Страница:
– Теперь слушай сюда, падаль. Пока ты здесь, у тебя нет никаких прав! Никаких, запомнила? И уж, конечно, нет права поднимать руку, тем более с ножом, на товарищей по лэнсу! А как тебе вообще удалось пронести его в казарму?
Лиза, сморщившись, потерла растекающийся на скуле кровоподтек.
– Он лежал у меня в рюкзаке. В потайном отделении…
– Значит, ты протащила холодное оружие на базу, – заключил Ванек, сплюнув для выразительности.
– Никто не говорил нам о запрете иметь личное оружие, капрал, – тихо проговорила она. – И я собиралась использовать его только для собственной защиты, не иначе.
– Заткнись! – рявкнул Ванек, угрожающе замахнувшись. Опустив руку, он продолжал более мирным тоном: – Сейчас мы пойдем в твой кубрик, и я осмотрю остальные вещи, просто чтобы убедиться, что ты не прячешь там еще каких-нибудь сюрпризов. – Он нагнулся и поднял упавший нож:.
– Это оружие конфисковано, и, не дай Бог, я поймаю тебя еще с одним, – с этими словами он сунул нож: в карман. – Я мог бы вышвырнуть вас с Антонелли к чертовой матери из Легиона, но решил все же отнестись к вам снисходительно. Но только на этот раз. Легион не собирается терять курсантов из-за пошлой поножовщины. И нам не нравится, когда рекруты имеют оружие, не нами врученное – на это есть особые причины. Поняла меня?
Лиза угрюмо кивнула, не ответив. Ванек не обратил внимания на ее молчание и продолжил:
– В наказание ты получаешь двенадцать дополнительных часов в боевом классе с завтрашнего дня. Используй все, что умеешь, чтобы удержать других гнусных шишаков, с которыми столкнешься, а искусство владения ножом прибереги для настоящего врага!
Проглотив обиду, она наконец обрела дар речи:
– Есть, капрал.
Ванек сурово посмотрел на Маяги:
– Мне не нужны больше неприятности из-за этой парочки, понятно? В следующий раз лэнс будет наказан в полном составе.
– Так точно, капрал, – ответил маленький эйл, пошевелив шейными гребнями. Вольфу кто-то говорил, что это происходит у ханнов только при сильном душевном волнении.
– Антонелли, тебе наказание – два часа ночного наряда. Пока два. Дальше я решу, как с тобой поступить. Можешь приготовить зубную щетку и начинать чистить сортир, как только перебинтуешь руку. Приступай!
Ванек вышел, хлопнув дверью. Маяги поплелся следом. Керн и Вольф, поддерживая Антонелли под руки, повели его в комнату. Когда они покинули душевую, Лиза Скотт потерла ноющую челюсть, потом оделась и вернувшись в свой кубрик, смотрела, как Ванек потрошил ее тумбочку.
Удовлетворенный тем, что другого оружия у девушки не нашлось, капрал выпрямился и окинул пятерку курсантов свирепым взглядом:
– Ладно. Достаточно волнений для одного вечера. Забинтуйте этому придурку руку и пришлите его ко мне. Остальным… отбой через десять минут!
Маяги раскрыл медицинский пакет и с помощью Керна принялся перевязывать рану Антонелли. Вольф задержался около них несколько секунд, затем направился к себе в кубрик. Лиза Скотт начала было задергивать ширму, но, перехватив его пристальный взгляд, пожала плечами.
– Скромничать, наверное, нет смысла, не так ли? – сказала она, зло усмехнувшись. Но тем не менее уединилась.
Вольф вытянулся на койке и взял в руки чип, с которым собирался заниматься, когда начался переполох в душе. Сосредоточиться не удалось, и он с досадой отложил процессор в сторону, решив, что вряд ли целесообразно включать лекцию перед самым отбоем. Он опустил голову на подушку, слушая ругательства, изрыгаемые Антонелли, пока Керн с Маяги накладывали ему повязку.
В какое же дерьмо он влез, вступив в этот чертов Легион…
Через полчаса после приказа отключить освещение в казарме воцарилась тишина. Доброволец Марио Антонелли вытер рукавом пот со лба и содрогнулся от боли в порезанной руке. Как же несправедливо!..
То, что маленькая сучка пырнула его ножом, было плохо само по себе, а затем еще капрал Ванек избил. Так мало того, НСО приказал целых два часа ползать на карачках и драить туалеты. Ванех недвусмысленно намекнул, что последует еще более жестокое наказание, если работа окажется неудовлетворительной.
– Да он просто чокнутый, – бормотал он себе под нос. – Pazzo. Чертов судья…
Антонелли никогда не горел желанием стать военным, тем более в таком Богом проклятом подразделении, как Пятый Иностранный Легион. Но все случилось против его воли.
Марио Антонелли родился на Земле, в столице солнечной Италии – Риме. В шестнадцать лет он стал Гражданином со всеми правами и привилегиями… Все сто пятьдесят наций и народностей, живущих на Земле, автоматически получали гражданство. Это давало право участвовать в выборах и многие другие преимущества над жителями колоний: от ежемесячного пособия до лучших мест в шаттлах и лайтерах.
На практике, однако, большинству землян было глубоко наплевать на гражданство. Единственное, что заботило миллиарды людей в переполненных городах – это гарантированное обеспечение материальных потребностей. Имея дешевую энергию, системы искусственного интеллекта, синтетическую пищу и огромные богатства межзвездной империи, никто на Земле не хотел отягощать себя работой, тем более, не было необходимости зарабатывать на жизнь.
Если гражданина не устраивало мирное и безбедное существование на старушке-Земле, и он желал большего, существовал ряд возможностей, вплоть до эмиграции на один из пограничных миров, где гражданство означало реальную власть.
Подобно большинству, Антонелли не желал отказываться от всеобъемлющей заботы государства и от ежемесячной доли благополучия. Он не собирался посвящать себя чему-то полезному или искать смысл своего существования. Однако он избрал опасный и рискованный путь, окунувшись в преступную и развратную среду, главным образом от скуки, а также стремясь противопоставить себя холодному, бесчувственному обществу. Он вступил в ряды Paladini Blanci – Белых Рыцарей, банды юнцов, ни один из которых сам по себе не был жестоким или грубым, но вместе они представляли грозную силу, преклонявшуюся перед насилием.
Когда Марио угнал летомобиль и гонял по окрестностям Рима, компол арестовал его, а судья назначил в виде наказания воинскую службу. И не где-нибудь, а в Пятом Иностранном Легионе. Его гражданские права были ограничены, и получит он их не раньше, чем отслужив пять лет. Иначе не будет никакого пособия, никакого государственного жилища… ничего.
Антонелли никогда не задумывался о том, как хорошо быть гражданином, пока это звание не отобрали.
Поначалу мысль стать легионером вызывала в нем волнение и трепет, воспринималась вовсе не как наказание. Возможность покинуть Землю, удалиться от бесчисленных толп, окунуться в настоящую жизнь, полную приключений на далеких планетах… Легион имел мрачную репутацию, считался прибежищем отребья с десятков миров, но романтика суровой жизни солдат, оберегающих отдаленные границы, бередила его душу надеждой на скорое возвращение со славой домой.
Когда он сообщил родителям, что записался добровольцем в Пятый Иностранный Легион, мать бросилась в плач, а вот старый майор Энрико Антонелли весь засиял от гордости. Старик уже потихоньку сдавал, искусственное сердце, которое ему вставили после битвы на Горизонте, причиняло ему немало хлопот. Он совершенно расчувствовался. Марио покинул Землю в приподнятом настроении.
Но теперь романтика и слава, о которой он мечтал, растаяли, словно мираж в пустыне. Почему асе у него так плохо все получается? Он старался изображать из себя крутого парня. Это помогало завоевать расположение Белых Рыцарей, однако здесь он каждый раз нарывался на неприятность. А уж капралы и сержанты оказались еще хуже, чем инспектора компрла, просто звери какие-то… и эта девица…
В родном Риме девчонки бежали за ним по первому знаку. Если бы эту гордячку заинтересовало его предложение, они могли бы здорово повеселиться, по, во всяком случае, ни о каком насилии речи не было. Марио Антонелли не нуждался в силе, чтобы достать себе девчонку. Он пытался лишь завоевать расположение легионеров, не более.
И доигрался: сучка пырнула его ножом и сильно поранила руку. Его заклеймили насильником. Капрал совсем озверел. Чтобы изменить ситуацию, ему придется изрядно потрудиться. Антонелли прикусил губу и снова взялся скрести пол туалета. Он не может совершить больше ни одной ошибки, если хочет вернуть заветное гражданство, вновь увидеть теплый взгляд отцовских глаз.
Глава 12
– Подъем! Подъем! Живее, слизняки!
Болевой шок в боку от разряда дубинки выбросил Вольфа из постели. Он вскочил и, шатаясь, лихорадочно принялся вспоминать, что с ним и где он находится. Долго раздумывать однако, не пришлось. Капрал Ванек уже направлялся к соседнему кубрику, чтобы подобным же образом разбудить добровольца Лизу Скотт. В кубрике Антонелли, согнувшись в три погибели, натягивал униформу. То и дело итальянец корчился от боли, потирая синяки на лице – напоминание о вчерашнем нравоучении капрала.
– Эй, народ, я смотрю, вы не торопитесь! Чего ждете? – гремел голос Ванека. – Быстро заканчивайте и бегом на плац! Сбор через пять минут! И пот захватите с собой – только он вам и понадобится! – Капрал зло усмехнулся.
Протирая глаза, Вольф схватил свою одежду и начал быстро одеваться, собираясь с мыслями. Когда он застегивал ремень, Керн и Маяги помогали Антонелли, запутавшемуся в рукавах гимнастерки. Наконец, лэнс-отделение пулей выскочило из казармы.
Они пристроились к остальному взводу, содрогаясь от порывов холодного предрассветного ветра с Великой Пустыни. Вскоре все взводы Тренировочной Роты Одинцева выстроились на плацу.
Сержант Конрад дунул в свисток и обвел всех холодным, пристальным взглядом.
– Что за несчастная кучка слизняков! – гаркнул он. – Когда звучит сигнал подъема, то вы должны выпрыгивать из коек со скоростью света, а то будет хуже! А теперь упали и по пятьдесят раз отжались! Считаю: и раз, и два…
Он приказал выполнить серию изнурительных физических упражнений, с таким количеством повторений, что уже ни у кого не осталось сил на выполнение подхода. Вольф ожидал увидеть Ванека и других унтер-офицеров среди истекающих потом курсантов, подгоняющих их своими вездесущими дубинками, но НСО почему-то не было видно. Вскоре он понял, почему.
Наконец утренняя «разминка» закончилась, рекруты вновь построились и замерли по стойке «смирно».
– Так, неплохо, слизняки! – отрывисто произнес Копрад. – Построение на прием пищи через десять минут. Прежде чем идти на завтрак, всем переодеться и навести идеальный порядок в казарме! Марш!
Строй бросился в казарму… в которой царствовал совершеннейший хаос. Пока они упражнялись, кто-то вывернул содержимое всех кабинок и тумбочек на пол и перевернул все койки. Вольф обнаружил, что его униформа облита дорогим лосьоном против роста волос. Недовольный ропот, доносящийся изо всех уголков казармы, подсказал ему, что и другие лэнсы любовались похожей картиной на своих местах.
– Боже! – промычал Антонелли, заправляя койку и усаживаясь на нее с выражением полной безнадежности на лице. – Какого дьявола они это сделали? Как будто и так мало нам горя!
– В чем дело, шишак? – раздался от дверей издевательский голос Ванека. – Ты хочешь, чтобы пришла твоя мамочка и убрала за тобой постельку?
Холодный взгляд капрала остановился на Вольфе. Ванек подчеркнуто фыркнул.
– Хорошие духи. Я бы добавил: слишком хорошие для простого солдата, то, что надо для аристократов. Дорогие, судя по запаху. Дорогие, аристо? – Капрал, разумеется, не ждал ответа. – Здесь, в Легионе, нет прислуги, готовой беречь утонченным аристократам нежные ручки. Так что убирай эту дрянь и поспеши переодеться, если не хочешь опоздать к завтраку!
Он выразительно сплюнул и вышел, оставив курсантов с испугом взирать на беспорядок. Тишину нарушил Маяги.
– Керн, и ты, Антонелли, заправляйте койки, – голос эйла слегка дрогнул. – Вольф, посмотри, сможешь ли отыскать не слишком мокрый комбинезон. Мы с Лизой приберемся в кабинках. Идет?
Вольф с трудом подавил в себе желание сказать эйлу, чтобы не лез не в свое дело. Однако Маяги – старший по лэнс-отделению, и если Ванек или Конрад обнаружат, что он ослушался приказа, могут возникнуть неприятности. Да и, в конце-то концов, Маяги посоветовал ему сделать именно то, что он так или иначе собирался…
Понадобилось двадцать минут, чтобы восстановить былой вид комнаты и привести кубрики в порядок, предписываемый Уставом Легиона. К тому моменту, когда они попали в столовую, у них оставалось всего десять минут на прием пищи – хватило лишь на то, чтобы проглотить несколько ложек каши и запить парой глотков кофе.
Изысканный аромат, исходящий от одежды Вольфа, породил разговоры и нездоровые смешки среди курсантов. Однако пострадали многие. Доброволец Кочу Бурундай, кочевник-пастух с Улан-Тала, обнаружил свою униформу в луже воды в душевой. Его тут же прозвали «Мочалкой», и по его адресу прозвучало не меньше насмешек и шуток, чем по адресу Вольфа.
Конрад вновь задул в свой свисток и начал выкрикивать команды. Вольф торопливо проглотил свой кофе и в толпе курсантов заторопился на плац.
Сержант стал во главе колонны и побежал впереди. Миновав лагерь, они понеслись по морщинистой, испещренной трещинами земле пустыни. Конрад и остальные НСО, казалось, не чувствовали усталости, курсантам стоило многих усилий не отставать от них. Капралы со своими шоковыми дубинками «помогали» отстающим найти «второе дыхание».
Вольф держался в середине строя, хотя для этого ему понадобилось собрать все силы. Он видел, что Ванек то и дело бросает в его сторону настороженные взгляды, и твердо решил не доставить ему удовольствия зрелищем своей слабости.
Антонелли оказался не столь удачлив. После того как колонна, по расчетам Вольфа, пробежала примерно пять километров, итальянец споткнулся и упал. Даже дубинка капрала не смогла заставить его продолжать движение. Изнурительный марафон все длился и длился. Свалилось еще несколько человек, и их подобрал медицинский транспорт.
Наконец мучения закончились. Они вновь оказались на плацу, судорожно втягивая воздух в обожженные легкие. Униформа Вольфа еще слегка пахла лосьоном, но запах пота перебивал тонкий аромат. Длительный бег совершенно утомил его. Но он выдержал, вот что было самым важным сейчас. Конрад распустил строй, приказав умыться, переодеться в свежие униформы… и снова построиться через десять минут.
Спустя несколько минут Вольф, запыхавшись, выбежал на плац и незамедлительно получил легкий тычок в спину от Ванека за то, что последним покинул душ. Антонелли и другие неудачники пробега с понурым видом стояли в строю. Вольфу показалось, что он заметил несколько свежих синяков на лице юноши.
Трудно было представить, что еще их ждет после тяжелого утреннего марша по пустыне. Каково же было удивление, когда курсанты узнали, что им предстоит два часа песенной практики под строгим надзором самого сержанта Конрада.
– Вы, слизняки, будете сейчас разучивать песни нашего Легиона! – сурово произнес Конрад. – И продолжать это нужно до тех пор, пока вы не сможете спеть любую песню в любое время так, чтобы я остался доволен!
Он начал первый куплет «Похоронного марша Дэвро» – медленной печальной баллады, посвященной Четвертому Иностранному Легиону и последней битве Хантера против убренфаров и семти, имевшей место более ста лет назад. Выкрикивая по строчке куплета, он заставлял рекрутов повторять слова снова и снова. Конрад походил на помешанного руководителя хора, постоянно недовольного своими подопечными. Вольф едва не засмеялся, увидев гримасу на лице Лизы Скотт, которая, впрочем, сразу исчезла, как только вездесущий и всевидящий капрал Ванек ткнул девушку шоковой дубинкой между лопаток.
Происходящее казалось абсурдным, но вспомнилось, одна из лекций, которую Вольф прослушал по чипу на борту «Туен Кванга», рассказывала о важности пения в тренировочном процессе. Песни помогали проникнуться духом Легиона и постигнуть тайны мастерства, пение объединяло новобранцев на самом гуманном уровне. Подобно другим программам подготовки будущих бойцов, эта являла собой неотъемлемую часть богатых традиций, уходящих корнями в глубь истории Легионов.
При всей кажущейся бесполезности и даже глупости таких упражнений, Вольф тем не менее остался очень доволен временной передышкой.
К сожалению, два часа пролетело очень быстро. Настало время строиться на обед, что означало еще один раунд мучительных физических упражнений на счет. Наконец, дружно распевая «Марш Дэвро», курсанты зашагали за Конрадом в столовую. На этот раз у них оказалось больше времени для еды, однако после обеда тренировки продолжались.
Таковы были и все следующие дни вводного трехнедельного этапа Основного курса. Утром обычно проводились физические тренировки, марши, бег, пение. После обеденного перерыва взвод переключался на теоретическую подготовку. Занятия велись в лекционных аудиториях административного здания. Там курсанты изучали предметы с помощью чипов по индивидуальным программам. После ужина в расписании стояло так называемое «свободное время», а на самом деле – дополнительные наряды и личные поручения капрала Ванека или сержанта Конрада.
Данный распорядок дня был достаточно гибким. Иногда утренние марши затягивались на многие часы, рота пешком покрывала сорок-пятьдесят километров по пустыне, разбивала лагерь для ночевки и возвращалась в Форт лишь на следующее утро. Приходилось нелегко, намного тяжелее испытаний, с которыми Вольф сталкивался в Академии Воздушной Гвардии. Дни шли за днями, но он преодолевал все трудности, с удивлением спрашивая себя, почему унтер-офицеры до сих пор смотрят на него с подозрением. Казалось, причин для недоверия уже не было.
И доброволец Карл Вольф продолжал стараться. Во время первого ночного марша он сумел проделать путь во главе основной колонны. Двумя днями позже он приятно удивился, узнав, что ему поручили обучать фехтованию курсантов всего взвода. По крайней мере, целый час в день он ощущал, что даже Ванек и Конрад относились к нему с уважением.
На протяжении первых недель лекции теоретического курса были столь примитивны, что вызывали ужасную скуку. Программа была основана на предположении, что все без исключения новобранцы не только абсолютно не приспособлены к воинской службе, но также не имеют никакого образования. Поначалу казалось, что на этом теряется драгоценное время, но со временем Вольф увидел, как быстро его товарищи начинают усваивать преподаваемые предметы.
Богатый традициями, Пятый Иностранный Легион являлся почти неизвестной за его пределами культурой, прежде одинаково отстраненной как от выросшего на улицах Рима Антонелли, так и от безарианского аристократа Вольфа.
Хотя Вольф скептически относился к содержанию обучения, он не мог не заметить, что такие, как Бурундай, с легкостью вбирали в себя новую «культуру». Он понимал, что именно таким образом Легион и взращивает фанатизм, горящий в глазах некоторых унтер-офицеров.
С военной точки зрения такой жесткий и непреклонный подход, вероятно, был оправдан. Из Тренировочной Роты численностью сто двадцать рекрутов сорок восемь в прошлом проходили воинскую службу. Но существовала принципиальная разница между, например, опытом выпускника Академии Воздушной Гвардии Вольфа и ветерана штурмовой десантной дивизии Кентавр, прослужившего без малого двадцать лет, старшего по лэнс-отделевию Омега добровольца Хосни Майзара.
Некоторым, не имеющим вообще никакого понятия об армии, приходилось постигать и зазубривать самые элементарные вещи. Предполагалось, что опытные рекруты станут помогать и подтягивать новичков, либо проводя с ними дополнительные тренировки, как это делал Вольф на занятиях по фехтованию, либо давая им наставления и полезные советы – любимое занятие Керна. Впрочем, «ветераны» не были освобождены от тренировочного процесса только на том основании, что когда-то что-то знали. Ожидалось, что они переформируют свои умения и навыки по стандартам Легиона.
К концу первой фазы учебной программы курсанты лэнса Дельта начали сплачиваться в единый, прочный коллектив. Вольфу пришлось признать – хотя и с большой неохотой, – что в этом была немалая заслуга маленького ханна Маяги. Внешне эйл совсем не походил на лидера, но каким-то образом ему удавалось выполнять свои обязанности, сохраняя столь присущие ему мягкие, почти застенчивые манеры.
Несмотря на то, что он вырос в среде, совершенно отличной от всего, что могло уложиться в голове человека, Маяги понимал дух Легиона гораздо лучше остальных. Может быть, это зависело от опыта. Маяги стал добровольцем, привлеченным во время боевых действий на Ханумане, его родной планете. Когда в Драенжаиле вспыхнуло восстание, Маяги порвал с прошлым и присоединился к колонне легионеров, пробирающихся через джунгли к анклаву [62]земных поселенцев. Эйл не раз помогал легионерам, и когда все закончилось, решил остаться в воинской части, не захотев возвращаться в родной мир.
И все же Вольфу претила необходимость считать Маяги равным, если не выше… но, раз уж они теперь в одной связке, естественный порядок установится сам собой. В конце концов, лишь десять процентов Пятого Иностранного Легиона составляют эйлы.
Хуже всех вписывался в коллектив лэнса Марио Антонелли, однако и его дерзкий, самоуверенный нрав начинал меняться под давлением жесткой дисциплины. Личность итальянца вобрала в себя те качества общественного уклада Содружества, против которых выступила аристократия-уро на Лаут Безаре. Осужденный за какую-то незначительную провинность – никто в лэнсе не знал, за какую именно, а по традиции Легиона не принято было задавать вопросов о прошлом, – Антонелли был приговорен к пятилетнему сроку службы в Легионе. Он был одним из очень немногих, кто попал сюда в принудительном порядке.
Странно, но именно Маяги лучше всех ладил с юношей. Эйл не раз повторял, что один из его верных друзей по лэнсу в роте капитана Фрейзера также был парнем с темным прошлым. Маяги неожиданно обнаружил у итальянца неплохие художественные способности и всячески поощрял его занятия живописью в свободное время. На тренировках Антонелли старался изо всех сил и, похоже, настроился на успех, что, впрочем, не мешало ему то и дело попадать под горячую руку Конрада или Ванека за малейшую невнимательность.
Лиза Скотт по-прежнему не скрывала к Антонелли отвращения. Впрочем, итальянец особенно и не старался изменить ее мнение о себе в лучшую сторону. Он сосредоточился на том, чтобы продержаться любой ценой.
Что касается Тома Керна, то все находили его общество приятным, правда, никому не было известно, что у пего за душой. Рыжеволосый здоровяк был тихим и спокойным человеком. Он никогда не говорил о своем прошлом и о причинах поступления в Легион. Керн знал массу полезных вещей о тренировочном процессе и изредка вскользь упоминал, что раньше был инструктором. Большинство курсантов считали его дезертиром, который скрывался в Легионе.
Было такое предположение верным или нет, но Керн оказался на редкость идеальным товарищем. Хотя он редко искал расположения других, но всегда готов был отложить в сторону собственные дела и провести с кем-нибудь часок, рассказывая всевозможные небылицы или играя в карты. На плацу его постоянно бодрое и невозмутимое лицо оказывало благотворное влияние на весь лэнс. Теоретические занятия давались ему с трудом, но с самого начала Вольф по мере сил помогал товарищу, и вскоре он начал делать заметные успехи.
Хотя по своему социальному происхождению Керн был не менее далек от Вольфа, чем Антонелли, но дружба их крепла день ото дня. Он ни в коей мере не мог заменить верного и преданного Суартану, с которым они виделись теперь крайне редко, но был близок Вольфу – настолько, насколько это представлялось возможным в Легионе.
Пятый член их лэнса представлял из себя еще более замысловатую загадку. Прошлое Лизы Скотт было еще таинственнее, чем у Керна. Никто не имел ни малейшего понятия, откуда она родом и почему вступила в Легион, но Вольф угадывал в девушке черты аристократки. Лиза, конечно, не принадлежала расе уро, но в ее жилах явно текла благородная кровь. Можно было догадаться, что она получила блестящее воспитание и образование. И вместе с тем Лиза Скотт представляла собой разительную противоположность изнеженным и оберегаемым дочерям аристократов Лаут Безара. Уверенная в себе, независимая, жесткая, она порой казалась Вольфу более далекой, чем ханн Маяги. И все же качества, которые он считал недопустимыми для женщин своей родины, удачно сочетались в Лизе Скотт.
Он не прочь был сблизиться с девушкой, но воспоминания о тонком кинжале и холодном непроницаемом взгляде голубых глаз охлаждали его пыл. Лиза держалась в стороне от всех курсантов – и мужчин, и женщин, и эйлов – одиночка, прекрасно делающая свое дело, но огородившая себя стеной отчуждения.
Лиза, сморщившись, потерла растекающийся на скуле кровоподтек.
– Он лежал у меня в рюкзаке. В потайном отделении…
– Значит, ты протащила холодное оружие на базу, – заключил Ванек, сплюнув для выразительности.
– Никто не говорил нам о запрете иметь личное оружие, капрал, – тихо проговорила она. – И я собиралась использовать его только для собственной защиты, не иначе.
– Заткнись! – рявкнул Ванек, угрожающе замахнувшись. Опустив руку, он продолжал более мирным тоном: – Сейчас мы пойдем в твой кубрик, и я осмотрю остальные вещи, просто чтобы убедиться, что ты не прячешь там еще каких-нибудь сюрпризов. – Он нагнулся и поднял упавший нож:.
– Это оружие конфисковано, и, не дай Бог, я поймаю тебя еще с одним, – с этими словами он сунул нож: в карман. – Я мог бы вышвырнуть вас с Антонелли к чертовой матери из Легиона, но решил все же отнестись к вам снисходительно. Но только на этот раз. Легион не собирается терять курсантов из-за пошлой поножовщины. И нам не нравится, когда рекруты имеют оружие, не нами врученное – на это есть особые причины. Поняла меня?
Лиза угрюмо кивнула, не ответив. Ванек не обратил внимания на ее молчание и продолжил:
– В наказание ты получаешь двенадцать дополнительных часов в боевом классе с завтрашнего дня. Используй все, что умеешь, чтобы удержать других гнусных шишаков, с которыми столкнешься, а искусство владения ножом прибереги для настоящего врага!
Проглотив обиду, она наконец обрела дар речи:
– Есть, капрал.
Ванек сурово посмотрел на Маяги:
– Мне не нужны больше неприятности из-за этой парочки, понятно? В следующий раз лэнс будет наказан в полном составе.
– Так точно, капрал, – ответил маленький эйл, пошевелив шейными гребнями. Вольфу кто-то говорил, что это происходит у ханнов только при сильном душевном волнении.
– Антонелли, тебе наказание – два часа ночного наряда. Пока два. Дальше я решу, как с тобой поступить. Можешь приготовить зубную щетку и начинать чистить сортир, как только перебинтуешь руку. Приступай!
Ванек вышел, хлопнув дверью. Маяги поплелся следом. Керн и Вольф, поддерживая Антонелли под руки, повели его в комнату. Когда они покинули душевую, Лиза Скотт потерла ноющую челюсть, потом оделась и вернувшись в свой кубрик, смотрела, как Ванек потрошил ее тумбочку.
Удовлетворенный тем, что другого оружия у девушки не нашлось, капрал выпрямился и окинул пятерку курсантов свирепым взглядом:
– Ладно. Достаточно волнений для одного вечера. Забинтуйте этому придурку руку и пришлите его ко мне. Остальным… отбой через десять минут!
Маяги раскрыл медицинский пакет и с помощью Керна принялся перевязывать рану Антонелли. Вольф задержался около них несколько секунд, затем направился к себе в кубрик. Лиза Скотт начала было задергивать ширму, но, перехватив его пристальный взгляд, пожала плечами.
– Скромничать, наверное, нет смысла, не так ли? – сказала она, зло усмехнувшись. Но тем не менее уединилась.
Вольф вытянулся на койке и взял в руки чип, с которым собирался заниматься, когда начался переполох в душе. Сосредоточиться не удалось, и он с досадой отложил процессор в сторону, решив, что вряд ли целесообразно включать лекцию перед самым отбоем. Он опустил голову на подушку, слушая ругательства, изрыгаемые Антонелли, пока Керн с Маяги накладывали ему повязку.
В какое же дерьмо он влез, вступив в этот чертов Легион…
Через полчаса после приказа отключить освещение в казарме воцарилась тишина. Доброволец Марио Антонелли вытер рукавом пот со лба и содрогнулся от боли в порезанной руке. Как же несправедливо!..
То, что маленькая сучка пырнула его ножом, было плохо само по себе, а затем еще капрал Ванек избил. Так мало того, НСО приказал целых два часа ползать на карачках и драить туалеты. Ванех недвусмысленно намекнул, что последует еще более жестокое наказание, если работа окажется неудовлетворительной.
– Да он просто чокнутый, – бормотал он себе под нос. – Pazzo. Чертов судья…
Антонелли никогда не горел желанием стать военным, тем более в таком Богом проклятом подразделении, как Пятый Иностранный Легион. Но все случилось против его воли.
Марио Антонелли родился на Земле, в столице солнечной Италии – Риме. В шестнадцать лет он стал Гражданином со всеми правами и привилегиями… Все сто пятьдесят наций и народностей, живущих на Земле, автоматически получали гражданство. Это давало право участвовать в выборах и многие другие преимущества над жителями колоний: от ежемесячного пособия до лучших мест в шаттлах и лайтерах.
На практике, однако, большинству землян было глубоко наплевать на гражданство. Единственное, что заботило миллиарды людей в переполненных городах – это гарантированное обеспечение материальных потребностей. Имея дешевую энергию, системы искусственного интеллекта, синтетическую пищу и огромные богатства межзвездной империи, никто на Земле не хотел отягощать себя работой, тем более, не было необходимости зарабатывать на жизнь.
Если гражданина не устраивало мирное и безбедное существование на старушке-Земле, и он желал большего, существовал ряд возможностей, вплоть до эмиграции на один из пограничных миров, где гражданство означало реальную власть.
Подобно большинству, Антонелли не желал отказываться от всеобъемлющей заботы государства и от ежемесячной доли благополучия. Он не собирался посвящать себя чему-то полезному или искать смысл своего существования. Однако он избрал опасный и рискованный путь, окунувшись в преступную и развратную среду, главным образом от скуки, а также стремясь противопоставить себя холодному, бесчувственному обществу. Он вступил в ряды Paladini Blanci – Белых Рыцарей, банды юнцов, ни один из которых сам по себе не был жестоким или грубым, но вместе они представляли грозную силу, преклонявшуюся перед насилием.
Когда Марио угнал летомобиль и гонял по окрестностям Рима, компол арестовал его, а судья назначил в виде наказания воинскую службу. И не где-нибудь, а в Пятом Иностранном Легионе. Его гражданские права были ограничены, и получит он их не раньше, чем отслужив пять лет. Иначе не будет никакого пособия, никакого государственного жилища… ничего.
Антонелли никогда не задумывался о том, как хорошо быть гражданином, пока это звание не отобрали.
Поначалу мысль стать легионером вызывала в нем волнение и трепет, воспринималась вовсе не как наказание. Возможность покинуть Землю, удалиться от бесчисленных толп, окунуться в настоящую жизнь, полную приключений на далеких планетах… Легион имел мрачную репутацию, считался прибежищем отребья с десятков миров, но романтика суровой жизни солдат, оберегающих отдаленные границы, бередила его душу надеждой на скорое возвращение со славой домой.
Когда он сообщил родителям, что записался добровольцем в Пятый Иностранный Легион, мать бросилась в плач, а вот старый майор Энрико Антонелли весь засиял от гордости. Старик уже потихоньку сдавал, искусственное сердце, которое ему вставили после битвы на Горизонте, причиняло ему немало хлопот. Он совершенно расчувствовался. Марио покинул Землю в приподнятом настроении.
Но теперь романтика и слава, о которой он мечтал, растаяли, словно мираж в пустыне. Почему асе у него так плохо все получается? Он старался изображать из себя крутого парня. Это помогало завоевать расположение Белых Рыцарей, однако здесь он каждый раз нарывался на неприятность. А уж капралы и сержанты оказались еще хуже, чем инспектора компрла, просто звери какие-то… и эта девица…
В родном Риме девчонки бежали за ним по первому знаку. Если бы эту гордячку заинтересовало его предложение, они могли бы здорово повеселиться, по, во всяком случае, ни о каком насилии речи не было. Марио Антонелли не нуждался в силе, чтобы достать себе девчонку. Он пытался лишь завоевать расположение легионеров, не более.
И доигрался: сучка пырнула его ножом и сильно поранила руку. Его заклеймили насильником. Капрал совсем озверел. Чтобы изменить ситуацию, ему придется изрядно потрудиться. Антонелли прикусил губу и снова взялся скрести пол туалета. Он не может совершить больше ни одной ошибки, если хочет вернуть заветное гражданство, вновь увидеть теплый взгляд отцовских глаз.
Глава 12
С новобранцами необходимо обращаться как можно жестче. В Легион приходят трудные люди, а таким требуется суровая дисциплина. Потому-то они и вступают в Легион.
Один из полевых инструкторов, Французский Иностранный Легион, 1984.
– Подъем! Подъем! Живее, слизняки!
Болевой шок в боку от разряда дубинки выбросил Вольфа из постели. Он вскочил и, шатаясь, лихорадочно принялся вспоминать, что с ним и где он находится. Долго раздумывать однако, не пришлось. Капрал Ванек уже направлялся к соседнему кубрику, чтобы подобным же образом разбудить добровольца Лизу Скотт. В кубрике Антонелли, согнувшись в три погибели, натягивал униформу. То и дело итальянец корчился от боли, потирая синяки на лице – напоминание о вчерашнем нравоучении капрала.
– Эй, народ, я смотрю, вы не торопитесь! Чего ждете? – гремел голос Ванека. – Быстро заканчивайте и бегом на плац! Сбор через пять минут! И пот захватите с собой – только он вам и понадобится! – Капрал зло усмехнулся.
Протирая глаза, Вольф схватил свою одежду и начал быстро одеваться, собираясь с мыслями. Когда он застегивал ремень, Керн и Маяги помогали Антонелли, запутавшемуся в рукавах гимнастерки. Наконец, лэнс-отделение пулей выскочило из казармы.
Они пристроились к остальному взводу, содрогаясь от порывов холодного предрассветного ветра с Великой Пустыни. Вскоре все взводы Тренировочной Роты Одинцева выстроились на плацу.
Сержант Конрад дунул в свисток и обвел всех холодным, пристальным взглядом.
– Что за несчастная кучка слизняков! – гаркнул он. – Когда звучит сигнал подъема, то вы должны выпрыгивать из коек со скоростью света, а то будет хуже! А теперь упали и по пятьдесят раз отжались! Считаю: и раз, и два…
Он приказал выполнить серию изнурительных физических упражнений, с таким количеством повторений, что уже ни у кого не осталось сил на выполнение подхода. Вольф ожидал увидеть Ванека и других унтер-офицеров среди истекающих потом курсантов, подгоняющих их своими вездесущими дубинками, но НСО почему-то не было видно. Вскоре он понял, почему.
Наконец утренняя «разминка» закончилась, рекруты вновь построились и замерли по стойке «смирно».
– Так, неплохо, слизняки! – отрывисто произнес Копрад. – Построение на прием пищи через десять минут. Прежде чем идти на завтрак, всем переодеться и навести идеальный порядок в казарме! Марш!
Строй бросился в казарму… в которой царствовал совершеннейший хаос. Пока они упражнялись, кто-то вывернул содержимое всех кабинок и тумбочек на пол и перевернул все койки. Вольф обнаружил, что его униформа облита дорогим лосьоном против роста волос. Недовольный ропот, доносящийся изо всех уголков казармы, подсказал ему, что и другие лэнсы любовались похожей картиной на своих местах.
– Боже! – промычал Антонелли, заправляя койку и усаживаясь на нее с выражением полной безнадежности на лице. – Какого дьявола они это сделали? Как будто и так мало нам горя!
– В чем дело, шишак? – раздался от дверей издевательский голос Ванека. – Ты хочешь, чтобы пришла твоя мамочка и убрала за тобой постельку?
Холодный взгляд капрала остановился на Вольфе. Ванек подчеркнуто фыркнул.
– Хорошие духи. Я бы добавил: слишком хорошие для простого солдата, то, что надо для аристократов. Дорогие, судя по запаху. Дорогие, аристо? – Капрал, разумеется, не ждал ответа. – Здесь, в Легионе, нет прислуги, готовой беречь утонченным аристократам нежные ручки. Так что убирай эту дрянь и поспеши переодеться, если не хочешь опоздать к завтраку!
Он выразительно сплюнул и вышел, оставив курсантов с испугом взирать на беспорядок. Тишину нарушил Маяги.
– Керн, и ты, Антонелли, заправляйте койки, – голос эйла слегка дрогнул. – Вольф, посмотри, сможешь ли отыскать не слишком мокрый комбинезон. Мы с Лизой приберемся в кабинках. Идет?
Вольф с трудом подавил в себе желание сказать эйлу, чтобы не лез не в свое дело. Однако Маяги – старший по лэнс-отделению, и если Ванек или Конрад обнаружат, что он ослушался приказа, могут возникнуть неприятности. Да и, в конце-то концов, Маяги посоветовал ему сделать именно то, что он так или иначе собирался…
Понадобилось двадцать минут, чтобы восстановить былой вид комнаты и привести кубрики в порядок, предписываемый Уставом Легиона. К тому моменту, когда они попали в столовую, у них оставалось всего десять минут на прием пищи – хватило лишь на то, чтобы проглотить несколько ложек каши и запить парой глотков кофе.
Изысканный аромат, исходящий от одежды Вольфа, породил разговоры и нездоровые смешки среди курсантов. Однако пострадали многие. Доброволец Кочу Бурундай, кочевник-пастух с Улан-Тала, обнаружил свою униформу в луже воды в душевой. Его тут же прозвали «Мочалкой», и по его адресу прозвучало не меньше насмешек и шуток, чем по адресу Вольфа.
Конрад вновь задул в свой свисток и начал выкрикивать команды. Вольф торопливо проглотил свой кофе и в толпе курсантов заторопился на плац.
Сержант стал во главе колонны и побежал впереди. Миновав лагерь, они понеслись по морщинистой, испещренной трещинами земле пустыни. Конрад и остальные НСО, казалось, не чувствовали усталости, курсантам стоило многих усилий не отставать от них. Капралы со своими шоковыми дубинками «помогали» отстающим найти «второе дыхание».
Вольф держался в середине строя, хотя для этого ему понадобилось собрать все силы. Он видел, что Ванек то и дело бросает в его сторону настороженные взгляды, и твердо решил не доставить ему удовольствия зрелищем своей слабости.
Антонелли оказался не столь удачлив. После того как колонна, по расчетам Вольфа, пробежала примерно пять километров, итальянец споткнулся и упал. Даже дубинка капрала не смогла заставить его продолжать движение. Изнурительный марафон все длился и длился. Свалилось еще несколько человек, и их подобрал медицинский транспорт.
Наконец мучения закончились. Они вновь оказались на плацу, судорожно втягивая воздух в обожженные легкие. Униформа Вольфа еще слегка пахла лосьоном, но запах пота перебивал тонкий аромат. Длительный бег совершенно утомил его. Но он выдержал, вот что было самым важным сейчас. Конрад распустил строй, приказав умыться, переодеться в свежие униформы… и снова построиться через десять минут.
Спустя несколько минут Вольф, запыхавшись, выбежал на плац и незамедлительно получил легкий тычок в спину от Ванека за то, что последним покинул душ. Антонелли и другие неудачники пробега с понурым видом стояли в строю. Вольфу показалось, что он заметил несколько свежих синяков на лице юноши.
Трудно было представить, что еще их ждет после тяжелого утреннего марша по пустыне. Каково же было удивление, когда курсанты узнали, что им предстоит два часа песенной практики под строгим надзором самого сержанта Конрада.
– Вы, слизняки, будете сейчас разучивать песни нашего Легиона! – сурово произнес Конрад. – И продолжать это нужно до тех пор, пока вы не сможете спеть любую песню в любое время так, чтобы я остался доволен!
Он начал первый куплет «Похоронного марша Дэвро» – медленной печальной баллады, посвященной Четвертому Иностранному Легиону и последней битве Хантера против убренфаров и семти, имевшей место более ста лет назад. Выкрикивая по строчке куплета, он заставлял рекрутов повторять слова снова и снова. Конрад походил на помешанного руководителя хора, постоянно недовольного своими подопечными. Вольф едва не засмеялся, увидев гримасу на лице Лизы Скотт, которая, впрочем, сразу исчезла, как только вездесущий и всевидящий капрал Ванек ткнул девушку шоковой дубинкой между лопаток.
Происходящее казалось абсурдным, но вспомнилось, одна из лекций, которую Вольф прослушал по чипу на борту «Туен Кванга», рассказывала о важности пения в тренировочном процессе. Песни помогали проникнуться духом Легиона и постигнуть тайны мастерства, пение объединяло новобранцев на самом гуманном уровне. Подобно другим программам подготовки будущих бойцов, эта являла собой неотъемлемую часть богатых традиций, уходящих корнями в глубь истории Легионов.
При всей кажущейся бесполезности и даже глупости таких упражнений, Вольф тем не менее остался очень доволен временной передышкой.
К сожалению, два часа пролетело очень быстро. Настало время строиться на обед, что означало еще один раунд мучительных физических упражнений на счет. Наконец, дружно распевая «Марш Дэвро», курсанты зашагали за Конрадом в столовую. На этот раз у них оказалось больше времени для еды, однако после обеда тренировки продолжались.
Таковы были и все следующие дни вводного трехнедельного этапа Основного курса. Утром обычно проводились физические тренировки, марши, бег, пение. После обеденного перерыва взвод переключался на теоретическую подготовку. Занятия велись в лекционных аудиториях административного здания. Там курсанты изучали предметы с помощью чипов по индивидуальным программам. После ужина в расписании стояло так называемое «свободное время», а на самом деле – дополнительные наряды и личные поручения капрала Ванека или сержанта Конрада.
Данный распорядок дня был достаточно гибким. Иногда утренние марши затягивались на многие часы, рота пешком покрывала сорок-пятьдесят километров по пустыне, разбивала лагерь для ночевки и возвращалась в Форт лишь на следующее утро. Приходилось нелегко, намного тяжелее испытаний, с которыми Вольф сталкивался в Академии Воздушной Гвардии. Дни шли за днями, но он преодолевал все трудности, с удивлением спрашивая себя, почему унтер-офицеры до сих пор смотрят на него с подозрением. Казалось, причин для недоверия уже не было.
И доброволец Карл Вольф продолжал стараться. Во время первого ночного марша он сумел проделать путь во главе основной колонны. Двумя днями позже он приятно удивился, узнав, что ему поручили обучать фехтованию курсантов всего взвода. По крайней мере, целый час в день он ощущал, что даже Ванек и Конрад относились к нему с уважением.
На протяжении первых недель лекции теоретического курса были столь примитивны, что вызывали ужасную скуку. Программа была основана на предположении, что все без исключения новобранцы не только абсолютно не приспособлены к воинской службе, но также не имеют никакого образования. Поначалу казалось, что на этом теряется драгоценное время, но со временем Вольф увидел, как быстро его товарищи начинают усваивать преподаваемые предметы.
Богатый традициями, Пятый Иностранный Легион являлся почти неизвестной за его пределами культурой, прежде одинаково отстраненной как от выросшего на улицах Рима Антонелли, так и от безарианского аристократа Вольфа.
Хотя Вольф скептически относился к содержанию обучения, он не мог не заметить, что такие, как Бурундай, с легкостью вбирали в себя новую «культуру». Он понимал, что именно таким образом Легион и взращивает фанатизм, горящий в глазах некоторых унтер-офицеров.
С военной точки зрения такой жесткий и непреклонный подход, вероятно, был оправдан. Из Тренировочной Роты численностью сто двадцать рекрутов сорок восемь в прошлом проходили воинскую службу. Но существовала принципиальная разница между, например, опытом выпускника Академии Воздушной Гвардии Вольфа и ветерана штурмовой десантной дивизии Кентавр, прослужившего без малого двадцать лет, старшего по лэнс-отделевию Омега добровольца Хосни Майзара.
Некоторым, не имеющим вообще никакого понятия об армии, приходилось постигать и зазубривать самые элементарные вещи. Предполагалось, что опытные рекруты станут помогать и подтягивать новичков, либо проводя с ними дополнительные тренировки, как это делал Вольф на занятиях по фехтованию, либо давая им наставления и полезные советы – любимое занятие Керна. Впрочем, «ветераны» не были освобождены от тренировочного процесса только на том основании, что когда-то что-то знали. Ожидалось, что они переформируют свои умения и навыки по стандартам Легиона.
К концу первой фазы учебной программы курсанты лэнса Дельта начали сплачиваться в единый, прочный коллектив. Вольфу пришлось признать – хотя и с большой неохотой, – что в этом была немалая заслуга маленького ханна Маяги. Внешне эйл совсем не походил на лидера, но каким-то образом ему удавалось выполнять свои обязанности, сохраняя столь присущие ему мягкие, почти застенчивые манеры.
Несмотря на то, что он вырос в среде, совершенно отличной от всего, что могло уложиться в голове человека, Маяги понимал дух Легиона гораздо лучше остальных. Может быть, это зависело от опыта. Маяги стал добровольцем, привлеченным во время боевых действий на Ханумане, его родной планете. Когда в Драенжаиле вспыхнуло восстание, Маяги порвал с прошлым и присоединился к колонне легионеров, пробирающихся через джунгли к анклаву [62]земных поселенцев. Эйл не раз помогал легионерам, и когда все закончилось, решил остаться в воинской части, не захотев возвращаться в родной мир.
И все же Вольфу претила необходимость считать Маяги равным, если не выше… но, раз уж они теперь в одной связке, естественный порядок установится сам собой. В конце концов, лишь десять процентов Пятого Иностранного Легиона составляют эйлы.
Хуже всех вписывался в коллектив лэнса Марио Антонелли, однако и его дерзкий, самоуверенный нрав начинал меняться под давлением жесткой дисциплины. Личность итальянца вобрала в себя те качества общественного уклада Содружества, против которых выступила аристократия-уро на Лаут Безаре. Осужденный за какую-то незначительную провинность – никто в лэнсе не знал, за какую именно, а по традиции Легиона не принято было задавать вопросов о прошлом, – Антонелли был приговорен к пятилетнему сроку службы в Легионе. Он был одним из очень немногих, кто попал сюда в принудительном порядке.
Странно, но именно Маяги лучше всех ладил с юношей. Эйл не раз повторял, что один из его верных друзей по лэнсу в роте капитана Фрейзера также был парнем с темным прошлым. Маяги неожиданно обнаружил у итальянца неплохие художественные способности и всячески поощрял его занятия живописью в свободное время. На тренировках Антонелли старался изо всех сил и, похоже, настроился на успех, что, впрочем, не мешало ему то и дело попадать под горячую руку Конрада или Ванека за малейшую невнимательность.
Лиза Скотт по-прежнему не скрывала к Антонелли отвращения. Впрочем, итальянец особенно и не старался изменить ее мнение о себе в лучшую сторону. Он сосредоточился на том, чтобы продержаться любой ценой.
Что касается Тома Керна, то все находили его общество приятным, правда, никому не было известно, что у пего за душой. Рыжеволосый здоровяк был тихим и спокойным человеком. Он никогда не говорил о своем прошлом и о причинах поступления в Легион. Керн знал массу полезных вещей о тренировочном процессе и изредка вскользь упоминал, что раньше был инструктором. Большинство курсантов считали его дезертиром, который скрывался в Легионе.
Было такое предположение верным или нет, но Керн оказался на редкость идеальным товарищем. Хотя он редко искал расположения других, но всегда готов был отложить в сторону собственные дела и провести с кем-нибудь часок, рассказывая всевозможные небылицы или играя в карты. На плацу его постоянно бодрое и невозмутимое лицо оказывало благотворное влияние на весь лэнс. Теоретические занятия давались ему с трудом, но с самого начала Вольф по мере сил помогал товарищу, и вскоре он начал делать заметные успехи.
Хотя по своему социальному происхождению Керн был не менее далек от Вольфа, чем Антонелли, но дружба их крепла день ото дня. Он ни в коей мере не мог заменить верного и преданного Суартану, с которым они виделись теперь крайне редко, но был близок Вольфу – настолько, насколько это представлялось возможным в Легионе.
Пятый член их лэнса представлял из себя еще более замысловатую загадку. Прошлое Лизы Скотт было еще таинственнее, чем у Керна. Никто не имел ни малейшего понятия, откуда она родом и почему вступила в Легион, но Вольф угадывал в девушке черты аристократки. Лиза, конечно, не принадлежала расе уро, но в ее жилах явно текла благородная кровь. Можно было догадаться, что она получила блестящее воспитание и образование. И вместе с тем Лиза Скотт представляла собой разительную противоположность изнеженным и оберегаемым дочерям аристократов Лаут Безара. Уверенная в себе, независимая, жесткая, она порой казалась Вольфу более далекой, чем ханн Маяги. И все же качества, которые он считал недопустимыми для женщин своей родины, удачно сочетались в Лизе Скотт.
Он не прочь был сблизиться с девушкой, но воспоминания о тонком кинжале и холодном непроницаемом взгляде голубых глаз охлаждали его пыл. Лиза держалась в стороне от всех курсантов – и мужчин, и женщин, и эйлов – одиночка, прекрасно делающая свое дело, но огородившая себя стеной отчуждения.