Страница:
— Нет проблем, — усмехнулся адвокат.
— Да?
— Конечно, Лина.
— Я хочу как можно скорее возвратиться в Харьков.
— Как тебе будет угодно. Деньги получишь завтра у меня на работе. Мы оформим бумаги, а вечером я посажу вас в поезд.
— Спасибо.
— Отлично, — добродушно проговорил Дмитрий Константинович, и Лина недоверчиво на него взглянула. — А до завтра вы погостите у меня и тетушки. Мы пообедаем вместе, я покажу Ване Москву, а вечером, если хочешь, мы можем куда-нибудь отправиться…
— Мне бы не хотелось огорчать вас, но у меня нет желания куда-либо идти, я лучше останусь здесь. Вы можете свозить Ваньку в Измайлово.
— Как прикажешь! — совсем уже радостно воскликнул адвокат. — Но на рынок-то ты согласишься меня сопровождать?
— Да.
— Тогда поехали! — Дмитрий Константинович боком выбрался из-за стола, подхватил совершенно растерянную Лину под руку и торопливо, едва не подталкивая, повел в коридор. — Жди меня в прихожей…
Лина, поджидая адвоката где было ведено, так и не увиделась с сыном.
Дмитрий Константинович вывел из комнаты крохотную взъерошенную старушку, которая, тут же бросив его руку, независимо направилась в сторону кухни, не удостоив Лину даже взглядом. Адвокат возился с ключами, когда она, возвращаясь, на секунду остановилась возле них и произнесла:
— Здравствуйте, дорогая! Митя, на рынке купи мне и молодому человеку немного изюму. Выбирай чистый и без косточек.
— Будет исполнено, Лиля.
— А вы, милочка, — сказала пожилая дама, — проследите пожалуйста, чтобы он, — тут тетушка небрежно кивнула в сторону Дмитрия Константиновича, — не покупал мне никакого искусственного хлеба, чтобы не забыл о минеральной воде и соке для вас и мальчика.
— Хорошо, — кивнула Лина. — Мы сделаем все, как вы говорите, Лилия Михайловна…
Адвокат, посмеиваясь, вытащил ее за дверь.
— У меня бы никогда не хватило терпения ладить со стариками, — сказала она адвокату.
— Этому быстро учишься, — ответил Дмитрий Константинович, распахивая перед бывшей подзащитной дверь парадного, — стоит лишь подумать о том, что и ты сам когда-нибудь, Бог даст, достигнешь столь почтенного возраста.
В машине Лина смотрела в окно, рассеянно слушая приглушенный голос своего спутника. Она не узнавала Москву, и это было неудивительно. Там, где она жила все эти годы, ничто не стало ей близким, потому что только в этом огромном, утомленном, но трепетно живом городе она чувствовала себя свободной; здесь иначе дышалось, чем в ватной сонливости провинциальных будней. Быть может, кому-нибудь здесь и недостает покоя, однако Лина ни малейшей ностальгии по Харькову не испытывала…
— Что ты спросил? — вздрогнула Лина, когда Дмитрий Константинович дотронулся до ее плеча.
— Извини, — произнес он, — можешь не отвечать, но все-таки: зачем тебе понадобилась такая внушительная сумма?
— Все достаточно банально, — помедлив, произнесла Лина. — Коробову необходимо до осени вернуть долг.
— Ясно, — сказал адвокат. — У вас плохо с деньгами? Он не работает?
— Не в этом дело, Митя, — усмехнулась Лина. — Алексей позволил вышвырнуть себя на обочину, и причина не в той ошибке, которую он совершил, не умея разобраться в переменах, которые на всех обрушились. Он дал себя обмануть и не нашел сил сопротивляться обстоятельствам.
— Понимаю, — произнес адвокат. — Ну вот, приехали. Eсли хочешь, посиди в машине, нечего тебе там толкаться.
Лина осталась. Ей захотелось курить, она на четверть опустила стекло и, склонившись, машинально открыла бардачок, чтобы поискать там сигарету. Так она поступала, когда они с Коробовым еще выезжали на машине и он позволял ей брать сигареты с собой.
Дмитрий не курил, но здесь находились и сигареты, и спички. Лина увидела кассету и, поставив ее, нажала клавишу магнитофона. Затем откинулась на сиденье, слушая незнакомый блюз. Щемящее чувство осторожно и обреченно коснулось ее сердца, и она поддалась ему. «До чего же я устала», — подумала Лина, прикрывая глаза.
Щелкнула дверца машины, и она выпрямилась, глядя, как взмокший Дмитрий Константинович загружает на заднее сиденье набитую спортивную сумку.
— Наткнулся даже на любимый тетушкин хлеб, — сказал он, отдуваясь. — Как ты?
— Без осложнений, — усмехнулась Лина.
— Ты не хочешь пить?
— Нет.
— Тогда поехали! — воскликнул адвокат, тяжело опускаясь на сиденье рядом с ней. — Я купил Ване подарок. Очень хороший набор фломастеров. Думаю, ему понравится.
— Он совершенно не умеет рисовать, — сказала Лина, — мы просто намучились с ним. Мне даже пришлось совать подарки его учительнице рисования, когда ему светила двойка. Коробка конфет каждые праздники.
Адвокат взглянул на нее и промолчал.
— Впрочем, она в конце концов махнула на него рукой. Это осталось единственной нашей школьной проблемой, — проговорила Лина. — Куда мы едем, Митя? Я думала, что… Дмитрий Константинович, зачем вы меня сюда привезли?
Машина стояла перед домом Марка на проспекте Мира.
— Мне нужно поговорить с тобой, Лина! — сказал адвокат. — Это очень важно.
— Почему здесь?
— Лина, скажи мне, когда впервые ты поняла, что твой ребенок — сын Марка?
— Я… Сразу, когда увидела его на вокзале вместе с Манечкой. Ему было пять лет. Он не был в то время похож на Марка так, как позже, лет с десяти, но что-то в его глазах… Ты это хотел услышать? Да, Ваня — сын твоего друга.
— Почему же ты, — произнес адвокат, — мне… сказала не правду в тот последний мой приезд? Ты хотела сохранить семью? — Он кивнул:
— Я понимаю…
— Я боялась, что ты отнимешь у меня сына, — перебила его Лина. — Почему?
— Не знаю. Это единственный безумный страх, который преследовал меня с тех пор, как ребенок ожил во мне. Я боялась его потерять.
— И ты решила спрятать мальчика за чужой спиной?
— Я думала, что Алексей мне не чужой, — сказала Лина. — Я возьму сигарету?
— Конечно.
— Ты ведь не куришь, Митя? Как и… Марк. А у тебя в машине лежат сигареты.
— Зато мои клиенты курят.
— Я тоже из их числа?
— В каком-то смысле… Лина, а ты знаешь, почему Марк очень хотел сына?
— Теперь знаю.
— Прошу тебя, давай поднимемся в квартиру.
— Зачем?
— Не спрашивай. Сделай это для меня, — сказал адвокат, открывая дверцу, обходя спереди автомобиль и помогая Лине выйти.
На миг задержавшись, она спросила:
— Могу я взять у тебя там солнцезащитные очки? Это твои? Спасибо. У меня болят глаза…
Они поднялись на двенадцатый этаж, и адвокат отпер входную дверь, а затем толкнул ее, пропуская Лину. Она вошла, ощутив свежий прохладный воздух из открытого окна кухни и даже сквозь сумерки темных стекол увидев, как все в доме чисто прибрано. Здесь ничего не изменилось… На маленьком столике стояли цветы, на стенах висели картины.
— Я забыла сигареты, — хрипло сказала Лина.
— Сейчас. — Дмитрий Константинович повернулся было к двери, но она остановила его:
— Не нужно… Здесь как будто кто-то живет… Я сяду.
— Ну, это объясняется просто, — засмеялся адвокат. — Когда ты сообщила, что выезжаешь, я примчался сюда и навел порядок. — Он устроился в кресле напротив женщины. — Вообще-то, если честно, я здесь понемногу жил, пока не соединился с тетушкой… После суда в течение пяти лет за этой квартирой присматривали. Затем я ее приватизировал, оформив документы на твое имя. Когда я впервые приехал в Харьков, у меня был сложный период, и я решил поговорить с вами об этом позднее. Во второй раз я понял, что говорить с тобой бессмысленно, и, возвратившись, переоформил квартиру на имя твоего сына, хотя, признаюсь, эту идею оказалось не так легко привести в исполнение. Ведь ты — законная наследница, но в то же время не проживаешь в Москве, состоишь в другом браке, а мальчик…
— Я поняла, — сказала Лина. — Так в чем же заключался твой замысел?
— Все очень просто. Так как Ваня в конце концов вырастет и станет самостоятельным человеком, он получил бы эту московскую квартиру независимо от тебя. Я решил подождать, пока не настанет время объявить ему завещание отца…
Однако ты приехала раньше.
Лина сняла очки и взглянула на адвоката. Лицо ее было бледным и непроницаемым, казалось, ей очень трудно пошевелить пересохшими губами, чтобы произнести:
— Дмитрий Константинович, Митя… Теперь ты все знаешь об Иване, и я не могу отрицать того факта, что ты действовал последовательно. Я благодарю тебя за участие. Однако ты поставил меня в чудовищное положение: пусть даже и через несколько лет, но я должна объяснить сыну существование этой квартиры в Москве.
Я должна буду признать, что все эти годы его обманывала и что Коробов не его отец. Что его родной отец… умер и завещал ему эту квартиру и что теперь он, то есть мой сын, свободен выбирать между мной и этим, — Лина резко махнула позади себя, — между своей матерью и возможностью жить в столице.
— Чего же ты хочешь? — холодно сказал адвокат. — Чтобы он жил и дальше с тобой и Коробовым, чтобы он носил чужую фамилию и даже имя? Да-да, имя. Марк хотел назвать его собственным именем, и я уверен, ты не была бы против. Не перебивай меня, пожалуйста, Лина. Ты хочешь, чтобы я не сделал того, о чем меня просил мой единственный друг, — не позаботился о его ребенке? Когда я увидел тебя… в окружении семьи, признаюсь, мне было уже все равно, как ты будешь жить дальше, но я дал себе слово — выполнить свое обещание Марку. И вот что я тебе скажу: ты можешь поступать, как тебе заблагорассудится, — уезжай, я дам тебе денег, верни долг, живи по-своему. Но придет время — и твой сын все узнает.
— Нет, Митя, прошу тебя…
— Что — «нет»?
— Я не хочу, чтобы мальчик знал о том, что его отец умер по моей вине.
— Глаза Лины покраснели, и она, судорожно схватив очки, сжала их в кулаке.
Оправа хрустнула.
Адвокат растерянно взял очки из ее рук и пробормотал:
— Прости меня, Лина, но ты неверно меня поняла. Ведь никто, кроме вас двоих, не имеет права касаться этой темы, если ты сама не захочешь…
— Митя, но ты ему не расскажешь?! Он возненавидит меня! Я не хочу его терять! — Лина вздрогнула и, заплакав, отвернулась.
— Успокойся! — Адвокат вскочил. — Дорогая моя… Я сейчас принесу воды… Ведь я хотел тебе сообщить, — он выбежал на кухню, вернулся со стаканом и стал неуклюже совать его Лине, — что всего лишь намерен, когда ему исполнится восемнадцать, ввести сына Марка в наследство. Успокойся, как ты меня напугала, ты такая бледная, Лина, сядь, расслабься… Я еще не все тебе сказал.
— Ну что еще? — слабо выдохнула Лина, откидывая голову на спинку кресла. — Послушай, Митя, ты сегодня сведешь-таки меня с ума…
— Ничего особенного я тебе больше не сообщу, — произнес адвокат. — Твой сын, по завещательному распоряжению Марка, получит довольно-таки крупное наследство, то есть даже по нынешним временам он человек вполне обеспеченный. И знаешь что, Лина, ведь тебе совершенно не обязательно оставаться в Харькове.
Реши все с Коробовым, забери дочь и переезжай в Москву. Жилье у вас есть, в этом районе прекрасная школа, ты сможешь жить на проценты, тебе не придется даже работать. Зачем тебе возвращаться туда?
— Митя, я должна вернуть долг, — сказала Лина, как бы не слыша его последних слов, — я не могу все так бросить.
— Прекрасно! — воскликнул адвокат. — Ты поедешь, возвратишь деньги и…
Я могу поехать с тобой, да-да, конечно, я еду с тобой! Послушай меня внимательно: при передаче такой суммы необходим свидетель. Я твой адвокат, я веду дела твоего сына… Я потребую расписку.
— Эта бумажка не может иметь никакого значения. Присутствие свидетеля обязательно; пожалуйста, ты вправе потребовать расписку о погашении долга, но только засвидетельствованную третьим лицом.
— Ты наверняка это знаешь?
— Да.
— Хорошо, я сделаю, как ты советуешь, — сказала Лина, — однако я не могу сейчас что-либо ответить на твое предложение поселиться с детьми в Москве.
А ка же Алексей? О Господи. — Она встала. — Дай мне опомнится и подумать, Митя!
Дмитрий Константинович, совершенно обессиленный, смотрел, как Лина прошла по комнате и, коснувшись пальцами двери спальни, резко обернулась.
— Митя, — сказала она, — уйдет отсюда, прошу тебя. Вечером я сообщу тебе свое решение…
В машине Лина молчала и, глядя Прямо перед собой, беспрерывно курила.
Они доехали быстро и, не говоря ни слова друг другу, прошли в дом. На кухне хлопотала невысокая пожилая женщина, которой Дмитрий Константинович вручил сумку с продуктами и помог разгрузите ее. Пока он совещался с ней по поводу обеда, Лина укрылась в ванной, где привела в порядок лицо и волосы, и, узнав у Дмитрия, как можно отгладить измятое в дорожной сумке платье, разложила его у окна в гостиной на гладильной доске. Когда она взялась за утюг, в комнату торопливо вошел мальчик и воскликнул:
— Лина, ты уже вернулась!
— Да. — Она улыбнулась. — А как ты? Не скучаешь? — Что ты! — ответил он, возбужденно блестя серыми глазами, а затем внимательно и серьезно взглянул на нее:
— Знаешь, эта Лилия Михайловна — Потрясающая женщина!
Обед был бы похож на все хлебосольные московские обеды минувших благополучных времен, не будь он сдобрен ядовитыми комментариями Лилии Михайловны. Расспросив Дмитрия Константиновича, какие новшества замечены им на рынке, она долго сравнивала цены, что, в свою очередь, подвигло ее к воспоминаниям. Лина без аппетита смотрела в тарелку, но ни мальчику, ни адвокату ее печальное лицо не мешало энергично утолять голод. Словоохотливая старушка с удовольствием на них поглядывала, поклевывая не без 326 брезгливости какой-то салат.
— Вот что, Митя, — вдруг проговорила Лилия Михайловна, — почему это я на столе не вижу вина?
— Я не пью, ты ведь знаешь, — с набитым ртом отвечал адвокат, — а тебе, кроме кагора, врач не позволяет никаких крепких напитков.
— Ну так принеси, что там твой врач позволяет…
— Нету, — буркнул Дмитрий Константинович, — ты, моя дорогая, еще три дня назад все опустошила.
— В былые времена, — недовольно проговорила старушка, — у нас с Соней постоянно имелись запасы. На случай дождливой погоды или гостей. Для долгих дружеских бесед — мадера… Мой попугай Гриша, к примеру, очень любил шартрез.
Мальчик улыбнулся.
— Да, Ваня, пусть тебе это не кажется странным. Он любил капельку крепкого напитка и подсоленные орешки. А я между тем кагор не переношу, как и эту рыбу, которую ты велел приготовить Антонине Степановне.
— Это не рыба, Лилечка, — возразил адвокат, вздыхая. — У тебя на тарелке тушеный кальмар под майонезом. Моллюск. Кстати, и приготовлен он мной лично.
— Это не повод для бахвальства, — хмыкнула Лилия Михайловна. — Вот и ешь его сам… А вам, милочка, этот моллюск нравится? — повернулась она к Лине.
— Да.
— Удивительно! Скажу вам по секрету, Митя меня кормит черт знает чем.
— Тетя шутит, — улыбнулся адвокат.
— А вы к нам надолго? — Дама продолжала беседу с Линой, не обратив внимания на реплику Дмитрия Константиновича.
— Нет, завтра вечером мы уезжаем.
— Не может этого быть! — воскликнула Лилия Михайловна. — Вы должны остаться у нас погостить. Впрочем, если так уж необходимо — уезжайте, но мальчик пусть еще побудет с нами.
— Верно, — заметил адвокат, — наконец-то я слышу здравые речи, тетушка…
Лина взглянула на него, однако промолчала. Иван, сидевший рядом, тронул ее за локоть. Лина повернула голову, и он умоляюще посмотрел на мать. Мальчик впервые о чем-то просит, подумала она. Пожав плечами гостья сказала адвокату:
— Мне кажется, что мы выбрали неудачное время для обсуждения этого вопроса. Иван, не дергайся, а ты, Митя любишь торопить события.
— Виноват, — проговорил адвокат, — кругом виноват: и обед плох, и перестройку именно я затеял, и вина забыл подать, и тебе не угодил…
— Вот что! — ревниво воскликнула Лилия Михайловна. — Прекратите вздорить. Мальчик остается со мной, нечего ему туда-сюда сновать, а вы занимайтесь своими делами. Что до меня, то я отправляюсь к себе отдохнуть, ты же, мой дорогой приходи вечерком, и продолжим игру. Спасибо, Митя, за обед.
Она позволила адвокату проводить себя, а Иван помог Лине убрать со стола. Он стоял у мойки и молча мыл посуду, когда со смущенным смешком Дмитрий Константинович возвратился в кухню.
— Тетушка в ударе, — сказал он. — Чем это ты, Ваня, ее так обольстил?
— Она выиграла у меня пару партий, — ответил мальчик, не отрываясь от работы.
— Ты ей поддался?
— Ну надо же одинокой пожилой женщине дать возможность почувствовать себя счастливой, — проговорил мальчик, стряхивая капли. — Я закончил, мама.
— Спасибо, — произнесла Лина.
Она сидела в уголке, положив руки на пустой уже стол, в своем нарядном шелковом летнем платье, которое выгладила перед обедом, с ниткой фальшивого жемчуга на высокой шее, с прямыми подложенными плечами, и мальчик, переглянувшись с адвокатом, приблизился к ней.
— Линочка, ты не хочешь поехать с нами взглянуть на дом, где жила бабушка? Лина покачала головой.
— Я что-то устала, — сказала она.
— А мне можно?
— Отчего же, — проговорила она и усмехнулась. — Если Дмитрий Константинович тебя пригласил, поезжай.
Она смотрела на своего сына, слегка задетая переменой, произошедшей с ним в этом доме. Она редко видела его таким — оживленным и одновременно уверенным, словно ему дышалось здесь совершенно легко.
— Поезжайте ненадолго, Митя, заодно можете купить мне билет на завтра.
— Так я остаюсь, мама? — воскликнул мальчик.
— Да.
— А когда ты вернешься за мной?
— Не знаю, я позвоню. У Дмитрия Константиновича нет времени, чтобы развлекать тебя. Для начала следует определиться, где ты проведешь каникулы…
— Я не хочу с Коробовым в лагерь…
— Тебе и не предлагают ничего подобного. В то же время провести все лето в Москве тоже не выход.
— Ну что ты! — сказал мальчик. — Я еще и города толком не видел…
— Давай не будем загадывать, — произнесла Лина, — я разберусь с делами дома и позвоню. Повторяю, Дмитрий Константинович чрезвычайно загружен…
— Лина, — перебил ее адвокат, — и в самом деле, не будем ничего загадывать. В конце концов, если тебя так беспокоит, что Иван будет находиться в городе, я свезу его на недельку к своим родителям на дачу. Позагорать. А теперь пойдем, я покажу, где вы будете сегодня спать.
Он провел их в гостиную, где для Лины раздвинули диван, а мальчику принесли из комнаты тетушки квадратный пуф и поставили его между повернутых друг к другу глубоких кресел. Поверх сооружения было брошено толстое верблюжье одеяло.
Однако на этом проваливающемся в середке ложе мальчик все равно не поместился.
— Пусть Ваня лучше ляжет со мной, — сказала Лина, с насмешливым интересом наблюдая за тем, как адвокат сокрушенно чешет в затылке. — Ничего, одна ночь — это недолго.
Лина ошибалась. Когда через пару часов мужчины вернулись и она сообщила Дмитрию Константиновичу обо всех звонках, которые мешали ей, подремывая, смотреть телевизор, затем согрела чайник на кухне, а мальчик сразу же отправился проведать Лилию Михайловну, адвокат сказал ей:
— В Измайлове мы побывали. Билет также купили. Я забыл отключить телефон, обычно мне много звонят по вечерам. Извини.
— Ничего, — пробормотала Лина.
— Ты очень устала?
— В общем, да.
— Лина, завтра с утра мы займемся делами. Я покажу тебе все документы, мы получим в банке деньги, заедем купить кое-что из одежды Ивану и обсудим, что тебе необходимо сделать в Харькове, чтобы ты с дочерью вернулась сюда уже насовсем…
— Ты так говоришь, будто все уже решено, — сказала Лина. — Пойдем, чай остынет. Я не могу тебе дать ответ и сейчас.
— Почему?
— Выходит так, — произнесла Лина, нахмурившись, — что я одним своим согласием, одним движением перечеркиваю свою почти десятилетнюю жизнь. Из-за чего? Из-за того, что ты предлагаешь нам безбедное существование?
— Тебе выбирать, Лина, — пожал плечами адвокат. — Что плохого в моем предложении? Я повторяю: ты свободна распорядиться своей жизнью, как тебе заблагорассудится, но мальчика я тебе не отдам.
— Не говори так!..
В комнату заглянул Иван.
— Извините, Лилечка требует вас, дядя Митя. Мама, я помогу, не трогай эти кресла.
Дмитрий Константинович, прихватив пуф, ушел к тетушке, а Лина с мальчиком быстро расставили мебель по местам и постелили простыни на диване.
— Ты будешь чай? — спросила она.
— Нет, — ответил мальчик, — я немного почитаю Лилии Михайловне перед сном и лягу. Тебя подождать?
— Да.
Она проводила его взглядом и пошла на кухню, где адвокат сидел в одиночестве. Был он молчалив и к прерванному разговору не возвращался.
— Митя, — сказала Лина, — ты можешь обещать мне выполнить мою просьбу?
— Конечно. — — Не рассказывай ничего Ивану без меня.
— Обещаю.
— Я позвоню, и мы окончательно решим, что делать дальше.
— Хорошо. Налей мне покрепче, пожалуйста, а я сейчас принесу тебе письмо Манечки.
— Она писала тебе?
— Это было единственное письмо, которое Мария Владимировна отправила перед поездкой к тебе. В нем она сообщила о рождении твоего сына… Как вы с ней ладили?
— Мама мне очень помогла. Она все-таки уехала оттуда к Оксане, уговорив меня отпустить ее с ребенком. Теперь я понимаю, что она во многом была права.
Спасибо, что ты позаботился о нас тогда.
Адвокат махнул рукой. Немного погодя он возвратился, неся конверт, а Лина придвинула ему чашку.
— Я пойду, — сказал он, — допью у себя в кабинете. Мы завтра рано встаем. Иван сам покормится?
— Конечно, он привык…
— Тогда спокойной ночи. — Адвокат подошел к Лине и, как много лет назад, когда он изредка отвозил ее домой после вечеров у Альбины, обнял и поцеловал в щеку.
Она устало усмехнулась.
— Ты постучи мне, — сказала она.
Оставшись одна, Лина медленно развернула листки бумаги в линейку, исписанные знакомым, каллиграфически правильным почерком Манечки. Ей не нужно было ехать на Парковую — она помнила ее каждую секунду. Она помнила даже, где лежала тетрадка, из которой Манечка надергала эти листки. Тетрадка находилась в тумбочке, на которой стоял их телевизор, и была в мышино-серой обложке с пятном от опрокинутой бутылочки с ярко-красным лаком, которым пятнадцатилетняя Лина красила ногти, одновременно глядя на экран.
Она дважды прочла письмо и выкурила последнюю за этот длинный день сигарету. В доме было тихо, и, чтобы не нарушать тишину, Лина, не заходя в ванную, прошла в своем нарядном платье прямо в гостиную, где горел настенный светильник и спал мальчик.
Сейчас она совершенно не чувствовала усталости. Лина присела на край мягкого дивана и посмотрела на сына. Он спал, ровно дыша, голый по пояс, и розоватый свет золотил его растрепанную макушку. У него были длинные пальцы и аккуратно подстриженные ногти, а на тыльной стороне ладони розовела свежая царапина. Другая рука лежала ее подушке.
Лина взглянула на сумку с вещами, перевела взгляд на стул — там висела ее ночная сорочка в цветочек, а рядом в кресле, лежали вещи мальчика — потертые джинсы, свернутые вчетверо, футболка, носовой платок. Его дорожные шахматы находились на столе. Лина погасила свет, не раздеваясь, легла рядом с сыном — и ненадолго провалилась в сон, до осторожного утреннего стука Дмитрия Константиновича в полуприкрытую дверь гостиной.
Чемодан находился в шкафу, спортивная обувь была, как обычно, задвинута под кушетку в его комнате, однако ни парадного костюма, ни денег, оставленных перед отъездом Линой, ни пижонского кейса Алексея не было видно.
Вчера Лина Коробову не дозвонилась. День промелькнул мгновенно, адвокат после обеда уехал, а сам обед затянулся надолго по причине гостей Лилии Михайловны, все сплошь смешливых старушек, которым так понравились харьковская гостья и мальчик, что Дмитрий Константинович, виновато шепнув ей в прихожей:
«Мне срочно необходимо по делу, к семи будь готова», — попросил Лину присмотреть за подружками тетушки, без меры отдававшими должное кагору…
Трижды она набирала домашний харьковский номер, но трубку так никто и не поднял. Лина решила было, что Алексей Петрович уехал раньше времени в лагерь, однако сейчас, обследовав свое жилище, поняла, что туда он даже и не собирался. Холодильник оказался практически пустым. Но продуктов, которые московская компания собрала ей в дорогу, узнав, что «мама Ванечки вечером уезжает», оказалось достаточно для прикрытия этой бреши. Кроме двух банок растворимого кофе, пачки чаю и коробки конфет старушки насовали ей апельсинов, консервов, сыру и даже всучили половину вареной курицы. Сумку Лины в купе внес адвокат, аккуратно поместив ее в нишу под нижней полкой. Внутри, на самом дне, покоились завернутые в газетную бумагу пятнадцать тысяч долларов, о чем было сообщено Дмитрию Константиновичу, пока они шли к поезду. Адвокат заметил, что деньги лучше бы было везти «на себе», но Лина нервно отмахнулась, и он эту тему завершил просьбой добираться с вокзала на такси и сразу же сообщить, как она доехала.
— Да?
— Конечно, Лина.
— Я хочу как можно скорее возвратиться в Харьков.
— Как тебе будет угодно. Деньги получишь завтра у меня на работе. Мы оформим бумаги, а вечером я посажу вас в поезд.
— Спасибо.
— Отлично, — добродушно проговорил Дмитрий Константинович, и Лина недоверчиво на него взглянула. — А до завтра вы погостите у меня и тетушки. Мы пообедаем вместе, я покажу Ване Москву, а вечером, если хочешь, мы можем куда-нибудь отправиться…
— Мне бы не хотелось огорчать вас, но у меня нет желания куда-либо идти, я лучше останусь здесь. Вы можете свозить Ваньку в Измайлово.
— Как прикажешь! — совсем уже радостно воскликнул адвокат. — Но на рынок-то ты согласишься меня сопровождать?
— Да.
— Тогда поехали! — Дмитрий Константинович боком выбрался из-за стола, подхватил совершенно растерянную Лину под руку и торопливо, едва не подталкивая, повел в коридор. — Жди меня в прихожей…
Лина, поджидая адвоката где было ведено, так и не увиделась с сыном.
Дмитрий Константинович вывел из комнаты крохотную взъерошенную старушку, которая, тут же бросив его руку, независимо направилась в сторону кухни, не удостоив Лину даже взглядом. Адвокат возился с ключами, когда она, возвращаясь, на секунду остановилась возле них и произнесла:
— Здравствуйте, дорогая! Митя, на рынке купи мне и молодому человеку немного изюму. Выбирай чистый и без косточек.
— Будет исполнено, Лиля.
— А вы, милочка, — сказала пожилая дама, — проследите пожалуйста, чтобы он, — тут тетушка небрежно кивнула в сторону Дмитрия Константиновича, — не покупал мне никакого искусственного хлеба, чтобы не забыл о минеральной воде и соке для вас и мальчика.
— Хорошо, — кивнула Лина. — Мы сделаем все, как вы говорите, Лилия Михайловна…
Адвокат, посмеиваясь, вытащил ее за дверь.
— У меня бы никогда не хватило терпения ладить со стариками, — сказала она адвокату.
— Этому быстро учишься, — ответил Дмитрий Константинович, распахивая перед бывшей подзащитной дверь парадного, — стоит лишь подумать о том, что и ты сам когда-нибудь, Бог даст, достигнешь столь почтенного возраста.
В машине Лина смотрела в окно, рассеянно слушая приглушенный голос своего спутника. Она не узнавала Москву, и это было неудивительно. Там, где она жила все эти годы, ничто не стало ей близким, потому что только в этом огромном, утомленном, но трепетно живом городе она чувствовала себя свободной; здесь иначе дышалось, чем в ватной сонливости провинциальных будней. Быть может, кому-нибудь здесь и недостает покоя, однако Лина ни малейшей ностальгии по Харькову не испытывала…
— Что ты спросил? — вздрогнула Лина, когда Дмитрий Константинович дотронулся до ее плеча.
— Извини, — произнес он, — можешь не отвечать, но все-таки: зачем тебе понадобилась такая внушительная сумма?
— Все достаточно банально, — помедлив, произнесла Лина. — Коробову необходимо до осени вернуть долг.
— Ясно, — сказал адвокат. — У вас плохо с деньгами? Он не работает?
— Не в этом дело, Митя, — усмехнулась Лина. — Алексей позволил вышвырнуть себя на обочину, и причина не в той ошибке, которую он совершил, не умея разобраться в переменах, которые на всех обрушились. Он дал себя обмануть и не нашел сил сопротивляться обстоятельствам.
— Понимаю, — произнес адвокат. — Ну вот, приехали. Eсли хочешь, посиди в машине, нечего тебе там толкаться.
Лина осталась. Ей захотелось курить, она на четверть опустила стекло и, склонившись, машинально открыла бардачок, чтобы поискать там сигарету. Так она поступала, когда они с Коробовым еще выезжали на машине и он позволял ей брать сигареты с собой.
Дмитрий не курил, но здесь находились и сигареты, и спички. Лина увидела кассету и, поставив ее, нажала клавишу магнитофона. Затем откинулась на сиденье, слушая незнакомый блюз. Щемящее чувство осторожно и обреченно коснулось ее сердца, и она поддалась ему. «До чего же я устала», — подумала Лина, прикрывая глаза.
Щелкнула дверца машины, и она выпрямилась, глядя, как взмокший Дмитрий Константинович загружает на заднее сиденье набитую спортивную сумку.
— Наткнулся даже на любимый тетушкин хлеб, — сказал он, отдуваясь. — Как ты?
— Без осложнений, — усмехнулась Лина.
— Ты не хочешь пить?
— Нет.
— Тогда поехали! — воскликнул адвокат, тяжело опускаясь на сиденье рядом с ней. — Я купил Ване подарок. Очень хороший набор фломастеров. Думаю, ему понравится.
— Он совершенно не умеет рисовать, — сказала Лина, — мы просто намучились с ним. Мне даже пришлось совать подарки его учительнице рисования, когда ему светила двойка. Коробка конфет каждые праздники.
Адвокат взглянул на нее и промолчал.
— Впрочем, она в конце концов махнула на него рукой. Это осталось единственной нашей школьной проблемой, — проговорила Лина. — Куда мы едем, Митя? Я думала, что… Дмитрий Константинович, зачем вы меня сюда привезли?
Машина стояла перед домом Марка на проспекте Мира.
— Мне нужно поговорить с тобой, Лина! — сказал адвокат. — Это очень важно.
— Почему здесь?
— Лина, скажи мне, когда впервые ты поняла, что твой ребенок — сын Марка?
— Я… Сразу, когда увидела его на вокзале вместе с Манечкой. Ему было пять лет. Он не был в то время похож на Марка так, как позже, лет с десяти, но что-то в его глазах… Ты это хотел услышать? Да, Ваня — сын твоего друга.
— Почему же ты, — произнес адвокат, — мне… сказала не правду в тот последний мой приезд? Ты хотела сохранить семью? — Он кивнул:
— Я понимаю…
— Я боялась, что ты отнимешь у меня сына, — перебила его Лина. — Почему?
— Не знаю. Это единственный безумный страх, который преследовал меня с тех пор, как ребенок ожил во мне. Я боялась его потерять.
— И ты решила спрятать мальчика за чужой спиной?
— Я думала, что Алексей мне не чужой, — сказала Лина. — Я возьму сигарету?
— Конечно.
— Ты ведь не куришь, Митя? Как и… Марк. А у тебя в машине лежат сигареты.
— Зато мои клиенты курят.
— Я тоже из их числа?
— В каком-то смысле… Лина, а ты знаешь, почему Марк очень хотел сына?
— Теперь знаю.
— Прошу тебя, давай поднимемся в квартиру.
— Зачем?
— Не спрашивай. Сделай это для меня, — сказал адвокат, открывая дверцу, обходя спереди автомобиль и помогая Лине выйти.
На миг задержавшись, она спросила:
— Могу я взять у тебя там солнцезащитные очки? Это твои? Спасибо. У меня болят глаза…
Они поднялись на двенадцатый этаж, и адвокат отпер входную дверь, а затем толкнул ее, пропуская Лину. Она вошла, ощутив свежий прохладный воздух из открытого окна кухни и даже сквозь сумерки темных стекол увидев, как все в доме чисто прибрано. Здесь ничего не изменилось… На маленьком столике стояли цветы, на стенах висели картины.
— Я забыла сигареты, — хрипло сказала Лина.
— Сейчас. — Дмитрий Константинович повернулся было к двери, но она остановила его:
— Не нужно… Здесь как будто кто-то живет… Я сяду.
— Ну, это объясняется просто, — засмеялся адвокат. — Когда ты сообщила, что выезжаешь, я примчался сюда и навел порядок. — Он устроился в кресле напротив женщины. — Вообще-то, если честно, я здесь понемногу жил, пока не соединился с тетушкой… После суда в течение пяти лет за этой квартирой присматривали. Затем я ее приватизировал, оформив документы на твое имя. Когда я впервые приехал в Харьков, у меня был сложный период, и я решил поговорить с вами об этом позднее. Во второй раз я понял, что говорить с тобой бессмысленно, и, возвратившись, переоформил квартиру на имя твоего сына, хотя, признаюсь, эту идею оказалось не так легко привести в исполнение. Ведь ты — законная наследница, но в то же время не проживаешь в Москве, состоишь в другом браке, а мальчик…
— Я поняла, — сказала Лина. — Так в чем же заключался твой замысел?
— Все очень просто. Так как Ваня в конце концов вырастет и станет самостоятельным человеком, он получил бы эту московскую квартиру независимо от тебя. Я решил подождать, пока не настанет время объявить ему завещание отца…
Однако ты приехала раньше.
Лина сняла очки и взглянула на адвоката. Лицо ее было бледным и непроницаемым, казалось, ей очень трудно пошевелить пересохшими губами, чтобы произнести:
— Дмитрий Константинович, Митя… Теперь ты все знаешь об Иване, и я не могу отрицать того факта, что ты действовал последовательно. Я благодарю тебя за участие. Однако ты поставил меня в чудовищное положение: пусть даже и через несколько лет, но я должна объяснить сыну существование этой квартиры в Москве.
Я должна буду признать, что все эти годы его обманывала и что Коробов не его отец. Что его родной отец… умер и завещал ему эту квартиру и что теперь он, то есть мой сын, свободен выбирать между мной и этим, — Лина резко махнула позади себя, — между своей матерью и возможностью жить в столице.
— Чего же ты хочешь? — холодно сказал адвокат. — Чтобы он жил и дальше с тобой и Коробовым, чтобы он носил чужую фамилию и даже имя? Да-да, имя. Марк хотел назвать его собственным именем, и я уверен, ты не была бы против. Не перебивай меня, пожалуйста, Лина. Ты хочешь, чтобы я не сделал того, о чем меня просил мой единственный друг, — не позаботился о его ребенке? Когда я увидел тебя… в окружении семьи, признаюсь, мне было уже все равно, как ты будешь жить дальше, но я дал себе слово — выполнить свое обещание Марку. И вот что я тебе скажу: ты можешь поступать, как тебе заблагорассудится, — уезжай, я дам тебе денег, верни долг, живи по-своему. Но придет время — и твой сын все узнает.
— Нет, Митя, прошу тебя…
— Что — «нет»?
— Я не хочу, чтобы мальчик знал о том, что его отец умер по моей вине.
— Глаза Лины покраснели, и она, судорожно схватив очки, сжала их в кулаке.
Оправа хрустнула.
Адвокат растерянно взял очки из ее рук и пробормотал:
— Прости меня, Лина, но ты неверно меня поняла. Ведь никто, кроме вас двоих, не имеет права касаться этой темы, если ты сама не захочешь…
— Митя, но ты ему не расскажешь?! Он возненавидит меня! Я не хочу его терять! — Лина вздрогнула и, заплакав, отвернулась.
— Успокойся! — Адвокат вскочил. — Дорогая моя… Я сейчас принесу воды… Ведь я хотел тебе сообщить, — он выбежал на кухню, вернулся со стаканом и стал неуклюже совать его Лине, — что всего лишь намерен, когда ему исполнится восемнадцать, ввести сына Марка в наследство. Успокойся, как ты меня напугала, ты такая бледная, Лина, сядь, расслабься… Я еще не все тебе сказал.
— Ну что еще? — слабо выдохнула Лина, откидывая голову на спинку кресла. — Послушай, Митя, ты сегодня сведешь-таки меня с ума…
— Ничего особенного я тебе больше не сообщу, — произнес адвокат. — Твой сын, по завещательному распоряжению Марка, получит довольно-таки крупное наследство, то есть даже по нынешним временам он человек вполне обеспеченный. И знаешь что, Лина, ведь тебе совершенно не обязательно оставаться в Харькове.
Реши все с Коробовым, забери дочь и переезжай в Москву. Жилье у вас есть, в этом районе прекрасная школа, ты сможешь жить на проценты, тебе не придется даже работать. Зачем тебе возвращаться туда?
— Митя, я должна вернуть долг, — сказала Лина, как бы не слыша его последних слов, — я не могу все так бросить.
— Прекрасно! — воскликнул адвокат. — Ты поедешь, возвратишь деньги и…
Я могу поехать с тобой, да-да, конечно, я еду с тобой! Послушай меня внимательно: при передаче такой суммы необходим свидетель. Я твой адвокат, я веду дела твоего сына… Я потребую расписку.
— Эта бумажка не может иметь никакого значения. Присутствие свидетеля обязательно; пожалуйста, ты вправе потребовать расписку о погашении долга, но только засвидетельствованную третьим лицом.
— Ты наверняка это знаешь?
— Да.
— Хорошо, я сделаю, как ты советуешь, — сказала Лина, — однако я не могу сейчас что-либо ответить на твое предложение поселиться с детьми в Москве.
А ка же Алексей? О Господи. — Она встала. — Дай мне опомнится и подумать, Митя!
Дмитрий Константинович, совершенно обессиленный, смотрел, как Лина прошла по комнате и, коснувшись пальцами двери спальни, резко обернулась.
— Митя, — сказала она, — уйдет отсюда, прошу тебя. Вечером я сообщу тебе свое решение…
В машине Лина молчала и, глядя Прямо перед собой, беспрерывно курила.
Они доехали быстро и, не говоря ни слова друг другу, прошли в дом. На кухне хлопотала невысокая пожилая женщина, которой Дмитрий Константинович вручил сумку с продуктами и помог разгрузите ее. Пока он совещался с ней по поводу обеда, Лина укрылась в ванной, где привела в порядок лицо и волосы, и, узнав у Дмитрия, как можно отгладить измятое в дорожной сумке платье, разложила его у окна в гостиной на гладильной доске. Когда она взялась за утюг, в комнату торопливо вошел мальчик и воскликнул:
— Лина, ты уже вернулась!
— Да. — Она улыбнулась. — А как ты? Не скучаешь? — Что ты! — ответил он, возбужденно блестя серыми глазами, а затем внимательно и серьезно взглянул на нее:
— Знаешь, эта Лилия Михайловна — Потрясающая женщина!
Обед был бы похож на все хлебосольные московские обеды минувших благополучных времен, не будь он сдобрен ядовитыми комментариями Лилии Михайловны. Расспросив Дмитрия Константиновича, какие новшества замечены им на рынке, она долго сравнивала цены, что, в свою очередь, подвигло ее к воспоминаниям. Лина без аппетита смотрела в тарелку, но ни мальчику, ни адвокату ее печальное лицо не мешало энергично утолять голод. Словоохотливая старушка с удовольствием на них поглядывала, поклевывая не без 326 брезгливости какой-то салат.
— Вот что, Митя, — вдруг проговорила Лилия Михайловна, — почему это я на столе не вижу вина?
— Я не пью, ты ведь знаешь, — с набитым ртом отвечал адвокат, — а тебе, кроме кагора, врач не позволяет никаких крепких напитков.
— Ну так принеси, что там твой врач позволяет…
— Нету, — буркнул Дмитрий Константинович, — ты, моя дорогая, еще три дня назад все опустошила.
— В былые времена, — недовольно проговорила старушка, — у нас с Соней постоянно имелись запасы. На случай дождливой погоды или гостей. Для долгих дружеских бесед — мадера… Мой попугай Гриша, к примеру, очень любил шартрез.
Мальчик улыбнулся.
— Да, Ваня, пусть тебе это не кажется странным. Он любил капельку крепкого напитка и подсоленные орешки. А я между тем кагор не переношу, как и эту рыбу, которую ты велел приготовить Антонине Степановне.
— Это не рыба, Лилечка, — возразил адвокат, вздыхая. — У тебя на тарелке тушеный кальмар под майонезом. Моллюск. Кстати, и приготовлен он мной лично.
— Это не повод для бахвальства, — хмыкнула Лилия Михайловна. — Вот и ешь его сам… А вам, милочка, этот моллюск нравится? — повернулась она к Лине.
— Да.
— Удивительно! Скажу вам по секрету, Митя меня кормит черт знает чем.
— Тетя шутит, — улыбнулся адвокат.
— А вы к нам надолго? — Дама продолжала беседу с Линой, не обратив внимания на реплику Дмитрия Константиновича.
— Нет, завтра вечером мы уезжаем.
— Не может этого быть! — воскликнула Лилия Михайловна. — Вы должны остаться у нас погостить. Впрочем, если так уж необходимо — уезжайте, но мальчик пусть еще побудет с нами.
— Верно, — заметил адвокат, — наконец-то я слышу здравые речи, тетушка…
Лина взглянула на него, однако промолчала. Иван, сидевший рядом, тронул ее за локоть. Лина повернула голову, и он умоляюще посмотрел на мать. Мальчик впервые о чем-то просит, подумала она. Пожав плечами гостья сказала адвокату:
— Мне кажется, что мы выбрали неудачное время для обсуждения этого вопроса. Иван, не дергайся, а ты, Митя любишь торопить события.
— Виноват, — проговорил адвокат, — кругом виноват: и обед плох, и перестройку именно я затеял, и вина забыл подать, и тебе не угодил…
— Вот что! — ревниво воскликнула Лилия Михайловна. — Прекратите вздорить. Мальчик остается со мной, нечего ему туда-сюда сновать, а вы занимайтесь своими делами. Что до меня, то я отправляюсь к себе отдохнуть, ты же, мой дорогой приходи вечерком, и продолжим игру. Спасибо, Митя, за обед.
Она позволила адвокату проводить себя, а Иван помог Лине убрать со стола. Он стоял у мойки и молча мыл посуду, когда со смущенным смешком Дмитрий Константинович возвратился в кухню.
— Тетушка в ударе, — сказал он. — Чем это ты, Ваня, ее так обольстил?
— Она выиграла у меня пару партий, — ответил мальчик, не отрываясь от работы.
— Ты ей поддался?
— Ну надо же одинокой пожилой женщине дать возможность почувствовать себя счастливой, — проговорил мальчик, стряхивая капли. — Я закончил, мама.
— Спасибо, — произнесла Лина.
Она сидела в уголке, положив руки на пустой уже стол, в своем нарядном шелковом летнем платье, которое выгладила перед обедом, с ниткой фальшивого жемчуга на высокой шее, с прямыми подложенными плечами, и мальчик, переглянувшись с адвокатом, приблизился к ней.
— Линочка, ты не хочешь поехать с нами взглянуть на дом, где жила бабушка? Лина покачала головой.
— Я что-то устала, — сказала она.
— А мне можно?
— Отчего же, — проговорила она и усмехнулась. — Если Дмитрий Константинович тебя пригласил, поезжай.
Она смотрела на своего сына, слегка задетая переменой, произошедшей с ним в этом доме. Она редко видела его таким — оживленным и одновременно уверенным, словно ему дышалось здесь совершенно легко.
— Поезжайте ненадолго, Митя, заодно можете купить мне билет на завтра.
— Так я остаюсь, мама? — воскликнул мальчик.
— Да.
— А когда ты вернешься за мной?
— Не знаю, я позвоню. У Дмитрия Константиновича нет времени, чтобы развлекать тебя. Для начала следует определиться, где ты проведешь каникулы…
— Я не хочу с Коробовым в лагерь…
— Тебе и не предлагают ничего подобного. В то же время провести все лето в Москве тоже не выход.
— Ну что ты! — сказал мальчик. — Я еще и города толком не видел…
— Давай не будем загадывать, — произнесла Лина, — я разберусь с делами дома и позвоню. Повторяю, Дмитрий Константинович чрезвычайно загружен…
— Лина, — перебил ее адвокат, — и в самом деле, не будем ничего загадывать. В конце концов, если тебя так беспокоит, что Иван будет находиться в городе, я свезу его на недельку к своим родителям на дачу. Позагорать. А теперь пойдем, я покажу, где вы будете сегодня спать.
Он провел их в гостиную, где для Лины раздвинули диван, а мальчику принесли из комнаты тетушки квадратный пуф и поставили его между повернутых друг к другу глубоких кресел. Поверх сооружения было брошено толстое верблюжье одеяло.
Однако на этом проваливающемся в середке ложе мальчик все равно не поместился.
— Пусть Ваня лучше ляжет со мной, — сказала Лина, с насмешливым интересом наблюдая за тем, как адвокат сокрушенно чешет в затылке. — Ничего, одна ночь — это недолго.
Лина ошибалась. Когда через пару часов мужчины вернулись и она сообщила Дмитрию Константиновичу обо всех звонках, которые мешали ей, подремывая, смотреть телевизор, затем согрела чайник на кухне, а мальчик сразу же отправился проведать Лилию Михайловну, адвокат сказал ей:
— В Измайлове мы побывали. Билет также купили. Я забыл отключить телефон, обычно мне много звонят по вечерам. Извини.
— Ничего, — пробормотала Лина.
— Ты очень устала?
— В общем, да.
— Лина, завтра с утра мы займемся делами. Я покажу тебе все документы, мы получим в банке деньги, заедем купить кое-что из одежды Ивану и обсудим, что тебе необходимо сделать в Харькове, чтобы ты с дочерью вернулась сюда уже насовсем…
— Ты так говоришь, будто все уже решено, — сказала Лина. — Пойдем, чай остынет. Я не могу тебе дать ответ и сейчас.
— Почему?
— Выходит так, — произнесла Лина, нахмурившись, — что я одним своим согласием, одним движением перечеркиваю свою почти десятилетнюю жизнь. Из-за чего? Из-за того, что ты предлагаешь нам безбедное существование?
— Тебе выбирать, Лина, — пожал плечами адвокат. — Что плохого в моем предложении? Я повторяю: ты свободна распорядиться своей жизнью, как тебе заблагорассудится, но мальчика я тебе не отдам.
— Не говори так!..
В комнату заглянул Иван.
— Извините, Лилечка требует вас, дядя Митя. Мама, я помогу, не трогай эти кресла.
Дмитрий Константинович, прихватив пуф, ушел к тетушке, а Лина с мальчиком быстро расставили мебель по местам и постелили простыни на диване.
— Ты будешь чай? — спросила она.
— Нет, — ответил мальчик, — я немного почитаю Лилии Михайловне перед сном и лягу. Тебя подождать?
— Да.
Она проводила его взглядом и пошла на кухню, где адвокат сидел в одиночестве. Был он молчалив и к прерванному разговору не возвращался.
— Митя, — сказала Лина, — ты можешь обещать мне выполнить мою просьбу?
— Конечно. — — Не рассказывай ничего Ивану без меня.
— Обещаю.
— Я позвоню, и мы окончательно решим, что делать дальше.
— Хорошо. Налей мне покрепче, пожалуйста, а я сейчас принесу тебе письмо Манечки.
— Она писала тебе?
— Это было единственное письмо, которое Мария Владимировна отправила перед поездкой к тебе. В нем она сообщила о рождении твоего сына… Как вы с ней ладили?
— Мама мне очень помогла. Она все-таки уехала оттуда к Оксане, уговорив меня отпустить ее с ребенком. Теперь я понимаю, что она во многом была права.
Спасибо, что ты позаботился о нас тогда.
Адвокат махнул рукой. Немного погодя он возвратился, неся конверт, а Лина придвинула ему чашку.
— Я пойду, — сказал он, — допью у себя в кабинете. Мы завтра рано встаем. Иван сам покормится?
— Конечно, он привык…
— Тогда спокойной ночи. — Адвокат подошел к Лине и, как много лет назад, когда он изредка отвозил ее домой после вечеров у Альбины, обнял и поцеловал в щеку.
Она устало усмехнулась.
— Ты постучи мне, — сказала она.
Оставшись одна, Лина медленно развернула листки бумаги в линейку, исписанные знакомым, каллиграфически правильным почерком Манечки. Ей не нужно было ехать на Парковую — она помнила ее каждую секунду. Она помнила даже, где лежала тетрадка, из которой Манечка надергала эти листки. Тетрадка находилась в тумбочке, на которой стоял их телевизор, и была в мышино-серой обложке с пятном от опрокинутой бутылочки с ярко-красным лаком, которым пятнадцатилетняя Лина красила ногти, одновременно глядя на экран.
Она дважды прочла письмо и выкурила последнюю за этот длинный день сигарету. В доме было тихо, и, чтобы не нарушать тишину, Лина, не заходя в ванную, прошла в своем нарядном платье прямо в гостиную, где горел настенный светильник и спал мальчик.
Сейчас она совершенно не чувствовала усталости. Лина присела на край мягкого дивана и посмотрела на сына. Он спал, ровно дыша, голый по пояс, и розоватый свет золотил его растрепанную макушку. У него были длинные пальцы и аккуратно подстриженные ногти, а на тыльной стороне ладони розовела свежая царапина. Другая рука лежала ее подушке.
Лина взглянула на сумку с вещами, перевела взгляд на стул — там висела ее ночная сорочка в цветочек, а рядом в кресле, лежали вещи мальчика — потертые джинсы, свернутые вчетверо, футболка, носовой платок. Его дорожные шахматы находились на столе. Лина погасила свет, не раздеваясь, легла рядом с сыном — и ненадолго провалилась в сон, до осторожного утреннего стука Дмитрия Константиновича в полуприкрытую дверь гостиной.
* * *
Лина вошла в свою харьковскую квартиру около одиннадцати утра. Коробова не было, однако следы его пребывания в доме отчетливо свидетельствовали, что он жив и здоров. Даже чересчур отчетливо — в ванной Лина обнаружила скомканное полотенце, брошенное в спешке в раковину, и там же бритвенные принадлежности.Чемодан находился в шкафу, спортивная обувь была, как обычно, задвинута под кушетку в его комнате, однако ни парадного костюма, ни денег, оставленных перед отъездом Линой, ни пижонского кейса Алексея не было видно.
Вчера Лина Коробову не дозвонилась. День промелькнул мгновенно, адвокат после обеда уехал, а сам обед затянулся надолго по причине гостей Лилии Михайловны, все сплошь смешливых старушек, которым так понравились харьковская гостья и мальчик, что Дмитрий Константинович, виновато шепнув ей в прихожей:
«Мне срочно необходимо по делу, к семи будь готова», — попросил Лину присмотреть за подружками тетушки, без меры отдававшими должное кагору…
Трижды она набирала домашний харьковский номер, но трубку так никто и не поднял. Лина решила было, что Алексей Петрович уехал раньше времени в лагерь, однако сейчас, обследовав свое жилище, поняла, что туда он даже и не собирался. Холодильник оказался практически пустым. Но продуктов, которые московская компания собрала ей в дорогу, узнав, что «мама Ванечки вечером уезжает», оказалось достаточно для прикрытия этой бреши. Кроме двух банок растворимого кофе, пачки чаю и коробки конфет старушки насовали ей апельсинов, консервов, сыру и даже всучили половину вареной курицы. Сумку Лины в купе внес адвокат, аккуратно поместив ее в нишу под нижней полкой. Внутри, на самом дне, покоились завернутые в газетную бумагу пятнадцать тысяч долларов, о чем было сообщено Дмитрию Константиновичу, пока они шли к поезду. Адвокат заметил, что деньги лучше бы было везти «на себе», но Лина нервно отмахнулась, и он эту тему завершил просьбой добираться с вокзала на такси и сразу же сообщить, как она доехала.