Страница:
После многих лет неустанной работы он получил почти все, чего желал. Однако спроси его кто-то, счастлив ли он, Саймон ответил бы насмешливой улыбкой. Счастье, этот неуловимый результат успеха, было верным признаком самодовольства. Но Саймон по своей натуре просто не мог быть всем доволен или удовлетворен, и подобные эмоции были для него чужды.
И в то же время в самом потаенном, глубоком уголке одинокой души тлело одно желание, которое Саймон никак не мог погасить, как ни старался.
И сейчас он украдкой бросил взгляд на противоположный конец зала, ощутив, как всегда, резкий укол в сердце при виде Аннабел Пейтон. Десятки женщин были готовы на все ради него, но ни одна не произвела такого впечатления, как эта. Сила ее привлекательности заключалась не только в красоте, хотя небеса благословили ее необычайной внешностью. Таись в душе Саймона хоть малейшая склонность к романтике и поэзии, он нашел бы десятки нежных эпитетов для описания ее чар. Но он, плебей до мозга костей, не мог отыскать ни одного слова для восхваления ее прелестей и сознавал только, что при взгляде на Аннабел, освещенную сиянием хрустальных люстр, у него слабели колени. Он так и не забыл той минуты у театра панорамы, когда увидел девушку, озабоченно рывшуюся в ридикюле. Солнце переливалось отблесками золота и меда в светло-каштановых волосах и придавало ее коже нежно-розоватое свечение. Было нечто такое восхитительное, даже трогательное в этой тоненькой фигурке, сияющих синих глазах и легкой морщинке на лбу, которую так и хотелось разгладить.
Он был совершенно уверен, что к этому времени Аннабел успеет найти себе мужа. И не важно, что Пейтонов постигли тяжкие времена! Саймон полагал, что любой аристократ в здравом уме и твердой памяти сразу поймет, какое сокровище послала ему судьба, и немедленно предложит ей руку и сердце.
Но прошло два года, и, поскольку девушка все еще оставалась под материнским кровом, в Саймоне проснулась робкая надежда. Он видел, с какой отчаянной храбростью она посвятила себя поискам мужа, с каким самообладанием носила нищенские платья, с каким достоинством держится, несмотря на отсутствие приданого. Ее упорство воскрешало в памяти образ профессионального игрока, разыгрывавшего последние козыри в заведомо проигрышной игре. Аннабел была умна, осторожна, бескомпромиссна и по-прежнему прекрасна, хотя угроза бедности успела наложить на нее свой отпечаток, заметный в жестком взгляде и плотно сжатых губах. Но Саймону, как настоящему эгоисту, были на руку ее финансовые трудности, создававшие возможности, которых иначе ему бы не видать.
Проблема заключалась в том, что Саймон так и не придумал, как заинтересовать Аннабел. Мало того, с каждой встречей она, казалось, все больше его ненавидела. Саймон прекрасно сознавал все недостатки своего характера. Более того, стремления стать джентльменом в нем было не больше, чем у тигра — превратиться в домашнего кота. Он был просто очень богатым человеком, страдавшим из-за того, что не мог купить желаемую вещь. Вернее, то, что жаждал больше всего на свете… Пока что он ограничивался терпеливым выжиданием, зная, что рано или поздно отчаяние подтолкнет Аннабел на поступки, ранее ей в голову не приходившие. Нужда и лишения могут представить привычные предметы и принципы в совершенно новом свете. Скоро игра Аннабел будет закончена, и она встанет перед выбором: выйти за бедняка или стать любовницей богача. А в последнем случае именно его постель будет ее прибежищем.
— Сладенькая потаскушка, верно? — заметил кто-то из стоявших рядом, и Саймон обернулся к Генри Бердик, чей отец, старый виконт, как говорили, лежал на смертном одре. Вынужденный бесконечно ждать, пока отец откинет копыта и наконец распростится с титулом и фамильным состоянием, Бердик почти все время проводил за игорным столом и в борделях. К несчастью, он сумел перехватить взгляд Саймона, направленный на Аннабел, оживленно беседовавшую с такими же кандидатками в старые девы.
— Понятия не имею, — бросил Саймон, испытывая в этот момент острую антипатию к Бердику и его приспешникам, которым с рождения подносили все привилегии на серебряном блюде и которые пальцем о палец не ударяли, чтобы оправдать неуместную щедрость судьбы.
Бердик улыбнулся. Он уже был слегка пьян, и красное одутловатое лицо покрылось крупными каплями пота.
— Зато я намереваюсь в ближайшее время это обнаружить, — сообщил он.
И не он один. Немало мужчин в этом зале следили за Аннабел с предвкушением волчьей стаи, идущей по следам раненой добычи. Как только она ослабеет достаточно, чтобы лишиться сил к сопротивлению, один из них сделает смертельный прыжок. И, как всегда в природе, победит самый сильный.
Тень улыбки заиграла на жестких губах Саймона.
— Вы меня поражаете. Я бы мог предположить, что печальная участь леди потребует от джентльменов вашего сорта галантности и великодушия, а вместо этого вы питаете непристойные надежды, которых скорее следовало бы ожидать от мужланов моего сорта.
Бердик тихо рассмеялся, не разглядев хищного блеска в глазах собеседника.
— Леди или нет, но ей придется выбрать одного из нас, когда ее средства окончательно истощатся.
— Но почему никто из вас не предложит ей руку? — лениво осведомился Саймон.
— Господи, зачем? — удивился Бердик, плотоядно облизываясь. — Кому нужно жениться на девчонке, которую скоро можно будет купить по вполне разумной цене?
— Может, она слишком благородна, чтобы согласиться на нечто подобное?
— Сомневаюсь, — жизнерадостно возразил молодой аристократ. — Такая красивая и бедная женщина не может позволить себе такую роскошь, как благородство. Кроме того, ходят слухи, что она уже ублажает лорда Ходжема.
— Ходжема?
Саймон от неожиданности растерялся, но лицо по-прежнему оставалось бесстрастным.
— Кто пустил эту сплетню?
— О, карету Ходжема видели около дома Пейтонов в самые неподходящие часы, и, если верить кредиторам, он иногда оплачивает их счета, — сообщил Бердик, радостно фыркая. — Согласитесь, ночь между этих прелестных ножек стоит таких расходов, как вы считаете?
В Саймоне огнем вспыхнуло мгновенное убийственное желание отделить голову Бердика от тела. И непонятно, какая часть безумной, почти исступленной ярости подогревалась образом Аннабел Пейтон, ласкающей эту свинью Ходжема, и какая была вызвана нескрываемым наслаждением, с которым Бердик смаковал слухи, бывшие скорее всего наглой ложью.
— Я сказал бы, что если вам так уж не терпится очернить репутацию дамы, — зловеще учтивым тоном начал Саймон, — не мешало бы иметь при этом неопровержимые доказательства своих слов.
— Иисусе, но ведь сплетни не требуют доказательств, — возразил Бердик, лукаво подмигнув. — А время вскоре выявит истинную натуру леди. У Ходжема просто не хватит средств на содержание такой красотки: рано или поздно она потребует больше, чем он способен дать. Предсказываю, что в конце сезона она уплывет к парню с карманами потуже.
— То есть моими, — мягко добавил Саймон.
Бердик потрясенно мигнул. Улыбка слиняла с физиономии: очевидно, он не верил собственным ушам.
— Что за…
— Два года я наблюдал, как вы и орава кретинов, с которыми вы общаетесь, вожделели эту девушку, — процедил Саймон. — Считайте, что отныне вы потеряли свой шанс.
— Потерял свой… Что вы хотите этим сказать? — негодующе вопросил Бердик.
— То, что я причиню не только физическую, но и моральную боль, не говоря уже о финансовых потерях, первому же, кто осмелится охотиться на моей территории. А тому, кто следующим повторит слухи, порочащие мисс Пейтон, я заткну их в глотку своим кулаком, — объяснил он, оскалив зубы в тигриной усмешке. — Да, и передайте это каждому, кто так или иначе заинтересован в даме.
С этими словам он спокойно удалился, оставив напыщенного подонка смотреть ему вслед с открытым ртом.
Глава 3
Глава 4
И в то же время в самом потаенном, глубоком уголке одинокой души тлело одно желание, которое Саймон никак не мог погасить, как ни старался.
И сейчас он украдкой бросил взгляд на противоположный конец зала, ощутив, как всегда, резкий укол в сердце при виде Аннабел Пейтон. Десятки женщин были готовы на все ради него, но ни одна не произвела такого впечатления, как эта. Сила ее привлекательности заключалась не только в красоте, хотя небеса благословили ее необычайной внешностью. Таись в душе Саймона хоть малейшая склонность к романтике и поэзии, он нашел бы десятки нежных эпитетов для описания ее чар. Но он, плебей до мозга костей, не мог отыскать ни одного слова для восхваления ее прелестей и сознавал только, что при взгляде на Аннабел, освещенную сиянием хрустальных люстр, у него слабели колени. Он так и не забыл той минуты у театра панорамы, когда увидел девушку, озабоченно рывшуюся в ридикюле. Солнце переливалось отблесками золота и меда в светло-каштановых волосах и придавало ее коже нежно-розоватое свечение. Было нечто такое восхитительное, даже трогательное в этой тоненькой фигурке, сияющих синих глазах и легкой морщинке на лбу, которую так и хотелось разгладить.
Он был совершенно уверен, что к этому времени Аннабел успеет найти себе мужа. И не важно, что Пейтонов постигли тяжкие времена! Саймон полагал, что любой аристократ в здравом уме и твердой памяти сразу поймет, какое сокровище послала ему судьба, и немедленно предложит ей руку и сердце.
Но прошло два года, и, поскольку девушка все еще оставалась под материнским кровом, в Саймоне проснулась робкая надежда. Он видел, с какой отчаянной храбростью она посвятила себя поискам мужа, с каким самообладанием носила нищенские платья, с каким достоинством держится, несмотря на отсутствие приданого. Ее упорство воскрешало в памяти образ профессионального игрока, разыгрывавшего последние козыри в заведомо проигрышной игре. Аннабел была умна, осторожна, бескомпромиссна и по-прежнему прекрасна, хотя угроза бедности успела наложить на нее свой отпечаток, заметный в жестком взгляде и плотно сжатых губах. Но Саймону, как настоящему эгоисту, были на руку ее финансовые трудности, создававшие возможности, которых иначе ему бы не видать.
Проблема заключалась в том, что Саймон так и не придумал, как заинтересовать Аннабел. Мало того, с каждой встречей она, казалось, все больше его ненавидела. Саймон прекрасно сознавал все недостатки своего характера. Более того, стремления стать джентльменом в нем было не больше, чем у тигра — превратиться в домашнего кота. Он был просто очень богатым человеком, страдавшим из-за того, что не мог купить желаемую вещь. Вернее, то, что жаждал больше всего на свете… Пока что он ограничивался терпеливым выжиданием, зная, что рано или поздно отчаяние подтолкнет Аннабел на поступки, ранее ей в голову не приходившие. Нужда и лишения могут представить привычные предметы и принципы в совершенно новом свете. Скоро игра Аннабел будет закончена, и она встанет перед выбором: выйти за бедняка или стать любовницей богача. А в последнем случае именно его постель будет ее прибежищем.
— Сладенькая потаскушка, верно? — заметил кто-то из стоявших рядом, и Саймон обернулся к Генри Бердик, чей отец, старый виконт, как говорили, лежал на смертном одре. Вынужденный бесконечно ждать, пока отец откинет копыта и наконец распростится с титулом и фамильным состоянием, Бердик почти все время проводил за игорным столом и в борделях. К несчастью, он сумел перехватить взгляд Саймона, направленный на Аннабел, оживленно беседовавшую с такими же кандидатками в старые девы.
— Понятия не имею, — бросил Саймон, испытывая в этот момент острую антипатию к Бердику и его приспешникам, которым с рождения подносили все привилегии на серебряном блюде и которые пальцем о палец не ударяли, чтобы оправдать неуместную щедрость судьбы.
Бердик улыбнулся. Он уже был слегка пьян, и красное одутловатое лицо покрылось крупными каплями пота.
— Зато я намереваюсь в ближайшее время это обнаружить, — сообщил он.
И не он один. Немало мужчин в этом зале следили за Аннабел с предвкушением волчьей стаи, идущей по следам раненой добычи. Как только она ослабеет достаточно, чтобы лишиться сил к сопротивлению, один из них сделает смертельный прыжок. И, как всегда в природе, победит самый сильный.
Тень улыбки заиграла на жестких губах Саймона.
— Вы меня поражаете. Я бы мог предположить, что печальная участь леди потребует от джентльменов вашего сорта галантности и великодушия, а вместо этого вы питаете непристойные надежды, которых скорее следовало бы ожидать от мужланов моего сорта.
Бердик тихо рассмеялся, не разглядев хищного блеска в глазах собеседника.
— Леди или нет, но ей придется выбрать одного из нас, когда ее средства окончательно истощатся.
— Но почему никто из вас не предложит ей руку? — лениво осведомился Саймон.
— Господи, зачем? — удивился Бердик, плотоядно облизываясь. — Кому нужно жениться на девчонке, которую скоро можно будет купить по вполне разумной цене?
— Может, она слишком благородна, чтобы согласиться на нечто подобное?
— Сомневаюсь, — жизнерадостно возразил молодой аристократ. — Такая красивая и бедная женщина не может позволить себе такую роскошь, как благородство. Кроме того, ходят слухи, что она уже ублажает лорда Ходжема.
— Ходжема?
Саймон от неожиданности растерялся, но лицо по-прежнему оставалось бесстрастным.
— Кто пустил эту сплетню?
— О, карету Ходжема видели около дома Пейтонов в самые неподходящие часы, и, если верить кредиторам, он иногда оплачивает их счета, — сообщил Бердик, радостно фыркая. — Согласитесь, ночь между этих прелестных ножек стоит таких расходов, как вы считаете?
В Саймоне огнем вспыхнуло мгновенное убийственное желание отделить голову Бердика от тела. И непонятно, какая часть безумной, почти исступленной ярости подогревалась образом Аннабел Пейтон, ласкающей эту свинью Ходжема, и какая была вызвана нескрываемым наслаждением, с которым Бердик смаковал слухи, бывшие скорее всего наглой ложью.
— Я сказал бы, что если вам так уж не терпится очернить репутацию дамы, — зловеще учтивым тоном начал Саймон, — не мешало бы иметь при этом неопровержимые доказательства своих слов.
— Иисусе, но ведь сплетни не требуют доказательств, — возразил Бердик, лукаво подмигнув. — А время вскоре выявит истинную натуру леди. У Ходжема просто не хватит средств на содержание такой красотки: рано или поздно она потребует больше, чем он способен дать. Предсказываю, что в конце сезона она уплывет к парню с карманами потуже.
— То есть моими, — мягко добавил Саймон.
Бердик потрясенно мигнул. Улыбка слиняла с физиономии: очевидно, он не верил собственным ушам.
— Что за…
— Два года я наблюдал, как вы и орава кретинов, с которыми вы общаетесь, вожделели эту девушку, — процедил Саймон. — Считайте, что отныне вы потеряли свой шанс.
— Потерял свой… Что вы хотите этим сказать? — негодующе вопросил Бердик.
— То, что я причиню не только физическую, но и моральную боль, не говоря уже о финансовых потерях, первому же, кто осмелится охотиться на моей территории. А тому, кто следующим повторит слухи, порочащие мисс Пейтон, я заткну их в глотку своим кулаком, — объяснил он, оскалив зубы в тигриной усмешке. — Да, и передайте это каждому, кто так или иначе заинтересован в даме.
С этими словам он спокойно удалился, оставив напыщенного подонка смотреть ему вслед с открытым ртом.
Глава 3
Вернувшись домой с престарелой кузиной, обычно сопровождавшей ее на балы, Аннабел неторопливо вошла в пустой, выложенный каменными плитами холл и замерла при виде цилиндра, стоявшего на полукруглом столе с зубчатыми краями, придвинутом к стене. Дорогой серый цилиндр с лентой из темно-красного атласа, резко отличавшийся от обычных черных шляп, которые, как правило, носили джентльмены. Слишком часто видела Аннабел этот цилиндр, притаившийся на столе, как свернувшаяся кольцами змея.
Рядом была прислонена модная трость с усаженным бриллиантами набалдашником. Аннабел с трудом сдержала живейшее желание смять тулью цилиндра ударом трости, предпочтительно когда вышеуказанный головной убор будет украшать голову своего хозяина. Но вместо этого с тяжелым вздохом стала подниматься наверх, мрачно сдвинув брови.
Она как раз добралась до площадки второго этажа, когда из гостиной вышел грузный мужчина и уставился на нее с невыносимо наглой ухмылкой, облизывая губы. Лицо раскраснелось от чрезмерных возлияний, вздыбленная прядь зачесанных поперек лысины волос болталась, как петуший гребень.
— Лорд Ходжем, — сухо приветствовала Аннабел, проглотив комок унижения и ярости, застрявший в горле. Ходжем был одним из немногих в мире людей, которых она искренне ненавидела. Так называемый друг покойного отца, Ходжем посещал их дом не слишком часто, но никогда днем и в установленные для визитов часы. Он приезжал поздно ночью и вопреки правилам приличия проводил время наедине с Филиппой, матерью Аннабел, в ее комнате, за закрытыми дверями. И Аннабел не могла не заметить, что после его визитов самые неотложные счета каким-то таинственным образом оплачивались, а разгневанные кредиторы успокаивались и переставали донимать семейство Пейтон. Но Филиппа неизменно становилась нервной, раздражительной и молчаливой.
Аннабел с трудом верила, что мать, слывшая женщиной порядочной и строгих правил, способна продавать свое тело за жалкие подачки, и все же это было единственным разумным объяснением, наполнявшим девушку стыдом и яростью. Но гнев был направлен не на мать, скорее на то положение, в котором они очутились по воле судьбы. И на себя, что до сих пор не смогла заполучить мужа. Слишком много времени ушло на то, чтобы понять: какой бы красивой и очаровательной она ни была, как бы искренне ни интересовались ею мужчины, предложения она не получит. По крайней мере пристойного.
С самого своего дебюта Аннабел постепенно пришла к выводу, что мечты о красивом, воспитанном поклоннике, который влюбится в нее и решит все проблемы, были всего лишь наивной фантазией. Окончательное разочарование наступило во время третьего сезона. И теперь, к концу четвертого, непривлекательный образ Аннабел — фермерской жены — становился все реальнее.
Аннабел с каменным лицом попыталась молча пройти мимо Ходжема. Но на плечо легла мясистая рука. Аннабел, дрожа от омерзения, отпрянула так порывисто, что едва не упала.
— Не касайтесь меня, — прошипела она, злобно глядя в багровую физиономию, на которой ярко выделялись голубые глаза.
Ходжем с ухмылкой опустил ладонь на перила, не давая ей подняться на площадку.
— Так негостеприимна, — пропищал он неестественно высоким голосом, которым природа часто награждает высоких мужчин. — После всего, что я сделал для вашей семьи…
— Вы ничего для нас не сделали, — сухо перебила Аннабел.
— Да если бы не моя щедрость, вас выкинули бы на улицу еще два года назад.
— И вы предлагаете, чтобы я кланялась и благодарила, — брезгливо бросила Аннабел. — Грязный стервятник!
— Я не взял ничего силой. Все было предложено мне добровольно, — хмыкнул Ходжем, сжимая ее подбородок. Влажные толстые пальцы, словно дождевые черви, скользнули по нежной коже, и Аннабел невольно сжалась. — Говоря по правде, все это не очень интересно. Твоя мать, на мой вкус, слишком ручная.
Он наклонился ближе, и запах застарелого пота, который не мог перебить даже сильный аромат дорогого одеколона, ударил в ноздри Аннабел.
— Может, в следующий раз я возьмусь за тебя, — пробормотал он, вне всякого сомнения, ожидая, что девушка заплачет, покраснеет или взмолится.
Но вместо этого она пронзила его ледяным взглядом.
— Тщеславный старый дурак, — спокойно ответила она. — Пожелай я стать чьей-то любовницей, неужели не нашла бы кого-то получше?
Ходжему удалось изобразить улыбку, хотя Аннабел с удовольствием заметила, что это потребовало некоторых усилий.
— Не слишком мудро с твоей стороны наживать врага вроде меня. Не сомневайся, я сумею донести до нужных людей те слова, которые окончательно уничтожат вашу семью, без всякой надежды на будущее, — прошипел он и, беззастенчиво разглядывая потертую ткань ее корсажа, презрительно улыбнулся. — На твоем месте я не был бы так высокомерен, особенно когда одеваешься в обноски и фальшивые драгоценности.
Аннабел вспыхнула и рассерженно оттолкнула руку, тянувшуюся к ее корсажу. Ходжем, весело хмыкнув, стал спускаться вниз. Аннабел молча выжидала. Услышав стук входной двери, она сбежала в холл, повернула ключ в замке, оперлась ладонями о массивную дубовую панель и прислонилась к ней лбом. Прошло несколько минут, прежде чем она смогла отдышаться.
— Ну это уже предел, — пробормотала она, дрожа от ярости.
Больше никаких Ходжемов, никаких неоплаченных счетов… довольно они все страдали. Необходимо как можно скорее найти мужа, и охота с последующими празднествами, которые устраивает граф в Гемпшире, — самая подходящая для этого возможность. Но если ничего не удастся…
Она медленно скользнула руками по панели, оставляя влажные следы. Что же, если ничего не удастся, она всегда может стать содержанкой. Хотя никто не хочет бесприданницу в жены, немало джентльменов готовы жить с ней в грехе. Если умно себя повести, можно заработать целое состояние. Но как страшно представить, что ее больше никогда не примут в порядочном обществе… что бывшие подруги ее отринут и перестанут здороваться, что ее будут ценить только за постельные таланты. Конечно, можно жить в добродетельной бедности: шить, стирать белье или стать гувернанткой, что бесконечно более опасно, ибо молодая женщина в этой должности становится легкой добычей любого негодяя. Да и жалованья будет недостаточно, чтобы прокормить мать или Джереми, которому тоже придется идти работать. Похоже, моральные принципы им не по карману. Они живут в карточном домике, и малейшее сотрясение вызовет катастрофу.
Наутро Аннабел сидела за завтраком, сжимая фарфоровую чашку ледяными пальцами. Хотя чаю больше не осталось, все же стенки еще хранили тепло. В глазури темнела крошечная щербинка, и Аннабел машинально терла ее большим пальцем. Заслышав шаги матери, она не подняла глаз.
— Чаю? — спросила она глухо и, услышав согласие, наклонила чайник над второй чашкой и добавила небольшой кусочек сахару и побольше молока.
— Я больше не пью чай с сахаром, — объявила Филиппа. — Предпочитаю несладкий.
День, когда мать разлюбит сладкое, будет именно тем, когда в аду начнут подавать воду со льдом.
— Для твоего чая мы еще можем покупать сахар, — возразила Аннабел, размешивая чай ложкой и ставя перед матерью. Как и ожидалось, Филиппа выглядела мрачной и осунувшейся: очевидно, угрызения совести не давали ей покоя. Когда-то Аннабел посчитала бы невероятным, что ее ослепительная красавица мать, всегда веселая и жизнерадостная, может быть такой несчастной и угнетенной.
Глядя в напряженное лицо матери, Аннабел вдруг сообразила, что и у нее самой такой же измученный вид, а губы сжаты так же плотно.
— Как прошел бал? — спросила Филиппа, поднося чашку так близко, что пар скрыл ее черты.
— Как всегда, неудачно, — обронила Аннабел, смягчая откровенность ответа намеренно беспечным смехом. — Единственный человек, пригласивший меня на танец, оказался мистером Хантом.
— Господи Боже, — пробормотала Филиппа, от неожиданности обжегшись чаем. — И ты согласилась?
— Конечно, нет. Какой в этом смысл? Когда он смотрит на меня, сразу становится ясно, что на уме у него все, что угодно, кроме женитьбы.
— Даже такие люди, как он, рано или поздно женятся, — возразила Филиппа, поднимая голову. — И ты была бы идеальной женой для него… возможно, сумела бы благотворно повлиять и облегчить дорогу в высшее общество…
— Иисусе, мама, похоже, ты поощряешь меня принять его ухаживания?!
— Нет…
Филиппа схватила ложку и принялась нервно помешивать чай.
— Разумеется, нет, если ты находишь мистера Ханта неприемлемым. Однако если бы тебе удалось привести его к алтарю, мы были бы неплохо обеспечены до…
— Он не из тех, кто женится, мама, и все это знают. Как бы я ни лезла из кожи вон, все равно не получу от него предложения, — пробормотала Аннабел, роясь в сахарнице крошечными, потемневшими от времени серебряными щипчиками в поисках самого маленького кусочка. Вынула крошку коричневого сахара, опустила в чашку и долила свежего чая.
Филиппа допила свой и, старательно отводя глаза, перешла к теме, которая, к сожалению, имела непосредственное отношение к предыдущей:
— У нас нет денег, чтобы продержать Джереми в школе следующий семестр. Я два месяца не платила слугам. А счета накапливаются…
— Да, я все это знаю, — перебила Аннабел, слегка краснея от раздражения. — И найду мужа, мама. Очень скоро.
Ей даже удалось растянуть губы в улыбке.
— Как насчет путешествия в Гемпшир? Теперь, когда сезон заканчивается, многие люди уедут из Лондона в поисках новых развлечений. Лорд Уэстклиф устраивает охоту в своем загородном поместье.
Филиппа встрепенулась и настороженно уставилась на дочь.
— Я и не знала, что мы получили приглашение от графа.
— Не получали. Пока. Но получим… и у меня предчувствие, что в Гемпшире нас ждет что-то хорошее.
Рядом была прислонена модная трость с усаженным бриллиантами набалдашником. Аннабел с трудом сдержала живейшее желание смять тулью цилиндра ударом трости, предпочтительно когда вышеуказанный головной убор будет украшать голову своего хозяина. Но вместо этого с тяжелым вздохом стала подниматься наверх, мрачно сдвинув брови.
Она как раз добралась до площадки второго этажа, когда из гостиной вышел грузный мужчина и уставился на нее с невыносимо наглой ухмылкой, облизывая губы. Лицо раскраснелось от чрезмерных возлияний, вздыбленная прядь зачесанных поперек лысины волос болталась, как петуший гребень.
— Лорд Ходжем, — сухо приветствовала Аннабел, проглотив комок унижения и ярости, застрявший в горле. Ходжем был одним из немногих в мире людей, которых она искренне ненавидела. Так называемый друг покойного отца, Ходжем посещал их дом не слишком часто, но никогда днем и в установленные для визитов часы. Он приезжал поздно ночью и вопреки правилам приличия проводил время наедине с Филиппой, матерью Аннабел, в ее комнате, за закрытыми дверями. И Аннабел не могла не заметить, что после его визитов самые неотложные счета каким-то таинственным образом оплачивались, а разгневанные кредиторы успокаивались и переставали донимать семейство Пейтон. Но Филиппа неизменно становилась нервной, раздражительной и молчаливой.
Аннабел с трудом верила, что мать, слывшая женщиной порядочной и строгих правил, способна продавать свое тело за жалкие подачки, и все же это было единственным разумным объяснением, наполнявшим девушку стыдом и яростью. Но гнев был направлен не на мать, скорее на то положение, в котором они очутились по воле судьбы. И на себя, что до сих пор не смогла заполучить мужа. Слишком много времени ушло на то, чтобы понять: какой бы красивой и очаровательной она ни была, как бы искренне ни интересовались ею мужчины, предложения она не получит. По крайней мере пристойного.
С самого своего дебюта Аннабел постепенно пришла к выводу, что мечты о красивом, воспитанном поклоннике, который влюбится в нее и решит все проблемы, были всего лишь наивной фантазией. Окончательное разочарование наступило во время третьего сезона. И теперь, к концу четвертого, непривлекательный образ Аннабел — фермерской жены — становился все реальнее.
Аннабел с каменным лицом попыталась молча пройти мимо Ходжема. Но на плечо легла мясистая рука. Аннабел, дрожа от омерзения, отпрянула так порывисто, что едва не упала.
— Не касайтесь меня, — прошипела она, злобно глядя в багровую физиономию, на которой ярко выделялись голубые глаза.
Ходжем с ухмылкой опустил ладонь на перила, не давая ей подняться на площадку.
— Так негостеприимна, — пропищал он неестественно высоким голосом, которым природа часто награждает высоких мужчин. — После всего, что я сделал для вашей семьи…
— Вы ничего для нас не сделали, — сухо перебила Аннабел.
— Да если бы не моя щедрость, вас выкинули бы на улицу еще два года назад.
— И вы предлагаете, чтобы я кланялась и благодарила, — брезгливо бросила Аннабел. — Грязный стервятник!
— Я не взял ничего силой. Все было предложено мне добровольно, — хмыкнул Ходжем, сжимая ее подбородок. Влажные толстые пальцы, словно дождевые черви, скользнули по нежной коже, и Аннабел невольно сжалась. — Говоря по правде, все это не очень интересно. Твоя мать, на мой вкус, слишком ручная.
Он наклонился ближе, и запах застарелого пота, который не мог перебить даже сильный аромат дорогого одеколона, ударил в ноздри Аннабел.
— Может, в следующий раз я возьмусь за тебя, — пробормотал он, вне всякого сомнения, ожидая, что девушка заплачет, покраснеет или взмолится.
Но вместо этого она пронзила его ледяным взглядом.
— Тщеславный старый дурак, — спокойно ответила она. — Пожелай я стать чьей-то любовницей, неужели не нашла бы кого-то получше?
Ходжему удалось изобразить улыбку, хотя Аннабел с удовольствием заметила, что это потребовало некоторых усилий.
— Не слишком мудро с твоей стороны наживать врага вроде меня. Не сомневайся, я сумею донести до нужных людей те слова, которые окончательно уничтожат вашу семью, без всякой надежды на будущее, — прошипел он и, беззастенчиво разглядывая потертую ткань ее корсажа, презрительно улыбнулся. — На твоем месте я не был бы так высокомерен, особенно когда одеваешься в обноски и фальшивые драгоценности.
Аннабел вспыхнула и рассерженно оттолкнула руку, тянувшуюся к ее корсажу. Ходжем, весело хмыкнув, стал спускаться вниз. Аннабел молча выжидала. Услышав стук входной двери, она сбежала в холл, повернула ключ в замке, оперлась ладонями о массивную дубовую панель и прислонилась к ней лбом. Прошло несколько минут, прежде чем она смогла отдышаться.
— Ну это уже предел, — пробормотала она, дрожа от ярости.
Больше никаких Ходжемов, никаких неоплаченных счетов… довольно они все страдали. Необходимо как можно скорее найти мужа, и охота с последующими празднествами, которые устраивает граф в Гемпшире, — самая подходящая для этого возможность. Но если ничего не удастся…
Она медленно скользнула руками по панели, оставляя влажные следы. Что же, если ничего не удастся, она всегда может стать содержанкой. Хотя никто не хочет бесприданницу в жены, немало джентльменов готовы жить с ней в грехе. Если умно себя повести, можно заработать целое состояние. Но как страшно представить, что ее больше никогда не примут в порядочном обществе… что бывшие подруги ее отринут и перестанут здороваться, что ее будут ценить только за постельные таланты. Конечно, можно жить в добродетельной бедности: шить, стирать белье или стать гувернанткой, что бесконечно более опасно, ибо молодая женщина в этой должности становится легкой добычей любого негодяя. Да и жалованья будет недостаточно, чтобы прокормить мать или Джереми, которому тоже придется идти работать. Похоже, моральные принципы им не по карману. Они живут в карточном домике, и малейшее сотрясение вызовет катастрофу.
Наутро Аннабел сидела за завтраком, сжимая фарфоровую чашку ледяными пальцами. Хотя чаю больше не осталось, все же стенки еще хранили тепло. В глазури темнела крошечная щербинка, и Аннабел машинально терла ее большим пальцем. Заслышав шаги матери, она не подняла глаз.
— Чаю? — спросила она глухо и, услышав согласие, наклонила чайник над второй чашкой и добавила небольшой кусочек сахару и побольше молока.
— Я больше не пью чай с сахаром, — объявила Филиппа. — Предпочитаю несладкий.
День, когда мать разлюбит сладкое, будет именно тем, когда в аду начнут подавать воду со льдом.
— Для твоего чая мы еще можем покупать сахар, — возразила Аннабел, размешивая чай ложкой и ставя перед матерью. Как и ожидалось, Филиппа выглядела мрачной и осунувшейся: очевидно, угрызения совести не давали ей покоя. Когда-то Аннабел посчитала бы невероятным, что ее ослепительная красавица мать, всегда веселая и жизнерадостная, может быть такой несчастной и угнетенной.
Глядя в напряженное лицо матери, Аннабел вдруг сообразила, что и у нее самой такой же измученный вид, а губы сжаты так же плотно.
— Как прошел бал? — спросила Филиппа, поднося чашку так близко, что пар скрыл ее черты.
— Как всегда, неудачно, — обронила Аннабел, смягчая откровенность ответа намеренно беспечным смехом. — Единственный человек, пригласивший меня на танец, оказался мистером Хантом.
— Господи Боже, — пробормотала Филиппа, от неожиданности обжегшись чаем. — И ты согласилась?
— Конечно, нет. Какой в этом смысл? Когда он смотрит на меня, сразу становится ясно, что на уме у него все, что угодно, кроме женитьбы.
— Даже такие люди, как он, рано или поздно женятся, — возразила Филиппа, поднимая голову. — И ты была бы идеальной женой для него… возможно, сумела бы благотворно повлиять и облегчить дорогу в высшее общество…
— Иисусе, мама, похоже, ты поощряешь меня принять его ухаживания?!
— Нет…
Филиппа схватила ложку и принялась нервно помешивать чай.
— Разумеется, нет, если ты находишь мистера Ханта неприемлемым. Однако если бы тебе удалось привести его к алтарю, мы были бы неплохо обеспечены до…
— Он не из тех, кто женится, мама, и все это знают. Как бы я ни лезла из кожи вон, все равно не получу от него предложения, — пробормотала Аннабел, роясь в сахарнице крошечными, потемневшими от времени серебряными щипчиками в поисках самого маленького кусочка. Вынула крошку коричневого сахара, опустила в чашку и долила свежего чая.
Филиппа допила свой и, старательно отводя глаза, перешла к теме, которая, к сожалению, имела непосредственное отношение к предыдущей:
— У нас нет денег, чтобы продержать Джереми в школе следующий семестр. Я два месяца не платила слугам. А счета накапливаются…
— Да, я все это знаю, — перебила Аннабел, слегка краснея от раздражения. — И найду мужа, мама. Очень скоро.
Ей даже удалось растянуть губы в улыбке.
— Как насчет путешествия в Гемпшир? Теперь, когда сезон заканчивается, многие люди уедут из Лондона в поисках новых развлечений. Лорд Уэстклиф устраивает охоту в своем загородном поместье.
Филиппа встрепенулась и настороженно уставилась на дочь.
— Я и не знала, что мы получили приглашение от графа.
— Не получали. Пока. Но получим… и у меня предчувствие, что в Гемпшире нас ждет что-то хорошее.
Глава 4
За два дня до отъезда в Гемпшир посыльный привез гору картонок и пакетов. Лакею пришлось трижды спускаться, чтобы перетащить их в комнату Аннабел, и теперь все это добро громоздилось рядом с кроватью. Осторожно открыв и развернув все, что можно, Аннабел обнаружила не менее полудюжины платьев, абсолютно новых и неношеных… шелковая тафта и муслины всех цветов радуги, жакеты в тон, подбитые мягкой, как масло, замшей, и бальное платье из тяжелого шелка цвета слоновой кости с каскадами тонкого бельгийского кружева в вырезе корсажа и на рукавах. Кроме этого, Лилиан позаботилась прислать перчатки, шали, шарфы и шляпы такого качества и такой красоты, что Аннабел едва не заплакала. Все это, должно быть, стоило целого состояния, и хотя для девиц Боумен расходы казались незначительными, для Аннабел дар был бесценным.
Схватив приложенную к пакетам записку, она сломала восковую печать и прочла несколько строчек, написанных твердым, почти неженским почерком:
Однако теперь она сразу приобрела трех подруг, с которыми имела нечто общее, несмотря на абсолютно различное происхождение и воспитание. Но все они молоды, у каждой свои надежды, мечты и страхи, каждая слишком хорошо знакома с видом начищенных черных туфель очередного джентльмена, шагающего мимо их стульев на поиски более завидной добычи. Вечно сидящим у стенки изгоям нечего терять, если они помогут друг другу. Зато выгода очевидна.
Аннабел задумчиво принялась укладывать в саквояж коробки с новыми перчатками.
— Аннабел, — окликнула мать с порога, — я хочу кое о чем спросить тебя, но ты должна ответить честно и откровенно.
— Я никогда не лгала тебе, мама, — удивилась Аннабел, поднимая голову.
И, как всегда, сознание вины при виде прелестного озабоченного лица Филиппы больно ударило в сердце. Господи, как же она устала от постоянных угрызений совести, своих и матери! При мысли о том, какую жертву она принесла, отдавшись лорду Ходжему, Аннабел чувствовала отчаяние и жалость. И все же ей невольно приходило на ум, что если уж Филиппа выбрала такую судьбу, почему по крайней мере не могла устроиться, как подобает настоящей содержанке, вместо того чтобы довольствоваться жалкими подачками Ходжема?
— Откуда взялась эта одежда? — дрожащим голосом спросила Филиппа, глядя в глаза дочери. Аннабел нахмурилась.
— Я уже говорила, мама. Подарок Лилиан Боумен. Почему ты так на меня смотришь?
— Подарок Лилиан? Не мужчины? Может, это мистер Хант оказал такую любезность?
Аннабел даже рот раскрыла от удивления.
— Ты… так ты спрашиваешь, не могла ли я… с ним?! Иисусе! Даже если бы мне это и пришло в голову, каким образом и когда? Сама подумай, имела ли я такую возможность? И откуда, ради всего святого, ты это взяла?
Мать продолжала спокойно смотреть на нее, не мигая.
— Ты слишком часто упоминала мистера Ханта в этом сезоне. Гораздо чаще, чем любого джентльмена. А эти платья, очевидно, очень дороги…
— Они не от него, — твердо заверила Аннабел.
Филиппа, казалось, успокоилась, но в глазах по-прежнему светился вопрос. Не привыкшая к тому, что кто-то смотрит на нее с подозрением, Аннабел надела шляпку набекрень и улыбнулась.
— Платья прислала Лилиан, — повторила она.
Содержанка Саймона Ханта…
Аннабел повернулась к зеркалу и увидела свое странно застывшее лицо. Похоже, мать права: в последнее время она только и говорит что о Ханте. Но ведь она и вправду думает о нем после каждой встречи. Ни один ее знакомый джентльмен не обладал коварной притягательностью Ханта. Ни один не проявлял к ней такого неподдельного интереса. И теперь, в самом конце очередного провального сезона, она вдруг обнаружила, что размышляет о вещах, которые ни одна порядочная молодая женщина даже знать не должна. Аннабел понимала, что без особых усилий может пойти на содержание к Ханту и все ее беды будут забыты. Он богат и даст ей все, чего она только не пожелает, заплатит долги ее семьи, осыплет нарядами и драгоценностями, подарит собственный экипаж, дом… а в обмен за это ей придется с ним спать.
Схватив приложенную к пакетам записку, она сломала восковую печать и прочла несколько строчек, написанных твердым, почти неженским почерком:
Это от твоих фей-крестных, именуемых иначе Лилиан и Дейзи. За успешную охоту в Гемпшире!Аннабел улыбнулась и набросала ответ:
P.S. Надеюсь, ты не собираешься удрать в кусты?
Дорогие феи-крестные, храбрость — это единственное, что у меня осталось. Бесконечно благодарна за присланное. Впалав настоящий экстаз при одной мысли о том, что снова смогу носить нарядные платья. Любовь к красивым вещам — один из моих многочисленных недостатков.
Ваша преданная Аннабел.
P.S. Однако я возвращаю туфли, поскольку они слишком малы. А я еще слышала, будто у всех американок большие ноги!
Дорогая Аннабел!
Любить красивые вещи — разве это недостаток? Должно быть, так считают англичане, но мы уверены, что подобное никому в Манхэттенвилле не пришло бы в голову. Кстати, насчет ног: мы собираемся заставить тебя поиграть с нами враундерз в Гемпшире. Тебе понравится колотить битой по мячу. Поверь, на душе сразу становится легче.
Дорогие Лилиан и Дейзи! Я согласна на раундерз, если вы уговорите Эви, в чем сильно сомневаюсь. И хотя пока не попробуешь, не узнаешь, думаю, что много чего на свете радует больше, чем удары палкой по мячу. Например, обретение мужа…
Кстати, а в чем играют в раундерз? В платьях для прогулок?
Дорогая Аннабел, мы играем в панталонах, разумеется. В юбках бегать невозможно.
Дорогие Лилиан и Дейзи!
Я правильно прочитала? Вы имеете в виду нижнее белье? Но не можете же вы серьезно предлагать, чтобы мы бегали по лугу в панталонах, как дети дикарей…
Дорогая Аннабел! Мы абсолютно серьезны. И только так можно играть в раундерз. Кстати, Эви согласилась.
Дорогая Эви!
Я не поверила глазам, когда сестры Боумен сообщили, что ты готова играть в раундерз в одних панталонах! Ты действительно не против?Я надеялась, что хотя бы ты откажешься, поскольку поставила свое участие в зависимость от твоего.
Дорогая Аннабел!
Я просто уверена, что дружба с Боуменами поможет мне излечиться от злосчастной застенчивости, а поэтому раундерз-в-панталонах — лучший способ начать лечение. Я шокировала тебя? Я, которая никогда в жизни не шокировала никого, даже себя! Надеюсь, на тебя произвела впечатление моя готовность оказаться в гуще событий.
Дорогая Эви!
Не только произвела, но и развеселила, а также навела на размышления о том, в какой еще переплет нам предстоит попасть благодаря милым сестричкам. И где, спрашивается, мы отыщем место, где можно без посторонних глаз играть в панталонах? Да, я ужасно шокирована, бесстыдница ты этакая.
Дорогая Аннабел, я начинаю верить, что существуют два типа людей: те, которые предпочитают быть хозяевами собственной судьбы, и те, кто сидит на стульях, пока остальные танцуют. Я предпочитаю принадлежать к первым. А насчет того, где и когда состоится игра в раундерз, пусть заботятся Боумены.В суматохе переписки Аннабел начала испытывать то, что успела давно забыть: удовольствие иметь друзей. Поскольку прежние подруги давно стали женами и матерями, ведя размеренное существование замужних матрон, она осталась одна. Репутация старой девы, не говоря уже о полном безденежье, создала пропасть, через которую ни одна дружба не способна перекинуть мостик. За последние несколько лет она так привыкла надеяться исключительно на себя, что даже старалась избегать общества девушек, с которыми когда-то вместе хихикала, болтала и делилась секретами.
С любовью Эви, ужасная бесстыдница.
Однако теперь она сразу приобрела трех подруг, с которыми имела нечто общее, несмотря на абсолютно различное происхождение и воспитание. Но все они молоды, у каждой свои надежды, мечты и страхи, каждая слишком хорошо знакома с видом начищенных черных туфель очередного джентльмена, шагающего мимо их стульев на поиски более завидной добычи. Вечно сидящим у стенки изгоям нечего терять, если они помогут друг другу. Зато выгода очевидна.
Аннабел задумчиво принялась укладывать в саквояж коробки с новыми перчатками.
— Аннабел, — окликнула мать с порога, — я хочу кое о чем спросить тебя, но ты должна ответить честно и откровенно.
— Я никогда не лгала тебе, мама, — удивилась Аннабел, поднимая голову.
И, как всегда, сознание вины при виде прелестного озабоченного лица Филиппы больно ударило в сердце. Господи, как же она устала от постоянных угрызений совести, своих и матери! При мысли о том, какую жертву она принесла, отдавшись лорду Ходжему, Аннабел чувствовала отчаяние и жалость. И все же ей невольно приходило на ум, что если уж Филиппа выбрала такую судьбу, почему по крайней мере не могла устроиться, как подобает настоящей содержанке, вместо того чтобы довольствоваться жалкими подачками Ходжема?
— Откуда взялась эта одежда? — дрожащим голосом спросила Филиппа, глядя в глаза дочери. Аннабел нахмурилась.
— Я уже говорила, мама. Подарок Лилиан Боумен. Почему ты так на меня смотришь?
— Подарок Лилиан? Не мужчины? Может, это мистер Хант оказал такую любезность?
Аннабел даже рот раскрыла от удивления.
— Ты… так ты спрашиваешь, не могла ли я… с ним?! Иисусе! Даже если бы мне это и пришло в голову, каким образом и когда? Сама подумай, имела ли я такую возможность? И откуда, ради всего святого, ты это взяла?
Мать продолжала спокойно смотреть на нее, не мигая.
— Ты слишком часто упоминала мистера Ханта в этом сезоне. Гораздо чаще, чем любого джентльмена. А эти платья, очевидно, очень дороги…
— Они не от него, — твердо заверила Аннабел.
Филиппа, казалось, успокоилась, но в глазах по-прежнему светился вопрос. Не привыкшая к тому, что кто-то смотрит на нее с подозрением, Аннабел надела шляпку набекрень и улыбнулась.
— Платья прислала Лилиан, — повторила она.
Содержанка Саймона Ханта…
Аннабел повернулась к зеркалу и увидела свое странно застывшее лицо. Похоже, мать права: в последнее время она только и говорит что о Ханте. Но ведь она и вправду думает о нем после каждой встречи. Ни один ее знакомый джентльмен не обладал коварной притягательностью Ханта. Ни один не проявлял к ней такого неподдельного интереса. И теперь, в самом конце очередного провального сезона, она вдруг обнаружила, что размышляет о вещах, которые ни одна порядочная молодая женщина даже знать не должна. Аннабел понимала, что без особых усилий может пойти на содержание к Ханту и все ее беды будут забыты. Он богат и даст ей все, чего она только не пожелает, заплатит долги ее семьи, осыплет нарядами и драгоценностями, подарит собственный экипаж, дом… а в обмен за это ей придется с ним спать.