Кольер Джон. Сборник новелл ""

   Под конец они вцепились в шашечную партию. Бедные, безвредные шашки! Во все время игры мы с ним разговаривали, понимаете ли, и порой забывали даже, чей ход. Надо полагать, есть люди, способные взбелениться в споре о детской игре, но для меня это нечто совершенно непостижимое. Вы-то сами можете себе представить, как человек убивает друга во время игры? Я не могу. Если на то пошло, эту игру мы, помнится, начинали сызнова, и не один раз, а два; первый раз-когда коктейли готовил Эрл, а второй раз-когда смешивал я. Оба раза мы забывали, кому ходить. А полиция к этому придралась. Надо было им найти хоть тень какого-то мотива, а ничего получше они не могли придумать.
   Разумеется, мой адвокат не оставил от их построений камня на камне. Благодарение Господу, у нас в ту пору царило повальное увлечение – в обеденный перерыв все как один играли в шашки. Очень скоро адвокат отыскал с полдюжины сотрудников, готовых поклясться на Библии, что ни Эрл, ни я никогда не принимали эту игру всерьез, да еще до такой степени, чтобы из-за нее передраться.
   С другими мотивами полиция и вовсе не могла выступить. Полное отсутствие. Оба мы – и он, и я – вели образ жизни простой, заурядный, обыденный, открытый как книга. А полиция с чем выступила? Не могла отыскать того, за отыскание чего ей платят деньги. За это она решила послать человека в камеру смертников. Дальше ехать некуда.
   – Звучит странновато, – заметил я.
   – Да, – поддержал он с пылом. – Вот именно странновато. Они получили то, чего добивались: девять присяжных проголосовали за оправдание, трое – против, и тем самым полицейские уберегли честь мундира. Там еще оставался простор для намека, что они с самого начала вышли на верный путь поисков. Но можете себе представить, на что с тех пор похожа моя жизнь! Если вас, друзья, когда-нибудь постигнет нечто подобное, – удавитесь в камере в первый же вечер.
   – Не надо так говорить, – возразил Логан. – Послушайте, вам пришлось нелегко. Хуже не бывает. Но черт возьми! Эта полоса кончилась. Теперь вы здесь.
   – И мы здесь, – прибавил я. – Если это служит хоть слабым утешением.
   – Служит ли утешением? – сказал Рид. – О Господи, да знали бы вы, каким еще утешением! Я никогда не смогу вам рассказать. Не горазд я на такие речи. Поймите, я затаскиваю вас в эту трущобу, а вы единственные из всего человечества относитесь ко мне по-человечески, и я на вас выплескиваю всю эту муть и даже не предлагаю ничего спиртного. Ну ладно, сейчас я вас угощу; уж этот-то напиток вам понравится.
   – Я бы с удовольствием хватанул виски со льдом, – сказал Логан.
   – У меня найдется кое-что получше, – заверил Рид, направляясь в кухоньку. – У нас там в Джорджии, в нашем медвежьем уголке, есть свой фирменный коктейль. Но только его надо приготовить по всем правилам. Минуточку погодите.
   Он скрылся за кухонной дверью, и мы услышали, как хлопают пробки, гремят бокалы, что-то наливается и переливается. Покуда это происходило, Рид по-прежнему переговаривался с нами через порог.
   – Хорошо, что я вас сюда затащил, – говорил он. – Я рад, что все выложил вам начистоту. Вы не представляете, что это значит – когда тебе верят, когда тебя понимают. О Господи! Я словно воскрес.
   Он появился с тремя доверху налитыми высокими бокалами на подносе.
   – Вот попробуйте, – сказал он не без гордости.
   – За дни грядущие! – провозгласил Логан. Мы отхлебнули и приподняли брови в знак одобрения. Содержимое бокалов походило на некий вариант горячего напитка из хереса и сильно отдавало мускатным орехом.
   – Нравится? – обеспокоенно вскричал Рид. – Немногим известен этот рецепт, и уж совсем мало кто умеет хорошо смешать. Существуют два или три ублюдочных варианта, которые готовит какое-то жалкое дурачье... позор для Джорджии, да и только. Да я готов... я готов вылить их помои им же на голову. Подождите минутку. Вы люди взыскательные. Да, клянусь Господом, взыскательные! Дам вам возможность самим судить.
   С этими словами он опять метнулся в кухоньку и принялся еще ожесточеннее греметь бутылками, все еще несвязно переговариваясь с нами, восхваляя ортодоксальный вариант напитка и предавая анафеме все подделки.
   – Вот, пожалуйста, – сказал Рид, появляясь с тремя бокалами, на поверхностный взгляд очень похожими на предшествующие, но с другими специями. – В этих ублюдочных порциях нет мускатного ореха, а есть сушеная от него шелуха да еще имбирь. Берите. Пейте. Сплевывайте на ковер, если угодно. Я смешаю настоящий, чтобы заглушить у вас во рту привкус вот этого. Вы только попробуйте. Вы только скажите, что вы думаете о варваре, который утверждает, будто это и есть фирменный напиток Джорджии. Давайте же. Высказывайтесь.
   Мы прихлебнули. Никакой такой особой разницы. Тем не менее ответили мы так, как от нас и ожидалось.
   – Ты как считаешь, Логан? – сказал я. – Вот в первом, бесспорно, что-то такое было.
   – Бесспорно, – подхватил Логан. – Первый – это вещь.
   – Вот, – сказал Рид, и лицо его побагровело, а глаза засверкали словно раскаленные уголья. – А этот – свиное пойло. Человеку, который именует это фирменным напитком Джорджии, нельзя доверить даже изготовление гуталина. Здесь отсутствует мускатный орех. А ведь весь секрет в мускатном орехе. Человек, который обходится без мускатного ореха!. . Да я б его!. .
   Он потянул к подносу обе руки, чтоб унести на кухню, и тут обе собственные ладони попали ему в поле зрения. Он уселся как ни в чем не бывало и принялся их разглядывать внимательным образом.

КИНО ГОРИТ

   Я дремал на песке Малибу и грезил о деньгах, как вдруг услышал одинокий крик. Это была всего-навсего чайка, стремительная снежинка в жарком бесцветном небе, но из-за крыльев, белизны и глубокого пессимизма в ее крике я подумал, что, может быть, это мой ангел-хранитель.
   Тут черный телефон подал свой лживый голос из мрачных глубин прибрежного домика, и я повиновался. Звонил, разумеется, мой агент.
   – Чарлз, я организовал тебе деловую встречу. Ты сегодня приглашен на обед. Слыхал о человеке по имени Махмуд?
   – Он турок?
   – Не исключено.
   – Не слыхал.
   – Не стану скрывать, Чарлз, я тоже не слыхал. Но ты уж мне поверь, он человек надежный. У него есть деньги, новые идеи, потрясающие организаторские способности – все что надо.
   – Чего ему от меня надо?
   – Всего.
   – Не слишком ли много?
   – Вот что, Чарлз, этот малый хочет делать кинокартины. Кинокартины надо ставить, Чарлз, и писать для них сценарии. А этот малый...
   – Знает он мою ставку?
   – Я все пытаюсь тебе сказать, Чарлз: ты получишь больше, чем твердый оклад. Намного больше.
   – Где и в котором часу?
   С первым ударом часов, бьющих восемь, я входил в вестибюль отеля «Биверли-Ритц». Точнехонько при последнем ударе лифтер с торжествующим видом открыл дверцу, негромко лязгнув ею, и моему взору открылась, как бриллиант «Кохинор» в ларце, персона такого важного вида, что мне на мгновенье показалось, будто это манекен, придающий отелю хороший тон. Я ошибся. Манекен всосал в себя дым сигары невообразимого размера; он обвел мрачным и проницательным взглядом убогую публику, снующую по вестибюлю, взгляд остановился на моих волосах, причесанных без особых претензий. Он узнал меня. Я узнал его.
   – Мистер Ритим, с вашей стороны это очень, очень любезно. Вы проделали путь из Малибу.
   – Да. Никогда ничего не делаю наполовину.
   – Превосходный принцип, мистер Ритим. Я все время пытаюсь внушить его своему шеф-повару – он путешествует вместе со мной. Если мы сейчас поднимемся ко мне в номер, вы получите возможность судить, насколько мне это удалось.
   Когда мы вошли в номер, Махмуд замолчал, ожидая криков удивления и восторга. Эти крики я не без труда подавил в себе. Восхитительно было услышать вопрос, заданный с едва заметной досадой в голосе: – Надеюсь, вас не раздражает такая отделка?
   – Ни в коей мере. Люблю барокко; обожаю Тициана.
   – Признаться, я люблю комфорт. Люблю путешествовать со своей обстановкой. Я велел произвести здесь кое-какие архитектурные переделки.
   – Отличный вкус, да будет мне позволено сказать, и отличное суждение!
   Он знал, что произвел на меня впечатление, но и я знал, что он хотел произвести на меня впечатление. Таким образом, мы были квиты, но, конечно, деньги по-прежнему были только у него.
   – Проверим искренность вашего комплимента, – сказал он. – Доверяете ли вы моему вкусу настолько, чтобы согласиться отведать совершенно новый коктейль?
   – С нетерпением жду этой возможности.
   Какой приятный разговор! Кто из нас его начал? Того и гляди, мы начнем отвешивать друг другу поклоны.
   Новый коктейль подавался внушительными порциями, мутновато отливая опалом, как абсент, и отличался неуловимым, но одуряющим букетом – в нем были смешаны воспоминания, сожаления, презрение... Я проглотил первую порцию; вторая поглотила меня; я вынырнул в разгаре пиршества и беседы, более жаждущий и веселый, чем когда-либо в жизни.
   – Выпейте еще вина, мистер Ритим. Так вот, мы остановились на том, что я бы стал во главе возрожденной и облагороженной кинопромышленности.
   – Для этого нужны только деньги и, разумеется, талант.
   – Значит, вы присоединяетесь?
   – Если мой агент не будет возражать. Подлый тип, предупреждаю!
   – Он присоединится к нам попозже, вечером. Думаю, мне удастся потолковать с ним на его языке. Я плесну вам капельку коньяку, мистер Ритим. Выпьем за длительное и счастливое сотрудничество.
   На другой день с утра пораньше я пришел в контору Джо. Наши брови дрожали, как усики муравьев при встрече.
   – Ну, Джо? Я вчера что-нибудь подписывал?
   – Подумай о цифре, – сказал он.
   – Полно, я о ней всю ночь думал.
   – Умножь ее на пять, – продолжал он с улыбкой.
   – Не могу! Я не Эйнштейн.
   – Вот контракт, Чарлз. Убедись своими глазами.
   – Сколько же тут страниц! Эй! Что-то у него слишком много прав на бесконечные продления!
   – Ты ведь сам вчера говорил: «За такую сумму – на целую вечность!»– Джо, я хотел бы перечитать этот контракт с тобой вместе, слово за словом.
   – Извини, меня ждет другой клиент, – ответил Джо. – Ты ее заметил?
   – Я видел в приемной что-то вроде лоскутка зари.
   – Это мисс Белинда Уиндховер из Англии. Будешь выходить – взгляни еще раз, повнимательнее.
   – Прежде чем я это исполню, Джо, расскажи побольше о Махмуде.
   – Да что ж, – стал увиливать мой агент. – А сам-то ты что о нем думаешь?
   – Похоже, он везде бывает.
   – Безусловно.
   – Всех знает.
   – Это уж точно.
   – У него поразительные глаза, Джо.
   – Да, Чарлз, совершенно необыкновенные.
   – Во всяком случае, – прибавил я, – у него денег куры не клюют.
   – Богат как... Богат как Крез, – воскликнул Джо, вновь обретя свою обычную лучезарность.
   – Наверное, он старше, чем кажется, Джо. Он описывал мне эпизод из англо-бурской войны.
   – Серьезно? Ха! Ха! Я думал, ты скажешь – из крестовых походов.
   – Что такое? Уж не рассказывал ли он и о них?
   – Мне-то рассказывал. Конечно, чего только люди не наговорят агенту, – Джо, а этот Махмуд тебе никого не напоминает? Тебе не приходилось слышать его имя?
   – Я никогда не умел связать имя с лицом, Чарлз. Но клянусь тебе, до сих пор я его нигде не видел.
   – Нет, не увертывайся, Джо, – сказал я тревожно. – Как по-твоему, кто он такой?
   – Старик, это не мое дело – думать о том, кто такие люди. Так не пойдет. Моя работа – продавать клиентов.
   – Меня-то ты продал, Джо. Будь я проклят, если не продал! Будь я проклят в любом случае! Дьявол!
   – Послушай, старина. Не заводись, не стоит. В конце концов, это же кино. Подумай о людях, которым я продавал тебя раньше.
   – Да, Джо. Но вот эти чертовы пункты в контракте. Ты серьезно предоставил ему право продлевать контракт до бесконечности?
   – Да это ведь только оборот речи.
   – Оборот речи! Ну и ну!
   – В конце концов, он выдающийся организатор. Пари держу, он добьется потрясающих результатов. Работай как следует, Ритим, и перед тобой ослепительное будущее.
   – Джо, этот контракт надо расторгнуть. Я неиграю.
   – Очень жаль, старина, но к этому контракту невозможно придраться. Кстати, подумай о деньгах. Подумай обо мне. Агенту нужны комиссионные, Чарлз. К тому же не исключено, что Махмуд вовсе не тот, за кого ты его принимаешь. Ты автор, мечтатель; надо помнить, что ты живешь в двадцатом веке. Может, это просто старик, которому вставили обезьяньи железы еще во времена крестовых походов или около того.
   – С такими-то ушами?
   – Может, он тогда давал деньги в рост. Может, ему за это слегка подрезали уши.
   – А когти?
   – Вот что, Ритим, нечего иронизировать. Я и сам знаю этих продюсеров. У меня вкус, так же как и у тебя. Тем не менее такова кинопромышленность, сам понимаешь. С этими людьми я делаю дела. Я не могу разбирать их по косточкам только смеху ради.
   – Джо, пойду-ка я прогуляюсь по улицам.
   – Вот это другой разговор! Я же знал, что ты окажешься на высоте. Господи! Все на свете бы отдал, чтобы этого не было, Чарлз. На меня просто затмение нашло.
   Я еще раз прошел мимо мисс Белинды Уиндховер. Она была прекрасна, как ангел. Мне-то что за дело? В тот же вечер я опять посетил отель «Биверли-Ритц», и на сей раз меня провели в номер мистера Махмуда. Хозяин был в умопомрачительном смокинге.
   – Мистер Махмуд, вы случайно не участвовали в крестовых походах?
   – Мистер Ритим, это было весьма увлекательное приключение.
   – Выходит, вы довольно глубокий старик, не так ли?
   – Да ведь человеку столько лет, на сколько он себя чувствует. А я сегодня чувствую себя дьявольски молодо, дорогой Ритим. Я остановился в отеле «Биверли-Ритц»; подписал контракт с талантливым человеком, со дня на день возрожу Американскую Кинопромышленность!
   – Изыди!
   – Дорогой мой! Мы живем в двадцатом веке!
   – Ладно, тогда пшел вон!
   – Возьмите сигару.
   – Послушайте. Меня голыми руками не возьмешь.
   – Меня тоже. Кстати, мне пришло в голову заново экранизировать Джекила и Хайда. Я мог бы сыграть заглавную роль. Смотрите!
   – Бррр!
   – Слабак! В таком виде меня никто не переваривает. Помню, навестил я одну святую. Она сказала, что лучше проведет свою жизнь на раскаленных угольях, чем посмотрит на меня хотя бы еще одну секунду. По-моему, это лестно. Но вы не беспокойтесь, Ритим, мы-то с вами сработаемся, как черти в аду.
   – Да! Да, конечно! Оставайтесь только, как вы есть сейчас, вот и все. Очевидно, выбора у меня нет. Я сделаю все что хотите.
   – Вот это мне и нравится в писателях. Итак, с чего мы начнем делать фильмы?
   – Выслушайте дружеский совет. Вам вовсе ни к чему делать фильмы. Ничего это вам не даст, кроме забот. И потом, вам придется иметь дело с уймой актеров.
   – Я всегда находил, что комедианты близки мне по духу.
   – По-моему, вы отстали от жизни. Не видели наших звезд.
   – Дорогой Ритим, простите, но мне по чину положено уметь обращаться с людьми. Что до забот – пфф! Я заправлял одной из крупнейших организаций мироздания. Ничего, кроме воркотни и жалоб. А теперь я вышел в отставку и намерен наслаждаться жизнью.
   – Так почему бы вам не держаться в тени? – спросил я. – Держались бы в тени и ничего не принимали близко к сердцу.
   – Видели бы вы мой трон! Нет, дорогуша, я твердо решил заняться. Вы обдумайте сценарий. А я останусь здесь и проведу пресс-конференцию. И кстати, кое-кто должен сюда скоро прийти. Ваш превосходный агент отыскал ее для меня. Чистая английская девушка. Свежая! Неизбалованная!
   – Знаю я таких.
   – Полагаю, что нет, Ритим. Она еще дитя! Я сделаю из нее звезду. Вообще-то она должна уже быть здесь. – Он нажал кнопку настольного звонка. – Пришла мисс Уиндховер?
   – Да, сэр. Ожидает в приемной.
   – Впустите.
   Секундой позже вошла мисс Уиндховер, подобная все тому же лоскутку зари, затмевающая стодолларовое электрическое сияние.
   – Ой, мистер Махмуд! Я... я... я...
   Он ободряюще похлопал ее по руке: – Ну, ну, милочка! Право же, не стоит волноваться! Всегда помните, что вы талантливы, а это – достояние, которого не купишь ни за какие деньги. Помните. Это придаст вам уверенность в себе. Мисс Марлен Дитрих уверена в себе. Я хочу, чтобы и вы были уверены.
   – Если бы вы знали, сколько я перенесла, мистер Махмуд. Борьба за крошечные роли. Дешевые меблированные комнаты. И папочка так сердится. А мамочка плачет. Почему родители всегда такие снобы? Они чудесные люди, конечно, чудесные старомодные люди. Почему родители всегда так старомодны?
   – Полно, полно, милочка! Теперь все позади. Подумайте о большом экране. Богатство! Слава! Званые вечера на Биверли-Хиллс!
   – И искусство!
   – Да, да. Искусство.
   – Оно прежде всего. И конечно, собачки.
   – Да, в самом деле. Дорогой Ритим, мисс Уинд-ховер любит собак. Не могли бы вы?. .
   Не слишком польщенный, я снял телефонную трубку и вызвал Бюро Обслуживания.
   – Собак. Для мисс Белинды Уиндховер.
   – Очень жаль, сэр, но зоомагазины уже закрыты.
   – Это называется «обслуживание»? Разве в отеле нет собак?
   – Только собаки Миры де Фаль.
   – Она вышла в тираж. Пришлите их в номер. Вскоре явился паж с двумя борзыми, четырьмя гордонами и мопсом. Белинда Уиндховер была в восторге: – Ой, собачки!
   – Смотрите, как она их целует, дорогой Ритим. Станет она звездой, как вы полагаете?
   – Слушайте, Махмуд, я вижу, вы избалуете эту девушку.
   – Чепуха. Льщу себя надеждой, что я умею обходиться с людьми. Я хочу, чтобы вы куда-нибудь сводили ее, изучили ее психологию и написали бы для нее эффектную роль.
   – Пусть она изучает роль. Психологию к чертям!
   – Да будет вам, дорогой Ритим.
   – Не стану, – заявил я. – Это мое последнее слово.
   – Жаль! Жаль! Послушайте, взгляните-ка на паркет. Один квадратик вроде бы расшатался.
   Пока я смотрел, он приподнял паркетину носком. Эффект был необычайный. Я как будто заглянул в бездонную глубину и увидел массу быстро-быстро двигающихся фигурок на сцене с декорациями огненного цвета. Мистер Махмуд водворил квадратик на место, и видение исчезло.
   – Бррр!
   – Как вы сказали, дорогой Ритим?
   – Я сказал «да».
   – Вы проведете вечер с мисс Уиндховер?
   – Да.
   – И изучите ее психологию?
   – Да.
   – Ага, вот и репортеры! Входите, джентльмены! Входите. Я хочу, чтобы вы все познакомились с мисс Белиндой Уиндховер. Она ушла из аристократического дома ради искусства. Запишите.
   – Да ладно. Мы это знаем. Старомодные родители.
   – Ну сфотографируйте ее. Вот она, готовится стать звездой кинофирмы «Махмуд пикчерс инкорпорейтед». Вот ее любимые собаки.
   – Да ладно. Мы их знаем. Привет, Мирза! Привет, Бобблс! Ребята, помните время, когда они принадлежали Нэнси Норт?
   – Она вышла в тираж.
   – А Люсиль Лэси? Ее всегда снимали с мопсом.
   – Она тоже вышла в тираж.
   – Их, наверное, никто не дрессировал. Ладно. Наводи аппарат. А это что за тип?
   – Я писатель.
   – Чудненько! Придержи-ка штатив. О'кей. Снимаю. Мисс Белинда Уиндховер. А вы мистер Махмуд?
   – Я изложу вам свои планы относительно возрождения Американской Кинопромышленности.
   – Само собой. Давайте снимем Белинду с большими белыми псами. В них есть шик. Где ваши соболя, мисс Уиндховер?
   – Соболей для мисс Уиндховер, дорогой Ритим.
   – Есть. – Раздраженный, я снова взялся за трубку: – Соболей.
   – Очень жаль, сэр, но в такое время суток невозможно купить соболей.
   – Что за паршивая забегаловка! Разве в отеле нет соболей?
   – Есть, сэр, и много. Например, у мисс Полины Пауэлл.
   – Она вышла в тираж. Пришлите их в номер. Вскоре все снимки были сделаны. Репортеры удалились.
   – Итак, молодые люди, я отсылаю вас, чтобы вы подружились.
   – Ой, мистер Махмуд, а вы с нами не пойдете? – вскричала Белинда, хитренько надув губки и вильнув бедрами.
   – Зовите меня просто Николя, милочка. Сегодня, увы, я не могу. У меня еще куча всяких дел.
   – А это ничего, что меня увидят вместе с писателем?
   – Мистер Ритим – очень известный писатель, милочка. И что еще более важно, он – моя правая рука.
   – Да, я буду изучать вашу психологию. Будущая звезда немного приободрилась.
   – Я хочу узнать все-все про свою психологию, – щебетала она, пока мы шли к лифту. – Я ведь буду незаурядной актрисой, мистер Ритим? Я буду интеллектуальной актрисой. А в то же время больше всего на свете я люблю стряпать простенькие блюда в простеньком платьице. Как только прославлюсь, я приглашу Кларка Гейбла, и Кэтрин Хэпберн, и Гарри Купера и угощу домашними печеньицами.
   – Чудненько! Не расставайтесь с этой идеей. Она мне нравится.
   – А вы мне расскажете все-все про мою психологию?
   – Непременно, – сказал я. – Мы нырнем в нее вместе. Идемте же.
   На другой день я провел много времени с мистером Махмудом. Его номер был полон орхидей и телеграмм.
   – Люди начинают нервничать, – сказал он, потирая руки.
   – Да.
   – Нас ждут великие дела.
   – Да.
   – А как там наша Белинда? Придумаете роль под стать ее психологии?
   – О да. Ручаюсь.
   – Она... она вчера обо мне что-нибудь говорила?
   – Говорила. Она считает, что вы потрясающий парень.
   – Потрясающий парень, вот как? Ритим, нас ждут великие дела. Великие! Ну, бегите.
   Я побежал в ресторан, где должен был встретиться с Белиндой. За ночь она, как видно, набралась уверенности в себе.
   – Здравствуйте, мистер Ритим!
   – Послушай, киностудия – самое демократическое заведение в мире. Можешь называть меня Чарли. – Ладно. Я ведь простая душа. Люблю стряпать. А как мистер Махмуд?
   – Белинда, он от тебя без ума.
   – Скажи-ка, он вправду крупный продюсер?
   – Крупнейший. Ни у кого нет таких денег, как у него.
   – Да, Чарли, так-то так. Но есть на свете кое-что, чего не купишь ни за какие деньги, по крайней мере в Англии. Или это я сама придумала?
   – Ты имеешь в виду талант. Я ведь читаю твои , мысли, Белинда.
   – Не смей. Понимаешь, у меня старомодные родители. Мне бы хотелось сыграть Джульетту.
   – Это уже было.
   – Не так, как сыграю я. Ты напишешь новый сценарий, специально для меня.
   – Ладно. Мы его модернизируем. Квартира Капулетти находится в одном из небоскребов Нью-Йорка. Ромео – молодой оперативник из ФБР, он окончил Гарвард, но притворяется, будто учился в Йейле, чтобы сбить с толку гангстеров. Все Капулетти тоже учатся в Гарварде. Это создает почву для примирения и счастливого конца. Ромео увлекается альпинизмом; это создает почву для сцены на балконе. На балконе небоскреба. Только героя зовут не Ромео, а Дон.
   – Разве он тогда не получится какой-то другой?
   – Ты ведь знаешь, что Шекспир сказал: «Зачем Ромео ты?»– Это Джульетта сказала.
   – Вот видишь, значит, были сомнения.
   – Ты прав. А я вот что придумала: записывай мои мысли о Шекспире в книгу, а я потом поставлю свою подпись. Не хочу быть заурядной актрисой.
   – Не будешь. Но нам пора к Махмуду. Он от тебя без ума.
   – И он действительно самый крупный продюсер?
   – Действительно. Но дай я шепну тебе на ушко. – Господи! Ушко как раковина! Прелестная розовая раковина! – Я хотел сказать: помни, что ты талантлива. Вчера вечером тебя только-только открыли. Сегодня ты то, что есть сегодня. Ты быстро проявляешь себя. Мысли в крупном масштабе. Никому не давай сковывать твой стиль. Даже Махмуду.
   – Ни за что не дам. Ради искусства. Оно священно.
   – Молодец!
   Когда они вошли в номер, мистер Махмуд сжал обе ее руки в своих.
   – Очень, очень мило со стороны очень, очень прелестной дамы навестить бедного старого кинопромышленника в его трущобе в «Биверли-Ритц»!
   – Ники, Чарли придумал мне роль, Джульетту, но гораздо лучше.
   – Отлично. А кого вы метите на роль Ромео, дорогой Ритим?
   – Да кого угодно.
   – Он должен карабкаться по фасаду небоскреба, Ники. Чтобы я могла сыграть сцену на балконе с розой в руках.
   – А вашим голливудским героям-любовникам это под силу, Ритим? Они ведь все не так молоды, как хотелось бы.
   – Конечно. Вскарабкаются куда угодно. И вот еще что, при создании роли надо выработать кое-какие черты Жанны д'Арк. Она спасет Нью-Йорк.
   – От чего?
   – От гангстеров. А знали бы вы, из-за чего зритель валом повалит.
   – Ну?
   – В фильме будут стрелять настоящими пулями.
   – Эх, Ритим! Полно, полно! В конце концов, знаете ли, в каждой игре есть свои правила. Даже я...
   – Выслушайте меня! – вскричал я. – Этого требует роль. Ты согласна, Белинда? Как может она вжиться в образ, выложить всю себя, если вы жалеете для нее пули?
   – Мне кажется, пули должны быть настоящие, Ники.
   – Конечно, – настаивал я. – Вы думаете, стала бы Теда Бара играть Клеопатру без настоящих жемчужин?
   – Играла же без настоящего аспида, – ухватился за соломинку Махмуд. Этот довод я разбил: – Аспид был настоящий, только старый. С вырванными зубами. Можете употребить старые пули. Можете даже пригласить старых гангстеров, а потом пустить слух, что они умерли от разрыва сердца.