Кинг Стивен. Черный дом (Том 1)

   Она смотрит на тени, отбрасываемые растущими у дома деревьями. Они пляшут по потолку, образуя причудливые тела и лица, лица и тела.
   - Глаз Короля, - повторяет Джуди и теперь смотрит на свои сцепленные руки, с впившимися в кожу ногтями. - Аббала!
   Лисы в лисьих норах! Аббала-дун, Алый Король! Крысы в крысиных норах! Аббала Маншан! Король в своей башне, ест хлеб и мед! Разрушители в подземелье делают ему деньги!
   Она мотает головой из стороны в сторону. О, эти голоса, они приходят из темноты, а иногда, просыпаясь, она видит перед собой то, что ей только что снилось, огромную Темную башню <Подробнее в цикле "Темная башня", четыре части которого опубликованы как на английском, так и на русском, а еще три ждут своей очереди.>, возвышающуюся на поле из роз. Поле крови. Затем начинается говорильня, на разных языках, заявления, слова, которые она не понимает и уж тем более не контролирует, смесь английского и белиберды.
   - Плестись, плестись, плестись, - говорит она. - Малыши плетутся на сбитых в кровь ножках.., о господи, неужели это никогда не закончится?
   Язык вновь вылезает изо рта и облизывает желобок. В голове грохочет: "Аббала, Аббала-дон, Канта Аббала..."
   Эти ужасные незнакомые слова, эти ужасные образы Башни и горячих пещер под ней, пещер, по которым устало тащатся дети на кровоточащих ножках. Ее голова заполнена ими, и есть только один способ заставить их остановиться, один способ обрести покой.
   Джуди Маршалл садится. На столике у кровати лампа, последний роман Джона Гришэма, маленький блокнот (подарок Тая на день рождения, на каждой странице заголовок: "ВОТ ЕЩЕ ИДЕЯ, КОТОРАЯ У МЕНЯ ВОЗНИКЛА!") и шариковая ручка с надписью "ЛА РИВЬЕР ШЕРАТОН" на корпусе.
   Джуди хватает блокнот и пишет: "Нет Аббалы нет Аббалыдуна нет Башни нет Разрушителей нет Алого Короля все это сны все это мои сны".
   Этого достаточно, но ручки - это ведь дороги неведомо куда, и прежде чем Джуди удается оторвать ручку от страницы подарочного блокнота, она записывает еще пару строк:
   "Черный дом дверь к Аббале вход в ад Шеол Маншан все эти миры и души..."
   Хватит! Боже милостивый, хватит! И самое ужасное: а вдруг все это начнет обретать смысл?
   Джуди бросает ручку на стол, та катится и замирает у подставки лампы. Потом вырывает листок из блокнота, сминает, засовывает в рот. Яростно жует, не разрывает, но хотя бы превращает в кашицу, проглатывает. На мгновение бумажный комок застревает в горле, но наконец проскальзывает вниз по пищеводу. Джуди, обессиленная, откидывается на подушку. Лицо бледное и потное, глаза полны слез, но в тенях на потолке она больше не видит лиц, лиц плетущихся детей, или крыс в крысиных норах, или лис в лисьих норах, или глаза Короля, Аббала, Аббала-дун! Теперь это снова тени деревьев. Она Джуди Делуа Маршалл, жена Фреда, мать Тая. Это Либертивилль, это Френч-Лэндинг, это Висконсин, это Америка, это Северное полушарие, это мир, и нет никакого другого мира, кроме этого.
   Пусть так будет.
   Господи, пусть так будет.
   Джуди закрывает глаза, и когда она наконец погружается в сон, мы пересекаем спальню, направляясь к двери. Но прежде чем добираемся до нее, Джуди произносит еще две фразы.., произносит в тот самый момент, когда пересекает границу между бодрствованием и сном:
   - Бернсайд - не твое имя. Где твоя нора?
   Дверь в спальню заперта, поэтому мы пользуемся замочной скважиной, просачиваемся, как выдох. Продвигаемся по коридору мимо фотографий родственников Джуди и Фреда, мимо одной фотографии на семейной ферме Маршаллов, где Фред и Джуди провели ужасный, но, к счастью, короткий период времени вскоре после свадьбы. Хотите добрый совет? Не заговаривайте с Джуди Маршалл о брате Фреда, Филе. Не заводите ее, как всенепременно сказал бы Джордж Рэтбан.
   В двери в конце коридора замочной скважины нет, поэтому мы проползаем под дверью, как телеграмма, и сразу понимаем, что попали в комнату мальчика. Об этом нам говорят смешанные запахи грязных спортивных носков и крема для ног. Она маленькая, эта комната, но кажется больше, чем спальня Джуди и Фреда, потому что в ней нет тревожной ауры. На стенах фотографии Шакила О'Нила, Джероми Барница, "Милуоки Бакс" <"Милуокские крепыши" профессиональная баскетбольная команда.> и.., идола Тайлера Маршалла Марка Макгуайра. Макгуайр играет за "Сент-Луис Кардинал", "Кардиналы" - это соперники, но, черт побери, "Милуокские пивовары" ни на что особо не претендуют. О "Пивную команду" вытирают ноги в Американской лиге, о "Кардиналов" - в Национальной <Профессиональные бейсбольные команды США объединены в две лиги: Американскую и Национальную.>. Но Макгуайр... он герой, не так ли? Сильный, скромный и может отбить бейсбольный мяч на целую милю. Даже отец Тайлера, который болеет только за висконсинские команды, согласен с тем, что Макгуайр - это уникум. "Величайший бэттер в истории игры" так он охарактеризовал Макгуайра после сезона, в котором тот сделал семьдесят круговых пробежек. Тайлер тогда был совсем маленьким, но эти слова запомнил.
   Также на стене в комнате маленького мальчика, которому скоро суждено стать четвертой жертвой Рыбака (ведь мы уже знаем, на его счету три жертвы), на самом почетном месте, за изножьем, висит рекламный плакат туристического агентства, где изображен огромный темный замок, высящийся над чуть затянутым туманом лугом. Вдоль нижнего среза плаката, приклеенного к стене скотчем (мама Тая не разрешает портить стены кнопками) надпись: "ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ В ОЛД СОД" большими зелеными буквами. Тай давно уже подумывает о том, чтобы отрезать надпись. Он держит плакат на стене не потому, что ему нравится Ирландия. Для него этот плакат символизирует что-то другое, что-то Совсем Иное. Словно фотография какого-то прекрасного, волшебного королевства, где по лесам бродят единороги, а в пещерах живут драконы. Ирландия тут ни при чем, как и Гарри Поттер, этот замок - из королевства Совсем Иного. Его Тайлер Маршалл видит прежде всего и когда просыпается по утрам, и когда засыпает по вечерам. И вполне этим доволен.
   Он свернулся калачиком на боку, в одних трусах, человечек со спутанными светлыми волосами и большим пальцем, застывшим у самого рта, может, в каком-то дюйме. Ему что-то снится: мы видим, как глазные яблоки двигаются под закрытыми веками. Его губы шевелятся.., он что-то шепчет... Аббала? Он шепчет слово своей матери? Нет, конечно, но...
   Мы наклоняемся ниже, но, прежде чем нам удается что-то услышать, таймер включает красный радиоприемник с встроенными в него часами, и мгновенно комнату заполняет голос Джорджа Рэтбана, вырывая Тайлера из сна:
   - Друзья, вы должны послушать меня, пусть я и говорил вам об этом много раз. Если вы не бывали в мебельных магазинах братьев Хенрайд во Френч-Лэндинге и Сентралии, значит, вы не знаете, что такое мебель. Вот уж где вы увидите колониальный стиль во всей его красе. И не только. Гостиные гарнитуры, столовые, спальни, знаменитые фирмы, продукции которых вы можете доверять. "Лей-зи-бой", "Бретон вудз", "Музхед".
   ДАЖЕ СЛЕПОЙ СМОЖЕТ УВИДЕТЬ, ЧТО "БРАТЬЯ ХЕНРАЙД" ОЗНАЧАЕТ КАЧЕСТВО!
   Тай Маршалл смеется еще до того, как открывает глаза. Он любит Джорджа Рэтбана, Джордж - парень что надо.
   И тут же, не делая паузы после рекламы, Джордж продолжает:
   - Вы уже подготовились к "Пивному конкурсу", не так ли?
   Отправили мне открытки с именем, адресом и el telefono < El telefono телефон (исп.).>? Надеюсь, что да, поскольку срок истек в полночь. Кто не успел... тот опоздал. Очень сожалею.
   Тай закрывает глаза и трижды произносит одно слово:
   "Дерьмо, дерьмо, дерьмо". Он, конечно же, забыл и надеяться может только на отца, который знает о забывчивости сына и мог отправить открытку на участие в конкурсе за него.
   - Первый приз? - вещает Джордж. - ЕДИНСТВЕННЫЙ шанс для вас или кого-то из ваших лучших друзей стать бэтбоем или бэтгерл < Бэтбой, бэтгерл - мальчик (девочка), подносящий мячи в бейсбольном матче.> на всех играх с Цинциннати. ЕДИНСТВЕННЫЙ шанс получить биту с автографом Ричи Секссона, кусок ДЕРЕВА, в который упрятана МОЛНИЯ! Не говоря уже о пятидесяти местах около первой базы, рядом со мной, Джорджем Рэтбаном, выездным колледжем бейсбольных знаний округа Каули. НО ЗАЧЕМ Я ВАМ ВСЕ ЭТО ГОВОРЮ? Если вы не отправили открытку, то уже опоздали. Дело закрыто, игра закончена, застегивайте молнию на ширинке! О, я знаю, почему вспомнил об этом - чтобы вы в следующую пятницу настроились на мою волну в надежде услышать, как я называю в прямом эфире ВАШУ ФАМИЛИЮ!
   Тай стонет. Шансов услышать свою фамилию у него практически нет. А если остались, то благодарить за это можно только отца. В бэтбои его особо не тянет. Невелика радость бегать в тяжелой амуниции "Пивоваров" перед забитыми до отказа трибунами "Миллер-парк". Но вот стать обладателем биты с автографом Ричи Секссона, куска дерева с молнией внутри.., здорово, не так ли?
   Тайлер скатывается с кровати, нюхает подмышки футболки, которую носил днем раньше, бросает на стул, берет из ящика комода другую. Отец иногда спрашивает его, чего он ставит будильник на столь ранний час, все-таки летние каникулы, и Тайлер никак не может убедить его: в жизни важен каждый день, особенно те, что наполнены теплом, солнечным светом и беззаботностью. У него в голове словно звучит тихий голос, внушающий, что нельзя терять ни минуты, потому что время коротко.
   Следующая фраза Джорджа Рэтбана смахивает с Тайлера последние остатки сна, совсем как ведро холодной воды.
   - Эй, жители Каули, хотите поговорить о Рыбаке?
   Тайлер замирает, уже в футболке, с кроссовкой в руках, странный, неприятный холодок бежит по его спине, потом рукам. Рыбак. Какой-то псих, убивающий детей.., и поедающий их? Да, он слышал эти разговоры, от ребят постарше на бейсбольном поле и в Центре развлечений Френч-Лэндинга, но кто мог пойти на такое? Людоедство, это же надо!
   Джордж вдруг понижает голос:
   - А теперь я поделюсь с вами маленькой тайной, поэтому внимательно слушайте дядю Джорджа. - Тайлер сидит на кровати, внимательно слушает, как его и просили. Так странно, что Джордж Рэтбан коснулся темы, столь далекой от спорта, но Тайлер ему доверяет. Разве два года назад Джордж не предсказал, что "Милуокские крепыши" как минимум войдут в восьмерку лучших, тогда как все утверждали, что они вылетят из плей-офф на первом этапе. Да, предсказал. Дело закрыто, игра сделана, застегивай молнию на ширинке.
   Голос Джорджа становится еще тише, падает до шепота.
   - Настоящий Рыбак, мальчики и девочки, Альберт Фиш, мертв уже добрых семьдесят шесть лет, и, насколько мне известно, никогда не заходил западнее Нью-Джерси. Более того, он, должно быть, болел за ЧЕРТОВЫХ ЯНКИ <"Нью-йоркские янки" - профессиональная бейсбольная команда.>! ПОЭТОМУ РАССЛАБЬСЯ, ОКРУГ КАУЛИ! ПРОСТО УСПОКОЙСЯ!
   Тайлер расслабляется, улыбается, начинает надевать кроссовки. Успокоиться - это правильно. День только начался, солнце яркое, да, мама в последнее время немного ку-ку, но у нее это пройдет.
   На этой оптимистичной ноте мы и отбываем, погостили и будя, как сказал бы Джордж Рэтбан. А раз уж мы вспомнили о Джордже, вездесущем утреннем голосе округа Каули, почему бы нам не поискать его? Не самая плохая идея. Реализуем ее незамедлительно.
   Глава 3
   Мы вылетаем из окна Тайлера, оставляем за собой Либертивилль, по диагонали держим курс на юго-запад, не парим, а быстро машем крылышками, потому что летим по делу. Направляемся к отблеску лучей утреннего солнца на поверхности Отца вод, к самой большой в мире шестибаночной упаковке.
   Между ней и находящейся в ведомстве округа дорогой Оо (мы можем называть ее Нейлхауз-роуд, потому что уже практически стали почетными горожанами Френч-Лэндинга) высится радиобашня, сигнальный маяк на вершине сейчас не виден в ярком свете июльского дня. Вдыхаем ароматы травы, деревьев, согревающейся земли, но по мере приближения к башне их перебивает дрожжевой запах пива.
   Рядом с радиобашней, в промышленной зоне, занимающей восточную часть Пенинсула-драйв, стоит небольшое, сложенное из блоков здание. К нему примыкает автостоянка, где едва хватает места для полудюжины автомобилей и разъездного минивэна, старенького "форд эконолайн", выкрашенного в розовый цвет. Когда вторая половина дня начнет переходить в вечер, длинные тени резервуаров с пивом лягут на щит, установленный на лужайке против стоянки, потом на здание и, наконец, на стоянку. На щите надпись: "KDCU-AM - ВАШ ГОЛОС В ОКРУГЕ КАУЛИ". Поперек - другая, нанесенная розовым, почти в тон минивэну, спреем: "Трои любет Марианн! Да!"
   Чуть позже Хоуви Соул, член У-команды, так называют себя сотрудники радиостанции, сотрет ее, возможно, во время передачи Раша Лимбо, которая принимается на спутниковую антенну и полностью автоматизирована, но пока она красуется на щите, говоря нам о том, как проявляется любовь в одноэтажной Америке. Видите, мы все-таки нашли и что-то хорошее.
   Аккурат в момент нашего прибытия из боковой двери здания радиостанции выходит худощавый мужчина в "докерсах" <"Докерсы" - широкие брюки со штрипками на пояске.> цвета хаки, белой рубашке из египетского хлопка, застегнутой на все пуговицы, без галстука, и в темно-бордовых подтяжках (они такие же тонкие, эти подтяжки, как и он сам, и слишком модные, чтобы называть их помочами; помочи - это вульгарная часть мужского туалета, их могут носить только такие люди, как Шустрик Макстон и Сонни Хартфилд из похоронного бюро). На голове этого серебряноволосого мужчины очень крутая соломенная "федора", старинная, но прекрасно сохранившаяся. Большие "авиационные" солнцезащитные очки закрывают глаза. Он останавливается возле газона, слева от двери, под громкоговорителем, из которого доносится прогноз погоды на текущий день: на KDCU идет выпуск местных новостей. Далее - последняя информация с Чикагской биржи сельскохозяйственной продукции, а потому за микрофон мужчине садиться только через десять минут.
   Мы с растущим недоумением наблюдаем, как он достает пачку сигарет "Американ спирите", прикуривает от золотой зажигалки. Конечно же, этот мужчина в подтяжках, "докерсах" и "федоре" не может быть Джорджем Рэтбаном. Мысленно мы нарисовали себе совсем другого Джорджа, никоим образом не похожего на этого. Мы вообразили мужчину с огромным животом, нависающим над ремнем клетчатых брюк (жареные колбаски, они свое берут), кирпично-красным лицом (а за это уже спасибо пиву, не говоря об истошных криках у микрофона) и мощной шеей (в иной таким голосовым связкам просто не уместиться). Воображаемый нами, да и всем округом Каули, Джордж Рэтбан - пучеглазый, широкозадый, с растрепанными волосами, с кожаными легкими. Если он курит, то, конечно, сигары, ездит на "шевроле", голосует за республиканцев и в любой момент может стать жертвой сердечного приступа. Язык у него без костей, предрассудков - выше крыши, да еще повышенный холестерин.
   Этот мужчина - не тот мужчина. Этот двигается с грациозностью танцора. Этот - ледяной чай в жаркий день, хладнокровный, как король пик.
   Ларчик открывается просто. Дело в том, что Джорджа Рэтбана не существует вовсе. Он - хобби, выдумка, всего лишь один из ликов этого худощавого мужчины. Сотрудникам KDCU известно его настоящее имя, и они считают себя участниками разыгрываемого спектакля (один из его атрибутов фирменная фраза насчет слепого), но, право, не знают и половины того, что связано с этим человеком. Если говорить точно, знают только треть, - потому что мужчина в "докерсах" и соломенной "федоре" на самом деле объединяет в себе четырех людей.
   В любом случае Джордж Рэтбан - спаситель KDCU, последней еще живой станции диапазона AM на рынке, захваченном эфэмовскими хищниками. Пять дней в неделю он ведет утреннюю передачу, которая пользуется бешеной популярностью, а следовательно, привлекает спонсоров. Поэтому У-команда души в нем не чает.    Над его головой громкоговоритель выплевывает: "...нет никаких ниточек, согласно словам начальника полиции Дейла Гилбертсона, который назвал Уэнделла Грина, репортера "Герольд", заезжим паникером, больше интересующимся тиражом газеты, чем нашим стремлением навести порядок во Френч-Лэндинге.
   А пока в Ардене пожар в доме унес жизни пожилого фермера и его жены. Хорст П. Лепплемайер и его жена, Гертруда, восьмидесяти двух лет..."
   - Хорст П. Лепплемайер, - повторяет худощавый мужчина, с удовольствием затягиваясь сигаретой. - Сможешь повторить десять раз или как?
   За его спиной справа вновь открывается дверь, и хотя курильщик стоит под громкоговорителем, он слышит этот звук.
   Глаза за "авиационными" солнцезащитными очками мертвы от рождения, поэтому слух у худощавого мужчины обострен.
   У вновь прибывшего бледное, одутловатое лицо, он щурится на солнце, как новорожденная бабочка, которую плуг вытащил на поверхность земли и выковырял из кокона. Голова у него гладко выбрита, если не считать гребня посередине (как у индейца племени могаук), на затылке плавно переходящего в косичку, которая начинается чуть повыше шеи и доходит до лопаток. Гребень ярко-красный, косичка - цвета электрик. Серьга в одном ухе, вроде бы молния, подозрительно напоминает знаки различия частей "СС" нацистской Германии. На нем черная порванная футболка с надписью "СНИВЕЛЛИНГ ШИТС-97:
   МЫ ХОРОШО ПОДГОТОВИЛИСЬ К ЭТОМУ ТУРНЕ". В одной руке этот колоритный тип держит футляр с си-ди <Си-ди - от английского CD, лазерный диск.>.
   - Привет, Моррис, - здоровается с ним худощавый мужчина в "федоре", не поворачиваясь.
   У Морриса от удивления приоткрывается рот, и в этом состоянии он становится похож на милого еврейского мальчика, каковым он, собственно, и является. Моррис Розен проходит на радиостанции летнюю практику. Его направили сюда от Ошкошского филиала Висконсинского университета. "Господи, как же мне нравится бесплатная рабочая сила!" - заявил как-то по этому поводу Том Уипинс, управляющий радиостанцией, довольно потирая руки. Никто так придирчиво не следит за расходами компании, как это делает Том Уиггинс на KDCU. Он - словно дракон, восседающий на груде золота (хотя на счетах KDCU не просматривалось такой груды; повторим, диапазон AM практически вымер, просто чудо, что эта радиостанция до сих пор находится на плаву).
   Выражение удивления на лице Морриса - будет справедливо назвать это удивлением смущения - сменяется улыбкой.
   - Bay, мистер Лайден! Ну вы и даете! Какие же у вас уши!
   Тут он хмурится. Даже если мистер Лайден, который стоял под тявкающим громкоговорителем, не следует это забывать, и услышал, что кто-то вышел из здания, каким образом ему удалось узнать, кто именно появился у него за спиной?
   - Как вы узнали, что это я? - спрашивает он.
   - По утрам здесь только двое пахнут марихуаной, - объясняет Генри Лайден. - Один из них после косячка полощет рот "Скоуп" <"Скоуп" - зубной эликсир, выпускаемый фирмой "Проктер энд Гэмбл".>, второй, это ты, обходится без оного.
   - Bay. - В голосе Морриса слышится уважение. - Да у вас нюх как у собаки.
   - Именно так, - соглашается Генри. Продолжает мягко и задумчиво:
   - Это трудная работа, но кто-то должен ее делать.
   Так вот, насчет твоих утренних свиданий с ароматной травкой.
   Позволь мне поделиться с тобой одним индейским афоризмом.
   - Да, конечно. - Это первый долгий разговор Морриса с Генри Лайденом, и он на все сто процентов соответствует образу, который ему нарисовали. На все сто и даже больше. И уже совсем не трудно поверить, что он может быть другим.., полностью перевоплощаться, как Брюс Уэйн. Но.., все это так необычно.
   - То, чем мы занимаемся в детстве, становится привычкой, - все тот же мягкий голос, не имеющий ничего общего с голосом Джорджа Рэтбана. - Это мой тебе совет, Моррис.
   - Да, абсолютно, - отвечает Моррис. Он понятия не имеет, о чем толкует мистер Лайден. Но медленно, застенчиво протягивает руку с футляром с си-ди. На мгновение, пока Генри не пытается взять футляр, Моррис чувствует острую обиду. Ему вдруг снова семь лет, и он пытается произвести впечатление на своего вечно занятого отца картиной, которую рисовал в своей комнате всю вторую половину дня. Потом думает: "Он же слепой, дубовая твоя башка. Он может унюхать марихуану в твоем дыхании, и уши у него, возможно, как у летучей мыши, но откуда он может знать, что у тебя в руке гребаный си-ди?"
   Осторожно, словно пугаясь собственной смелости, Моррис берет Генри за запястье. Чувствует, как тот вздрагивает, но потом позволяет подвести его к пластмассовой коробочке.
   - А, си-ди, - говорит Генри. - И что там записано?
   - Вы должны поставить седьмой трек в вашу вечернюю программу, отвечает Моррис. - Пожалуйста.
   Впервые на лице Генри отражается тревога. Он затягивается сигаретой, бросает ее (даже не посмотрев.., естественно, хаха) в наполненное песком пластиковое ведро у двери.
   - О какой программе ты говоришь? - спрашивает он.
   Вместо прямого ответа Моррис губами издает быстрые чавкающие звуки, изображая маленького, но прожорливого грызуна, поедающего что-то вкусное. Хуже того, дополняет их фирменной фразой Висконсинской крысы, которую молодежь возраста Морриса знает так же хорошо, как их родители, - вопль Джорджа Рэтбана "Даже слепой": "Жуй это, ешь, запивай, оно все-е-е равно выйдет из одного и того же места!"
   С имитацией у Морриса не очень, но вопроса, кого он имитирует, не возникает: одну-единственную Висконсинскую крысу, чья вечерняя программа на KWLA-FM известна на весь округ Каули (скорее, следовало бы сказать, "пользуется дурной славой во всем округе Каули"). KWLA - крошечная студенческая радиостанция, работающая в FM-диапазоне, пятнышко на полотне висконсинского радиоэфира, но аудитория Крысы огромна.
   Но если кто-то узнает, что обожаемый всеми, болеющий за "Пивную команду", голосующий за республиканцев, вещающий в АМ-диапазоне Джордж Рэтбан одновременно и Висконсинская крыса, который однажды в прямом эфире вывалил содержимое кишечника на си-ди "Бэкстрит бойз", могут быть неприятности. И очень серьезные, которые, вполне возможно, выйдут за пределы висконсинского радиомирка.
   - С чего ты вдруг решил, Моррис, что Висконсинская крыса - это я? спрашивает Генри. - Я же практически не знаю человека, о котором ты говоришь? Кто вбил тебе в голову такую странную идею?
   - Информированный источник, - уклончиво отвечает Моррис.
   Он не собирается выдавать Хоуви Соула, даже если ему будут вырывать ногти раскаленными щипцами. Да и Хоуви выяснил это случайно: как-то зашел в сортир после Генри и увидел, что тот выронил бумажник из заднего кармана, пока сидел на троне. Казалось бы, человек со столь обостренными органами чувств не мог не заметить падения бумажника на пол, но, возможно, Генри в тот момент крепко о чем-то задумался: человеку, столь занятому работой, как Генри, есть о чем подумать. В любом случае в бумажнике Генри лежал пропуск KWLA (в бумажник Хоуви, по его словам, заглянул из чистого любопытства), и в строке "Фамилия" кто-то поставил "оттиск крысы".
   Дело закрыто, игра закончена, застегивай молнию ширинки.
   - Я никогда в жизни не переступал порога KWLA, - говорит Генри, и это абсолютная правда. Передачу Висконсинской крысы (среди прочих) он делает дома, потом посылает пленку через абонентский ящик, который арендует на имя Джо Страммера в почтовом отделении в центре города. Пропуск с "оттиском крысы" скорее приглашение от менеджмента KWLA, которым он еще ни разу не воспользовался... Но пропуск сохранил.
   - Ты тоже стал чьим-то информированным источником, Моррис?
   - Что?
   - Ты кому-нибудь говорил, что я - Висконсинская крыса?
   - Нет! Конечно же, нет! - Как нам известно, люди всегда так говорят. К счастью для Генри, в данном случае это правда.
   По крайней мере пока, день ведь только начался.
   - И не скажешь, не так ли? Потому что слухи имеют одну особенность: они укореняются. Совсем как плохие привычки, - бормочет Генри, создавая дымовую завесу.
   - Я умею держать рот на замке, - гордо заявляет Моррис.
   - Я на это надеюсь. Потому что, если ты будешь распространять слухи, мне придется тебя убить.
   "Распространять слухи, - думает Моррис. - О-го-го, да за кого он меня держит?"
   - Конечно же, убить, как же иначе. - Моррис смеется.
   - И съесть, - добавляет Генри. Он не смеется, даже не улыбается.
   - Да, да. - Моррис продолжает смеяться, но теперь даже для его собственных ушей смех звучит очень уж неестественно. - Словно вы - Ганнибал Лектер.
   - Словно я - Рыбак, - отвечает Генри, и "авиационные" очки медленно поворачиваются к Моррису. Солнечные лучи отражаются в них, и на мгновение они превращаются в языки пламени. Моррис непроизвольно, даже не подозревая об этом, отступает на шаг. - Альберту Фишу нравится начинать с задницы, ты это знал?
   - Н...
   - Именно так. Он говорит, что кусок юной задницы так же хорош, как телячья вырезка. Его собственные слова. Из письма матери одной из жертв.
   - Ни фига себе. - Голос у Морриса - как у человека, готового шлепнуться в обморок, как у откормленного маленького поросенка, не пускающего в свой дом большого голодного волка. - Но мне нет нужды особо волноваться. Ведь вы - не Рыбак.
   - Не Рыбак? С чего ты так решил?
   - Ну, прежде всего вы - слепой.
   Генри молчит, только смотрит на Морриса, которому с каждым мгновением становится все тревожнее, сверкающими на солнце очками. И Моррис думает: "А слепой ли он? Для слепого он слишком хорошо ориентируется... Как он меня вычислил, стоило мне выйти из двери. Это очень подозрительно".