Страница:
Этап второй: пожалуйся на загруженность и нищету милиции, мол, не до вас, но всё это тоже тактично. У нас убийства каждый день, а вы со своей кражонкой. Если после этого человек не уходит, наступает третий этап. Запиши на листочек, что он там хочет, и объясни, что поможешь, но пока без заявления, потому что наличие уголовного дела сейчас нежелательно, вот когда найдём преступника, тогда и возбудим. А то нам придётся писаниной заниматься вместо поисков. После этого ты можешь показать какие-нибудь фотографии из альбома, назвать фамилии судимых из этого района, так, для вида. Этап четвёртый: отвлеки человека от его проблемы, расскажи смешную историю или анекдот, а лучше аналогичный его преступлению случай, но который произошёл с кем-нибудь другим. И напоследок, чтобы он никуда не пошёл жаловаться, объясни, что территория отделения делится на участки и что, кроме опера, обслуживающего его участок, абсолютно никто в раскрытии этого преступления не заинтересован ни в Главке, ни в Министерстве Внутренних Дел. При этом ты ничуть не покривишь душой, ибо, собственно, так оно и есть. Но всё это, конечно, относится к тому случаю, если заявитель принёс «глухарь», то есть явно не раскрываемое преступление.
Короче, твоя задача тактично объяснить, что он погорячился, придя в милицию. Это на первых порах трудновато будет, но когда ты этому научишься, можешь смело считать, что стал опером. А пока ты ещё птенец. – Ты сейчас научишь Эдика чему не надо. Не слушай этого оболтуса. Главное – научись справки и бумажки писать. Как Жеглов говорил – грамотная бумажка в нашем деле дорогого стоит.
– Он про спрос говорил, а не про бумажки.
– Ерунда, бумажки важнее.
– Кстати, о бумажках. У меня уже все бланки кончились и листы чистые. Ты только посмотри, на чём пишу – «Акт технического оборудования объекта». В столе нашёл, кто-то по наследству оставил. Где бумагу-то брать?
– В канцелярии возьми.
– Канцелярия сама попрошайничает. Бардак.
– Брось ты. У меня уже месяц ни одной лампочки не горит, пишу только днём, а по вечерам, если дежурю, у Соловца сижу. Так что, Эдик, привыкай к спартанским условиям. Посидишь с полгодика у Толика, пока тебе три метра не выделят. Вон в 84-м и таких условий нет. Опера, как в камере, по пять человек сидят. Ни тебе человечка вызвать, пошептаться, ни бумаг в тишине пописать. Какая в такой обстановке, к чертям, работа? Помню, Юрка Михайлов, опер ихний, мучался-мучался, а потом вытащил стол из отделения, поставил в садике напротив, под яблоней, и сел там бумаги писать. Людей туда же вызывал. Начальник, конечно, к нему: мол, что, рехнулся? А Юрик, молодец: «Нет, – говорит, – пока кабинета у меня не будет, никуда не уйду, хоть увольняйте». И хрусть яблочком с дерева. Может, так бы там сидеть и остался, если б секретные бумаги писать не начал. Разложит на столе дела всякие и пишет себе. Прохожие, конечно, интересуются, что это за чудо там сидит под яблоней? А Юрик в ус не дует. Ну, а когда он стукачей туда приглашать начал, тут начальство засуетилось. Отгородили ему закуток фанерой в Ленинской комнате, он туда и переехал. Кстати, нам тоже так сделать надо. Ленинская комната пол-отделения занимает, работать негде. На фига эта комната нужна? Пару раз в году собрания провести да пол в субботник помыть? Надо будет Георгичу предложить.
Кивинов вышел из кабинета и направился к себе. Должны были подойти люди, вызванные им по материалам. Он сел в кресло и ещё раз пролистал заявления, чтобы не перепутать, кого зачем вызывал. Иногда из-за большого количества преступлений невозможно запомнить, кто есть кто, и опер беседует с вызванным по абсолютно другому вопросу, вызывая, естественно, у оппонента справедливый гнев и возмущение.
Кивинов взял из пачки верхнее заявление и решил более внимательно изучить его, чтобы вникнуть в суть проблемы.
Заявление поступило через канцелярию ГУВД, то есть заявитель обратился прямо на Литейный, а оттуда оно было спущено в территориальное отделение с резолюцией проверить и принять меры.
Кивинов, положив перед собой заяву, начал читать:
Следующее заявление было посвящено краже магнитолы из машины. Ничего, в принципе, необыкновенного, если не считать, что потерпевший обращался в милицию уже в пятый раз и всё в течение полугода. И кстати, по поводу одной и той же магнитолы. Его фамилия уже стала нарицательной в 85 отделении. А всё объяснялось очень просто. Товарищ застраховал машину в каком-то коммерческом агентстве, а потом только строчил заявы в милицию. Если ещё в первые разы он писал о разных магнитолах, то все последние заявления, вероятно, в силу слабой фантазии жалобщика, были посвящены одной и той же.
Самое обидное, что все всё понимали, но послать ходока подальше не могли.
Доказательств, что он сам «крутит динамо», занимается мошенничеством, – к сожалению, не было, поэтому приходилось возбуждать вечные «глухари» и молчать в тряпочку.
Одно утешение, что ущерб он наносил фирме, а не сотруднику. А фирма и сама зачастую «динамо крутит». Так они друг у друга и воруют.
Кивинов кинул заяву на стол, слез со стула и подошёл к окну. Обидно, что основное время приходится тратить на такие вот заявления, а на серьёзные вещи ничего не остаётся.
Мысли его постоянно возвращались к визиту к жене Суворова. Да, он хотел помочь ей, любой человек сейчас может оказаться в подобной ситуации. Но как?
Дукалис говорил как-то, что машины ворованные в бывшие союзнические республики увозят, но попробуй, перекрой границы. Это только в кино – трубку снял, команду дал перекрыть и понеслось. А тут в лучшем случае воду в туалете перекроют. Впрочем, кино и есть кино. Если снимать про то, как есть, никто и смотреть не будет.
На следующий день Кивинов отправился в мастерскую. Сев на трамвай, он достал детектив и углубился в чтение. «Следователь прокуратуры Прохоров достал пистолет и прижался к дереву». Да, круто. Кто это написал? Ага, он бы хоть позвонил сюда, что ли. Откуда, интересно, следователь прокуратуры взял пистолет? Не иначе, как у ментов попросил напрокат или в Хозтоварах купил. А может, он у него водяной? Так что, Прохоров, плохи твои дела, прижимайся, не прижимайся к дереву. Кивинов захлопнул книгу. Не люблю, когда люди пишут о том, с чем никогда не сталкивались. Так, это здесь, кажется, прибыли.
Зайдя в помещение мастерской, он осмотрелся. Пара машин стояла на яме, в углу курило несколько человек в рабочих комбинезонах. Под потолком располагалась стеклянная кабинка с надписью на дверях – «Директор». Кивинов поднялся наверх.
Директор, мужчина лет сорока пяти, круглолицый, с большими залысинами, сидел за столом и что-то подсчитывал на калькуляторе. Подняв глаза, он посмотрел на Кивинова.
– Вы ко мне?
– К вам. Из милиции. Ненадолго. Пара минут найдётся?
– Да, да, конечно, присаживайтесь, где найдёте. Слушаю вас.
– Три дня назад гражданин Суворов Сергей Алексеевич забирал у вас свою машину. Белая «девятка». Припоминаете?
– А как же, сам ему и отдавал.
– Прекрасно. В котором часу это было?
– Кажется, в начале пятого. А можно спросить, что случилось?
– Он пропал без вести вместе с машиной.
– Господи, может, в аварию попал?
– Может быть, но тогда бы машина нашлась.
– Да что вы! У меня приятель как-то в «Камаз» влетел в области. Машину на пост ГАИ оттащили, а его – в больницу. Через неделю только его там родственники нашли. Никому ведь дела нет, что у тебя горе.
– Вы не заметили, он себя нормально вёл? Не волновался? Не дёргался?
– Да, вроде, нет. Машину мы хорошо сделали, да там ерунда была. Он поблагодарил, сел и уехал. Вот и всё, пожалуй.
– В разговоре случайно не упоминал, куда поедет?
– Нет, по-моему.
– Бензина много было в баке?
– Половина точно, да он ещё здесь до полного залил, из своей канистры.
– Понятно. В общем, ничего подозрительного?
– Абсолютно ничего.
– Разрешите, я объяснение оформлю. Всё-таки вы последним его видели. Фамилия как ваша и имя-отчество?
– Пожалуйста, пожалуйста. Шаахов Валерий Петрович.
– Я так понял, вы директор в мастерской?
– Да и по совместительству – бухгалтер, отдел кадров и кассир. А что делать, кручусь, как белка в колесе.
– Рэкет-то не достаёт? Я смотрю, тут у вас иномарки стоят.
– Как вам сказать? Серьёзные люди понимают – с нас пока брать нечего, всё на налоги да на зарплату рабочим уходит, а от шушеры бритоголовой никто не застрахован. На той неделе приходили трое. Борзые. Мы, говорят, тамбовцы, будешь нам отстёгивать. Прямо, так, в лоб. Раньше хоть предлог какой-нибудь сочиняли либо охрану предлагали, либо неустойку какую-нибудь требовали. А сейчас в нагляк. Я тогда карту достаю и говорю им, найдёте, где Тамбов находится – буду платить без вопросов, а нет – свободны. Они стоят, мнутся, не понимают. А я тогда и говорю: «Эх вы, недоумки. Тамбов находится в Тамбовской области». Потом взял старшего за шиворот и с лестницы вниз спустил. Они в крик: «Убьём, сожгём, в пруду утопим!» Но ничего, больше не приезжали.
– Вы всё-таки поосторожней. Слышали, наверное, что владельцев шиномонтажных мастерских убивают? Уже пять случаев в этом году.
– Что делать, – вздохнул Шаахов. – Охрану нанять я не могу, денег нет. Вообще, кошмар какой-то творится. У нас полгода назад рабочий ушёл с мастерской, а домой не вернулся. До сих пор не нашли. В тот день получка была. Страшно жить.
– Ладно, вот здесь подпишитесь и на обороте тоже. Спасибо. Я ваш телефон запишу, если что уточнить надо будет – позвоню. Всего доброго.
– Да, да, до свидания… – Валерий Петрович вновь углубился в свои расчёты.
Кивинов вышел на улицу. Скорей бы отпуск. Ещё три недели. Не дотяну.
Успеть бы все материалы списать, а то Соловец не отпустит. Выйдя к трамваю, он решил не ехать на нём, а добраться на метро до Ветеранов и оттуда прогуляться пешком в отделение.
Сразу у выхода из подземки Кивинов остановился у киоска с газетами купить чего-нибудь свеженького. До самого проспекта протянулись ряды ларьков и лавок. Целый рынок. Южные торговцы зазывали купить свои яства, причём на прилавках у них лежали не только абрикосы, помидоры и прочие теплолюбивые фрукты и овощи, но и обычная картошка, морковь, капуста. Их-то они явно из Грузии да из Армении не привозили.
Пару раз на рынке устраивались погромы нашими мафиози, многие торговцы отправлялись с тяжёлыми телесными повреждениями в больницы, но появлялись другие, и рынок продолжал торговать.
Возле одного из ларьков расположились кидалы, крутильщики колпаков с шариком. Кивинов подошёл поближе. Крутильщик, сидящий на корточках, зазывал прохожих: «Кручу-верчу – запутать хочу! За острый глаз плачу, за неверный с вас получу! Хоп-хоп-хоп! Где шарик? Ну, мужик, давай, давай, не бойся, отгадай!» Три колпачка замерли на фанере. Стоявший рядом парень ткнул в один из них ногой. Колпак опрокинулся. Шарика не было. «Э-э-э, не угадал! За неудачу получу», сидящий принял от парня тысячную купюру. Парень отошёл.
«Свой, – подумал Кивинов, – очень легко деньги отдал. На фанере осталось два колпачка. Крутильщик поднялся и принялся снова уговаривать граждан угадать, где шарик. В эту секунду один из зевак, стоявших вторым эшелоном, присел и приподнял один из колпачков. Шарика там не было. Тот быстро поставил колпачок на место и поднялся. Мужчина неподалёку впился глазами в оставшийся колпачок. Шарик там.
– Ну, кто, кто скажет, где шарик? Ваши пять – мои десять!
– Давай, – громко произнёс мужик. – Играю!
– Ваши пять – мои десять, по рукам! При вас считаю, никуда не убегаю! Раз, два, три, четыре, пять. – Крутильщик получил от мужика пять тысяч.
Мужик нагнулся и хотел приподнять колпачок с шариком. Но в это мгновение пацан, стоявший рядом, присел и первым, как бы случайно, поднял колпачок.
Из—под него выкатился шарик.
– Ты чего? – разом закричали крутильщик и мужик. – Игру сорвал, гад! Не платил, а играешь. Ничего, дядя, сейчас переиграем, – обратился к пострадавшей стороне крутильщик. – Не повезло.
– Отдай деньги! Вы специально всё подстроили!
– Ты что, приятель? – К мужику тут же подошли двое крупных парней. – Хочешь – играй, деньги на кону, а нет – вали отсюда, пока цел.
Кивинов усмехнулся. Деньги были уже у кидалы и назад он их не отдаст.
Мужчина растерянно посмотрел на фанерку, крутильщик раскидал колпаки: «Ну, давай». Мужик, конечно, не отгадал. Кивинов не стал вмешиваться. В следующий раз будет умнее. Он огляделся. Неподалёку от играющих стоял бригадир: парень, которому кидала отстёгивал подоходный налог. Кивинов знал его. Иногда проигравшие обращались в милицию, и тогда бригадир делал «возвратку». Но в большинстве случаев никто в милицию не шёл.
Инспектор подошёл к бригадиру. Тот тоже узнал опера.
– Убрать? – сразу спросил он.
– Не надо, – пускай крутят, – ответил Кивинов. – Слушай, тут свердловские не играют?
– Было дело. Сейчас их нет. Наши прогнали. Борзые, как танки, пришлось проучить.
– Не сильно проучили?
– В самый раз.
– Вернуться могут?
– Возможно. Может, в другом составе.
– Как насчёт просигналить?
– Можно. Телефончик оставь.
Кивинов продиктовал. Бригадир записал на спичечном коробке.
– Не забудь.
– Постараюсь.
«Размечтался, – про себя подумал Кивинов. – Позвонит, как же. Хорошо будет, если не предупредит, что менты ими интересовались».
Поглазев на ларьки, он отправился назад в отделение.
Глава 4
Короче, твоя задача тактично объяснить, что он погорячился, придя в милицию. Это на первых порах трудновато будет, но когда ты этому научишься, можешь смело считать, что стал опером. А пока ты ещё птенец. – Ты сейчас научишь Эдика чему не надо. Не слушай этого оболтуса. Главное – научись справки и бумажки писать. Как Жеглов говорил – грамотная бумажка в нашем деле дорогого стоит.
– Он про спрос говорил, а не про бумажки.
– Ерунда, бумажки важнее.
– Кстати, о бумажках. У меня уже все бланки кончились и листы чистые. Ты только посмотри, на чём пишу – «Акт технического оборудования объекта». В столе нашёл, кто-то по наследству оставил. Где бумагу-то брать?
– В канцелярии возьми.
– Канцелярия сама попрошайничает. Бардак.
– Брось ты. У меня уже месяц ни одной лампочки не горит, пишу только днём, а по вечерам, если дежурю, у Соловца сижу. Так что, Эдик, привыкай к спартанским условиям. Посидишь с полгодика у Толика, пока тебе три метра не выделят. Вон в 84-м и таких условий нет. Опера, как в камере, по пять человек сидят. Ни тебе человечка вызвать, пошептаться, ни бумаг в тишине пописать. Какая в такой обстановке, к чертям, работа? Помню, Юрка Михайлов, опер ихний, мучался-мучался, а потом вытащил стол из отделения, поставил в садике напротив, под яблоней, и сел там бумаги писать. Людей туда же вызывал. Начальник, конечно, к нему: мол, что, рехнулся? А Юрик, молодец: «Нет, – говорит, – пока кабинета у меня не будет, никуда не уйду, хоть увольняйте». И хрусть яблочком с дерева. Может, так бы там сидеть и остался, если б секретные бумаги писать не начал. Разложит на столе дела всякие и пишет себе. Прохожие, конечно, интересуются, что это за чудо там сидит под яблоней? А Юрик в ус не дует. Ну, а когда он стукачей туда приглашать начал, тут начальство засуетилось. Отгородили ему закуток фанерой в Ленинской комнате, он туда и переехал. Кстати, нам тоже так сделать надо. Ленинская комната пол-отделения занимает, работать негде. На фига эта комната нужна? Пару раз в году собрания провести да пол в субботник помыть? Надо будет Георгичу предложить.
Кивинов вышел из кабинета и направился к себе. Должны были подойти люди, вызванные им по материалам. Он сел в кресло и ещё раз пролистал заявления, чтобы не перепутать, кого зачем вызывал. Иногда из-за большого количества преступлений невозможно запомнить, кто есть кто, и опер беседует с вызванным по абсолютно другому вопросу, вызывая, естественно, у оппонента справедливый гнев и возмущение.
Кивинов взял из пачки верхнее заявление и решил более внимательно изучить его, чтобы вникнуть в суть проблемы.
Заявление поступило через канцелярию ГУВД, то есть заявитель обратился прямо на Литейный, а оттуда оно было спущено в территориальное отделение с резолюцией проверить и принять меры.
Кивинов, положив перед собой заяву, начал читать:
«Начальнику всей милиции от гражданки Умновой С. А., проживающей там-то, сям-то. Заявление. Довожу до вашего сведения, что последнее время меня преследует банда насильников и извращенцев. Путём гипнотического влияния на мою ауру, они нагоняют на меня порчу и, пользуясь моим беспомощным состоянием, насилуют. За последний месяц я потеряла в весе пять килограммов. Меня постоянно мучают головные боли. Акты изнасилования происходят путём передачи энергии через Космос…»Дальше Кивинов читать не стал. Всё ясно. Заявление его, в общем-то, не удивило. К нему и до этого обращались по поводу слежки КГБ, напускания радиации в розетки и по телефону, подкладывания инопланетянами в пищу отравы и прочего бреда. О порче, правда, ещё не было. Его удивило другое. Резолюция начальника – проверить и принять меры. Ну, раз есть резолюция, придётся проверять, просто так, в корзину, эту заяву не выкинешь.
Следующее заявление было посвящено краже магнитолы из машины. Ничего, в принципе, необыкновенного, если не считать, что потерпевший обращался в милицию уже в пятый раз и всё в течение полугода. И кстати, по поводу одной и той же магнитолы. Его фамилия уже стала нарицательной в 85 отделении. А всё объяснялось очень просто. Товарищ застраховал машину в каком-то коммерческом агентстве, а потом только строчил заявы в милицию. Если ещё в первые разы он писал о разных магнитолах, то все последние заявления, вероятно, в силу слабой фантазии жалобщика, были посвящены одной и той же.
Самое обидное, что все всё понимали, но послать ходока подальше не могли.
Доказательств, что он сам «крутит динамо», занимается мошенничеством, – к сожалению, не было, поэтому приходилось возбуждать вечные «глухари» и молчать в тряпочку.
Одно утешение, что ущерб он наносил фирме, а не сотруднику. А фирма и сама зачастую «динамо крутит». Так они друг у друга и воруют.
Кивинов кинул заяву на стол, слез со стула и подошёл к окну. Обидно, что основное время приходится тратить на такие вот заявления, а на серьёзные вещи ничего не остаётся.
Мысли его постоянно возвращались к визиту к жене Суворова. Да, он хотел помочь ей, любой человек сейчас может оказаться в подобной ситуации. Но как?
Дукалис говорил как-то, что машины ворованные в бывшие союзнические республики увозят, но попробуй, перекрой границы. Это только в кино – трубку снял, команду дал перекрыть и понеслось. А тут в лучшем случае воду в туалете перекроют. Впрочем, кино и есть кино. Если снимать про то, как есть, никто и смотреть не будет.
На следующий день Кивинов отправился в мастерскую. Сев на трамвай, он достал детектив и углубился в чтение. «Следователь прокуратуры Прохоров достал пистолет и прижался к дереву». Да, круто. Кто это написал? Ага, он бы хоть позвонил сюда, что ли. Откуда, интересно, следователь прокуратуры взял пистолет? Не иначе, как у ментов попросил напрокат или в Хозтоварах купил. А может, он у него водяной? Так что, Прохоров, плохи твои дела, прижимайся, не прижимайся к дереву. Кивинов захлопнул книгу. Не люблю, когда люди пишут о том, с чем никогда не сталкивались. Так, это здесь, кажется, прибыли.
Зайдя в помещение мастерской, он осмотрелся. Пара машин стояла на яме, в углу курило несколько человек в рабочих комбинезонах. Под потолком располагалась стеклянная кабинка с надписью на дверях – «Директор». Кивинов поднялся наверх.
Директор, мужчина лет сорока пяти, круглолицый, с большими залысинами, сидел за столом и что-то подсчитывал на калькуляторе. Подняв глаза, он посмотрел на Кивинова.
– Вы ко мне?
– К вам. Из милиции. Ненадолго. Пара минут найдётся?
– Да, да, конечно, присаживайтесь, где найдёте. Слушаю вас.
– Три дня назад гражданин Суворов Сергей Алексеевич забирал у вас свою машину. Белая «девятка». Припоминаете?
– А как же, сам ему и отдавал.
– Прекрасно. В котором часу это было?
– Кажется, в начале пятого. А можно спросить, что случилось?
– Он пропал без вести вместе с машиной.
– Господи, может, в аварию попал?
– Может быть, но тогда бы машина нашлась.
– Да что вы! У меня приятель как-то в «Камаз» влетел в области. Машину на пост ГАИ оттащили, а его – в больницу. Через неделю только его там родственники нашли. Никому ведь дела нет, что у тебя горе.
– Вы не заметили, он себя нормально вёл? Не волновался? Не дёргался?
– Да, вроде, нет. Машину мы хорошо сделали, да там ерунда была. Он поблагодарил, сел и уехал. Вот и всё, пожалуй.
– В разговоре случайно не упоминал, куда поедет?
– Нет, по-моему.
– Бензина много было в баке?
– Половина точно, да он ещё здесь до полного залил, из своей канистры.
– Понятно. В общем, ничего подозрительного?
– Абсолютно ничего.
– Разрешите, я объяснение оформлю. Всё-таки вы последним его видели. Фамилия как ваша и имя-отчество?
– Пожалуйста, пожалуйста. Шаахов Валерий Петрович.
– Я так понял, вы директор в мастерской?
– Да и по совместительству – бухгалтер, отдел кадров и кассир. А что делать, кручусь, как белка в колесе.
– Рэкет-то не достаёт? Я смотрю, тут у вас иномарки стоят.
– Как вам сказать? Серьёзные люди понимают – с нас пока брать нечего, всё на налоги да на зарплату рабочим уходит, а от шушеры бритоголовой никто не застрахован. На той неделе приходили трое. Борзые. Мы, говорят, тамбовцы, будешь нам отстёгивать. Прямо, так, в лоб. Раньше хоть предлог какой-нибудь сочиняли либо охрану предлагали, либо неустойку какую-нибудь требовали. А сейчас в нагляк. Я тогда карту достаю и говорю им, найдёте, где Тамбов находится – буду платить без вопросов, а нет – свободны. Они стоят, мнутся, не понимают. А я тогда и говорю: «Эх вы, недоумки. Тамбов находится в Тамбовской области». Потом взял старшего за шиворот и с лестницы вниз спустил. Они в крик: «Убьём, сожгём, в пруду утопим!» Но ничего, больше не приезжали.
– Вы всё-таки поосторожней. Слышали, наверное, что владельцев шиномонтажных мастерских убивают? Уже пять случаев в этом году.
– Что делать, – вздохнул Шаахов. – Охрану нанять я не могу, денег нет. Вообще, кошмар какой-то творится. У нас полгода назад рабочий ушёл с мастерской, а домой не вернулся. До сих пор не нашли. В тот день получка была. Страшно жить.
– Ладно, вот здесь подпишитесь и на обороте тоже. Спасибо. Я ваш телефон запишу, если что уточнить надо будет – позвоню. Всего доброго.
– Да, да, до свидания… – Валерий Петрович вновь углубился в свои расчёты.
Кивинов вышел на улицу. Скорей бы отпуск. Ещё три недели. Не дотяну.
Успеть бы все материалы списать, а то Соловец не отпустит. Выйдя к трамваю, он решил не ехать на нём, а добраться на метро до Ветеранов и оттуда прогуляться пешком в отделение.
Сразу у выхода из подземки Кивинов остановился у киоска с газетами купить чего-нибудь свеженького. До самого проспекта протянулись ряды ларьков и лавок. Целый рынок. Южные торговцы зазывали купить свои яства, причём на прилавках у них лежали не только абрикосы, помидоры и прочие теплолюбивые фрукты и овощи, но и обычная картошка, морковь, капуста. Их-то они явно из Грузии да из Армении не привозили.
Пару раз на рынке устраивались погромы нашими мафиози, многие торговцы отправлялись с тяжёлыми телесными повреждениями в больницы, но появлялись другие, и рынок продолжал торговать.
Возле одного из ларьков расположились кидалы, крутильщики колпаков с шариком. Кивинов подошёл поближе. Крутильщик, сидящий на корточках, зазывал прохожих: «Кручу-верчу – запутать хочу! За острый глаз плачу, за неверный с вас получу! Хоп-хоп-хоп! Где шарик? Ну, мужик, давай, давай, не бойся, отгадай!» Три колпачка замерли на фанере. Стоявший рядом парень ткнул в один из них ногой. Колпак опрокинулся. Шарика не было. «Э-э-э, не угадал! За неудачу получу», сидящий принял от парня тысячную купюру. Парень отошёл.
«Свой, – подумал Кивинов, – очень легко деньги отдал. На фанере осталось два колпачка. Крутильщик поднялся и принялся снова уговаривать граждан угадать, где шарик. В эту секунду один из зевак, стоявших вторым эшелоном, присел и приподнял один из колпачков. Шарика там не было. Тот быстро поставил колпачок на место и поднялся. Мужчина неподалёку впился глазами в оставшийся колпачок. Шарик там.
– Ну, кто, кто скажет, где шарик? Ваши пять – мои десять!
– Давай, – громко произнёс мужик. – Играю!
– Ваши пять – мои десять, по рукам! При вас считаю, никуда не убегаю! Раз, два, три, четыре, пять. – Крутильщик получил от мужика пять тысяч.
Мужик нагнулся и хотел приподнять колпачок с шариком. Но в это мгновение пацан, стоявший рядом, присел и первым, как бы случайно, поднял колпачок.
Из—под него выкатился шарик.
– Ты чего? – разом закричали крутильщик и мужик. – Игру сорвал, гад! Не платил, а играешь. Ничего, дядя, сейчас переиграем, – обратился к пострадавшей стороне крутильщик. – Не повезло.
– Отдай деньги! Вы специально всё подстроили!
– Ты что, приятель? – К мужику тут же подошли двое крупных парней. – Хочешь – играй, деньги на кону, а нет – вали отсюда, пока цел.
Кивинов усмехнулся. Деньги были уже у кидалы и назад он их не отдаст.
Мужчина растерянно посмотрел на фанерку, крутильщик раскидал колпаки: «Ну, давай». Мужик, конечно, не отгадал. Кивинов не стал вмешиваться. В следующий раз будет умнее. Он огляделся. Неподалёку от играющих стоял бригадир: парень, которому кидала отстёгивал подоходный налог. Кивинов знал его. Иногда проигравшие обращались в милицию, и тогда бригадир делал «возвратку». Но в большинстве случаев никто в милицию не шёл.
Инспектор подошёл к бригадиру. Тот тоже узнал опера.
– Убрать? – сразу спросил он.
– Не надо, – пускай крутят, – ответил Кивинов. – Слушай, тут свердловские не играют?
– Было дело. Сейчас их нет. Наши прогнали. Борзые, как танки, пришлось проучить.
– Не сильно проучили?
– В самый раз.
– Вернуться могут?
– Возможно. Может, в другом составе.
– Как насчёт просигналить?
– Можно. Телефончик оставь.
Кивинов продиктовал. Бригадир записал на спичечном коробке.
– Не забудь.
– Постараюсь.
«Размечтался, – про себя подумал Кивинов. – Позвонит, как же. Хорошо будет, если не предупредит, что менты ими интересовались».
Поглазев на ларьки, он отправился назад в отделение.
Глава 4
Детский инспектор Волков срывался на крик.
– А что, его за это по головке гладить? Он пацану обе щеки прострелил! На всю жизнь шрам! Да если бы моему ребёнку какой-нибудь недоносок щёки пробил, я бы не в милицию пошёл, сам бы родителям морду набил!
– Как вы смеете!? – визжала сидевшая напротив Волкова дама. – Вы не мальчика моего должны наказывать, а тех, кто ему пистолет продал. Безобразие! А Гоша ещё ребёнок – тринадцать лет всего!
– Тринадцать лет! А откуда у него такие деньги?
– Не знаю, может, он мороженым торгует. Вы все, все против Гоши – и школа, и милиция! А он хороший мальчик, спокойный. Верните мне его немедленно. Я буду жаловаться!
– А откуда у него под кроватью столько магнитофонов автомобильных?
– А это не ваше дело! Это, может, всё моё!
– Что, и машина есть? – А что с того, если нет? Может, будет скоро!
– Ваш сын – вор! Вы же сами его топите!
– Это вы его топите! А Гоша хороший мальчик. На вас ещё управу найду! Отдайте мальчика.
– Ждите на улице. Я сейчас запишу объяснение и можете забирать ублюдка своего!
– Что? Да как вы смеете!? Дайте бумагу. Я в суд на вас подам за оскорбления.
– Берите, пишите куда угодно – в суд, в ООН, Папе Римскому, но только на улице, вы меня достали!
Дамочка схватила бумагу и выскочила из кабинета. Зашёл Кивинов.
– Ты чего раскричался?
– Да ну, коза старая! Гошу Баранова знаешь? Это мамаша его. Он, сучонок, пистолет где-то пневматический купил, в школу принёс и первоклашке обе щеки прострелил, навылет. Пацан в больнице. А Гоша под шумок кучу наложил перед кабинетом завуча и свалил. Я его в подвале отловил. А мамаша за него грудью стоит. Другая бы отодрала ремнём, а эта всё сюсюкается. Гадёныш. Скорей бы ему четырнадцать стукнуло, сразу бы посадил. А так очередная комиссия. А для него это – тьфу. Сейчас я его притащу.
Через минуту Волков ввёл Баранова.
– Ну что, урод? Я тебя предупреждал последний раз, чтобы ты угомонился? Не понимаешь? Я тебя сейчас родителям пацана того отдам. Они с тобой лучше милиции разберутся!
– Я не стрелял в него, пулька от стенки отскочила.
– Да там пять человек видели, как ты в него пальнул. Хватит выкручиваться!
– Они врут все. Наговаривают, сволочи.
– А кучу кто навалил у дверей?
– Не я, можете экспертизу сделать.
– Сделаю, я всё сделаю. И на мамашу твою даже не посмотрю!
– А что, эта дура уже здесь? Мопед мне не хочет покупать.
«Крутой малый, – подумал Кивинов. – Мамаша за него грудью стоит, а он её дурой. Впрочем, ничего удивительного, родительская любовь порой слепа».
Волков схватил Баранова за шиворот и потащил его по коридору. Зайдя в туалет, он ткнул его в унитаз и сказал:
– Гадь! На экспертизу!
Тот снял штаны, сходил по-большому и выпрямился. Волков схватил его за волосы, нагнул и ткнул лицом в дерьмо.
– На, говнюк, получай экспертизу! Может, поумнеешь!
Затем вытолкнув его из туалета, Волков произнёс:
– Иди к мамочке! Но запомни, ещё раз что-нибудь натворишь, вообще в горшке утоплю, понял?
Баранов молча стёр дерьмо с лица, повернулся и побежал на выход. Волков захлопнул двери кабинета.
– Ты, по-моему, переборщил. Мамаша же сейчас такой вой поднимет.
– Пускай, плевать. У пацана, которому он щёки прострелил, тоже мать есть. Отца, жалко, нет, умер, а то бы он сам ему ноги повыдергал.
Волков зло посмотрел в окно.
– Что творится! Мало того, что взрослые друг друга убивают, так ещё и дети начали. Что дальше будет? Ты только посмотри, что творят – вон у меня на столе сводка лежит, последний пункт.
Кивинов подошёл к столу и, взяв ленточку телетайпа, прочитал:
Кивинов шел по узкому коридору главного корпуса объединения «Темп».
Особого желания приезжать сюда не было, но по возможности необходимо, чтобы в материале было побольше бумаг, а для этого надо опросить как можно больше людей. И во-вторых, как бы муж с женой ни любили друг друга, у них всегда есть маленькие секреты, которые, возможно, известны сослуживцам, друзьям и даже случайным знакомым. Словом, вдруг да появится зацепка.
Объединение располагалось в дореволюционном особняке рядом с Садовой.
Вернее, только главный корпус находился там, а небольшие экспериментальные цеха сосредоточились во дворе. Как объяснили на вахте, «Темп» был чисто исследовательской конторой и никакой осязаемой продукции не выпускал.
Должность Сергея Алексеевича Суворова была достаточно высока. Он был начальником отдела, в который входили десятки отделений, по три-четыре лаборатории в каждом. Всего в подчинении у него было около пятисот сотрудников – инженеров, техников, рабочих. Имелось два зама, один из которых был приятелем Сергея Алексеевича. Кивинов, позвонив ему, договорился о встрече.
В шараге было относительно спокойно. Трудящиеся разъехались по отпускам, колхозам, отгулам. На лестницах курили несчастные, пролетевшие с летним отпуском. Повсюду обсуждались вчерашний футбольный матч, жаркая погода и маленькая зарплата.
«Ну конечно, – подумал Кивинов, – если всё время стоять тут и курить, зарплаты не прибавится.»
Найдя нужную дверь, он постучался и вошёл.
Помещение кабинета зама, по-видимому, было устроено в бывшей дворянской спальне: высоченные потолки, лепка по углам и в центре, у люстры. Правда, самой люстры не было, а висел совковый белый шар с лампочкой на 40 ватт.
Останки камина, прикрытые диванчиком. Портрет Ленина, память эпохи застоя. В углу шикарный резной стол с зелёным сукном. Тоже наследие прошлого, только более далёкого.
– Виктор Николаевич? Инспектор Кивинов из милиции. Я звонил сегодня.
– Да, да, молодой человек, проходите, присаживайтесь.
Заместителю Суворова было лет сорок с лишним, он был сухим жилистым мужчиной с довольно неприятным взглядом. «Чем-то на белогвардейца похож», подумал Кивинов.
Почему на белогвардейца, он и сам не знал. Похож и всё. Несмотря на жару зам был одет в чёрный костюм с галстуком. На столе, как шмель, жужжал вентилятор.
– Есть что-нибудь новое? – спросил он, когда Кивинов сел.
– Пока нет. Виктор Николаевич, я так понимаю, что помимо деловых отношений вас с Суворовым объединяли ещё и дружеские. Расскажите о нем поподробнее.
– Ну, прежде всего, дружбой в полном смысле этого слова наши отношения назвать нельзя. Всё-таки больше приятельские, основанные на совместной работе. Я бывал у него несколько раз на днях рожденья, праздниках. Знаю Анну Петровну, Игоря. Вместе ездили за город иногда. Как руководитель он человек неплохой, требовательный, но справедливый, но вот как специалист – не очень. Но это между нами, я надеюсь?
Кивинов кивнул.
– Поверхностное знание предмета, но, в принципе, для руководителя его ранга это и не столь важно. Главное, он создал отличный коллектив талантливых специалистов, переманив их из других мест. Людям приятно с ним работать. А это подчас для начальника важнее, чем углубленное знание того, с чем работаешь.
– Я понял вас. То есть его любили как начальника?
– Ну, слово «любовь» здесь немного неуместно, но уважали, и конфликтов почти не возникало.
– Почти?
– Без мелких эксцессов нигде не обойтись.
– Ну, а по жизни, вне работы, так сказать?
– Насколько мне известно, врагов у Суворова не было. Завистники – возможно – у любого преуспевающего человека они есть. Но из-за зависти убить человека, мне кажется, невозможно.
– Почему вы решили, что его убили?
Виктор Николаевич смутился, полез в стол, достал оттуда пачку сигарет, пошарил внутри, а затем судорожно скомкал и выкинул в корзину.
– Но его столько времени нет. Любому уже станет понятно, он не может быть жив.
– Да, но мог произойти несчастный случай, а не убийство.
– Но он бы нашёлся, вернее, его труп. А машина? Мне кажется, это всё из-за машины.
Виктор Николаевич явно нервничал.
– Кстати, он брал попутчиков? Бензин всё-таки дорогой, на одну зарплату особо не наездишь? – спросил Кивинов.
– Да, он занимался извозом.
– Интересно. Он что, сам вам об этом рассказывал? Или вы видели?
– Рассказывал. Да вы и сами подумайте – он на работу на машине ездил, а из Кировского района сюда минут тридцать езды, так зачем машину порожняком гонять?
– А супруга категорически утверждает, что Суворов не занимался извозом.
– Ну, я не знаю. Может, она не в курсе была или не поощряла.
– Виктор Николаевич, вы хотите помочь Суворову? Тогда давайте договоримся, что секретов между нами сейчас быть не должно, и поэтому я надеюсь на вашу искренность. Разговор дальше этого кабинета не выйдет.
– Я понимаю вас/
– Тогда откровенно. Человек не может быть идеальным. Что плохого вы можете сказать о нём – спиртное, посторонние женщины, связи с преступниками?
– Не понимаю, куда вы клоните?
– Я хочу найти Суворова и должен знать о нём всё до мельчайших подробностей. Имея машину, можно закадрить девчонку, съездить на пикник, к примеру. Да мало ли что ещё могло случиться.
– Нет, нет, в этом плане можете быть спокойны, никаких подобных связей у него не было. Да и машину он приобрёл недавно, всё свободное время на неё гробил. С новыми машинами всегда много хлопот.
– А у вас есть машина?
– Да, «Москвич».
– Вы помогали Суворову заниматься с машиной?
– Да, он иногда просил о помощи. Я был пару раз у него в гараже – проверяли тормозные колодки.
– Вы знали, что он поставил машину на ремонт?
– Да, знал.
– И знали, когда он её заберёт?
– Да.
– А ещё кто-нибудь знал об этом? Я имею в виду, здесь? Суворов любил посторонним о машине рассказывать?
– Да, многие знали. А куда вы клоните?
– Вправо.
– Не понял?
– Тогда влево. Никуда я не клоню. Он говорил, куда собирался поехать после мастерской?
– А что, его за это по головке гладить? Он пацану обе щеки прострелил! На всю жизнь шрам! Да если бы моему ребёнку какой-нибудь недоносок щёки пробил, я бы не в милицию пошёл, сам бы родителям морду набил!
– Как вы смеете!? – визжала сидевшая напротив Волкова дама. – Вы не мальчика моего должны наказывать, а тех, кто ему пистолет продал. Безобразие! А Гоша ещё ребёнок – тринадцать лет всего!
– Тринадцать лет! А откуда у него такие деньги?
– Не знаю, может, он мороженым торгует. Вы все, все против Гоши – и школа, и милиция! А он хороший мальчик, спокойный. Верните мне его немедленно. Я буду жаловаться!
– А откуда у него под кроватью столько магнитофонов автомобильных?
– А это не ваше дело! Это, может, всё моё!
– Что, и машина есть? – А что с того, если нет? Может, будет скоро!
– Ваш сын – вор! Вы же сами его топите!
– Это вы его топите! А Гоша хороший мальчик. На вас ещё управу найду! Отдайте мальчика.
– Ждите на улице. Я сейчас запишу объяснение и можете забирать ублюдка своего!
– Что? Да как вы смеете!? Дайте бумагу. Я в суд на вас подам за оскорбления.
– Берите, пишите куда угодно – в суд, в ООН, Папе Римскому, но только на улице, вы меня достали!
Дамочка схватила бумагу и выскочила из кабинета. Зашёл Кивинов.
– Ты чего раскричался?
– Да ну, коза старая! Гошу Баранова знаешь? Это мамаша его. Он, сучонок, пистолет где-то пневматический купил, в школу принёс и первоклашке обе щеки прострелил, навылет. Пацан в больнице. А Гоша под шумок кучу наложил перед кабинетом завуча и свалил. Я его в подвале отловил. А мамаша за него грудью стоит. Другая бы отодрала ремнём, а эта всё сюсюкается. Гадёныш. Скорей бы ему четырнадцать стукнуло, сразу бы посадил. А так очередная комиссия. А для него это – тьфу. Сейчас я его притащу.
Через минуту Волков ввёл Баранова.
– Ну что, урод? Я тебя предупреждал последний раз, чтобы ты угомонился? Не понимаешь? Я тебя сейчас родителям пацана того отдам. Они с тобой лучше милиции разберутся!
– Я не стрелял в него, пулька от стенки отскочила.
– Да там пять человек видели, как ты в него пальнул. Хватит выкручиваться!
– Они врут все. Наговаривают, сволочи.
– А кучу кто навалил у дверей?
– Не я, можете экспертизу сделать.
– Сделаю, я всё сделаю. И на мамашу твою даже не посмотрю!
– А что, эта дура уже здесь? Мопед мне не хочет покупать.
«Крутой малый, – подумал Кивинов. – Мамаша за него грудью стоит, а он её дурой. Впрочем, ничего удивительного, родительская любовь порой слепа».
Волков схватил Баранова за шиворот и потащил его по коридору. Зайдя в туалет, он ткнул его в унитаз и сказал:
– Гадь! На экспертизу!
Тот снял штаны, сходил по-большому и выпрямился. Волков схватил его за волосы, нагнул и ткнул лицом в дерьмо.
– На, говнюк, получай экспертизу! Может, поумнеешь!
Затем вытолкнув его из туалета, Волков произнёс:
– Иди к мамочке! Но запомни, ещё раз что-нибудь натворишь, вообще в горшке утоплю, понял?
Баранов молча стёр дерьмо с лица, повернулся и побежал на выход. Волков захлопнул двери кабинета.
– Ты, по-моему, переборщил. Мамаша же сейчас такой вой поднимет.
– Пускай, плевать. У пацана, которому он щёки прострелил, тоже мать есть. Отца, жалко, нет, умер, а то бы он сам ему ноги повыдергал.
Волков зло посмотрел в окно.
– Что творится! Мало того, что взрослые друг друга убивают, так ещё и дети начали. Что дальше будет? Ты только посмотри, что творят – вон у меня на столе сводка лежит, последний пункт.
Кивинов подошёл к столу и, взяв ленточку телетайпа, прочитал:
«05.07.93 года около 20 часов у дома 185 по Ленинскому проспекту у кооперативных ларьков почувствовала себя плохо гр-ка Тимофеева Татьяна Ивановна, 1932 г. рождения, урож. Ленинграда, прож. Ленинский пр., 187-2-15, после чего упала.– Тимуровцы херовы, – зло произнёс Волков. – Мишка Квакин хоть яблоки воровал, а эти пионеры вообще поля не видят, мать их. Слов нет.
В это время к ней подбежал мальчик 12-13 лет, выхватил у неё из рук сумку и скрылся. В сумке находились деньги в сумме 5000 рублей одной купюрой, паспорт, пенсионное удостоверение инвалида. Примет мальчика не запомнила.
Доложено начальнику 85 отделения милиции. Материал для проверки Волкову».
Кивинов шел по узкому коридору главного корпуса объединения «Темп».
Особого желания приезжать сюда не было, но по возможности необходимо, чтобы в материале было побольше бумаг, а для этого надо опросить как можно больше людей. И во-вторых, как бы муж с женой ни любили друг друга, у них всегда есть маленькие секреты, которые, возможно, известны сослуживцам, друзьям и даже случайным знакомым. Словом, вдруг да появится зацепка.
Объединение располагалось в дореволюционном особняке рядом с Садовой.
Вернее, только главный корпус находился там, а небольшие экспериментальные цеха сосредоточились во дворе. Как объяснили на вахте, «Темп» был чисто исследовательской конторой и никакой осязаемой продукции не выпускал.
Должность Сергея Алексеевича Суворова была достаточно высока. Он был начальником отдела, в который входили десятки отделений, по три-четыре лаборатории в каждом. Всего в подчинении у него было около пятисот сотрудников – инженеров, техников, рабочих. Имелось два зама, один из которых был приятелем Сергея Алексеевича. Кивинов, позвонив ему, договорился о встрече.
В шараге было относительно спокойно. Трудящиеся разъехались по отпускам, колхозам, отгулам. На лестницах курили несчастные, пролетевшие с летним отпуском. Повсюду обсуждались вчерашний футбольный матч, жаркая погода и маленькая зарплата.
«Ну конечно, – подумал Кивинов, – если всё время стоять тут и курить, зарплаты не прибавится.»
Найдя нужную дверь, он постучался и вошёл.
Помещение кабинета зама, по-видимому, было устроено в бывшей дворянской спальне: высоченные потолки, лепка по углам и в центре, у люстры. Правда, самой люстры не было, а висел совковый белый шар с лампочкой на 40 ватт.
Останки камина, прикрытые диванчиком. Портрет Ленина, память эпохи застоя. В углу шикарный резной стол с зелёным сукном. Тоже наследие прошлого, только более далёкого.
– Виктор Николаевич? Инспектор Кивинов из милиции. Я звонил сегодня.
– Да, да, молодой человек, проходите, присаживайтесь.
Заместителю Суворова было лет сорок с лишним, он был сухим жилистым мужчиной с довольно неприятным взглядом. «Чем-то на белогвардейца похож», подумал Кивинов.
Почему на белогвардейца, он и сам не знал. Похож и всё. Несмотря на жару зам был одет в чёрный костюм с галстуком. На столе, как шмель, жужжал вентилятор.
– Есть что-нибудь новое? – спросил он, когда Кивинов сел.
– Пока нет. Виктор Николаевич, я так понимаю, что помимо деловых отношений вас с Суворовым объединяли ещё и дружеские. Расскажите о нем поподробнее.
– Ну, прежде всего, дружбой в полном смысле этого слова наши отношения назвать нельзя. Всё-таки больше приятельские, основанные на совместной работе. Я бывал у него несколько раз на днях рожденья, праздниках. Знаю Анну Петровну, Игоря. Вместе ездили за город иногда. Как руководитель он человек неплохой, требовательный, но справедливый, но вот как специалист – не очень. Но это между нами, я надеюсь?
Кивинов кивнул.
– Поверхностное знание предмета, но, в принципе, для руководителя его ранга это и не столь важно. Главное, он создал отличный коллектив талантливых специалистов, переманив их из других мест. Людям приятно с ним работать. А это подчас для начальника важнее, чем углубленное знание того, с чем работаешь.
– Я понял вас. То есть его любили как начальника?
– Ну, слово «любовь» здесь немного неуместно, но уважали, и конфликтов почти не возникало.
– Почти?
– Без мелких эксцессов нигде не обойтись.
– Ну, а по жизни, вне работы, так сказать?
– Насколько мне известно, врагов у Суворова не было. Завистники – возможно – у любого преуспевающего человека они есть. Но из-за зависти убить человека, мне кажется, невозможно.
– Почему вы решили, что его убили?
Виктор Николаевич смутился, полез в стол, достал оттуда пачку сигарет, пошарил внутри, а затем судорожно скомкал и выкинул в корзину.
– Но его столько времени нет. Любому уже станет понятно, он не может быть жив.
– Да, но мог произойти несчастный случай, а не убийство.
– Но он бы нашёлся, вернее, его труп. А машина? Мне кажется, это всё из-за машины.
Виктор Николаевич явно нервничал.
– Кстати, он брал попутчиков? Бензин всё-таки дорогой, на одну зарплату особо не наездишь? – спросил Кивинов.
– Да, он занимался извозом.
– Интересно. Он что, сам вам об этом рассказывал? Или вы видели?
– Рассказывал. Да вы и сами подумайте – он на работу на машине ездил, а из Кировского района сюда минут тридцать езды, так зачем машину порожняком гонять?
– А супруга категорически утверждает, что Суворов не занимался извозом.
– Ну, я не знаю. Может, она не в курсе была или не поощряла.
– Виктор Николаевич, вы хотите помочь Суворову? Тогда давайте договоримся, что секретов между нами сейчас быть не должно, и поэтому я надеюсь на вашу искренность. Разговор дальше этого кабинета не выйдет.
– Я понимаю вас/
– Тогда откровенно. Человек не может быть идеальным. Что плохого вы можете сказать о нём – спиртное, посторонние женщины, связи с преступниками?
– Не понимаю, куда вы клоните?
– Я хочу найти Суворова и должен знать о нём всё до мельчайших подробностей. Имея машину, можно закадрить девчонку, съездить на пикник, к примеру. Да мало ли что ещё могло случиться.
– Нет, нет, в этом плане можете быть спокойны, никаких подобных связей у него не было. Да и машину он приобрёл недавно, всё свободное время на неё гробил. С новыми машинами всегда много хлопот.
– А у вас есть машина?
– Да, «Москвич».
– Вы помогали Суворову заниматься с машиной?
– Да, он иногда просил о помощи. Я был пару раз у него в гараже – проверяли тормозные колодки.
– Вы знали, что он поставил машину на ремонт?
– Да, знал.
– И знали, когда он её заберёт?
– Да.
– А ещё кто-нибудь знал об этом? Я имею в виду, здесь? Суворов любил посторонним о машине рассказывать?
– Да, многие знали. А куда вы клоните?
– Вправо.
– Не понял?
– Тогда влево. Никуда я не клоню. Он говорил, куда собирался поехать после мастерской?