Страница:
Слова, написанные белым мелом на черной доске, никак не шли у нее из головы. ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕЛОВЕК ПОГИБЛИ В МЕТРО, вот так надо было писать. Но… ПОДЗЕМНЫЙ УЖАС ПОГЛОТИЛ ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕЛОВЕК. Было в этом что-то такое… неприятное и тревожное. Надо же, «поглотил»… Так в старину говорили о моряках, которые утонули в море. «И морская пучина поглотила их безвозвратно».
ПОДЗЕМНЫЙ УЖАС.
Ей это очень не нравилось. В голову лезли мысли о кладбищах, канализационных шахтах и бледных и вялых тварях – мерзких и тошнотворных, – которые обитают в недрах метро, и неожиданно выпрыгивают из тоннелей, и хватают своими цепкими лапами (или, может быть, щупальцами) несчастных пассажиров на освещенной платформе, и уволакивают их в темноту…
Они повернули направо. На углу, рядом с тремя громадными мотоциклами, стояли трое парней в черной коже. Они оглянулись на проезжающее такси, и на мгновение Дорис показалось (сейчас заходящее солнце светило ей прямо в глаза), что у байкеров нечеловеческие лица. В душе шевельнулось неприятное ощущение – и не ощущение даже; уверенность, – что у этих ребят в черной коже не лица, а крысиные морды. Крысиные морды с черными настороженными глазами. Но потом свет немного сместился, и она поняла, что, конечно же, все было совсем не так. Это были обычные парни, которые стояли себе и курили перед кондитерской на углу.
– Ну вот, кажется, мы подъезжаем. – Лонни перестал шарить по карманам и указал пальцем в окно. Дорис взглянула туда и увидела табличку с названием улицы. «Крауч-Энд-роуд». Старые кирпичные дома обступили узенькую улицу, словно поблекшие сонные вдовы. Казалось, они провожают такси глазами – слепыми темными окнами. Движения на улице не было, только несколько ребятишек проехало навстречу и мимо на грохочущих мотоциклах. Двое мальчишек пытались проехаться на скейтборде, но без особых успехов. Их папаши сидели на лавочке, курили и наблюдали за стараниями детей – отдыхали после работы. Все казалось вполне нормальным.
Таксист остановился перед маленьким ресторанчиком унылого вида с заляпанной вывеской, выставленной в окне: ПАТЕНТ НА ПРАВО ТОРГОВЛИ СПИРТНЫМИ НАПИТКАМИ ЕСТЬ, – и плакатом побольше, который сообщал, что здесь можно взять карри навынос. На подоконнике с той стороны стекла спал большой серый кот. У входа стояла красная телефонная будка.
– Ну вот, ребята, – сказал таксист. – Сейчас вы уточните адрес вашего друга, и я вас довезу в лучшем виде.
– Ага, спасибо, – сказал Лонни и вышел из машины.
Дорис пару секунд посидела в машине, а потом тоже решила выйти – пройтись и размяться. На улице по-прежнему дул жаркий ветер. Он тут же взметнул ее юбку и прилепил к ноге обертку из-под мороженого. Дорис брезгливо тряхнула ногой. Потом подняла глаза и обнаружила, что смотрит прямо на серого кота за стеклом. Он тоже смотрел на нее совершенно непроницаемым и загадочным взглядом. У него был один глаз и всего половина морды – вторую половину напрочь выдрали когтями в какой-то давней кошачьей драке. Осталось лишь безобразное розоватое месиво, изрытое шрамами и рубцами, незрячая глазница с молочно-белесым бельмом и несколько пучков шерсти.
Котяра беззвучно мяукнул через стекло.
Дорис стало противно и страшно. Она поспешно отошла от окна, подошла к телефонной будке и заглянула внутрь сквозь заляпанное грязное стекло. Лонни подмигнул ей и поднял вверх большой и указательный пальцы, сложенные колечком. Мол, все о'кей. Потом он опустил в щель автомата десятипенсовик и заговорил в трубку. Он рассмеялся – не слышно через стекло. Как тот кот. Дорис оглянулась на окно ресторанчика, но котяра уже смылся. Внутри было сумрачно, но она все равно разглядела пустые столы, на которых стояли перевернутые вверх ногами стулья, и старика, уныло подметавшего пол. Потом она повернулась обратно к мужу и увидела, что он что-то записывает на бумажке. Наверное, адрес. Он убрал ручку в карман, крепко зажал бумажку в руке – да, это был адрес, – сказал в трубку еще пару слов, повесил ее на рычаг и вышел из будки.
С торжествующим видом он предъявил бумажку жене.
– Ну вот, все в порядке… – Он глянул вперед поверх плеча Дорис и вдруг нахмурился. – А где наше такси?
Она обернулась. Такси исчезло. На том месте, где стояла машина, осталась лишь пара каких-то бумажек, которые ветер лениво гнал по асфальту. На другой стороне улицы возились двое мелких ребятишек. Совсем малыши, лет пяти-шести. Мальчик и девочка с растрепанными косичками, торчащими в разные стороны. Они хватали друг друга руками и заливисто хохотали. Дорис заметила, что рука у мальчика изуродована и скрючена, как клешня. И куда только смотрит министерство здравоохранения… Ребятишки заметили, что она на них смотрит, тесно прижались друг к другу и опять рассмеялась.
– Я не знаю, – растерянно проговорила Дорис. Она себя чувствовала полной дурой. И еще ей было немного не по себе. Жара, неизменный ветер, который дул так неестественно ровно, без порывов и затуханий, странный, словно нарисованный свет…
– А в котором часу это было, примерно? – вдруг спросил Фарнхэм.
– Я не знаю, – испуганно проговорила Дорис. Неожиданный вопрос констебля перебил ее горестный речитатив, так что она даже не сразу сообразила, о чем ее спрашивают. – Часов в шесть, наверное. Может быть, в двадцать минут седьмого.
– Ясно. Продолжайте, пожалуйста, – сказал Фарнхэм, который прекрасно знал, что в конце августа закаты в Лондоне начинаются как минимум в восьмом часу. Если не позже.
– Может быть, он подумал… ну, когда ты поднял руку. – Дорис изобразила тот знак «все о'кей», который Лонни показывал ей из телефонной будки. – Может быть, он подумал, что ты его отпускаешь… вроде махнул рукой.
– Мне пришлось бы долго руками махать, чтобы он уехал с почти трояком на счетчике, – фыркнул Лонни и подошел к краю проезжей части. Двое малышей на той стороне Крауч-Энд-роуд продолжали хихикать.
– Эй, ребята! – окликнул их Лонни.
– Вы американец, сэр? – спросил мальчик с клешней вместо руки.
– Да, – сказал Лонни и улыбнулся. – Вот тут стояло такси, буквально пару минут назад. Вы не видели, куда оно уехало?
Ребятишки как будто задумались. Девочка вышла к краю тротуара, сложила ладошки рупором и, по-прежнему улыбаясь, она прокричала им через улицу – через рупор из грязных ладошек и через свою по-детски невинную улыбку:
– Вот и угребывай в свою Америку!
У Лонни отвисла челюсть.
– Сэр! Сэр! Сэр! – пронзительно завопил мальчик, бешено размахивая своей безобразной клешней. А потом они оба развернулись и бросились бежать. Буквально через пару секунд они завернули за угол и скрылись из виду, и только эхо их звонкого смеха еще задержалось на улице.
Лонни ошалело взглянул на Дорис.
– Похоже, что здесь, в Крауч-Энде, некоторые ребятишки не особенно жалуют американцев, – выдавил он.
Дорис нервно огляделась по сторонам.
Похоже, больше на улице не было никого.
Лонни приобнял ее за талию.
– Ну что, малышка. Похоже, придется нам топать пешком.
– Мне что-то не хочется топать пешком, если честно. А то вдруг эти мелкие побежали за старшими братьями. – Дорис рассмеялась, чтобы показать, что она пошутила, но смех получился каким-то натянутым. Ей очень не нравился этот вечер, навевающий странное ощущение выпадения из реальности. Лучше бы они с Лонни остались в отеле, право слово.
– Но, похоже, у нас нет выбора, – сказал он. – Что-то здесь не наблюдается свободных такси.
– Лонни, почему он нас бросил, таксист? Он казался таким милым.
– Понятия не имею. Но Джон очень подробно мне все объяснил. Он живет на Брасс-Энд. Это такой маленький тупичок на пять-шесть домов. И Джон говорит, его нет на схеме городских улиц. – Продолжая говорить, Лонни повел Дорис по Крауч-Энд-роуд. Прочь от телефонной будки, от ресторанчика, где продавали навынос карри и от того пяточка пустоты, где раньше стояло такси. – Нам надо будет свернуть направо на Хиллфилд-авеню, потом через полквартала свернуть налево, и первый правый поворот… или левый?.. в общем, нам надо на Петри-стрит. И там – второй поворот налево. Это и будет Брасс-Энд.
– И как ты все это запомнил?
– С трудом, – сказал он с таким потешным видом, что она поневоле рассмеялась. Лонни умел поднять ей настроение. Была у него такая замечательная способность.
На стене в коридоре висела подробная карта Крауч-Энда, где было значительно больше деталей, чем в справочнике «Как проехать по улицам Лондона». Фарнхэм встал перед ней, сунув руки в карманы, и принялся очень внимательно ее изучать. Сейчас в здании было тихо. Веттер еще не вернулся со своей прогулки, предпринятой с целью проветривания мозгов – будем надеяться, ему таки выдует из головы всю эту бредовую чертовщину, – а Реймонд, наверное, уже давно разобрался с той пакистанкой, у которой украли сумку.
Фарнхэм ткнул пальцем в то место на карте, где таксист скорее всего высадил эту американку с ее разлюбезным мужем (если, конечно, ей можно верить, в чем Фарнхэм искренне сомневался). Дорога до дома их друга казалась донельзя простой. Свернуть с Крауч-Энд-роуд на Хиллфилд-авеню, потом – налево по Виккерс-лейн, и снова налево на Петри-стрит. На Брасс-Энд, крохотном ответвлении от Петри, было от силы шесть – восемь домов. Короткий такой тупичок. Идти где-то с милю, не больше. Это кем же надо быть, чтобы там заблудиться?! Да будь ты хоть дважды американец…
– Реймонд! – окликнул он. – Ты еще здесь?
Вошел сержант Реймонд. Он собирался на патрулирование и надевал на ходу штормовку.
– Уже убегаю, моя красавица.
– Перестань, может быть, – сказал Фарнхэм, но все равно вымученно улыбнулся. Реймонда он побаивался. Стоило только взглянуть на эту мрачную гориллу со зверской рожей, как сразу же становилось ясно: он стоит слишком близко к черте, что отделяет хороших парней от мерзавцев. На лице у Реймонда красовался толстый белый шрам, вернее даже рубец, похожий на перекрученную веревку – от левого уголка рта и почти до самого кадыка. Сам сержант утверждал, что это один бесноватый карманник пытался перерезать ему горло осколком разбитой бутылки. Поэтому, мол, он и ломает им пальцы. Но Фарнхэм даже не сомневался, что это вранье. Просто Реймонду нравилось, как трещат кости, когда их ломают.
– Не угостишь сигареткой? – спросил Реймонд.
Фарнхэм со вздохом протянул ему пачку. Пока Реймонд прикуривал, он спросил:
– Слушай, а на Крауч-Энд-роуд есть магазин, где продают карри?
– Я такого не знаю, мой птенчик, – сказал Реймонд.
– Так я и думал.
– Какие проблемы, малыш?
– Никаких, – может быть, чуть резковато ответил Фарнхэм, вспомнив растрепанные волосы и остекленевшие глаза Дорис Фриман.
Дорис и Лонни Фриман дошли почти до конца Крауч-Энд-роуд и там свернули на Хиллфилд-авеню, застроенную очень стильными, даже можно сказать, впечатляющими домами, – но Дорис почему-то подумала, что это всего лишь фасады, красивые оболочки, вероятно, разрезанные изнутри на квартиры и комнаты с холодной хирургической точностью.
– Пока все в порядке, – заметил Лонни.
– Да… – начала было Дорис и осеклась, потому что откуда-то сбоку послышался слабый стон.
Они оба встали как вкопанные. Стон доносился справа, из маленького дворика, обнесенного высокой живой изгородью. Лонни направился было в ту сторону, но Дорис схватила его за руку:
– Лонни, не надо!
– Что значит, не надо? – удивился он. – Кому-то плохо.
Она шагнула следом за ним, нервно передернув плечами. Изгородь была высокой, но не слишком густой. Лонни без труда раздвинул кусты. За ними обнаружилась небольшая квадратная лужайка в обрамлении цветочных клумб. Лужайка была очень зеленой, а в центре чернело какое-то дымящееся пятно – во всяком случае, с первого взгляда Дорис решила, что это пятно. Она еще раз глянула через плечо Лонни – ей пришлось встать на цыпочки, потому что она была маленькой, а муж был высоким, – и увидела, что это была дыра, отдаленно напоминающая силуэт распростертого человека. И она действительно дымилась.
«ПОДЗЕМНЫЙ УЖАС ПОГЛОТИЛ ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕЛОВЕК», – вдруг подумала Дорис и вздрогнула.
Стон доносился из этой дыры, и Лонни рванулся туда, продираясь сквозь кусты.
– Лонни, не надо, – сказала она. – Пожалуйста.
– Кому-то плохо, – повторил он и прорвался сквозь изгородь на ту сторону. Раздался жесткий звук рвущейся ткани. Дорис еще успела увидеть, как муж идет к черной дырке в земле, а потом кусты сомкнулись плотной зеленой стеной, и она больше не видела Лонни – лишь различала его силуэт с той стороны. Она попыталась пройти туда следом за ним, но на ней была блузка без рукавов, и она сразу же оцарапалась о короткие твердые ветки подстриженных кустов.
– Лонни! – закричала она. Ей вдруг стало страшно. – Лонни, вернись!
– Сейчас, солнышко!
Дорис казалось, что дом с той стороны колючей зеленой стены бесстрастно глядит на нее пустыми темными окнами.
Стоны по-прежнему доносились из дымящейся дыры, но теперь они стали глуше – такие гортанные хрипы, в которых звучало какое-то жуткое ликование. Неужели Лонни не слышит?!
– Эй, там внизу, – донесся с той стороны голос Лонни. – Тут есть кто-нибудь? Эй… о Боже!
А потом он закричал. Дорис в жизни не слышала, чтобы Лонни кричал, и от этого вопля у нее подкосились ноги. Она судорожно огляделась, ища глазами хотя бы какой-то проход – тропинку или просто просвет в плотных кустах, – но изгородь тянулась сплошной стеной. У нее перед глазами поплыли обрывки кошмарных видений: байкеры с крысиными мордами вместо лиц, огромный кот с розовой развороченной мордой, маленький мальчик с рукой-клешней.
Лонни! – хотела крикнуть она, но не смогла выдавить из себя ни звука.
Теперь с той стороны послышались звуки борьбы. Стоны затихли. Зато появилось какое-то влажное хлюпанье, как будто кто-то тяжелый шлепал по мокрой грязи. А потом Лонни вывалился обратно сквозь плотные кусты, как будто его сильно толкнули в спину. Правый рукав его светло серого пиджака был разодран в клочья, и на нем чернели подтеки какой-то слизи, которая дымилась, как и дыра посреди лужайки.
– Дорис, беги!
– Лонни, что…
– Беги! – Его лицо было бледным, как молодой сыр.
Дорис отчаянно огляделась в поисках полицейского. Хоть кого-нибудь. Но Хиллфилд-авеню как будто вымерла. Пустая и мертвая улица в мертвом городе. А когда Дорис повернулась обратно к изгороди, она увидела, что за зеленой стеной в направлении улицы движется нечто кошмарное… нечто бесформенное и черное. И даже больше, чем просто черное. Сама чернота – полная противоположность света.
И оно влажно чавкало.
А потом кусты зашелестели и зашевелились. Дорис застыла, не в силах оторвать взгляд от этой дрожащей зеленой стены. Ее как будто парализовало. Она бы, наверное, так и стояла (сказала она Веттеру и Фарнхэму), если бы Лонни не схватил ее за руку и не заорал на нее… да, Лонни, который в жизни ни на кого не повысил голос, даже на детей, вдруг заорал… она бы стояла там до сих пор. Или…
Но они побежали.
Фарнхэм спросил куда. Но она не знала. Лонни был вообще никакой, его буквально корежило от отвращения и трясло от страха. Похоже, он был в истерике – вот это она еще понимала, но больше не соображала вообще ничего. Он железной хваткой вцепился в ее запястье и тащил за собой. Они бежали не разбирая дороги – прочь от мрачного дома за зеленой изгородью и от дымящейся дыры на лужайке. Вот это она понимала, а все остальное было лишь вереницей смутных разрозненных впечатлений.
Поначалу бежать было трудно, но потом стало легче, потому что дорога пошла под гору. Они свернули за угол, потом еще раз свернули. Тусклые серые дома с высокими каменными крылечками и закрытыми зелеными ставнями, казалось, смотрят на них слепыми глазами окон. Дорис запомнила, что в какой-то момент Лонни снял на ходу пиджак, весь заляпанный черной слизью, и швырнул его на тротуар. Наконец они выбрались на достаточно широкую улицу.
– Стой, – выдохнула она. – Я больше не могу.
Свободную руку она прижимала к боку, в который как будто вонзили добела раскаленный прут.
Лонни остановился. Они выбрались из квартала частных домов и стояли теперь на углу Крауч-лейн и Норрис-роуд. На той стороне Норрис-роуд был указатель. Одна миля до Бойни-Товен.
Не хватало им только бойни.
Может быть, Бойня-Таун? – уточнил Веттер.
Нет, сказала Дорис Фриман. Именно Товен.
Реймонд затушил в пепельнице сигарету, выпрошенную у Фарнхэма.
– Все, я убегаю, – объявил он, а потом повнимательнее присмотрелся к Фарнхэму. – Моей куколке надо себя беречь, хорошо кушать и больше спать. У нее под глазами большие черные круги. А шерсть на ладонях еще не растет, мой котик? – Он громко заржал.
– Знаешь такую улицу, Крауч-лейн? – спросил Фарнхэм.
– Ты имеешь в виду, Крауч-Энд-роуд.
– Нет. Я имею в виду Крауч-лейн.
– Впервые слышу.
– А Норрис-роуд?
– Есть такая. Пересекается с Хай-стрит в Бейсингстрок…
– Нет. Здесь, у нас.
– Здесь у нас такой нет, мой птенчик.
Фарнхэм и сам не знал, почему он упорствовал, ведь эта полоумная американка несла явный бред.
– А Бойня-Товен?
– Товен, ты сказал? Не Таун?
– Ага, Товен.
– Не знаю такого. Но если бы знал, обходил бы за пять кварталов.
– Почему?
– Потому что «бойня» это само по себе неприятно, а «товен» на языке древних друидов означает место ритуального жертвоприношения… они, кстати, людей приносили в жертвы. Вырезали им печень и легкие. Вот такие дела. – Реймонд застегнул штормовку и вышел в ночь.
Фарнхэм проводил его пасмурным взглядом. Ему было не по себе. Он все это выдумал, решил Фарнхэм. Что такой тупой пень, как Сид Реймонд, может знать о друидах?! Все его познания уместятся на кончике иглы, и там еще будет достаточно места для «Отче наш».
Все правильно. Но даже если Реймонд и вправду знает про друидов, это ничего не меняет. Та женщина была…
– Они тут все с ума посходили, – сказал Лонни и рассмеялся нервным дрожащим смехом.
Чуть раньше, пока они еще бежали по улицам, Дорис взглянула на часы и увидела, что было уже почти восемь. Свет опять изменился. Из яркого оранжевого сияния он превратился во мглистое, как будто сгущенное алое свечение, которое отражалось зловещими отблесками от оконных стекол и окрасило фасад церкви на той стороне Норрис-роуд в цвет запекшейся крови. Солнце было как сплющенный шар у самого края горизонта.
– Что там случилось, Лонни? – спросила Дорис. – Что это было?
– И пиджак потерял. Все одно к одному.
– Ты его не потерял. Ты его сам снял и выбросил. Он был весь в…
– Не говори ерунды! – рявкнул он. Но в его глазах не было злобы или раздражения. Только блуждающий ошарашенный взгляд – растерянный и мягкий. – Я его потерял.
– Лонни, что там было, на той лужайке?
– Ничего. Давай не будем об этом. Где мы, вообще?
– Лонни…
– Я ничего не помню, – сказал он уже мягче. – Все как будто в тумане. Мы шли по улице… услышали какой-то звук… а потом мы побежали. Вот и все, что я помню. – Он помолчал и добавил по-детски жалобным голосом, от которого Дорис пробрал озноб: – Зачем бы мне было его выбрасывать, мой пиджак? Он мне нравился. Он подходил к брюкам. – Он запрокинул голову и громко расхохотался совершенно безумным смехом. Дорис опять стало страшно. Потому что она поняла: что бы Лонни там ни увидел, за изгородью, это было настолько ужасно, что он малость съехал с катушек. Она бы, наверное, тоже слегка повернулась… если бы она это видела. Но это уже не имело значения. Сейчас им надо выбираться отсюда. Возвращаться в отель, к детям.
– Давай поймаем такси. Я хочу домой.
– Но Джон… – начал было Лонни.
– Да черт с ним, с твоим Джоном! – закричала она. – Здесь все неправильно, все не так, и я хочу взять такси и поехать домой!
– Ну хорошо, хорошо. – Лонни провел дрожащей рукой по лбу. – Поедем домой. Вот только… где тут такси? Ты видишь?
Дорис огляделась. На самом деле на широкой, мощенной булыжником Норрис-роуд не было вообще никакого движения. По центру улицы тянулись ржавые трамвайные рельсы. На той стороне, напротив цветочного магазина, стояла древняя малолитражка на трех колесах. Чуть дальше, уже на их стороне улицы, виднелся припаркованный у тротуара мотоцикл «ямаха». И все. Шум машин доносился, но откуда-то издалека.
– Может быть, тут закрыли движение. Может быть, улицу ремонтируют, – пробормотал Лонни, а потом сделал одну очень странную вещь… во всяком случае, странную для такого спокойного и уверенного в себе человека, каким он был всегда. Он оглянулся через плечо, словно опасаясь, что за ними кто-то гонится.
– Пойдем пешком, – предложили Дорис.
– Куда?
– Куда угодно. Главное – выбраться из Крауч-Энда. А потом мы поймаем такси. Когда выберемся отсюда. – Она вдруг преисполнилась стопроцентной уверенности, что именно так все и будет. Хорошо быть хоть в чем-то уверенной.
– Ладно, как скажешь. – Похоже, Лонни был очень даже не против, чтобы она «приняла командование».
Они пошли вдоль по Норрис-роуд навстречу заходящему солнцу. Непрерывный гул проезжающих вдалеке машин оставался неизменным: он не отдалялся, но и не приближался. Как и ровный напор ветра. Отсутствие людей и машин начинало действовать Дорис на нервы. Ей очень не нравилось, что на улице так пустынно. У нее было стойкое ощущение, что за ними наблюдают. Она попыталась не зацикливаться на этом, но у нее ничего не вышло. Звуки их с Лонни шагов
(ПОДЗЕМНЫЙ УЖАС ПОГЛОТИЛ ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕЛОВЕК)
отдавались гулким эхом. Происшествие у живой изгороди никак не шло у Дорис из головы, и в конце концов она снова спросила:
– Лонни, что это было?
Он ответил просто:
– Я не помню. И не хочу помнить.
Они прошли мимо продуктового магазина, который уже был закрыт – за стеклом витрины лежала гора кокосовых орехов, похожих на сморщенные отрубленные головы. Мимо прачечной самообслуживания – ряды белых стиральных машин на фоне поблекших розовых стен смотрелись, как большие квадратные зубы в слабых деснах. Мимо витрины в подтеках мыльной воды, за которой висел пожелтевший плакатик: СДАЕТСЯ В АРЕНДУ. Что-то двигалось за белесыми разводами, и присмотревшись, Дорис увидела, что это был серый кот с половиной морды. Все тот же кошмарный кот. Он тоже глядел на нее сквозь стекло.
Дорис прислушалась к своим ощущениям и поняла, что внутри медленно нарастает ужас. Она его ощущала почти физически – как будто у нее в животе все скрутилось в тугой в узел, во рту появился противный привкус, как будто она отхлебнула ядреного зубного эликсира. Отблески заката лежали на булыжниках мостовой, как лужицы свежей крови.
Впереди показался подземный переход. Внизу было темно. Я не смогу, отрешенно и как бы вообще между прочим подумала Дорис. Не смогу я туда спуститься. Там может быть все что угодно. Я туда не пойду, так что даже и не уговаривайте. Потому что я не смогу.
Но другой внутренний голос просил, а ты сможешь вернуться обратно по этой пустынной, как будто заброшенной улицы, мимо закрытого магазинчика со странствующим котом внутри (как он попал сюда из ресторана? Лучше не задаваться этим вопросом. Лучше об этом вообще не думать.), мимо жутковатой «зубастой» прачечной, мимо овощной лавки со сморщенными головами… нет. Не сможет. Скорее всего не сможет.
Они подошли ближе к подземному переходу. Странно раскрашенный трамвай – цвета выбеленной кости – прогрохотал по рельсам прямо над ним. Он вырвался из темноты с пугающей внезапностью, как безумная стальная невеста навстречу своему жениху. Из-под колес сыпались искры. Дорис и Лонни невольно отпрянули, а Лонни еще и вскрикнул. Она взглянула на мужа и увидела, что за последний час он стал совсем другим человеком. Она никогда не видела его таким и даже не подозревала, что когда-то увидит. Ей показалось, что его волосы стали седыми, и хотя она твердо сказала себе – так твердо, как только сумела, – что это все из-за света… свет падает неудачно… но именно эта мнимая седина помогла ей принять решение. Лонни не в том состоянии, чтобы идти назад. Стало быть, в переход.
– Пойдем. – Она взяла его за руку и сжала со всей силы, чтобы он не почувствовал, как дрожит ее собственная рука. – Как говорится, раньше сядешь, раньше выйдешь.
Она шагнула вперед, и он послушно пошел за ней.
Они уже приближались к концу тоннеля – переход оказался коротким, к несказанному облегчению Дорис, – как вдруг кто-то схватил ее за руку, чуть повыше локтя.
Она не закричала. Просто не смогла закричать, потому что легкие разом сморщились, как смятые бумажные пакеты. В голове промелькнула безумная мысль: вот бы сейчас выйти из тела и просто… улететь. Она больше не чувствовала руку Лонни. Но сам он, похоже, и не заметил, что его рука выскользнула из ее руки. Он прошел вперед и поднялся по лестнице. На миг его силуэт – высокий и как бы вытянутый в длину – застыл на фоне кровавого алого света, а потом он скрылся из виду.
ПОДЗЕМНЫЙ УЖАС.
Ей это очень не нравилось. В голову лезли мысли о кладбищах, канализационных шахтах и бледных и вялых тварях – мерзких и тошнотворных, – которые обитают в недрах метро, и неожиданно выпрыгивают из тоннелей, и хватают своими цепкими лапами (или, может быть, щупальцами) несчастных пассажиров на освещенной платформе, и уволакивают их в темноту…
Они повернули направо. На углу, рядом с тремя громадными мотоциклами, стояли трое парней в черной коже. Они оглянулись на проезжающее такси, и на мгновение Дорис показалось (сейчас заходящее солнце светило ей прямо в глаза), что у байкеров нечеловеческие лица. В душе шевельнулось неприятное ощущение – и не ощущение даже; уверенность, – что у этих ребят в черной коже не лица, а крысиные морды. Крысиные морды с черными настороженными глазами. Но потом свет немного сместился, и она поняла, что, конечно же, все было совсем не так. Это были обычные парни, которые стояли себе и курили перед кондитерской на углу.
– Ну вот, кажется, мы подъезжаем. – Лонни перестал шарить по карманам и указал пальцем в окно. Дорис взглянула туда и увидела табличку с названием улицы. «Крауч-Энд-роуд». Старые кирпичные дома обступили узенькую улицу, словно поблекшие сонные вдовы. Казалось, они провожают такси глазами – слепыми темными окнами. Движения на улице не было, только несколько ребятишек проехало навстречу и мимо на грохочущих мотоциклах. Двое мальчишек пытались проехаться на скейтборде, но без особых успехов. Их папаши сидели на лавочке, курили и наблюдали за стараниями детей – отдыхали после работы. Все казалось вполне нормальным.
Таксист остановился перед маленьким ресторанчиком унылого вида с заляпанной вывеской, выставленной в окне: ПАТЕНТ НА ПРАВО ТОРГОВЛИ СПИРТНЫМИ НАПИТКАМИ ЕСТЬ, – и плакатом побольше, который сообщал, что здесь можно взять карри навынос. На подоконнике с той стороны стекла спал большой серый кот. У входа стояла красная телефонная будка.
– Ну вот, ребята, – сказал таксист. – Сейчас вы уточните адрес вашего друга, и я вас довезу в лучшем виде.
– Ага, спасибо, – сказал Лонни и вышел из машины.
Дорис пару секунд посидела в машине, а потом тоже решила выйти – пройтись и размяться. На улице по-прежнему дул жаркий ветер. Он тут же взметнул ее юбку и прилепил к ноге обертку из-под мороженого. Дорис брезгливо тряхнула ногой. Потом подняла глаза и обнаружила, что смотрит прямо на серого кота за стеклом. Он тоже смотрел на нее совершенно непроницаемым и загадочным взглядом. У него был один глаз и всего половина морды – вторую половину напрочь выдрали когтями в какой-то давней кошачьей драке. Осталось лишь безобразное розоватое месиво, изрытое шрамами и рубцами, незрячая глазница с молочно-белесым бельмом и несколько пучков шерсти.
Котяра беззвучно мяукнул через стекло.
Дорис стало противно и страшно. Она поспешно отошла от окна, подошла к телефонной будке и заглянула внутрь сквозь заляпанное грязное стекло. Лонни подмигнул ей и поднял вверх большой и указательный пальцы, сложенные колечком. Мол, все о'кей. Потом он опустил в щель автомата десятипенсовик и заговорил в трубку. Он рассмеялся – не слышно через стекло. Как тот кот. Дорис оглянулась на окно ресторанчика, но котяра уже смылся. Внутри было сумрачно, но она все равно разглядела пустые столы, на которых стояли перевернутые вверх ногами стулья, и старика, уныло подметавшего пол. Потом она повернулась обратно к мужу и увидела, что он что-то записывает на бумажке. Наверное, адрес. Он убрал ручку в карман, крепко зажал бумажку в руке – да, это был адрес, – сказал в трубку еще пару слов, повесил ее на рычаг и вышел из будки.
С торжествующим видом он предъявил бумажку жене.
– Ну вот, все в порядке… – Он глянул вперед поверх плеча Дорис и вдруг нахмурился. – А где наше такси?
Она обернулась. Такси исчезло. На том месте, где стояла машина, осталась лишь пара каких-то бумажек, которые ветер лениво гнал по асфальту. На другой стороне улицы возились двое мелких ребятишек. Совсем малыши, лет пяти-шести. Мальчик и девочка с растрепанными косичками, торчащими в разные стороны. Они хватали друг друга руками и заливисто хохотали. Дорис заметила, что рука у мальчика изуродована и скрючена, как клешня. И куда только смотрит министерство здравоохранения… Ребятишки заметили, что она на них смотрит, тесно прижались друг к другу и опять рассмеялась.
– Я не знаю, – растерянно проговорила Дорис. Она себя чувствовала полной дурой. И еще ей было немного не по себе. Жара, неизменный ветер, который дул так неестественно ровно, без порывов и затуханий, странный, словно нарисованный свет…
– А в котором часу это было, примерно? – вдруг спросил Фарнхэм.
– Я не знаю, – испуганно проговорила Дорис. Неожиданный вопрос констебля перебил ее горестный речитатив, так что она даже не сразу сообразила, о чем ее спрашивают. – Часов в шесть, наверное. Может быть, в двадцать минут седьмого.
– Ясно. Продолжайте, пожалуйста, – сказал Фарнхэм, который прекрасно знал, что в конце августа закаты в Лондоне начинаются как минимум в восьмом часу. Если не позже.
* * *
– Так, это что же получается? – проговорил Лонни, оглядываясь по сторонам с таким напряженным видом, как будто хотел силой своего праведного раздражения вернуть на место исчезнувшее такси. – Он что, просто взял и уехал?– Может быть, он подумал… ну, когда ты поднял руку. – Дорис изобразила тот знак «все о'кей», который Лонни показывал ей из телефонной будки. – Может быть, он подумал, что ты его отпускаешь… вроде махнул рукой.
– Мне пришлось бы долго руками махать, чтобы он уехал с почти трояком на счетчике, – фыркнул Лонни и подошел к краю проезжей части. Двое малышей на той стороне Крауч-Энд-роуд продолжали хихикать.
– Эй, ребята! – окликнул их Лонни.
– Вы американец, сэр? – спросил мальчик с клешней вместо руки.
– Да, – сказал Лонни и улыбнулся. – Вот тут стояло такси, буквально пару минут назад. Вы не видели, куда оно уехало?
Ребятишки как будто задумались. Девочка вышла к краю тротуара, сложила ладошки рупором и, по-прежнему улыбаясь, она прокричала им через улицу – через рупор из грязных ладошек и через свою по-детски невинную улыбку:
– Вот и угребывай в свою Америку!
У Лонни отвисла челюсть.
– Сэр! Сэр! Сэр! – пронзительно завопил мальчик, бешено размахивая своей безобразной клешней. А потом они оба развернулись и бросились бежать. Буквально через пару секунд они завернули за угол и скрылись из виду, и только эхо их звонкого смеха еще задержалось на улице.
Лонни ошалело взглянул на Дорис.
– Похоже, что здесь, в Крауч-Энде, некоторые ребятишки не особенно жалуют американцев, – выдавил он.
Дорис нервно огляделась по сторонам.
Похоже, больше на улице не было никого.
Лонни приобнял ее за талию.
– Ну что, малышка. Похоже, придется нам топать пешком.
– Мне что-то не хочется топать пешком, если честно. А то вдруг эти мелкие побежали за старшими братьями. – Дорис рассмеялась, чтобы показать, что она пошутила, но смех получился каким-то натянутым. Ей очень не нравился этот вечер, навевающий странное ощущение выпадения из реальности. Лучше бы они с Лонни остались в отеле, право слово.
– Но, похоже, у нас нет выбора, – сказал он. – Что-то здесь не наблюдается свободных такси.
– Лонни, почему он нас бросил, таксист? Он казался таким милым.
– Понятия не имею. Но Джон очень подробно мне все объяснил. Он живет на Брасс-Энд. Это такой маленький тупичок на пять-шесть домов. И Джон говорит, его нет на схеме городских улиц. – Продолжая говорить, Лонни повел Дорис по Крауч-Энд-роуд. Прочь от телефонной будки, от ресторанчика, где продавали навынос карри и от того пяточка пустоты, где раньше стояло такси. – Нам надо будет свернуть направо на Хиллфилд-авеню, потом через полквартала свернуть налево, и первый правый поворот… или левый?.. в общем, нам надо на Петри-стрит. И там – второй поворот налево. Это и будет Брасс-Энд.
– И как ты все это запомнил?
– С трудом, – сказал он с таким потешным видом, что она поневоле рассмеялась. Лонни умел поднять ей настроение. Была у него такая замечательная способность.
На стене в коридоре висела подробная карта Крауч-Энда, где было значительно больше деталей, чем в справочнике «Как проехать по улицам Лондона». Фарнхэм встал перед ней, сунув руки в карманы, и принялся очень внимательно ее изучать. Сейчас в здании было тихо. Веттер еще не вернулся со своей прогулки, предпринятой с целью проветривания мозгов – будем надеяться, ему таки выдует из головы всю эту бредовую чертовщину, – а Реймонд, наверное, уже давно разобрался с той пакистанкой, у которой украли сумку.
Фарнхэм ткнул пальцем в то место на карте, где таксист скорее всего высадил эту американку с ее разлюбезным мужем (если, конечно, ей можно верить, в чем Фарнхэм искренне сомневался). Дорога до дома их друга казалась донельзя простой. Свернуть с Крауч-Энд-роуд на Хиллфилд-авеню, потом – налево по Виккерс-лейн, и снова налево на Петри-стрит. На Брасс-Энд, крохотном ответвлении от Петри, было от силы шесть – восемь домов. Короткий такой тупичок. Идти где-то с милю, не больше. Это кем же надо быть, чтобы там заблудиться?! Да будь ты хоть дважды американец…
– Реймонд! – окликнул он. – Ты еще здесь?
Вошел сержант Реймонд. Он собирался на патрулирование и надевал на ходу штормовку.
– Уже убегаю, моя красавица.
– Перестань, может быть, – сказал Фарнхэм, но все равно вымученно улыбнулся. Реймонда он побаивался. Стоило только взглянуть на эту мрачную гориллу со зверской рожей, как сразу же становилось ясно: он стоит слишком близко к черте, что отделяет хороших парней от мерзавцев. На лице у Реймонда красовался толстый белый шрам, вернее даже рубец, похожий на перекрученную веревку – от левого уголка рта и почти до самого кадыка. Сам сержант утверждал, что это один бесноватый карманник пытался перерезать ему горло осколком разбитой бутылки. Поэтому, мол, он и ломает им пальцы. Но Фарнхэм даже не сомневался, что это вранье. Просто Реймонду нравилось, как трещат кости, когда их ломают.
– Не угостишь сигареткой? – спросил Реймонд.
Фарнхэм со вздохом протянул ему пачку. Пока Реймонд прикуривал, он спросил:
– Слушай, а на Крауч-Энд-роуд есть магазин, где продают карри?
– Я такого не знаю, мой птенчик, – сказал Реймонд.
– Так я и думал.
– Какие проблемы, малыш?
– Никаких, – может быть, чуть резковато ответил Фарнхэм, вспомнив растрепанные волосы и остекленевшие глаза Дорис Фриман.
Дорис и Лонни Фриман дошли почти до конца Крауч-Энд-роуд и там свернули на Хиллфилд-авеню, застроенную очень стильными, даже можно сказать, впечатляющими домами, – но Дорис почему-то подумала, что это всего лишь фасады, красивые оболочки, вероятно, разрезанные изнутри на квартиры и комнаты с холодной хирургической точностью.
– Пока все в порядке, – заметил Лонни.
– Да… – начала было Дорис и осеклась, потому что откуда-то сбоку послышался слабый стон.
Они оба встали как вкопанные. Стон доносился справа, из маленького дворика, обнесенного высокой живой изгородью. Лонни направился было в ту сторону, но Дорис схватила его за руку:
– Лонни, не надо!
– Что значит, не надо? – удивился он. – Кому-то плохо.
Она шагнула следом за ним, нервно передернув плечами. Изгородь была высокой, но не слишком густой. Лонни без труда раздвинул кусты. За ними обнаружилась небольшая квадратная лужайка в обрамлении цветочных клумб. Лужайка была очень зеленой, а в центре чернело какое-то дымящееся пятно – во всяком случае, с первого взгляда Дорис решила, что это пятно. Она еще раз глянула через плечо Лонни – ей пришлось встать на цыпочки, потому что она была маленькой, а муж был высоким, – и увидела, что это была дыра, отдаленно напоминающая силуэт распростертого человека. И она действительно дымилась.
«ПОДЗЕМНЫЙ УЖАС ПОГЛОТИЛ ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕЛОВЕК», – вдруг подумала Дорис и вздрогнула.
Стон доносился из этой дыры, и Лонни рванулся туда, продираясь сквозь кусты.
– Лонни, не надо, – сказала она. – Пожалуйста.
– Кому-то плохо, – повторил он и прорвался сквозь изгородь на ту сторону. Раздался жесткий звук рвущейся ткани. Дорис еще успела увидеть, как муж идет к черной дырке в земле, а потом кусты сомкнулись плотной зеленой стеной, и она больше не видела Лонни – лишь различала его силуэт с той стороны. Она попыталась пройти туда следом за ним, но на ней была блузка без рукавов, и она сразу же оцарапалась о короткие твердые ветки подстриженных кустов.
– Лонни! – закричала она. Ей вдруг стало страшно. – Лонни, вернись!
– Сейчас, солнышко!
Дорис казалось, что дом с той стороны колючей зеленой стены бесстрастно глядит на нее пустыми темными окнами.
Стоны по-прежнему доносились из дымящейся дыры, но теперь они стали глуше – такие гортанные хрипы, в которых звучало какое-то жуткое ликование. Неужели Лонни не слышит?!
– Эй, там внизу, – донесся с той стороны голос Лонни. – Тут есть кто-нибудь? Эй… о Боже!
А потом он закричал. Дорис в жизни не слышала, чтобы Лонни кричал, и от этого вопля у нее подкосились ноги. Она судорожно огляделась, ища глазами хотя бы какой-то проход – тропинку или просто просвет в плотных кустах, – но изгородь тянулась сплошной стеной. У нее перед глазами поплыли обрывки кошмарных видений: байкеры с крысиными мордами вместо лиц, огромный кот с розовой развороченной мордой, маленький мальчик с рукой-клешней.
Лонни! – хотела крикнуть она, но не смогла выдавить из себя ни звука.
Теперь с той стороны послышались звуки борьбы. Стоны затихли. Зато появилось какое-то влажное хлюпанье, как будто кто-то тяжелый шлепал по мокрой грязи. А потом Лонни вывалился обратно сквозь плотные кусты, как будто его сильно толкнули в спину. Правый рукав его светло серого пиджака был разодран в клочья, и на нем чернели подтеки какой-то слизи, которая дымилась, как и дыра посреди лужайки.
– Дорис, беги!
– Лонни, что…
– Беги! – Его лицо было бледным, как молодой сыр.
Дорис отчаянно огляделась в поисках полицейского. Хоть кого-нибудь. Но Хиллфилд-авеню как будто вымерла. Пустая и мертвая улица в мертвом городе. А когда Дорис повернулась обратно к изгороди, она увидела, что за зеленой стеной в направлении улицы движется нечто кошмарное… нечто бесформенное и черное. И даже больше, чем просто черное. Сама чернота – полная противоположность света.
И оно влажно чавкало.
А потом кусты зашелестели и зашевелились. Дорис застыла, не в силах оторвать взгляд от этой дрожащей зеленой стены. Ее как будто парализовало. Она бы, наверное, так и стояла (сказала она Веттеру и Фарнхэму), если бы Лонни не схватил ее за руку и не заорал на нее… да, Лонни, который в жизни ни на кого не повысил голос, даже на детей, вдруг заорал… она бы стояла там до сих пор. Или…
Но они побежали.
Фарнхэм спросил куда. Но она не знала. Лонни был вообще никакой, его буквально корежило от отвращения и трясло от страха. Похоже, он был в истерике – вот это она еще понимала, но больше не соображала вообще ничего. Он железной хваткой вцепился в ее запястье и тащил за собой. Они бежали не разбирая дороги – прочь от мрачного дома за зеленой изгородью и от дымящейся дыры на лужайке. Вот это она понимала, а все остальное было лишь вереницей смутных разрозненных впечатлений.
Поначалу бежать было трудно, но потом стало легче, потому что дорога пошла под гору. Они свернули за угол, потом еще раз свернули. Тусклые серые дома с высокими каменными крылечками и закрытыми зелеными ставнями, казалось, смотрят на них слепыми глазами окон. Дорис запомнила, что в какой-то момент Лонни снял на ходу пиджак, весь заляпанный черной слизью, и швырнул его на тротуар. Наконец они выбрались на достаточно широкую улицу.
– Стой, – выдохнула она. – Я больше не могу.
Свободную руку она прижимала к боку, в который как будто вонзили добела раскаленный прут.
Лонни остановился. Они выбрались из квартала частных домов и стояли теперь на углу Крауч-лейн и Норрис-роуд. На той стороне Норрис-роуд был указатель. Одна миля до Бойни-Товен.
Не хватало им только бойни.
Может быть, Бойня-Таун? – уточнил Веттер.
Нет, сказала Дорис Фриман. Именно Товен.
Реймонд затушил в пепельнице сигарету, выпрошенную у Фарнхэма.
– Все, я убегаю, – объявил он, а потом повнимательнее присмотрелся к Фарнхэму. – Моей куколке надо себя беречь, хорошо кушать и больше спать. У нее под глазами большие черные круги. А шерсть на ладонях еще не растет, мой котик? – Он громко заржал.
– Знаешь такую улицу, Крауч-лейн? – спросил Фарнхэм.
– Ты имеешь в виду, Крауч-Энд-роуд.
– Нет. Я имею в виду Крауч-лейн.
– Впервые слышу.
– А Норрис-роуд?
– Есть такая. Пересекается с Хай-стрит в Бейсингстрок…
– Нет. Здесь, у нас.
– Здесь у нас такой нет, мой птенчик.
Фарнхэм и сам не знал, почему он упорствовал, ведь эта полоумная американка несла явный бред.
– А Бойня-Товен?
– Товен, ты сказал? Не Таун?
– Ага, Товен.
– Не знаю такого. Но если бы знал, обходил бы за пять кварталов.
– Почему?
– Потому что «бойня» это само по себе неприятно, а «товен» на языке древних друидов означает место ритуального жертвоприношения… они, кстати, людей приносили в жертвы. Вырезали им печень и легкие. Вот такие дела. – Реймонд застегнул штормовку и вышел в ночь.
Фарнхэм проводил его пасмурным взглядом. Ему было не по себе. Он все это выдумал, решил Фарнхэм. Что такой тупой пень, как Сид Реймонд, может знать о друидах?! Все его познания уместятся на кончике иглы, и там еще будет достаточно места для «Отче наш».
Все правильно. Но даже если Реймонд и вправду знает про друидов, это ничего не меняет. Та женщина была…
– Они тут все с ума посходили, – сказал Лонни и рассмеялся нервным дрожащим смехом.
Чуть раньше, пока они еще бежали по улицам, Дорис взглянула на часы и увидела, что было уже почти восемь. Свет опять изменился. Из яркого оранжевого сияния он превратился во мглистое, как будто сгущенное алое свечение, которое отражалось зловещими отблесками от оконных стекол и окрасило фасад церкви на той стороне Норрис-роуд в цвет запекшейся крови. Солнце было как сплющенный шар у самого края горизонта.
– Что там случилось, Лонни? – спросила Дорис. – Что это было?
– И пиджак потерял. Все одно к одному.
– Ты его не потерял. Ты его сам снял и выбросил. Он был весь в…
– Не говори ерунды! – рявкнул он. Но в его глазах не было злобы или раздражения. Только блуждающий ошарашенный взгляд – растерянный и мягкий. – Я его потерял.
– Лонни, что там было, на той лужайке?
– Ничего. Давай не будем об этом. Где мы, вообще?
– Лонни…
– Я ничего не помню, – сказал он уже мягче. – Все как будто в тумане. Мы шли по улице… услышали какой-то звук… а потом мы побежали. Вот и все, что я помню. – Он помолчал и добавил по-детски жалобным голосом, от которого Дорис пробрал озноб: – Зачем бы мне было его выбрасывать, мой пиджак? Он мне нравился. Он подходил к брюкам. – Он запрокинул голову и громко расхохотался совершенно безумным смехом. Дорис опять стало страшно. Потому что она поняла: что бы Лонни там ни увидел, за изгородью, это было настолько ужасно, что он малость съехал с катушек. Она бы, наверное, тоже слегка повернулась… если бы она это видела. Но это уже не имело значения. Сейчас им надо выбираться отсюда. Возвращаться в отель, к детям.
– Давай поймаем такси. Я хочу домой.
– Но Джон… – начал было Лонни.
– Да черт с ним, с твоим Джоном! – закричала она. – Здесь все неправильно, все не так, и я хочу взять такси и поехать домой!
– Ну хорошо, хорошо. – Лонни провел дрожащей рукой по лбу. – Поедем домой. Вот только… где тут такси? Ты видишь?
Дорис огляделась. На самом деле на широкой, мощенной булыжником Норрис-роуд не было вообще никакого движения. По центру улицы тянулись ржавые трамвайные рельсы. На той стороне, напротив цветочного магазина, стояла древняя малолитражка на трех колесах. Чуть дальше, уже на их стороне улицы, виднелся припаркованный у тротуара мотоцикл «ямаха». И все. Шум машин доносился, но откуда-то издалека.
– Может быть, тут закрыли движение. Может быть, улицу ремонтируют, – пробормотал Лонни, а потом сделал одну очень странную вещь… во всяком случае, странную для такого спокойного и уверенного в себе человека, каким он был всегда. Он оглянулся через плечо, словно опасаясь, что за ними кто-то гонится.
– Пойдем пешком, – предложили Дорис.
– Куда?
– Куда угодно. Главное – выбраться из Крауч-Энда. А потом мы поймаем такси. Когда выберемся отсюда. – Она вдруг преисполнилась стопроцентной уверенности, что именно так все и будет. Хорошо быть хоть в чем-то уверенной.
– Ладно, как скажешь. – Похоже, Лонни был очень даже не против, чтобы она «приняла командование».
Они пошли вдоль по Норрис-роуд навстречу заходящему солнцу. Непрерывный гул проезжающих вдалеке машин оставался неизменным: он не отдалялся, но и не приближался. Как и ровный напор ветра. Отсутствие людей и машин начинало действовать Дорис на нервы. Ей очень не нравилось, что на улице так пустынно. У нее было стойкое ощущение, что за ними наблюдают. Она попыталась не зацикливаться на этом, но у нее ничего не вышло. Звуки их с Лонни шагов
(ПОДЗЕМНЫЙ УЖАС ПОГЛОТИЛ ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕЛОВЕК)
отдавались гулким эхом. Происшествие у живой изгороди никак не шло у Дорис из головы, и в конце концов она снова спросила:
– Лонни, что это было?
Он ответил просто:
– Я не помню. И не хочу помнить.
Они прошли мимо продуктового магазина, который уже был закрыт – за стеклом витрины лежала гора кокосовых орехов, похожих на сморщенные отрубленные головы. Мимо прачечной самообслуживания – ряды белых стиральных машин на фоне поблекших розовых стен смотрелись, как большие квадратные зубы в слабых деснах. Мимо витрины в подтеках мыльной воды, за которой висел пожелтевший плакатик: СДАЕТСЯ В АРЕНДУ. Что-то двигалось за белесыми разводами, и присмотревшись, Дорис увидела, что это был серый кот с половиной морды. Все тот же кошмарный кот. Он тоже глядел на нее сквозь стекло.
Дорис прислушалась к своим ощущениям и поняла, что внутри медленно нарастает ужас. Она его ощущала почти физически – как будто у нее в животе все скрутилось в тугой в узел, во рту появился противный привкус, как будто она отхлебнула ядреного зубного эликсира. Отблески заката лежали на булыжниках мостовой, как лужицы свежей крови.
Впереди показался подземный переход. Внизу было темно. Я не смогу, отрешенно и как бы вообще между прочим подумала Дорис. Не смогу я туда спуститься. Там может быть все что угодно. Я туда не пойду, так что даже и не уговаривайте. Потому что я не смогу.
Но другой внутренний голос просил, а ты сможешь вернуться обратно по этой пустынной, как будто заброшенной улицы, мимо закрытого магазинчика со странствующим котом внутри (как он попал сюда из ресторана? Лучше не задаваться этим вопросом. Лучше об этом вообще не думать.), мимо жутковатой «зубастой» прачечной, мимо овощной лавки со сморщенными головами… нет. Не сможет. Скорее всего не сможет.
Они подошли ближе к подземному переходу. Странно раскрашенный трамвай – цвета выбеленной кости – прогрохотал по рельсам прямо над ним. Он вырвался из темноты с пугающей внезапностью, как безумная стальная невеста навстречу своему жениху. Из-под колес сыпались искры. Дорис и Лонни невольно отпрянули, а Лонни еще и вскрикнул. Она взглянула на мужа и увидела, что за последний час он стал совсем другим человеком. Она никогда не видела его таким и даже не подозревала, что когда-то увидит. Ей показалось, что его волосы стали седыми, и хотя она твердо сказала себе – так твердо, как только сумела, – что это все из-за света… свет падает неудачно… но именно эта мнимая седина помогла ей принять решение. Лонни не в том состоянии, чтобы идти назад. Стало быть, в переход.
– Пойдем. – Она взяла его за руку и сжала со всей силы, чтобы он не почувствовал, как дрожит ее собственная рука. – Как говорится, раньше сядешь, раньше выйдешь.
Она шагнула вперед, и он послушно пошел за ней.
Они уже приближались к концу тоннеля – переход оказался коротким, к несказанному облегчению Дорис, – как вдруг кто-то схватил ее за руку, чуть повыше локтя.
Она не закричала. Просто не смогла закричать, потому что легкие разом сморщились, как смятые бумажные пакеты. В голове промелькнула безумная мысль: вот бы сейчас выйти из тела и просто… улететь. Она больше не чувствовала руку Лонни. Но сам он, похоже, и не заметил, что его рука выскользнула из ее руки. Он прошел вперед и поднялся по лестнице. На миг его силуэт – высокий и как бы вытянутый в длину – застыл на фоне кровавого алого света, а потом он скрылся из виду.