Кирилл Кириллов
Витязь особого назначения

Глава первая

   Солнце медленно садилось за лес, последние закатные лучи просачивались сквозь густую листву. Из-под темных крон на торную дорогу выползал вечерний холодок, пахнущий хвоей и грибами. Мелкая живность скользила в траве, стараясь успеть в норку до наступления темноты. Птицы шуршали в ветвях, устраиваясь на ночлег. Вниз сыпались ошметки коры и маленькие веточки. Лес засыпал. Только уханье готовящегося к охоте филина да далекое карканье воронов иногда примешивались к тяжелому шагу подкованных железом копыт.
   Угольно-черный конь по имени Буян уверенно шел знакомой дорогой, изредка всхрапывая и позвякивая бляшками наборной уздечки, которая свободно лежала у него на шее. В переметных сумах терлись друг о друга наспех собранные в дорогу пожитки. Седло с высокой лукой поскрипывало под наездником – крепким и кряжистым, как едва обтесанный водой камень. К стремени был приделан кожаный мешочек, где прятался окованный железом комель тяжелого копья. О другое стремя бился колчан со стрелами и сильно изогнутым луком. Тетива была снята, чтоб не перегибать дерево и не стирать костяные накладки.
   Ягайло – так звали всадника – сидел ровно, как свечка, лишь иногда движением колена напоминая тянущемуся мягкими губами к придорожной траве коню, кто тут хозяин. Его большая рука покоилась на рукояти короткой сабли в расшитых золотой нитью ножнах, привешенных к тонкому кушаку, повязанному поверх наборной кольчуги с круглыми бляхами на груди. Гриву соломенных волос всадника покрывал островерхий шишак с узким, но крепким наносником. Шаровары с кожаными вставками были заправлены в красные сапоги с загнутыми вверх носами и небольшими каблуками, чтоб нога не выскальзывала из стремени. Спину прикрывал италийского сукна плащ с меховым подбоем, при случае способный защитить и от стужи, и от мороси.
   Витязь был задумчив. Уже под вечер в его одинокую избу на опушке леса прискакал взмыленный княжий стряпчий[1] Акимка[2] с горящими то ли от недосыпа, то ли от лихоманки глазами. Не слезая с седла, испил водицы и сорванным голосом прохрипел, что князь желает пред свои очи немедля. И умчался, безжалостно шпоря коня. Ни грамоты с собой не привез, ни даже ярлыка княжьего не показал. Если б не многолетнее знание посланца сего… Случилось у князя что-то неладное, если понадобился он, да еще и так скоро. Не война ли? Не набег? Да вроде тихо все. И Орда, и московские князья последнее время в тишине и покое пребывают. Если только литовский принц Ольгерд войной пришел нежданно, не зря про него говорят: «Велика рать, а ходит как тать». Да ему б с чего? Нет у него на Руси верней союзников, чем смоляне.
   Покидав в седельные сумы все, что могло пригодиться в дороге и схватке, подперев дверь батожком, чтоб лисицы не забрались, витязь двинулся в столицу. Ни людишек лихих, ни хищных зверей тут давно не водилось. Последних повывели да повыгнали еще при Иване, отце нынешнего князя, а новые, под бдительным оком достойного преемника, как-то не завелись. Пытались, было дело, но дружина, в которой тогда служил и Ягайло, отроком еще, жесткой рукой наводила порядок в местах сих. А позже, когда…
   За дремотными воспоминаниями ночь пролетела незаметно. Когда же солнце начало золотить верхушки деревьев, он уже подъезжал к белокаменному красавцу Смоленску. Крестьянские избы, раскиданные под стенами, медленно просыпались. Над крышами закурились первые дымки, ноздри щекотал аппетитный запах поднимающегося теста. Мычали коровы на утренней дойке, свиньи хрустели свежей ботвой, резвыми стайками выбегали во дворы куры, стремясь первыми успеть к корытам с просом. Холопы с острыми косами на плечах выходили на сенокос.
   В посадах просыпался рабочий люд, взвизгивали пилы, выгрызая первые опилки из огромных бревен. Слышались пристуки молотков камнетесов, разгорались горны ковалей. Купцы хриплыми со сна голосами зазывали в лавки первых посетителей. На богатых подворьях начинались большая стряпня и стирка. Что-то громыхало и катилось. Ругался меж собой дворовый люд. Светловолосые мальчишки, воровато оглядываясь, разбегались по улицам, готовясь к шалостям и проказам.
   И темной кляксой посреди отрадной сердцу каждого человека картины высился княжий кремль. Солнце будто и не касалось его белоснежных стен. Окованные бронзой ворота наглухо закрыты, будто в осаде. Стражники на зубчатых башнях замерли каменными бабами степными. И только вороны черной ордой реяли над маковкой одноглавой, на византийский манер, колокольни. Что за напасть? Не болезнь ли какая заразная в княжьем тереме приключилась, что все закрыто наглухо и караулы везде? Только зачем тогда витязя звать? Саблюкой-то болезнь все равно не изрубишь… Ну да рассуждать и пугаться заранее было не в характере витязя. Он смело направил коня прямо к закрытым воротам. Переехал опущенный мост, остановился в пяти локтях от ворот и, обтерев пальцы о полу плаща, засунул их в рот.
   Переливчатый посвист встрепенул стаю упитанных псов, сбежавшихся со всех окрестностей попировать на куче специально вынесенной им требухи. Даже очищающие ров от ила и нападавшего мусора мужики подняли головы. А их внимание привлечь было совсем не просто – во рву случалось находить гребешки, ножи, а то и монеты. Но княжий двор оставался безмолвен. Витязь покачал головой и свистнул еще раз. В надвратной башне зашебаршились. Из узкой бойницы свесилась длинная козлиная бородка в три волоса, над которой подозрительно поблескивали маленькие свиные глазки. Явно не из караула, из чиновного люда скорее. Тиун[3] али дьяк. В бороде открылась гнилозубая щель.
   – Кто таков и зачем пожаловал? – донеслось сверху.
   От такой наглости витязь аж оторопел.
   – Как кто таков? Это ж я, Ягайло! По княжьему велению, пред его очи.
   – А ну, грамоту покажи, – подозрительно перекосилось свиное рыло.
   – Нету грамоты! Акимка сам приезжал на вечерней зоре, изустно передал. Найди его да спроси, коль мне не веришь.
   Голова нырнула обратно в бойницу. Ягайло подождал еще минуту, перекинул ногу через луку седла и, подойдя к воротам, ударил в них пудовым кулаком.
   – Открывайте, черти, чтоб вас!
   Наподдал ногой для верности.
   За воротами завозились. В бойницу снова высунулось свиное рыло и затрясло бородой.
   – Почто шум поднял, витязь? – проблеял тиун.
   – Не привык я, чтоб меня в палаты звали, а потом от ворот поворот давали! – Витязь снова бухнул ногой по тяжкой створке.
   – Обожди воин, не гневись. – Тон человека стал не таким колючим, примирительным. – Сейчас в палатах разберутся.
   Витязь гневно хмыкнул и присел на большой камень неподалеку. Сорвал травинку, скусил мягкий зеленый стебель и задумчиво пожевал. Сплюнул зеленым на зеленое. К Ягайле подковылял большой пегий пес с вислыми ушами. Он прихрамывал на переднюю лапу и вид имел несчастный и просительный.
   – Прости, брат, у самого росинки маковой во рту не было, – почесал его за ухом Ягайло.
   Пес прикрыл глаза и тяжело вздохнул.
   – Правда нет, – сокрушенно покачал головой Ягайло.
   Тот, почувствовав скрытую в этом мощном теле любовь к зверям собачей породы, закатил под лоб карие глаза и бухнулся на спину. Растопырил лапы и бесстыдно подставил розовое брюхо. Ягайло улыбнулся уголком рта и почесал песьи ребра. Пес дернул ногой от удовольствия и вывалил прямо в пыль длинный розовый язык.
   Рядом с его головой ударило в землю тяжелое подкованное копыто. Облаком поднялась пыль. Пес как ошпаренный вскочил на четыре лапы и стрепетнул прочь, куда и хромота девалась. Ягайло посмотрел в черные, горящие злобой глаза своего коня.
   – Ты чего, Буян? – удивился он. – Я ж ничего, а он тоже в любви и заботе нуждается, вишь хворый какой-то, несчастный, хоть и здоровый, аки теленок.
   Конь презрительно фыркнул, развелось, мол, тут всяких.
   За воротами заскрипел поднимаемый брус. Створка приоткрылась ровно настолько, чтоб пропустить человека и его коня. Ягайло поднялся на ноги, взял Буяна под уздцы и повел на двор. Там его встретил расхристанный и всклокоченный Акимка в сопровождении двух ратников с бердышами.
   – Прости, Ягайло, заставь этих буквоедов Богу молиться – они себе лбы порасшибают. Велено им, видишь ли, только с личного поручения князя, они и… Прибежали… Я им говорю пустить, а они – нет, говорят, сам приходи. Ничего сами решить не могут, чихнуть без соизволения боятся, чиновное племя!
   Он зло пнул кадушку, поставленную для караула. Ковш стукнул о край, разгоняя по воде круги.
   – Да чего тут у вас стряслось-то? – спросил донельзя удивленный таким поведением не по годам вострого умом и рассудительного стряпчего Ягайло.
   Тот открыл было рот, но подозрительно глянул на ратников, окинул внимательным взором верхушку стены и махнул рукой:
   – В палаты пойдем, там тебе все расскажут.
   Витязь пожал плечами, бросил одному из ратников повод и, велев, не расседлывая, напоить, поспешил за Акимкой, который стремительно несся к стрельчатому входу в княжьи покои. Догнал у самой двери и пошел вровень. После зарождающегося снаружи зноя извечная прохлада каменных палат была даже приятна. Только затхлый плесневый запах, вроде бы едва заметный, но не забиваемый ни восточными благовониями, ни кухонными ароматами, тревожил, намекал на плохое. Челяди тоже видно не было, лишь доносились издалека шепотки да топанье пяток, говорящие о ее присутствии.
   Двое дюжих молодцев с короткими секирами на плечах распахнули перед ними двери зала, в котором обычно князь встречал гостей. Комната была пуста. Лавки поставлены на деревянные столы ногами кверху. На сиденье, кое иные называли троном на свейский али аглицкий манер, была наброшена волчья шкура. Факелы на стенах не горели, отчего в зале царил полумрак. Привычный Акимка шел не разбирая дороги, а Ягайле пришлось мелко семенить, стараясь одновременно не зашибить о нечаянное препятствие ногу и не отстать от резвого проводника. Они подошли к малозаметной двери. Из тьмы выскочил сгорбленный человек, шириной плеч и толщиной рук способный соперничать с иным медведем. Он внимательно осмотрел посетителей и даже, кажется, обнюхал, а потом деликатно, костяшкой одного пальца постучал в дверь условленным стуком. Тук. Тук-тук. Тук.
   Дверь бесшумно отворилась, и долговязый Акимка, пригнувшись, дабы не задеть головой низкую притолоку, нырнул в проем. Ягайло, подобрав полы плаща, последовал за ним. Светелка в которой он оказался, была вчетверо меньше зала для приемов, но почти точно такая же. Вдоль стен – столы с лавками, но не для трапез, а для чтения бумаг и письма. Очиненные перья, чернильницы заграничного стекла, кованые свечные фонари, открытые на одну сторону, чтоб иным писарям не мешать. Несколько книг, вороха свитков и берестяных грамот. У дальней стены на возвышении малый трон. На троне князь. Не старый еще мужчина с широкой грудью, тяжелым подбородком потомственного воителя и набрякшими от недосыпа веками. Под княжьей десницей пардус[4] – пятнистый пес с кошачьей главой. При появлении незнакомцев он вздыбил на холке шерсть, зашипел и привстал на могучих лапах с неубирающимися когтями, но, повинуясь успокаивающим движениям, снова улегся и блаженно прикрыл глаза.
   За троном несколько человек родственников, из ближних и самых ближних. Дядька, княжеские братья, племянник безвременно усопшей княгини – туповатый детина, но боец знатный, и младший княжий сын. На лице княжича застыла гримаса неприязни и презрения. Видно, он только что говорил отцу что-то дерзкое, и прервавшее его на полуслове появление чужаков княжича сильно разозлило. Ну да то его беда, подумал Ягайло, внимательно оглядывая скорбные лица других родственников. Не желая более гадать, что стряслось, он отвесил всем поясной поклон и обратился к князю:
   – Здрав будь, князь Святослав Иванович. Почто звал?
   – Беда у нас, Ягайло, – немного помедлив, разлепил тонкие губы князь. – Беда!
   За троном зашептались: зачем же, мол, чужому-то все сразу начистоту? Акимка, на которого взглянул Ягайло, потупил взор.
   – Ежли за мной послали, а не за пономарем, стало быть, поправима беда, – сказал Ягайло и, секунду подумав, добавил: – Наверное.
   – Сыне мой старшой пропал. Глеб.
   У витязя противно засосало под ложечкой. Первым его порывом было утешить князя, мол, заблудился в лесу, али к девкам пошел да и запил горькую, хоть на Глеба то не сильно похоже. Но, сообразив, что все леса уже прочесаны, все гулящие девки проверены и все злачные места перетрясены и вывернуты наизнанку, спросил о другом:
   – Давно ли?
   – Шестой день ужо пошел, – глухо ответил князь.
   Ягайле стала понятна усталость на лицах Акимки, князя и родственников. Искали, видать, очей не смыкая.
   – Долгонько. А я пошто тебе надобен? Мое дело – сеча, не сыск.
   – Нет на обычный сыск надежды уже.
   – Понятно. – Ягайло снял шлем и почесал в затылке. На самом деле ничего ему было не понятно. – А где хоть пропал-то?
   – В Полесье.
   – Ох ты, – удивился Ягайло. – Да как же его занесло туда? Что там княжьему сыну делать? Да и Полесье – край немалый, глухой, лесистый да болотистый. Там в одиночку не совладать, людей надо поднимать, выстраивать цепью во всю ширь да прочесывать каждый куст.
   – Ты князя-то поучать не смей, – донеслось из темноты за троном. – Дерзок боль…
   Князь поднял десницу, и голос стих. Пардус открыл бесовские глаза и огляделся хищно.
   – Вишь ли, Ягайло… – раздумчиво произнес князь, а потом словно решился: – А… С самого начала расскажу. Задумал я Глеба женить на принцессе польской.
   – Которой из них? Две там на выданье, я слыхал.
   – То не важно, какая согласится, – отмахнулся князь. – Важнее, что уж больно они в силу вошли, а против родственника воевать не будут. Да и Орда что-то опять закипела. Если на Русь пойдет, нам первый удар принимать. В одиночку, если только Ольгерд не поможет… Да он же не задаром поможет. Можайск захотит али еще каких земель. А так, глядишь, и краковские с люблинскими на подмогу придут. Родственники, чай. Противился отрок, да я настоял, старый дурак, отправил на смотрины… Да тайно, чтоб не пронюхал кто, а то такие нынче тут клубки меж княжеств плетутся… Паукам на зависть. А чтоб, значит, все ладно было, отправил вперед гонцов. Чтоб они из заградного полка к тем, что в обозе поедут, еще дюжину-другую ратников поосанистей выделили да довели до польского двора караулом. Те выдвинулись, стали лагерем у дороги, да в условленное время княжича не дождались.
   И на следующее утро не дождались. Тогда отправили дозорного по дороге, посмотреть: вдруг помощь какая нужна? Колесо, там, у телеги отвалилось, али лошади пали… Так он до стольного града и доехал, обоза не встретив. Встревожился я, Акимку туда послал, посмотреть, что да как. Умом востер сей отрок не по годам.
   Акимка раскраснелся, как девица, поковырял половицу носком сапога.
   – Он все оглядел, – продолжал князь. – И верстах в пяти от отряда нашел у дороги клочья ткани, из одежд вырванной, да стрел несколько сломанных, да пятна крови на траве, что зверьё подлизать не успело. Да следы в глубь болот. И тележные, и людские.
   – А чего ж по следам не пошел? – изумился витязь.
   – Пошел, да недалече. Болотники там в охранении, многие числом, – подал из угла голос Акимка. – Там не то что сыск, там огонь и меч потребны.
   – Народ сей дикий, конечно, но слово свое исправно держит, – удивился Ягайло. – У нас же с ними замиренье. Дедом твоим скрепленное еще, князь. С чего б им его нарушать? Вроде никаких меж нами заруб в последнее время не было. Да они и раньше-то из топей своих носа не казали и к себе дорогу заказывали. На кой ляд им княжич?
   – В том и закавыка, – продолжал Акимка. – Им незачем с нами отношения портить. И люди вроде болотники, да не совсем. Странные какие-то. Я из-за веток плохо рассмотрел, но не похожи.
   – А ты болотников видал хоть раз до того? А то, может, помстилось чего со страху?
   – Болотников не видел. Но по мне, так они на одно лицо должны быть и в одеже ихней сходство иметь. И говорить одинаково. А эти все разные какие-то, с миру по нитке…
   Витязь малость поразмыслил.
   – То ни о чем не говорит. Мало ли, откуда пришлый люд средь них затесался.
   – То верно, – согласился Акимка. – Но и стрелы вроде болотников, а на деле не их – перо не здешнее, да и дерево тож. Но вот глиной обмазаны да тиной заляпаны, будто нарочно хотели, чтоб на болотный народ подумали… А напали тати с умением великим. Обозных-то народу, почитай, две дюжины, оружных много, да и в ратном деле охранители княжича не из последних. Бегать, обратно, резво могли. А их взяли. Да так, что никто не убёг и до отряда ожидающего не добрался, подмогу кликнуть. Ждали там княжича, крепко ждали.
   – А можно на те стрелы взглянуть? – спросил Ягайло.
   Князь кивнул головой, и Акимка поднес витязю деревянное блюдо, на котором лежали два обломка. Оба без наконечников. Один размочаленный, словно стрела попала в камень и разлетелась от собственной силы. Вторая сломана посередине, с бурыми пятнами на светлом сломе и напоминающих совиные перьях. Будто глубоко засевшую в ране стрелу обломали, чтоб вытащить наконечник с другой стороны.
   – Да, не здешние то стрелы, – пробормотал Ягайло, проводя пальцем по оперению. – Южные. Греческие али латинские. Скорее греческие, они так обычно оперение вяжут. И древки у них толще, как у стрел для поля. Болотникам такие ни к чему, в лесу промеж деревьев и кустов с большими да длинными не развернешься. Хотя всяко, конечно, бывает, – неопределенно закончил Ягайло и бросил обломки обратно на поднос. – А наконечников нет?
   – Нет, увы, – вздохнул Акимка.
   – Вот потому и не уверены мы, что болотники то сделали, – снова вступил князь. – Потому и прочесывания устраивать не хотим, чтоб войны не вызвать. Она нам сейчас нож по горлу. А польский король обидеться может, подумает, пренебрегли мы его дщерью. Побрезговали. А они обидчивые, пся крев, затаят злость и отомстят при случае. Пойдут ханы войной, так эти во фланг ударят да еще и земель оттяпать захотят. Знаем мы их. А московское княжество в спину дышит. Митька[5], Иванов сын, воду мутит. Козни плетет и заговоры строит. Да князья рязанские. Тоже волки, хоть и единокровные. Эх…
   – Княже, а нельзя с теми болотниками договориться?
   – Трудно их сыскать. Они людям не кажутся, своим разумением живут. Денег не признают, потому и хозяйствуют сами, меняя друг у друга, что нужно.
   – Все равно, мыслю, можно посольство отрядить али куда на торжище сходить, где они бывают, да и переговорить с нужными людьми. Чтоб они сами княжича по своим болотам поискали; кому и знать те места, как не им. Вознаграждение посулить, конечно, не без того…
   – Вот тебя и пошлем. Тут ведь посольство нужно не такое, как в свейские земли или к ливонцам, с грамотами верительными и подарками, а похитрее. Чтоб без огласки сильной, но с понятием. Кого надо, расспросишь по-свойски, кого надо, в бараний рог скрутишь. А если подольститься к кому али обман учинить, так вот Акимка с тобой отправится.
   – Князь! – вскричал обиженный отрок. – Почто меня льстецом выставляешь?!
   – А ты не кипятись, – оборвал его правитель. – Посольская служба, она иногда зело важнее ратных подвигов. Знаешь, сколько душ может уберечь от геенны огненной одно вовремя реченное слово?!
   – Или нереченное, – добавил Ягайло.
   – Или нереченное, – согласился князь.
   Акимка разомкнул было уста, чтоб возразить, но понял намек и смолчал. Князь улыбнулся в бороду и едва заметно, но с видимым удовольствием кивнул. Ягайло в который раз подивился сметливости отрока.
   – Отец, – выступил на свет младший княжич, до этого прятавшийся в тени за троном. – Предлагаю ж я: давай им другого сына сосватаем.
   Князь оглянулся и вопросительно поднял бровь:
   – Это кого же? Тебя?
   – Да хоть и меня! – выпалил княжич. – Нешто я Глеба хуже?
   – Мал ты еще, Юрий, – устало, будто не в первый раз, ответил князь. – Да горяч не в меру, все норовишь поперек взрослых в беседу встрять. С ляхами так негоже.
   – Но отец…
   – Цыц! – рявкнул князь и перевел взор на Ягайлу. – Прошу тебя, витязь, отправляйся туда, посмотри на месте, что и как. У меня уж совсем руки опустились.
   Князь вздохнул. За троном раздались приглушенные шепотки. Зря это он, подумалось Ягайле. Они хоть и родственники, да нельзя перед ними слабость выказывать, вмиг на клочки разорвут. А ведь всяко может статься: что, если кто из них Глеба со свету сжить и затеял? Сначала старшего, а потом этого, младшего… И самому на престол – шасть? Надо б к этим родственникам присмотреться по возвращении, а еще лучше Акимке перепоручить, он в этих делах лучше понимать должен.
   – Все, иди, Ягайло, – пробормотал князь, давая понять, что разговор окончен. – Акимка тебя в палаты проводит да яств сообразит, если надо. Хочу, чтоб завтра с первыми петухами вы в путь отправились.
   – Слушаю, князь, – поклонился в пояс Ягайло. – С рассветом выступаем.
   Он развернулся и вслед за молодым порученцем пошел к низкой двери.
   – Витязь, если нужда в чем есть, доспех какой или иное что, Акимке скажи, он найдет. Казна на дорогу тоже у него будет. Рублей щедро отсыплю.
   – Спасибо, княже, – еще раз поклонился Ягайло.
   – И это… – раздалось ему в спину.
   – Да, княже?
   – Сами разумеете, знаю, но напомнить не лишне. Молчите о деле этом, пока оно не разрешится окончательно. Неважно, к добру или к худу.
   – Понимаем, княже, – ответил за двоих Ягайло. – И дозволь совет дать.
   Князь благосклонно кивнул.
   – Ослабь караулы да ворота открой, чтоб люд торговый мог в ряды прийти, как привык, а то от кремля твоего за пять верст горем разит.
   – И то верно, витязь. Спасибо тебе. Вы ступайте, а мы тут еще по-родственному посудачим.
   Они снова отвесили поясные поклоны и вышли из светелки. Молча пересекли большой зал и углубились в паутину коридоров. При Иване, отце нынешнего князя, многие палаты перестраивали, где разгораживали, где несколько горниц сводили в одну, и теперь не заблудиться в этих катакомбах мог только привычный к ним человек.
   – Правда, витязь, нужно тебе что? – спросил Акимка.
   – Да нет, все свое с собой, а чужого не надо, – пошутил Ягайло. – Разве что водицы родниковой пусть принесут, в горле пересохло.
   – Может, кваску хмельного али чего покрепче?
   – Спасибо, друже, но не надо. Завтра голову лучше иметь светлую, да и перестал я хмельное пить совсем, – вздохнул Ягайло.
   – Давно ли? – удивленно воззрился на него Акимка и даже сбился с шага.
   – Да с того времени, как мы тогда с тобой в корчме[6] погуляли.
   – Так они ж первые начали! С ножичками да с дрекольем. Вот и воздалось им по заслугам!
   – Да по заслугам, конечно, но души их загубленные на мне, – вздохнул Ягайло.
   – Думается мне, не первые то души и не последние далеко, – хмыкнул Акимка.
   – То и печалит. Боюсь, уж и не успею всех грехов отмолить.
   – Ладно, витязь. Не горюй на ночь глядя, от этого сны дурные приключаются. – Он остановился у неприметной двери, распахнул ее перед Ягайлой. С той стороны звякнул тяжелый засов. – Ложись вон спать, утро вечера мудренее. А девку с водицей я тебе пришлю.
   – Слушай, Акимка, а с чего князь Глеба, старшего сына, женить хочет, а не Юрия, младшего?
   – Да дядья и кумовья всякие, похоже, зуб на княжеский престол точат. Глеб у нас тихий уродился, да хитрый и решительный, а Юрий взбалмошный, но в чужих руках мягок и податлив. Хошь горшки из него лепи, хошь веревки вей. Вот и надоумили они князя Глеба от двора отослать. Чтоб он в Королевстве Польском остался, может статься, и с концами.
   – А чего ж ты молчишь, скажи князю о том.
   – Зелен я еще князю советовать, – вздохнул Акимка. – Он меня выслушает, конечно, да не поверит. А то и палок на конюшне высыпать велит, чтоб напраслины на его родню не возводил.
   – Как бы не пришлось потом за неверие такое локти кусать, – покачал головой Ягайло.
   – Ты за свои локти сильней переживай, – ухмыльнулся отрок. – А они уж во дворце сами как-нибудь перегрызутся. Ладно, витязь, все, иди ты спать. И так лишнего наговорил сверх всякой меры.
   Ягайло кивнул и направился к своим покоям. Зашел в комнату, расстегнул застежку плаща и бросил его на покрытое соломенным тюфяком деревянное ложе. Снял с головы шлем и положил его на крепкий стол. Снял пояс с сабелькой и поставил ее в углу, дабы удобно было схватить, если что. Стянул через голову кольчугу. Вынул метательные ножи из-за голенищ и снял сапоги. Завалился на топчан, вытянул ноги, заложил руки за голову и блаженно прикрыл глаза. После дня сегодняшнего, проведенного в седле, и перед днем завтрашним, который будет проведен в седле же, отдых был особенно сладок.