Киз Грегори. Духи Великой Реки

   Ган попытался обдумать увиденное, понять, что происходит с вампиром. Хотя ужасная боль все еще сводила его плечи и бедра, а также, как ни странно, живот, – теперь это уже не была прежняя пытка, и старику даже удавалось подремать, когда отряд переходил на шаг – команда к этому, как и остальные сигналы, подавалась трубой. Значит, и думать он теперь снова был способен.
   Гхэ был мертвецом, оживленным Рекой. Его тело проявляло признаки жизни, да и было живым во всем, кроме одного: дух, живший в этом теле, не был духом человека, та жизненная сила, что обычно связывает тело и дух, отсутствовала. Гхэ был ущербен, несовершенен. Впрочем, несовершенен и живой человек – он нуждается в пище и воде, а со временем его жизненная сущность и плоть теряют удерживающие их вместе связи. Чем бы ни был Гхэ, его жизнь имела лишь внешний источник. Поблизости от Реки, которая постоянно пополняла его силы, потеря энергии, нужной для любого его действия, не имела значения. Здесь же источник жизни Гхэ должен находить в другом; к тому же вампиру приходилось кормить не один рот, если Ган правильно понимал его природу. Среди его нахлебников была теперь и богиня потока.
   В старых книгах существа, подобные Гхэ, назывались пожирателями жизни; полузабытый древний язык именовал их еще «падающими вперед призраками». Теперь эти слова обрели для Гана смысл: Гхэ подобен человеку, бегущему вниз по склону холма, – его голова движется скорее, чем ноги, и остановиться он не может, потому что сразу упадет. Он может только бежать все быстрее и быстрее и в конце концов упасть с разгону.
   И такое существо жаждет Хизи! Его нужно остановить, но Ган никак не мог ничего придумать. Он так устал и так нуждался в настоящем сне…
   Старик с надеждой посмотрел на Канжу. Может быть, все же что-то можно сделать. Может быть, удастся уговорить парня помочь ему бежать.
   Однако этой ночью Канжу исчез, и Ган никогда его больше не видел.
 
   На следующий день произошло событие, которое на некоторое время отвлекло Гана от всех его страданий и тяжелых предчувствий. Прозвучал сигнал трубы, означавший переход с галопа на рысь, и лошади замедлили бег. Ган почувствовал огорчение – теперь, когда он научился ездить верхом, не напрягая при этом всех сил, галоп нравился ему больше всего (если не считать, конечно, тех редких случаев, когда кони шли шагом): тряска при этом оказывалась наименьшей. Канжу научил Гана, как смягчать толчки при рыси, но для этого нужно было привставать на стременах, а это трудно давалось слабым ногам старика.
   Не прошло и нескольких минут, как раздался сигнал перейти с рыси на шаг. Это было необычно: как правило, изменения скорости передвижения разделялись большими интервалами. Скоро, однако, причина стала ясна: на горизонте показались ходячие горы.
   Менги называли это чудо «нантук»; Гану название показалось слишком коротким – или слишком длинным, – чтобы должным образом описать зверя. Четыре похожих на колонны ноги поддерживали невероятно массивное тело; с головы свисал похожий на змею отросток, с обеих сторон которого торчали подобные саблям клыки – нет, должно быть, бивни, – воинственно загибающиеся кверху. Мохнатая шерсть была где рыжевато-коричневой, где черной. Десятка полтора великанов виднелось на фоне зарослей кустарника; они паслись в высокой траве. Сначала Ган мог сравнивать их размер лишь с высотой деревьев; потом семеро менгов с пронзительными криками помчались по равнине в сторону чудовищ, и старый ученый смог лучше оценить величину нантука: даже верхом люди едва доставали ему до брюха.
   – Что они делают? – озадаченно спросил Ган. Никто из менгов ему не ответил: они не понимали нолийского, а Канжу, который мог бы перевести, теперь не было.
   Все еще вопя, воины скакали к насторожившимся животным. Самые крупные нантуки встали кольцом, защищая более мелких и совсем маленьких – размером всего с лошадь, – это, как решил Ган, были детеныши. Всадники выхватили мечи и стали размахивать ими перед великанами; казалось, они стараются приблизиться на достаточное расстояние, чтобы поразить их.
   «Разве копья не подошли бы для этой цели лучше?» – подумал Ган, но потом понял: менги не пытаются убить огромных зверей, они просто стараются их коснуться.
   Хоть это и казалось безумием, чем дольше Ган наблюдал, тем больше он укреплялся в своем предположении. Ловко уворачиваясь от ударов бивней, воины наклонялись с седел, чтобы шлепнуть нантуков по боку. Остальные менги криками подбадривали товарищей, и весь отряд впервые за несколько дней остановился не ради того, чтобы напоить коней или дать им попастись.
   Остановка, однако, была недолгой; семеро всадников повернули к отряду, радостно размахивая оружием. Еще одна группа кочевников собралась было повторить их проделку, но кто-то пролаял резкий приказ, и после недолгих препирательств воины, ворча, заняли свои места. Ган следил за недовольными и поэтому не смотрел в сторону возвращающихся всадников, когда крики варваров вдруг стали громче и в них зазвучала паника.
   Ган поспешно обернулся, гадая, что могло произойти. Шестеро кочевников растерянно метались по равнине, седьмого не было видно – по-видимому, его скрыла высокая, по грудь человеку, трава. Его конь на миг с визгом вынырнул из растительности – Ган и представить себе не мог, что лошади способны издавать такие пронзительные вопли, – но тут же вновь скрылся в траве.
   Двое из оставшихся не справились со своими конями; один, вороной красавец, взвился на дыбы и начал отчаянно бить копытами. Из травы стремительно выпрыгнул какой-то зверь и, одним безжалостным ударом окровавленной лапы разодрав коню брюхо, кинулся на всадника.
   Краем глаза Ган заметил, как кто-то скачет к месту кровавой расправы. Это был Гхэ.
   Гхэ почувствовал присутствие хищника в траве еще до того, как тот напал на всадников. Оскалив зубы, вампир хлестнул своего скакуна и поскакал к месту несчастья. Кобыла привыкла к более опытному наезднику, но все же послушалась, и Квен Шен с Шаком, предводителем менгов, хихикнувшим при виде неуклюжих движений Гхэ, остались позади.
   Гхэ не заботила участь варваров, которых ожидала смерть: он был просто голоден, а пожирать солдат днем, на глазах у всех, не решался. Уже с полудня он не мог думать ни о чем, кроме насыщения, и находиться рядом с менгами и их конями было так же мучительно, как голодать за пиршественным столом. Какая-то маленькая часть его сознания шептала ему, что неплохо будет заработать уважение этих дикарей. Попытка приблизиться к одному из гигантов нантуков выглядела бы смешной и весьма подозрительной, если бы вдруг при его приближении огромный зверь упал мертвым. В этом случае к тому же нолийские солдаты наверняка догадались бы, что случилось с их исчезнувшими товарищами.
   Но Гхэ мог сделать вид, что убивает тварь, притаившуюся в траве.
   К тому времени, как он добрался до места схватки, трое менгов и две лошади были уже мертвы или умирали. Гхэ поглотил те крохи жизни, что в них оставались, но это его не насытило. Та богиня, которую он проглотил, давала ему огромную силу, но для того, чтобы держать ее в подчинении, требовалось очень много энергии. С тех пор как Гхэ захватил богиню, он все время был голоден.
   Его лошадь испугалась, взвилась на дыбы и сбросила Гхэ; однако тому казалось, что все происходит невероятно замедленно, – чувства его опережали события. Поэтому он с легкостью перевернулся в воздухе, по-кошачьи ловко приземлился и тоже по-кошачьи быстро скользнул по равнине, низко пригнувшись. Сжимая в руке нож, Гхэ встретил хищника в его стихии, под колышущимся пологом травы.
   Благодаря странно ускорившемуся восприятию Гхэ смог не торопясь разглядеть животное. Оно казалось приземистым и массивным, но это было иллюзией, порожденной его размерами: зверь, если бы не полз на брюхе, был бы гораздо выше травы. Больше всего он напоминал свирепую собаку, с почти квадратной головой и коротким носом. Покрытые кровью передние лапы оказались толще и короче задних, тело величиной не уступало лошадиному, а на загривке огромным бугром выпирали мускулы. Палевая с коричневыми полосами шкура сливалась с растительностью.
   Оскаленная пасть с легкостью могла бы вместить голову Гхэ; именно такое желание и читалось в маленьких черных глазках чудовища. Если бы не сверхъестественные способности вампира, движения зверя казались бы молниеносными – оно явно могло бежать гораздо быстрее лошади, по крайней мере на коротких расстояниях.
   Гхэ сосредоточился, раскинул сеть своего могущества по степи, подчиняя себе силы земли, как это делал захваченный им демон, черпая силы из потока.
   Хищник и вампир столкнулись друг с другом. Несмотря на всю свою мощь, зверь пошатнулся от удара и был явно озадачен: он ведь только что лапой прихлопнул, как муху, лошадь, и поэтому никак не ожидал, что слабый человек устоит на ногах. Гхэ увернулся от страшных когтей и одновременно нанес удар ножом снизу вверх под нижнюю челюсть твари. Страшная разинутая пасть нависла над ним, и он мог видеть, как окровавленная сталь клинка рассекла язык и проникла в череп. Гхэ знал: этого недостаточно, чтобы убить зверя немедленно, и будь он обычным воином, хищнику хватило бы ярости и сил прикончить его; однако в тот же момент Гхэ поглотил дух чудовища, выпил его жадными глотками, а остаток присоединил к остальным, захваченным раньше.
   «Ну вот, теперь меня пятеро», – подумал Гхэ, когда безжизненная туша придавила его к земле. Он с улыбкой ощутил, как она сотрясается под запоздалыми ударами воинов.
   Гхэ позволил им вытащить себя, всего залитого кровью хищника, из-под зверя, очень довольный теми приветственными криками, которые вызвал его подвиг. Он помахал в воздухе окровавленным ножом, и крики стали еще громче. Гхэ двинулся туда, где оставался отряд, предоставив одному из менгов ловить его ускакавшую лошадь, – он знал, что так выглядит более внушительно, чем в седле.
   Предводитель выехал вперед, спешился перед Гхэ – это была великая честь – и пожал его окровавленную руку.
   – Я никогда еще не видел подобного подвига! – воскликнул он, не в силах сдержать восхищения. – Гаан был прав: он сказал, что ты подобен льву, а только лев смог бы справиться с шежном.
   – Шежном? – переспросил Гхэ.
   – Травяным медведем. Он, должно быть, подкрадывался к нантукам, когда наши воины, на свое несчастье, помешали ему. – Менг изумленно покачал головой. – Этот клинок – бог? – спросил он, показывая на нож Гхэ.
   Гхэ озадаченно нахмурился:
   – Что?
   Предводитель хлопнул его по плечу:
   – Это, наверное, и есть ответ на мой вопрос.
   – Но не на мой, – возразил Гхэ. – Что такое бог-клинок?
   Воин казался смущенным:
   – Это оружие, в котором живет бог. Я слышал, что такое бывает, но мало знаю о нем. Однако все, что мне известно, я с радостью тебе расскажу.
   – Буду весьма признателен, – поклонился Гхэ. В уме его возник страшный образ меча Перкара; он вспомнил, как его собственный, благословленный Рекой клинок задрожал и чуть не сломался при соприкосновении со странным зеленым металлом. Бог-меч…
   – Гаан сможет рассказать тебе больше.
   – Когда мы с ним встретимся? – рассеянно спросил Гхэ и помахал рукой в ответ на несмолкающие приветственные крики.
   – Он будет ждать нас завтра у Белой скалы, – ответил предводитель.
   Гхэ кивнул, обернулся к Квен Шен и подмигнул ей. На лице супруги Гавиала была написана странная смесь страха и облегчения. Гхэ испытал прилив нежности к ней: Квен Шен – удивительная женщина, он многим ей обязан. Когда он наконец воссоединится с Хизи, своей настоящей возлюбленной, он постарается забрать жизнь Квен Шен как можно более безболезненно.
   Тсеба, как выяснил Ган, означало «Белая скала». Название хорошо подходило этому месту – каньону с низкими меловыми стенами, который тянулся на север, в направлении горного плато. В последний день пути к отряду присоединялось все больше и больше всадников: скоро по камням Тсебы зацокали копыта более чем сотни коней.
   Впереди их ждал один-единственный воин.
   Ган не особенно ясно представлял себе, каким должен быть менгский вождь, но он думал, что того будет по крайней мере сопровождать свита, а впереди будут идти музыканты. Всадник был еще довольно далеко, но, насколько Ган мог разглядеть, менгский вождь совсем не отличался роскошью одеяния – скорее он казался усталым и оборванным, словно ему пришлось проделать более далекий и более трудный путь, чем отряду. Ган усомнился бы в том, что этот человек – именно вождь, если бы все менги не спешились перед ним; он сам и оставшиеся в живых нолийские солдаты последовали их примеру, когда поняли, что происходит.
   Гхэ, Квен Шен и Гавиала подвел к вождю предводитель отряда, и они начали о чем-то беседовать. Голоса далеко разносились в каньоне, но не менее громко звучало и ржание коней, и перестук копыт, так что хотя Ган и слышал разговор, разобрать слов не мог.
   Но вскоре Гхэ оставил своих собеседников и двинулся сквозь армию людей и коней. Он шел как могучий герой, воины почтительно расступались перед ним, и скоро стало ясно, что идет он к Гану. Старик собрал все силы, ожидая дальнейших событий.
   – Привет, Ган, – обратился к нему Гхэ. – Как я вижу, ты достаточно хорошо перенес наше путешествие.
   – Достаточно хорошо.
   – Не пойдешь ли ты сейчас со мной?
   – Разве у меня есть выбор?
   – Нет.
   – Что ж, тогда я буду счастлив сопровождать тебя. – Старик отряхнул с себя конскую шерсть, но, когда он сделал шаг, его ноги чуть не подкосились.
   – Позволь мне тебе помочь, – сказал Гхэ, крепко – даже чересчур крепко, так что Гану стало больно, – беря его под руку и направляя к группе вождей. – Должен признаться, Ган, я был на тебя сердит, – сообщил ему по дороге вампир. – Впрочем, не поэтому я старался избегать тебя эти дни.
   – Да? Разве ты избегал меня?
   Гхэ поцокал языком.
   – Ты предал меня, Ган, и предал Хизи тоже, хотя, я уверен, по своей глупости считал, будто помогаешь ей. Я держался от тебя подальше, чтобы сохранить тебе жизнь, потому что каждый раз, стоило мне тебя увидеть, у меня возникало желание забрать дух из твоего немощного тела. Но все же мне казалось, что от тебя еще может быть польза, – как оно и оказалось теперь.
   Они уже почти дошли до того места, где стояли остальные предводители, и Гхэ немного замедлил шаг – наверное, чтобы те не заметили, как он тащит Гана. Старик открыл было рот, чтобы спросить: какая же от него ожидается польза, но заметил, что менгский вождь пристально следит за ним блестящими глазами.
   Он действительно выглядел очень усталым и одет был так же, как и все воины вокруг – в длинный черный кафтан и штаны. Единственным отличием служило то, что на вожде не было шлема. Самым же удивительным Ган счел его возраст: вождю не могло быть больше шестнадцати лет.
   – Ты тот, кого называют Ганом, – сказал вождь по-нолийски с сильным акцентом, но все же понятно.
   – Да, меня так зовут.
   – Нам с тобой о многом нужно поговорить, так же как и с остальными. – Молодой вождь показал на Гхэ и других. – Радуйся: Хизи жива и здорова.
   Ган заморгал; когда значение этих слов дошло до него, он почувствовал внезапный наплыв чувств, которые он так долго сдерживал.
   – Откуда ты об этом знаешь? Вождь похлопал себя по груди:
   – Я ее вижу: вот здесь. А совсем недавно я скакал с ней рядом. – Он положил руку на плечо Гана. – Позволь мне представиться. Я шаман и пророк клана Четырех Елей, а также, волей Реки и наших богов, вождь трех северо-западных племен. – Он развел руками, словно обнимая всех всадников, которые, спешившись, почтительно ожидали его приказов. – Но ты, мой друг, можешь называть меня просто Мхом.

XXX
ДОРОЖНЫЙ ЗНАК

   Перкар резко втянул воздух и замер на месте, когда его неожиданно окликнул Харка.
   – Что?
   «Впереди в скалах по крайней мере пятнадцать человек».
   – Они могли нас слышать? – прошептал Перкар.
   «Разве что если бы вы кричали, пожалуй».
   – Менги?
   «Откуда мне знать? Мне только известно, что они еще не решили, нападать ли им на вас. Они то ли ждут кого-то, то ли что-то охраняют».
   Перкар заметил, что Хизи внимательно смотрит на него.
   – Притворись, будто мы разговариваем о пустяках, – тихо предупредил он ее.
   – Так мы и в самом деле разговариваем о пустяках, – ответила Хизи, имея в виду беседу, прерванную вмешательством Харки: о сравнительных достоинствах рыжих и черных коров.
   – Впереди нас отряд из полутора десятков воинов.
   – Прошлой ночью их там не было, – заверила юношу Хизи.
   – Ну а теперь есть. Нгангата, ты слышишь?
   – Да. Предлагаю вернуться той же дорогой.
   – Слишком поздно. Они наверняка уже знают о нас. Когда я скомандую, вы все скачите в укрытие – к тем деревьям. Я, правда, не думаю, что они уже смогут достать нас из луков.
   – Уж не собираешься ли ты сражаться с ними в одиночку? – прошипела Хизи.
   Перкар еле заметно улыбнулся и похлопал ее по руке:
   – Я вообще не собираюсь с ними сражаться, разве что у меня не останется другого выбора. Скорее всего, если учесть, как далеко мы забрались, это мои соплеменники. Но в такие тревожные времена могут случиться всякие неожиданности, и если они вдруг начнут стрелять, то могут убить кого-то из вас. Если же они совершат такую ошибку в отношении меня…
   Он говорил с уверенностью, которой вовсе не чувствовал. Путники ехали по ущелью такому узкому, что видели над собой лишь полоску неба. Исцелит ли его Харка, если его раздавит сброшенный сверху валун? Что, если он угодит в западню и переломает ноги, а враги изрубят его в куски?
   – Если же они совершат такую ошибку в отношении меня, – повторил Перкар, – последствия будут не столь печальные. К тому же если воины нападут на меня, все вы сможете прийти мне на помощь – кроме тех, кто останется охранять Хизи.
   – Я не такая уж беспомощная, – напомнила ему девочка – не то чтобы резко, но с полным сознанием собственной значимости.
   После той ночи пять суток назад, которую они провели наедине, их отношения улучшились. Очень заметно улучшились. Поэтому Перкар с улыбкой наклонился и тихо, чтобы одна только Хизи могла его услышать, ответил:
   – Это разве единственная глупость, которую я сказал в последнее время?
   – Более или менее, – пожала плечами Хизи. – По крайней мере за несколько дней.
   – Тогда ты должна мной гордиться.
   – О, я и горжусь. Только, пожалуйста, будь осторожен. Перкар кивнул и оглянулся как раз вовремя, чтобы заметить выразительный взгляд Нгангаты.
   – В чем дело? – окликнул юноша полукровку.
   – Они в любой момент могут двинуться в эту сторону. Вы бы лучше отложили свои перешептывания до другого раза.
   Перкар с трудом удержался от резкого ответа. Он спешился и, стараясь не думать о том, что может его ожидать, двинулся вперед. Остальные поспешно скрылись между деревьев.
   Несмотря на все усилия, Перкару казалось, что ноги его вязнут в трясине. Только мягкая поддержка внимательных взглядов друзей помогала ему сохранять уверенный вид.
   Когда он сделал полсотни шагов, рядом упал брошенный сверху камень. Перкар остановился.
   – Я пришел говорить, а не сражаться, – крикнул он. Последовала пауза, потом справа из скал долетел голос.
   – Назови себя, – прокричал кто-то – на языке народа Перкара.
   – Я Перкар из клана Барку, – ответил юноша.
   В скалах послышалось какое-то движение, и неожиданно из-за осыпи вынырнул приземистый рыжий воин.
   – Ну, коли так, тебе многое придется объяснить нам – по тому, что мне приходилось слышать, ты должен бы быть призраком. – Он покачал круглой головой и широко улыбнулся. – Вместо этого ты, похоже, сделался менгом.
   – Ты много обо мне знаешь, – откликнулся Перкар. – Мы с тобой разве знакомы?
   – Нет, но я слышал рассказы о тебе. Меня зовут Морама из клана Кверешкан.
   Перкар удивленно поднял брови:
   – Это клан моей матери.
   – Верно, если ты и вправду тот, кем себя называешь. А даже если и нет… – Морама пожал плечами. – Ты наверняка скотовод, несмотря на свою одежду, так что можешь рассчитывать на наше гостеприимство.
   – Со мной мои спутники.
   – Ну что ж, и они тоже.
   – Двое из них – менги. Остальные – из еще более дальних стран.
   К удивлению Перкара, воин добродушно кивнул:
   – Если ты и в самом деле Перкар – а я думаю, что так оно и есть, – то нам говорили: этого следует ожидать. Клянусь своим Пираку, мы не причиним им вреда, если только они не нападут первыми.
   – Я передам им твое обещание. – Перкар двинулся обратно, но тут внезапно понял смысл сказанного Морамой. – Что ты хочешь этим сказать – «вам говорили: этого следует ожидать»? Кто говорил?
   – Мой господин. Он велел мне передать тебе: «Я – дорожный знак».
   Перкар отвернулся, ощутив словно дуновение ледяного ветра. Карак.
 
   Хизи беспомощно пожала худенькими плечами.
   – Я сама не знаю, что я себе представляла, – сказала она Перкару. – Что-то вроде этого. Все кажется просто замечательным.
   Перкар закусил губу. Хизи догадалась, что он старается не хмуриться, чтобы скрыть свои опасения.
   – Это, конечно, не твой дворец в Ноле, но уж по крайней мере получше менгского екта. – Последние слова он произнес совсем тихо, чтобы его не услышали Братец Конь и Ю-Хан, которые с опаской шли по утоптанной земле двора.
   – Несомненно, – согласилась Хизи. – Мне хочется поскорее увидеть, что там внутри.
   – Тебе не придется долго ждать, – сказал Перкар, спешиваясь. – Вон идет здешний хозяин.
   «Хозяином» оказался крепко сбитый мужчина, настолько высокий, что казался почти неуклюжим, темноволосый и с такой же светлой кожей, как у Перкара. Ничто в его одежде, на взгляд Хизи, не говорило о его высоком положении, но она напомнила себе, что находится среди незнакомого народа, обычаи которого ей неизвестны.
   Народа Перкара. Это было самым странным – увидеть такое множество мужчин и женщин, похожих на него. Хотя Хизи понимала, что где-то есть целые деревни и города, населенные соплеменниками Перкара, она всегда почему-то считала, что он – нечто особенное даже среди своего народа. Ведь менги были пока единственными чужеземцами, которых она видела, и если не считать их странной одежды, они не очень отличались от тех людей, среди которых она выросла. Подсознательно она воспринимала Перкара, как Тзэма и Нгангату, – как такое же исключение из правила.
   Эти смутные представления теперь развеялись. Среди жителей дамакуты Хизи видела светло-русые головы, как у Перкара, и совсем темные, как ее собственная. Но у двоих волосы были такого же поразительного белого цвета, как у Нгангаты, а еще у одного лохматые космы напоминали медную проволоку. Глаза у людей тоже были разных цветов – голубые, зеленые и даже янтарные: такие глаза были у хозяина дамакуты и еще у двух воинов.
   Что же касается самой дамакуты… Перкар был прав: Хизи почувствовала разочарование. Когда он описывал жилища своего народа по-нолийски, он называл их «залами». Вот Хизи и представляла себе что-то вроде дворцовых покоев, соединенных двориками. На самом же деле… Во-первых, дамакута оказалась деревянной. Для строения из бревен она, бесспорно, была очень большой и даже обладала своеобразным примитивным уютом со своей крутой крышей, покрытой вручную вытесанной дранкой и украшенными замысловатой резьбой столбами. Надо отдать Перкару справедливость – именно так он все и описывал, призналась себе Хизи; просто ее ум преобразил его рассказы в привычные принцессе образы.
   С другой стороны, он никогда не упоминал о рыжих и черных курах, что-то клюющих во дворе, о собаках, спящих на пороге, о любопытных чумазых почти голых ребятишках, играющих среди всей этой живности.
   Но в одном Перкар был прав: несмотря ни на что, дамакута была куда величественнее менгского екта.
   Хозяин подошел к ним и сказал что-то Перкару; Хизи не поняла его слов. Юноша выглядел очень усталым, заботы проложили на его лбу глубокие морщины, и что бы он ни ответил высокому мужчине, это явно далось ему нелегко. Потом Перкар, словно спохватившись, добавил что-то еще и знаком подозвал к себе остальных. Хизи неохотно подошла, сама удивляясь своему нежеланию приближаться к хозяину. Что-то в этих золотых глазах беспокоило ее. Когда все собрались вместе, тот слегка поклонился.
   – Простите мне плохой менгский выговор, – обратился к гостям хозяин. – Прошло уже много дней с тех пор, как я в последний раз говорил на этом языке.
   На взгляд Хизи, он по-менгски говорил прекрасно; может быть, Братец Конь и Ю-Хан и могли бы заметить, что говорящий не их соплеменник, но уж Хизи не могла точно.
   – Меня здесь называют Шелду Кар Кверешкан, и добро пожаловать в мою дамакуту. Комнаты и вино ждут вас, чувствуйте себя как дома, и чего бы вы ни пожелали, не стесняйтесь обращаться ко мне или моим домочадцам. – Он повернулся к Хизи. – Принцесса, как мне говорили, ты проделала очень долгий путь, чтобы попасть сюда. Позволь мне приветствовать тебя в моих владениях. – Взгляд янтарных глаз смущал Хизи, но она улыбнулась и кивнула. Может быть, в конце концов, такое впечатление на нее просто производит этот странный цвет радужек…