Страница:
"Комсомольская правда", 6/VI-26
ПЫТКА ЭЛЕКТРИЧЕСТВОМ
Пишут, что на Лопатьевском чугунолитейном заводе случилось происшествие, глубоко взволновавшее местную общественность. В клубе вечером соединенными стараниями месткома и ячейки комсомола сооружены были увлекательные политигры. В этих играх приятное сочеталось с полезным: молодежь, играя в политфанты, одновременно, сама того не замечая, приобретала познания в политэкономии, историческом материализме, географии и истории.
Общее веселье было испорчено недостойным поведением комсомольца Глазунова, который на просьбы руководителя принять участие в игре заявил грубо: "пусть они все сдохнут". Когда стали его расспрашивать о причинах такого странного и необдуманного отношения к клубным развлечениям, Глазунов обозвал руководителя дураком. Он упорствовал в своих заблуждениях, и его заподозрили в идеологической невыдержанности, политическом невежестве и недисциплинированности. На заседании бюро ячейки ему был вынесен строжайший выговор, а местный рабкор, перо которого никогда не уставало обличать и клеймить, предал поступок Глазунова на суд гласности через стенгазету "Лопатьевский литейщик". С тонкой и убийственной иронией статья разоблачала Глазунова как оторвавшегося, разложившегося, зараженного предрассудками мещанской стихии, и Глазунов должен был сам ужаснуться, увидев беспристрастное отражение своего нравственного облика.
Но прежде чем сказать о Глазунове слово, нам хочется рассказать об одном постороннем предмете - об электрической доске вопросов и ответов.
Мы видели ее в одном из клубов, - это была поистине ужасная, адская выдумка. История молчит о том, кому принадлежит изобретение этой машины, и комсомольцы клуба "Октябрьские всходы" не знали, чье имя должны они проклинать. Но у него, у изобретателя, несомненно, была крепкая голова.
Мы опишем эту машину объективно, без всякого личного, предвзятого чувства. Это была широкая доска, метра полтора шириной и один метр в высоту. Слева были наклеены вопросы:
Нэп?
Диктатура пролетариата?
Военный коммунизм?
Фашизм?
Империализм?
И так далее. Под каждым вопросом была медная кнопка. Справа были наклеены ответы. И под каждым ответом - тоже кнопка. Сбоку извивались провода, а сверху над доской была ввинчена лампочка.
Тут же на стене висело объяснение, как пользоваться машиной. "К доске, - гласило объяснение, - вызывается один из присутствующих. Он берет два конца провода, одним касается кнопки вопроса, а другим - кнопки ответа. Если ответ указан правильно, наверху загорается лампочка.
Неудачные ответы вызывают веселый смех.
Ответившие правильно получают право пользоваться доской вне очереди".
Перед этой доской сидело дюжины полторы комсомольцев и комсомолок. Вид у них был убитый, точно все они собирались на похороны близкого родственника.
И руководитель прямо-таки убивался, чтобы вызвать хоть тень улыбки у своих зрителей.
- Ну как же, ребята, а? - бодро говорил он. - Чего ж вы? Нефедов, скажи-ка нам, братец, что такое нэп?
Нефедов сгорбился и подошел к доске. Вид у него был совершенно измученный. Он взял в руки два провода - одним надо было прикоснуться к кнопке с надписью "Нэп", а другим - к кнопке ответов. Он потрогал штук десять кнопок, но лампочка не загоралась. Руководитель хохотал, раскачиваясь и вытирая слезы. Это не был обычный человеческий смех. В нем звучали ноты тоски и отчаяния. По расписанию надо было играть, забавляться, бешено веселиться, и он делал все, что мог. Это был честный, старательный человек, и к своей работе он относился добросовестно. Некоторые из сострадания тоже засмеялись, виновато поглядывая на остальных.
- Не знаю, - сказал Нефедов, опуская руки и глядя в пол. Тогда руководитель вызвал другого.
- Савельев, а ты?
- Я не пойду.
- Почему же ты не пойдешь?
- Я уже играл сегодня в политфанты. Устал, как собака. Другие небось слоняются целый вечер, лодырничают, а ты за них играй. Я тоже не каторжный.
- Верно, - поддержали его остальные. - Это ни на что не похоже. Одни играют, как ломовые лошади, а другие с девчонками балуются или в уборной отсиживаются. Надо бы изживать подобные явления.
Руководитель успокоил их и вызвал нового человека - товарища Углова.
- Ну-ка, покажи нам, что такое нэп?
Новый человек сразу же сделал ошибку. Он начал думать. Этого нельзя было делать ни в коем случае, - у машины была своя, непостижимая логика.
Он прикоснулся одним проводом к кнопке "Нэп", а другим стал искать ответ. Первой ему попалась кнопка "Политика соввласти", но лампочка не загоралась. Очевидно, нэп что-то другое. Потом он нашел надпись "Дорога к социализму" и даже задрожал от возбуждения. Напрасно. "Дорогой к социализму" оказалась на доске "Кооперация", а не "Нэп". Далее он нагнулся на "Залог победы рабочего класса" и тоже без всякого успеха. "Залог победы" была "Смычка города с деревней". Он тронул кнопку "Возрождение хозяйства", но лампочка не загоралась.
Все сидели мрачные, подавленные странным упорством доски. Если нэп не политика соввласти, и не дорога к социализму, и не залог победы рабочего класса, и не возрождение хозяйства, то что это такое, в конце концов?
Руководитель давно устал смеяться и только слабо взвизгивал при неудачных ответах. Никто не ждал, что из этого что-нибудь выйдет, - и когда вдруг ослепительно вспыхнула лампочка, это подействовало, как взрыв бомбы. Все вздрогнули.
- Что такое нэп? - спросил руководитель, ободрившись. - Читай громче, чтобы все слышали. Тише! Достаньте тетради и запишите. Это очень важно. Слушайте внимательно. Перов, сбегай в соседнюю комнату и скажи, чтобы пионеры не шумели. Позовите тех, которые ушли курить. Ну! Что такое нэп?
И среди настороженной чуткой тишины Углов громко прочел данный доской ответ:
- Историческая необходимость.
Гроза и болезнь нашей воспитательной работы - это плохой лектор, речь которого утомительна, скучна, лишена всякого человеческого чувства. Сколько раз сравнивали его с говорильной машиной, и это сравнение было настолько справедливо, что кому-то пришла в голову мысль и в самом деле заменить его машиной - настоящей машиной, с кнопками, с проводами, с лампочками.
Эту выдумку, пожалуй, можно было бы вытерпеть, как наказание или несчастье. Но когда в нее надо играть, когда посягают уже на смех, на развлечение, - это становится невыносимым. Давайте, наконец, начнем смеяться весело, полной грудью, - это великое и прекрасное уменье совершенно необходимо для наших лет.
Я протягиваю вам руку, дорогой товарищ Глазунов, как брату, и становлюсь рядом. Пусть мы вместе примем на наши плечи и негодование руководителей, и выговоры бюро, и губительную иронию стенной газеты. У меня не хватило тогда мужества назвать дураком изобретателя доски, но теперь я стыжусь своей слабости и присоединяю свой голос к вашему.
"Комсомольская правда", 1926
СКАЗКА О МАЛЬЧИКЕ
Сейчас мы выросли, читаем газеты, курим папиросы, бреем усы и бороды. Но каждый из нас неизбежно в свое время был младенцем. Каждый из нас делал бумажных голубей, крал яблоки и носил короткие брюки на помочах. И если не каждый, то уж наверное многие были коротко знакомы с одним мальчиком.
Этот мальчик был невыносимо скучен. Он доставил мне кучу хлопот, и я до сих пор вспоминаю о нем с неприязнью.
Это был мальчик из сборника арифметических задач. У него была мама, которая положила ему в один карман 5 копеек, а в другой 10. Мальчик пошел и купил себе яблоко за 3 коп. Но едва собрался он съесть это яблоко, как ему подвернулся другой мальчик, который перекупил у него яблоко за 5 коп. Тогда, довольный прибылью, мальчик пошел и купил фунт пряников за 15 коп. Сколько денег у него осталось?
Далее следовали: сложение и вычитание, суммы и разности, в результате которых мы узнавали, что у мальчика осталось 2 коп. На этом мы кончали с мальчиком и переходили к бассейну с двумя трубами или к купцу, купившему красного и синего сукна. И никто из нас не задумывался над психологией мальчика, купившего себе пряники.
В самом деле, почему мальчик сначала позволил себе расход в 3 коп., а потом вдруг решил истратить 15 копеек? Почему он сразу не купил себе пряников? Какие причины толкнули его на такой шаг?
Трезво рассудив, я решил, что арифметический мальчик соблюдал режим экономии. Выгодная операция с яблоками, на которой он выиграл 2 копейки, обнадежила его. Он осмелел и, гордый своей деловитостью, находчивостью и умением экономить, пошел и истратил свои 15 копеек.
В том, что я прав, убеждает меня действительный случай из практики режима экономии, о котором сообщает нам наш юнкор тов. Ан. Зоря. Этот случай оставляет далеко позади довоенного мальчика с его яблоками и пряниками.
Жили два хозяйственника. Они стояли во главе Озертреста хлопчатобумажной промышленности. Оглядевши свой трест, хозяйственники решили, что у них непомерно раздуты штаты. Блюдя режим экономии, решили хозяйственники сократить курьера, уборщицу и делопроизводителя. Курьер получал 36 руб. в месяц, уборщица - 29, а делопроизводитель 50. Шутка ли 115 рублей в месяц народных денег пожирали раздутые штаты! Знаете, сколько это выйдет в год? 1380 целковых набегает, - все-таки деньги.
Так они и сделали, - взяли и сократили. И, сэкономив деньги, почувствовали хозяйственники, какие они находчивые, рачительные и деловитые, как умно сберегли они советскую копейку. Недоглядели хозяйственники - и пропали бы 1380 рублей. Будь хозяйственники мальчиками, им обязательно захотелось бы пряников. Но они, на горе Озертреста, были людьми взрослыми, пряников не ели и им захотелось автомобилей.
Один автомобиль у них уже был. Но автомобиль был старый, черного цвета. Пошли хозяйственники в лавку и купили себе другой, новый автомобиль, отличного голубого цвета. Стоил новый автомобиль 13000 рублей, да шоферу надо 100 рублей в месяц, за бензин и за гараж 100 рублей в месяц - выходит 2400 рублей в год. 2400 + 13000 - это выйдет 15400 рублей.
Не вините мальчика из задачника. Во-первых, он маленький, - много ли с него возьмете? Во-вторых, по нему дети из первой ступени обучаются арифметике - скучной, но необходимой науке.
А хозяйственников из Озертреста даже и в задачник поставить нельзя.
- Представьте себе, детки, - скажут дяди-хозяйственники притихшему классу первой ступени, - что сэкономили мы на сокращении штатов 1380 рублей. Ну-с. Автомобиль стоит нам 15400 рублей. Что из этого получилось?
Сядут дети решать задачу. Будут подсказывать, списывать друг у друга, применять четыре действия и таблицу умножения. И никогда не додумаются, что в результате получается режим экономии!
"Комсомольская правда", 10/VI-26
БРАК И МНОГОПОЛЬЕ
По вечерам, когда кружок естествознания укладывался в душистую траву и дымил махоркой в тихом воздухе, комсомолец Третьяков отчаянно разорялся против бога, доказывая пользу многополья и происхождение человека от обезьяны. Подсаживались бородатые степенные крестьяне и, делая вид, что им нет никакого дела до бога и до происхождения человека, краем уха вслушивались в бойкую третьяковскую речь.
Богу приходилось очень туго в естественном кружке, ибо Третьяков решительно не одобрял опиум религии и дурман народа. Зато об обезьяне и многополье он отзывался в таких лестных выражениях, что даже крестьяне поворачивались к кружку и задавали вопросы:
- А как она, например, живет, обезьяна?
- Очень просто, живет в норе, - отвечал Третьяков. - Обыкновенный зоологический зверь, только руки и ноги человечьи. Но если подойти к ней с точкой зрения, то оказывается, что мы все от нее безошибочно происходим...
К обезьяне и богу мужики относились халатно и дальше вопросов не шли, но многополье возбуждало их интерес. По деревне пошли разговоры о том, что надо всем сходом перейти к многополью, и, может быть, перешли бы, если бы не пришла на сцену роковая любовь и не перевернула бы все вверх дном.
Неожиданно для самого себя Третьяков влюбился и решил закрепить свою страсть браком. Девица вполне шла навстречу Третьякову, но его отец требовал, чтобы он женился в церкви.
- Обезьян своих ты брось, - говорил отец, стуча пальцем по столу. - Не обезьянами надо жить, а правдой. Или женись в церкви, или уходи из дома!
Напрасно умолял Третьяков отца не насиловать его научные и политические взгляды. Напрасно рассказывал ему о происхождении человека и просил прочесть Дарвина. Отец категорически обещал поломать невесте ноги и выгнать Третьякова из дома.
И решил Третьяков попробовать последнее средство. На заседание комсомольской ячейки он принес обширное заявление с просьбой о помощи:
"Прошу ячейку РЛКСМ оказать мне помощь, воздействуя на попа, так как я венчаться в церкви не хочу, как комсомолец, а если повенчаюсь, то этим подорву авторитет комсомола и партии. В силу этого ячейка должна идти на все крайности, но помешать венчанию. Если со стороны ячейки не будет оказана помощь, то я пропал: с отцом и с попом мне одному ничего не поделать. Жду помощи.
Н.Третьяков".
Комсомольская ячейка решила помочь своему члену и написала нижеследующее отношение:
"Священнику нижне-тоимской церкви С.Двинской губернии.
Нижне-тоимская ячейка доводит до сведения вашего, что по имеющимся в ячейке сведениям, член ячейки Третьяков не желает венчаться в церкви; кроме того, зная мысль тов. Третьякова по отношению к религии, находит, что это будет насилие его воли, о чем ячейка ставит вас в известность".
Но у попа комсомольское "воздействие" не имело никакого успеха. Несмотря на авторитетные подписи секретаря и членов бюро, поп в день 1-го мая совершил публичное насилие воли Третьякова, обвенчав его в церкви в присутствии всего села, пришедшего посмотреть на свадьбу руководителя естественного кружка.
Обведя руководителя вокруг аналоя, поп откашлялся и обратился к брачующимся и прихожанам с краткой притчей о блудном сыне, вернувшемся в лоно православной церкви, которая, по своей кротости и долготерпению, вновь его приемлет и молит бога смягчить ожесточенные сердца его бывших сообщников.
А "сообщники" в тот же вечер собрались и единогласно вышибли "блудного сына" из комсомола.
Прошла неделя. И снова был вечер, и снова мужики дымили махоркой в тихом воздухе, когда Третьяков осторожно подсел сбоку и завел разговор о многополье. Но его встретили гробовым молчанием. А когда Третьяков напомнил, что надо бы всем сходом перейти к многополью, один из мужиков повернулся и злобно кинул через плечо:
- Катись ты со своим многопольем к ... обезьяньей матери! Вот еще начальник выискался! Без тебя знаем!
- То есть как? - ахнул Третьяков. - Почему вы против многополья? Ведь вы же сами хотели всем сходом!..
- Помалкивай, - мрачно отозвался мужик. - Сколько лет жили на трехполье и вдруг - пожалте, многополье приспичило! Ходишь, сволочь, смущаешь народ, сбиваешь с толку! Крутишься, как собачий хвост, - брешешь и про бога и про многополье, и про обезьяну. Только на боге ты обжегся!
"Комсомольская правда", 16/VII-25
ЛЮБОВЬ
Она была по меньшей мере прекрасна.
Внешность ее колебала самые устойчивые сердца. Ее волосы, глаза, походка мешали спать всему юридическому факультету, а ее улыбка будила сладкие мысли о розах, о луне, о соловьиных трелях. Ее случайное появление на рабфаке моментально вызвало образование кружка пролетарских поэтов, и посвященное ей звучное четверостишие можно видеть и до сих пор, написанное химическим карандашом на стене рабфаковской курилки:
Вера, Вера, дорогая,
Я люблю, люблю тебя...
Ночью я не сплю вздыхая,
Мне забыть тебя нельзя...
Мы не будем лишать спокойствия наших читателей описанием ее прелестей. Верьте на слово. Для данного случая важно то, что в числе прочих жертв страсти стал студент 1-го МГУ Петров.
Любовь обременила Петрова новым галстуком, пробором и неотразимой кепкой, желтой в клетку. Расположив все эти соблазны в наиболее выгодном порядке, Петров безрассудно ринулся в пучину страстей, отправив Мельниковой письмо в розовом конверте. В этом письме Петров просил с той дерзостью, которую внушает людям любовь, одолжить физику Краевича на три дня.
Весь курс с захватывающим вниманием следил за событиями. От физики Краевича Петров перешел к двум билетам в кино, а однажды, прощаясь, он долго и многозначительно жал ей руку.
Доброжелатели не одобряли смелости Петрова и предсказывали ему близкий разрыв с обиженной девицей. Поэтому для всех, а больше всего для самого Петрова было большой неожиданностью, когда однажды на бульваре Мельникова погладила его по напомаженной голове, назвала милым и предложила взять ее замуж, на что Петров, путаясь и краснея, дал полное согласие.
- Я на все пойду ради тебя, - говорила Мельникова. - Меня хотят послать на работу в деревню, в Якутскую республику. Но ради тебя я не поеду. Если я выйду замуж, то меня освободят от командировки.
Все было готово, и Петров составлял уже список приглашенных на свадебную вечеринку. Друзья жали ему руки, недоброжелатели завидовали, а соперники делали вид, что Мельникова для них недостаточно хороша. Не теряя времени, Петров собрал свое имущество и однажды вечером постучал у заветных дверей.
- Кто там? - раздался знакомый голос.
- Это я, Петров. Отвори.
За дверью помолчали.
- Это который же Петров? Не тот ли вихрастый верзила с пестрым галстуком и потными лапами? У которого кепка цвета яичницы?
И пока Петров искал в себе описанные черты, голос за дверью добавил:
- Если это тот самый, то он найдет свое розовое письмо и открытку с голубями у сторожихи...
Петров ушел. Он до сего времени старается понять причину своей неудачи. Пока он возлагает ответственность за случившееся на второкурсника Ефимова, с которым он на днях встретил Мельникову на Тверской.
А на самом деле причина гораздо проще. Вместо Якутской республики Мельникова получила командировку в подмосковное село, из которого можно ездить в Москву на трамвае.
Вот и все.
А Ефимов тут ни при чем.
"Комсомольская правда", 17/Х-25
ЛОВКОСТЬ
- Главное в нашем деле - это ловкость, инициатива, - говорил Петька Ворс. - Если ты будешь хлопать глазами, то от всей организации останутся одни крышки. Ловкость - это самое главное!
Я ничего не имел против инициативы и ловкости. Даже напротив. Но в описываемый момент мне казалось, что пятьдесят рублей пригодились бы нам гораздо больше, чем ловкость.
- Петя, - сказал я, - ты был в Губсовпартшколе и знаешь каждую запятую в политграмоте Коваленко. На прошлой неделе ты на диспуте загнал в угол живоцерковника и разбил его прежде, чем он выпил стакан воды, чтобы опомниться. Но к чему годны все знания человечества, когда у нас проваливается съезд?
Это была совершенная правда. Уездный съезд был на носу. Мы в изобилии подготовили тезисы, планы и отчеты. Но среди груды съездовских бумаг не было ни одной за подписью Сокольникова. Нужны были пустяки - рублей пятьдесят на общежитие. Делегаты были ребята бывалые и привозили продукты с собой, но мы не могли надеяться, что они захватят кровати и комнаты.
- Надо что-нибудь сделать, - сказал Петька. - Что бы такое выдумать, а?
- Выдумай мышеловку, - предложил я. - Сторож жалуется, что проклятые мыши сожрали резолюции январского пленума. А денег ты все равно не выдумаешь.
- Ладно, - говорит Петька, - ладно. Я тебе докажу, что значит ловкость в нашем деле! Подожди меня, я вернусь через полчаса...
Он вернулся через три часа. Пот лил с него градом. Он подошел и небрежно выбросил на стол сорок рублей.
- Очень просто, - ответил он на мои вопросы. - Я пришел в Уком партии, схватил секретаря за пиджак и кричал и топал ногами, пока из него не пошла пыль. Денег у него не было, но он собрал взаймы у сотрудников под честное слово... Надо достать еще червонца полтора. Ловкость...
- Погоди, Петька, - сказал я, надевая кепку, - я сейчас вернусь...
Я вышел на улицу и бегом бросился в Уисполком. Через десять минут я стоял перед председателем, который пил чай с французской булкой.
- Товарищ Коненко! - сказал я. - Вы распиваете чаи с разными деликатесами, в то время как у нас собирается уездный съезд! Дайте мне двести рублей, иначе я снимаю...
- Голубчик, - говорит председатель, - голубчик...
- Ну хорошо, хорошо, - говорю я, - дайте пятьдесят рублей. Иначе...
- Голубчик, не только пятьдесят рублей, а и полтинника не дам. Мы все загнали на посевную кампанию.
- Червонец, - говорю я, - это самое последнее. Вы тут распиваете чаи, а у нас...
- Ей-богу же нету...
- А, если вы так, - закричал я, ударив кулаком по столу, - то прощайте! Ноги моей больше здесь не будет!
В этот момент мой взгляд упал на ноги и меня осенила мысль. На что мне сапоги? Тем более летом? Можно прекрасно ходить в сандалиях. Через полчаса я был на базаре и останавливал прохожих.
- Опойковые сапоги, - говорил я тоном человека, идущего на крайность. Совершенно новые, почти не ношенные. Продаю только потому, что правый сапог немного жмет. Не лапайте, гражданин, вещь дорогая и по нашим временам редкая...
Вдруг я слышу страшно знакомый голос, предлагающий диагоналевые брюки за 14 с полтиной по случаю. Я подошел к нему и взглянул ему прямо в глаза.
- Петька, - сказал я, - ты лгал мне, как зеленая лошадь. Я стыжусь за тебя. Я все понял. Ты загнал за сорок рублей свою кожаную куртку? Нечего косить глазами на мои сапоги, - правый все равно жал мне ногу...
- Успокойся, - ответил Петька. - Честное слово, ты ошибаешься. Это был мой френч в полоску с кокосовыми пуговицами.
"Комсомольская правда", 4/I-26
КРАЙНОСТЬ
Среди событий этого года в селе Бородаевке, Днепропетровского округа, наиболее крупным было появление Антона Антоновича Заворотнева. На воображение жителей Бородаевки он подействовал с неотразимой силой.
В Бородаевке появился он незаметно, под вечер, напился у баб воды и покурил с мужиками на бревнах около Совета, а через несколько дней внезапно объявился магом, хиромантом и прорицателем. Оказалось, что ему известно прошедшее, настоящее и будущее, что он отыскивает тайные клады и угадывает конокрадов. Говорили, что он умеет отводить глаза, вызывает духов и запросто держится с нечистой силой, основным же его занятием является подача нуждающимся советов на все случаи жизни.
И к Антону Антоновичу пошли за советами. Сначала пришли девушки и, краснея, шептали в его волосатое ухо свои вздорные и робкие просьбы. Потом пошли бабы рассказать понимающему человеку бесконечные бабьи жалобы, а дальше двинулись уже хозяева и степенно расспрашивали мага: не знает ли маг, случаем, почем будет рожь в следующий базар, есть ли бог и как лечить чесотку у лошадей. Маг принимал всех запросто, справлялся в секретных книгах, смотрел на воду, рассыпал золу и давал загадочные ответы. Мало-помалу известность его стала расти, из окрестных деревень потянулись крестьяне.
Он привык к своей жуткой славе. Он сделался необходимым в деревне человеком. Если угрожала засуха или нападал на хлеб прожорливый червь, то шли сначала к отцу Панкрату, а затем и к Антону Антоновичу, потому что рачительный хозяин старается обезопасить себя и от бога и от нечистой силы, - так все-таки верней.
Этой осенью в соседней деревне шефы чинили мост через топкое, заросшее очеретом болото. Антон Антонович ждал, пока его позовут, но потом отправился сам.
На старом болоте кипела работа: крепко врезались топоры в дерево и свежая стружка густо желтела в болотной траве. Паровой копер, тяжело бухая, вгонял в землю острые сваи. Маг, потолкавшись среди этой суеты, направился к человеку в кожаной куртке, который бегал с карманной рулеткой и кричал осипшим голосом о каких-то бревнах. Маг поймал его за рукав и сказал зловеще:
- Нехорошо. Неладно дело ведешь. Плохо это кончится.
Человек в кожаной куртке бросил на него тревожный взгляд:
- А что? Крепления расшатались?
Маг наклонился и начал тихо шептать ему на ухо жуткую правду о болоте. В его тинистых, зацветших водах водилась всякая нежить - безглазая, бесформенная, страшная, по ночам вспыхивали синеватые огни. По мохнатым болотным кочкам бродил неизвестный голый мужик, который исчезал как дым, когда к нему подходили. На болоте была особая, странная жизнь, дикая, столетняя глушь, нельзя безнаказанно врываться сюда с дымом и грохотом машины. Но делу, конечно, можно помочь: хорошо, например, действует баранья лопатка. Есть вещи и почище лопатки, но это самое дешевое...
Руководитель дико взглянул на него и кинулся в сторону, где наводили настил на бревна. Маг обиделся, но идти домой по мокрой осенней дороге, ничего не добившись, не хотелось, и он снова поймал руководителя.
- А еще образованный, - сказал он укоризненно, - а еще беретесь мосты строить. Совестно. Ну вот, шкура черного кота, она дороже, но зато это вещь.
- Почем?
- Отдам за пять.
Человек в кожаной куртке зевнул, обнажив тридцать два зуба.
- Вот что, папаша, - сказал он. - Вон там есть сухое место. Положи свой узелок с чертовщиной и возьмись-ка лучше таскать бревна с ребятами. Работа поденная, полтинник в день. Больше заработаешь.
Маг пошатнулся, ошеломленный. Этот упрямый человек ни во что не ставил его древнюю деревенскую мудрость.
- А... голый мужик? - спросил он неуверенно.
- Да уж как-нибудь... авось...
Маг пожевал сморщенными губами. Кругом стоял деловой шум. Люди работали быстро, уверенно, острой сталью блестели топоры и падали белые щепки. Долго смотрел старик по сторонам. Машина с грохотом вбивала могучие сваи в болото. Что могут сделать против ее жадных, железных лап ветхие болотные призраки? С другой стороны, и полтинник - тоже деньги.
Маг положил узелок с бараньей лопаткой и черной шкурой, подвернул штаны и сказал тоном человека, идущего на крайность:
- Ладно. Но за болото я не ручаюсь.
"Правда", 14/XI-26
О ВОЕННЫХ И ШТАТСКИХ
Возьмите самого обыкновенного политпросвета или экправа. Снимите с него куртку и кепку, выньте из рук его рыжий, видавший виды портфель. Дайте ему шлем с красной звездой или матросскую бескозырку с ленточками, оденьте его в форму, - и вы не узнаете в нем вчерашнего штатского, вооруженного ручкой активиста. Военная выправка и жесты привыкшего к строю человека изменят его до неузнаваемости, и только комсомольский значок да чернильное пятно на указательном пальце изобличают в солдате или моряке вчерашнего комитетского зубра.
Он выучит много новых слов и узнает другие, новые пути. Шум комсомольских собраний сменит отчетливый, мерный шаг марширующих колонн или напряженное гудение машин в стальном корпусе корабля. Вместо отчетов и цифровых сводок он будет изучать траекторию пули, устройство затвора или гибкое тело самолета. И пока портфель будет пылиться на полке рядом с блокнотами и забытой кепкой, в его подсумке будут звенеть полные обоймы патрон.
Это не очень сложная штука - вздваивать ряды, целиться и стрелять; во всяком случае, не более трудная, чем тащить на себе пачку комиссий и гроздь разнообразных кружков. Служба быстро берет штатского человека, выпрямляет грудь, застегивает на все пуговицы, аккуратно выравнивает шаг и ставит на свое место в шеренгу солдат. Ухо быстро отвыкает от старых, знакомых слов: "слушали - постановили", "бронь", "фабзавуч", - все это остается позади, в рыхлых сугробах бумаг. Новые слова приходят и наполняют день равномерной, выверенной системой ученья, упражнений и походов.
Вчера на съезде, на торжественном заседании, на трибуну один за другим всходили матросы и солдаты. Говорили о Черноморской, о Балтийской, о Каспийской и Дальневосточной флотилиях, о береговой службе, об аэропланах и гидроаэропланах. Приветствовали, просили не забывать и дарили съезду подарки. Оркестр играл "Интернационал", зал кричал и аплодировал.
Моряки и красноармейцы, пришедшие с речами и подарками, держали руки по швам и ходили привычным строевым шагом, ничем не отличаясь от других таких же моряков и красноармейцев. Но зал не обманывался матросскими ленточками и красноармейскими нашивками. Делегации сразу узнавали "своего оратора, ушедшего во флот или в армию из их организации, и встречали его ободряющими криками. И сквозь облик сурового воителя или старого морского волка проглядывало знакомое безусое комсомольское лицо.
Возьмите самого обыкновенного политпросвета или экправа. Снимите с него кепку и наденьте шлем или матросскую бескозырку с ленточками, - придет день, когда такое переодевание понадобится. Дайте ему трехлинейную винтовку и поставьте в строй...
И вы не узнаете вчерашнего штатского, вооруженного ручкой активиста.
"Комсомольская правда", 21/III-26
ПЫТКА ЭЛЕКТРИЧЕСТВОМ
Пишут, что на Лопатьевском чугунолитейном заводе случилось происшествие, глубоко взволновавшее местную общественность. В клубе вечером соединенными стараниями месткома и ячейки комсомола сооружены были увлекательные политигры. В этих играх приятное сочеталось с полезным: молодежь, играя в политфанты, одновременно, сама того не замечая, приобретала познания в политэкономии, историческом материализме, географии и истории.
Общее веселье было испорчено недостойным поведением комсомольца Глазунова, который на просьбы руководителя принять участие в игре заявил грубо: "пусть они все сдохнут". Когда стали его расспрашивать о причинах такого странного и необдуманного отношения к клубным развлечениям, Глазунов обозвал руководителя дураком. Он упорствовал в своих заблуждениях, и его заподозрили в идеологической невыдержанности, политическом невежестве и недисциплинированности. На заседании бюро ячейки ему был вынесен строжайший выговор, а местный рабкор, перо которого никогда не уставало обличать и клеймить, предал поступок Глазунова на суд гласности через стенгазету "Лопатьевский литейщик". С тонкой и убийственной иронией статья разоблачала Глазунова как оторвавшегося, разложившегося, зараженного предрассудками мещанской стихии, и Глазунов должен был сам ужаснуться, увидев беспристрастное отражение своего нравственного облика.
Но прежде чем сказать о Глазунове слово, нам хочется рассказать об одном постороннем предмете - об электрической доске вопросов и ответов.
Мы видели ее в одном из клубов, - это была поистине ужасная, адская выдумка. История молчит о том, кому принадлежит изобретение этой машины, и комсомольцы клуба "Октябрьские всходы" не знали, чье имя должны они проклинать. Но у него, у изобретателя, несомненно, была крепкая голова.
Мы опишем эту машину объективно, без всякого личного, предвзятого чувства. Это была широкая доска, метра полтора шириной и один метр в высоту. Слева были наклеены вопросы:
Нэп?
Диктатура пролетариата?
Военный коммунизм?
Фашизм?
Империализм?
И так далее. Под каждым вопросом была медная кнопка. Справа были наклеены ответы. И под каждым ответом - тоже кнопка. Сбоку извивались провода, а сверху над доской была ввинчена лампочка.
Тут же на стене висело объяснение, как пользоваться машиной. "К доске, - гласило объяснение, - вызывается один из присутствующих. Он берет два конца провода, одним касается кнопки вопроса, а другим - кнопки ответа. Если ответ указан правильно, наверху загорается лампочка.
Неудачные ответы вызывают веселый смех.
Ответившие правильно получают право пользоваться доской вне очереди".
Перед этой доской сидело дюжины полторы комсомольцев и комсомолок. Вид у них был убитый, точно все они собирались на похороны близкого родственника.
И руководитель прямо-таки убивался, чтобы вызвать хоть тень улыбки у своих зрителей.
- Ну как же, ребята, а? - бодро говорил он. - Чего ж вы? Нефедов, скажи-ка нам, братец, что такое нэп?
Нефедов сгорбился и подошел к доске. Вид у него был совершенно измученный. Он взял в руки два провода - одним надо было прикоснуться к кнопке с надписью "Нэп", а другим - к кнопке ответов. Он потрогал штук десять кнопок, но лампочка не загоралась. Руководитель хохотал, раскачиваясь и вытирая слезы. Это не был обычный человеческий смех. В нем звучали ноты тоски и отчаяния. По расписанию надо было играть, забавляться, бешено веселиться, и он делал все, что мог. Это был честный, старательный человек, и к своей работе он относился добросовестно. Некоторые из сострадания тоже засмеялись, виновато поглядывая на остальных.
- Не знаю, - сказал Нефедов, опуская руки и глядя в пол. Тогда руководитель вызвал другого.
- Савельев, а ты?
- Я не пойду.
- Почему же ты не пойдешь?
- Я уже играл сегодня в политфанты. Устал, как собака. Другие небось слоняются целый вечер, лодырничают, а ты за них играй. Я тоже не каторжный.
- Верно, - поддержали его остальные. - Это ни на что не похоже. Одни играют, как ломовые лошади, а другие с девчонками балуются или в уборной отсиживаются. Надо бы изживать подобные явления.
Руководитель успокоил их и вызвал нового человека - товарища Углова.
- Ну-ка, покажи нам, что такое нэп?
Новый человек сразу же сделал ошибку. Он начал думать. Этого нельзя было делать ни в коем случае, - у машины была своя, непостижимая логика.
Он прикоснулся одним проводом к кнопке "Нэп", а другим стал искать ответ. Первой ему попалась кнопка "Политика соввласти", но лампочка не загоралась. Очевидно, нэп что-то другое. Потом он нашел надпись "Дорога к социализму" и даже задрожал от возбуждения. Напрасно. "Дорогой к социализму" оказалась на доске "Кооперация", а не "Нэп". Далее он нагнулся на "Залог победы рабочего класса" и тоже без всякого успеха. "Залог победы" была "Смычка города с деревней". Он тронул кнопку "Возрождение хозяйства", но лампочка не загоралась.
Все сидели мрачные, подавленные странным упорством доски. Если нэп не политика соввласти, и не дорога к социализму, и не залог победы рабочего класса, и не возрождение хозяйства, то что это такое, в конце концов?
Руководитель давно устал смеяться и только слабо взвизгивал при неудачных ответах. Никто не ждал, что из этого что-нибудь выйдет, - и когда вдруг ослепительно вспыхнула лампочка, это подействовало, как взрыв бомбы. Все вздрогнули.
- Что такое нэп? - спросил руководитель, ободрившись. - Читай громче, чтобы все слышали. Тише! Достаньте тетради и запишите. Это очень важно. Слушайте внимательно. Перов, сбегай в соседнюю комнату и скажи, чтобы пионеры не шумели. Позовите тех, которые ушли курить. Ну! Что такое нэп?
И среди настороженной чуткой тишины Углов громко прочел данный доской ответ:
- Историческая необходимость.
Гроза и болезнь нашей воспитательной работы - это плохой лектор, речь которого утомительна, скучна, лишена всякого человеческого чувства. Сколько раз сравнивали его с говорильной машиной, и это сравнение было настолько справедливо, что кому-то пришла в голову мысль и в самом деле заменить его машиной - настоящей машиной, с кнопками, с проводами, с лампочками.
Эту выдумку, пожалуй, можно было бы вытерпеть, как наказание или несчастье. Но когда в нее надо играть, когда посягают уже на смех, на развлечение, - это становится невыносимым. Давайте, наконец, начнем смеяться весело, полной грудью, - это великое и прекрасное уменье совершенно необходимо для наших лет.
Я протягиваю вам руку, дорогой товарищ Глазунов, как брату, и становлюсь рядом. Пусть мы вместе примем на наши плечи и негодование руководителей, и выговоры бюро, и губительную иронию стенной газеты. У меня не хватило тогда мужества назвать дураком изобретателя доски, но теперь я стыжусь своей слабости и присоединяю свой голос к вашему.
"Комсомольская правда", 1926
СКАЗКА О МАЛЬЧИКЕ
Сейчас мы выросли, читаем газеты, курим папиросы, бреем усы и бороды. Но каждый из нас неизбежно в свое время был младенцем. Каждый из нас делал бумажных голубей, крал яблоки и носил короткие брюки на помочах. И если не каждый, то уж наверное многие были коротко знакомы с одним мальчиком.
Этот мальчик был невыносимо скучен. Он доставил мне кучу хлопот, и я до сих пор вспоминаю о нем с неприязнью.
Это был мальчик из сборника арифметических задач. У него была мама, которая положила ему в один карман 5 копеек, а в другой 10. Мальчик пошел и купил себе яблоко за 3 коп. Но едва собрался он съесть это яблоко, как ему подвернулся другой мальчик, который перекупил у него яблоко за 5 коп. Тогда, довольный прибылью, мальчик пошел и купил фунт пряников за 15 коп. Сколько денег у него осталось?
Далее следовали: сложение и вычитание, суммы и разности, в результате которых мы узнавали, что у мальчика осталось 2 коп. На этом мы кончали с мальчиком и переходили к бассейну с двумя трубами или к купцу, купившему красного и синего сукна. И никто из нас не задумывался над психологией мальчика, купившего себе пряники.
В самом деле, почему мальчик сначала позволил себе расход в 3 коп., а потом вдруг решил истратить 15 копеек? Почему он сразу не купил себе пряников? Какие причины толкнули его на такой шаг?
Трезво рассудив, я решил, что арифметический мальчик соблюдал режим экономии. Выгодная операция с яблоками, на которой он выиграл 2 копейки, обнадежила его. Он осмелел и, гордый своей деловитостью, находчивостью и умением экономить, пошел и истратил свои 15 копеек.
В том, что я прав, убеждает меня действительный случай из практики режима экономии, о котором сообщает нам наш юнкор тов. Ан. Зоря. Этот случай оставляет далеко позади довоенного мальчика с его яблоками и пряниками.
Жили два хозяйственника. Они стояли во главе Озертреста хлопчатобумажной промышленности. Оглядевши свой трест, хозяйственники решили, что у них непомерно раздуты штаты. Блюдя режим экономии, решили хозяйственники сократить курьера, уборщицу и делопроизводителя. Курьер получал 36 руб. в месяц, уборщица - 29, а делопроизводитель 50. Шутка ли 115 рублей в месяц народных денег пожирали раздутые штаты! Знаете, сколько это выйдет в год? 1380 целковых набегает, - все-таки деньги.
Так они и сделали, - взяли и сократили. И, сэкономив деньги, почувствовали хозяйственники, какие они находчивые, рачительные и деловитые, как умно сберегли они советскую копейку. Недоглядели хозяйственники - и пропали бы 1380 рублей. Будь хозяйственники мальчиками, им обязательно захотелось бы пряников. Но они, на горе Озертреста, были людьми взрослыми, пряников не ели и им захотелось автомобилей.
Один автомобиль у них уже был. Но автомобиль был старый, черного цвета. Пошли хозяйственники в лавку и купили себе другой, новый автомобиль, отличного голубого цвета. Стоил новый автомобиль 13000 рублей, да шоферу надо 100 рублей в месяц, за бензин и за гараж 100 рублей в месяц - выходит 2400 рублей в год. 2400 + 13000 - это выйдет 15400 рублей.
Не вините мальчика из задачника. Во-первых, он маленький, - много ли с него возьмете? Во-вторых, по нему дети из первой ступени обучаются арифметике - скучной, но необходимой науке.
А хозяйственников из Озертреста даже и в задачник поставить нельзя.
- Представьте себе, детки, - скажут дяди-хозяйственники притихшему классу первой ступени, - что сэкономили мы на сокращении штатов 1380 рублей. Ну-с. Автомобиль стоит нам 15400 рублей. Что из этого получилось?
Сядут дети решать задачу. Будут подсказывать, списывать друг у друга, применять четыре действия и таблицу умножения. И никогда не додумаются, что в результате получается режим экономии!
"Комсомольская правда", 10/VI-26
БРАК И МНОГОПОЛЬЕ
По вечерам, когда кружок естествознания укладывался в душистую траву и дымил махоркой в тихом воздухе, комсомолец Третьяков отчаянно разорялся против бога, доказывая пользу многополья и происхождение человека от обезьяны. Подсаживались бородатые степенные крестьяне и, делая вид, что им нет никакого дела до бога и до происхождения человека, краем уха вслушивались в бойкую третьяковскую речь.
Богу приходилось очень туго в естественном кружке, ибо Третьяков решительно не одобрял опиум религии и дурман народа. Зато об обезьяне и многополье он отзывался в таких лестных выражениях, что даже крестьяне поворачивались к кружку и задавали вопросы:
- А как она, например, живет, обезьяна?
- Очень просто, живет в норе, - отвечал Третьяков. - Обыкновенный зоологический зверь, только руки и ноги человечьи. Но если подойти к ней с точкой зрения, то оказывается, что мы все от нее безошибочно происходим...
К обезьяне и богу мужики относились халатно и дальше вопросов не шли, но многополье возбуждало их интерес. По деревне пошли разговоры о том, что надо всем сходом перейти к многополью, и, может быть, перешли бы, если бы не пришла на сцену роковая любовь и не перевернула бы все вверх дном.
Неожиданно для самого себя Третьяков влюбился и решил закрепить свою страсть браком. Девица вполне шла навстречу Третьякову, но его отец требовал, чтобы он женился в церкви.
- Обезьян своих ты брось, - говорил отец, стуча пальцем по столу. - Не обезьянами надо жить, а правдой. Или женись в церкви, или уходи из дома!
Напрасно умолял Третьяков отца не насиловать его научные и политические взгляды. Напрасно рассказывал ему о происхождении человека и просил прочесть Дарвина. Отец категорически обещал поломать невесте ноги и выгнать Третьякова из дома.
И решил Третьяков попробовать последнее средство. На заседание комсомольской ячейки он принес обширное заявление с просьбой о помощи:
"Прошу ячейку РЛКСМ оказать мне помощь, воздействуя на попа, так как я венчаться в церкви не хочу, как комсомолец, а если повенчаюсь, то этим подорву авторитет комсомола и партии. В силу этого ячейка должна идти на все крайности, но помешать венчанию. Если со стороны ячейки не будет оказана помощь, то я пропал: с отцом и с попом мне одному ничего не поделать. Жду помощи.
Н.Третьяков".
Комсомольская ячейка решила помочь своему члену и написала нижеследующее отношение:
"Священнику нижне-тоимской церкви С.Двинской губернии.
Нижне-тоимская ячейка доводит до сведения вашего, что по имеющимся в ячейке сведениям, член ячейки Третьяков не желает венчаться в церкви; кроме того, зная мысль тов. Третьякова по отношению к религии, находит, что это будет насилие его воли, о чем ячейка ставит вас в известность".
Но у попа комсомольское "воздействие" не имело никакого успеха. Несмотря на авторитетные подписи секретаря и членов бюро, поп в день 1-го мая совершил публичное насилие воли Третьякова, обвенчав его в церкви в присутствии всего села, пришедшего посмотреть на свадьбу руководителя естественного кружка.
Обведя руководителя вокруг аналоя, поп откашлялся и обратился к брачующимся и прихожанам с краткой притчей о блудном сыне, вернувшемся в лоно православной церкви, которая, по своей кротости и долготерпению, вновь его приемлет и молит бога смягчить ожесточенные сердца его бывших сообщников.
А "сообщники" в тот же вечер собрались и единогласно вышибли "блудного сына" из комсомола.
Прошла неделя. И снова был вечер, и снова мужики дымили махоркой в тихом воздухе, когда Третьяков осторожно подсел сбоку и завел разговор о многополье. Но его встретили гробовым молчанием. А когда Третьяков напомнил, что надо бы всем сходом перейти к многополью, один из мужиков повернулся и злобно кинул через плечо:
- Катись ты со своим многопольем к ... обезьяньей матери! Вот еще начальник выискался! Без тебя знаем!
- То есть как? - ахнул Третьяков. - Почему вы против многополья? Ведь вы же сами хотели всем сходом!..
- Помалкивай, - мрачно отозвался мужик. - Сколько лет жили на трехполье и вдруг - пожалте, многополье приспичило! Ходишь, сволочь, смущаешь народ, сбиваешь с толку! Крутишься, как собачий хвост, - брешешь и про бога и про многополье, и про обезьяну. Только на боге ты обжегся!
"Комсомольская правда", 16/VII-25
ЛЮБОВЬ
Она была по меньшей мере прекрасна.
Внешность ее колебала самые устойчивые сердца. Ее волосы, глаза, походка мешали спать всему юридическому факультету, а ее улыбка будила сладкие мысли о розах, о луне, о соловьиных трелях. Ее случайное появление на рабфаке моментально вызвало образование кружка пролетарских поэтов, и посвященное ей звучное четверостишие можно видеть и до сих пор, написанное химическим карандашом на стене рабфаковской курилки:
Вера, Вера, дорогая,
Я люблю, люблю тебя...
Ночью я не сплю вздыхая,
Мне забыть тебя нельзя...
Мы не будем лишать спокойствия наших читателей описанием ее прелестей. Верьте на слово. Для данного случая важно то, что в числе прочих жертв страсти стал студент 1-го МГУ Петров.
Любовь обременила Петрова новым галстуком, пробором и неотразимой кепкой, желтой в клетку. Расположив все эти соблазны в наиболее выгодном порядке, Петров безрассудно ринулся в пучину страстей, отправив Мельниковой письмо в розовом конверте. В этом письме Петров просил с той дерзостью, которую внушает людям любовь, одолжить физику Краевича на три дня.
Весь курс с захватывающим вниманием следил за событиями. От физики Краевича Петров перешел к двум билетам в кино, а однажды, прощаясь, он долго и многозначительно жал ей руку.
Доброжелатели не одобряли смелости Петрова и предсказывали ему близкий разрыв с обиженной девицей. Поэтому для всех, а больше всего для самого Петрова было большой неожиданностью, когда однажды на бульваре Мельникова погладила его по напомаженной голове, назвала милым и предложила взять ее замуж, на что Петров, путаясь и краснея, дал полное согласие.
- Я на все пойду ради тебя, - говорила Мельникова. - Меня хотят послать на работу в деревню, в Якутскую республику. Но ради тебя я не поеду. Если я выйду замуж, то меня освободят от командировки.
Все было готово, и Петров составлял уже список приглашенных на свадебную вечеринку. Друзья жали ему руки, недоброжелатели завидовали, а соперники делали вид, что Мельникова для них недостаточно хороша. Не теряя времени, Петров собрал свое имущество и однажды вечером постучал у заветных дверей.
- Кто там? - раздался знакомый голос.
- Это я, Петров. Отвори.
За дверью помолчали.
- Это который же Петров? Не тот ли вихрастый верзила с пестрым галстуком и потными лапами? У которого кепка цвета яичницы?
И пока Петров искал в себе описанные черты, голос за дверью добавил:
- Если это тот самый, то он найдет свое розовое письмо и открытку с голубями у сторожихи...
Петров ушел. Он до сего времени старается понять причину своей неудачи. Пока он возлагает ответственность за случившееся на второкурсника Ефимова, с которым он на днях встретил Мельникову на Тверской.
А на самом деле причина гораздо проще. Вместо Якутской республики Мельникова получила командировку в подмосковное село, из которого можно ездить в Москву на трамвае.
Вот и все.
А Ефимов тут ни при чем.
"Комсомольская правда", 17/Х-25
ЛОВКОСТЬ
- Главное в нашем деле - это ловкость, инициатива, - говорил Петька Ворс. - Если ты будешь хлопать глазами, то от всей организации останутся одни крышки. Ловкость - это самое главное!
Я ничего не имел против инициативы и ловкости. Даже напротив. Но в описываемый момент мне казалось, что пятьдесят рублей пригодились бы нам гораздо больше, чем ловкость.
- Петя, - сказал я, - ты был в Губсовпартшколе и знаешь каждую запятую в политграмоте Коваленко. На прошлой неделе ты на диспуте загнал в угол живоцерковника и разбил его прежде, чем он выпил стакан воды, чтобы опомниться. Но к чему годны все знания человечества, когда у нас проваливается съезд?
Это была совершенная правда. Уездный съезд был на носу. Мы в изобилии подготовили тезисы, планы и отчеты. Но среди груды съездовских бумаг не было ни одной за подписью Сокольникова. Нужны были пустяки - рублей пятьдесят на общежитие. Делегаты были ребята бывалые и привозили продукты с собой, но мы не могли надеяться, что они захватят кровати и комнаты.
- Надо что-нибудь сделать, - сказал Петька. - Что бы такое выдумать, а?
- Выдумай мышеловку, - предложил я. - Сторож жалуется, что проклятые мыши сожрали резолюции январского пленума. А денег ты все равно не выдумаешь.
- Ладно, - говорит Петька, - ладно. Я тебе докажу, что значит ловкость в нашем деле! Подожди меня, я вернусь через полчаса...
Он вернулся через три часа. Пот лил с него градом. Он подошел и небрежно выбросил на стол сорок рублей.
- Очень просто, - ответил он на мои вопросы. - Я пришел в Уком партии, схватил секретаря за пиджак и кричал и топал ногами, пока из него не пошла пыль. Денег у него не было, но он собрал взаймы у сотрудников под честное слово... Надо достать еще червонца полтора. Ловкость...
- Погоди, Петька, - сказал я, надевая кепку, - я сейчас вернусь...
Я вышел на улицу и бегом бросился в Уисполком. Через десять минут я стоял перед председателем, который пил чай с французской булкой.
- Товарищ Коненко! - сказал я. - Вы распиваете чаи с разными деликатесами, в то время как у нас собирается уездный съезд! Дайте мне двести рублей, иначе я снимаю...
- Голубчик, - говорит председатель, - голубчик...
- Ну хорошо, хорошо, - говорю я, - дайте пятьдесят рублей. Иначе...
- Голубчик, не только пятьдесят рублей, а и полтинника не дам. Мы все загнали на посевную кампанию.
- Червонец, - говорю я, - это самое последнее. Вы тут распиваете чаи, а у нас...
- Ей-богу же нету...
- А, если вы так, - закричал я, ударив кулаком по столу, - то прощайте! Ноги моей больше здесь не будет!
В этот момент мой взгляд упал на ноги и меня осенила мысль. На что мне сапоги? Тем более летом? Можно прекрасно ходить в сандалиях. Через полчаса я был на базаре и останавливал прохожих.
- Опойковые сапоги, - говорил я тоном человека, идущего на крайность. Совершенно новые, почти не ношенные. Продаю только потому, что правый сапог немного жмет. Не лапайте, гражданин, вещь дорогая и по нашим временам редкая...
Вдруг я слышу страшно знакомый голос, предлагающий диагоналевые брюки за 14 с полтиной по случаю. Я подошел к нему и взглянул ему прямо в глаза.
- Петька, - сказал я, - ты лгал мне, как зеленая лошадь. Я стыжусь за тебя. Я все понял. Ты загнал за сорок рублей свою кожаную куртку? Нечего косить глазами на мои сапоги, - правый все равно жал мне ногу...
- Успокойся, - ответил Петька. - Честное слово, ты ошибаешься. Это был мой френч в полоску с кокосовыми пуговицами.
"Комсомольская правда", 4/I-26
КРАЙНОСТЬ
Среди событий этого года в селе Бородаевке, Днепропетровского округа, наиболее крупным было появление Антона Антоновича Заворотнева. На воображение жителей Бородаевки он подействовал с неотразимой силой.
В Бородаевке появился он незаметно, под вечер, напился у баб воды и покурил с мужиками на бревнах около Совета, а через несколько дней внезапно объявился магом, хиромантом и прорицателем. Оказалось, что ему известно прошедшее, настоящее и будущее, что он отыскивает тайные клады и угадывает конокрадов. Говорили, что он умеет отводить глаза, вызывает духов и запросто держится с нечистой силой, основным же его занятием является подача нуждающимся советов на все случаи жизни.
И к Антону Антоновичу пошли за советами. Сначала пришли девушки и, краснея, шептали в его волосатое ухо свои вздорные и робкие просьбы. Потом пошли бабы рассказать понимающему человеку бесконечные бабьи жалобы, а дальше двинулись уже хозяева и степенно расспрашивали мага: не знает ли маг, случаем, почем будет рожь в следующий базар, есть ли бог и как лечить чесотку у лошадей. Маг принимал всех запросто, справлялся в секретных книгах, смотрел на воду, рассыпал золу и давал загадочные ответы. Мало-помалу известность его стала расти, из окрестных деревень потянулись крестьяне.
Он привык к своей жуткой славе. Он сделался необходимым в деревне человеком. Если угрожала засуха или нападал на хлеб прожорливый червь, то шли сначала к отцу Панкрату, а затем и к Антону Антоновичу, потому что рачительный хозяин старается обезопасить себя и от бога и от нечистой силы, - так все-таки верней.
Этой осенью в соседней деревне шефы чинили мост через топкое, заросшее очеретом болото. Антон Антонович ждал, пока его позовут, но потом отправился сам.
На старом болоте кипела работа: крепко врезались топоры в дерево и свежая стружка густо желтела в болотной траве. Паровой копер, тяжело бухая, вгонял в землю острые сваи. Маг, потолкавшись среди этой суеты, направился к человеку в кожаной куртке, который бегал с карманной рулеткой и кричал осипшим голосом о каких-то бревнах. Маг поймал его за рукав и сказал зловеще:
- Нехорошо. Неладно дело ведешь. Плохо это кончится.
Человек в кожаной куртке бросил на него тревожный взгляд:
- А что? Крепления расшатались?
Маг наклонился и начал тихо шептать ему на ухо жуткую правду о болоте. В его тинистых, зацветших водах водилась всякая нежить - безглазая, бесформенная, страшная, по ночам вспыхивали синеватые огни. По мохнатым болотным кочкам бродил неизвестный голый мужик, который исчезал как дым, когда к нему подходили. На болоте была особая, странная жизнь, дикая, столетняя глушь, нельзя безнаказанно врываться сюда с дымом и грохотом машины. Но делу, конечно, можно помочь: хорошо, например, действует баранья лопатка. Есть вещи и почище лопатки, но это самое дешевое...
Руководитель дико взглянул на него и кинулся в сторону, где наводили настил на бревна. Маг обиделся, но идти домой по мокрой осенней дороге, ничего не добившись, не хотелось, и он снова поймал руководителя.
- А еще образованный, - сказал он укоризненно, - а еще беретесь мосты строить. Совестно. Ну вот, шкура черного кота, она дороже, но зато это вещь.
- Почем?
- Отдам за пять.
Человек в кожаной куртке зевнул, обнажив тридцать два зуба.
- Вот что, папаша, - сказал он. - Вон там есть сухое место. Положи свой узелок с чертовщиной и возьмись-ка лучше таскать бревна с ребятами. Работа поденная, полтинник в день. Больше заработаешь.
Маг пошатнулся, ошеломленный. Этот упрямый человек ни во что не ставил его древнюю деревенскую мудрость.
- А... голый мужик? - спросил он неуверенно.
- Да уж как-нибудь... авось...
Маг пожевал сморщенными губами. Кругом стоял деловой шум. Люди работали быстро, уверенно, острой сталью блестели топоры и падали белые щепки. Долго смотрел старик по сторонам. Машина с грохотом вбивала могучие сваи в болото. Что могут сделать против ее жадных, железных лап ветхие болотные призраки? С другой стороны, и полтинник - тоже деньги.
Маг положил узелок с бараньей лопаткой и черной шкурой, подвернул штаны и сказал тоном человека, идущего на крайность:
- Ладно. Но за болото я не ручаюсь.
"Правда", 14/XI-26
О ВОЕННЫХ И ШТАТСКИХ
Возьмите самого обыкновенного политпросвета или экправа. Снимите с него куртку и кепку, выньте из рук его рыжий, видавший виды портфель. Дайте ему шлем с красной звездой или матросскую бескозырку с ленточками, оденьте его в форму, - и вы не узнаете в нем вчерашнего штатского, вооруженного ручкой активиста. Военная выправка и жесты привыкшего к строю человека изменят его до неузнаваемости, и только комсомольский значок да чернильное пятно на указательном пальце изобличают в солдате или моряке вчерашнего комитетского зубра.
Он выучит много новых слов и узнает другие, новые пути. Шум комсомольских собраний сменит отчетливый, мерный шаг марширующих колонн или напряженное гудение машин в стальном корпусе корабля. Вместо отчетов и цифровых сводок он будет изучать траекторию пули, устройство затвора или гибкое тело самолета. И пока портфель будет пылиться на полке рядом с блокнотами и забытой кепкой, в его подсумке будут звенеть полные обоймы патрон.
Это не очень сложная штука - вздваивать ряды, целиться и стрелять; во всяком случае, не более трудная, чем тащить на себе пачку комиссий и гроздь разнообразных кружков. Служба быстро берет штатского человека, выпрямляет грудь, застегивает на все пуговицы, аккуратно выравнивает шаг и ставит на свое место в шеренгу солдат. Ухо быстро отвыкает от старых, знакомых слов: "слушали - постановили", "бронь", "фабзавуч", - все это остается позади, в рыхлых сугробах бумаг. Новые слова приходят и наполняют день равномерной, выверенной системой ученья, упражнений и походов.
Вчера на съезде, на торжественном заседании, на трибуну один за другим всходили матросы и солдаты. Говорили о Черноморской, о Балтийской, о Каспийской и Дальневосточной флотилиях, о береговой службе, об аэропланах и гидроаэропланах. Приветствовали, просили не забывать и дарили съезду подарки. Оркестр играл "Интернационал", зал кричал и аплодировал.
Моряки и красноармейцы, пришедшие с речами и подарками, держали руки по швам и ходили привычным строевым шагом, ничем не отличаясь от других таких же моряков и красноармейцев. Но зал не обманывался матросскими ленточками и красноармейскими нашивками. Делегации сразу узнавали "своего оратора, ушедшего во флот или в армию из их организации, и встречали его ободряющими криками. И сквозь облик сурового воителя или старого морского волка проглядывало знакомое безусое комсомольское лицо.
Возьмите самого обыкновенного политпросвета или экправа. Снимите с него кепку и наденьте шлем или матросскую бескозырку с ленточками, - придет день, когда такое переодевание понадобится. Дайте ему трехлинейную винтовку и поставьте в строй...
И вы не узнаете вчерашнего штатского, вооруженного ручкой активиста.
"Комсомольская правда", 21/III-26