Страница:
Дождавшись в Афинах прибытия учеников, апостол Павел вместе с ними перебрался в Коринф. Незадолго до этого здесь поселилась группа христиан, изгнанных из Рима, и одна благочестивая супружеская пара из Коринфа – Акила и его жена Прискилла – стала особенно близка апостолу.
Приветствуйте Прискиллу и Акилу, сотрудников моих во Христе Иисусе, которые голову свою полагали за мою душу, – вспомнит о них Павел в Послании к Римлянам (Рим. 16: 3–4).
По счастливому совпадению Акила с Прискиллой тоже занимались изготовлением палаток, и их дом в Коринфе сделался общей мастерской.
Полтора года прожил в Коринфе апостол Павел в кругу друзей и единомышленников, часто проповедуя в доме Тита Юста, где двери были открыты для всех, кто хотел узнать о Христе. В этом городе произошло даже то, что еще недавно трудно было представить: в христианство обратился глава еврейской синагоги Крисп, и апостол Павел лично покрестил и его самого, и всех его домочадцев.
Более-менее спокойную жизнь миссионеров в Коринфе можно объяснить и благоприятно сложившимися внешними обстоятельствами. В то время должность проконсула римской провинции Ахея занимал один из образованных римлян своего времени – Марк Анней Новат, старший брат философа Сенеки. Этот человек вошел в историю под именем Галлион, которое он принял в честь своего опекуна. «Никто никогда не относился так благосклонно к кому-нибудь, как относится мой брат ко всем», – писал о нем Сенека.
Новый глава синагоги Сосфен, заступивший на место Криспа, сделал было попытку привлечь Павла к суду за христианские проповеди. Выслушав его обвинения, Галлион сказал:
– Иудеи! если бы какая-нибудь была обида или злой умысел, то я имел бы причину выслушать вас. Но когда идет спор об учении и об именах и о законе вашем, то разбирайте сами; я не хочу быть судьею в этом (Деян. 18: 14–15).
После чего отправил по домам и обвинителей, и ответчиков. Сосфен убедился, что городские власти не будут оказывать ему поддержку, и вынужден был на время притихнуть.
В письме к коринфянам апостол Павел написал, может быть, самые великие слова о христианской любви в истории человечества:
Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит (1 Кор. 13: 1–7).
В этом же Послании он сделал и такое признание:
И был я у вас в немощи и в страхе и в великом трепете. И слово мое и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы (1 Кор. 2: 3–4).
Да, и в немощах тоже… Уже во время первого миссионерского путешествия у Павла были серьезные проблемы со здоровьем, о которых он уклончиво сказал: дано мне жало в плоть (2 Кор. 12: 7). Кто-то из исследователей считает, что его мучили постоянные головные боли, другие говорят о малярии, третьи – о болезни глаз, обратив внимание на неестественно крупные буквы в посланиях, написанных его рукой. Да и о каком здоровье можно говорить при такой подвижнической и жертвенной жизни – всегда в дороге, с ночевками под открытым небом или в тюремных казематах.
От Иудеев пять раз дано мне было по сорока ударов без одного; три раза меня били палка ми, однажды камнями побивали, три раза я терпел кораблекрушение, ночь и день пробыл во глубине морской (2 Кор. 11: 24–25). Много сил требовала и борьба с теми, кого апостол Павел называл лжеапостолами, лукавыми делателями, принимающими вид Апостолов Христовых (2 Кор. 11: 13).
С этой проблемой он по-настоящему столкнулся, когда вернулся из второго путешествия обратно в Сирию. Но на обратном пути он с учениками еще отпраздновал Пасху в Иерусалиме, наверняка обратив внимание на изменившиеся в общине настроения. Многие иерусалимские братья уже открыто высказывали недовольство по поводу обращения язычников, не соблюдавших в полной мере закона Моиссева, и говорили, что решения Апостольского собора следует пересмотреть.
Главой Иерусалимской Церкви в то время был Иаков, брат Господень, – строжайший аскет и молитвенник. Про него говорили, что он никогда не пил вина, не ел мяса, не носил шерстяной одежды и столько времени проводил на молитве в храме, что на коленях у него были верблюжьи мозоли.
Апостол Иаков строго соблюдал Моисеевы законы и даже носил на себе петалон – золотую дощечку, которую имели право надевать только первосвященники. Примерно такого же склада были и люди из его ближайшего окружения – с той только разницей, что религиозный пыл они направляли еще и на активную борьбу с инакомыслием. Они были убеждены, что каждый иноплеменник, принимающий христианство, сначала должен стать иудеем – то есть совершить обрезание и в строгости соблюдать все предписанные Моисеем законы.
Сейчас такая постановка вопроса кажется даже странной, но тогда она удивляла в основном апостола Павла и его сторонников. Большинство в Иерусалиме разделяли мнение тех, кого теперь принято называть «иудеохристианами», или «иудействующими», – а в те времена это были просто иерусалимские христиане, убежденные в своем превосходстве над остальными.
Можно представить, как раздражал их апостол Павел, который свободно признавался:…для Иудеев я был как Иудей, чтобы приобрести Иудеев; для подзаконных был как подзаконный, чтобы приобрести подзаконных; для чуждых закона – как чуждый закона, – не будучи чужд закона пред Богом, но подзаконен Христу, – чтобы приобрести чуждых закона; для немощных был как немощный, чтобы приобрести немощных. Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых (1 Кор. 9: 20–22).
Как только Павел вернулся в Антиохию Сирийскую, вслед за ним сразу же прибыли посланцы из Иерусалима с письмами за подписью Иакова, где всем новообращенным предписывалось в полной мере исполнять закон и совершать обрезание.
Заставить грека, римлянина или армянина превратиться в иудея? После второго путешествия по миру апостол Павел тем более понимал, что это означало бы крах всей христианской проповеди.
В это время в Антиохии как раз находился апостол Петр – он тоже сидел за одним столом с необрезанными. Но после таких предписаний Петр перестал приходить на вечери, во время которых христиане тогда причащались, его примеру последовал и апостол Варнава. Судя по всему, они оба принадлежали к тому типу людей, для кого худой мир все равно лучше ссоры.
Тут уж и апостолу Петру досталось от возмущенного Павла! «Апостол язычников» обвинил его в непоследовательности, сказав при всех достаточно обидные слова: Если ты, будучи Иудеем, живешь по-язычески, а не по-иудейски, то для чего язычников принуждаешь жить по-иудейски? (Гал. 2: 14)
И все-таки ссору в Антиохии двух первоверховных апостолов многие сильно преувеличивают. Как только иерусалимские братья удалились, Петр стал свободно общаться с антиохийскими христианами, и они с Павлом быстро помирились.
К сожалению, подобные директивы были направлены и в Галатию, в созданные Павлом церкви, где галатам объяснялось, что им неправильно была возвещена Благая Весть. В галатийских церквях началось разделение: кто-то соглашался совершить обрезание, другие отвергали этот обряд, а были и те, кто по малодушию вместе с обрядом отказывался и от Христа.
Берегитесь псов, берегитесь злых делателей, берегитесь обрезания, потому что обрезание – мы, служащие Богу духом, и хвалящиеся Христом Иисусом, и не на плоть надеющиеся, хотя я могу надеяться и на плоть. Если кто другой думает надеяться на плоть, то более я, обрезанный в восьмой день, из рода Израилева, колена Вениаминова, Еврей от Евреев, по учению фарисей, по ревности – гонитель Церкви Божией, по правде законной – непорочный. Но что для меня было преимуществом, то ради Христа я почел тщетою (Фил. 3: 2–7) – написал Павел в Послании к Филиппийцам, и по этому, более позднему письму видно, насколько он был рассержен.
Наверное, эти события во многом и подтолкнули апостола Павла к третьему миссионерскому путешествию, во время которого он снова обошел галатийские церкви, увещевая христиан не доверять «злым делателям», после чего с учениками отправился дальше.
Особые миссионерские подвиги ожидали апостолов в Эфесе, где находилась резиденция римского проконсула малоазийской провинции Азия.
В то время Эфес был крупным портовым городом, через который римляне попадали в Малую Азию и оттуда – на Восток. Но уже в Эфесе для гостей города, как на витрине, был представлен полный набор всевозможных восточных культов и самых экзотических обрядов. На улицах и площадях Эфеса можно было встретить магов, колдунов, оракулов, астрологов, толкователей снов, прорицателей и проходимцев из разных стран, научившихся зарабатывать деньги на человеческом любопытстве. В ходу были также «фирменные» эфесские магические фор мулы и эфесские колдовские книги, которые стоили больших денег. В центре города стоял огромный храм Артемиды (Дианы) Эфесской, который уже в древности считался одним из чудес света, – и в дни храмовых праздников город еще больше обычного наполнялся приезжими.
В Эфесе апостол Павел с учениками прожил примерно два года. Он часто выступал в публичных местах, именем Христа творил чудеса, и многие почитали его за великого чудотворца, способного изгонять злых духов, даже предлагали купить у него этот дар. Были случаи, когда местные жители приносили к ногам апостола Павла колдовские книги и с покаянием их сжигали, обращаясь в христианство.
Одним из промыслов местных ювелиров в Эфе се было изготовление на продажу маленьких фигурок Артемиды Эфесской – сама статуя изображала богиню с двумя рядами многочисленных сосцов и символизировала плодородие. Начальник ювелиров, некий Димитрий, был встревожен словами христиан, что боги, делаемые руками человеческими, не суть боги (Деян. 19: 26), и устроил по этому поводу манифестацию среди ремесленников.
С криками «Да здравствует Артемида Эфесская!» ювелиры бросились на улицы, увлекая за собой толпы праздного народа. Жители Эфеса быстро заполнили огромный театр, вмещавший, судя по раскопкам конца XIX века, около 24 тысяч человек. Для расправы были схвачены спутники апостола Павла – Гай, Аристарх, еще несколько христиан. Апостол Павел тоже хотел войти в театр, чтобы образумить эфесцев, но христиане убедили его не делать этого. Толпа все равно ничего не слышала и два часа только громко ревела: Велика Артемида Эфесская! (Деян. 19: 34)
С большим трудом городским властям удалось утихомирить эфесцев и освободить заложников. Ювелирам предложили выдвинуть официальное обвинение против тех, кто, по их мнению, оскорбляет главную святыню города. Не дожидаясь судилища, которое не предвещало для них ничего хорошего, Павел с учениками покинули Эфес.
К тому же пришло время отвезти в Иерусалим пожертвование, которое Павел во время своих путешествий собирал для иерусалимской общины: …иду в Иерусалим, чтобы послужить святым, ибо Македония и Ахаия усердствуют некоторым подаянием для бедных между святыми в Иерусалиме (Рим. 15: 25–26).
На обратном пути он еще раз посетил Филиппы и в кругу друзей отпраздновал Пасху. В Троаде, где апостол Павел со спутниками провел несколько дней, произошла одна памятная история. Накануне отъезда местные христиане собрались вечером в просторной комнате на верхнем этаже, чтобы вместе преломить хлеб и послушать Павла. Собрание затянулось до глубокой ночи, окна были открыты, и сидящий на подоконнике мальчик по имени Евтихий ненароком заснул и упал с третьего этажа на землю. Все были уверены, что ребенок погиб: он не подавал никаких признаков жизни. Но Павел с молитвой возложил на него руки – и Евтихий чудесным образом очнулся. После этого апостол до самого утра продолжал наставлять и утешать братьев – как будто навсегда с ними прощался.
Дух Святой по всем городам свидетельствует, говоря, что узы и скорби ждут меня (Деян. 20: 23), – сказал он епископам и пресвитерам, провожавшим его на корабль.
Добравшись до берегов Палестины, Павел со спутниками остановились в приморской Цезарии в доме Филиппа, одного из первых семи диаконов Иерусалимской Церкви, когда-то выбранного вместе со Стефаном.
В один из дней в дом Филиппа пришел пророк Агав – тот самый, который когда-то возвестил о голоде в Иерусалиме. Он молча подошел к апостолу Павлу, снял с него пояс, связал ему руки и ноги, после чего произнес пророчество:
– Так говорит Дух Святой: мужа, чей этот пояс, так свяжут в Иерусалиме Иудеи и предадут в руки язычников! (Деян. 21: 11)
Ученики стали умолять Павла отказаться от поездки в Иерусалим, но он говорил, что не боится уз и готов в любую минуту умереть за Христа.
В Иерусалиме апостол Павел рассказал братьям о своих трудах по просвещению народов светом Христовым, и это не могло не впечатлять: новые церкви появились во многих городах Малой Азии, Македонии и Греции. Сам «апостол язычников» был принят благосклонно, но все-таки настороженно: слишком много времени он провел среди людей, живущих по совершенно другим и таким чуждым для евреев правилам.
Чтобы убедиться в том, что Павел по-прежнему хранит верность еврейским традициям, ему предложили совершить очистительный обряд. Он должен был обрить голову и неделю провести в стенах Иерусалимского храма в посте и молитвах. Апостол Павел без малейших колебаний согласился. Он всегда гордился своим происхождением и считал евреев как потомков Авраама в первую очередь предназначенными к славе и спасению.
Шел седьмой день обета, когда произошло то, чего никто не ожидал. Люто ненавидящие Павла фарисеи распространили по городу слухи, будто бы, гуляя по городу с Трофимом Эфесским, необрезанным, они вместе вошли в Иерусалимский храм.
Конечно, это была провокация: Павел был человеком здравомыслящим и уважал традиции своего народа. В те годы над главными воротами Иерусалимского храма помещалась надпись: «Ни один чужеземец не смеет заходить за ограду храмового двора. Кто сделает это, сам навлечет на себя смерть!» – ее не так давно при раскопках обнаружили археологи.
В городе поднялась буря возмущения, обезумевшая толпа ворвалась в Иерусалимский храм. Фанатики схватили Павла, но не стали расправляться с ним тут же (пролитие крови внутри храма тоже было бы его осквернением), а вытащили на улицу.
В самосуд вовремя вмешались римские центурионы. Блюстители порядка сумели оттеснить на падавших и отвести Павла в сторожевую башню. У подножия лестницы давка была такой сильной, что солдатам пришлось нести пленника на руках, чтобы спасти от обезумевшей толпы. Оказавшись в безопасном месте, Павел попросил разрешения обратиться к народу. Он не знал за собой никакой вины и хотел разъяснить ошибку. Стоя на лестнице, он сделал знак, что будет говорить, и когда на площади воцарилось молчание, обратился к собравшимся на еврейском языке. Но никто не захотел его слушать – толпа на площади снова стала в ярости кричать, метать одежды и бросать пыль на воздух (Деян. 22: 23), требуя смерти виновного, и что-либо объяснять было бесполезно…
Римляне приговорили нарушителя спокойствия к наказанию плетьми. Но когда Павла стали привязывать к столбу, он по-гречески обратился к центуриону и заявил, что они не имеют права без суда наказывать римского гражданина. Пленного отвели к тысяченачальнику – эту должность в Иерусалиме тогда занимал некий Клавдий Лисий.
– Правда ли, что ты римский гражданин? – спросил Клавдий.
– Да, – ответил пленник.
Тысяченачальник очень удивился, заметив:
– Я за большие деньги приобрел это гражданство.
– А я родился в нем (Деян. 22: 28), – сказал ему апостол Павел.
Клавдий Лисий согласился выслушать Павла, но в присутствии обвинителей, которые явились во главе с первосвященником Ананией. Пленника на время освободили из оков и привели на судилище, которое проходило очень бурно.
В какой-то момент первосвященник вышел из себя и приказал бить Павла по губам, которые якобы произносили неподобающие речи.
– Бог будет бить тебя, стена подбеленная, – сказал Павел этому упрямому седовласому старцу. – Ты сидишь, чтобы судить меня по закону, и, вопреки закону, велишь бить меня (Деян. 23: 3).
Увидев, что на суд пришли вместе фарисеи и саддукеи, апостол Павел воскликнул:
– Братья! Я фарисей, сын фарисея; за чаяние воскресения мертвых меня судят (Деян. 23: 6).
Это был главный пункт, по которому учения фарисеев и саддукеев расходились. Саддукеи отрицали воскресение мертвых, существование ангелов и духов, а фарисеи, наоборот, все это признавали. Обвинители принялись горячо между собой спорить, и раздосадованный Клавдий закрыл заседание.
Тогда тысяченачальник отправил Павла с сопроводительным письмом в более высокую инстанцию – к прокуратору Феликсу, чья резиденция находилась в Цезарии. Вот полный текст этого по-римски лаконичного письма: Клавдий Лисий достопочтенному правителю Феликсу – радоваться. Сего человека Иудеи схватили и готовы были убить; я, придя с воинами, отнял его, узнав, что он Римский гражданин. Потом, желая узнать, в чем обвиняли его, привел его в синедрион их и нашел, что его обвиняют в спорных мнениях, касающихся закона их, но что нет в нем никакой вины, достойной смерти или оков. А как до меня дошло, что Иудеи злоумышляют на этого человека, то я немедленно послал его к тебе, приказав и обвинителям говорить на него перед тобою. Будь здоров (Деян. 23: 26–30).
Фанатики в Иерусалиме и впрямь замыслили убить апостола Павла. Сорок человек дали клятву не есть и не пить до тех пор, пока пленный будет жив. Но о заговоре стало известно, и для сопровождения Павла в Цезарию был снаряжен конвой из 200 пеших солдат, 70 конных и еще 200 тюремных охранников. Сам апостол выехал из города верхом на осле в плотном кольце вооруженных до зубов римских солдат – это было незабываемое и торжественное зрелище. Последнее пребывание апостола Павла в Иерусалиме продолжалось всего двенадцать дней – и теперь он в последний раз оглянулся на этот город…
От верной смерти пленника спасла привычка римлян во всем руководствоваться буквой закона, помноженная на обычную судебную волокиту. Прокуратор Феликс тоже согласился рассматривать дело в присутствии обвинителей. Первосвященник со свитой явились в Цезарию, где снова началось непонятное для римлян разбирательство в спорных мнениях, касающихся закона их (Деян. 23: 29). Не исключено, что Феликс просто тянул время и, узнав о привезенном в Иерусалим крупном пожертвовании, домогался взятки.
Почти два года апостол Павел провел в тюрьме в Цезарии, продолжая видеться с учениками, направляя через них письма в свои церкви. Во Втором Послании к Коринфянам он нашел удивительный образ, называя христиан письмом Христовым, которое только написано не чернилами, но Духом Бога живого, не на скрижалях каменных, но на плотяных скрижалях сердца (2 Кор. 3: 3). Апостол Павел в неволе и сам становится для христиан таким письмом.
Спустя два года в Палестину на место Феликса прибыл новый римский наместник Порций Фест. Поздравить его с назначением в Цезарию приехал даже последний царь из фамилии Иродов – Ирод Агриппа II со своей сестрой Вереникой. Им тоже захотелось увидеть узника, о котором, вероятно, они были наслышаны. «Еще немного, и я сделался бы христианином», – удивленно заметил царь, выслушав не вполне понятные ему речи, но тоже не нашел за апостолом Павлом никакой вины.
Обвинители Павла явились в Цезарию к новому прокуратору и снова клеймили пленника последними словами. Но для прокуратора заключенный в первую очередь был римским гражданином, который во время суда поднял руку и сказал:
– Взываю к цезарю!
Это означало, что пленник требовал отвезти его на суд в Рим, – и по закону римскому гражданину нельзя было в этом отказать, в какой бы отдаленной части империи он ни находился.
– Ты взываешь к цезарю; ты пойдешь к нему, – ответил Павлу прокуратор.
В Италию апостола Павла сопровождали его преданные ученики – Тимофей родом из Филипп, Аристарх из Фессалоники и Лука, который подробно описал и внезапную бурю на Средиземном море, и кораблекрушение, и вынужденную зимовку на Мальте… Его книга «Деяния святых апостолов» заканчивается прибытием апостола Павла в оковах в Рим.
«Смерть соединила обоих; книга Деяний, с такой подробностью сохранившая в первой половине своей подвиги Петровы и подвиги Павла, во второй, в знак равенства обоих Апостолов, ничего не говорит об их кончине», – вот как объяснил это русский историк Андрей Николаевич Муравьев, современник Пушкина.
Святитель Иоанн Златоуст писал, что Лука остановился на интересном месте своего повествования, считая бесполезным продолжать то, что всем известно, потому что дальше будет продолжаться все то же самое: узы, темница…
Пребывание в Риме апостола Павла окутано тайной еще и потому, что римские христиане скрывали его местонахождение, оберегая от преследований.
По одной версии, апостол Павел несколько лет прожил в Риме под домашним арестом в ожидании верховного суда, продолжая проповедовать среди римлян. По другой – успел побывать с проповедью в Испании и даже еще раз посетил церкви в Малой Азии и Греции, и только после второго ареста его взяли в Риме под стражу.
Но все сходятся в том, что апостол Павел был казнен в Риме приблизительно в 64 (по мнению других исследователей – в 67) году во время гонений императора Нерона.
Как раз в 64 году в Риме случился страшный пожар, уничтоживший больше половины города, и вину за бедствие возложили на непричастных к этому христиан. Почти четыре года, до самой смерти Нерона, лилась кровь невинных людей – историки назвали этот период первым («нероновым») гонением.
Чтобы представить его масштабы, предоставим слово древнеримскому историку Тациту, который был сторонним наблюдателем событий и сам не слишком-то благоволил христианам. Но его сочинение «Анналы» содержит одно из первых упоминаний о христианах, живших в Риме, и нам придется его вспомнить, каким бы страшным ни было это свидетельство. «…Нерон подыскал виновных и подверг тягчайшим мукам людей, ненавидимых за их мерзости, которых чернь называла христианами. Прозвание это идет от Христа, который в правление Тиберия был предан смертной казни прокуратором Понтием Пилатом. Подавленное на некоторое время, это зловредное суеверие распространилось опять, и не только в Иудее, где возникло это зло, но и в самом Риме, куда отовсюду стекаются гнусности и бесстыдства и где они процветают. Итак, сначала были приведены к ответу те, которые покаялись, затем по их указанию великое множество других, не столько по обвинению в поджоге, сколько уличенные в ненависти к роду человеческому. И к осуждению их на смерть добавилось бесчестие. Многие, одетые в звериные шкуры, погибли, растерзанные собаками, другие были распяты на кресте, третьи – сожжены с наступлением темноты, используемые в качестве ночных светильников. Нерон предоставил свои сады для лицезрения этих огней и устроил игрища в цирке, где сам, наряженный возницей, толкался в толпе плебеев или разъезжал на колеснице. Так что хотя то и были враги, достойные самой суровой кары, они пробуждали сострадание, поскольку были истреблены не ради общей пользы, но из-за жестокости одного человека».
Приветствуйте Прискиллу и Акилу, сотрудников моих во Христе Иисусе, которые голову свою полагали за мою душу, – вспомнит о них Павел в Послании к Римлянам (Рим. 16: 3–4).
По счастливому совпадению Акила с Прискиллой тоже занимались изготовлением палаток, и их дом в Коринфе сделался общей мастерской.
Полтора года прожил в Коринфе апостол Павел в кругу друзей и единомышленников, часто проповедуя в доме Тита Юста, где двери были открыты для всех, кто хотел узнать о Христе. В этом городе произошло даже то, что еще недавно трудно было представить: в христианство обратился глава еврейской синагоги Крисп, и апостол Павел лично покрестил и его самого, и всех его домочадцев.
Более-менее спокойную жизнь миссионеров в Коринфе можно объяснить и благоприятно сложившимися внешними обстоятельствами. В то время должность проконсула римской провинции Ахея занимал один из образованных римлян своего времени – Марк Анней Новат, старший брат философа Сенеки. Этот человек вошел в историю под именем Галлион, которое он принял в честь своего опекуна. «Никто никогда не относился так благосклонно к кому-нибудь, как относится мой брат ко всем», – писал о нем Сенека.
Новый глава синагоги Сосфен, заступивший на место Криспа, сделал было попытку привлечь Павла к суду за христианские проповеди. Выслушав его обвинения, Галлион сказал:
– Иудеи! если бы какая-нибудь была обида или злой умысел, то я имел бы причину выслушать вас. Но когда идет спор об учении и об именах и о законе вашем, то разбирайте сами; я не хочу быть судьею в этом (Деян. 18: 14–15).
После чего отправил по домам и обвинителей, и ответчиков. Сосфен убедился, что городские власти не будут оказывать ему поддержку, и вынужден был на время притихнуть.
В письме к коринфянам апостол Павел написал, может быть, самые великие слова о христианской любви в истории человечества:
Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит (1 Кор. 13: 1–7).
В этом же Послании он сделал и такое признание:
И был я у вас в немощи и в страхе и в великом трепете. И слово мое и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы (1 Кор. 2: 3–4).
Да, и в немощах тоже… Уже во время первого миссионерского путешествия у Павла были серьезные проблемы со здоровьем, о которых он уклончиво сказал: дано мне жало в плоть (2 Кор. 12: 7). Кто-то из исследователей считает, что его мучили постоянные головные боли, другие говорят о малярии, третьи – о болезни глаз, обратив внимание на неестественно крупные буквы в посланиях, написанных его рукой. Да и о каком здоровье можно говорить при такой подвижнической и жертвенной жизни – всегда в дороге, с ночевками под открытым небом или в тюремных казематах.
От Иудеев пять раз дано мне было по сорока ударов без одного; три раза меня били палка ми, однажды камнями побивали, три раза я терпел кораблекрушение, ночь и день пробыл во глубине морской (2 Кор. 11: 24–25). Много сил требовала и борьба с теми, кого апостол Павел называл лжеапостолами, лукавыми делателями, принимающими вид Апостолов Христовых (2 Кор. 11: 13).
С этой проблемой он по-настоящему столкнулся, когда вернулся из второго путешествия обратно в Сирию. Но на обратном пути он с учениками еще отпраздновал Пасху в Иерусалиме, наверняка обратив внимание на изменившиеся в общине настроения. Многие иерусалимские братья уже открыто высказывали недовольство по поводу обращения язычников, не соблюдавших в полной мере закона Моиссева, и говорили, что решения Апостольского собора следует пересмотреть.
Главой Иерусалимской Церкви в то время был Иаков, брат Господень, – строжайший аскет и молитвенник. Про него говорили, что он никогда не пил вина, не ел мяса, не носил шерстяной одежды и столько времени проводил на молитве в храме, что на коленях у него были верблюжьи мозоли.
Апостол Иаков строго соблюдал Моисеевы законы и даже носил на себе петалон – золотую дощечку, которую имели право надевать только первосвященники. Примерно такого же склада были и люди из его ближайшего окружения – с той только разницей, что религиозный пыл они направляли еще и на активную борьбу с инакомыслием. Они были убеждены, что каждый иноплеменник, принимающий христианство, сначала должен стать иудеем – то есть совершить обрезание и в строгости соблюдать все предписанные Моисеем законы.
Сейчас такая постановка вопроса кажется даже странной, но тогда она удивляла в основном апостола Павла и его сторонников. Большинство в Иерусалиме разделяли мнение тех, кого теперь принято называть «иудеохристианами», или «иудействующими», – а в те времена это были просто иерусалимские христиане, убежденные в своем превосходстве над остальными.
Можно представить, как раздражал их апостол Павел, который свободно признавался:…для Иудеев я был как Иудей, чтобы приобрести Иудеев; для подзаконных был как подзаконный, чтобы приобрести подзаконных; для чуждых закона – как чуждый закона, – не будучи чужд закона пред Богом, но подзаконен Христу, – чтобы приобрести чуждых закона; для немощных был как немощный, чтобы приобрести немощных. Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых (1 Кор. 9: 20–22).
Как только Павел вернулся в Антиохию Сирийскую, вслед за ним сразу же прибыли посланцы из Иерусалима с письмами за подписью Иакова, где всем новообращенным предписывалось в полной мере исполнять закон и совершать обрезание.
Заставить грека, римлянина или армянина превратиться в иудея? После второго путешествия по миру апостол Павел тем более понимал, что это означало бы крах всей христианской проповеди.
В это время в Антиохии как раз находился апостол Петр – он тоже сидел за одним столом с необрезанными. Но после таких предписаний Петр перестал приходить на вечери, во время которых христиане тогда причащались, его примеру последовал и апостол Варнава. Судя по всему, они оба принадлежали к тому типу людей, для кого худой мир все равно лучше ссоры.
Тут уж и апостолу Петру досталось от возмущенного Павла! «Апостол язычников» обвинил его в непоследовательности, сказав при всех достаточно обидные слова: Если ты, будучи Иудеем, живешь по-язычески, а не по-иудейски, то для чего язычников принуждаешь жить по-иудейски? (Гал. 2: 14)
И все-таки ссору в Антиохии двух первоверховных апостолов многие сильно преувеличивают. Как только иерусалимские братья удалились, Петр стал свободно общаться с антиохийскими христианами, и они с Павлом быстро помирились.
К сожалению, подобные директивы были направлены и в Галатию, в созданные Павлом церкви, где галатам объяснялось, что им неправильно была возвещена Благая Весть. В галатийских церквях началось разделение: кто-то соглашался совершить обрезание, другие отвергали этот обряд, а были и те, кто по малодушию вместе с обрядом отказывался и от Христа.
Берегитесь псов, берегитесь злых делателей, берегитесь обрезания, потому что обрезание – мы, служащие Богу духом, и хвалящиеся Христом Иисусом, и не на плоть надеющиеся, хотя я могу надеяться и на плоть. Если кто другой думает надеяться на плоть, то более я, обрезанный в восьмой день, из рода Израилева, колена Вениаминова, Еврей от Евреев, по учению фарисей, по ревности – гонитель Церкви Божией, по правде законной – непорочный. Но что для меня было преимуществом, то ради Христа я почел тщетою (Фил. 3: 2–7) – написал Павел в Послании к Филиппийцам, и по этому, более позднему письму видно, насколько он был рассержен.
Наверное, эти события во многом и подтолкнули апостола Павла к третьему миссионерскому путешествию, во время которого он снова обошел галатийские церкви, увещевая христиан не доверять «злым делателям», после чего с учениками отправился дальше.
Особые миссионерские подвиги ожидали апостолов в Эфесе, где находилась резиденция римского проконсула малоазийской провинции Азия.
В то время Эфес был крупным портовым городом, через который римляне попадали в Малую Азию и оттуда – на Восток. Но уже в Эфесе для гостей города, как на витрине, был представлен полный набор всевозможных восточных культов и самых экзотических обрядов. На улицах и площадях Эфеса можно было встретить магов, колдунов, оракулов, астрологов, толкователей снов, прорицателей и проходимцев из разных стран, научившихся зарабатывать деньги на человеческом любопытстве. В ходу были также «фирменные» эфесские магические фор мулы и эфесские колдовские книги, которые стоили больших денег. В центре города стоял огромный храм Артемиды (Дианы) Эфесской, который уже в древности считался одним из чудес света, – и в дни храмовых праздников город еще больше обычного наполнялся приезжими.
В Эфесе апостол Павел с учениками прожил примерно два года. Он часто выступал в публичных местах, именем Христа творил чудеса, и многие почитали его за великого чудотворца, способного изгонять злых духов, даже предлагали купить у него этот дар. Были случаи, когда местные жители приносили к ногам апостола Павла колдовские книги и с покаянием их сжигали, обращаясь в христианство.
Одним из промыслов местных ювелиров в Эфе се было изготовление на продажу маленьких фигурок Артемиды Эфесской – сама статуя изображала богиню с двумя рядами многочисленных сосцов и символизировала плодородие. Начальник ювелиров, некий Димитрий, был встревожен словами христиан, что боги, делаемые руками человеческими, не суть боги (Деян. 19: 26), и устроил по этому поводу манифестацию среди ремесленников.
С криками «Да здравствует Артемида Эфесская!» ювелиры бросились на улицы, увлекая за собой толпы праздного народа. Жители Эфеса быстро заполнили огромный театр, вмещавший, судя по раскопкам конца XIX века, около 24 тысяч человек. Для расправы были схвачены спутники апостола Павла – Гай, Аристарх, еще несколько христиан. Апостол Павел тоже хотел войти в театр, чтобы образумить эфесцев, но христиане убедили его не делать этого. Толпа все равно ничего не слышала и два часа только громко ревела: Велика Артемида Эфесская! (Деян. 19: 34)
С большим трудом городским властям удалось утихомирить эфесцев и освободить заложников. Ювелирам предложили выдвинуть официальное обвинение против тех, кто, по их мнению, оскорбляет главную святыню города. Не дожидаясь судилища, которое не предвещало для них ничего хорошего, Павел с учениками покинули Эфес.
К тому же пришло время отвезти в Иерусалим пожертвование, которое Павел во время своих путешествий собирал для иерусалимской общины: …иду в Иерусалим, чтобы послужить святым, ибо Македония и Ахаия усердствуют некоторым подаянием для бедных между святыми в Иерусалиме (Рим. 15: 25–26).
На обратном пути он еще раз посетил Филиппы и в кругу друзей отпраздновал Пасху. В Троаде, где апостол Павел со спутниками провел несколько дней, произошла одна памятная история. Накануне отъезда местные христиане собрались вечером в просторной комнате на верхнем этаже, чтобы вместе преломить хлеб и послушать Павла. Собрание затянулось до глубокой ночи, окна были открыты, и сидящий на подоконнике мальчик по имени Евтихий ненароком заснул и упал с третьего этажа на землю. Все были уверены, что ребенок погиб: он не подавал никаких признаков жизни. Но Павел с молитвой возложил на него руки – и Евтихий чудесным образом очнулся. После этого апостол до самого утра продолжал наставлять и утешать братьев – как будто навсегда с ними прощался.
Дух Святой по всем городам свидетельствует, говоря, что узы и скорби ждут меня (Деян. 20: 23), – сказал он епископам и пресвитерам, провожавшим его на корабль.
Добравшись до берегов Палестины, Павел со спутниками остановились в приморской Цезарии в доме Филиппа, одного из первых семи диаконов Иерусалимской Церкви, когда-то выбранного вместе со Стефаном.
В один из дней в дом Филиппа пришел пророк Агав – тот самый, который когда-то возвестил о голоде в Иерусалиме. Он молча подошел к апостолу Павлу, снял с него пояс, связал ему руки и ноги, после чего произнес пророчество:
– Так говорит Дух Святой: мужа, чей этот пояс, так свяжут в Иерусалиме Иудеи и предадут в руки язычников! (Деян. 21: 11)
Ученики стали умолять Павла отказаться от поездки в Иерусалим, но он говорил, что не боится уз и готов в любую минуту умереть за Христа.
В Иерусалиме апостол Павел рассказал братьям о своих трудах по просвещению народов светом Христовым, и это не могло не впечатлять: новые церкви появились во многих городах Малой Азии, Македонии и Греции. Сам «апостол язычников» был принят благосклонно, но все-таки настороженно: слишком много времени он провел среди людей, живущих по совершенно другим и таким чуждым для евреев правилам.
Чтобы убедиться в том, что Павел по-прежнему хранит верность еврейским традициям, ему предложили совершить очистительный обряд. Он должен был обрить голову и неделю провести в стенах Иерусалимского храма в посте и молитвах. Апостол Павел без малейших колебаний согласился. Он всегда гордился своим происхождением и считал евреев как потомков Авраама в первую очередь предназначенными к славе и спасению.
Шел седьмой день обета, когда произошло то, чего никто не ожидал. Люто ненавидящие Павла фарисеи распространили по городу слухи, будто бы, гуляя по городу с Трофимом Эфесским, необрезанным, они вместе вошли в Иерусалимский храм.
Конечно, это была провокация: Павел был человеком здравомыслящим и уважал традиции своего народа. В те годы над главными воротами Иерусалимского храма помещалась надпись: «Ни один чужеземец не смеет заходить за ограду храмового двора. Кто сделает это, сам навлечет на себя смерть!» – ее не так давно при раскопках обнаружили археологи.
В городе поднялась буря возмущения, обезумевшая толпа ворвалась в Иерусалимский храм. Фанатики схватили Павла, но не стали расправляться с ним тут же (пролитие крови внутри храма тоже было бы его осквернением), а вытащили на улицу.
В самосуд вовремя вмешались римские центурионы. Блюстители порядка сумели оттеснить на падавших и отвести Павла в сторожевую башню. У подножия лестницы давка была такой сильной, что солдатам пришлось нести пленника на руках, чтобы спасти от обезумевшей толпы. Оказавшись в безопасном месте, Павел попросил разрешения обратиться к народу. Он не знал за собой никакой вины и хотел разъяснить ошибку. Стоя на лестнице, он сделал знак, что будет говорить, и когда на площади воцарилось молчание, обратился к собравшимся на еврейском языке. Но никто не захотел его слушать – толпа на площади снова стала в ярости кричать, метать одежды и бросать пыль на воздух (Деян. 22: 23), требуя смерти виновного, и что-либо объяснять было бесполезно…
Римляне приговорили нарушителя спокойствия к наказанию плетьми. Но когда Павла стали привязывать к столбу, он по-гречески обратился к центуриону и заявил, что они не имеют права без суда наказывать римского гражданина. Пленного отвели к тысяченачальнику – эту должность в Иерусалиме тогда занимал некий Клавдий Лисий.
– Правда ли, что ты римский гражданин? – спросил Клавдий.
– Да, – ответил пленник.
Тысяченачальник очень удивился, заметив:
– Я за большие деньги приобрел это гражданство.
– А я родился в нем (Деян. 22: 28), – сказал ему апостол Павел.
Клавдий Лисий согласился выслушать Павла, но в присутствии обвинителей, которые явились во главе с первосвященником Ананией. Пленника на время освободили из оков и привели на судилище, которое проходило очень бурно.
В какой-то момент первосвященник вышел из себя и приказал бить Павла по губам, которые якобы произносили неподобающие речи.
– Бог будет бить тебя, стена подбеленная, – сказал Павел этому упрямому седовласому старцу. – Ты сидишь, чтобы судить меня по закону, и, вопреки закону, велишь бить меня (Деян. 23: 3).
Увидев, что на суд пришли вместе фарисеи и саддукеи, апостол Павел воскликнул:
– Братья! Я фарисей, сын фарисея; за чаяние воскресения мертвых меня судят (Деян. 23: 6).
Это был главный пункт, по которому учения фарисеев и саддукеев расходились. Саддукеи отрицали воскресение мертвых, существование ангелов и духов, а фарисеи, наоборот, все это признавали. Обвинители принялись горячо между собой спорить, и раздосадованный Клавдий закрыл заседание.
Тогда тысяченачальник отправил Павла с сопроводительным письмом в более высокую инстанцию – к прокуратору Феликсу, чья резиденция находилась в Цезарии. Вот полный текст этого по-римски лаконичного письма: Клавдий Лисий достопочтенному правителю Феликсу – радоваться. Сего человека Иудеи схватили и готовы были убить; я, придя с воинами, отнял его, узнав, что он Римский гражданин. Потом, желая узнать, в чем обвиняли его, привел его в синедрион их и нашел, что его обвиняют в спорных мнениях, касающихся закона их, но что нет в нем никакой вины, достойной смерти или оков. А как до меня дошло, что Иудеи злоумышляют на этого человека, то я немедленно послал его к тебе, приказав и обвинителям говорить на него перед тобою. Будь здоров (Деян. 23: 26–30).
Фанатики в Иерусалиме и впрямь замыслили убить апостола Павла. Сорок человек дали клятву не есть и не пить до тех пор, пока пленный будет жив. Но о заговоре стало известно, и для сопровождения Павла в Цезарию был снаряжен конвой из 200 пеших солдат, 70 конных и еще 200 тюремных охранников. Сам апостол выехал из города верхом на осле в плотном кольце вооруженных до зубов римских солдат – это было незабываемое и торжественное зрелище. Последнее пребывание апостола Павла в Иерусалиме продолжалось всего двенадцать дней – и теперь он в последний раз оглянулся на этот город…
От верной смерти пленника спасла привычка римлян во всем руководствоваться буквой закона, помноженная на обычную судебную волокиту. Прокуратор Феликс тоже согласился рассматривать дело в присутствии обвинителей. Первосвященник со свитой явились в Цезарию, где снова началось непонятное для римлян разбирательство в спорных мнениях, касающихся закона их (Деян. 23: 29). Не исключено, что Феликс просто тянул время и, узнав о привезенном в Иерусалим крупном пожертвовании, домогался взятки.
Почти два года апостол Павел провел в тюрьме в Цезарии, продолжая видеться с учениками, направляя через них письма в свои церкви. Во Втором Послании к Коринфянам он нашел удивительный образ, называя христиан письмом Христовым, которое только написано не чернилами, но Духом Бога живого, не на скрижалях каменных, но на плотяных скрижалях сердца (2 Кор. 3: 3). Апостол Павел в неволе и сам становится для христиан таким письмом.
Спустя два года в Палестину на место Феликса прибыл новый римский наместник Порций Фест. Поздравить его с назначением в Цезарию приехал даже последний царь из фамилии Иродов – Ирод Агриппа II со своей сестрой Вереникой. Им тоже захотелось увидеть узника, о котором, вероятно, они были наслышаны. «Еще немного, и я сделался бы христианином», – удивленно заметил царь, выслушав не вполне понятные ему речи, но тоже не нашел за апостолом Павлом никакой вины.
Обвинители Павла явились в Цезарию к новому прокуратору и снова клеймили пленника последними словами. Но для прокуратора заключенный в первую очередь был римским гражданином, который во время суда поднял руку и сказал:
– Взываю к цезарю!
Это означало, что пленник требовал отвезти его на суд в Рим, – и по закону римскому гражданину нельзя было в этом отказать, в какой бы отдаленной части империи он ни находился.
– Ты взываешь к цезарю; ты пойдешь к нему, – ответил Павлу прокуратор.
В Италию апостола Павла сопровождали его преданные ученики – Тимофей родом из Филипп, Аристарх из Фессалоники и Лука, который подробно описал и внезапную бурю на Средиземном море, и кораблекрушение, и вынужденную зимовку на Мальте… Его книга «Деяния святых апостолов» заканчивается прибытием апостола Павла в оковах в Рим.
«Смерть соединила обоих; книга Деяний, с такой подробностью сохранившая в первой половине своей подвиги Петровы и подвиги Павла, во второй, в знак равенства обоих Апостолов, ничего не говорит об их кончине», – вот как объяснил это русский историк Андрей Николаевич Муравьев, современник Пушкина.
Святитель Иоанн Златоуст писал, что Лука остановился на интересном месте своего повествования, считая бесполезным продолжать то, что всем известно, потому что дальше будет продолжаться все то же самое: узы, темница…
Пребывание в Риме апостола Павла окутано тайной еще и потому, что римские христиане скрывали его местонахождение, оберегая от преследований.
По одной версии, апостол Павел несколько лет прожил в Риме под домашним арестом в ожидании верховного суда, продолжая проповедовать среди римлян. По другой – успел побывать с проповедью в Испании и даже еще раз посетил церкви в Малой Азии и Греции, и только после второго ареста его взяли в Риме под стражу.
Но все сходятся в том, что апостол Павел был казнен в Риме приблизительно в 64 (по мнению других исследователей – в 67) году во время гонений императора Нерона.
Как раз в 64 году в Риме случился страшный пожар, уничтоживший больше половины города, и вину за бедствие возложили на непричастных к этому христиан. Почти четыре года, до самой смерти Нерона, лилась кровь невинных людей – историки назвали этот период первым («нероновым») гонением.
Чтобы представить его масштабы, предоставим слово древнеримскому историку Тациту, который был сторонним наблюдателем событий и сам не слишком-то благоволил христианам. Но его сочинение «Анналы» содержит одно из первых упоминаний о христианах, живших в Риме, и нам придется его вспомнить, каким бы страшным ни было это свидетельство. «…Нерон подыскал виновных и подверг тягчайшим мукам людей, ненавидимых за их мерзости, которых чернь называла христианами. Прозвание это идет от Христа, который в правление Тиберия был предан смертной казни прокуратором Понтием Пилатом. Подавленное на некоторое время, это зловредное суеверие распространилось опять, и не только в Иудее, где возникло это зло, но и в самом Риме, куда отовсюду стекаются гнусности и бесстыдства и где они процветают. Итак, сначала были приведены к ответу те, которые покаялись, затем по их указанию великое множество других, не столько по обвинению в поджоге, сколько уличенные в ненависти к роду человеческому. И к осуждению их на смерть добавилось бесчестие. Многие, одетые в звериные шкуры, погибли, растерзанные собаками, другие были распяты на кресте, третьи – сожжены с наступлением темноты, используемые в качестве ночных светильников. Нерон предоставил свои сады для лицезрения этих огней и устроил игрища в цирке, где сам, наряженный возницей, толкался в толпе плебеев или разъезжал на колеснице. Так что хотя то и были враги, достойные самой суровой кары, они пробуждали сострадание, поскольку были истреблены не ради общей пользы, но из-за жестокости одного человека».
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента