Климова Юлия. Вредная привычка жить

   – Нет, в нашу квартиру сегодня вселились, вернее, вселяются прямо сейчас, прямо на моих глазах!
   – В какую – нашу? – не поняла я.
   – В трехкомнатную, мы в ней вчера кое-что оставили, – понижая голос до шепота, сказала Солька, – это, я надеюсь, ты помнишь?
   Я тряхнула головой, слабо представляя себе все это.
   – Помню… И что?..
   – А ничего, вселились и носят вещи, грузовик огромный приехал.
   – А Федор Семенович? – спросила я.
   – Он не заходил, тьфу, то есть не выходил, то есть его как будто нет!
   – Что значит – нет? Не хочешь ли ты сказать, что нам троим приснился один и тот же кошмар?
   – Слушай, а может, они его не заметили? – предположила Солька.
   – Кого? – не поняла я.
   – Ну, Федора Семеновича.
   – Ты что вообще говоришь, мы его посреди комнаты оставили! И потом, он так пахнет! – я вспомнила утреннюю свежесть елового леса.
   – А может, он встал и ушел?
   От Солькиных предположений голова моя пошла кругом. И это учительница ботаники!
   – Где Альжбетка? – спросила я.
   – У меня, сидит на стуле и рыдает.
   – Так, – сказала я, – до вечера оставаться всем на своих местах. Славик пилит?
   – Нет, не пилит, он оставил мне ключи и уехал поднимать целину.
   – Далеко уехал?
   – Огород бабке своей копать в деревню.
   – Это хорошо, это правильно, – сказала я, – старшим надо помогать. Сидите и ждите меня, буду вечером.
   – А если милиция, а если о чем-то спросят? – запаниковала Солька.
   – Никого не впускать, никого не выпускать, вас вообще нет дома, сидите как мыши. У Альжбетки остались какие-нибудь вещи этого покорителя длинноногих красавиц?
   Солька отстранила трубку и стала перешептываться с Альжбеткой.
   – Барсетка и куртка, – объявила она через минуту.
   – Незачем этому барахлу лежать у Альжбетки, тащи ко мне, спрячь под ванну.
   Я положила трубку и впала в глубокую задумчивость, из которой меня вывела Любовь Григорьевна.
   – Аня, это все надо напечатать к четвергу.
   – А к среде можно?
   – Не поняла? – очки поползли вниз.
   – К среде можно напечатать?
   – И ко вторнику можно, – растерялась Любовь Григорьевна, – но торопиться совсем не обязательно.
   – Очень даже обязательно, – сказала я, – потому что я, знаете ли, решила стать у вас самым лучшим сотрудником.
   – Ты?! – изумилась тоненькая женщина и затряслась всем телом не то от смеха, не то от нервов.
   – Я!
   Как только она ушла, я стала нервно печатать. Когда я нервничаю, у меня скорость ударов увеличивается втрое, я с трудом могу себя остановить. Напечатав кучу бумаг досрочно, я их тут же отнесла в кабинет Любови Григорьевны.
   – Зачем же было так торопиться? – занервничала бедняжка.
   – Хочу пораньше уйти с работы.
   – Это тебе надо отпрашиваться сначала у Валентина Петровича.
   – А если он отпустит?
   – Тогда и ко мне, тоже отпрашиваться.
   – А нельзя ли сократить затрачиваемый труд и уже сейчас отпроситься у вас, конечно, на тот случай, если господин Селезнев будет так любезен, что отпустит меня?
   – Я что-то запуталась, – поправляя очки, нервно сказала Любовь Григорьевна, – иди к Селезневу, пусть он решит.
   Я не пошла к Селезневу: я решила ждать известий от Сольки.
   Она позвонила еще через час.
   – Что? – спросила я замогильным голосом.
   – Они внесли уже почти все вещи, мы с Альжбеткой дежурим у окна.
   – Вы там не высовывайтесь!
   – Ты что, мы смотрим в дырку в шторке, хорошо, что я ее не зашила.
   – Ты всегда была очень дальновидной. Так говоришь, все внесли?
   – Осталось немного из мебели.
   – Панику не поднимали?
   – Кто?
   – Они.
   – Нет, все нормально у них вроде.
   – А отчего бы им грустить, – сказала я, – запах в квартире приятный…
   – Прекрати сейчас же, ты там, а мы здесь, – заворчала Солька, – мы тут как на вулкане!
   – Какие они из себя, эти соседи?
   – Она маленькая, толстенькая, с красными губами, а он худой – так, ничего особенного.
   – Пеки пирог, – сказала я.
   – Зачем?
   – Вечером пойдем знакомиться, мы же соседи, причем соседи добрые и чуткие, так что пеки пирог.
   – Ты уверена?
   – Абсолютно.
   В приемную зашел волшебный мужчина Борис Александрович. Расскажу подробно, что в нем было волшебного. Он меня так волшебно раздражал, так магически нервировал, что я превращалась в ведьму и уже мечтала о шабаше на Лысой горе, где Семенов Борис Александрович, великий и могучий начальник планового отдела, сгорел бы на костре от моей спички, и, поверьте, никакие угрызения совести меня бы не беспокоили.
   – Мне Селезнева.
   – Занят.
   Я в кино видела, как говорят это чудесное слово «занят» – четко и без всяких там улыбочек.
   – Мне он нужен срочно.
   – Не выйдет.
   – Почему?
   – Занят, – так же упорно повторила я.
   Не обращая на меня внимания, Семенов пошел к двери, дернул ее на себя и вошел в кабинет. Я решила, что никогда не буду такой секретаршей, которая влетает вместе с непослушным пронырой в кабинет начальника и кричит: «Помогите, спасите, он меня не слушается!» – нет, я отомщу! Просто отомщу.
   Борис Александрович вышел через минуту, это говорило о том, что его не приняли, он был зол и явно нарывался на скандал.
   – Чаю хотите? – спросила я, протягивая ему кружечку ароматного зеленого чая.
   Семенов резко взял кружку, капли пролились на ковер, отхлебнул, через секунду скукожился и спросил:
   – Что это? Яд?
   – Нет, – захлопала я ресницами, – зеленый чай «Глаз дракона», очень способствует пищеварению, благоприятно действует на почки, и не будем забывать о потенции, в вашем возрасте уже нельзя забывать о ней…
   Борис Александрович плюнул прямо в чашку и развернулся, чтобы уйти.
   – Я забыла вам сказать, о путник, о странник! Моя бабка была ведьмой, и я, как ее потомок, унаследовала от нее много чего хорошего, а главное, плохого. Никогда не плюйте в воду, иначе все белое в вашей жизни станет зеленой тиной…
   Борис Александрович пристрелил меня взглядом, повесил на реях, расчленил, сжег на костре и бросил на съедение к диким зверям в клетку…
   Кружку он унес с собой, и я уверена: в своем кабинете он выпил все до дна, проклиная и меня, и мою бабку.

Глава 5
Мы знакомимся с соседями, они оказываются вполне милыми людьми, и особенно нам в них нравится то, что они решают нашу проблему

   Солька открыла мне дверь, и если бы не моя бронированная после вчерашней ночи нервная система, то, мягко говоря, я бы удивилась, увидев ее столь… домашней.
   На голове у Сольки был немыслимый чепец, завязанный спереди в узелок, а фартук в оранжевый цветочек, впрочем, как и все лицо моей подруги, был перемазан чем-то белым, руки ее представляли собой смесь пальцев с гипсом.
   – Это что? – спросила я.
   – Печем пирог, как ты и велела, – отрапортовала Солька.
   – Молодцы.
   Я вошла на кухню и посмотрела на Альжбетку. На ней был красный японский халат, желтый фартук в белый горошек и тапочки с каблуком десятисантиметровой высоты.
   – Так и пойдем, – оценив обстановку, сказала я, – сразу видно, старались, и с душой. А почему не пахнет пирогом?
   – Так мы его приготовили иным способом, – сказала Солька, пододвигая ко мне коробку, на которой было написано: «Готовые коржи для медового торта».
   – Молодцы, – похвалила я, – а почему все в муке?
   – Так их как-то слепить, наверное, надо, – предположила Альжбетка.
   И это будущие жены и матери! Я тяжело вздохнула.
   – Надо, – сказала я, – их кремом надо слепить.
   Я полезла в холодильник и нашла баночку сметаны, полбанки сгущенки и уже почерневший банан. На мой взгляд, этого достаточно для того, чтобы сделать даже свадебный торт.
   За пять минут торт изменился кардинально. Из трех коржей, заляпанных Солькой, он трансформировался в торт «Идеал», иначе его просто никак нельзя было назвать: все было промазано найденными продуктами и сверху по кругу выложено кружочками банана. Кружочки на глазах темнели, но мы делали вид, что это темнеет за окном.
   – Присядем на дорожку, – велела я.
   Мы уселись кто куда.
   – Солька, сотри с лица эти белила, – сказала я.
   В дверь звонила Альжбетка. На ее лице застыла самая доброжелательная улыбка, а японский халатик обнажил часть груди, на тот случай, если дверь откроет мужская часть новоселов. Солька отмыла руки и нервно засунула их в карманы фартука, я же на фоне этих богинь домашнего быта – в футболке, джинсах и кроссовках – смотрелась как студентка-второгодница, причем вечернего института. Но, с другой стороны, я олицетворяла рабочую молодежь, что тоже было неплохо.
   Дверь открыла маленькая толстенькая женщина, с губами, обведенными алой помадой. Пучок ее волос пестрел всеми видами красок, что говорило либо о незаурядности натуры, либо о том, что денег на парикмахерскую ей было жалко.
   Ее лицо расплылось в добрейшей улыбке, и, оглядев нас с ног до головы, она спросила:
   – Вы кто?
   Я подала Альжбетке знак, что грудь можно прикрыть, в первом акте она не пригодится, и ответила за всех:
   – Мы ваши соседки.
   – Вот, испекли пирог, – начала Альжбетка, принюхиваясь к запахам в коридоре, – хотим познакомиться, так сказать.
   Пирог – это был вернейший ход, без пирога могут и выставить, а вот с пирогом – никогда, пирог – это пропуск в любое место.
   – Тусик, Тусик, иди сюда! – заверещала наша соседка.
   Из-за ее спины вынырнул щуплый мужичонка с тремя волосинками на голове.
   – Видишь, Тусик, это девочки пришли нас поздравить с новосельем, поди-ка там прибери!
   Тусик исчез так же быстро, как и появился.
   – Извините, – сказали ярко-красные губы, – небольшой беспорядок, сами понимаете, мы только въехали.
   – Конечно, конечно, – закивала Солька.
   Мы немного потоптались в тамбуре.
   – Заходите, – раздался голос Трех Волосин.
   И мы вошли в квартиру. В квартиру, где мы так часто устраивали вечеринки, где мы веселились до утра, где мы даже однажды сдавали комнаты, пока участковый не сделал нам выговор, в квартиру, в которой мы оставили гроб с Федором Семеновичем, большим любителем Альжбеткиных прелестей.
   Нас пригласили в гостиную. Именно там и нашел вчера пристанище пахнущий лесом, наспех одетый и даже не заколоченный Федор Семенович. Следов его пребывания не было. Соседка засуетилась с посудой, но мы, сославшись на простоту в отношениях, попросили нож, разрезали торт и стали лопать его всухомятку.
   – Давайте же знакомиться, – подскочила пухленькая тетечка, – меня зовут Вера Павловна, а это мой Тусик – Макарушка.
   – Очень приятно, – закивали мы головами и с полными ртами тоже стали представляться.
   Надо сказать, что торт оказался не так уж и плох, и, так как мы все были изрядно голодны, можно сказать, что мы-то его и слопали. Может, оно и к лучшему: если уж кому-то и грозит несварение, то пусть это будем мы, создатели сего творения.
   – Как вам у нас нравится? – спросила Солька.
   – Душевно, очень душевно, – закивала Вера Павловна.
   Я принюхалась. Если лимон растворился в воздухе, если вишня улетучилась, то ель ничем не возьмешь. Я была уверена, что труп еще здесь и эти люди делают вид, что все в полном порядке. Они куда-то припрятали нашего горячо любимого Федора Семеновича, а теперь изображают из себя гостеприимных хозяев. Впрочем, и мы играли заранее заготовленные роли.
   Девчонки трещали беспрерывно, что было неплохо: мы изо всех сил изображали добродушных соседок, которые рады новым знакомствам.
   – А кто еще проживает на этом этаже? – спросила Вера Павловна.
   – Тетя Паша, – отозвалась я, медленно прохаживаясь по квартире и заглядывая в углы, – она вам понравится, очень милая женщина, правда, у нее бессонница, но даже это на пользу: в такие вечера она обычно моет лестничную клетку. Пожалуй, у нас самый чистый этаж.
   – И самый дружный, – заглатывая колесико банана, сказала Альжбетка.
   – А еще у нас живет Славка, – весело объявила Солька, – вы знаете, чем он целыми днями занимается?..
   Она не успела закончить, потому что это сделала я:
   – Он мебель выпиливает, и, вы знаете, его лучше не беспокоить, он бывает немного агрессивен, если ему мешают работать. Вдохновение и все такое, творческие люди – очень капризные.
   – Ты слышишь, Макарушка, какие прекрасные люди нас окружают!
   Альжбетка слегка наклонилась, и халатик соскользнул с ее плеча, обнажив половину ее уж точно прекрасной груди.
   – Вы извините, нам уже пора, – сказала я, боясь, как бы Альжбеткина грудь не смазала хорошее впечатление о нас: кто знает, может, эта Вера Павловна ревнива?
   – Было очень приятно познакомиться, но мы не хотим вам докучать, переезд – это всегда так хлопотно, – затараторила Солька.
   – Ну что вы, ну что вы, – замахала руками Вера Павловна, выпихивая нас своим животом за дверь, – просто мы немного утомились, столько новых впечатлений!
   Довольно радушно нас выставили.
   Мы разместились у Сольки и стали подслушивать, но никаких звуков до нас не долетало. Мы пробовали и с кружкой ползать по стене, и прикладывать ухо к розетке, и высовываться в окно – все безрезультатно.
   – Сегодня ночуем у тебя, – подвела я итог, – будем следить за ними ночью. Труп уже далеко не первой свежести, выносить они его будут сегодня.
   Альжбетка захныкала, и я протянула ей кружевную салфетку из-под вазы. Еще в шестом классе Солька связала ее крючком, за что получила незаслуженную четверку. Альжбетка так нещадно сморкалась в эту салфетку, что Солька, глядя на нее, тоже разревелась.
   – Откуда у тебя столько соплей? – изумилась я.
   – Это не сопли, – запричитала Альжбетка, – это моя боль из меня выходит!
   – Хватит, у нас сегодня куча дел. Переодеваемся во все темное, дежурство у окна по очереди, собираемся здесь через полчаса.
   Мы с Альжбеткой разошлись по своим квартирам – переодеваться, а Солька бросилась отстирывать дорогую ее сердцу салфетку.
   Мы решили не зажигать свет, не курить и разговаривать шепотом, а лучше – молчать.
   Первой не выдержала Солька:
   – А почему они в милицию не сообщат? Я бы сообщила.
   – Не сомневаюсь, ты у нас ходячая совесть.
   – Боятся, – предположила Альжбетка.
   – А чего им бояться-то? – не унималась учительница ботаники.
   – Что на них подумают.
   – Глупости, – сказала я, – кто на них подумает, они въезжают, открывают дверь и начинают орать. Нормальная реакция нормальных людей.
   – Так они что, ненормальные? – спросила Солька.
   – Я думаю, они что-то скрывают и им невыгодно обнаруживать себя подобным способом.
   – Как это так? – спросила Альжбетка.
   – Может, они судимые за убийство, а тут – труп. Просто боятся, что им не поверят, или натворили дел каких и скрываются сейчас, не зря квартиру сменили, к чему им такая шумиха? Так что Федор Семенович очень удачно умер вчера, теперь о нем есть кому позаботиться, – объяснила я.
   Дверной замок в коридоре щелкнул, дверь открылась. Тишина, дверь закрылась.
   – Идут, – сказала я, – сколько времени-то?
   – Полтретьего уже, – сказала Альжбетка, глядя на мобильник.
   Дверь в коридоре опять открылась, и, судя по звукам, доносившимся до наших ушей, прижатым к входной двери, можно было сделать вывод, что тащат что-то большое.
   Альжбетта осторожно приподняла крышечку глазка и посмотрела в коридор. Мы знаками стали спрашивать – что она видит?
   Она присела и шепотом сообщила нам, что в коридоре – семья новоселов вместе с огромным темно-синим чемоданом.
   Представить себе, что Федор Семенович поместился в чемодан, я не могла, хотя, если особо постараться и чемодан вместительный, то все возможно. Приехал лифт, и чета наших соседей, погрузившись, уехала. Мы выскочили в коридор, по которому разносился запах елового освежителя воздуха с еще какими-то неприятными мотивами, и побежали вниз по лестнице: нам никак нельзя было их упустить.
   Путь новоселов лежал к гаражу за домом. У них оказалась вполне приличная иномарка, в которую они запихнули пахнущий чемодан. Немного прогрев машину, особо не торопясь, они уехали в сторону Кольцевой дороги. Мы остались стоять за углом дома в глубоких размышлениях
   – Альжбетка, поедем на твоей машине, – спохватилась Солька.
   – Нет, – замотала она головой, – меня это больше не касается, это их проблемы.
   Это был исторический момент – когда Альжбетка разорвала все отношения с покойным Федором Семеновичем!
   Девушки посмотрели на меня как на человека, который примет окончательное решение.
   – Пошли спать, – сказала я.
   Проходя мимо помойки, мы обнаружили распиленный гроб. Он представлял собой просто кучу досок, и никому в голову не могло бы прийти, что еще недавно это был ловко сколоченный Славкой коробок, в котором так уютно лежал Федор Семенович.
   – Вот жизнь… – сказала Солька.
   – Точно, – подтвердила Альжбетка.
   – Когда только вынесли? – изумилась я.
   – Все успели, – зло подытожила Солька.
   – А нам-то что теперь, радоваться или нет? – спросила Альжбетка.
   – Однозначно, радоваться, – объявила я, – с деталями разберемся потом, мы теперь за этот труп ответственности не несем, вахту сдал – вахту принял.
   Мы немного постояли на улице молча.
   – Как у тебя на работе-то? – поинтересовалась Солька.
   – Погано… не мне, конечно… им всем, но почему-то меня не увольняют.
   – А как начальник? – спросила Альжбетка.
   – Ничего интересного, девочки, ровным счетом ничего интересного, болото какое-то.
   Мы не торопясь дошли до своего этажа и обнаружили там тетю Пашу, которая изо всех сил драила ступеньки.
   – Бессонница? – сочувственно спросила я.
   – Она самая… подкралась незаметно, я-то уж думала, что сплю, – ответила тетя Паша, смахивая пот со лба.
   – А у нас соседи новые, – похвасталась своими знаниями Солька, – мы с ними уже познакомились.
   – И как они? Интеллигентные? – спросила тетя Паша, подтягивая вытянутые на коленках тренировочные штаны.
   – Нет, – ответила я, – лампочки будут выкручивать, если вы на этот счет интересовались.
   – Ах, паразиты! – понеслось по этажу.

Глава 6
На работе меня ждет сногсшибательный сюрприз. Поедая пирожки, мы пытаемся осмыслить происходящее

   Если кто-нибудь может после такого заснуть, то уж точно не я, так что до утра я сидела на стуле у окна и жевала капусту. Вообще-то аппетит давно пропал, наверное, запахи использованных нами освежителей навсегда убили во мне тягу ко всему, что пахнет, так что еда перестала быть культом. Это огорчало и радовало одновременно. Привычные диалоги с холодильником были упразднены, и теперь в минуты одиночества поболтать будет не с кем, но, с другой стороны, впереди маячила лодка с парусом, на котором было написано – 46-й размер!
   Не дожидаясь, когда будильник споет свою гадкую песню, я оделась и отправилась на работу. Раз я собралась стать самым лучшим сотрудником, то такой ранний приход только на пользу моей карьере.
   Я полагала, что буду единственной ранней птицей, но ошиблась: в восемь утра на первом этаже уже намечалось вялое шевеление масс.
   Около зеркала я столкнулась с Ларисой. Она вроде в бухгалтерии работает, молоденькая девчонка лет двадцати, и что это она крутится перед зеркалом в таком возрасте? Это просто преступление, чего она там не видела? Двух стройных ног? Своей аккуратненькой попки или талии, которая пролезет в игольное ушко?
   – Привет, – помахала она мне рукой.
   – Привет, – ответила я, пытаясь не замечать ее груди четвертого размера.
   Но сделать это было трудно, грудь, точно два уверенных танка, перла напролом и притягивала мой взгляд к себе.
   – Как тебе у нас? – поинтересовалась эта невозможная Лариска.
   – Как в блиндаже: кругом летят пули, а я кричу в трубку, чтобы слали подкрепление.
   Лариса хихикнула и отправилась к себе, сводить дебет с кредитом.
   На лестнице я встретила Бориса Александровича. Он по-прежнему был блондином и по-прежнему волшебно меня раздражал.
   – Что-то ты рано, малышка, – протянул он.
   – Застегните ширинку, – грозно сказала я, – а то все увидят, что там ничего нет!
   Борис Александрович не одобрил мой выпад: он как-то скукожился, стал гораздо меньше в размерах, одной рукой схватился за голову, а второй – за ширинку. По всей видимости, то, что у него в голове, как-то связано с тем, что у него в брюках.
   Я открыла дверь в приемную и, швырнув сумку на стул в углу, сделала решительный шаг к своему рабочему месту…
   На моем столе в какой-то неестественной позе лежал Федор Семенович, и, что самое противное, он бесконечно пах еловым лесом, правда, теперь складывалось впечатление, что под этими елями умер не один ежик.
   Я подошла поближе, я закрыла и открыла глаза, я досчитала до десяти, я проверила у себя пульс и только потом, когда поняла, что картинка перед моими глазами не меняется, я, как положено всем секретаршам, оказавшимся в затруднительном положении, заорала.
   – А-а-а!!! – орала я, пытаясь как-то уложить происходящее у себя в голове, но полок явно не хватало.
   – А-а-а!!! – происходящее продолжало не укладываться, и объяснения не находилось.
   – А-а-а!!! – этого не может быть, потому что не может быть, и все тут!
   – А-а-а!!! – люди добрые, да что же это такое!
   Открылась дверь, и в комнату повалил народ.
   Я перестала орать, так как зрителей было уже достаточно.
   На середину комнаты выскочила Любовь Григорьевна. Она была в плаще, и, по всей видимости, мой крик ее застал по пути к себе в кабинет. Посмотрев на Федора Семеновича – а он, поверьте, никогда не был фотогеничным, а теперь эта нездоровая бледность только ухудшила его внешний вид, – Любовь Григорьевна, шатаясь, дошла до телефона, подняла трубку и… рухнула на пол без чувств. Телефон полетел следом и с грохотом упал рядом с этой смелой тоненькой женщиной.
   – Это кто?! – спросила визгливым голосом Лариса.
   – Это труп обыкновенный, одна штука, – указывая пальцем на бывшего любовника Альжбетки, сказала я.
   – А что он тут де-делает и как он сюда попал? – уже заикаясь, спросила Лариса.
   – Не знаю, – пожала я плечами, – со мной он не разговаривает почему-то.
   Любовь Григорьевна зашевелилась и стала подниматься с пола, на подмогу к ней бросились два молодых человека, мне пока незнакомых.
   Постепенно тоненькая женщина пришла в себя и, посмотрев на меня, удивленно спросила:
   – Зачем вы это принесли на работу?
   Я, конечно, все понимаю: элемент неожиданности, шок, расшатанная нервная система, несложившаяся личная жизнь… но все же как можно приписывать мне нечто подобное?!
   – Любовь Григорьевна, – мягко произнесла я, – это не мое, это лежало здесь, когда я пришла.
   – Надо звонить в милицию, – сказал кто-то из ошарашенных зрителей.
   – Надо, – кивнула Любовь Григорьевна и поплелась в свою комнату.
   – Расходитесь, товарищи, – сказала я, – тут наверняка улики на каждом квадратном сантиметре, а вы ходите и топчете, милиция этого не одобрит.
   – Он правда мертвый? – делая шаг вперед, спросила Лариска.
   – Проваливайте все отсюда! – заорала я.
   Через секунду комната опустела. Я подошла к столу и посмотрела на Федора Семеновича.
   – Как же вам не стыдно, – прошептала я, – сколько можно осложнять мне жизнь?
   Случившееся повергло меня в уныние. Взяв себе пару минут на обдумывание, я, открыв окно, закурила. Как такое возможно? Как, как такое возможно?!
   Значит, вчера наши милые соседи повезли Альжбеткиного друга не в темный лес, чтобы предать тело земле, как полагается людям, не обделенным милосердием, а привезли… это сюда, ко мне на работу. Прекрасно! А зачем они это сделали?
   – Я вызвала милицию, – выходя из комнаты, сказала Любовь Григорьевна, – будем ждать.
   – Надо бы еще позвонить Валентину Петровичу, должен же знать начальник, что творится на столе его секретарши.
   – Я позвонила, а это точно не ты принесла?
   – Ну сегодня же не первое апреля, с чего бы мне так надрываться?
   – Да, не первое апреля, – покачала головой Любовь Григорьевна.
   Я так понимаю, что от меня она готова ожидать чего угодно. Неплохая у меня сложилась репутация!
   – А чем же так пахнет?
   – Елью.
   – А почему?
   – Не знаю, может, он любил гулять в еловом лесу, – предположила я.
   – Мне кажется, еще чем-то пахнет…
   – Еще пахнет трупом.
   Любовь Григорьевна закрыла рот ладонью и выбежала в коридор.
   Отделение милиции, как я понимаю, было расположено поблизости. Не успела я повесить плащ и выкурить еще одну сигарету, как дверь распахнулась и в приемную влетели пять человек, которые замахали у меня перед носом красными книжечками с полосатой лентой, фотоаппаратом и своим энтузиазмом.
   – Меня зовут Ерохин Максим Леонидович.
   И перед моим носом раскрылась очередная красная книжица, которая известила меня, что этот человек – следователь, который будет задавать вопросы.
   – Аня, местная секретарша, – представилась я.
   – Вы обнаружили труп?
   – Да, совершенно случайно, просто зашла поработать.
   – Вы знаете этого человека?
   – Нет, – замотала я головой, – первый раз вижу!
   Я хотела сказать «и первый раз нюхаю», но так капитально соврать не решилась.
   Пришлось отказываться от знакомства с Федором Семеновичем: не могла же я сказать, что этот человек недавно умер, возлежа в кайфе на моей подруге, – это не по-товарищески.
   – Во сколько вы пришли на работу?