеснена назад на Альпийский фронт и в дело придется вступить группе армий С. Я считал, что противник не станет предпринимать массированного наступления в Альпах, поскольку это противоречило бы стратегической идее высадки на юге Франции. Но это означало, что нам тем более следует ожидать, что войска альянса попытаются закрепиться на итальянском фланге и, возможно, именно оттуда начнут наступление.
Эта оценка ситуации оказалась верной. Но когда вторжение противника началось, а Верховное командование вермахта, вероятно слишком оптимистично оценивая обстановку, так и не издало соответствующей директивы, я, поскольку связь с 19-й армией отсутствовала, предпринял все возможное для того, чтобы связаться с частями, расположенными на ее фланге, и со 157-й горнострелковой дивизией, рассеянной в горах. Нам удалось наладить контакт с 48-й пехотной дивизией, дислоцированной на побережье, и с этого момента она вошла в состав группы армий под командованием Грациани. В то же время с помощью разведывательных вылазок нам удалось наладить связь лишь с отдельными частями и подразделениями 157-й горнострелковой дивизии. Я счел, что решающим для проведения последующих операций в северо-западной части Италии является обладание горным перевалом в Альпах, представлявшим собой естественный рубеж/Захват этой доминирующей позиции войсками альянса позволил бы им, собрав мощный кулак, внезапным ударом проникнуть на возвышенную часть итальянской равнины. Это означало бы, что части противника соединятся с партизанскими отрядами, действовавшими в районе Турина – Милана, и прорвут наши позиции йа Лигурийском побережье, что, в свою очередь, если заглядывать далеко вперед, вполне могло привести к окружению наших войск в долине реки По. При этом не имело значения, когда этот удар будет нанесен. Альпийский перевал следовало удерживать до начала зимы, когда помехой планам противника станут погодные условия. Все эти соображения заставили меня бросить в бой 90-ю панцер-гренадерскую дивизию, чтобы подкрепить положение в Альпах и вывести из затруднительной ситуации остававшиеся там подразделения 157-й горнострелковой дивизии. Даже если бы я предложил использовать 90-ю панцер-гренадерскую дивизию в течение короткого периода времени, а затем как можно скорее заменить ее горнострелковыми частями, это все равно означало, что мне пришлось бы временно задействовать имевшиеся в моем распоряжении резервы.
Теоретически с начала августа моя группа армий была готова к перегруппировке сил противника на Апеннинском фронте. Однако, когда август перевалил за середину, стало совершенно ясно, что британская 8-я армия готовится к решающему наступлению на Адриатическом фронте с целью охвата и окружения наших войск. Хотя мы не знали, где и когда наступление будет начато, необходимо было сделать все возможное для того, чтобы завершить наши приготовления к его отражению. Как я уже отмечал, нами предпринимались большие усилия для создания необходимых резервов, но из-за постоянного вмешательства Верховного командования вермахта эти резервы таяли, словно снег на солнце в весеннее время.
Главный удар противника пришелся на 71-ю пехотную дивизию и был нанесен в тот момент, когда ее выводили с передовой в тыл. Это случилось ночью с 25 на 26 августа. Британским войскам удалось добиться эффекта внезапности. 26-я танковая дивизия прибыла на место слишком поздно и вступила в бой неудачно, что повлияло на положение на всем фронте. В ночь с 30 на 31 августа нам пришлось сдать первый рубеж «Зеленой линии», за которым на всей глубине Адриатического сектора не было равноценного второго рубежа.
Чтобы высвободить свежие части для Адриатического фронта, уже давно проводилась перегруппировка сил в Западных Альпах, вдоль побережья Генуэзского залива и по всей ширине Апеннин. Большие расстояния, превосходство альянса в воздухе и определенная нерасторопность в работе штабов в сочетании с вполне оправданными задержками, связанными с действиями противника, привели к тому, что передвижения наших войск оказались замедленными. Однако в начале сентября фронт в Западных Альпах и в Лигурии был укреплен, и началось насыщение войсками находившегося под особенно сильной угрозой левого фланга 14-й армии к северу от Флоренции – перед «Зеленой линией», но на большом удалении от нее. Левый фланг 10-й армии на Адриатическом побережье также был укреплен благодаря своевременному прибытию туда обладавших значительным боевым опытом 29-й и 90-й панцер-гренадер-ских дивизий и вновь переформированной 98-й пехотной дивизии. Я надеялся, что с этими силами мне удастся задержать наступление противника. Мои надежды оправдались: после боев, состоявшихся 17, 21 и 29 сентября, на фронте в районе Римини наступило затишье.
Наступление, предпринятое противником в начале сентября, после нескольких недель относительного спокойствия, на стыке 10-й и 14-й армий, привело к тому, что наши войска в соответствии с планом отошли на заранее подготовленные позиции на «Зеленой линии». Фронт наступления расширился, и в середине сентября бои на указанном направлении приняли упорный и масштабный характер – к счастью, это произошло не раньше, чем ослабление наступления в районе Римини стало очевидным. В то время как до этого момента я считал совершенно необходимым, чтобы 76-й танковый корпус избегал контакта с противником, и санкционировал уклонение его от прямых боестолкновений, в последние десять дней месяца я отдал его войскам приказ оказывать упорное сопротивление. Я надеялся, что это заставит командование сил альянса остановить наступление, что помогло бы нашей группе армий получить свободу действий, необходимую для того, чтобы поправить положение в районе Болоньи.
Тем не менее, противнику удалось весьма точно нащупать уязвимые участки на стыке 10-й и 14-й армий и использовать наши слабые места. В те недели, о которых идет речь, наше командование неоднократно передвигало стык между боевыми порядками двух армий, руководствуясь как сугубо географическими, так и тактическими соображениями. Начиная с середины октября положение южнее Болоньи стало давать основания для серьезной озабоченности. Если бы мы потеряли контроль над тем или иным сектором местности в долине По между Болоньей и Адриатикой, это не имело бы решающего значения; однако если бы нам не удалось удержать фронт южнее Бо-лоньи, тогда оборона всех наших позиций в долине По автоматически стала бы невозможной – а в этом случае наши войска следовало вовремя вывести оттуда, чтобы, по крайней мере, сохранить их и военное снаряжение. Следовательно, все наши наиболее боеспособные дивизии следовало сосредоточить именно в этой части Апеннин.
23 октября с четырех часов утра до семи вечера я занимался тем, что посещал штабы 10-й армии и почти всех дивизий, находившихся на передовой. У меня сложилось впечатление, что кризис миновал и что при слаженных действиях наши боеспособные части и соединения все еще могли нанести противнику поражение. Именно это и произошло 25-26 октября. Мой начальник штаба часто говорил, что то, что нам удалось удержать северные отроги Апеннин, было чудом. Бои продолжались восемь недель, из них в течение четырех – шести недель это были активные и крупномасштабные боевые действия, происходившие в местности, в которой очень трудно было проводить наступательную операцию. Погодные условия часто менялись, что было весьма типично для осени в Северной Италии. Потери были очень большими, снабжение недостаточным и подчас нерегулярным. Мы большей частью оказывали упорное сопротивление противнику. На тех участках, где оборону держали обладавшие высокой боеспособностью дивизии, усилия, предпринимавшиеся противником с целью продвижения вперед, и потери, которые он при этом нес, совершенно не соответствовали результатам, которых ему удавалось добиться. Октябрь истек, успехи войск альянса становились все менее впечатляющими, а их потери – все более серьезными. Противник действовал, используя оружие и технические средства, о которых мы не могли даже мечтать, а его солдаты воевали очень умело; тем не менее, их вера в быструю победу шла на убыль, симптомы усталости становились все более очевидными, а их удары слабели.
Битву в Апеннинах можно считать одной из славных страниц германской военной истории.
Северная Италия после боев в Апеннинах
Мои надежды на то, что нам удастся отразить решающее наступление противника, которое, по нашим оценкам, должно было начаться по всему фронту в Апеннинах весной 1945 года, рухнули. Но и альянсу не удалось достичь его далеко идущих целей. Однако время в большей степени работало на противника, чем на нас. Какие уроки нам следовало извлечь из непрерывных боев, которые нам приходилось вести в течение последних шести месяцев, и к каким выводам мы должны были прийти?Жестокость сражений и то, что противник использовал в них большое количество живой силы и техники, свидетельствует, что Итальянский театр военных действий имел важное значение для альянса, которое нисколько не уменьшилось после высадки войск противника на юге Франции. В то время как участвовавшие в ней части и соединения были заменены иностранными дивизиями (бразильскими, итальянскими), действия авиации противника по непосредственной поддержке сухопутных войск после временного ослабления вновь приобрели былой уровень интенсивности; между тем военно-морские силы альянса, как ни странно, не предпринимали активных действий и чего-то выжидали. А тем временем партизанская война становилась все более активной по мере расширения партизанской организации.
Стратегия альянса значительно усовершенствовалась. Правда, противнику не удалось осуществить свои изначальные далеко идущие планы, поскольку он явно недостаточно использовал военно-морские силы и авиацию и применял танки лишь на узких участках фронта. Однако сами по себе его операции стали четко продуманными и организованными; командование противника ставило перед своими войсками соответствующие их силам и средствам задачи, а наступательные действия частей противника были концентрированными и проводились на значительных участках фронта и на большую глубину.
Дивизии альянса, давно принимавшие участие в боевых действиях на Средиземноморском театре военных действий, укрепили свою боевую мощь и отточили тактическое мастерство. Теперь противник стал не только оказывать своей пехоте поддержку артиллерией и танками, но и использовал данные авиаразведки, осуществлял целеуказание с воздуха, а также практиковал непосредственную поддержку наземных войск силами ВВС, доведя уровень координации действий до образцового. Части и соединения альянса с высокой степенью эффективности использовали технику. С другой стороны, уровень инициативы командиров отдельных частей и подразделений противника не претерпел существенных изменений к лучшему, и этот недостаток не могла компенсировать даже отлично налаженная система связи, позволявшая отправлять сообщения с помощью самых разнообразных беспроводных технических средств (впрочем, зачастую они не столько помогали, сколько мешали). Нам также было на руку то, что противник продолжал придерживаться обычного графика ротации частей, находившихся на передовой, не делая при этом никаких скидок на ситуацию, сложившуюся на том или ином участке фронта. Войска противника действительно очень нуждались в отдыхе, поскольку частям, прибывавшим на смену, требовалось время для акклиматизации и обучения действиям в местных условиях. Правда, они со своей стороны все больше стремились сократить периоды отдыха германских войск и старались помешать нашим военнослужащим восстанавливать силы, а также не допускать накопления нами большого количества боеприпасов и топлива.
Ситуация, сложившаяся после боев на Адриатике и в районе Болоньи, давала основания предполагать, что в ходе предстоящего наступления противник попытается взять основные силы германских войск в клещи. Было ясно, что, учитывая важность мостов через реку По и водные преграды перед ней, авиация альянса наверняка постарается сделать все возможное для того, чтобы разгромить наши тыловые коммуникации. Это могло бы иметь фатальные последствия для снабжения наших войск всем необходимым и для наших планов проведения операций весной 1945 года. Координировать наши действия на западном и восточном флангах Апеннинского полуострова было трудно из-за весьма серьезных различий в сложившейся ситуации. Западный фланг сильно отличался по конфигурации от восточного, где противник вот-вот должен был нанести свой главный удар; его прямоугольная форма таила в себе множество проблем. Запоздалый выход из боя в районе Генуи мог привести к уничтожению действовавшей там нашей группировки. К тому же силы, вполне достаточные в горах, могли стать легкой добычей для противника на равнинах с хорошо развитой дорожной сетью, а «Тессинская линия» укреплений находилась слишком далеко. Если же учесть, что во всей западной части Северной Италии действовали партизанские отряды, становилось ясно, что отступление будет для наших войск вдвойне опасным маневром. В то же время, при том что стратегическая важность всего западного фланга была очень мала, наличие там предприятий военной промышленности исключало возможность немедленной эвакуации оттуда наших частей. У нас действительно не было оснований предполагать, что в зимние месяцы в западной части Северной Италии возникнет какая-либо угроза нашим силам с моря или со стороны Западных Альп, хотя, разумеется, следовало ожидать воздушных ударов противника по заводам и фабрикам, тыловым коммуникациям и особенно по мостам. Однако германо-итальянская группировка в этом районе была небольшой (по численности она составляла примерно четыре дивизии), и, конечно, ее нельзя было оставлять без поддержки в качестве аванпоста, расположенного на значительном удалении от основных сил. Более того, входящие в нее части и соединениния, особенно германские (включая прекрасно подготовленную 5-ю горнострелковую дивизию), были нужны для обороны «Тессинской линии» укреплений, а позднее – «Альпийской линии». К* тому же без этих дивизий оказался бы под угрозой правый фланг 14-й армии. Между тем, если бы для его прикрытия пришлось выделять части 14-й и 10-й армий, столь серьезное сокращение численности личного состава этих соединений не позволило бы им удержать их участок фронта. Следовательно, мы должны были спланировать операцию, которая учитывала бы все эти весьма разнообразные соображения и могла быть начата в кратчайшие сроки по получении нашими войсками кодового сигнала «Осенний туман». Если бы нам удалось это сделать, у нас осталась бы лишь одна проблема: правильно выбрать момент для проведения такой операции с психологической точки зрения.
Восточная часть Итальянского фронта, во всяком случае та, что находилась к востоку от Исонцо, не была непосредственно связана с районом, где противник мог развернуть наступление. Зона к востоку от Гориции могла приобрести важное значение в случае, если бы в результате отступления правого фланга группы армий Е (Лер) оказалась оголенной Югославия и войска Тито или русских получили бы возможность проникнуть в район действий группы армий С. Если бы это произошло, возникла бы необходимость защищать этот фланг и создавать линию обороны, обращенную на восток. Однако без частей и соединений группы армий Е это было бы невозможно. Но даже если бы группа армий С отодвинула свой левый фланг назад в направлении Виллача, могли возникнуть обстоятельства, которые заставили бы ее сражаться одновременно на двух фронтах, а это было бы слишком. Группа армий Е действовала на Балканах автономно, то и дело вступая в стычки с партизанами Тито, пока в зоне ее операций не возникла угроза со стороны русских. В то время как командующий Юго-Западным фронтом начиная с 1943 года был озабочен защитой Триеста, Истрии и Фиуме от возможных морских десантных операций противника, перспективы защиты Югославии и Италии от наступления с востока и юга сознательно игнорировались. Когда осенью 1944 года угроза Югославии со стороны русских войск стала очевидной, по моей инициативе была проведена разведка местности по обе стороны от Любляны с целью создания там оборонительных рубежей. Местность оказалась очень подходящей для оборонительных действий, и в указанных районах, несмотря на значительную активность партизан, началось строительство укреплений.
Между тем назрела необходимость упростить систему командования и управления войсками в южной зоне. Я не возражал против передачи всего восточного Адриатического района группе армий Е при условии, что будет создано общее командование южного района, главной обязанностью которого станет контроль за положением на стыке между группами армий. В противном случае следовало сохранить прежнюю систему, несмотря на все ее недостатки.
Эти соображения были увязаны с планом действий группы армий С. 10-я и 14-я армии должны были, сражаясь с противником, в случае необходимости отступить за реку По и далее к «Альпийской линии».
Я верил, что эта тактика покажется приемлемой Верховному командованию вермахта и Гитлеру, поскольку иначе создание оборонительных позиций к югу и северу от По, которое весьма успешно продолжалось в течение всего лета, было бы пустой тратой времени.
В течение последних шести месяцев германские дивизии продемонстрировали настоящую воинскую доблесть. Боевые традиции и опыт компенсировали многие недостатки, и, если ряду командиров и младших офицеров нужно было пройти дополнительное обучение, были основания полагать, что они пройдут его в зимние месяцы. Нашим основным слабым местом оставалось отсутствие оперативной и непосредственной поддержки с воздуха. Этот недостаток нельзя было восполнить даже за счет выделения значительных сил зенитной артиллерии, а также использования прожекторов и других технических средств. Угроза нашим тыловым коммуникациям усиливалась по мере того, как площадь района боевых действий сокращалась и узкие проходы (например, проход Бреннера) становились все более опасными. Открытым также оставался вопрос о том, удастся ли нам ликвидировать нехватку оружия, боеприпасов и в первую очередь горючего.
В сложившейся ситуации нашему командованию нельзя было не придавать должного значения предстоящей битве, недооценивать ее возможную жестокость и масштабы и культивировать в войсках необоснованный оптимизм. Однако не следовало и слишком замыкаться на собственных трудностях и проявлять чрезмерный пессимизм. Вопрос стоял следующим образом: раз мы не смогли удержаться в Апеннинах, следовало ли нам отвести свои войска за По немедленно, или же лучше было сделать это непосредственно перед началом наступления противника? А может быть, имело смысл принять решающий бой на занимаемых позициях, на которых мы оказались не столько по собственному выбору, сколько под давлением обстоятельств?
Я решил, что поздней осенью 1944 года нам даже под прикрытием сильного арьергарда не следует выходить из непосредственного соприкосновения с противником и отходить. Наши маневры, предпринимаемые с целью избежать контакта с войсками альянса, невозможно было утаить от вражеской разведки и наблюдения с воздуха. Несмотря на сложный характер местности и непростые погодные условия, противник мог быстро продвинуться вперед следом за нами и к началу весны получить возможность развить хорошо подготовленное наступление на оборонительные рубежи в районе реки По. Мы в этом случае просто подарили бы ему большой участок труднопроходимой местности, который все еще имел огромное значение со всех точек зрения – и с чисто тактической, поскольку предоставлял значительные возможности для защиты от ударов с воздуха, и по сугубо экономическим причинам. Придя к такому мнению, я не стал отдавать приказ о начале операции «Осенний туман».
Я также решил, что нам не следует встречать противника на занимаемых нами в тот момент позициях; это означало бы поставить все будущее Итальянского театра военных действий на одну заведомо проигрышную карту. Поэтому, раз в наших оборонительных порядках имелись бреши, наличие которых нельзя было не учитывать, нам оставалось действовать, применяя в том или ином виде «стратегию сдерживания». Я специально употребляю в данном случае слова «в том или ином виде», поскольку только конкретная ситуация могла определить преимущественный характер наших действий – жесткая оборона или постепенное сдерживающее отступление. Если бы группа армий приняла такое решение, то вставал вопрос о том, как пережить зиму, сохранив как можно больше сил и средств. «Нервным центром» всего фронта был участок к югу от Болоньи. Если бы противник атаковал нас или улучшил свои собственные позиции где-нибудь еще, это имело бы лишь локальное значение. Но, поскольку местность восточнее Болоньи была весьма благоприятной, налицо были выгодные условия для наступления с юга, из Апеннин. Серьезное поражение в этой зоне могло оказать губительное воздействие на положение на всем фронте, особенно на левом фланге 10-й армии. Ситуация еще больше осложнялась моим решением обойти Болоныо и не допустить ее разрушения в ходе боевых действий.
Как относились ко всему этому Верховное командование вермахта и Гитлер?
Когда Гитлер высказался против операции «Осенний туман» в октябре, меня это не удивило. Собственно говоря, я предвидел, что так и будет, и мое первое предложение на этот счет было пробным шаром, пущенным мной с тем, чтобы заблаговременно проинформировать Верховное командование вермахта о развитии ситуации и возможных последствиях. Приступить к реализации моего плана немедленно означало бы пойти наперекор моему глубокому убеждению, состоявшему в том, что такую сложную операцию следовало тщательно Продумать и зафиксировать ее замысел на бумаге с указанием точного временного графика. Поэтому октябрьский отказ не был воспринят мной как знак того, что мое предложение отвергнуто раз и навсегда, и я был уверен, что мне удастся добиться его одобрения в случае, если положение станет критическим. Вопреки мнению моих критиков, я по-прежнему считаю, что шесть месяцев непрерывных боев от Гарильяно до Апеннин были не просто борьбой за каждый метр территории, что мне всегда удавалось убедить Гитлера согласиться с моими предложениями и добиться выхода моих войск из самых сложных ситуаций без больших потерь. По этой причине я был настроен достаточно оптимистично и верил, что в решающий момент мой план будет осуществлен.